Десять дюймов с четвертью (джен)

В отличие от Драко Малфоя первый день рождения Гарри Поттера прошёл тихо и скромно. Не потому, что его родители были стеснены в средствах, а потому, что Лили и Джеймс вынуждены были скрываться. Заходила Батильда Бэгшот, обожающая Гарри, да совы исправно весь день носили открытки и подарки. Как они находили дорогу в их дом, для Лили оставалось загадкой, но, видимо, у волшебных почтальонов были свои законы навигации. Сириус прислал игрушечную метлу, вызвав восторг у Гарри и грустную ухмылку Джеймса: кажется, он завидовал собственному сыну, что тот может беззаботно рассекать по комнатам на высоте двух футов от пола, тогда как сам Джеймс забыл уже, когда поднимался в воздух.

Двухэтажный коттедж в Годриковой впадине, деревне, где проживали бок о бок волшебники и магглы, был скрыт от посторонних глаз всевозможными защитными чарами и барьерами, а когда к нему применили заклинание Фиделиус, он и вовсе стал почти неуязвимым. Лили выходила с Гарри на задний двор, где был разбит небольшой сад, заканчивающийся перед невидимой оградой прудом, заросшим кувшинками. Гарри находился в том чудесном возрасте, когда низкорослые кусты самшита казались огромными деревьями, и с большим энтузиазмом осваивал тропки сада. Особенно ему нравилось кормить уток в пруду и слушать хор лягушек.

Эта пара уток появилась на пруду в апреле. Резкий призывный крик кряквы разбудил тогда Гарри, и он завозился в кровати. Джеймс подскочил и наложил на окно, выходящее в сад, заглушающее заклинание. Вообще, они это делали редко, потому что окно стало для них сейчас выходом в мир. Там, за лёгким тюлем с причудливыми цветами, находились манящая свобода и беззаботность. А здесь на каждом дюйме кухни, лестницы, чулана, гостиной и спален словно висели оковы, напоминавшие, что выхода из дома нет.

Утка продолжала истошно орать на утренней и вечерней зорьке, и в её оглушительные «Кря!.. Кря!.. Кря!..» вплетался голос селезня, слетавшего к подруге откуда-то из-под небес. Был он тихий, совсем не похожий на крик утки, а больше на серебристое дуновение волшебной трубы.

Потом утка кричать по утрам перестала, и селезень напрасно кружил над прудом, вызывая её на свидание. Однажды в камышах посреди пруда раздался истеричный кряк, и испуганная Лили поскорее прижала к себе Гарри — они как раз были с малышом на заднем крылечке.

Из кустов на бреющем полёте вылетел селезень, а за ним гналась утка и долбила его в затылок, наскакивая и прогоняя подальше от камышей. А потом, в конце мая, утка впервые выплыла из кустов сама. Неторопливо и важно она рассекала зелёную гладь, а за ней семенил целый выводок коричнево-серых пушистых комочков. Утята всюду следовали за мамой, а она зорко следила, чтобы никто их детей не потерялся, подталкивая клювом или требовательным «Кря!» особо любознательных, норовивших уплыть в самостоятельное плавание. Утята тоненько пищали, и их жизнерадостный глас наполнял округу умиротворением. Вскоре объявился и папаша. Сначала он нарезал круги вдали от семейства, а потом, поняв, что его прогонять не собираются, стремительно разре́зал воду пруда и очутился в самом центре пушистой детворы. Начался переполох, селезень свистел своё, а утка вытягивала шею, пригибая её к воде, и быстро и торопливо выдавала «Ке-ке-ке». Теперь Гарри первым делом тащил Лили за руку по тропке к пруду, чтобы покормить уток.

Лили наблюдала за его радостными восклицаниями и с грустью улыбалась. Утки могли взять и запросто улететь, если бы захотели — они не подозревали, что находятся на укрытой магическими барьерами территории. В отличие от Лили и Джеймса, которого сидение взаперти здорово расстраивало. Но Дамблдор, навещая их, неустанно повторял, что так пока надо.

В очередной свой визит, ближе к осени, он снова отказал Джеймсу, просившего позволить ему выйти из дома.

— Мне надоело прятаться! — вскипел Джеймс и принялся нервно измерять шагами маленькую кухню.

— Джеймс, я вполне тебя понимаю, но…

— Не понимаете! — перебил его Джеймс. — С тех пор, как мы с Лили поселились в этом доме, я чувствую себя в клетке. Сириус, Грюм, Пруэтты — все они рассказывают последние новости, когда заявляются, а мне стыдно им смотреть в глаза. Я не трус! Людям не нравится, когда их запирают дома!

— Уверяю, никто из твоих друзей, ровно как и членов Ордена Феникса, не считает тебя трусом, — спокойно возразил Дамблдор на гневную тираду. — Но ты не должен так рассуждать. Так надо для Ордена. Пока вы с Лили и Гарри должны оставаться здесь.

На этот раз в его голосе прозвучала та самая мощь, которая обычно заставляла оппонента принять его доводы. Джеймс хотел сказать что-то ещё, но потом махнул рукой, сел за стол и обхватил голову руками.

Мимо прошлёпал Гарри, пытающийся поймать хвост полосатой кошки. Кошка выскочила в окно. Гарри проводил её взглядом, посмотрел на Дамблдора. Тот посадил Гарри на колени, позволив стянуть с себя очки.

Дамблдор чувствовал волны разочарования и даже неприязни, исходящие от Джеймса, но не мог винить его за это. Джеймс был молод и горяч, а ещё смел и исполнен стремлений сделать волшебный мир чище и лучше. А Дамблдор хотел, чтобы эти его устремления не оборвались в двадцать один год, когда впереди ещё вся жизнь.

Вообще, он пришёл по делу, и натянутые отношения были сейчас несвоевременны.

Как же сложно было вести сеанс одновременной игры⁽¹⁾, просчитывая каждый ход. Только играть приходилось не с противниками — противник у всех них был общий, — а с друзьями или людьми, которых Дамблдор хотел бы видеть своими друзьями.

Они могли не понимать его, обижаться, считать тайным интриганом, а Дамблдор чувствовал, насколько же тяжела та ноша, которая лежит на его плечах. Он был ответственен за каждый свой поступок, за каждый ход.

В Ордене Феникса завёлся предатель.

Когда на дом Марлин МакКиннон напали Пожиратели и убили её вместе со всей семьёй — мамой, старенькой бабушкой и младшим братом — орденцы были подавлены. Почему-то особенно поразило тогда Дамблдора тельце волнистого попугайчика в клетке. Он лежал возле поилки на боку, а его наполовину закрытый глаз с удивлением смотрел на кольцо на нитке, на котором он так любил сидеть и распевать песни. И было в этом что-то зловещее, противное природе человеческой, хотя, несомненно, жизнь попугайчика не шла ни в какое сравнение с обрушившимся горем от гибели доброй и смешливой Марлин.

Потом пропал Бенджамин Фенвик, и фрагменты его тела, которые нашлись при раскопке места взрыва, дали много пищи для размышлений. Откуда Пожирателям было известно, куда именно направился той ночью Бенджи?

На Эммелину Вэнс было страшно смотреть, когда распорядитель церемоний — тот же самый, который проводил свадьбу Лили и Джеймса, — открыл прощальный траурный митинг на похоронах Эдгара Боунса. Гроб был закрытым, потому что тело Боунса, как и тела его родителей, после ужасного пожара превратилось в головёшку.

Казалось, противник знал каждый следующий шаг орденцев. Дамблдор не понимал, как такое возможно — он доверял тем, с кем плечом к плечу защищал магглов и их семьи от игрищ Волдеморта. Но как он мог защищать других, если не сумел обеспечить безопасность собственных людей?

В той реальности, в которой Волдеморт уже убил Поттеров, предателем оказался Питер Петтигрю. Питер не был лучше или хуже многих, но легилимент из него был никудышный. Дамблдор сколько угодно мог пристально разглядывать его на редких сейчас собраниях, но этот «рентген» показывал только одно — Питер был чист.

После того, как Волдеморт лично убил Доркас Медоуз, доверие среди членов Ордена пошатнулось. Излишняя подозрительность Грюма стала теперь граничить с паранойей. Он не доверял, кажется, даже самому себе. На него было больно смотреть, потому что каждый потерянный боец был для него не штатной аврорской единицей, а раной на сердце.

— Ты по-прежнему не хочешь сказать мне, кого вы назначили Хранителем? — спросил Дамблдор, спустя какое-то время.

Джеймс остыл и хмуро смотрел в окно, Лили хлопотала с нехитрым ужином.

Впрочем, Дамблдор не был исполнен оптимизма, что Джеймс откроет свой секрет.

Когда они переехали в Годрикову впадину и на дом наложили защитные заклинания, сразу же встал вопрос о заклинании Доверия. Дом не должны были видеть посторонние, иначе какой смысл был в переезде из поместья?

Дамблдор предложил в Хранители себя, но Джеймс сказал, что это слишком опасно.

— Простите, Дамблдор, но вы слишком важный человек в нашем деле, чтобы так рисковать. Если Волдеморт на самом деле по каким-то причинам устроил охоту на нас с Лили и узнает, что мы уехали из поместья и спрятались, первым делом он подумает о вас как о Хранителе. Зачем добавлять ему повод для желания вас убить?

Дамблдор тогда едва удержался, чтобы не рассказать Джеймсу правду. Но не стал. И между ними повисло недопонимание, выросла стена холода. Вроде бы Джеймс хотел сделать Хранителем Сириуса — это было бы естественно, но конечный результат Дамблдор не узнал. Просто однажды сова принесла ему записку, написанную буквами в обратную сторону. Дамблдор поднёс пергамент к зеркалу и прочитал в отражении:

«Уэст-кантри, Годриковая впадина, Понд-стрит, 10».

Как только Дамблдор изучил содержание, записка вспыхнула и обернулась горсткой пепла. Тот, кто прислал её Дамблдору, и был Хранителем тайны адреса дома, находящегося под Фиделиусом. Но почерк идентифицировать Дамблдору не удалось.

Они появлялись в Годриковой впадине по очереди и группами, но никто не знал, кто же Хранитель. Сириус? Питер? А может, Люпин?

Дальше списывать случаи нападений на членов Ордена и массовые ловушки на авроров на случайность было глупо. Но вычислить гниду Дамблдор не мог, несмотря на небольшую фору в виде воспоминаний из будущего, потому что сейчас это был не Петтигрю.

Но кто? Кому он не мог больше доверять?

Стало неимоверным облегчением, что он решился открыться Северусу Снейпу. Если бы не уроки из будущего — этого бы так и не случилось. Северус Снейп достойно справлялся со своей ролью, но при всей его преданности и силе духа не мог решить всех задач разом.

Подозревать своих товарищей было мучительно. Это был настоящий ад.

Люпин…

Ремусу было и так несладко. После школы он пробовал устроиться на работу, но его ежемесячные проблемы и вынужденные прогулы вызывали вопросы, поэтому долго на одном месте он не задерживался.

В дом родителей Ремус не вернулся, не желая подвергать их жизнь опасности. Лайелл Люпин по-прежнему работал в Отделе регулирования магических популяций и контроля над ними, заслужив репутацию отличного специалиста по Явлениям нечеловеческих духов, но своего личного монстра он так и не смог победить. На всех вызовах и зачистках, как только боггарт оказывался один на один с его волшебной палочкой, он принимал облик маленького пятилетнего мальчика, лежащего в луже крови со страшными рваными ранами от укуса оборотня. Та роковая ночь круто изменила их жизнь, и, наверное, Хоуп тоже преследовали эти монстры, потому что она тихо угасла и ушла в августе, оставив безутешного Лайелла и посеревшего Ремуса.

Ремус закрылся в себе, оградился от общения с друзьями и с облегчением принял предложение Дамблдора попробовать пожить среди оборотней в общине Нортумберденда, чтобы попытаться наладить с ними контакты. Волшебники сами породили своих самых свирепых врагов, оградив такие сообщества, как оборотни, запретами и лишениями.

Неужели всё же Сириус? А может, Регулус, ведь он совсем недавно боготворил Волдеморта? А как же блестящая операция в июне, когда они так ловко добыли дневник Тома Риддла?

Что ж, даже уничтожение крестража в дневнике всего лишь приблизило их к желаемому результату, но не сделало задачу легче. И поиск чаши был ещё одной партией сеансёра Дамблдора.

А также определение возможного количества крестражей.

Вот тут он уповал на Горация Слизнорта и надеялся, что однажды тот сможет набраться смелости и показать истинные воспоминания о том дне, когда Том Риддл, блистательный студент, задал ему вопросы о крестражах.

Гораций Слизнорт очень любил комфорт и не отказывался от бокальчика изысканной медовухи с засахаренными ананасами, когда Дамблдор приглашал его к себе изредка по вечерам. Они были почти ровесниками, так что им нашлось что вспомнить о днях былых. Мастер зелий и декан факультета Слизерин вот уже сорок лет собирал вокруг себя самых одарённых и перспективных студентов. Блистательная молодёжь после выпуска из школы не забывала доброго расположения профессора и благодарила его. Проделывал Слизнорт это потрясающе. «Клуб Слизней» процветал и сейчас — Слизнорт имел невероятное чутьё на тех, кто в будущем обязательно проявит себя. Том Риддл тоже когда-то входил в этот клуб, но на вопрос Дамблдора о том, помнит ли об этом Слизнорт, тот как-то слишком поспешно перевёл разговор на другую тему, и Дамблдор сделал в уме закладочку.

Он пригласил Слизнорта после роспуска студентов на каникулы к себе.

— А не сыграть ли нам, друг мой Гораций, в шахматы, — спросил Дамблдор за обедом.

Слизнорт с удовольствием согласился, не зная ещё, насколько коварен Дамблдор, если у него что-то на уме.

Когда Босси услужливо расставил на столике лёгкие закуски и бутылку с медовухой, а шахматные фигурки поднялись из коробки и заняли свои места, Дамблдор непринуждённо отправил свою белую пешку d2-d4.

— Попробуй желатиновых червяков, — сказал он Слизнорту. — Особенно мне нравятся со вкусом малины.

— О! — радостно откликнулся Слизнорт, отвечая выдвижением коня на f6. — Я устроил встречу Амброзиусу Флюму с Цицероном Харкиссом, и вот посмотри — Амброзиус уже совладелец «Сладкого королевства»!

— Пешка на c2, — приказал Дамблдор своим фигурам. — «Клуб Слизней» процветает?

— Почему бы не помочь успешным молодым людям? — очаровательно улыбнулся Слизнорт в свои пшеничные усы. — Вы, сюда, пожалуйста!

Чёрная пешка прыгнула на е5.

«Ещё бы, сделать протекцию в кондитерской вполне в твоём духе», — подумал Дамблдор, а вслух поинтересовался: — А почему такое название? Давно хотел тебя спросить.

Его пешка приняла жертву и переместилась на dxe5.

— «Клуб Слизней»? — Слизнорт довольно хохотнул. — О, многие думают, что это дурацкое название и глупое. Конь q4.

— А на самом деле? — Дамблдор передвинул ещё одну пешку e2-e4.

Будапештский гамбит они со Слизнортом разыгрывали настолько часто, что фигуры порой прыгали на нужные клетки ещё до озвучивания команды. Далее партия велась с переменным успехом в пользу белых или чёрных, но и Дамблдору, и Слизнорту, важнее был не случайный выигрыш, а поиск новой стратегии, приведшей к победе.

— Ты же видел мою палочку? — Слизнорт любовно провёл указательным пальцем по палочке из кедра.

Десять с четвертью дюймов, внутри — сердечная жила дракона. Всякий раз, когда я встречаю человека с кедровой палочкой, я нахожу силу характера и необычайное понимание между палочкой и её владельцем. Джервейс Олливандер говорил, что у кого кедровая палочка, того не одурачишь. А Гаррик Олливандер как-то отметил, что ещё не встречал ни одного волшебника с кедровой палочкой, у которого можно стоять на пути, если вы причинили вред кому-нибудь, кого он любит. Но палочка Горация Слизнорта обладала ещё и уникальной особенностью: рукоять раздваивалась на конце, напоминая рога слизня.

— «Клуб Слизней» как собрание исключительных волшебников с уникальными возможностями? — хмыкнул Дамблдор. — Что ж… Ты не так прост, как кажешься.

Дамблдор потянулся за тараканьим усом, как бы невзначай придвигая к себе поближе круглую жестяную коробку, которая до этого момента закрывала собой приоткрытую дверцу секретера.

Теперь на обозрении Горация Слизнорта прямо перед носом оказался большой, довольно грубо сделанный перстень из металла, по виду похожего на золото, с большим чёрным камнем. Кольцо Марволо Мракса. Перстень, который носил на последних курсах Том Риддл.

Слизнорт отпрянул от стола так поспешно, что сгрёб с доски шахматные фигуры.

— Я вижу, это кольцо тебе знакомо, — перемена в тоне Дамблдора была разительной. Из безмятежного и размеренного он превратился в жёсткий и хлёсткий. — Я интересовался пребыванием Тома Риддла в твоём клубе не из праздного любопытства. Гораций, я знаю тебя слишком хорошо. Ты не трус. Расскажи мне о том, что тебе известно. Я же чувствую, что тебе есть что сказать.

И Слизнорт дрогнул. Он отдал Дамблдору воспоминания, но в последний момент всё же подправил их, подчистил. И сделал это в спешке так топорно, что подмена была слишком очевидной.

После этой встречи Слизнорт напрочь отказывался играть с Дамблдором в шахматы. Более того, избегал его.

Дамблдор боялся, что старый хитрец заляжет на дно.

Ситуация с предательством среди членов Ордена и надвигающийся Хэллоуин заставили Дамблдора рискнуть.

Он вызвал Слизнорта в кабинет по поводу рабочих программ — тот просто не мог проигнорировать вызов.

Сначала они и правда обсудили изменения, в очередной раз скинутые остолопами из министерства, а потом Дамблдор без всяких реверансов и экивоков поставил на стол Омут Памяти. Достал флакон с одним воспоминанием, и молочная нить плавно опустилась в чашу, потревожив серебряную поверхность.

— Ты первый, — сказал он.

— Что… Что ты хочешь мне показать? — со страхом спросил Слизнорт.

— То, что, как я надеюсь, заставит тебя перестать изображать из себя упрямого мула, — устало сказал Дамблдор.

Разрушенный коттедж нелепо выставляет в серое небо сломанные балки и перекрытия. Большая часть его устояла, но правую часть верхнего этажа снесло начисто. Дом покрыт плющом и окружён высокой, по пояс, травой. Мужчина в чёрной наглухо застёгнутой мантии дотрагивается до ржавой калитки, запуская в действие чары: над калиткой возникает вывеска, поднявшись из зарослей крапивы как быстрорастущий цветок. Золотые буквы складываются в слова:

«Здесь в ночь на 31 октября 1981 года были убиты Лили и Джеймс Поттер.

Их сын Гарри стал единственным волшебником в мире, пережившим Убивающее заклятие. Этот дом, невидимый для магглов, был оставлен

в неприкосновенности как памятник Поттерам и в напоминание о злой силе,

разбившей их семью».

Дамблдор вытащил оцепеневшего Слизнорта из воспоминаний обратно и дал ему время прийти в себя.

— Как же так? — По толстому лицу Горация текли слёзы. Его усы повисли, а обычно добродушное лицо застыло. — Альбус, скажи мне, что этого не может быть? Такая храбрая, такая весёлая девочка…

Лили Эванс была его любимой ученицей. Известие о том, что буквально через пару месяцев Волдеморт ворвётся в дом Поттеров и цинично убьёт и Джеймса, и Лили, вызвало у Слизнорта неподдельный ужас. Его глаза цвета бледного крыжовника смотрели со страхом, но боялся он не за себя. Медленно он взял палочку из кедра, поднёс к виску и вытянул нить воспоминаний. Дамблдор подставил пустой флакон: подлинные воспоминания Горация Слизнорта о том разговоре с Томом Риддлом оказались в его руках.

— Сэр, я хотел спросить вас кое о чём.

— Так спрашивайте, мой мальчик, спрашивайте…

— Сэр, я хотел бы знать, что вам известно о… о крестражах?

— Пишете самостоятельную работу по защите от Тёмных искусств, не так ли?

— Да, сэр. Я, правда, одного не понимаю… Мне просто любопытно, много ли проку от одного-единственного крестража? Не лучше ли, чтобы обрести побольше силы, разделить душу на несколько частей? Ну, например, разве семь — не самое могучее магическое число и разве семь…

Ад не был мифической страшилкой для грешников. Ад царил вокруг, и Дамблдор впервые растерялся. Теперь он знал, что Волдеморт на самом деле создал несколько крестражей, но Дамблдор смог уничтожить пока только три: кольцо, медальон, дневник. И чудесная сила очистила диадему. Где-то ещё была спрятана чаша.

— Джеймс, я вынужден попросить тебя об одном одолжении, — сказал Дамблдор, принимая из рук Лили тарелку с луковым супом.

Гарри с его колен перекочевал в высокий детский стульчик и увлечённо разбрызгивал суп вокруг себя.

— Да?..

Джеймс поднял на него потухшие глаза, и Дамблдор внезапно понял, что не он один живёт последние месяцы в аду. Только у каждого этот ад был персональным.

— Ты бы не мог одолжить мне на время твою безупречную мантию-невидимку? Мне очень нужно для одного дела.

Джеймс пожал плечами и поднялся. Его апатия после всплеска раздражительности вызвала в Дамблдоре чувство вины. Он прикрыл глаза.

Ничего. Ещё немного. Они справятся. Обязательно справятся.

— Кя! Кя! — Гарри отщипнул от хлеба мякиш и протянул Дамблдору.

— Что ж, пожалуй, кормёжка уток сейчас — это действительно то, что всем нам поможет набраться сил, — сказал Дамблдор.

1) Сеанс одновременной игры — форма спортивного мероприятия, в котором один человек (сеансёр) одновременно играет в интеллектуальную игру (шахматы, шашки, го) с несколькими противниками.

Вернуться к тексту