Луч во тьме (гет)

Гамбит — начало шахматной игры, в котором ради скорейшего перехода в атаку жертвуют фигурой или пешкой.

В кабинете никого не было, поэтому можно было позволить себе вздохнуть и немного ссутулиться. Он сложил дужки очков и положил их на стол, откидываясь в кресле. Дамблдор думал, что хорошо знает людей, и способен умело играть на их главных слабостях. Но как можно было не учесть, что в чётко сплетённой паутине человеческих судеб окажется муха, впрочем, даже не муха, а другой противный паучишка, способный порвать сразу несколько бесценных нитей, да ещё и протащить свою собственную. Хлипкую, одинокую, но безнадёжно испортившую всю красоту изначального рисунка. И какой стороне эта лишняя ниточка даёт перевес? И лишняя ли она вообще?

Дамблдор чувствовал себя большим, старым пауком, в чьи сети попадались и мошки, и мухи, и сильные стрекозы. А теперь к самой красивой бабочке в его коллекции тянулась чужая липкая нить. Дамблдор знал, что паучишка уже давно нацелился на его красавицу, и умело дразнил его, показывая её пёстрые крылышки. Но последние события буквально сломали абсолютно всю стратегию, так старательно выстроенную искусным интриганом. Другое дело, что и Том теперь в полном смятении пытается перевязать так нагло порванные паучишкой путы. И это весьма неплохо ему удаётся.

Последние пару недель Дамблдор размышлял, правильно ли он поступил, упрятав маленького сына Лили за тысячу печатей. Избранный ли он на самом деле? Конечно, решаясь на такой поступок Дамблдор полагал, что в случае чего он лишь подкинул противнику пустую, но тщательно запечатанную консервную банку, над которой нужно хорошенько повозиться, прежде чем получится открыть. А если в банке на самом деле находится сокровище, то открытое столкновение как раз и должно так или иначе исполнить пророчество. От своей судьбы не убежишь. В этом Дамблдор был убеждён. Другое дело, что если уметь вовремя замечать её знаки, её можно заставить работать на тебя самого.

Гибель двух студентов заставила директора тут же отвлечься от проблемы толкования пророчества. Самих ребят Дамблдор почти не помнил. Они были самыми обычными детьми, без каких-то выдающихся талантов или отклонений. Если бы их не настигла такая жуткая смерть, вряд ли они бы хоть чем-то запомнились в Хогвартсе. Впрочем, как оказалось, из девочки ещё мог выйти толк. Быть может, сложись всё иначе, она бы забыла о Янни уже через год и переключилась на другого, более внимательного мальчишку и жила ещё долго в своём незаметном семейном счастье. А может, наоборот, Янни, наконец, надоело бы биться о глухую стену, и он заметил бы чувства Хоуп. Ведь многие волшебники нашли свою любовь именно в годы обучения в Хогвартсе. Но как бы ни сложилась та, другая реальность, в которой не было войны, в этом мире двум ребятам суждено стать посмертными символами настоящих чистых и светлых чувств и жертвенности любви. Это всегда было действенным поводом, чтобы всколыхнуть толпу, заставить обескровленных, утомлённых бойцов вновь взяться за оружие и идти сражаться дальше. Если юная девочка погибает в надежде помешать врагу погубить её возлюбленного, то почему они должны прятаться, с ужасом ожидая своей участи?

Но показывая людям красивую яркую картинку, он сам не должен забывать о тех нитках, которые торчат во все стороны с обратной стороны конвы. Зачем могло понадобиться убивать студентов ясно как белый день. Дискредитировать директора — вот основная цель. Показать, что он не способен защитить своих подопечных, что он не справляется со своими прямыми обязанностями. Но вот только найти доказательства того, что всё это было тщательно подстроено, было невозможно. Сирена, действительно собиралась просто подшутить и искренне считала, что это её личная идея. Но этого просто не могло быть. Слишком много случайностей, чтобы это, действительно, было цепочкой трагических совпадений. В них Дамблдор давно уже не верил. Он верил в закономерности.

И одной из них стало холодное сухое письмо из Министерства, уже почти целиком подчинявшегося новому хозяину. Об этом беспрестанно твердил О’Рейли, которому не терпится поглазеть на суд над птицей высокого полёта. Он ещё совсем мальчишка, но уже окунулся в самую гущу событий, туда, где творится история, которую много лет спустя будут изучать по учебникам. Правда, как именно эти события будут описаны в книгах, пока ещё неизвестно. Самому О’Рейли всё равно. Это Дамблдор увидел в его мыслях.

Старый волшебник привык проверять всех, кто находился в непосредственной близости к нему, а рыженький делегат с длинным названием должности, совершенно не умел скрывать свои мысли. Скорее всего, он в жизни не слышал об окклюменции. Хочет болтаться рядом — пускай. У Дамблдора сейчас хватает других забот.

Он знал, что суд будет не на его стороне. От людей, смотрящих на него со всех сторон полукруглого зала, веяло либо страхом, либо злорадством. Дамблдору было искренне жаль тех, кто был запуган Томом и его союзниками. Они осознавали, что вынося вердикт, они роют свои собственные могилы, чувствовали, что их покорность лишь отсрочка от неминуемой гибели, к которой они сами себя подводят. Но им страшно было умирать сейчас. Потом всё образуется. Наверняка образуется. Главное выжить в эту самую секунду.

Дамблдор смотрел на них, улавливая лёгкую укоризну в чужих глазах. Ну почему же ты пришёл на этот суд? Почему ты не спрятался? Ты же великий волшебник, взмахни рукой и исчезни, ли сделай так, чтобы исчезли все остальные. Но Дамблдор знал, что он так не поступит. Ему предлагали укрыться. Более того, он мог прятаться в стенах Хогвартса очень долго, и никто не смог бы до него дотянуться. Но сбежать значит показать слабость, показать страх перед противником. Разве он имеет право бояться, если пытается заставить остальных преодолеть это чувство? Тем более, Том начал какую-то новую, собственную игру, и Дамблдору очень хотелось узнать, какую ловушку ему заготовили.

И вот, наконец, финал. Дамблдор умел скрывать любопытство, но сейчас ему даже хотелось его продемонстрировать, чтобы унять волны леденящего ужаса, который метался от сердца сердцу небольшой группки волшебников, которым не повезло добиться маленькой власти.

Итак, он лишён директорского поста в Хогвартсе. Ожидаемо, но это уже не так важно. Он распрощался с этим местом, едва услышав о гибели студентов. Сейчас куда важнее другое. Неожиданно, ему предоставился выбор: Азкабан или… разумеется, он не выберет Азкабан. Том в этом уверен. Ни один волшебник, находящийся в здравом уме, добровольно не отправится в логово дементоров. Но, если понадобится, Дамблдор был вполне готов так поступить. Он знал, что успеет исчезнуть ещё до того, как его доставят в крепость. Тут уже выгоднее быть беглецом, чем заключённым. Тем более, что его заключение станет своеобразным символом полного провала Ордена. А этого нельзя допускать в любом случае.

Идея была проста — дослушать до конца, а затем неожиданно согласиться на Азкабан и, пока все пребывают в смятении, исчезнуть. План был красив и являлся реализацией отчаянных желаний половины из сидящих в этом зале.

Альтернатива — поселиться в роскошном поместье под постоянным контролем Министерства. Читай: новых друзей Тома. И, разумеется, без возможности приводить гостей или выходить наружу.

Это было соблазнительно. Невероятно соблазнительно. Том будет думать, что контролирует главу сопротивления, а самому Дамблдору не придётся кочевать из дома в дом, подвергая малочисленных союзников ещё большей опасности. Конечно, он в состоянии обвести вокруг пальца любую охрану и спокойно контролировать деятельность Ордена. Том хотел его проверить? Пожалуйста. Это скорее заводило в тупик самого Тома, потому что теперь каждая маленькая победа Ордена будет являть собой показатель полнейшей некомпетентности его охраны. Прекрасное решение, за которое нельзя было не уцепиться. Пожалуй, не пришло ещё время соглашаться на Азкабан.

Ему дали время на сборы, а значит возможность опять заглянуть в свой кабинет. И кто же теперь будет в нём находиться? Кто бы это ни был, этот человек полностью изменит облик Хогвартса. Уже в считанные дни здесь не останется ни одного магглорождённого студента. Том больше всего на свете жаждал завладеть замком. Возможно, сдать его — самый лучший вариант. Особенно, если успеть заранее переселить детей, которые могут подвергнуться опасности, в подполья Ордена.

Минерва готова вот-вот заплакать, но она не сделала бы этого, пока в кабинете находились четверо министерских мантий и О’Рейли, который вызвался также служить сопровождением. У мальчишки множество идей. Большинство из них завязаны на лояльности его непревзойдённого Председателя Совета Международной Конфедерации. На самом деле им бы уже давно пора зашевелиться, но когда в истории та же Франция шла на подмогу англичанам? Соседи будут до последнего делать вид, что ничего не происходит, пока ситуация не будет трогать их самих. Так поступили бы и сами англичане, развернись восстание где-то ещё. Но в этот раз не повезло именно им.

Дамблдор назначил МакГонагалл своим заместителем. Он знал, что им повезёт, если просуществует в этой должности до конца дня, но был уверен, что этого времени хватит на то, чтобы переместить детей в защищённое место. Они не раз уже обговаривали этот вариант, поэтому ей всё должно быть понятно и без дополнительных инструкций. По прибытию он собирался послать ей Патронус, потому что пока нужно было спланировать новый метод общения. Главное, выяснить, как поступить будет проще: ненадолго исчезать из поместья самому или переправлять в него орденцев. Второй вариант был пока предпочтительнее, хоть и опаснее.

Через камин прибыл очередной человек в министерской мантии с порт-ключом. Пришло время отправляться. О’Рейли беспрестанно что-то записывал, поправляя спадающие очки, двое остальных составляли опись имущества, которое Дамблдор счёл необходимым взять с собой.

Наконец, подошло время отправляться. Старый волшебник ободряюще кивнул Минерве, а затем послушно взялся за порт-ключ.

Его выбросило на лужайку перед высоким старинным поместьем, которое уже давно пережило свои лучшие времена. Позади торчали мокрые ветки неухоженных разросшихся кустов. К двери вела узенькая тропинка, местами утопающая в неглубоких серых лужах.

— Я полагаю, что нас встретят внутри, профессор, — проговорил О’Рейли, пропуская Дамблдора перед собой.

Бывший директор Хогвартса кивнул и двинулся к высокой потрескавшейся двери неопределённого цвета. Она скрипуче распахнулась сама собой, открывая пустой полутёмный коридор.

«Значит, точно ждут», — подумал про себя Дамблдор и невозмутимо прошествовал внутрь.

О’Рейли засеменил следом.

— Как вы думаете, профессор, в какой момент вы проиграли? — спросил конфедерат.

Дамблдор обернулся. Дверь захлопнулась, эхом разносясь по поворотам коридоров старого поместья. Рядом вспыхнули два факела. Рыжий нескладный паренёк надменно усмехнулся, откидывая нелепые очки в сторону. Его волосы постепенно начинали темнеть, а рост увеличиваться.

— Том… — покачал головой Дамблдор. — Это было изящно.

Человек, называвший себя Тёмным Лордом, склонил голову набок.

— Хочешь знать, как всё случилось на самом деле? Любимая тётушка на праздновании, ради которого даже студентов временно забирают из Хогвартса, секретничала с племянницей и рассказала ей забавную шутку, которую провернула когда много лет назад, ещё учась в школе. Вернувшись в школу, девочка тут же придумывает похожий трюк. Придумывает сама и искренне верит, что это её личная идея. И ведь так и есть — девочку просто навели на мысль. Только вот не просто так. Её воздыхатель должен был нарушить правила, да так, чтобы показать, что директор не способен защитить своего студента. Что у него нет авторитета даже среди его любимых грязнокровок, раз они так спокойно игнорируют его прямые указания. Чтобы директора сместили с должности и отправили в Визенгамот. Где ему предложили выбор, уже решённый за него. Выбор, которой был слишком предсказуем.

Том был прекрасным оратором. даже паузы он наполнял особой, осмысленной тишиной.

— Ты никогда бы не заподозрил в неказистом карьеристе меня. Да что там говорить, мои верные идиоты тоже ни о чём не догадывались. Мне было важно показать, насколько я оказался талантливым учеником.

Дамблдор улыбнулся.

— Я мог бы тобой гордиться, Том, если бы применил свои способности…

— Ради общего блага? — расхохотался Волдеморт. — И как кто-то всё ещё ведётся на эту фальшь? Я должен поблагодарить тебя, хотя за то, что ты тщательно отобрал людей, которые однозначно мне не подходят. Уже совсем скоро они пожалеют, что ошиблись в своём выборе.

Из невидимых дверей со всех сторон начали вырастать длинные чёрные тени. Дамблдор вздохнул. Многие из них всё равно боялись. Их страхи переплетались между собой, настойчиво требуя убраться отсюда. Вернуться к семье, детям, полистать книгу у камина. Том тоже должен был это чувствовать.

— Значит, ты отчаялся найти Избранного и решил переключиться на своего старого директора?

Вокруг легонько покалывали чары антиаппарационного барьера. Чары были нестандартные, но вряд ли сложнее тех, что он сам накладывал в Хогвартсе.

— Он не сможет прятаться вечно, — заметил Том. — Когда не останется людей, способных его защищать, я сделаю то, что должен. Так или иначе, мы встретимся.

Барьер был по форме купола и напоминал огромный вязаный шарф. Если потянуть за торчащую шерстяную нить, он распустится. А Том так старался. Всё-таки жаль, что придётся прятаться. И ещё жалко Штаб, но сейчас лучше всего переместиться именно в него.

Дамблдор легко отразил вспышки, хлынувшие на него со всех сторон одновременно. Том, что же ты всё ещё боишься? Я бы на твоём месте страшился не бывшего наставника, а пророчества. Пророчество… как же страстно ты желаешь сбыться! Исполнись намерение Тома, и он, и Избранный стали бы на шаг ближе друг к другу.

Если раньше ещё были сомнения, то сейчас Дамблдор почувствовал, что истина, наконец, открылась ему во всём своём многообразии. Это даже не пророчество. Это Судьба мальчика. Как бы люди вокруг него, да и он сам, оказывается, ни пытались увильнуть от неё, он всё равно был рождён для того, чтобы стать камнем преткновения. Всё остальное пустое. Том прав: так или иначе, они должны встретиться. Кто они такие, чтобы противиться Судьбе? Да, и кто он такой, чтобы пытаться встать у неё на пути?

Последние петли вязания распускались, освобождая проход.

Сражение изначально было нечестным. Заклинаний вокруг слишком много. Том сумел подгадать, какое по счёту точно перевесит любую защиту.

Авада…

Целое мгновение, чтобы исчезнуть. Дамблдор с улыбкой посмотрел на палочку, из которой должен был вырваться изумрудный луч. «Ты же играл в шахматы, Том? Раз уж ты привёл меня на своё поле. А то, что делаю я, это гамбит. И ты его принял».

Кедавра!

Ребят жалко. Но, видимо, их Судьба погибнуть.

Последним чувством старого волшебника стала надежда. Надежда узнать, правильный ли он совершил решающий ход в этой партии. Но потом ушла и она.