Гарри Поттер и Человек, который выжил. Часть I (гет)

Камень лежит у жасмина.

Под этим камнем клад.

Отец стоит на дорожке,

Белый-белый день…

А. Тарковский.

Ah ! Peut-on être heureux,

Quand on forme d'autres voeux?

31 июля 1998 года

Гарри не спешил открывать глаза.

Он лежал, прислушиваясь к звукам утреннего дома: тиканье напольных часов в коридоре, шарканье босых ног Кикимера, какие-то скрипы, шорохи.

Он не знал, который час, но что-то ему подсказывало, что уже довольно поздно.

«Новорожденного» решили не будить подольше. В этом был определённый смысл: до поры до времени виновники торжества только мешают, путаясь под ногами перед началом праздника.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Джинни, неся на подносе завтрак.

Открыв глаза на звук скрипнувшей двери, Гарри различил расплывчатую фигуру, привстал на постели, протянул руку и нашарил очки на тумбочке.

— Привет, — Джинни установила поднос у Гарри на коленях и присела рядом, у изголовья.

Обменявшись утренним поцелуем, они некоторое время молча повздыхали, довольно улыбаясь. Гарри даже почти забыл свой сегодняшний сон, точнее забыл о том осадке, который он после себя оставил. Сейчас это был просто сон, и не больше.

— Там в гостиной — просто гора подарков, — сказала Джинни, когда Гарри наконец-то занялся тостами и кофе.

— Ну.. ну что ж... — Гарри не нашёлся, что ответить. Наличие подарков на День рождения всё ещё его смущало.

— Я залезла только в одну коробку, потому что там написано, что это для нас обоих. Это от профессора Снейпа. Там два медальона с магическим зеркалом. Ну, ты знаешь, что это за зеркало. Ты будешь видеть меня, а я тебя. Правда, непонятно, когда мы им будем пользоваться, если будем учиться на одном курсе…

— На будущее, — заметил Гарри.

— Разве на будущее, — Джинни улыбнулась и поцеловала его в пахнущие чёрным кофе губы.

Вздохнув, Гарри мысленно позвал Кикимера. Тот явился сразу же.

— Кикимер, дружок, забери поднос, пожалуйста.

Эльф поднял своей магией поднос в воздух, и он влетел в его руки.

— Спасибо, — поблагодарил Гарри.

Довольно бормоча себе что-то под нос, старый эльф исчез. Кикимер дряхлел с каждым днём всё больше, но не было и речи о том, чтобы найти ему замену или помощника — это бы доконало домовика окончательно.

— Где у нас народ-то весь? — Гарри, освобождённый от бремени подноса, наконец-то развернулся на постели и обнял Джинни за талию.

— Гермиона и Драко аппарировали в Косой переулок с утра. Не знаю, чего они там забыли. Точно не за подарками — те уже в гостиной лежат. Я скоро в Нору отправлюсь, надо маме помочь.

Джинни пыталась навести хоть какой-то порядок на голове Гарри, расправляя чёрные пряди.

— Может, тебе всё же попытаться отрастить волосы? — спросила она.

— А почему бы нет? — Гарри пожал плечами. — В школе дозволяется.

Он снял очки и закрыл глаза.

— Эй! — Джинни слегка потрясла его за плечо. — Это что такое?

— Поцелуй меня, — промолвил Гарри тихо.

Тот же день. Косой переулок. Ближе к полудню

В Косом переулке всё было, как прежде. Даже лучше стало. Магазинчики, кафе, гостиницы — всё вычистили, перекрасили, отремонтировали. Всё выглядело на редкость жизнерадостным, но каким-то ненатуральным. "Словно декорации из фильма про волшебников", — подумала Гермиона невольно. Но тут же оборвала себя. В конце концов, нет же ничего плохого, что люди радуются, как умеют. После полупустых улиц времён войны, толпы волшебников всех возрастов и цвета кожи, запрудивших переулок, поначалу подействовали удручающе. В своём годичном уединении Гермиона отвыкла от большого скопления народа. Она внимательно поглядывала на Драко, следя за его реакцией. Но то ли ему было всё равно, то ли он держал лицо, но особой реакции на толпу — ни положительной, ни отрицательной — Гермиона в нём не заметила. Он продолжал беседовать с ней, не обращая внимания на всё учащающиеся взгляды, которыми награждали их прохожие. В этих взглядах читался постепенно нарастающий ажиотаж и любопытство. Гермионе вдруг пришло в голову, что вот это и есть настоящий аристократизм — умение сохранять достоинство в любой ситуации. И если раньше слово "аристократ" было для неё, воспитанной в "демократической магловской среде", чем-то сродни словам "сноб", "чистоплюй", то теперь она должна была согласиться, что что-то хорошее в этом, несомненно, есть. Её же горящие неприкрытым интересом взгляды начинали раздражать. Она всё чаще беспокойно оглядывалась по сторонам, словно выбирая укрытие, хотя прекрасно понимала, что в любом магазине или кафе на них будут пялиться во сто раз больше.

— Здесь слишком плотная толпа, — произнёс Драко. — Позволь?..

И он взял руку Гермионы и продел себе под локоть.

Гермиона улыбнулась и сразу почувствовала себя уверенней. Она перестала обращать внимания на прохожих и всё чаще смотрела на спутника. Драко мягко улыбался — одними глазами, как он умел. Гермиона не могла видеть себя со стороны, иначе она бы заметила, как расправились сами собой у неё плечи, приподнялся подбородок, как изменилась походка.

Во "Флориш и Блоттс" она вошла, улыбаясь.

Они быстро купили учебники и, оставив внушительные стопки у продавца, чтобы он отправил их на площадь Гриммо— 12, пошли смотреть книги. Драко ориентировался в магазине не хуже Гермионы, чем заслужил дополнительные очки в воображаемом реестре достоинств, который поневоле складывался у неё в голове. Полчаса они потратили на изучение новинок по трансфигурации. Драко твёрдо решил реабилитировать себя в глазах МакГонагалл. Выбрали две монографии, очень интересные, и долго рассуждали, почему школьные учебники такие занудные и сложные — вот можно ведь писать о такой сложной отрасли магической науки, как трансфигурация, просто и доходчиво. Перешли к полке с книгами по зельеварению.

— Смотри, смотри! — воскликнула вдруг Гермиона. — Нет, ну что за... теперь они его вновь издали. Хорошо, конечно, но всё же сколько же во всём этом лицемерия.

На полке стояла свежеизданная монография: "Растительные яды и алкалоиды", автор Северус Т. Снейп.

— Интересно, Северус знает? — произнёс Драко.

Гермиона пожала плечами:

— Наверное. Ему же что-то полагается, какие-то проценты, вероятно? Ну, ещё бы — кто ж откажется издавать директора Хогвартса?

— А ведь у меня такой книги нет, — задумчиво протянул Драко и вытащил с полки увесистый том.

В проходе послышалось хихиканье и шорох мантий. Гермиона обернулась. Пять барышень, по виду курс шестой, рассматривали их, о чём-то перешёптываясь. Поймав гневный взгляд Гермионы, они шмыгнули за стеллажи.

— Дурочки!

— Стоит ли обращать внимание? — мягко спросил Драко.

— Я просто отвыкла от женского коллектива, — засмеялась Гермиона.

Из магазина они вышли нагруженными. Конечно, нагруженным вышел Драко. Он категорически отказался "дать подержать" Гермионе хотя бы одну книгу.

— Посидим где-нибудь? — спросил он.

— Пошли. Жарко. Хочется выпить чего-нибудь освежающего.

Они уже подходили к кафе, когда за спиной вдруг раздался низкий голос, который произнёс нараспев:

— Гермивона?

Гермиона замерла на месте, потом нерешительно обернулась. Может быть, ей послышалось?

Трудно было узнать Виктора Крама. Если что и осталось от него прежнего, так это орлиный нос, длинные чёрные волосы и пронзительные глаза. Он стал выше, перестал сутулиться, возмужал. Он смотрел на неё и улыбался.

Неожиданно для себя самой Гермиона вдруг всплеснула руками, ахнула и бросилась Краму на шею.

— Привет, привет! — Крам стиснул её лапищами и, смеясь, раскачивался из стороны в сторону. — А я думаю: ты или не ты?

За спиной послышался звук, как будто что-то тяжёлое упало на землю.

Крам выпустил Гермиону из объятий. Когда она обернулась, то успела увидеть, как Драко поднимает с мостовой связку книг. Крам подошёл к нему и протянул руку:

— Вы Драко Малфой, если я не ошибаюсь? Рад познакомиться.

Вот тут Гермиона опять почувствовала странное раздражение от мелькнувшего в голове слова "аристократизм".

Драко улыбнулся и протянул в ответ руку.

— Взаимно. Мы как раз шли с Гермионой вон в то кафе. Не хотите присоединиться?

— С удовольствием. Может быть, нам стоит перейти на "ты"? Странно как-то, ещё в школе виделись. К чему такие церемонии?

— Согласен.

Гермиона отметила про себя две вещи. Виктор усиленно занимался английским. Он говорил практически без акцента. И второе: она слишком хорошо знала такое вот выражение лица у Драко. Это спокойствие и вежливая заинтересованность могла обмануть кого угодно, но только не её. Это была всего лишь маска. Драко закрылся, и это Гермиону странно встревожило.

Они заняли столик на улице. Некоторое время обменивались незначащими фразами. Драко спросил о Дурмстранге, о том, чем Крам занимался после школы. Оказалось, что какое-то время он оставался в сборной Болгарии по квиддичу, но потом решил расстаться со спортом и подумать о чём-то более существенном в жизни. Крам расспрашивал Гермиону о Флёр, о семействе Уизли.

— Гермиона, — неожиданно сказал Драко. — Вы пока поговорите тут, мне ещё надо было в Гринготс зайти. Не будешь же ты меня там ждать. Право же, я скоро буду.

Когда он аппарировал, Гермиона недоумённо пожала плечами. Она точно знала, что ни в какой Гринготс Драко не собирался.

— Он твой парень? — неожиданно спросил Крам.

— Нет, что ты — просто близкий друг, — Гермиона изумлённо уставилась на Виктора.

— Да? А я, было, подумал, что он ревнует тебя. Но, конечно, он безупречно тактичен.

— Да уж, он такой, — Гермиона поймала себя на мысли, что эта фраза прозвучала у неё, как упрёк. — Друзья ведь тоже могут ревновать. Правда?

— Конечно, тем более, когда у тебя мало друзей, — ответил Крам.

— Виктор, ты чем собираешься заниматься в Англии? Ты, правда, решил жить здесь?

— Да. Мне предлагали работу в Министерстве, в отделе Международного сотрудничества. Но Министерство подождёт. Не хочу сразу впрягаться в бюрократическую работу. Хочется пожить спокойно, пообтесаться, привыкнуть к новой среде, — он улыбнулся. — Мне тут поступило интересное предложение из Хогвартса.

— Серьёзно? От Снейпа?

— Нет. От МакГонагалл. Но она же имеет право искать преподавателей, как заместитель директора, верно?

Нетрудно было догадаться, на какую должность приглашали Крама. Мадам Хуч неожиданно уволилась, выйдя замуж, чем повергла коллег в шок. Оказывается, у неё давно был роман по переписке с одним невыразимцем. Тот, в очередной раз выполз как-то на свет божий из подвалов Министерства, и вдруг решил, что ему срочно пора жениться.

— И ты согласишься работать в Хогвартсе? — спросила Гермиона.

— А почему бы нет?

— В самом деле, — засмеялась она. — Почему бы нет?

Площадь Гриммо, 12.

Чуть позже

Наконец-то Гарри выполз из постели. Совершенно не ожидая никого встретить в доме, он, как был в пижаме, босой прошлёпал на кухню и обнаружил там Драко.

Тот сидел за столом, в позе, которую впору было переносить на парадный фамильный портрет Малфоев. Гарри кашлянул, пожал плечами, с шуточным возмущением осмотрел себя самого с головы до ног, мол «что с меня взять-то». Драко улыбнулся и стряхнул пепел с сигареты.

— А ты чего куришь? — спросил Гарри, наливая себе воды, чувствуя себя дромадером и бактрианом вместе взятыми.

Джинни буквально пятнадцать минут назад аппарировала в Нору. И как женщины не падают после такого? Ну, то есть их ещё на что-то хватает… Гарри так и подмывало почесать затылок, раздумывая над этой мировой проблемой.

— А почему бы мне не покурить? — чуть нараспев спросил Драко.— Колдомедики мне не запрещают.

— Что-то случилось? — Гарри посмотрел на друга поверх стакана. — Гермиона уже в Нору отправилась?

Драко кивнул.

— Почему ты решил, что что-то случилось? — спросил он. — Ровным счётом ничего.

— Ой, да… А то я тебя не знаю.

— Мы просто кое-кого встретили в Косом переулке, вот и всё. Виктора Крама…

— А… А? А! — недоумение, вопрос и из серии «до меня дошло». — Он в Англии теперь?.. Извини, туплю…

Драко рассмеялся.

— Тебе простительно сейчас тупить.

— Да пошёл ты! — Гарри рассмеялся в ответ. — Это что? Легиллименция?

— Нет, — Драко тронул себя указательным пальцем за шею и вытянул палец в сторону Гарри. — Смажь. Твоя будущая тёща ничего не скажет, конечно, но будет дуться.

— А что там?

— Засос, — ответил Драко и расхохотался.

— Кончай ржать, Малфой! — с деланным возмущением ответил Гарри и пошёл в ванную.

Всё это хорошо отвлекало: дружеские подковырки, намечавшиеся расспросы. И голос на некоторое время переставал звучать в голове — такой странно тихий, не похожий на тот, что Гарри слышал раньше. Такие доверительные интонации, словно то, что говорилось, было предназначено только ему, Гарри.

Он вернулся на кухню.

— Что такого страшного в Краме? — продолжил он прерванный разговор. — Детское увлечение…

— Детскому увлечению не кидаются на шею при встрече…

Никаких распевных интонаций. Сказано спокойно и ровно.

— Брось, Драко. Была бы тут Джинни, она бы тебе объяснила, что как раз детскому-то увлечению и можно на шею кидаться. А вот тебя я совершенно не понимаю.

— Чего ты не понимаешь?

— Почему ты молчишь, вот чего.

— Боюсь, я не смогу тебе объяснить. Для этого нужно быть мной — чтобы понять… Пожалуй, главная причина в том, что я Малфой…

Драко посмотрел на Гарри и поспешил пояснить:

— Я не имею в виду, упаси Мерлин, то, что Гермиона магла. Нет. Просто мне кажется, что дружба — это большее, на что я вообще могу рассчитывать, учитывая…

— Не был бы ты ещё болен, дал бы я тебе как следует по мозгам, — Гарри выпил ещё один стакан воды.

— Охотно верю, — улыбнулся Драко. — А с тобой-то что?

Гарри встретился с другом взглядом.

Вздохнул. Драко было бесполезно врать.

— Ну… Да всё, как обычно. Очередной сон.

— О Лорде?

— О нём… родимом, — стакан глухо стукнул о столешницу. — Странный сон, очень странный… Описать будет непросто. Вроде бы мне год. Смешно, конечно, ощущать себя годовалым, сидящим в кроватке, но во сне я именно так себя и ощущал, думая и понимая при этом, как взрослый. И Лорд пришёл ко мне…

— Он хотел?.. — Драко осёкся.

— Нет, вовсе нет, — возразил Гарри. — Представляешь, он мне рассказывал сказку на ночь. О себе… Страшную, конечно. И выглядел он, как нормальный человек. Как будто он не переживал ту чудовищную трансформацию. Красивый мужик, лет этак около пятидесяти, ничего отталкивающего, седина в волосах даже. «Жил-был мальчик…» Страшно было то, что всё, что он говорил, было правдой. Я совершенно уверен, что там не было ни грамма лжи. Дамблдор нередко мне говорил, что каждый делает свой выбор сам. Это правда. Но тебе не кажется, что во многом этот выбор зависит от того, что человек получает от окружающих? Мы же не в вакууме формируемся, как люди.

— В общем-то, да, — кивнул Драко. — То, что во мне было хорошего, за что и я, и другие смогли зацепиться, всё это было заложено в меня Северусом. Если бы этого не было, не знаю, что бы со мной стало.

— Я тебе очень благодарен, что ты говоришь со мной об этом, — Гарри сел за стол и вытянул из пачки сигарету.

— А Северус?

— Он как-то, — Гарри замялся. — Я не хочу его расстраивать. Он как-то панически боится этих моих снов.

— Ты не преувеличиваешь насчёт панически?

— Пожалуй, что нет. Северус хочет, чтобы я закрывался. А мне почему-то важно понять, чего хочет от меня Том Реддл. Не Вольдеморт, а Том Реддл. Это всё так абсурдно…

— Что ты имеешь в виду?

— Да всю ситуацию. Это упорное умалчивание. Про Пожирателей регулярно пишут. Рита вон книжку про Альбуса наваяла. Мрак, конечно, полный…

— Думаешь, там враньё?

— Думаю, что, к сожалению, нет. Но одни и те же факты можно подать по-разному, согласись. Там столько яда, словно Альбус Рите чем-то лично насолил. Знаешь, каким бы он ни был, всё же он велик, и даже его недостатки следует подавать с пиететом. Мне так кажется. Потому что, чёрт возьми, есть масса, а есть отдельные личности, которые не боятся взять на себя труд что-то изменить, — предвидя возражение, Гарри упреждающе поднял руку.— Да, это другой вопрос: давали ли им на это полномочия. Но если посмотреть на ту же магическую политику — кому у нас делегировали полномочия за последнее время? Фаджу? Скримджеру? У меня вообще голова пухнет в последнее время от всех этих мыслей, если честно. Так… я отвлёкся… Так вот. Абсурдность в том, что фигуру Лорда усиленно замалчивают. Хотя по идее вот сейчас-то бы и писать о нём. Такое ощущение, что все боятся. До сих пор боятся. Ты понимаешь, о чём я?

Драко кивнул:

— Ты говоришь немного путано, но я понимаю. Боятся, потому что понимают свою ущербность во многих вопросах. Лорд на пустом месте не появляется. Какие бы личные мотивы ни были у Реддла, каким бы ни был он сам, за ним пошли, и пошли многие. Другое дело, что его методы оттолкнули, но это не значит, что сама идея не прельщала.

— Они боятся? Такое ощущение, что они боятся. Проблемы-то так и остались проблемами. Дабы не вводить в соблазн, лучше умалчивать — так, что ли? — Гарри начал кипятиться.

— Ты не горячись, — миролюбиво заметил Драко. — Мы начали ведь с Северуса. Он-то чего боится?

Гарри пожал плечами. Хотя и солгал этим своим жестом. Он прекрасно понимал, чего боится Северус. Он прекрасно понимал, что его интерес к Лорду опасен, но ничего не мог с собой поделать. Его связь с Реддлом не только не стала слабее, после гибели того, но и странно упрочилась.

Вечер. Нора

Миссис Уизли носилась с утра по дому, по саду, по двору. Хотя причин особых у неё на это не было. Не было реальных причин: торжество обещало быть не намного превосходящим семейные праздники Уизли по масштабам. Их с Артуром юбилей был куда более впечатляющим по числу гостей, и по потраченным усилиям. Но это же был День рождения Гарри.

Молли Уизли была поистине золотой женщиной, несмотря на все свои недостатки. Гарри ожидала Нора — знакомая с детства, привычная. Место, где ему было всегда хорошо. Деньги, которые он силой вручил миссис Уизли, были потрачены с умом, но не бросались в глаза. Конечно, столы были новые, сад приведён в порядок. Мучиться с приготовлением праздничного ужина миссис Уизли тоже было не нужно: нанятая команда эльфов с утра корпела на кухне. Хозяйке оставалось только осуществлять над ними бдительный контроль.

Приглашения были разосланы. Конечно, на дни рождения приходят те, кому это нужно, точнее — кому нужен «новорожденный», но прежние дни рождения Гарри носили несколько подпольный характер, поэтому, помимо тех, кого приглашать было не нужно в принципе, кое-кому были посланы открытки.

Естественно, весь преподавательский состав Хогвартса на Дне рождения в принципе присутствовать не мог. Минерва ожидалась лишь ненадолго — у неё было масса дел, день-то будний. Некоторые вообще в стране отсутствовали: профессор Спраут, к примеру, блуждала где-то в Амазонии в поисках редких растений. Были приглашены бывшие однокашники Гарри, которые школу уже закончили: Симус, Ли Джордан…

Гости стали прибывать часов с пяти — основная масса. Гарри в новой парадной мантии выслушивал поздравления со стоическим терпением, ожидая, когда же закончится обязательная торжественная часть. Появление близнецов Уизли стало для него глотком свежего воздуха: те его вначале чем-то оглушили, потом его ударило чем-то наподобие тока, потом его чем-то потравили и у него выросли рога, но после того как Джинни наградила обоих мощным летучемышиным сглазом, рога исчезли, и всё пришло в норму. После этого речи и рукопожатия быстро сошли на нет.

Потом Гарри сидел за столом рядом с Джинни с одной стороны и будущей тёщей — с другой. Он смотрел на собравшихся гостей, отвечал на вопросы, слушал тосты, сам что-то говорил в ответ. Отмечая какие-то вещи, вроде расстроенного, но не показывающего вида Драко и оживлённо болтающей с Полумной Гермионы, которая на Драко не смотрела, он откладывал всё в память, обещая себе разобраться в ситуации, но потом, завтра, послезавтра… Он был, пожалуй, счастлив сейчас, хотя такое спокойствие, сродни лёгкому отупению человека, лежащего на травке и греющемуся на солнышке, он не любил, или не умел ценить. Одна только зудящая нота беспокойства мешала: прошло уже два часа, а Северуса всё не было. Когда появилась Шицзуки, Гарри бросился к ней навстречу чуть ли не с распростёртыми объятиями. Та, хорошо понимая причину, поспешила его успокоить:

— Не волнуйтесь, Гарри-сан, его задержали дела. Он уже и сам переживает, что опаздывает. Позже он будет.

Гарри не только не успокоился, но с ещё большим нетерпением стал считать минуты, которые начали растягиваться, как резиновые.

Хогвартс, тот же вечер

— Всё хорошо, сенсей, — Шицу массировала плечи Северуса. — Не нужно так волноваться.

Стол был завален грудой пергаментов. Это было похоже на всемирный заговор: все инстанции разом решили обрушить на новоиспечённого директора бесконечные депеши в связи с новым учебным годом.

Шицзуки явилась вовремя. Снейп уже поднимал палочку, с явным намерением угостить летящую к балкону министерскую сову каким-нибудь простительным, но от того не менее чувствительным заклятием.

Втиснув ему в руки стакан воды с добавленным туда бренди, она быстро рассортировала письма в две кучи: те, что требовали немедленного ответа, с пометкой «срочно», и те, которые могли и подождать.

— Ну вот, видите, — он указала на первую гору, — их не так много.

— Шицу, я не ребёнок, — проворчал Снейп, тем не менее откинувшись назад на стуле и прикрыв глаза. Пальцы у лисы были сильными.

— Конечно, вы не ребёнок. Помочь вам с письмами?

— Эмм… Нет, пожалуй. Отправляйтесь в Нору и предупредите, пожалуйста, Гарри.

Пальцы были почти прозрачными и казались холодными, но на ощупь и на поцелуй оказывались горячими.

— Хорошо, Северус, — такими же горячими были губы, висок ещё долго ощущал их прикосновение.

Щицзуки воспользовалась порталом и исчезла. Снейп остался один.

Он с ненавистью посмотрел на бумаги.

Пересел за стол и начал работать.

Через час он взглянул на часы и проклял всё на свете. Их нельзя было оставлять на ночь, эти бумаги. Было и, правда, такое ощущение что их, как нарочно, прислали именно сегодня. Хотя, конечно, это была всего лишь паранойя. Конец месяца, и бюрократы начинают шевелиться, вспоминая, что работать тоже нужно.

Ещё два пергамента в сторону. Ещё две справки, ещё два списка… Справки, списки, счета, реквизиты, расписания, списки, справки, счета… А это что?

Штемпель Азкабана. Проверено цензурой.

Этот конверт просто слипся с другим, и Шицу его не заметила.

Снейп быстро вскрыл письмо.

Здравствуй!

Я получил твоё письмо, и мне позволили тебе ответить. Тебе не стоит тревожиться обо мне. Жизнь развела нас, пойми. Мы умудрялись сохранять отношения, даже несмотря на идейные разногласия. Теперь же жизнь сама расставляет всё по своим местам. Я остаюсь в твоём прошлом, а тебе надо смотреть в будущее. Так же, как и Драко.

За него я спокоен, хотя, как ты понимаешь, я представлял себе его жизнь совсем другой. Но мальчик сделал свой выбор. Я не упрекаю его и не отрекаюсь от него. Но чем меньше он будет обо мне думать, тем лучше. У него есть ты, и, думаю, это с лихвой компенсирует моё отсутствие в его жизни. Можно подумать, что присутствие играло хоть какую-то роль.

Прошу тебя, Северус, не хлопочи обо мне и не тревожься. Живи своей жизнью. Говорят, что о мёртвых принято вспоминать хорошо. Может быть, для нас с тобой будет лучше, если ты будешь думать обо мне, как об умершем.

Удачи тебе на твоём новом поприще.

Люциус.

— Идиот, — прошептал Снейп, проводя ладонью по лицу. — Какой же ты идиот, Люций…

Нора. Спустя два часа

Гарри стоял у ограды сада и курил. Курил он редко, а сейчас у него тлела в руке какая-то подозрительная сигарета, которую ему всучил Фред.

Гарри смотрел на дорогу, словно это могло что-то означать.

Но маги не ходят пешком по дорогам, тем более по едва видимым в сумерках.

Маги аппарируют, пользуются порталами… Ничего, кроме воплей сверчков в траве и доносящихся с лужайки голосов, Гарри не слышал.

Даже слабый шорох за спиной не привлёк его внимание.

— Ты почему здесь один? — спросил тихий голос, и Гарри выронил тлеющий окурок.

Через мгновение он стискивал Северуса в объятиях.

Тот крепко обнимал его, от его мантии пахло табаком и немного виски.

— Ты выпил? — Гарри поднял глаза на уставшее лицо Снейпа. — Что-то случилось?

— Нет, дорогой, я просто устал очень. Это был тайный заговор против директора школы.

Расслабленный от виски и лишённый обычной сдержанности, Снейп погладил растрёпанную шевелюру Гарри и поцеловал его лоб. Потом опять обнял немного неловкими после алкоголя руками и покачал из стороны в сторону.

Гарри издал долгий счастливый вздох.

— Пойдём ко всем, отец? — предложил он. — А то я последний час только и делаю, что порчу гостям настроение.

— Пойдём, — Снейп обнял его за плечи и повёл в сторону лужайки. — Тебе кто такую сигарету дал? Кто-то из Уизли, конечно? Сейчас я им устрою травологию…Будет им Cannabis sativa, Cannabis indica и Cannabis ruderalis…

Гарри только смеялся, путаясь в высокой траве, по которой они почему-то брели, оставив в стороне тропинку.

Ночь с 30 на 31 июля 1998 года

Гарри не мог точно сказать — такой ли была его детская в доме, что в Годриковой Лощине, но во сне он очень ясно видел все детали — даже узор на обоях: смешные зверьки, кувыркающиеся на травке. Странно ощущать себя, сидящим в детской кроватке, хотя видел себя Гарри словно со стороны, словно он висел где-то за затылком мальчика, но понимал, что вот он — сам, собственной персоной.

Во сне наступил уже поздний вечер, в комнате горели лампы, а за окном было темно.

Потом раздались шаги, но Гарри не испугался.

И вошёл человек, и сел у кроватки.

Он не смотрел на Гарри, он смотрел куда-то в одну точку — лицо его было повёрнуто к окну, но он ничего не мог бы видеть, кроме своего отражения в оконном стекле.

Человек этот был спокоен и отрешён от всего. Гарри понимал, кто это, но тот Гарри, что был ребёнком, ничуть не боялся, а смотрел на «дядю» и что-то лопотал.

Лицо Реддла напоминало лицо человека, который от всего смертельно устал, и голос его звучал так же — устало. Это не был тот высокий, холодный, словно металлический голос, который пронзал всё тело слышавшего его дрожью. Это был тихий, довольно приятного тембра голос, но звучал он отрешённо, и слова произносились почти без выражения:

— Жил один мальчик. Красивый и умный. И он уж точно не был добрым. Родителей у него не было, и он жил в приюте для сирот. Конечно, о нём заботились, но лишь в той мере, с какой заботились об остальных детях, таких же, как он, а не потому, что он просто есть.

Как это часто бывает в снах, причины того, что Реддл вдруг заговорил сам с собой, но при этом словно обращаясь к Гарри, причины этого были непонятны: просто один кадр вдруг сменился другим.

— Когда этот мальчик стал осознавать себя, как это обычно бывает у детей, он увидел, что к нему все относятся по-особенному. Его боятся. Он никогда не болел и не плакал — не умел. Когда он подходил к детям, играющим или просто болтающим ни о чём, они замолкали и смотрели на него, или спрашивали: "Что тебе нужно, Том?" И больше ничего. Мальчик уходил. Сначала ему было обидно, он всё хотел понять, почему его боятся. Потом он стал понимать, что он не такой, как все. Например, он мог разговаривать со змеями. Но никто вокруг этого не умел, и мальчик иногда думал, что, возможно, он просто сумасшедший. Ведь никто не умеет того, что умеет он. А что если ему всё это только кажется? Однажды он узнал, что таких странных людей обычно отправляют в клиники для умалишённых. И он стал бояться. И чем больше он боялся, тем больше он ненавидел: себя, других, мир, судьбу — иногда он даже сам не мог понять, что именно он ненавидит. Он стал мстить — какая разница, думал он: всё равно запрут, уже и врачам стали показывать. Какая разница, считать себя Наполеоном или разговаривать со змеями?

Потом Гарри, думая об этом месте в своём сне, вспомнил, что он видел в думотводе Дамблдора, когда тот показывал своё воспоминание о посещении Тома в приюте. Как тот напрягся, почти испугался, услышав слово «профессор», думая, что речь идёт о враче.

И в самом деле, речь Реддла закономерно перешла именно на этот эпизод:

— Однажды в приют пришёл странный человек, с большой рыжей бородой и длинными рыжими волосами. И он сказал мальчику, что тот не сумасшедший, а просто волшебник. Он доказал, что говорит правду, и мальчик поверил ему. Он уже привык быть в одиночестве, со всем справляться самостоятельно. Но ему вдруг захотелось произвести впечатление на своего будущего учителя, и он рассказал, что умеет делать. И чем больше он говорил, тем яснее он видел, что этот человек — не боится, а просто осуждает его.

Мальчик поступил в Хогвартс, он узнал многое от своих учителей, но ещё больше он узнал сам.

В том мире, где он жил раньше, шла война, и обыкновенные люди убивали друг друга с редкостной жестокостью, они разрушали свой мир. А в его новом мире всё было по-прежнему. И он не мог понять, почему такие могущественные маги не могут прекратить всё это, почему не вмешиваются?

Мальчик по-прежнему никого не любил, но он научился уловлять людские сердца и использовать чужие слабости в своих целях. Он решил, что вырастет могущественным магом, самым сильным, и он вернёт волшебникам власть над миром, и он докажет одному упрямому магу, что тот был неправ. И любовь совершенно не при чём — от неё одна боль, и больше ничего. Главное — трезвый рассудок и расчёт. А маг всё твердил ему о любви, и что это за великая сила, и мальчик, даже не мальчик уже, а юноша, не понимал, о чём тот говорит. Он — такой могущественный маг — не мог не знать, что был нужен своему ученику, что все успехи того — это была лишь попытка доказать, что он чего-то стоит. И юноше хотелось закричать: "Покажи мне эту любовь! Научи меня любить — я не умею!"

Бесстрастные интонации неожиданно сменились другими: в них чувствовалось какое-то тоскливое недоумение:

— А потом юноша научился искусству убивать. Он научился этому, чтобы победить свой главный страх — страх смерти. Ведь даже мать бросила его одного, она выбрала смерть — значит, смерть она любила больше. И мальчик назвал себя новым именем, он составил его из букв своего настоящего, и оно означало "Полёт смерти". Он вызвал к жизни нового себя — такого, какого бы, как ему казалось, любила бы его мать.

На это месте Гарри не выдержал, заметался во сне и проснулся в холодном поту. Потому что Лорд повернул к нему лицо: его глаза стали приобретать тот зловещий красный оттенок, который окончательно появился на радужке примерно к тому времени, когда Лорд пытался получить место в Хогвартсе. Радужка покраснела, потом эта краснота разлилась по всему глазному яблоку, потом оба вдруг лопнули, и глаза стали вытекать, сползая кровавыми дорожками по щекам Реддла, оставляя после себя пустые черепные ямки.