Ends and Means: Everybody lies (гет)

23 апреля 1998 года

А на то мир страстей,

Чтоб не знать нирван,

Без чудес и затей,

Чтоб не мне и не вам.

Пикник, «Мракобесие и джаз»

— Блейз! Бле-е-е-йз! Блейзи-и-и! — то ли кричал, то ли пел кто-то неподалеку. Старательно натянув одеяло на голову, Рон перевернулся на другой бок.

Не помогло. Стало лишь жарко, а распевные выкрики продолжали настырно лезть в уши.

— Блийзи-и-и-и! Ма-а-а-лыш!

Малыш?

Это что еще такое?

Рона словно сдуло с кровати. Подбежав на цыпочках к самой двери, он склонился к замочной скважине.

— Он точно дома? — в незнакомом женском голосе явственно звучало раздражение.

— Сезария, за кого ты считаешь своего сына? Или ты думаешь, я не знаю, ночует ли он…

— Своего сына я считаю за своего сына и нормального здорового юношу. Нет, слышишь? Там вроде кто-то только что топал. Он явно дома, маленький паршивец. Но, думаю, не один!

— Как ты можешь! Он не стал бы приводить… — голос Нэнси прозвучал тихо и слегка неуверенно.

— Блейз! — теперь в дверь громко стучали. Так, что Рон даже отскочил от замочной скважины. — Ну, хорошо, как хочешь. Я иду в гостиную и жду тебя там. И не говори потом, что ты меня не слышал.

— Сезария, может быть, он просто спит, а ты сразу…

Звук голосов и шагов удалялся вниз по лестнице. Знакомо скрипнула половица, и воцарилась долгожданная тишина. Пусть ненадолго. Но за это время ему жизненно необходимо найти выход из положения — или бежать, бросив Дафну одну расхлебывать последствия его решений.

Но что он может сделать? Его актерских талантов едва хватает, чтобы дурачить приятелей и знакомых, мать Забини ему не обмануть. На первый взгляд, ситуация казалось абсолютно безвыходной, да и на второй — тоже.

Рон положил палочку на тумбочку и принялся одеваться — сбегать или же оставаться в пижаме было явно плохой идеей — одновременно обдумывая варианты своих дальнейших действий. Причины столь неожиданного появления Сезарии, жившей в другой стране и никак не предупредившей о своем приезде, он решил оставить на потом, хотя все и наводило на мысли о какой-то его, роновой, оплошности. Как бы то ни было, пока все, что есть у его противников, это подозрения, в противном случае вместо Сезарии его поджидали бы Пожиратели смерти. И он должен сделать все от него зависящее, чтобы эти подозрения развеять.

Самым простым способом сделать это был Империус, наброшенный на мать Забини, но Рон не мог игнорировать и недостатки такого подхода. Даже если долговременное наложение этого заклятия и возможно, причем так, чтобы окружающие ничего не заподозрили, Рон сомневался, что у него хватит на это сил и умения. Как и в самой возможности подобного — ведь многие, если не все, утверждавшие это после Первой Войны, были сторонниками Волдеморта и без всякого Империуса.

Покрутив в руке бесполезную в данной ситуации палочку, Рон подошел к окну и оглядел улицу. Нет, он не собирался вылезать через него наружу, в конце концов, мантия-невидимка была все еще при нем, а расположение скрипящих ступенек прочно засело в памяти. Выбраться из дома не составило бы труда, но делать это отчаянно не хотелось.

Однако и за окном не оказалось ничего, что натолкнуло бы его на мысль: зеленел подстриженный Нэнси газон, спешили по каким-то важным делам маглы, между домами напротив щурилось по-весеннему яркое солнце. Благодать как она есть, не имеющая ни малейшего отношения к тому дерьму, что происходила сейчас в этом доме и его душе.

Рон злобно дернул штору, и та жалобно затрещала. В комнате воцарилась полутьма, но даже в ней был виден циферблат часов на противоположной стене — с того момента, как появление Сезарии нарушило его сон, минуло семь минут.

Требовалось что-то решать, и решать немедленно.

Тихо застонав сквозь сжатые зубы, Рон рывком распахнул шкаф. Связанный магическими путами и чарами сна Забини все так же лежал на его дне, спокойный и неподвижный. Желание врезать ногой по умиротворенному лицу с изящно вырезанными, слегка раздувающимися при выдохе, ноздрями было нестерпимым. И не деятельность Блейза по промыванию мозгов ровесникам была главной тому причиной. Вот что стоило Забини не есть те гребаные печения? Тогда Рон не был бы никому обязан, не зашел бы так далеко и не оказался бы в итоге в тупике.

Если бы, да.

Но исправить ничего уже было нельзя — только решать, что делать теперь. И тут от Забини ничего не зависело.

Хотя, только на первый взгляд.

Рон рывком выдернул Забини из шкафа, не заботясь, что тот довольно ощутимо приложился об пол головой. Глотнул Оборотного зелья, наложил Заглушающие чары на комнату и, направив палочку на Забини, произнес:

— Энервейт.

Блейз слабо затрепыхался, но путы держали крепко. Затем открыл глаза, обвел мутным взглядом комнату и, наконец, уставился на Рона. На лице его промелькнуло разом множество эмоций, пока он не осознал происходящее и вспомнил, в каком положение находится. Но стоило этому произойти, как взгляду Рона предстала привычная чуть высокомерная маска. Учитывая, что лицо Забини находилось где-то на уровне ботинок его полной копии, смотрелось это немного комично.

— Что… — голос его звучал хрипло, и Блейз откашлялся. — Что вам еще нужно?

Рон постучал палочкой по ладони левой руки, Забини пристально следил за его действиями. И в этот момент Рон понял, что, несмотря на напускное безразличие и презрительную гримасу, тот боится. Страх бился в глубине его глаз, вырывался вместе с дыханием, невидимым облаком заполняя комнату. Чувствует ли Забини охватившую его решимость? Думает ли, что теперь его тюремщик подготовился лучше, и вломится в его сознание или будет банально пытать? Идея на взгляд Рона была неплоха, но сейчас не время. Впрочем, в том, что это время когда-нибудь настанет, он уже сомневался.

Хотелось потомить Забини еще немного, но возможности для этого не было. Сезария ждала сына внизу, и Рон ответил, гаденько улыбнувшись:

— Твоя мать здесь.

— Что? — Блейз не дернулся, лишь прикусил на мгновение губу. — Нет… не смей! Она ни в чем не виновата! И ничего не знает, слышишь?!

— Слышу, не глухой. И не ори, а то снова в шкаф отправишься. Зачем она приехала?

— Ты меня спрашиваешь?! — Забини теперь говорил тише.

— Тебя, кого же еще? Она могла приехать просто так, не предупредив?

— Она в Лондоне редко появляется. И обычно предупреждает. Но могла и просто так сорваться, если… Но я же понятия не имею, что тут сейчас происходит! — в голосе Блейза снова начали проскальзывать панические нотки. Он судорожно дергал руками, словно не понимая, что накрепко связан.

— Не визжи, Блейзи, малыш, — Рон постарался повторить интонацию Сезарии. Судя по всему, ему это удалось, потому что Забини замер. В его глазах теперь плескался только страх. — Ты мне мешаешь, а я должен подумать.

— О чем? Скажи! Пожалуйста, только не нужно… Она же не имеет к Пожирателям никакого отношения, она не знает... — теперь он не визжал, а шептал.

— Чего не знает?

— Ничего, вообще ничего, даже то, что я стал Пожирателем. Пожалуйста, только отпусти ее, и я сделаю все. Понимаешь? Я все тебе скажу, отвечу на любой вопрос, только не трогай ее! Пожалуйста, ты слышишь?

— Отвечать надо было раньше, а теперь ты мне уже не особо и нужен,. — Рон отошел к своему любимому креслу и развалился в нем, вытянув ноги. Теперь Забини пришлось изгибаться изо всех сил, чтобы видеть его лицо. Казалось, что еще минута — и Блейз, как червяк, поползет по полу к его ногам. — И твоя мать — тоже. Напомни, почему ты вообще еще жив?

— Но ты же хочешь знать, почему моя мать приехала! Возможно, ты допустил какую-то ошибку. Я попробую узнать. Только отпусти ее, ты обещаешь?

— Попробуешь? — Рон привычно вскинул бровь. Видеть Забини таким перепуганным и жалким было одновременно приятно и противно. — Мне этого мало.

— Я узнаю. Я готов принести Непреложный Обет. Я…

— Кто этот обет примет? Нэнси? — Рон презрительно усмехнулся, встал с кресла и прошелся по комнате. Он чувствовал, что его накрывает волна безудержной, бесшабашной уверенности в собственных силах:

— Вставай. И быстро — в ванную, а то от тебя воняет. Сделаешь одно лишнее движение — получишь Ступефай. Косой взгляд — Ступефай. Если мне хоть что-то не понравится — ну да ты меня понял, верно?

Забини чуть кивнул, вставая с пола, освобожденный от заклятия. Медленно и неуверенно пошел в сторону ванной комнаты. Его колени дрожали, пальцы, путавшиеся в одежде, тоже.

— Ладно, обойдешься очищающими чарами. Времени нет!

Блейз обернулся, снова кивнул и поднял на него глаза. На секунду, и тут же отвел взгляд, уставившись в пол, словно боясь спровоцировать на новое унижение. Непривычно покорный и жалкий. В голове у Рона мелькнула мысль — а как бы вел себя он сам, если бы на кону стояла жизнь его матери или Гермионы?

И понял — скорее всего, так же.

Отвернувшись, чтобы не дать Забини заметить тень сочувствия на своем лице, Рон швырнул ему висевшую на спинке стула одежду и замер у двери, наблюдая за Блейзом боковым зрением:

— Переодевайся, и без фокусов!

Забини вздрогнул, но указание выполнил быстро и безропотно. Рон достал из кармана мантию-невидимку и скрылся под ней:

— Пошли, ты первый. И помни, я слежу за каждым твоим движением, и если что — проклинать я буду не тебя, а Сезарию.

Блейз вышел в коридор, Рон — следом, даже не обернувшись, чтобы притворить дверь. Несмотря на подавленное состояние Забини он понимал, что выпускать его из виду нельзя. Если тот и решится что-то предпринять, то сейчас, пока мать его находится вне радиуса поражения.

В полнейшей тишине, нарушаемой лишь хриплым дыханием Блейза, они дошли до лестницы и начали спускаться. Рон крепче сжал в руке волшебную палочку. Если Забини закричит сейчас, то выскочившая из гостиной Сезария окажется удобной мишенью, но исключать возможность подобного развития событий было нельзя. Как и того, что Блейз может в любой момент перепрыгнуть через перила, или предпринять что-то еще.

Вот только готов ли он рискнуть?

Забини спускался медленно, почти касаясь плечом стены, словно давая понять, что приближаться к перилам не намерен. Руки чуть раздвинуты в стороны и повернуты ладонями назад, движения, как у ожившей статуи. Если так будет продолжаться, Сезария точно поймет, что с ее сыном что-то не так.

— Забини, — Блейз замер, не оборачиваясь. — Будь естественней, нам ведь не нужны подозрения твоей матери? Если она ни о чем не догадается, то я позволю ей уехать.

— Ты мне обещаешь?

— Непреложного Обета не будет, тебе придется поверить мне на слово.

Блейз на мгновение замер, потом встряхнул головой и чуть потянулся, словно просыпаясь:

— Я готов. Мама в гостиной?

— Надеюсь. Не передвигайся по комнате и не приближайся к Сезарии без крайней на то необходимости. А если придется это сделать, держи руки подальше от ее палочки — я атакую, если замечу хоть что-то подозрительное.

— Хорошо, — говорил Забини хоть и отрывистыми фразами, но дрожь из голоса ушла.

Он явно собрался с силами.

Или придумал какую-то гадость.

Падающее из окон солнце на мгновение ослепило Рона, стоило ему пересечь порог гостиной. Но Блейз не воспользовался своим шансом, замерев на месте так резко, что его невидимый надзиратель чуть не налетел на него. В последний момент Рон успел шагнуть в сторону и скользнул в угол, наблюдая за происходящим в комнате.

— Блейзи, негодник, вот и ты! — из кресла, на котором был сфокусирован немигающий взгляд Забини, поднялась высокая темная фигура. — Не надо так на меня смотреть, не думай, что благодаря твоему щенячьему взгляду тебе сойдет с рук мое долгое ожидание!

Забини прикрыл глаза и улыбнулся, но увиденного Роном уже было достаточно, чтобы понять — предпринимать что либо в присутствии Сезарии Блейз не рискнет. Слишком уж нежно смотрел тот на мать, нежно — и удивленно, как будто до последнего не верил, что она действительно здесь.

Немного успокоившись, Рон слегка опустил палочку — рука уже заметно дрожала — и перевел взгляд на виновницу утреннего переполоха, с показным недовольством увернувшуюся от попытки Блейза поцеловать ее в щеку и продолжающую что-то ему выговаривать.

Первое впечатление не обмануло, Сезария действительно была высокой и черной — угольно черной, никто из знакомых ему представителей ее расы не обладал столь насыщенным оттенком кожи. И дело было не только и не столько в светлом этническом платье, более походящем на два сшитых куска полотна, на фоне которого мать Забини казалась просто ожившим куском тьмы.

— …не понимаю. За это время можно было проводить небольшую армию девиц, а не только Дафну! Или вы решили провести ночь в расширенном составе?

Услышав знакомое имя, Рон прислушался к разговору, чтобы через мгновение жарко покраснеть. Подобные предположения касательно Дафны возмутили его против воли, совершенно не соответствующие ей и действительности. К счастью, Блейз поддержал его в этом:

— Мама, о чем ты говоришь? Дафна никогда не ночует у меня, хотя это тебя не касается. Я не склонен обсуждать с тобой, что происходит у меня в постели!

Сезария презрительно фыркнула и развалилась в кресле, перекинув ноги через подлокотник. Разрез платья разошелся до середины бедра, и начавший покидать лицо Рона румянец разгорелся с новой силой.

— Не думаю, что там происходит что-то, что может меня удивить. И уж тем более не думала, что мой сын вырастет ханжой.

Блейз тяжело вздохнул и уселся в кресло напротив. Рон слегка напрягся — палочка Сезарии, лежавшая на журнальном столике, теперь оказалась к Забини куда ближе, чем изначально, но тот даже не посмотрел в ее сторону, полностью, казалось, поглощенный разговором:

— Я не ханжа, и тебе это прекрасно известно. Просто мне не хочется обсуждать свою невесту с такой стороны.

— Вот оно как? — Сезария заинтересованно воззрилась на него. — Так значит, Элеонора права!

Блейз недоуменно покосился на мать и окинул комнату будто бы задумчивым взглядом. Рон понял, что он высматривает его, но не представлял, как прийти Забини на помощь. Даже будь у них возможность поговорить, Рон не представлял, что именно могла сообщить миссис Нотт Сезарии.

— Во мне крепнет уверенность, что твои слова были провокацией, вынуждающей меня показать истинное отношение к Дафне, — Блейз откинулся на спинку дивана, отдалившись от волшебной палочки матери, что не ускользнуло от внимания Рона. — Но я абсолютно не понимаю, чего ты хотела этим добиться. Я уважаю мисс Гринграсс как свою невесту и будущую часть нашей семьи, так что если миссис Нотт заявляла что-то подобное, ты могла получить от меня подтверждение и не прибегая к своим привычным уловкам.

— Блейз, дорогой, ты можешь быть откровенным хотя бы с родной матерью? — от нарочитой обиды Сезарии не осталось и следа, теперь она смотрела на сына сияющими глазами. — Мой мальчик влюбился, я так рада!

«Влюбленный мальчик» смерил мать нечитаемым взглядом и опять обернулся в сторону выхода из комнаты, лицо его при этом приняло зверское выражение. Рон, стоявший сильно правее, избежал его взгляда, злость в котором могла прожечь, казалось, мантию-невидимку, но гримасу оценил. Забини глубоко вздохнул, и лицо его, когда он вновь повернулся к матери, было абсолютно спокойно.

— Так вот почему ты приехала. Не хотелось бы тебя расстраивать, но что именно натолкнуло вас с миссис Нотт на такие…странные выводы?

Сезария хмыкнула и еще сильнее вытянулась в кресле, отчего подол платья окончательно разошелся, а упавшие волосы обнажили тончайшие золотистые узоры, вившиеся от ее виска по щеке, шее и исчезавшие под высоким вырезом платья.

Рон поспешно отвел взгляд. Блейз Забини и волшебная палочка, вот что должно его волновать, а не длинные ноги женщины, годившейся ему в матери.

— Не понимаю, почему ты отпираешься! Я же не Нора. Ее волнует, что ты стал мало уделять внимание делам, не меня. Ты еще успеешь сделать карьеру, если захочешь, а для любви время не выбирают. Так что если сам ты чувствуешь, что проводить время с Дафной для тебя важнее, так и поступай.

Рон слушал прочувствованный монолог Сезарии, не понимая, стоит ли из-за него волноваться или наоборот, чувствовать облегчение. Его поведение действительно насторожило окружающих, но они сами нашли для него объяснение. И хотя то, что ему не удалось изобразить манеру поведения Забини, было не слишком хорошо, подозрений ни у кого тоже не возникло.

— Если я решу, что Дафна для меня важнее моей работы, я последую твоему совету. Пока же…

В голосе Блейза отчетливо проступило раздражение. Рон тихо выдохнул сквозь сжатые зубы — смысла в дальнейших препирательствах он не видел, на месте Забини он бы постарался закруглить разговор и удалиться. Но он был на своем месте, и все, что ему оставалось, это кутаться в мантию-невидимку, да крепче сжимать волшебную палочку.

— Как же ты похож на Паоло… — Сезария встала, прошлась по комнате и остановилась перед высоким светильником на изогнутой ножке. Тихо качнула палочкой, заставляя свет вспыхивать и гаснуть. — Он тоже так думал. Пока не встретил в Париже меня. Я тебе рассказывала об этом?

— Не помню, да это сейчас и не важно. Вы с отцом — это другое. А Дафна… Она милая, и может принести пользу нашему делу. И это — все, понимаешь?.. Ты же приехала, чтобы убедиться, что со мной все хорошо. Убедилась? Ну, так я тебя больше не задерживаю.

— Вообще-то это мой дом, и не тебе решать, когда я могу сюда приехать и сколько мне тут находиться, — Сезария повернулась так резко, что тонкие косички хлестнули ее по плечам, словно сотня маленьких кнутов.

— Прости, мама. Ты права, — несмотря на смысл фраз, голос, которым они были произнесены, был холоден и не содержал в себе ни грамма раскаяния.

— Это ты меня прости, малыш. Я не должна была так говорить, после того, как сама решила уйти отсюда. Из дома и от тебя. Я слишком плохая мать, чтобы иметь право… Да я вообще не могу называть себя матерью!

— Прекрати! — Блейз впервые повысил голос, и Сезария вздрогнула, как от удара. — Ты не должна передо мной извиняться. Я вообще не хочу сейчас ни о чем говорить. Прошу тебя, уезжай, если и правда хочешь мне помочь.

— Я не могу, Блейз. Не имею права бросить тебя снова. Я же чувствую — с тобой происходит что-то нехорошее.

— Мама, я…

Осторожно ступая, Рон переместился в самый угол комнаты и сел на расположенный там стул. Разговор явно грозил растянуться, но перспектива услышать что-то новое не радовала — слишком уж личным он получался. И Сезария не обманула его ожидания:

— Твой отец был таким же. Мы познакомились, когда ему было столько же лет, сколько тебе сейчас. Это было летом, в Париже. Мы оба отправились в путешествие после окончания своих школ и столкнулись на улице. Это было так странно…

Жаркое лето, забитые маглами узкие улочки. И он. Я увидела его сразу, и это было как… я не знаю. Я никогда не чувствовала ничего похожего. Просто замерла и смотрела, как он идет мне навстречу. Паоло поднял на меня глаза и тоже замер. Мимо бежали какие-то люди, толкали нас, а мы стояли и смотрели друг другу в глаза, словно под заклятием. Потом он подошел ко мне и сказал: «Тут рядом есть кафе. Идем?»

— Я думал, такое бывает лишь в любовных романах,. — Блейз криво усмехнулся, но было видно, что он взволнован.

— Я тоже так думала. Мы пили молодое вино и молчали. А потом заговорили, разом. Так, словно были знакомы много-много лет. Словно были друзьями, которые встретились после долгой разлуки. И больше не расставались ни на день до тех пор, пока он… пока его… — Сезария замолчала, и Рон с ужасом увидел, как по ее черным щекам покатились слезы.

— Мама! — Блейз рванулся к ней всем телом но, словно ударившись о невидимую преграду, остановился, бросив взгляд туда, где должен был стоять Рон.

— Не перебивай меня, — Сезария резким движением вытерла ладонями слезы. — Я давно должна была тебе это рассказать, но было слишком больно вспоминать. Но я поняла — боль все равно не уйдет. Ничего не забудется, и мне никогда не станет легче. Понимаешь? Я ничего не могу и не хочу забыть. Я помню каждый день, что мы были вместе. Каждый. Это была любовь, для которой все остальное было пусть хорошей, но лишь декорацией.

Однако родители Паоло возненавидели меня с первого взгляда, а может быть — и раньше. Потому что уже решили все за него: где он будет жить, кто станет матерью его детей, чем он будет заниматься и с кем общаться. А тут появилась я, и он забыл обо всем.

Меня даже обвиняли в том, что я его околдовала — околдовала моего Паоло, ты представляешь?!

И мы уехали, покинули Италию, родину его предков, путешествовали по миру. Решили посетить и Британию, и тут…

Я до сих пор корю себя, что не воспротивилась идее приехать сюда. Но с континента война казалась такой незначительной, а здесь…

Новая жизнь захватила нас с головой, закружила в огнях приемов, опьянила чувством вседозволенности. В учебниках пишут, что конец семидесятых был временем страха и крови, но только не для нас, не для чистокровного общества, в которое нас приняли, широко раскрыв объятия, вернув ощущение дома, который мы потеряли. Триумф Темного Лорда казался тогда неизбежным, очередные победы его сторонников вызывали лишь одобрение и самодовольные улыбки причастных к ним и даже не особо скрывавших это лиц.

Разумеется, Паоло, всегда стремившийся взять от жизни все, не мог устоять перед искушением влиться в ряды Пожирателей Смерти. Не из идейных соображений — чистота крови волновала его мало, но из желания быть причастным и ощутить власть вершить судьбы мира. Тогда это казалось игрой, опасной, но от того еще более привлекательной. Все было легко и понятно, противники казались лишь досадной помехой и не имели лиц — будучи чужими в этой стране, мы безоговорочно приняли сторону новых друзей.

Пока однажды Паоло не начал понимать, что ему уже сложно идти в потоках крови, пролитой ими — красной крови, одинаковой для всех. А победа все не желала даваться в руки.

Паоло по прежнему был на стороне Лорда, но на смену азарту начала приходить усталость.

А потом… потом случился тот бой, оставивший тебя сиротой.

Сезария замолчала, бессильно откинув голову, и Рон понял, что все это время сдерживал дыхание, и пристально следил за ней, ловя каждое слово. Даже опасность, исходящая от Забини, отошла на второй план на фоне ее рассказа. Впервые Рон слушал историю Пожирателя, виновного не в одной смерти, и видел в нем человека. Пускай плохого и не вызывающего сочувствия, но человека, и Рон знал, что теперь не сможет отделаться от этого ощущения никогда.

— Зачем?! Какого гребанного дракла ты мне это сейчас рассказала?!

Крик Блейза вспорол тишину, словно ловко брошенная Сектумсемпра. Сезария выпрямилась в кресле и смерила сына холодным взглядом — скорость смены настроений этой женщины потрясала воображение.

— Чтобы ты знал, куда ведут выбранные Паоло дороги, конечно, — спокойно произнесла она.

— Я знаю, что на войне случаются смерти, поверь мне. Чего вообще стоят идеалы, за которые никто не готов умереть?

— Пусть за них умирают те, кто их разделяет! Причем здесь ты?! Живи своей жизнью, вот что я пытаюсь до тебя донести. У тебя есть Дафна, и ты…

— Да что ты заладила со своей Дафной, — взорвался Блейз. — Вся эта наша неземная любовь существует только в твоем воображении. А в реальности у меня есть отец, убитый сразу после моего рождения!

— Ты правда считаешь, что жизнь можно построить на мести?

— А ты считаешь, что ее можно построить исключительно на любви?

Мать и сын молча мерили друг друга взглядами, в то время как Рон мечтал просто исчезнуть из этой комнаты или хотя бы оглохнуть, чтобы не слышать слишком личных для слуха постороннего вещей. Можно шпионить за врагами, вызнавая их планы и слабости, но сейчас Рон чувствовал себя так, будто копается в чужом нижнем белье. Причем несвежем.

— Каждый имеет право брать за основу своей жизни то, что посчитает нужным, — признала Сезария. — Но при этом он должен быть уверен, что этот выбор сделан им, а не предопределен кем-то другим.

— Следовать пути отца — мой выбор, и своими возражениями ты пытаешься меня его лишить. Что удивительно, кстати говоря, учитывая, что он был твоим мужем.

— Паоло делал то, что считал нужным, и я всегда это уважала, но ваши ситуации сильно разнятся. Неужели ты не понимаешь, что воевать в чужой стране против чужих людей под чужими знаменами — это не то, что ждет тебя? Нет, тебе, вздумай ты поддержать Лорда, придется познать все прелести гражданской войны и сражаться с теми, кого ты отлично знаешь. И убивать. Ты готов к этому? Убивать только потому, что твой отец выбрал эту сторону, хотя звезды могли расположиться иначе. В подвиге обреченных орденцев, все равно продолжающих свою героическую борьбу против величайшего Темного Мага, тоже, знаешь ли, есть своя романтика.

Невозможно было поверить, что эти люди, удобно, с показной ленцой расположившиеся друг напротив друга, еще несколько минут назад кричали и позволяли себе демонстрировать, что твориться у них на душе. Сейчас эмоции оставили их лица. Мать и сын напоминали игроков разных команд, пытавшихся поочередно забросить квоффл в кольцо противника, и Рон успевал понять не каждую из витиеватых фраз, которыми они обменивались, как ударами. А последнее высказывание Сезарии настолько его покоробило, что он был полностью согласен с Блейзом, заметившим:

— Не ожидал, что ты будешь рассуждать так цинично.

— Зато я искренна. И я действительно хочу уберечь тебя от ошибки, — взгляд Сезарии смягчился. — Я знаю, для тебя важно быть сыном своего отца, но почему ты цепляешься только за одну сторону его жизни? Он был удивительным человеком, всегда идущим своей дорогой. Он оставил семью и родину ради любви, играл со смертью просто потому, что ему это нравилось… Научись его свободе в мыслях и поступках, а не слепо подражай ему.

Блейз молчал, и в отмеряемых тиканьем часов мгновениях тишины еще сильнее проступала извращенность окружающего Рона мира, подернутого легкой рябью из-за заслоняющей обзор мантии-невидимки. Защищающей его от взглядов врагов и служащей последней связью с тем, что когда-то казалось ему нерушимым и неотъемлемым от него до самой смерти, да и после нее — тоже.

Но…

Сначала милая и дружелюбная Астория, потом — холодная Дафна. Ребята из дома, собранные с какой-то темной целью и медленно, но верно становящиеся опорой нового режима. Весельчак Людо, нанятый для каких-то своих делишек ровесником Рона Блейзом Забини, Пожирателем Смерти. Красавица Сезария, непричастная к делам Темного Лорда, но запятнанная кровавой тенью ее мужа Паоло, будто замершего за ее плечом.

Не перенимая их взгляды и даже не поддаваясь им, Рон, тем не менее, ощущал, как сгущается вокруг него воздух, становясь все более вязким и ядовитым с каждой новой подобной встречей. Отравляющий его мысли, тяжелыми парами скрывающий из виду проложенный когда-то путь, четкий и прямой, как это и положено Уизли и гриффиндорцу.

— Все не так просто, мама, — наконец нарушил затянувшуюся паузу Блейз, спокойно глядя в лицо матери. И вздрогнул от ее тихого вскрика:

— Блейз? Блейз! Покажи немедленно руку, Блейз!!! — Сезария подалась вперед, неверяще распахнув пронзительно зеленые глаза.

Забини оставался недвижим, пока она обходила разделявшее их расстояние и, сев рядом, закатывала ему рукав. А потом обессилено сползла с дивана вниз.

— Что же ты наделал, глупый, что же ты наделал… — тихо, почти без выражения повторяла Сезария. Блейз протянул руку и неуверенно погладил мать по голове, но она не обратила на это внимание, продолжая тянуть свою горестную мантру.

— Все так, как должно быть, мама, все так, как должно быть…

Сезария разъяренным черным аспидом взвилась с пола, заплетенные в тугие косички волосы перестуком града ударили по стене.

— Мерлинова срань, кому должно?! Идиот!

На Блейза обрушились не подзатыльники — полноценные удары, от которых тот не делал никаких попыток увернуться, лишь прикрыл голову руками. Сезария даже не подумала использовать палочку, по-прежнему лежавшую на столике у ее кресла, и била сына по всему, до чего только могла дотянуться.

— Не смей заслоняться от меня рукой с этим чертовым клеймом! У-у-у, я тебя!

Рон с интересом и легким злорадством наблюдал за происходящим — на известие о принятии сыном Черной Метки Сезария отреагировала удивительно здраво для женщины, пару минут назад называвшей другого Пожирателя Смерти примером для подражания и просто удивительным человеком.

Но даже приятные моменты не могут длиться вечно, иссякла и злость этой фурии. Ткнув сына напоследок локтем в живот — но уже скорее для острастки, без прежнего огонька — Сезария села по-турецки прямо на ковер и воззрилась на сына, подперев подбородок ладонью. Для ведьмы, лишь минуту назад пребывавшей в неистовстве, она выглядела как-то слишком собрано и серьезно.

— Итак, суть стоящей перед нами проблемы ясна. Не перебивать меня, — шикнула Сезария на попробовавшего было возражать Блейза. Никаких видимых повреждений Рон на нем не заметил, хотя тот и был сильно помят, всклокочен и едва заметно морщился. — Поскольку уйти просто так тебе не дадут, я вижу два варианта выхода из сложившейся ситуации, вернее, две валюты, которые я могу предложить Темному Лорду. Деньги — и мое женское обаяние, разумеется. Вопрос в том…

Уголок губ Блейза дернулся, но он не проронил ни звука. Вместо этого он поднял руку, будто просил слова на уроке в Хогвартсе.

— Можешь говорить, — благосклонно кивнула Сезария.

— Видишь ли, мама, твое… женское обаяние является силой могущественной и несокрушимой, но не в этом случае. Ты просто не видела Лорда после возрождения — боюсь, что не только твои, но и чьи бы то ни было прелести привлекут его едва ли. К тому же, — быстро продолжил он, видя, что мать намеревается его перебить, — последнее, чего я хочу, это чтобы ты расплачивалась за мои поступки — деньгами ли, или…чем-то иным — даже если ты считаешь, что я совершаю ошибку.

— Но Блейзи…

— Это моя жизнь, и мне решать. Не ты ли говорила это недавно? Поверь, ничего страшного не происходит, да и миссис Нотт всегда готова меня поддержать. Если мне действительно потребуется помощь…

— Мерлин, Элеонора! Я совсем про нее забыла, она же просила заглянуть к ней, как только поговорю с тобой, а мы так тут засиделись…

— Вот и отправляйся к ней, уверен, она тебя успокоит. Мне приятна твоя забота, но…

— Я тебя поняла. Если ты действительно уверен, что все контролируешь…

Рон с недоверием смотрел на отступающую к двери Сезарию, разом, казалось, потерявшую интерес к проблемам сына. Парой пассов волшебной палочкой приведя в порядок растрепавшуюся в процессе воспитания прическу, она с удовлетворением обозрела свое отражение в зеркале и, покачивая бедрами, направилась к выходу. Замерла на пороге, обернулась:

— Я люблю тебя, Блейзи.

И ушла.

* * *

Дырявый котел был местом, которое хотя бы несколько раз в своей жизни посетил любой житель волшебной Британии. Родители, привезшие свое чадо в Хогвартс из какой-нибудь глубинки, сборщики редких трав с пустошей, честолюбивые провинциалы — все могли надеяться на то, что здесь они найдут теплую и уютную комнату, сытную еду и доброжелательный совет.

Отделенные от мира маглов лишь тонкой стеной, существа, в чьих жилах текла волшебная кровь, как никогда сильно осознавали здесь свою общность. Отпрыски чистокровных фамилий, не чинясь, располагаются рядом с гоблинами, долго перекатывающими галеоны в сухощавых пальцах, прежде чем передать их бармену. Рука незнакомца со странно длинными ногтями ловит покатившийся по столу клубок вязания пожилой дамы, и та рассыпается в благодарностях, не обращая ни малейшего внимания на странную внешность своего визави. Даже те, кто просто проходят через паб, торопясь в Косой переулок, на минутку останавливаются, чтобы поздороваться со стариком Томом и перекинуться парой слов со знакомыми.

И только она, Эбигейл Гринграсс, старательно прячет лицо, боясь быть узнанной. Опасности пока нет — она еще может, приветливо улыбнувшись в теплый полумрак зала, быстро пройти к небольшой двери, ведущей во внутренний двор. Но вместо этого — лишь ниже опускает голову с надвинутым почти до носа капюшоном.

Еще пару часов назад идея отправить Геллерту второго Патронуса и назначить встречу в «Дырявом Котле» казалась Эбигейл разумной. Но сейчас, стоя у барной стойке спиной к сидящим в зале, она слышала лишь быстрое биение своего сердца. Ритм музыки, захватившей ее, как заклинатель — змею, был слишком быстр для Англии, слишком быстр даже для той безбашенной француженки, которой Эби привыкла себя считать, и ей казалось, что еще секунда — и она позорно растянется на полу, не справившись с очередным па, подкинутым ей судьбой.

Но к страху в изрядной доле примешивался азарт, тот самый, что заставлял ее выбирать для себя самые сложные, рискованные вокальные партии и придумывать проказы, жертвами которых стал в свое время не один преподаватель Шармбатона. К тому же, Эбигейл находила изрядное удовольствие в той таинственной и немного пикантной роли, которую была вынуждена теперь играть.

Спросив номер на вымышленное имя низким, грудным голосом мадам Ренье, Эбигейл попросила незамедлительно проводить к ней посетителя, когда он появится, и, сжав в ладони тяжелый ключ, направилась к лестнице. Там она передернула плечами, будто сбрасывая с них взгляды зрителей после ухода со сцены, и крепче стиснула кулак. Холодный металл вдавился в ладонь, подтверждая, что все это происходит с ней на самом деле.

Недолгий подъем, и уже с площадки она увидела дверь с бронзовой табличкой, на которой было выбито тоже число, что и на ключе.

Тринадцать.

Станет ли оно для нее счастливым?

Эбигейл вошла в номер. Внутри никого не было, и быть не могло, но она все равно ощутила разочарование. В своем послании она не указала точное время встречи, понимая, что такой человек, как Гриндевальд, вряд ли сможет стремительно перекроить все свои планы по ее прихоти. Она обещала ждать его с полудня, что ж, пришло время выполнять обещание.

Скинув мантию на кресло, Эби окинула взглядом будущие декорации для, возможно, важнейшего разговора в своей жизни. Дубовая мебель и пушистый ковер пришлись ей по вкусу, полог же двуспальной кровати она запахнула поплотнее во избежание недопонимания.

Подойдя к окну, выходящему на Чаринг-Кросс-Роуд, Эби задернула портьеры, оставив лишь узкую щель, сквозь которую можно было видеть всех, кто заходил в паб. Почему-то она была уверена, что узнает Гриндевальда, даже если он, как и она сама, будет в длинном плаще и капюшоне. Но все входившие были на него не похожи — слишком толстые или невысокие, и какие-то напряженные, словно, как и она пробирались сюда тайком.

Шум открываемой двери она не услышала, лишь почувствовала легкое движение воздуха и резко обернулась, не в силах сдержать счастливую улыбку. И так и замерла, прижав одну руку с волшебной палочкой к груди, а другой цепляясь за подоконник.

Прямо перед ней, прислонившись к закрытой двери, стоял незнакомый высокий мужчина лет сорока с длинными темными волосами, падающими на плечи. Глубоко посаженные черные глаза быстро обежали комнату и теперь смотрели прямо на нее.

В упор, не мигая.

Почему она не заперла дверь? Почему была так уверена, что, кроме Гриндевальда, сюда никто не войдет? Что, если сейчас ее попытаются ограбить или изнасиловать? Ведь никто не знает, куда она пошла. Или Темный Лорд приставил к ней своих соглядатаев?

— Кто вы? Нет, не смейте ничего говорить, не шевелитесь и не пытайтесь направить на меня палочку! — храбро проговорила Эбигейл, хотя совершенно не представляла, что будет делать, если незнакомец ее не послушается.

Может быть, стоит открыть окно и попытаться позвать на помощь? Да, она раскроет свое инкогнито, но жизнь — дороже. Однако и заставить себя повернуться спиной к незнакомцу она не могла.

— Но как же я тогда смогу ответить на ваш вопрос? — голос незнакомого мага прозвучал мягко и успокаивающе.

— Тогда…говорите. Но не смейте двигаться. Или я закричу и ударю вас заклятием. Кто вы?

— Я тот, кому вы послали Патронуса сегодня утром. Прекрасного, как и вы. Так что вы сами знаете мое имя.

— Но вы…

— На мне чары изменения внешности. Позвольте снять их.

Эби почувствовала, что попала в тупик.

Если этот человек и правда тот, к кому улетел ее Патронус, то он — Геллерт Гриндевальд.

Или — нет.

Мысли ее метались по кругу, палочка в руке начала мелко дрожать. Эбигейл боялась позволить магу поднять палочку, и понимала, что должна это сделать.

Незнакомец принял решение сам. Он сделал несколько медленных пассов так, чтобы она могла узнать заклинание, но от страха у Эби все плыло перед глазами. Она поняла, что еще минута в таком напряжении — и она или разрыдается, или упадет в обморок.

— Я наложил на комнату защитные и заглушающие заклинания. Теперь мы можем говорить без всякой опаски.

А потом чары упали, и сквозь набежавшие на глаза слезы Эбигейл даже не заметила этого мгновения. Теперь перед ней стоял тот человек, кого она видела столько раз в своих снах.

— Это вы! Вы нашли меня, — только и смогла прошептать Эби, неосознанно делая шаг навстречу.

— Но как вы поняли…

— Там, в замке… Я знала, что раньше он принадлежал вам. И я столько раз смотрела на вашу колдографию…

Внезапно Эбигейл поняла, что просто не может найти слов, чтобы передать, какую важную роль в ее жизни занимал человек напротив, насколько абсурдной казалась ей теперь сама мысль, что она могла его не узнать.

Что сказать?

Поведать ему о стопках бумаги, переведенных на его портреты, о фотографии, что она бережно возила с собой все эти годы и похоронила в саду, не смея надеяться на чудо?

Нет, пусть сам прочтет все в ее глазах, о некоторых вещах не пристало говорить вслух!

— Мою колдографию? Как, вы сказали, вас зовут?

— Эбигейл, Эбигейл Гринграсс. Но вы можете звать меня просто Эби.

— Я знал человека с такой фамилией. Абнер Гринграсс, кем он вам приходится?

— Это мой прадед. Но как? Это так удивительно…

Эбигейл протянула руку к его лицу, такому молодому, оказавшемуся неожиданно близко. Она и не заметила, когда он успел подойти, и теперь поддерживал ее под локоть, не давая осесть на пол от нахлынувших чувств. Эби попыталась отдернуть руку, но Геллерт придержал ее и осторожно провел доверчиво раскрытой ладонью по своей щеке:

— Вам не стоит меня бояться, Эби. Вы сами видели, я снял все чары, искажающие внешность. Я — не тот человек, о котором вы слышали. Вернее — тот, каким он был когда-то давно…

И она поверила, сразу и безоговорочно. Уверенному, успокаивающему голосу, нашептывающему ей на ухо какие-то глупости, теплу гладкой кожи под руками, ясному взгляду серых глаз, в которых ей чудилось сочувствие и понимание.

От этого на душе было горько, и немного — радостно, потому, что она знала, что он знает, но — он был рядом. Не оттолкнул, хотя увидел впервые почти нагой в спальне другого мужчины, не заставил унижаться еще больше, придумывая оскорбительную для них обоих ложь в свое оправдание.

Осмелев, Эби первая потянулась за поцелуем, и был он со вкусом слез, пролитых ею за последние дни в избытке. Но здесь, на полу снятого на пару часов номера в пабе с неказистым названием «Дырявый Котел», с мужчиной, с которым она говорила впервые и в тоже время, казалось, была знакома всю жизнь — прошлое не имело над ней власти.