Tied for Last / Нити привязанностей (гет)

Гермиона взмахнула палочкой, и летящая в нее вилка устремилась к Ревеленду, еле успевшему обратить ее в резинового утенка, — трансфигурационное решение для Годелота, прямо скажем, не совсем обычное.

Так и не достигнув Ревеленда, игрушка резко развернулась в воздухе, на этот раз метя в Риддла, но тот был начеку, и в следующую момент Гермионе вновь пришлось обороняться, превращая наколдованную Томом живую мышь в подставку для яиц.

Ставший на этот раз мишенью Абраксас метнул было в подставку заклинание, однако промазал, и, рухнув с громким звоном на пол, подставка разбилась.

— Я выиграла! — воскликнула Гермиона. — Ммм, победа так сладка.

— Отлично, — буркнул Герпий. — Ну а теперь-то я могу получить свою вилку обратно?

Гермиона со смехом вручила ему свою собственную:

— Прости.

С задействованием магии любая, даже самая простая игра становилась невероятно захватывающей. Гермиона вообще сегодня целый день пребывала в приподнятом настроении. Школьные сплетни, предметом которых она с недавних пор регулярно становилась, в последние дни пошли на спад, и то, что она и Том сидят в открытую держась за руки, казалось, теперь уже никого нисколько не волновало. Даже гриффиндорцы, и те, судя по всему, перестали уделять ее поведению слишком пристальное внимание. Это не могло не радовать, хоть сердце Гермионы и продолжало всякий раз екать, когда в коридорах замка или Большом зале ей случалось перехватить устремленный на нее взгляд Годрика или Миранды.

Что же до Альбуса… На его счет Гермиона не знала, что и думать. Он не был тем Дамблдором, которого она знала на Земле. Конечно, ей было известно, что в юности у Дамблдора был период, на протяжении которого его поступки были крайне неоднозначными. Период, который как раз примерно и завершился около 1918 года. При взгляде на этого Альбуса у Гермионы каждый раз возникало стойкое ощущение, что его доброе и безмятежное выражение — не более, чем маска, под которой он прячет нечто, что никак не дает ему покоя; как будто он так и не сумел примириться с тем, что с ним случилось. В то время как Дамблдор, которого она знала при жизни, вне всякого сомнения, нашел в себе силы оставить прошлое в прошлом и жить дальше.

Как ни странно, но особенно это различие бросалось в глаза в те минуты, когда Гермионе доводилось наблюдать за Альбусом издалека. Его порывистая походка и размашистый шаг, когда он спешил куда-то, при этом то и дело украдкой бросая по сторонам тревожные взгляды, разительно отличались от уверенной степенной манеры, присущей земному Дамблдору. А раз так, раз он не был тем самым Дамблдором, то не лучше ли для нее было держаться от него подальше, сохраняя дистанцию, которая позволила бы ей сохранить светлый образ старого доброго директора нетронутым?

В конце концов, в случае с Томом дело обстояло точно так же. Он и его земное я были двумя разными личностями. Любая попытка сближения с Лордом Волдемортом была бы заведомо обречена на провал. Том же каким-то необъяснимым образом позволил этому случиться.

К тому же — и хвала небесам за это — он, по-видимому, решил особенно не зацикливаться на несдержанном ею обещании. Возможно, однажды она все же наберется решимости и все ему расскажет, хоть это и будет крайне болезненный опыт.

В своем же умении хранить тайны Гермиона не сомневалась. Она была уверена, что воспоминания о днях, проведенных в Выручай-комнате, были надежно укрыты в самых дальних уголках ее сознания, куда Том ни за что и ни при каких условиях не смог бы проникнуть. Даже застань он ее врасплох, неожиданно атаковав из-за угла или резко прервав их поцелуй.

Впрочем, в последнем случае ей, наверное, было бы даже легче противостоять легилименции — стоило ему начать ее целовать, как в голове у Гермионы тут же становилось пусто, поскольку все мысли в мгновение ока куда-то улетучивались.

— Пора идти на тренировку, — вздохнул Абраксас.

Почему Малфой в какой-то момент внезапно решил сменить гнев на милость и возобновить с ними общение, до сих пор оставалось для Гермионы загадкой. Все, что она знала, — это, что на следующее утро после того, как Риддл признался ей в любви, Абраксас в своем обычном добродушном настроении как ни в чем не бывало снова подсел к ним за завтраком. Но что бы ни послужило причиной столь кардинальной перемены, Гермиона была этому очень рада. С ее точки зрения, вечно источавший энтузиазм Абраксас в компании прекрасно уравновешивал непростые характеры Герпия и Ревеленда.

— Хорошо вам потренироваться, — пожелала она, на что Малфой улыбнулся и хлопнул Герпия по спине так, что тот непроизвольно подался вперед.

Герпий вообще постоянно становился объектом всякого рода острот и розыгрышей. Тем не менее, несмотря на все демонстрируемые им признаки неудовольствия, вроде сокрушенных вздохов и закатывания глаз, Гермиона не переставала удивляться его исключительному природному добродушию. На месте Герпия ее бы уже давным-давно достали все эти подколы, он же в ответ на бесконечные шутки товарищей лишь хмурился, и со временем Гермиона тоже присоединилась к этим коллективным подтруниваниям. Тем более что, согласно заверениям Ревеленда, угрюмый взгляд, которым Герпий одаривал очередного шутника, в его случае был эквивалентен смеху.

— А ты, Ревеленд, чем сегодня планировал заняться? — обратилась она к Годелоту.

— Думал забавы ради подняться в Выручай-комнату и устроить там погром, — пожал плечами тот.

Гермиона прыснула:

— Понятно, желаю тебе хорошенько повеселиться.

Коротко кивнув ей на прощание, Ревеленд невозмутимо удалился.

— Порой мне кажется, что обязательным условием того, чтобы Ревеленд хоть как-то начал внешне проявлять свои эмоции, является как минимум конец света, — заметил Риддл.

— Может, ему стоит занять у тебя пару лишних вспышек ярости? — поддразнила его Гермиона.

Риддл прищурился.

— Мисс Грейнджер, частота моих вспышек ярости меня полностью устраивает.

Выйдя из зала и поднявшись по Большой лестнице, они вместе вошли в ее комнату.

С еле сдерживаемой ухмылкой Гермиона вытащила из-под подушки завернутый в подарочную бумагу сверток и протянула его Тому:

— Держи, это тебе.

— Что это? ­­­— вопросительно выгнул бровь он.

— Считай это моим запоздавшим подарком тебе на Рождество. Или день рождения.

Риддл повертел сверток в руках, изучающе разглядывая его со всех сторон. Было видно, что, упаковывая подарок, Гермиона постаралась на славу — что за бессмысленная трата сил и времени?

Расправившись с оберткой и увидев наконец содержимое свертка, Том усмехнулся.

— Надеюсь, ты понимаешь, что вероятность того, что я когда-нибудь это прочту, стремится к нулю? — поинтересовался он, брезгливо держа двумя пальцами томик, на темно-синей обложке которого гигантскими буквами значилось: «Божественная комедия».

— Ну зачем ты так? Поверь, эта книга и правда очень хорошая. Просто постарайся представить, что Данте был никому не известным колдуном из Древнего Перу или еще откуда.

Расхохотавшись, что случалось с ним крайне редко, Риддл раскрыл книгу на первой странице и пробежался глазами по заголовку: «Ад».

— Так значит, это…

— Это первая из трех частей, и в ней описываются девять кругов Ада. Вторая часть повествует о Чистилище, а последняя — о Рае.

— Чу́дно, — вздохнул Риддл. — Когда у меня в следующий раз возникнет потребность в легком чтиве, я, возможно, и гляну, что он там пишет про ад.

Гермиона ткнула его локтем.

— Это гораздо более стоящая и полезная вещь, в сравнении с теми книгами о кровавых ритуалах и жертвоприношениях, которые ты читаешь…

— Не соглашусь, — спокойно возразил Риддл. — В книге о жертвоприношениях автор полностью опирается на проверенные факты. С другой стороны, та, что посвящена ядовитым газам и признакам удушья ими на трупе, возможно, и правда носит слегка умозрительный…

Лицо Гермионы скривилось в отвращении.

— Честно говоря, я вообще не понимаю, как тебе может нравится читать подобное.

— А я не понимаю, как подобное может тебе не нравиться. Для человека, проповедующего толерантность и широту взглядов, Гермиона…

Ее смех не дал ему договорить.

— Как будто широта взглядов по определению подразумевает одобрение деятельности какого-то жутковатого старикашки из Шотландии, который только и занимался тем, что, нанюхавшись клея, рылся в могилах.

Закрыв «Божественную комедию», Риддл убрал ее в карман своей мантии.

— Что ж, вижу, ты и впрямь неплохо ознакомилась с данной темой, — с ухмылкой заметил он. — Не смей…

Она таки ткнула его локтем.

— Ладно. Библиотечные полки зовут. Как насчет того, чтобы разнообразия ради взяться за что-то более жизнерадостное?

— Скукота какая, — пробормотал Риддл, идя вместе с ней по коридору. — Уж лучше я начну читать эту маггловскую адову книжку.

— Не «маггловскую адову книжку», а «Ад», — с жаром одернула его Гермиона.

Риддл на это лишь дёрнул плечом.

— Где ты вообще ее раздобыла?

— В Выручай-комнате. Выяснилось, что в ней можно отыскать книги, недоступные в библиотеке. Правда, возможность заказать подборку на определённую тематику там, увы, отсутствует.

— Да, Выручай-комната умеет удивлять, — согласился Том. — Ты когда-нибудь пробовала экспериментальным путем выяснить ее максимальную вместимость? Ни за что не поверишь, на что она порой бывает способна… Помнится, я как-то обнаружил там живого слона.

Гермиона удивленно вскинула брови.

— Если честно, у меня на это никогда особенно не было времени.

— Дай угадаю. Все свое время ты тратила на… учебу? — насмешливо предположил он.

Гермиона метнула в него мрачный взгляд.

— Может, и так, — раздраженно буркнула она.

Одной рукой обхватив Гермиону за плечи, Риддл привлек ее к себе.

— Ты же знаешь, что твоя одержимость учебой является в моих глазах невероятно притягательной чертой.

Войдя в библиотеку, где, кроме них, не было ни души — в честь 1 февраля Мелия наколдовала снегопад, и почти все обитатели замка сейчас веселились на улице — они опустились на диван.

Небрежно вытянув свои длинные ноги, Риддл извлек из кармана «Божественную комедию».

— Так и быть, возьмусь за твоего Данте.

Гермиона благодарно чмокнула его в щеку.

— Отлично, а я пойду подыщу себе что-нибудь для легкого чтения, — с этими словами она исчезла за стеллажами.

С выражением глубочайшего отвращения на лице Риддл раскрыл подаренную ему книгу.

Тем не менее, по мере того как он со свойственной ему стремительностью проглатывал одну страницу за другой, сюжет все больше увлекал его, при этом заставляя испытывать смутное беспокойство. Богохульники, прелюбодеи, убийцы, гордецы — почти за каждое из описанных на страницах книги «прегрешений» провинившимся воздавалось сторицей. Автор также периодически делал отсылки к некоторым магглам, имена которых в большинстве своем были Тому неизвестны.

Осознание же, что самого его легко можно было причислить сразу к нескольким категориям грешников, вызвало у Риддла раздражение. Да такое, что после седьмого круга он со злостью захлопнул книгу, потеряв всякое желание читать дальше. Прищурившись, он какое-то время смотрел перед собой невидящим взглядом. Похоже, у средневековых магглов грехом считалось буквально всё подряд.

Отогнав навеянные книгой невеселые размышления о своих поступках, которые по той или иной причине можно было бы записать в «проступки», Риддл мыслями вновь вернулся к Гермионе.

В последние несколько дней она была подобна маленькому солнышку, прямо-таки светилась от счастья. Все в ней, и глаза, и улыбка, казалось, излучали какую-то почти сверхъестественную радость, и, видя ее такой, Риддл чувствовал, что счастлив. Ну, почти счастлив, ибо подозрение, что Гермиона, похоже, напрочь забыла о том, что ей нужно вернуться на Землю, никак не давало ему покоя.

При одной только мысли о ее возможном уходе внутри у Тома все болезненно сжималось от неизменно накатывавшего на него жгучего негодования: она была нужна ему здесь, рядом. Но вместе с тем, где-то глубоко в душе Риддл отчетливо осознавал, что чувство справедливости Гермионы требует от нее во что бы то ни стало вернуться, что она по-настоящему считает это своим долгом. А раз так, то с его стороны было бы крайне неразумно пытаться препятствовать Гермионе Грейнджер в том, что она считала правильным.

Завидев Гермиону, возвращающуюся к нему с опасно кренящейся стопкой книг в руках, Том поспешил стереть со своего лица мрачное выражение. Однако, вопреки его стараниям, стоило Гермионе, опустив свою ношу на стол, перехватить его взгляд, как она тут же спросила:

— В чем дело, что-то случилось?

Ухватившись за первое более-менее правдоподобное объяснение, пришедшее ему в голову, Риддл выдал:

— Эта твоя адова книжка меня бесит.

— И чем же она тебе так не угодила?

— Тем, что, послушать твоего бесценного Данте, так я должен оказаться практически во всех этих чертовых кругах.

Брови Гермионы удивленно дрогнули.

—Ну, это всего лишь его теория, — протянула она, не ожидавшая, что Том настолько проникнется прочитанным. — Все описанное — не более чем вымысел, над которым, впрочем, весьма любопытно поразмыслить.

Чуть встревоженная резкой переменой его настроения она опустилась на диван рядом с ним. Повернувшись и перекинув ноги через подлокотник, Риддл лег на спину так, чтобы его голова расположилась у Гермионы на коленях.

— Магглы… — пробормотал он.

— Знаю, — со вздохом откликнулась Гермиона.

Если учесть, что лицо человека, неразрывно ассоциирующееся у Риддла с магглами, — лицо Петерсона — неизменно шло в комплекте со столь мучительными воспоминаниями, то питаемая им неприязнь к магглам была более, чем понятна. Внезапно на ум Гермионе пришла цитата из книги Цезитена: «Нет более смертного и тяжкого греха…», заставившая гриффиндорку невольно задуматься о том, что же в конечном итоге сталось с Петерсоном. Уже одна эта его фраза: «Я не жалею и нисколько не раскаиваюсь», пугала, вселяя сильное беспокойство. Однако гораздо более серьезные опасения внушал тот факт, что маленький Том мог в некотором смысле почерпнуть в ней вдохновение, решив, что раз человек, совершивший над ним насилие, человек, злоупотребивший его доверием, отказался извиняться, то и сам он, Том, тоже мог никогда и ни при каких обстоятельствах не делать этого.

В попытке стереть с лица Риддла угрюмое выражение, Гермиона ласково, едва касаясь, очертила кончиком пальца его лоб, нахмуренные брови, скулы, линию подбородка. В свете лучей, льющихся сквозь высокие окна библиотеки, пряди его волос отливали темным блеском, а кожа приобрела теплый золотистый оттенок.

Снова вспомнив о том, через что ему пришлось пройти в детстве, Гермиона внутренне содрогнулась. Неудивительно, что он так мастерски умел скрывать свои чувства под маской внешнего безразличия. Он с шести лет оттачивал этот навык. Казалось невероятным, что эта маска не приросла к его лицу окончательно. Впрочем, в эту самую минуту Риддл являл собой воплощение спокойствия и безмятежности.

Интересно, о чем он думает?

Преисполненный глубокого внутреннего удовлетворения, Риддл целиком отдался во власть приятных ощущений, которые ему дарили нежные прикосновения Гермионы. Ее руки, ее колени, ее лицо, вся она, были здесь и сейчас его, для него. Блаженно вздохнув, Том постарался не обращать внимание на любопытство, которое вновь начало жечь его, как это всегда случалось с ним в минуты умиротворения. И, как всегда, любые попытки отмахнуться от этой навязчивой мысли оказалась тщетны.

С тех пор, как он в последний раз видел, как под натиском воспоминаний в глазах Гермионы отражается эта странная смесь растерянности, испуга и боли, прошло уже немало времени, и, честно говоря, Риддл бы предпочел больше никогда в жизни не видеть этого выражения. Потому что оно означало, что она страдает. Тем не менее то, с какой неожиданной легкостью Гермионе удалось вытеснить на задворки своей памяти все, что с ней приключилось, не переставало его удивлять. С виду уровень ее контроля над воспоминаниями был практически сопоставим с его собственным.

С каждым днем мысль о том, чтобы сознательно вновь причинить ей боль, казалась Риддлу все более и более отталкивающей. И пусть он так окончательно и не отказался от намерения выяснить обстоятельства ее смерти, поиск решения теперь уже не вызывал у него ни капли прежнего энтузиазма. И все же, одна идея никак не желала выходить у него из головы, а именно: повергнуть ее в такое сильное смятение, что, находясь в состоянии шока, она была бы не в состоянии прибегнуть к окклюменции. На это не потребовалось бы много времени. Если все сделать быстро, то ей не придется долго страдать, ведь правда?

Он открыл глаза. Гермиона смотрела в окно, подставив лицо рассеянным лучам февральского солнца. Риддл сглотнул. Медленно приняв сидячее положение и ощутив легкое головокружение, он в тысячный раз задумался над тем, каково это — оказаться вырванным из собственного тела… умереть… это больно? Погибла ли Гермиона во время сражения? Если да, то кто из его нерадивых последователей убил ее? А может, всему виной несчастный случай?

Подавшись вперед, Гермиона взяла из возвышавшейся на столе стопки лежавшие сверху «Волшебные миры: история мировой магической культуры» и, раскрыв книгу, с легкой улыбкой углубилась в чтение.

Риддл медленно придвинулся к ней ближе.

— Гермиона, — тихо произнес он, — ты должна вернуться на Землю.

Стоило ему произнести эти слова вслух, как осознание, что это и правда было единственно верным решением, накрыло его с головой. И не важно, что сам он при этом всем сердцем желал бы, чтобы это было не так. Лицо Гермионы исказило выражение муки, и Том понял, что она тоже это прекрасно понимает.

— Я знаю, — прошептала она. — Просто я никак не могу заставить себя захотеть вернуться.

— Я тоже хотел бы, чтобы ты осталась.

— А еще ты вроде говорил, что Том Риддл всегда получает то, что хочет.

Наклонившись, он запечатлел на ее губах короткий поцелуй и, ласково коснувшись тонкими пальцами ее щеки, отстранился.

— Не всегда. Но это должно остаться строго между нами, — шепнул он.

Обхватив Тома за плечи, Гермиона вновь притянула его к себе для поцелуя, чувствуя, как выпущенная из рук книга с шелестом соскользнула ей на колени.

— Только представь, что будет, если ты окончательно перейдешь в Смерть? — пробормотал Том. — Ты упустишь свой шанс.

— Если это и случится, то нескоро, — Гермиона со вздохом откинулась на спинку дивана. — Я слышала, что перейти из этого мира куда-то дальше можно самое раннее через три года.

— Три года? — процедил Том. — Гермиона, это значит, что в сумме ты успеешь прожить всего двадцать один год. Это ничтожно мало. Ты должна попытаться вернуться на Землю, чтобы прожить долгую и насыщенную…

— Я уже говорила тебе, — отчаянно зашептала в ответ Гермиона. — Я не брошу тебя здесь одного.

«Поверь, для тебя самой так было бы гораздо безопаснее», — невольно промелькнуло у него в голове. Было очевидно, что Гермиона до сих пор в полной мере не осознавала, чем для нее могло обернуться сжигавшее его изнутри любопытство. На все свои вопросы Том Риддл всегда получал ответы. Чего бы ему это ни стоило. Вот так. Коротко и ясно. Вот и сейчас Риддл не мог даже представить, как будет жить дальше, если его план, который уже постепенно начинал вырисовываться у него в голове, в конечном итоге потерпит фиаско. Те четыре дня, что минули с тех пор, как она отказалась выполнять свое обещание, показались Риддлу годами. Годами, что он провел в нетерпеливом ожидании. Годами, на протяжении которых он то ломал голову на тем, как ему добиться желаемого, то пытался переключить свое внимание на что-то другое, всякий раз неизбежно возвращаясь к продумыванию плана в мельчайших деталях снова и снова…

И внезапно перспектива ее возвращения на Землю предстала перед ним в совершенно новом, но оттого не менее пугающем свете. Дать ей уйти, так и не получив ответа на свой вопрос? Так никогда и не узнав правды? Исключено. Он не мог этого допустить.

Почувствовав голову Гермионы у себя на плече, Риддл медленно выдохнул. Как же все-таки наивно с его стороны было полагать, что ему действительно удастся построить с кем-то нормальные отношения. Видимо, не судьба. Во всяком случае, пока ему не удастся приподнять завесу этой тайны.

* * *

Услышав призывающее к тишине постукивание ложки по бокалу, Гермиона перевела взгляд на сидевших за соседним столом гриффиндорцев. Какой-то незнакомый ей светловолосый парень поднялся со своего места.

— В наших рядах пополнение, — для Гермионы эти слова были подобны грому среди ясного неба.

Мгновенно нахлынувший страх сковал сердце.

Господи, пожалуйста, только не Гарри, не Рон, не Невилл, не близнецы, не Джинни, не…

— Минерва Макгонагалл.

Глаза Гермионы расширились от шока. Издав полустон-полувсхлип, она судорожно прижала руку ко рту, тщетно пытаясь сдержать брызнувшие из глаз слезы. Ее реакция не прошла для окружающих незамеченной, и Гермиона прикусила язык, отчаянно стараясь взять себя в руки.

Нет, нет, нет, нет, только не профессор Макгонагалл, пожалуйста, только не ОНА…

Из-за гриффиндорского стола встала высокая девушка. Обведя всех присутствующих острым взглядом, она коротко подняла руку в знак приветствия и вновь села на свое место. Не в силах заставить себя отвести взгляд, Гермиона жадно вглядывалась в знакомые черты этого юного, но несмотря ни на что все такого же строгого лица. Она была прежней, и она была здесь…

Лихорадочно пытаясь себя успокоить, Гермиона уткнулась в свою тарелку, не чувствуя больше ни малейшего аппетита. Смерть была не единственной причиной, по которой Макгонагалл могла здесь очутиться, верно? Может, она, подобно Альбусу, попала сюда, сотворив какое-нибудь беспрецедентное заклинание? Учитывая ее виртуозное владение магией, это было очень даже возможно. Нет, однозначно, нет… профессор Макгонагалл всегда была настоящим бойцом, уж кто-кто, а она-то бы точно выжила.

— Мы можем уйти, если хочешь, — предложил искоса наблюдавший за ней Риддл, но Гермиона лишь покачала головой и вытерла слезы.

— Нет, — с усилием ответила она, пытаясь восстановить нормальное дыхание. — Я в порядке.

Постепенно разговоры в Большом зале возобновились. Заметив, что Минерва Макгонагалл поднялась из-за стола и собирается уходить, Гермиона, едва не упав, тоже со всех ног бросилась к выходу.

Несколько озадаченный Риддл поспешил следом. Он совершенно точно помнил, что, когда он учился в Хогвартсе, на год или два старше него тоже была какая-то Макгонагалл. Неужели это она и есть? Помнится, она еще была старостой… причем с весьма крутым нравом… никому не давала спуску…

Когда Гермиона выбежала в холл, Макгонагалл была уже на середине Большой лестницы.

— Постойте! — сдавленно воскликнула Гермиона, чувствуя, что голос ей изменяет.

Макгонагалл обернулась. Заметив Гермиону, она беззвучно ахнула и, явно не веря своим глазам, замерла посреди лестницы.

— Гермиона Грейнджер?

Не желая, чтобы он при этом присутствовал, Гермиона обернулась на стоящего прямо позади нее Тома.

— Э-э-э, мы могли бы увидеться чуть позднее? — тихо попросила она. — Просто я…

Он утвердительно кивнул:

— Можешь не объяснять.

Развернувшись, он пошел обратно в направлении Большого зала. Где-то на половине пути он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на эту Макгонагалл, но она не смотрела на него… ее взгляд был прикован к Гермионе, на которую она, можно сказать, таращилась во все глаза.

В пару прыжков преодолев разделявшие их несколько ступеней, Гермиона крепко и порывисто обняла Макгонагалл, неожиданно для себя самой осознав, что снова плачет.

— Профессор, — всхлипнула она, — умоляю, только не говорите, что… пожалуйста, не говорите мне, что вы…

Удивленно вскинув тонкие брови и сделав шаг назад, Макгонагалл окинула Гермиону оценивающим взглядом.

—Так, Грейнджер, а ну соберитесь, — сказала она.

Шмыгнув носом и прикусив губу, Гермиона постаралась хоть немного успокоиться.

— Скажите мне, что вы не умерли.

Гермионе показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Макгонагалл наконец ответила:

— Нет, не умерла. Правильно ли я понимаю, что в этом замке спрашивать подобное в порядке вещей?

Облегчение, захлестнувшее Гермиону при этих словах, было настолько сильным, что в попытке сохранить равновесие она невольно спустилась на одну ступеньку вниз. Вытерев слезы тыльной стороной руки, Гермиона широко улыбнулась:

— О, хвала Мерлину… Слава богу, вы…

В глазах Макгонагалл отразилась нешуточная тревога. Резко нахмурившись, она спросила:

— А вы сами, мисс Грейнджер, что…? Неужели вы… вы же не… — голос профессора оборвался.

Гермиона уныло кивнула.

— Именно так. Я умерла, — тихо сказала она.

Макгонагалл сглотнула, и на ее лице проступило странное и абсолютно несвойственное ей выражение грусти. Было видно, что слова Гермионы ее глубоко огорчили. В конце концов, Грейнджер всегда была одной из ее самых блестящих студентов, и во время их консультации по выбору профессии Макгонагалл ясно дала понять, что сделает все от нее зависящее для будущего Гермионы. Будущего, которому, как оказалось, было не суждено случиться…

— Расскажите, как обстоят дела на Земле? — попросила Гермиона. — Что сейчас происходит в Хогвартсе?

Макгонагалл снова сглотнула.

— Ну, Тот-Кого… Волдеморт поклялся, что не оставит Хогвартс в покое до тех пор, пока Гарри Поттер не будет мёртв.

— Значит, Гарри до сих пор жив? — задохнулась Гермиона. — Есть и другие, кто уцелел? Гарри и Рон, они в порядке? Кто…

— Не могу сказать точно, — Макгонагалл со вздохом потёрла лоб. — Все, что я знаю, — это то, что Невилл Долгопупс и Джордж Уизли оба живы и здоровы. Мы вместе прятались внутри стен совятни, когда раздался какой-то громкий звук. Я зажмурилась, а когда открыла глаза, поняла, что попала в другое место.

— Звук? — прошептала Гермиона. Джордж был жив. Невилл был жив. Все-таки права она была насчёт того боггарта, черт бы его побрал. — Что за звук?

— Как будто… что-то взорвалось, но мы были вне радиуса поражения.

Гермиона медленно кивнула. Должно быть, одно из защитных заклятий, наложенных Макгонагалл на Хогвартс, было разрушено, в результате чего она оказалась здесь.

По крайней мере трое человек живы и здоровы…

Слёзы снова выступили у неё на глазах, но Гермиона сморгнула их, не позволяя себе вновь расплакаться. В сущности, учитывая, что достоверно ей было известно всего лишь о трех выживших, успокаиваться было рано. Однако то, что хотя бы кто-то смог уцелеть… что хоть кто-то… Мерлин… Значит, за все это время Темному Лорду так и не удалось переловить всех сопротивленцев. Испытав при этой мысли некого подобие мрачного торжества, Гермиона спросила:

— Из замка все так же нет возможности выбраться?

Макгонагалл покачала головой.

— Ограничительные барьеры продолжают действовать. Антиаппарационный барьер, чары непроницаемости, мембрана Фортинбраса ­- всё, чем он окружил Хогвартс в самом начале, до сих пор держится. Мы пытались сделать подкоп, но безуспешно.

Гермиона закрыла глаза. Хогвартс по-прежнему оставался ловушкой, из которой ни у кого не было шанса выбраться. Тихий голос Макгонагалл вывел ее из размышлений:

— А что случилось с вами, мисс Грейнджер? — спросила она, вновь приняв озабоченный вид. — Как вы здесь очутились?

— Я спряталась в Выручай-комнате. Но он нашел меня.

Макгонагалл в ужасе прижала руку ко рту.

— Три дня он пытал меня, но я ничего ему не рассказала, — прошептала Гермиона, стараясь свести описания этого к минимуму, чтобы не вспоминать, не позволить картинам прошлого вновь ожить… — А потом… Потом все закончилось.

В поисках опоры Макгонагалл привалилась к лестничным перилам.

— Грейнджер, вы настоящая гриффиндорка, — с теплотой в голосе сказала она, и Гермионе показалось, что еще немного, и сердце ее разорвется от переполнившей его в эту минуту гордости… Однако сейчас все это было неважно, сейчас ее воспоминания не имели никакого значения. Минерва Макгонагалл стояла прямо перед ней, живая и невредимая…

— С боггартами покончено? — быстро спросила Гермиона.

— Да. В конце концов Пожиратели смерти и сами от них устали.

Гермиона облегченно выдохнула: считай, одной большой проблемой меньше. Теперь находящиеся в замке люди хотя бы могут быть уверены в том, что из увиденного ими реально, а что — нет.

— И больше… вы ни о ком ничего не знаете?

— Как-то раз я пряталась в классе и случайно услышала, как Пожиратели обсуждали допрос некой особы женского пола, попавшей к ним в плен, — ответила Макгонагалл. — Милостивый боже, как же все-таки сложно поверить, что я больше не там.

— Со временем вы привыкнете, — тихо заверила ее Гермиона. — Вы уже успели познакомиться с Годриком Гриффиндором?

Макгонагалл кивнула.

— Да, вот уж сюрприз так сюрприз, — сказала она, и ее плотно сжатые губы дрогнули в улыбке. — Кто бы мог подумать, что он окажется таким балагуром.

Гермиона хихикнула, и где-то внутри нее поднялась волна нежности. Да, точнее, пожалуй, и не скажешь…

— Сколько прошло времени с тех пор, как Пожиратели проникли в замок? — спросила она, просто чтобы на всякий случай убедиться, что с того момента минуло немногим больше десяти месяцев.

— Почти семь месяцев, — ответ Макгонагалл заставил Гермиону нахмуриться. Это не вязалось с ее предположениями.

— Вы… вы уверены? — уточнила она. В своих расчетах она опиралась на дату появления в этом мире Ар-Джея и свою собственную, так почему… но опять же, время всегда было величиной крайне неопределенной и переменчивой, так что установить здесь его точный ход на Земле совершенно не представлялось возможным. Гермиона нервно сглотнула, чувствуя, как ее накрывает паника при мысли о том, что после относительно медленного течения, время может начать ускоряться, — секунда, прожитая в этом месте, будет равняться месяцу на Земле — а она об этом никогда не узнает…

— Да, уверена. Мне кажется, что за эти семь месяцев я постарела на двадцать лет, — сказала Макгонагалл. — Это ужасно, Грейнджер. Мы прозвали этот период «Днями террора», хотя, кто знает, закончится ли он когда-нибудь вообще…

— Расскажите мне все, что вам известно, — горячо попросила Гермиона. — Расскажите мне все, что с вами произошло, все, что вы видели. Мне нужно знать.

Поднявшись по лестнице, они вошли в первый попавшийся пустой класс, и Макгонагалл начала свой рассказ.

* * *

Риддл сидел перед камином и думал. Ему было одиноко.

Эта новенькая, Макгонагалл… Получается, Гермиона знала ее еще при жизни? Макгонагалл тоже была в том мрачном Хогвартсе? И тоже погибла? Судя по реакции Гермионы, именно это она и подумала… Кем для нее была эта Макгонагалл? Знакомой? Наставницей? Другом семьи?

Том прикрыл глаза. Довольно вопросов. Он и так уже весь извелся, будучи не в состоянии узнать, как она умерла, и очередная порция вопросов без ответов было последним, что ему сейчас было нужно.

Возможно ли, что Макгонагалл были известны обстоятельства смерти Грейнджер?

Нет, маловероятно… Самое последнее, что он видел, прежде чем Гермиона вытолкнула его из своих воспоминаний, — это как она бежала по коридору к какой-то двери. Одна. Нет, Макгонагалл явно не могла при этом присутствовать.

А что, если Гермиона ей рассказала?

Нет, что за бред? Если она могла поведать об этом Макгонагалл, то ему и подавно… разве нет? Все, что Гермиона могла рассказать кому-то постороннему, она, вне всякого сомнения, могла рассказать и ему. Нет, Макгонагалл не могла ничего знать… Хотя… Возможно, все-таки был способ как-то это проверить, чтоб уж знать наверняка, потому что если имелся хотя бы малейший шанс, что…

Риддл сглотнул.

На Земле Макгонагалл тоже знала его как Лорда Волдеморта. А значит, подобно Гермионе в самом начале их знакомства, она будет относиться к нему со страхом и подозрением. В ее глазах он тоже будет худшим из кошмаров, ставших явью, и ему навряд ли удастся переговорить с ней с глазу на глаз.

Кроме того, Гермиона просто прикончит его, если он хотя бы пальцем тронет Макгонагалл, человека, бывшего частью ее земной жизни. Если он ей что-то сделает, и Гермиона об этом узнает… нет, тут ему точно несдобровать.

«А что, если атаковать Макгонагалл прямо у нее на глазах? — пронеслось в голове у Риддла. — Станет ли это для нее достаточно сильным потрясением, чтобы она забыла об окклюменции?»

Нет. Для Гермионы было далеко не новость то, что он мог причинить вред другим. Особенно после всех тех жестокостей сперва на Земле, а потом и здесь, что она увидела в его воспоминаниях…

Услышав звук отворяемой двери, Риддл обернулся. В комнату вошла Гермиона. Вид у нее был крайне измотанный.

— Ты в порядке? — поднялся ей навстречу Риддл.

Гермиона опустилась на диван.

— Вроде да.

— Как обстоят дела на Земле? — поинтересовался Риддл.

Гермиона покачала головой:

— Все так же плохо.

После почти двухчасового рассказа Макгонагалл о событиях минувших семи месяцев, Гермиона вновь в ярчайших подробностях вспомнила, насколько ужасным был каждый день, прожитый в осажденном Хогвартсе… Когда даже самые базовые вещи, вроде поиска безопасного ночлега, становились тяжелейшим испытанием… Хвала магии, что хотя бы с едой проблема была более-менее решаема благодаря Манящим чарам, призывающим продовольствие с хогвартской кухни… Когда каждая, даже самая незначительная деталь, вроде опустевших портретных рам в коридорах или того факта, что все домовые эльфы либо покинули замок, либо где-то попрятались, свидетельствовала о том, что в Хогвартсе наступили темные времена… Что теперь за каждой дверью тебя вполне мог поджидать Пожиратель смерти, пусть их и было всего каких-то человек тридцать… рассредоточенных по всему замку… сеющих повсюду смерть и страдания…

— Эта твоя знакомая… Макгонагалл… надеюсь, она не мертва?

Гермиона устало улыбнулась.

— Нет. Нет, слава богу, она жива. Она была моим учителем трансфигурации.

— Тебе удалось узнать у нее что-нибудь новое? — сев рядом с ней на диван, Риддл легко коснулся губами лба Гермиона. — Что она тебе рассказала? — спросил он и сразу заметил, как во взгляде Гермионы промелькнуло нечто, что он не видел в ее глазах уже очень давно — недоверие.

Ну, конечно. Проведя несколько часов за обсуждением того, что вытворяло на Земле его земное альтер эго, неудивительно, что она была не расположена с ним откровенничать.

Впрочем, взгляд Гермионы быстро смягчился, и, прильнув к груди Тома, она ответила:

— Я узнала, что по крайней мере двое моих друзей живы. Одного из них я считала погибшим, но это оказалось не так.

— Хорошая новость, — пробормотал Риддл.

Гермиона грустно улыбнулась. Да. Однако Макгонагалл не знала и не могла ей рассказать о стольком… о стольких людях… Гарри. Рон. Полумна. Фред. Хагрид. Билл. Миссис Уизли. Мистер Уизли. Преподаватели. Весь Орден…

Свернувшись на диване калачиком, Гермиона прижалась к Тому. Но крепкое объятие его рук на этот раз не принесло ей желанного чувства покоя и безопасности. Вместо этого она чувствовала себя так, как чувствовали себя оставшиеся на Земле. Одинокой. Затравленной. Каждый миг ожидающей, что ей вот-вот придет конец.

— Нагини мертва, — прошептала она.

Риддл нахмурился. Что еще за Нагини? Имя было ему смутно знакомо, как будто Гермиона уже упоминала его, как будто оно уже ему попадалось в ее воспоминаниях…

— Кто?

— Твой последний крестраж, — уткнувшись ему в грудь, приглушенно ответила она, и Риддл окаменел, силясь побороть тошноту от внезапно захлестнувшей его паники.

Он знал, что это случится. Навряд ли этот крестраж мог продержаться сильно дольше, учитывая, сколько людей знали о его существовании, и то, что речь шла о живом существе… Сердце в его груди стучало так сильно, что почти причиняло боль, во рту пересохло. Усилием воли Риддл взял себя в руки. Пока он был жив на Земле, имелся шанс, что ему удастся излечить свою душу прежде, чем ее последний осколок присоединится к осколку, заключенном в этом месте. У него все еще имелся шанс каким-то неведомым образом испытать раскаяние, исправить этот нанесенный самому себе ущерб и избежать вечного заточения в этом междумирье.

Осознав вдруг, что все это время чересчур он сильно стискивал руку Гермионы, Риддл немного ослабил хватку.

— Понятно, — еле смог из себя выдавить он. Понятно. Ему было понятно. Понятно, что он должен был сделать… но он просто-напросто не мог.

Вытянувшись на диване, Гермиона потянула Тома на себя, вынуждая его лечь рядом.

Так они и лежали: настолько тесно прижавшись друг к дружке, что Том с трудом мог разобрать, где заканчивались его руки и ноги и начинались ее; настолько близко, что он мог закрыть глаза и притвориться, что она никогда не уйдет, не оставит его один на один с разбитым сердцем и душой.

И в этот самый момент Риддл понял, что непременно сделает это. Он знал, что тем самым причинит ей боль. Но это был единственный способ, и раз уж она все равно так или иначе собиралась уйти — он непроизвольно прижал Гермиону к себе еще крепче — собиралась его оставить… то пусть хотя бы не оставляет его ни с чем.

* * *

Гермиона чувствовала, что отношение Риддла к ней изменилось, но чем это было вызвано, понять не могла. Но с чем бы это ни было связано, это ощущалось во всем: в его поцелуях, взгляде, объятиях. Словно он боялся, что она может в любой момент исчезнуть. Словно боялся, что каждый поцелуй окажется последним. В конце концов Гермиона оставила попытки убедить его в том, что у них в запасе еще уйма времени. Во-первых, потому что он, казалось, все равно ее не слушал, а во-вторых, потому что ей и самой вопрос времени также не давал покоя.

Не столько времени, отведенного им вместе с Риддлом, сколько понимание времени и его течения в целом. Времени, которое незаметно утекало от нее на Земле, как песок сквозь пальцы. Времени, которого у ее друзей оставалось все меньше. Времени, которое было ненадежным и неизмеримым…

Гермиона часто думала о Томе. Были ли произошедшие в нем за время их знакомства перемены свидетельством того, что его социальное поведение действительно постепенно нормализовывалось, или же он лишь научился скрывать свои девиации более ловко? Со стороны его речь и поступки производили абсолютно нормальное впечатление. Их примирение с Абраксасом выглядело полным и окончательным, не говоря уже о том, что Малфой странным образом перестал бояться Риддла. Поначалу Гермиона опасалась, что последний воспримет данное новшество болезненно, однако, на деле было не похоже, чтобы Том возражал против этой новой, более раскованной манеры общения с Абраксасом. Возможно, это было связано с тем, что все остальные обитатели Хогвартса, памятуя о примененном им Круциатусе, по-прежнему его боялись. А может, между ним и Абраксасом и правда начинало зарождаться некое подобие дружбы. Так или иначе, Гермионе было отрадно наблюдать за общением этих двоих и видеть, что Том ведет себя, как самый обычный парень.

Макгонагалл узнала о том, что Гермиона и Риддл встречаются, на третий день после своего появления. К проступившему при этом на лице Минервы выражению глубочайшего потрясения, а также взглядам, в которых одновременно плескались и гнев, и тревога, Гермиона отнеслась с полным пониманием. В конце концов, неизвестно как она сама отреагировала бы, скажи ей кто-нибудь по прибытии, что в один прекрасный день она влюбится в Тома Риддла. Наверное, расхохоталась бы шутнику в лицо, а может, и хорошенько сглазила. Как бы то ни было, спрашивать Гермиону о Риддле напрямую Макгонагалл не стала. Она очень сблизилась с Альбусом, и видя их вместе, беседующими о чем-то, как в старые добрые времена, Гермиона всякий раз ощущала безотчетный прилив радости.

Тем не менее Гермиона все же решила обсудить с Макгонагалл, что именно им следует отвечать на возможные вопросы о мире настоящего. В этом отношении Минерва была солидарна с Гермионой и совсем не горела желанием рассказывать обитателям междумирья о нынешнем положении дел на Земле. Ни о Волдеморте, ни о мрачном Хогвартсе… ни о чем. При упоминании Волдеморта Макгонагалл смерила Гермиону строгим пронизывающим взглядом, на что та лишь коротко ответила: «Он изменился».

Вздохнув, но ничего на это не возразив, декан Гриффиндора удалилась.