После победы: Год первый. Хогвартс (джен)

На следующее утро температура у Рона спала, и краснота прошла, однако, никуда не делось обжигающее чувство тревоги за друга. Гермиона приостановила подготовку к школе и снова углубилась в чтение книг, где встречались описания редких тёмных заклинаний, виновато заявив Гарри, что не должна была сдаваться так скоро. Билл, ещё раз связавшийся со своим приятелем, снова повторил, что средства нет, но, при соблюдении несложных мер безопасности, опасаться нечего. Гарри был с этим в корне не согласен. Интересно, как можно не беспокоиться, когда твой лучший друг ходит с бомбой замедленного действия в груди? Он присоединился к Гермионе, пролистывая огромные, тяжёлые тома, содержавшие порой такую информацию, что у Гарри волосы на голове становились дыбом.

— Почему бы не уничтожить все эти книги? — спросил он один раз, отрываясь от особенно ужасной главы и чувствуя лёгкую тошноту. — Если никто об этом не прочитает, то и использовать не сможет.

Гермиона, задумчиво накручивавшая на палец прядь волос, подняла на Гарри отсутствующий взгляд и нетерпеливо ответила:

— Если так рассуждать, можно все книги уничтожить. Когда человек хочет причинить зло, он его причинит, не сомневайся, независимо от того, найдет он нужную ему информацию или нет.

Гарри не стал с ней спорить. Очевидно, даже такие книги в глазах Гермионы были священным источником знаний, и она считала кощунственной саму мысль об их уничтожении. С другой стороны, Гарри не мог не признать её правоту: всему, что она знала, Гермиона научилась именно благодаря книгам, а знала она поразительно много.

— Может, стоит просто съездить в Африку? — безнадёжно спросил Гарри ещё пару часов спустя, снимая очки и устало прикрывая глаза, в которых уже рябило от огромного количества букв. — Так мы ничего не найдём.

— И в Африке мы ничего не найдём, — Гермиона откинулась на спинку кресла, позволяя себе короткий отдых. — Помнишь, Билл сказал, что этот его друг занимается изучением тёмных искусств? Но даже он, живя в Египте, ничего особенно полезного не нашёл об этом чёртовом заклинании.

Гермиона ругалась редко, и Гарри понял, насколько она зла и взволнована, как убивает её невозможность что-то сделать.

— И почему я не могу уговорить Рона просто вырезать этот кристаллик? — вопрос был риторический, и Гарри решил не отвечать.

— Может, потому что Рон не хочет, чтобы его зарезали, как свинью? — раздался за спиной у Гарри сердитый голос Рона. — Какая-то нелепая смерть, не находишь?

— Ну, вот почему, спрашивается, ты должен умереть? — без особой надежды спросила Гермиона. — Миллионам маглов ежедневно делают различные операции, а процент смертности очень и очень мал.

— У маглов организм по-другому устроен, — буркнул Рон, устраиваясь в кресле рядом с Гарри. — Они и не к такому привыкли.

Гермиона только глаза закатила, явно не испытывая особого желания продолжать этот спор в тысячный раз. Рон взял одну из уже просмотренных Гарри книг, полистал её и брезгливо поморщился.

— Зачем вы это читаете? — спросил он, бросая книгу обратно на стол под недовольным взглядом Гермионы.

— О, даже не знаю, — резко ответила она. — Может быть, потому, что не хотим, чтобы наш друг погиб?

— Со мной всё будет в порядке, перестаньте суетиться, — Рон даже покраснел от раздражения. — Никто не знает про это заклинание. Бросьте маяться дурью.

— Позволь нам самим разобраться, чем заниматься, а чем — нет, — огрызнулась Гермиона. — Если тебя так уж это бесит, можешь уйти, никто тебя не держит.

Рон вышел, громко хлопнув дверью.

— Почему его так это злит? — недоуменно спросил Гарри, проводив Рона взглядом.

— Потому что ему кажется, что он в полной безопасности, — вздохнула Гермиона. — Не хочу, конечно, нагнетать, но он не должен чувствовать себя так беспечно.

— А злится-то он почему? — у Гарри это просто в голове не укладывалось: ведь Рон должен радоваться, что друзья пытаются найти какое-то средство, которое бы его спасло. — Ему же лучше будет.

— Мне кажется, он просто не хочет об этом думать. — Гермиона потёрла переносицу и посмотрела в окно. — Почему-то он решил, что если про это просто забыть, то ничего не случится. Но ведь нужно быть реалистами, нужно смотреть правде в глаза и искать средство.

— А если его и правда нет? — осторожно спросил Гарри. — Что тогда?

— А я верю, что его нет, — спокойно сказала Гермиона, переводя на него взгляд. — Но мы можем найти что-то полезное, что даст нам больше информации. Возможно, мы найдём что-то ещё не известное целителям.

— Да ну, перестань, Гермиона, — Гарри нетерпеливо захлопнул книгу. — Ты, конечно, умная и всё такое, но этой проблемой наверняка занимались настоящие профессионалы, куда нам до них? Тогда Рон прав, нет никакого смысла маяться дурью.

— Но мы хотя бы пытаемся, — слабо запротестовала Гермиона.

— Это только видимость, а на самом деле, мы не продвинулись ни на йоту. Какой смысл портить зрение и читать про все эти ужасы? Тебе что, кошмары давно не снились? — Гарри быстро сгрёб все книги в одну огромную стопку и потянул Гермиону из комнаты.

— На самом деле, уже гораздо лучше, — осторожно сказала Гермиона. — Это я про кошмары. Может быть, конечно, я просто к ним привыкла, но они стали не так уж и пугать меня. То есть, теперь я даже во сне осознаю, что сплю, что на самом деле всё уже закончилось. Так гораздо легче.

Гарри был с ней абсолютно согласен. Его сны оставляли за собой любое чувство: тоску, разочарование, грусть, боль, что угодно, но уже не пугали с прежней силой. Он перестал просыпаться по ночам с сильно бьющимся сердцем, едва сдерживая крик ужаса. Рон, кстати, тоже стал спать спокойнее, у Джинни пропали чёрные круги под глазами. Гарри готов был признать, что кризис миновал.

Оставалось дождаться, как там Джордж. Домой он не возвращался, и это радовало. Гарри не знал, как именно Ли удаётся удерживать его в магазине, куда Джордж панически боялся возвращаться. Наверное, в конце концов, он привыкнет жить без Фреда, иначе никак. Гарри не верил, что Джорджу когда-нибудь станет легче, но со временем боль должна была хоть немного притупиться.

Тем временем наступила последняя суббота августа, и Гарри отправился попрощаться с Дурслями. Точнее, с тётей Петуньей и Дадли, так как, он очень на это надеялся, дядя Вернон уехал в пропахший псиной дом тётушки Мардж. Тётя Петунья открыла ему дверь в обычной одежде, без оборок и бантиков, Дадли тоже был одет в джины и футболку, и Гарри поразился, как сильно он похудел. Без дяди Вернона был куда лучше, и Гарри уже готов был признать, что Дадли не такой идиот, каким казался ему всегда, когда тётя Петунья вдруг заявила, что ей нужно срочно выйти в магазин, потому что у неё не получился пудинг, и она должна купить торт. Как бы Гарри ни пытался её убедить, что он великолепнейшим образом обойдётся шоколадным печеньем, которого она напекла, наверное, целую тонну, тётя Петунья оставалась непреклонной. Гарри совсем не улыбалось оставаться с Дадли наедине, но больше ничего не оставалось.

— Как жизнь, Дадли? — поинтересовался он, когда за тётей Петуньей захлопнулась дверь.

— Нормально, — пробормотал кузен, разглядывая свою чашку так, будто видел её первый раз в жизни.

Гарри молчал. В конце концов, зачем он будет делать вид, что ему интересно разговаривать с Дадли? Его лично тишина нисколько не напрягала, ему было о чём подумать. Дадли так и сидел, не поднимая головы, только изредка взглядывая на Гарри исподлобья. Создавалось ощущение, что он немного побаивался кузена. Интересно, что там нарассказывали Дурслям Гестия и Дедалус?

— Ты правда просил, чтобы нас спрятали, пока тебя не будет? — вдруг спросил Дадли, продолжая пялиться на свою чашку.

— Очевидно, да, раз вас всё-таки спрятали, — чуть насмешливо ответил Гарри, гадая, о чём думает кузен.

— Почему? — Дадли поднял глаза и уставился на Гарри, чуть приоткрыв рот, что придавало его лицу наиглупейший вид.

— Что «почему»? — уточнил Гарри, раздражённо подумав, что не стоит общаться с дураками, если не хочешь опуститься до их уровня.

— Почему ты хотел, чтобы нас спрятали? — у Дадли в голове явно крутилась какая-то мысль, которую он не мог выразить и пытался подобраться к ней издалека.

— Я же объяснял ещё тогда, — Гарри совсем не понимал, к чему клонит кузен. — Волан-де-Морт мог посчитать, что было бы неплохо взять вас в заложники и ждать, пока я приду сдаваться. Он любил играть на слабостях людей.

— И ты бы пришёл? — взгляд Дадли приобрёл неведомую доселе пытливость.

Гарри заколебался. Этот вопрос представлял для него сложность ещё год назад. С одной стороны, он не мог обречь своих единственных родственников на верную смерть, с другой — нельзя же было жертвовать судьбой всего волшебного мира ради трёх довольно противных маглов. Да нет, пришёл бы, конечно, что бы ему оставалось? И речь шла совсем не о любви к родственникам, просто его совесть не выдержала бы, если бы Дурсли погибли по его вине, из-за него. Волан-де-Морт этого не знал. Он наверняка был уверен, что Гарри питает сентиментальную привязанность к своим маггловским родственникам. Он всегда пытался сыграть на любви Гарри к кому-нибудь, доказывая тем самым, что любовь — главная слабость человека. Он не понимал, и никогда бы не понял, что Гарри бросался на помощь дорогим ему людям совсем не из слабости, что любовь была его величайшей силой. Точнее, его способность любить. Уж это-то Дамблдор сумел прочно вбить ему в голову, но только сейчас Гарри до конца понял подлинный смысл этой фразы. Пока человеку есть ради кого жертвовать всем, пока он любит кого-то настолько сильно, что готов пойти на что угодно ради его спасения, он живёт полной жизнью. Нет ничего страшнее, чем проснуться однажды и понять, что нет на свете ни одного человека, за которого ты переживаешь, который переживает за тебя.

Гарри не был уверен, что стоит пытаться объяснить это Дадли. Вряд ли мозг кузена развит настолько, чтобы понять, о чём идёт речь.

— Пришёл бы, Дадли, поэтому и просил спрятать вас, — устало сказал Гарри. — Неужели непонятно?

Дадли ничего не ответил, только пялился на Гарри, поразительно осмысленным для него взглядом.

— Знаешь, чего я так и не смог понять? — тихо спросил он, и Гарри с трудом удержался, чтобы не спросить, неужели есть что-то, что Дадли понял. Он сдержался и вопросительно посмотрел на кузена.

— Почему ты готов был умереть за нас, когда мы… мы… — Дадли ужасно покраснел и снова отвёл взгляд, но всё же нашёл в себе силы закончить. — Когда мы так ужасно обращались с тобой.

Гарри опешил. Какой странный вопрос!

— Вот я бы позволил тебе умереть, — ещё тише добавил Дадли, сплетая и расплетая пальцы.

— Мы с тобой совсем разные люди, — Гарри пожал плечами.

Дадли кивнул.

— Хотел бы я быть похожим на тебя.

Гарри был уверен, что ему это послышалось. Дадли Дурсль никогда, никогда не произнёс бы таких слов. Но кузен поднял голову и насколько мог смело встретил его взгляд.

— Что с тобой, Дадли? — Гарри не смог сдержаться, слова вылетели раньше, чем он успел подумать. — Что вам наговорили Гестия и Дедалус?

Дадли, которому уже некуда было краснеть за неимением более ярких оттенков красного, резко побледнел и пробормотал.

— Это началось раньше, ещё до них.

— Что началось? — Гарри ошалело помотал головой. Он разговаривает с Дадли! Никогда бы не поверил.

— Ну… я начал думать, — пристыжено пробормотал Дадли, и Гарри снова с трудом проглотил очередную шутку. — Мне стало стыдно за себя и за родителей.

Сказать, что Гарри был шокирован подобным признанием, было ничего не сказать. Он был поражён до глубины души, потрясён, ошарашен, можно сколько угодно подбирать синонимы, но это всё равно не помогло бы выразить степень его изумления.

— Когда на нас с тобой напали… эти, как их… дементоры? — Дадли смотрел вопросительно, и Гарри машинально кивнул. — Ты тогда меня спас, а я подумал… подумал, что это ты что-то со мной сделал…

— Ничего, — на автомате сказал Гарри. — Ты же не мог видеть дементоров, и, поверь мне, не много потерял.

Дадли слегка улыбнулся и перевёл крайне заинтересованный взгляд на сахарницу.

— Кстати, — Гарри, наконец, задал давно вызывающий у него любопытство вопрос, — а что ты видел, когда рядом были дементоры? Обычно они вызывают самые худшие воспоминания, и мне всегда было интересно, что…

Дадли громко хмыкнул, и Гарри осёкся от неожиданности.

— Что мог увидеть такой маменькин сынок, как я? — улыбаясь во весь рот, спросил он, и Гарри с восторгом почувствовал, что искренне улыбается в ответ, впервые чувствуя, что они с кузеном понимают друг друга.

— В общем-то, да, — не стал он кривить душой, и Дадли кивнул, словно признавая справедливость такой характеристики.

— Я не видел ничего особо страшного, — задумчиво сказал он. — Я всегда думал, что самые страшные моменты в моей жизни связаны с тобой. Но, оказалось, что ничего подобного.

Гарри с изумлением отметил, что Дадли говорит… нормально, как все люди. Он же никогда не мог и двух слов связать!

— Я как будто увидел себя со стороны, сначала в детстве, потом в средней школе, — Дадли говорил спокойно, в его голосе не было никаких эмоций, но Гарри видел, как побелели костяшки его крепко стиснутых пальцев. — Я вспоминал все ужасные поступки, которые я совершил и которые тогда не казались мне ужасными. А потом, это было страшнее всего, я увидел себя совсем взрослым. Наверное, это было будущее, — Дадли поёжился, как от порыва ледяного ветра. — Я стоял на могиле родителей и плакал. Я не знаю, как я это понял, но как будто это я был виноват в их смерти. И я точно знал, что, кроме них, у меня никого больше нет. Что я никому не нужен, что все шарахаются от меня. Я почему-то знал, что недавно вышел из тюрьмы. Это было… очень страшно.

Гарри ему верил. Наверное, это и правда очень жутко. Ничего себе! Он впервые слышал о таком действии дементоров. Таком… положительном? Кажется, да.

— Я потом долго думал, что стоит вести себя по-другому, но боялся, что надо мной начнут смеяться друзья, — Дадли, видимо, решил сказать всё до конца, и Гарри не хотел его останавливать. — Пока к нам не пришёл твой директор, помнишь, он ещё сказал нам, что твой крёстный погиб. Я тогда думал только о том, что ты даже не рассказал нам. И, знаешь, я понял, почему ты молчал. Ты ведь знал, что не дождёшься от нас сочувствия, да?

Гарри кивнул, отказываясь верить, что это не сон.

— Получается, ты был в такой ситуации, в какой я видел себя в этих видениях, или как их назвать? Тебе не с кем было даже поделиться своим горем. Тогда я, даю тебе слово, хотел написать тебе в школу, но не знал, как это сделать. А, когда летом ты вернулся, то только и разговоров было о том, где нас спрятать, и я опять не успел ничего сказать.

— Да нет, ты сказал больше, чем думаешь, когда прощался со мной, — перебил его Гарри, и Дадли благодарно улыбнулся.

— А вот уже потом были Гестия и Дедалус. Они нам рассказали о тебе всё.

Гарри при этих словах почувствовал себя неуютно. Не очень-то это приятно, когда малознакомые люди знают о тебе всё. Когда каждый человек знает о тебе всё.

— Как это дядя Вернон согласился слушать? — насмешливо поинтересовался он.

— А он и не соглашался, — в голосе Дадли отчётливо прозвучала нотка осуждения. — Он обычно сразу выходил из комнаты, стоило Гестии только назвать твоё имя. А вот маме было интересно, она сама задавала много вопросов. Потом мы с ней однажды поговорили и поняли, что думаем одинаково. Мама очень переживала, что так ужасно обращалась с тобой, и её мучили угрызения совести из-за её сестры, твоей мамы.

Гарри понимающе кивнул. Об этом он и сам уже догадался.

— Папа очень сердился, что мама стала часто плакать, он говорил, что твоя мать, это его слова, не мои, не заслуживает её слёз. А мама начинала кричать на него и говорить, что он ничего не понимает и что он тоже во многом виноват. Один раз у них был ужасный скандал. Мама просто взбесилась, когда папа назвал твоего отца бездельником и тунеядцем, жившим на родительские денежки. Он ещё добавил, что твоя мать сделала хорошую партию, тут ничего не скажешь. Мама ужасно кричала на него, я жутко перепугался. Ты же знаешь, мама никогда особо не спорила с папой, если только совсем редко.

Гарри почувствовал себя китайским болванчиком, когда снова кивнул.

— Ну вот, — Дадли набрал побольше воздуха. — А тогда она кричала, что папа не смеет больше оскорблять её семью, что она этого больше не потерпит, что она заставит его уважать её родственников. Папа пытался возразить, что Джеймс Поттер ни в коей мере не является её родственником, а мама заявила: «Ещё как является, он мой зять!» Я думал, папу тогда удар хватит. Гестии не было, она куда-то ушла, а Дедалус, услышав, что делается, закрылся в одной из комнат. Папа требовал, чтобы мама пришла в себя и перестала нести чушь, а мама ответила, что она столько лет слушала, как чушь нёс он, и попросила папу заткнуться. Папа потребовал, чтобы я сказал маме, что она не права, но я-то был на её стороне. Папа никогда так на меня не смотрел, прямо как на тебя, — Дадли виновато улыбнулся, и Гарри снова не сдержал ответной улыбки. — Они ругались несколько дней. Но, в конце концов, мама победила. Тёте Мардж теперь нельзя приезжать к нам, если она не пообещает с уважением относиться к твоим родителям. Тётушка заявила, что мама, должно быть, сошла с ума, и благосклонно пообещала дождаться извинений. Вот, всё ещё ждёт.

Гарри расхохотался в голос. Молодец, тётя Петунья! Так ей и надо, тётушке Мардж, этой чокнутой собачнице. Будет знать, как оскорблять хороших людей. Дверь вдруг открылась и на пороге показалась тётя Петунья, на лице которой было написано радостное изумление.

— Я смотрю, вы нашли общий язык, — восторженно сказала она, и Гарри, который всё ещё захлёбывался от смеха, поднял вверх большой палец в знак одобрения.

— Я рассказывал Гарри, как ты запретила тётушке Мардж приезжать к нам, — объяснил Дадли, поворачиваясь к матери, и тётя Петунья покраснела.

— Ну зачем ты, Гарри это абсолютно не интересно, — пролепетала она, на что Гарри, чуть не задохнувшийся от смеха, отчаянно замотал головой.

Общее веселье утихло ещё не скоро, потому что тётя Петунья вдруг заявила, что много раз представляла, как подсыпает этому ужасному бульдогу тётушки Мардж, Злыдню, отраву, чтобы он прекратил, наконец, облизывать её тарелки. У Гарри начался новый приступ смеха, а Дадли даже подавился от неожиданности чаем, услышав такое из уст любимой мамочки.

Когда они успокоились, тётя Петунья вдруг спросила:

— Гарри, если я лезу не в своё дело, ты скажи сразу, ладно? Но мне очень интересно, правда, что твоя девушка очень похожа на Лили?

Гарри не знал, как реагировать на этот вопрос. Он понял, что речь шла о Джинни, но почему Гестия не рассказала, что они расстались? Хотя, с другой стороны, откуда ей было знать такие подробности? Наверное, никто не знал об этом. Но, в конце концов, он решил, что в вопросе нет ничего такого, и ответил:

— Если вы про внешность, то мне так не кажется. Просто у Джинни тоже рыжие волосы и веснушки.

— Она же сестра твоего друга, да? — поинтересовалась тётя Петунья, и на её лице не было того особенного выражения, с которым она всегда выслушивала местные сплетни от соседки.

— Да, она сестра Рона, — подтвердил Гарри. — Только она моя бывшая девушка, мы расстались год назад.

— Какая жалость! — воскликнула тётя Петунья. — Это было бы очень мило, если бы ты женился на рыжеволосой девушке.

Гарри и сам так думал в глубине души, но решил не озвучивать своих мыслей. Было странно сидеть и обсуждать с тётей Петуньей и Дадли свои отношения с Джинни или рассказывать им о друзьях. Оказывается, Гестия даже успела им рассказать, как много людей погибло в финальной битве.

— Тот мальчик, Фред, — тихо сказала тётя Петунья, — это тоже был брат Рона, да?

Гарри кивнул.

— Они близнецы: Фред и Джордж.

— Я их помню, — проговорил Дадли. — Это же кто-то из них подсунул мне ту жуткую конфету?

— Это был Фред, — с трудом сдерживая смех, ответил Гарри.

— Такой молодой, а погиб, — прошептал Дадли, и Гарри резко расхотелось смеяться. — Я ненамного младше, но никогда не задумывался ни о чём серьёзнее телевизионных передач.

— Дадли у нас многое переосмыслил в последнее время, — с нескрываемой гордостью объяснила тётя Петунья, и Гарри подумал, что это был первый на его памяти случай, когда ей действительно было, чем гордиться. — Он теперь много читает. Правда, правда, — добавила она, заметив изумлённый взгляд Гарри. — Пытается наверстать упущенное. Такой взрослый стал, серьёзный.

Звучало обнадёживающе. Пожалуй, из Дадли ещё мог вырасти неплохой человек. Вот Рон удивится.

Когда Гарри собрался уходить, прощаясь с родственниками до Рождества, тётя Петунья вдруг спросила:

— А как бы мы могли писать тебе письма? Если ты, конечно, не против.

— Я буду писать вам сам, а вы можете присылать ответ с моей совой, она будет ждать, — предложил он, снова вспоминая, что так и не придумал сове имя. Неужели это так сложно?

— Договорились, — просияла тётя Петунья. — И, Гарри, если тебе вдруг нужны деньги…

Гари замахал руками.

— Я унаследовал все деньги отца, и Сириус оставил мне всё своё состояние, не беспокойтесь, — сказал он. — С голоду точно не умру.

Он поцеловал тётю Петунью в худую щёку, крепко пожал руку Дадли и вышел за дверь, чувствуя себя просто замечательно. Как же это приятно — общаться с родственниками и знать, что ты им действительно нравишься! С друзьями, вне всякого сомнения, тоже, но тут было совсем другое чувство. Гарри раньше никогда его не знал.

До Хогвартса оставался всего один день, и Гарри хотел посвятить всё воскресенье сборам, чтобы в понедельник утром не метаться по дому, как обезумевшая обезьяна, в поисках неизвестно где оставленных мантий и носков, на ходу дожевывая тост. Но его надеждам не суждено было сбыться: Джинни предложила ему поиграть в квиддич, и ей каким-то неведомым образом удалось уговорить Гермиону сесть на метлу. От такой возможности грех было отказываться, и Гарри с Роном, притворно вздыхая, что их оторвали от такого важного дела, как упаковывание вещей, поплелись на лужайку за домом.

Годы шли, но ничего не менялось, и Гермиона по-прежнему совершенно не умела играть в квиддич. Гарри просто поражался, почему она, такая сообразительная, совершенно не могла взять в толк, как следует управлять метлой? Джинни когда-то давно предположила, что необходимо чувствовать свою метлу, чтобы хорошо летать, и Гарри был склонен с ней согласиться. Сама Джинни выглядела великолепно на своей новенькой «Молнии», и Гарри с удовольствием ожидал отборочных испытаний, на которых она покажет себя во всей красе. Больше никто и никогда не посмеет думать, что она попала в команду благодаря своей дружбе с Гарри. Только такой идиот, как Захария Смит, мог предположить подобное.

В итоге, Гарри вспомнил про неупакованный чемодан только вечером, но на ужин пришли Билл и Флёр, и ему показалось неудобным подниматься наверх, когда они пришли специально, чтобы попрощаться с ними. Рон предложил собрать чемодан перед сном и не ложиться, пока они не упакуют все вещи до последнего носка. Это был хороший план, и он наверняка бы сработал, если бы Перси не пришло в голову заявить, что он легко обыграет Рона в шахматы. Конечно, Рон не мог не принять вызов, и шахматные баталии продолжались до поздней ночи и закончились, когда оба игрока чуть не передрались, потому что никак не могли сойтись в счёте. Рон с пеной у рта доказывал, что обходит Перси на две победы, а Перси кричал, что, если он не ошибается, он только что вырвался вперёд. Разрядила обстановку засобиравшаяся домой Гермиона, у которой, Гарри в этом не сомневался, чемодан наверняка уже давно был уложен.

Гарри напомнил Рону об их гениальном плане, когда они поднялись в комнату.

— Слушай, — Рон уверенно плюхнулся на свою постель, — ну что там нам надо собрать? Так, пару мантий бросить. Это мы и утром успеем. Встанем пораньше, и дело с концом.

В глубине души Гарри терзали смутные сомнения, но он просто с ног валился от усталости и решил, что, действительно, неужели они не встанут на жалкие тридцать минут пораньше? Конечно, встанут, однозначно. Гарри заснул с счастливой мыслью о том, что следующую ночь они уже проведут в Хогвартсе.