Волчье время (джен)

Олрис проснулся наполовину, как это бывает с очень сильно вымотанными людьми, и далеко не сразу осознал, что помешало ему спать.

От Дакриса тянуло жаром, как от хорошо протопленной печи. Вдобавок он поминутно начинал дрожать и что-то бормотал. Олрис поднялся, ощупью добрался до стоявшей в углу бочки и принес воды в щербатом ковшике. По счастью, айзелвиты позаботились принести пленникам воды и даже дали несколько сухих лепешек. Вот только Олрис так и не сумел заставить раненого проглотить ни крошки… Зато пил он много и охотно. Вот и сейчас, хотя Дакрис даже не сознавал, где он находится, он начал жадно глотать воду.

Олрису пришлось поить его, придерживая голову гвардейца, который был не способен приподняться сам, так что по меньшей мере половина принесенной им воды в итоге пролилась на подбородок и на шею Дакриса. Из семерых его товарищей только сам Олрис не был ранен — вероятно, потому, что он остался без оружия еще в самом начале схватки — но никто, кроме его наставника, все-таки не лежал пластом, не забывался и не бредил. В груди у раненого что-то булькало и клокотало от каждого вдоха. Только теперь, когда остатки сна полностью выветрились из его головы, до Олриса дошло, что Дакрис умирает.

Ему стало страшно. Когда Нэйд послал их жечь крестьянские поля в предместьях Руденбрука, Олрис осознавал, что каждого из них могут убить, но он не думал, что Дакрис умрет вот так — не приходя в сознание, на ворохе гнилой соломы.

Рыжебородый нарочно отправил их отряд в ловушку. Ему просто-напросто нужно было отвлечь внимание Атрейна и его разведчиков. И, уж конечно, в том отряде, которым Мясник решил пожертвовать, «случайно» оказались Дакрис и его оруженосец. Если бы тогда, после побега Ингритт, Дакрис не вступился за него, он бы сейчас бы сейчас не умирал от лихорадки и от ран в плену у айзелвитов…

Несколько минут Олрис задумчиво смотрел на раненого, подтянув колени к подбородку и покусывая нижнюю губу. Дакрису, требовалась помощь — это было несомненно. Раз их не убили сразу, и даже принесли пленным хлеба и воды — то, значит, айзевитам они для чего-нибудь нужны…

Олрис поднялся на ноги и подошел к двери.

— Откройте, — колотя ногами в дверь, закричал он. — Нам нужна помощь. Мой товарищ ранен. Он умрет, если не привести врача!

Дверь приоткрылась, и в грудь Олриса уперлось острие копья.

— А ну-ка заткнись, гвинн, — с угрозой сказал человек с короткой темной бородой, неласково глядя на Олриса. — Чего ты разорался среди ночи?

Олрис сделал над собой усилие, чтобы не попятиться перед касающимся его куртки острием, и постарался как можно почтительнее объяснить, что одному из пленных нужен врач.

— Может, тебе еще и сенешаля привести?.. — с досадой спросил айзелвит. — Отойди от двери.

— Пожалуйста, — схватившись за древко копья, повторил Олрис, уже чувствуя, что ничего из этого не выйдет. Сейчас этот айзелвит попросту ткнет его копьем, и этим все закончится. Все это было глупо с самого начала… дураку понятно, что ни один местный лекарь не пойдет помогать гвинну. Олрис полностью осознавал нелепость своей просьбы. С другой стороны, не мог же он даже не попытаться сделать что-нибудь для Дакриса, который не дал Мяснику его убить…

— Что тут у вас? — спросил еще какой-то мужской голос. Судя по всему, этот человек проходил мимо амбара по двору и подошел поближе, привлеченный шумом.

Собеседник Олриса поморщился.

— Гвинн буйствует. Требует лекаря для своего товарища.

— Я посмотрю, — ответил второй айзелвит.

— Ты же не собираешься помогать гвинну, правда?.. — в голосе державшего копье охранника явственно слышался протест.

— Спокойно, Рельни. Я все-таки врач, в конце концов…

Олрис в некотором замешательстве смотрел на человека, который назвал себя врачом, но с виду меньше всего походил на лекаря — он носил стеганную куртку вроде тех, которые обычно надевают под кольчугу, и воротник с капюшоном, заменявший айзелвитам шапки, а на вид казался даже крепче Рельни. На бедре у «лекаря» висел тяжелый длинный меч. Но, кем бы ни был этот айзелвит, Олрис был рад уже тому, что кто-то вызвался помочь. Он с готовностью отступил назад, чтобы мужчина смог войти в сарай.

— Осторожно, — хмуро предостерег Рельни. — Может быть, это обычная уловка.

Его собеседник только усмехнулся.

— Точно… Сначала они убьют меня, потом тебя, а потом вырвутся наружу и с двумя мечами на семь человек захватят Руденбрук. — Мужчина развернулся к Олрису. — Ну, кто тут умирает?..

Глаза айзелвита с пляшущими в них бликами факела смотрели жестко и, как показалось Олрису, насмешливо. Ему внезапно стало страшно — что, если этот человек, совершенно не похожий на врача, просто вытащит меч и добьет Дакриса, чтобы не тратить время на возню с раненым гвином? Один против двух айзелвитов сразу, да еще и без оружия, Олрис никак не сможет ему помешать… Заметив изменившееся выражение его лица, высокий айзелвит нахмурился — как будто ему было неприятно, что его боятся.

— Подержи, — приказал он, сунув свой факел в руки Олрису, а сам присел на корточки рядом с лежащим на соломе Дакрисом.

— Паршиво, — сказал он после короткого осмотра. — Как он вообще сумел дойти сюда живым?..

Олрис мог бы сказать, что он буквально дотащил Дакриса на себе, но посчитал, что это сейчас к делу не относится.

— Ему можно помочь?.. — спросил он тихо.

Сидевший на корточках мужчина покосился на него — как показалось Олрису, с сочувствием.

— Посмотрим, — сказал он. И, обернувшись к своему товарищу, распорядился — Рельни, пусть найдут носилки. Перенесем его в лазарет.

— Алинард будет просто счастлив, — буркнул Рельни. Но спорить не стал, и в самом деле ушел за носилками.

Олрис не мог поверить собственной удаче. В Марахэне никто никогда не стал бы лечить раненого айзелвита — разве что тот оказался бы ценным заложником или очень искусным мастером, которого можно было заставить работать на короля. Но айзелвита явно не интересовало, кем был Дакрис.

Раненого с удивившей его осторожностью переложили на носилки и вынесли из амбара. Странный «врач» направился следом за ним.

Олрис ухватил айзелвита за рукав.

— Он выживет?

— Надеюсь, да, — кратко ответил тот. Олрис прерывисто вздохнул. «Надеюсь», это надо же…

Только когда мужчина уже вышел, и дверь снова заперли, Олрис подумал, что он даже не сказал "спасибо". Получается, что айзелвиты не так плохи. Ну, по крайней мере, некоторые из них... До сих пор Олрис не был до конца уверен в том, что Ингритт поступила правильно, решив бежать именно в Руденбрук. Одна, среди врагов, для которых она была всего девушкой из ненавистных гвиннов... иногда он думал, что её судьба могла сложиться куда более печально, чем если бы она осталась в Марахэне. Нэйд, по крайней мере, не желал ей смерти. Да и вообще потерял голову настолько, что, похоже, в самом деле был готов взять Ингритт в жены — честь по чести, с обменом венками и "утренним даром"… Правда, Ингритт все это было совсем не нужно. Ей ничуть не льстило то, что других Мясник просто зажимал в углу или тащил на сеновал, а ее удостаивает свадебного пира. Но кто сказал, что, ускользнув от Мясника из Брэгге, она не наткнулась в Руденбруке на кого-нибудь еще похуже?

Теперь Олрису гораздо больше верилось, что у его подруги все могло сложиться хорошо.

Когда дверь распахнулась снова, Олрис зажмурился от яркого дневного света, с непривычки показавшегося ему ослепительным. После того, как Дакриса забрали в лазарет, Олрис заснул и, видимо, проспал довольно долго, потому что снаружи давно настало утро. Над ним возвышался айзелвит в плаще и куртке из вареной кожи.

— Поднимайся, гвинн, — бросил он Олрису. — Пойдешь со мной.

— Зачем?.. — сиплым спросонья голосом осведомился он, не ожидая от охраны ничего хорошего.

— Скоро узнаешь. Шевелись давай, — отрезал айзелвит.

Спорить было бессмысленно, и Олрис встал, почувствовав, что тело у него болит от сна на жестком и холодном земляном полу, едва присыпанном соломой. Подумав об этом, Олрис отряхнул с рубашки и штанов приставшие травинки. Стражник фыркнул.

— Хватит прихорашиваться, гвинн. Пошли.

Снаружи было холодно и ветрено, а в воздухе кружились белые мушки снега. Белый ковер покрывал весь двор, пересеченный темными вытоптанными тропками в тех местах, где чаще всего проходили айзелвиты. Олриса, и без того замерзшего и вдобавок голодного, мгновенно начало знобить.

Ему стало значительно спокойнее, когда Олрис сообразил, что айзелвиты пока не намерены допрашивать его с пристрастием — во всяком случае, его неразговорчивый охранник привел гвинна не в допросную, а в лазарет. Узнав в лежащем у стены раненом Дакриса, Олрис ускорил шаг так резко, что его конвойный беспокойно шевельнулся — но потом, по-видимому, рассудил, что, раз уж он привел гвинна сюда, удерживать его теперь бессмысленно.

На табурете рядом с койкой Дакриса сидел какой-то человек, который в обстановке лазарета смотрелся чужеродно — вероятно, из-за очевидного здоровья и слишком широких плеч, мешающих принять его за лекаря. Услышав их шаги, мужчина обернулся — и, увидев Олриса с его сопровождающим, поднялся на ноги. Это был тот самый человек, которого Олрис видел сегодня ночью — но теперь, при свете дня, Олрис смог рассмотреть его гораздо лучше. А еще — сейчас он был без капюшона, и Олрис застыл на месте, увидев на лбу мужчины побледневшее от времени клеймо.

Крикс-из-Легелиона!

Меченый.

Но почему вчера он называл себя врачом?..

Мужчина указал ему на табурет, с которого только что встал.

— Присмотришь за своим товарищем, — сказал он Олрису. — Попросит пить — подашь воды. Начнет стонать или жаловаться на боль — пошлешь за мной.

Олрис опомнился и, на время забыв даже о Криксе-из-Легелиона, наклонился к Дакрису. Тот выглядел гораздо лучше, чем вчера — настолько лучше, что, по правде, было непонятно, как такие перемены в принципе могли произойти за несколько часов. Судорога постоянной боли, которую Олрис уже привык видеть на лице наставника, исчезла, лицо Дакриса разгладилось, и, хотя кожа гвардейца оставалась бледной, он больше не был похож на умирающего. Более того, на лице спящего застыло не свойственное ему чувство умиротворения. По спине Олриса прошел озноб.

Меченого считали магом. Олрис готов был поклясться, что он не только обработал и перевязан рану его наставника, но и сделал с раненым что-то еще… что-то такое, чего ни один обычный врач сделать не смог бы.

Именно благодаря вмешательству дан-Энрикса и его магии его наставнику так быстро стало лучше. Но чем Дакрису придется расплатиться с магом за такую помощь — это уже другой вопрос… все, что Олрис успел узнать о короле и о его адхарах, заставляло его относиться к магии со смесью отвращения и страха.

— Не стоит бояться за него, — сказал дан-Энрикс, словно знал, о чем он думает. — Я не сделал твоему другу ничего плохого. И не собираюсь делать в будущем.

Олрис испуганно обернулся. Замечание мужчины до такой степени перекликалось с его опасениями, что впору было поверить, что тот в самом деле слышит его мысли.

Но, когда Олрис посмотрел на Меченого, его страх улегся сам собой. Ничего страшного в дан-Энриксе, сказать по правде, не было. Обветренное, загорелое лицо с широким лбом, запавшими щеками и четко очерченными скулами казалось усталым и суровым, но отнюдь не злым. Олрис бы не взялся угадать, сколько этому человеку лет — дан-Энриксу спокойно можно было дать и двадцать пять, и тридцать лет, но ему могло быть гораздо больше — ведь он был магом, а маги вряд ли стареют так же быстро, как другие люди. Олрис впервые видел, чтобы взрослый мужчина не носил усов и бороды — вместо них верхнюю губу и подбородок Меченого покрывала темная щетина. Пожалуй, единственной смущающей чертой в этом лице были слишком светлые каре-зеленые глаза, запомнившиеся ему еще вчера.

В сказках такие глаза бывают у лесной нежити и оборотней.

— Если сюда заглянет Алинард или кто-нибудь из его помощников, скажи, чтобы не меняли ему повязку — я приду попозже и сделаю сам, — добавил Крикс. — Все понял?

— Да, — кивнул Олрис, хотя правильнее было бы сказать, что он перестал понимать что-либо еще вчера ночью, когда первый раз столкнулся с этим человеком.

Бояться его охранникам, положим, нечего. Из лазарета выскользнуть несложно, но из замка ему ни за что не выбраться. Но Олрису и в голову бы не пришло просить, чтобы ему позволили ухаживать за Дакрисом, поскольку было совершенно очевидно, что такая просьба может только позабавить айзелвитов своей несуразностью. И тут ему внезапно поручают это дело безо всяких просьб!

После ухода Меченого Олрис был уверен, что он уже исчерпал свою способность хоть чему-то удивляться, но, как оказалось, самое невероятное все еще оставалось впереди. Когда примерно полчаса спустя в лазарет вошла молоденькая и казавшаяся слишком хрупкой в окружении больных мужчин сиделка в темно-синем платье с холщовым передником, Олрис сначала не поверил собственным глазам, а секунду спустя резко вскочил.

— Ингритт! — от удивления Олрис выкрикнул ее имя в полный голос. Раненые на соседних койках стали оборачиваться к ним, а Дакрис беспокойно заворочался, но, к счастью, не проснулся — хотя он и выглядел намного лучше, чем сегодня ночью, ему явно требовалось восстановить силы. По голосу Олриса Ингритт явно почувствовала, что их встреча не просто потрясла Олриса, но и доставила ему самую искреннюю радость. Она улыбнулась — теплой и сияющей улыбкой, какой никогда не улыбалась в Марахэне. И тогда Олрис, наконец, смог поверить в то, что ему это не мерещится, и, вскочив на ноги, бросился обнимать подругу детства.

— Ингритт!.. Ну и ну! Это и правда ты! — бормотал он бессвязно, жалея, что не может найти какие-нибудь подходящие слова, чтобы дать ей понять, как он по ней скучал и как он рад видеть ее живой и, судя по всему, вполне благополучной.

— Я помогаю Алинарду в лазарете, — пояснила девушка, смеясь при виде его бурного восторга. В отличие от Олриса, она совсем не выглядела изумленной. Может, Дакрис ночью приходил в сознание и успел сказать, что Олрис тоже с ним…

— Ты уже видел Крикса? — спросила она.

Олрис почувствовал, что по спине у него поползли мурашки.

— Да, — признался он. По правде говоря, ему не очень-то хотелось говорить о Меченом. По счастью, в этот момент животе у Олриса довольно громко заурчало, и Ингритт спохватилась.

— Я же принесла тебе поесть…

В чистой салфетке, которую она принесла с собой, оказалась завернута краюха хлеба, в которую были вложен здоровый ломоть круто посоленого холодного мяса и перышки лука, от которого по комнате тут же поплыл дразнящий аромат. Олрис почувствовал, как рот у него наполняется слюной. Уже впившись зубами в хлеб и мясо, он внезапно спохватился.

— А тебе за это ничего не будет?.. — беспокойно спросил он.

Вряд ли айзелвиты будут рады, что Ингритт берет еду на кухне, чтобы таскать ее пленным гвиннам… Но девушка только отмахнулась.

— Крикс сказал, что я могу носить еду тебе и Дакрису. Это все — его идея. Он сказал, что ты посидишь с Дакрисом, чтобы не отвлекать нас с Алинардом от работы. Иначе кому-то может не понравиться, что мы возимся с пленником вместо того, чтобы осматривать других больных.

Дакрис проснулся где-то через час после ухода Ингритт. Он чувствовал себя настолько лучше, что не только сумел сесть в кровати, но и с аппетитом съел миску похлебки. Судя по его лицу, он был способен съесть по меньшей мере вдвое больше, и Олрис пожалел, что Ингритт не оставила для Дакриса второго куска хлеба с мясом. Ингритт объявила, что ему пока не стоит есть твердую пищу, но Олрис не мог отделаться от ощущения, что это все — какой-то балаган. Ну в самом деле, какой смысл делать вид, как будто раненого гвинна лечат точно так же, как любых других больных, если Крикс с его магией за одну ночь буквально вытащил гвардейца с того света?..

Олрис с жадностью выспрашивал у Дакриса, помнит ли тот хоть что-то о прошедшей ночи, но тот помнил не так много. Он пришел в себя, когда Меченый делал ему перевязку, и не сразу понял, где находится. Потом он удивился, что совсем не ощущает боли. Когда он упомянул об этом, Крикс сказал, что дал ему люцер. Об удивительных свойствах люцера Олрис уже слышал — Ингритт обронила, что это особый порошок, который Крикс привез издалека, из своих родных мест, и который способен был мгновенно унимать любую боль.

Закончив с перевязкой, Меченый ушел. Утром Дакрису снова стало хуже, боль вернулась, и он снова ощутил признаки лихорадки. Крикс вернулся, но на этот раз не стал давать Дакрису никаких лекарств, а просто сделал еще одну перевязку и заново обработал рану, а потом сидел возле постели раненого часа два, до самого прихода Олриса. Почувствовав, что жар и лихорадка возвращаются, Дакрис решил, что теперь ему будет становиться только хуже, но вместо этого заснул на удивление спокойным, крепким сном, а когда он проснулся — место Крикса уже занял Олрис. И первым, что раненый почувствовал по пробуждении, был волчий аппетит, что и немудрено, так как до этого он двое суток ничего не ел. Вот, собственно, и все, что смог припомнить Дакрис. Ничего особо любопытного, и никаких упоминаний о магических обрядах. Вероятно, Меченый нарочно усыпил гвардейца перед тем, как использовать свою магию, чтобы не раскрывать врагам свои секреты… Разумеется, на его месте кто угодно поступил бы точно так же, но Олрис все равно почувствовал разочарование.

День прошел скучно. Дакрис большей частью спал, а помощь Олриса требовалась ему только тогда, когда раненый, опираясь на него, сползал с кровати, чтобы добраться до стоявшей в углу лазарета деревянной бадьи с крышкой. Этой бадьей пользовались все больные в лазарете и, естественно, именно гвинну поручили выносить ее, когда она наполнится. Работа была не особенно приятной — сперва нужно было дотащить тяжелую вонючую бадейку до отхожих ям, потом опорожнить ее, а после этого отмыть. К тому же Олрис всякий раз боялся, что он поскользнется на обледеневших деревянных мостках у отхожих ям и опрокинет свою ношу на себя, облившись всем ее неаппетитным содержимым. Но, конечно, жаловаться было глупо. Айзелвиты обошлись с ними гораздо мягче, чем сам Олрис смел надеяться.

К ночи Олрис задумался о том, как бы ему тоже немного отдохнуть, и, несколько минут поколебавшись, завалился на одну из пустовавших коек в лазарете. Сухой, как палка, чопорный старик, заведовавший лазаретом — Алинард — выглядел человеком, который не потерпел бы такой вольности, но к этому моменту он уже ушел, а его помощников Олрис опасался меньше. Если его сгонят, то он ничего не потеряет, но, может быть, эти знавшие Ингритт айзелвиты сжалятся над ним и позволят ему немного подремать, не отходя при этом слишком далеко от Дакриса.

Однако поспать ему так и не пришлось. Олрису показалось, что он едва успел опустить голову на подушку и закрыть глаза, как его резко и решительно тряхнули за плечо. Он быстро спустил ноги с койки, собираясь объяснить, что он прилег всего на несколько минут, но тут же подавился приготовленными оправданиями, обнаружив, что его разбудил не один из лекарских помощников, а тот же самый воин в куртке из вареной кожи, который сегодня утром отвел его в лазарет.

Олрис решил, что теперь айзелвит пришел, чтобы вернуть его назад, и безропотно натянул брошенные под койку сапоги — но вздрогнул, когда айзелвитт сказал :

— Живее, парень! Тебя хочет видеть Меченый.

Олрису сделалось не по себе.

«На кой я ему сдался?..» — встревоженно думал он.

Меченый хочет его допросить? Но почему его? Олрис был самым молодым из пленников и знал гораздо меньше остальных. Может быть, Меченый считал, что из-за своей молодости и из благодарности за помощь Дакрису он окажется более покладистым, чем остальные гвинны?

Хуже всего было то, что Олрис сам не знал, как теперь поступить. Ничего не рассказывать и отвечать дан-Энриксу, как должен отвечать врагу член воинского братства? Но главой этого братства был Мясник из Брэгге, который обрек их всех на смерть. А с другой стороны, если Олрис будет вести себя уступчиво — получится, как будто бы он прикрывает ненавистью к Нэйду и признательностью за спасение наставника обычное предательство. И ему очень трудно будет убедить себя, что он не испугался айзелвитов, а сознательно решил порвать со своим прошлым.

Ингритт, несколько раз за этот день выкраивавшая пару минут, чтобы проведать Дакриса и Олриса, уже успела рассказать ему, что Меченый живет в боковой башне Руденбрука, выступающей из замковой стены и нависавшей прямо над рекой. Из-за этого айзелвиты называли эту башню Ландес Баэлинд, Скала-Над-Линдом, и именно на ее вершину Олриса привел сопровождавший его конвоир.

Дверь наверху никем не охранялась и вдобавок к этому была не заперта. Но Олрис не успел удивиться этому обстоятельству, поскольку его спутник буквально втолкнул его внутрь, словно Олрис собирался убежать. В первую секунду Олрис разглядел только огромный стол, заваленный самыми разными предметами, и темный силуэт мужчины, стоявшего спиной к двери и ворошившего дрова в камине длинной кочергой. Когда они вошли, мужчина обернулся. Огонь из камина давал слишком мало света, но все равно было видно, что он озадаченно нахмурился.

— Это еще что?.. — спросил Меченый вслух.

— Я привел гвинна, Крикс, — доложил его провожатый. — Ты ведь сам сказал, что хочешь его видеть.

Олрис почувствовал слабую надежду, что произошла какая-то ошибка, и на самом деле Крикс его не вызывал. Меченый устало потер лоб.

— Я сказал, "надо будет с ним поговорить". Я не имел в виду, что следует сейчас же вытащить парня из постели и вести его сюда. Ладно, не важно... Раз уж ты его привел, пусть остается здесь.

— Может быть, мне сходить на кухню и сказать, чтобы тебе принесли поесть? — в голосе дозорного слышалось искреннее беспокойство. Олрис не мог представить, чтобы кто-то из гвардейцев в Марахэне беспокоился из-за того, поужинал ли Рыжебородый.

Меченый качнул головой.

— Спасибо, я не голоден. Иди.

Когда дозорный вышел, Меченый перевел взгляд на Олриса, не сделавшего ни одного шага внутрь комнаты.

— Иди сюда и сядь, — распорядился он, указав Олрису на кресло рядом с очагом. Ему не оставалось ничего другого, как послушаться и сесть. Дрова в камине постепенно разгорались, и Олрису показалось, что ему на плечи набросили меховое одеяло. Крикс поочередно зажег свечи в нескольких подсвечниках, стоявших на столе.

— Ингритт рассказывала мне о том, как ты помог ей убежать из Марахэна, — сказал он. В зеленоватых глазах Меченого танцевали отблески свечей. Олрис не помнил, чтобы кто-нибудь смотрел на него так же пристально, и от этого заинтересованного взгляда ему делалось неловко.

— Ей бы не пришлось бежать, если бы не Рыжебородый, — сказал Олрис — просто чтобы что-нибудь сказать. И только после этого подумал, что это звучит, как обвинение. Как будто бы он спрашивал у Меченого, почему он не прикончил Мясника из Брэгге, когда у него была подобная возможность. Ему сделалось неловко. Вряд ли он имеет право в чем-то упрекать своего собеседника после всего, что он сделал для Дакриса и его самого.

Олрис поспешил сменить тему.

— За Ингритт отправили несколько разъездов, но эти отряды, видимо, наткнулись на кого-то из... из ваших. Назад они уже не вернулись. Нэйд был просто вне себя из-за того, что Ингритт удалось сбежать. Кажется, он хотел на ней жениться.

— Нэйд не догадался, что ты ей помог?

— Нет, — поспешно сказал Олрис. Ингритт проводила с Криксом много времени, работая с ним рядом в лазарете. Не хватало только, чтобы Крикс упомянул при ней о том, что Нэйд чуть было не убил его за помощь при ее побеге! Олрис совершенно не хотел, чтобы его подруга начала переживать из-за этой старой истории. Да и для чего теперь об этом вспоминать? Все ведь кончилось хорошо...

Меченый слегка прищурился.

— Вы с Ингритт были близкими друзьями?

— Да, — ответил Олрис, и опять почувствовал себя неловко, вспомнив, как Ингритт целый год не разговаривала с ним после гибели Ролана. — То есть, на самом деле, мы с ней часто ссорились. Но это... это все не очень интересно.

— Нет, совсем наоборот. Я бы хотел послушать, — голос Меченого звучал твердо — не приказ, но очень близко к этому. Олрис удивленно заморгал. Было предельно очевидно, что дан-Энрикс просит его рассказать о дружбе с Ингритт не из вежливости — с какой стати человеку вроде Меченого попусту расшаркиваться перед пленным гвинном?.. Но тогда — зачем?

— Ну... хммм... мы с Ингритт знали друг друга с детства. Раньше ей часто нравилось меня дразнить, — неловко начал Олрис, тщательно обдумывая каждое слово и боясь случайно ляпнуть что-нибудь не то.

Он ожидал, что Меченый будет расспрашивать его о том, хорошо ли укреплен Марахэн и сколько там солдат, много ли в крепости запасов пищи и воды, и все тому подобное. Но оказалось, Меченого это совершенно не интересует. Зато он внимательно слушает о том, как Ролан просил Ингритт раздобыть лекарство для его больной ноги и пересказывал ей слухи о возвращении Истинного короля. Олрис обнаружил, что дан-Энрикс обладает удивительным талантом слушать и задавать вопросы. Он не успел оглянуться, как рассказал собеседнику о том, что в качестве награды за молчание попросил Ролана выковать ему нож, а это потянуло за собой историю о том, что он хотел убить Рыжебородого. Олрис никогда не говорил о Мяснике и своей матери ни с Роланом, ни с Ингритт, ни с кем-нибудь другим — отчасти потому, что большинство жителей Марахэна знали все и без его рассказов, но прежде всего потому, что он считал слишком мучительным говорить о подобных вещах вслух. Но сейчас Олрис с удивлением обнаружил, что доверяет свои тайны едва знакомому человеку, которого ему следовало бы считать своим врагом — и при этом совсем не чувствует неловкости.

Олрис не помнил, когда он в последний раз столько времени говорил без перерыва. В какой-то момент у него запершило в горле, и Меченый усмехнулся.

— Погоди, у меня где-то тут было вино…

Меченый приподнялся с кресла, достал с полки флягу и встряхнул ее, чтобы проверить, сколько в ней вина. Потом он взял два пустых кубка и разлил остатки на две части.

Олрис попробовал представить, как будет рассказывать об этом Ингритт, но тут же решил, что она ему не поверит. Он и сам бы не поверил в то, что Меченый, решивший допросить пленного гвинна, будет распивать с ним вино.

Олрис отпил из кубка — и глаза у него поползли на лоб. Он никогда еще не пил подобного вина. Оно было густым и сладким, но при этом непривычно крепким. От первого же глотка по всему телу растеклось уютное тепло. Добавленные в вино специи навевали смутные образы каких-то дальних, фантастических, совершенно небывалых стран. Олрис даже зажмурился, смакуя небывалые ощущения. Заметив его изумление, Меченый улыбнулся углом рта.

— Нравится?.. По правде говоря, я и забыл об этой фляжке. Я привез ее из путешествия, которое я совершил несколько месяцев назад. Я тогда побывал... довольно далеко отсюда.

Олрис сообразил, что вино было принесено Криксом того, другого мира, и у него на мгновение перехватило дух.

Олрис допил остатки пряного и сладкого вина — и пожалел, что больше никогда не сможет попробовать ничего подобного. Неудивительно, что Бакко пожелал остаться в чужом мире и жить в удивительном каменном городе на берегу теплого моря. Если на родине у Крикса пьют подобное вино, можно себе представить, каким легким, праздничным и вообще роскошным должен показаться выходцам из Марахэна остальной их быт! Наполнившее его изнутри тепло было таким приятным, что Олрис испугался, что вот-вот заснёт прямо на кресле у камина.

Меченый взглянул на него сверху вниз и сказал :

— Уже поздно. Об остальном поговорим когда-нибудь потом — а пока можешь возвращаться в лазарет. Дойдёшь без факела?..

— Конечно, — сказал Олрис. После всех событий этого вечера он уже не удивился, что дан-Энрикс отпускает его без охраны.

Меченый кивнул.

— Отлично. Что ж, спасибо, что ответил на мои вопросы.

Олрис понял намёк и встал. Самым разумным было бы просто уйти, но любопытство пересилило — недаром Ингритт говорила, что Олрис не умеет держать язык за зубами.

— Я все-таки не понимаю, господин, — сказал он вслух. — Зачем вам было тратить столько времени на то, чтобы выслушивать всю эту... ерунду о нашей дружбе с Ингритт и о моей жизни в Марахэне? Это не имеет никакого отношения к войне и к Истинному королю.

— У меня есть свои причины интересоваться этими вещами, — сказал Крикс. Голос мужчины вроде бы звучал доброжелательно, но недвусмысленно показывал, что углубляться в эту тему Меченый не собирается. — Спокойной ночи, гвинн.

"Что еще за «причины»?.. — думал Олрис, выходя из башни. — Неужели он хотел сказать, что он интересуется не тем, что я могу сказать о Марахэне или Олварге, а лично мной? Не может быть. Он меня вообще впервые видит! Или дело не во мне, а в Ингритт? Может быть, он хотел убедиться в том, что она им ни в чем не солгала?.."

Но, сколько он не думал, Олрис так и не сумел придумать убедительный ответ на свой вопрос.

Остальных пленных гвиннов, в том числе и удивительно быстро поправившегося Дакриса, под конвоем послали восстанавливать разрушенный еще до рождения Олриса «вал Тэринна» — древнюю линию защитных стен и крепостей, которые когда-то ограждали Эсселвиль от их воинственных соседей. Дакрис был единственным, кто не считал своего бывшего ученика предателем из-за того, что айзелвиты оставляют его в Руденбруке. Он почти по-дружески хлопнул Олриса по плечу и обронил — «удачи тебе, малыш». Другие пленные на Олриса старались не смотреть, как будто он был пустым местом. Только сосед Дакриса, пользуясь тем, что Олрис оказался рядом с ним, густо сплюнул ему под ноги, запачкав ему сапоги. Не то чтобы Олрис хотел под конвоем отправляться восстанавливать Тэринов вал, но все-таки, узнав, что его отпускают, он почувствовал себя неуютно. Что о нем должны подумать? Его отделили от его товарищей, Меченый вызывал его к себе… гвардейцы наверняка думают, что он валялся у дан-Энрикса в ногах и выболтал ему все тайны воинского братства, которые знал. Хотя, надо признать, он знал не так уж много. Благодаря Нэйду, Олрис так и не успел пройти ни одного из Испытаний, и, по правде говоря, в глубине души был этому рад.

Сам Олрис окончательно запутался. Он помог Ингритт убежать из Марахэна, ненавидел Нэйда и мечтал его убить, а ритуалы на Холме внушали ему омерзение. Но в то же время он еще совсем недавно хотел заслужить уважение других гвардейцев и по-прежнему считал себя должником Дакриса — а в не таком далеком прошлом вообще мечтал принести королю голову Меченого. Ну и где он теперь должен быть? Вместе со всеми остальными пленными или же в Руденбруке, вместе с Ингритт?

Олрис не сомневался, что все остальные айзелвиты, не задумываясь, отправили бы его на запад вместе с Дакрисом. Заступничества Ингритт и всех ее просьб было бы недостаточно, если бы в это дело не вмешался Меченый. Никаких доказательств, что его судьбу решил именно Крикс, у него не было, но после того вечера, когда дан-Энрикс вызвал его в Ландес Баэлинд и угостил вином, казалось очевидным, что именно Меченый позволил ему остаться в Руденбруке. Столкнувшись с Криксом у конюшен, когда тот отдал слуге коня, Олрис осмелился загородить ему дорогу и спросить, почему его отпускают, а не отсылают вместе с остальными пленными.

— Разве ты прошел воинское посвящение? — спросил дан-Энрикс. Голос мужчины звучал беззлобно, но в самой мягкости Крикса чудилась насмешка. Олрису казалось, что собеседник видит его насквозь и знает, что он возражает только для проформы, а на самом деле меньше всего хочет разделить судьбу других гвардейцев.

— Нет, но я…

— Ты убивал кого-нибудь из айзелвитов? — спросил Меченый, не дав ему договорить.

— Нет.

«Но мог убить, — поежившись, подумал он. — Когда нас отправили в Рудебрук, я просто взял свой меч и пошел с остальными… и мне даже не казалось странным, что мы идём убивать других людей за то, что они защищают свою землю и не хотят оказаться в таком положении, как Ролан».

После нескольких недель, прожитых среди айзелвитов, мысль об этом вызывала только удивление — и стыд.

— Ты вообще хоть раз кого-то убивал?.. — продолжал Меченый.

Олрису показалось, что он над ним просто издевается. Он посмотрел на Крикса почти яростно.

— Да причем тут это?..

Как будто для того, чтобы чувствовать себя виноватым, обязательно нужно кого-нибудь убить…

— Я ведь не перебежчик вроде Ингритт, — сказал Олрис, наконец-то сформулировав ускользающую мысль. — Меня взяли в плен с оружием в руках.

Лицо его собеседника смягчилось.

— По-моему, сам факт, что тебя это беспокоит — лучший ответ на твой вопрос… Иди, найди себе какое-нибудь дело и перестань угрызаться совестью из-за того, что ты остался здесь.

Меченый хлопнул его по плечу, и, обойдя опешившего от такого жеста Олриса, зашагал по своим делам.