Tied for Last / Нити привязанностей (гет)

Несмотря на то, что Гермиона бежала со всех ног, казалось, прошла целая вечность, прежде чем она добралась до Выручай-комнаты. Коридоры Хогвартса были пустынны, и по дороге ей никто не встретился.

Зря я тогда не послушала Абраксаса.

Однако прямо сейчас она больше не могла плакать. Все эмоции и телесные ощущения исчезли. Она чувствовала себя… выжатой. Вымотанной. Высосанной до последней капли.

С грохотом захлопнув за собой дверь, Гермиона окинула взглядом тянувшиеся вдоль стен стеллажи с книгами. На этот раз обстановка в Выручай-комнате была один в один как во времена их занятий ОД.

Да. То, что нужно. Здесь-то ей и следовало проводить все свое свободное время. А не заниматься налаживанием социальных связей в загробном мире.

Мне нужно перо. И перо тут же нашлось на ближайшей полке. Взглянув на источавшие мягкий свет светильники, Гермиона опустилась на одно из пестрых кресел-мешков и вывела на своем левом предплечье: «Гарри Поттер, на Земле, прячется внутри дымохода в гриффиндорской гостиной. Рон Уизли прячется там же, под третьей плитой, если считать от портретного проема». Легонько подув на чернила, чтобы они поскорее высохли, она достала волшебную палочку и уверенно направила ее кончик на себя:

— Обливиэйт.

Гермиона моргнула. Что именно она только что стерла из собственной памяти? Вспомнить не получалось… да это было и неважно, ведь она по-прежнему была здесь. В Выручай-комнате. Вместо того, чтобы уже быть на полпути обратно на Землю. И хотя она могла поклясться в том, что внутри нее что-то… крепнет, непонятным чувством сдавливая грудь… она все еще была здесь. А не на Земле. Здесь.

От нахлынувшей на нее безысходности на глаза Гермионе навернулись слезы, и она смахнула их рукавом. Выведенные чернилами на внутренней стороне руки слова невольно привлекли ее внимание.

Пробежав глазами написанное, Гермиона почувствовала, как на нее накатывает облегчение. Слава богу я додумалась записать это… Убедившись, что она все верно запомнила, Гермиона стерла написанное и, свернувшись клубочком в своем кресле-мешке, наконец, дала волю слезам.

* * *

Гермиона не знала, как долго она уже здесь находилась, но ни есть, ни пить ей совершенно не хотелось. К тому же, всякий раз, когда она хотя бы на минуту отвлекалась от своих исследований, ее сердце начинало невыносимо болеть, так что в итоге Гермиона совсем прекратила делать перерывы.

Вспомнив в какой-то момент про свою книгу о Рунических заклинаниях и тут же заметив ее на соседнем стеллаже, Гермиона всего за несколько часов прочла увесистый том от корки до корки. После чего достала волшебную палочку и, взглянув на появившийся перед ней тренировочный манекен, отлистала книгу обратно к самому первому разделу.

Атакующее ведовство.

Первое же заклинание, которое она решила испробовать, — желтый состоящий из рун треугольник — со свистом пронеслось в воздухе и с оглушительным грохотом разнесло куклу в щепки. Пару секунд не ожидавшая такой мощи Гермиона ошеломленно таращилась на учиненный ею разгром, смакуя растекающееся внутри нее удовлетворение, а затем вдруг без сознания рухнула на пол.

Очнувшись, она с удвоенным рвением опробовала ещё восемь атакующих заклятий, падая без чувств после каждого из них, приходя в себя и вновь все начиная с начала. С ее телом начали происходить странные вещи. Вещи, которые наверняка ощущались бы гораздо болезненнее, будь она в более… восприимчивом состоянии, нежели теперь. Так, например, два ногтя у неё на руке почернели и сошли, вынудив ее изрядно повозиться с их восстановлением, глазные капилляры полопались, зубы пожелтели, а из носа то и дело шла кровь. Тем не менее Гермиона, казалось, не придавала особого внимания происходившим с ее телом изменениям. Еле держась на ставших ватными ногах, она продолжала отрабатывать заклинания, ибо все, что в этот миг имело значение — это овладеть этой магией, научиться ее полностью контролировать, научиться всему, научиться контролировать всё…

И странное дело… после очередного заклятия, росчерком красного луча снесшего манекену голову с плеч… лишь легкое головокружение… Она покачнулась, ощущая слабость, но вместе с тем чувствуя… что может продолжать.

Обнаружив на стеллажах еще одну книгу о магии рун, на этот раз посвященную исключительно теоретической стороне вопроса, Гермиона проглотила ее целиком буквально за час.

Выяснилось, что, как и в случае с ядами, посредством многократного применения и регулярной потери энергии у человека со временем могла выработаться устойчивость к Руническим заклинаниям…

И лютая жажда обуяла Гермиону. Жажда этой силы, власти, получить которую она желала во что бы то ни стало.

Она пробовала все новые и новые заклинания, снова и снова теряя сознание после каждого из них, пока наконец и правда не отметила некоторый наметившийся в ее состоянии прогресс. При этом ей все так же приходилось ликвидировать последствия разрушительных процессов, происходящих с ее телом: ногти один за другим отваливались, зубы выпадали, волосы стремительно редели… Но Гермиона лишь равнодушно заменяла их при помощи магии. Потому что все это было неважно. Только сила имела значение. Могущество. Стойкость. Любой ценой.

Да.

Теперь она была сильнее. Теперь ей уже никто не сможет причинить боль, ведь помимо атакующих заклятий, она разобрала в книге Альбуса еще и весь раздел о защитной магии… Теперь больше ни у кого не было ни малейшего шанса прорваться сквозь ее оборону. Никогда. Никоим образом.

И в то же время, стоило Гермионе подумать об этом, как перед ее внутренним взором немедленно встал образ улыбающегося Тома Риддла. Сдавленно застонав от ярости, Гермиона прижалась лбом к книжной полке. Ах, если бы у нее достало воли просто взять и стереть Обливиэйтом из памяти все, что с ним связано… если бы только ей этого действительно хотелось…

Гермиона снова с головой погрузилась в Руническую магию. Магию можно было контролировать. Магия была податлива, послушна ее воле. Благодаря палочке… Благодаря волшебной палочке, у нее была сила. Сила, дающая возможность определять, что и как будет. Сила, которая ни за что и никогда не причинит ей зла. Она бы никогда так с ней не поступила. Только не ее самый близкий друг, единственный человек, в ком она может быть абсолютно уверена, кто не предаст, не умрет и не покинет ее — она сама.

* * *

Сказать, что Абраксас Малфой был серьезно обеспокоен, было не сказать ничего. Вот уже шесть дней, как никто не видел Гермиону Грейнджер, и все, что Абраксасу удалось разузнать, — это то, что ее исчезновение не было связано с переходом в другой мир. Во всяком случае это было единственное разъяснение, которое Риддл удосужился дать ему и всем остальным.

— Ты в этом…?

— Да, уверен.

Если Риддл и раньше не отличался особой разговорчивостью, то теперь, казалось, и вовсе дал обет молчания. Глядя на чернеющие, точно фингалы, у него под глазами круги, Абраксас терялся в догадках, чем именно Риддл занимался эти последние несколько дней и ночей. Он по-прежнему являлся на все приемы пищи, однако, неизменно оставался безучастным ко всему, что происходило вокруг. Большинство задаваемых Малфоем вопросов он просто-напросто игнорировал, а на те, что касались непосредственно Гермионы, словно на автомате, отвечал всегда одно и то же: «Все, что я знаю, — это то, что она не перешла в другой мир», «Да, я в этом уверен», «Нет, я не знаю, где она».

Занятия в Дуэльном клубе возобновились, но полностью отвлечься на них Абраксасу было сложно. Слишком уж ему бросалось в глаза зомби-подобное состояние Риддла и отсутствие Гермионы.

И, похоже, что не ему одному, потому что как-то раз во время обеда к сидящему за слизеринским столом Абраксасу подошли две гриффиндорки.

— Э-э-э, привет, — неуверенно произнес он.

— Привет, — безмятежно отозвалась девушка с короткими каштановыми волосами и голубыми глазами. Стоящая справа от нее брюнетка молчала и лишь буравила Абраксаса суровым взглядом, несмотря на то что в данный момент он не делал ровным счетом ничего предосудительного.

— Я могу вам чем-то помочь? — после секундного колебания спросил он.

— Ты можешь сказать нам, куда исчезла Гермиона Грейнджер, — ответила вторая гриффиндорка. — Меня зовут Минерва Макгонагалл. А это Миранда Гуссокл. Мы обе крайне обеспокоены отсутствием мисс Грейнджер и хотели бы узнать, где она сейчас и что с ней стало.

— Я надеюсь, что она в порядке, — тихо произнесла Миранда. — Мы так и не успели поговорить с ней, и я буду просто ужасно себя чувствовать, если она исчезла.

Абраксас сглотнул и встал из-за стола.

— Думаю, вам стоит пойти вместе со мной. Можете также позвать всех тех, кому, по вашему мнению, небезразлична судьба Гермионы.

Четверть часа спустя в указанном кабинете, помимо самого Абраксаса, собрались Герпий, Ревеленд, Макгонагалл, Миранда, Годрик Гриффиндор, Альбус Дамблдор, Каталина Лайтфут, Мунго Бонам и Джаред Пиппин.

— Ну надо же, какая пестрая палитра подобралась, — пробормотал себе под нос Абраксас, обводя взглядом всех присутствующих. — Так, народ! — повысив голос, обратился он к ним. — Правда в том, что я и сам понятия не имею, где сейчас находится Гермиона Грейнджер, а единственный человек, который может знать ответ на этот вопрос, отказывается говорить. И да, речь о Томе Риддле.

От этой новости лица собравшихся разом помрачнели.

— Может, как-нибудь выудить из него эту информацию? — с негодованием в голосе предложил Годрик. — Вдруг этот козел запер ее в каком-нибудь подвале? Мы просто обязаны заставить его говорить.

— Не выйдет, — вздохнул Абраксас. — Риддл расскажет, только если сам захочет. А это навряд ли. Честно говоря, в последние дни он ведет себя довольно странно.

— Я думала, для него это норма, — выгнув бровь, отозвалась Каталина.

— Вообще-то, — спокойно выдерживая ее взгляд, с воодушевлением начал Абраксас, — не совсем. Вот уже неделя, он все время молчит, и разговорить его можно, лишь задав вопрос о Гермионе. Он ходит по замку с таким видом, словно обнаружил у себя в шкафу Кровавого Барона, и отказывается объяснять, какого черта с ним творится.

Альбус вздохнул.

— Лично мне в данный момент состояние Риддла внушает куда меньше беспокойства, чем остутствие Гермионы. Предлагаю разделиться и прочесать замок и окрестности, чтобы найти ее.

— Какое внезапное рвение со стороны человека, который не разговаривал с ней вот уже целый месяц, — с совершенно несвойственной ему враждебностью в голосе заметил Герпий, отчего Годрик тут же с раздражением на него воззрился.

— Да угомонитесь вы уже, — устало одернул их Абраксас. — Я лишь хочу снова увидеть Гермиону и убедиться, что она в порядке, а не плутает где-то в Запретном лесу или лежит скованная заклятием на дне озера. Почему мы просто не можем… я не знаю… сотрудничать?

Все одобрительно закивали.

— Мда, — пробормотал Годрик, — вот уж не думал, что она может ухитриться потеряться в Хогвартсе…

— Она не потерялась, — тихо проронил Мунго. — Она не хочет, чтобы ее нашли.

Все с удивлением на него уставились, но он только пожал плечами.

— Да, Гермиона слишком умна, чтобы потеряться, — поддакнул Джаред, обменявшись с Мунго взглядами. — Что бы она сейчас ни делала, думаю, будет разумно полагать, что делает она это абсолютно сознательно.

— Или это Риддл с ней что-то сделал, — мрачно пробурчал Годрик. В комнате повисла тишина. Все молчали, тщетно ища аргументы, которые позволили бы им с уверенностью отмести эту версию.

— Так, ладно, — наконец раздался строгий голос Макгонагалл. — Давайте разбиваться на пары и начинать поиски.

* * *

Том Риддл неподвижно лежал в постели. На протяжении последних шести дней это было, пожалуй, его основное времяпрепровождение. Всю эту неделю он почти ничего не делал и почти ни о чем не думал. Потому что размышления причиняли боль. Размышления неизбежно сводились к ней. К ее последним словам. К осознанию того, насколько нелогичным было его поведение. К странному ощущению, которое при этом всякий раз его охватывало. Как будто он, оступившись на обледенелом склоне, скользит куда-то вниз, все ближе и ближе к краю бездонной пропасти какого-то прежде неведомого ему чувства. И хотя он не знал, что именно оно собой представляет, желания это выяснять у него не было.

Поэтому он так и продолжал лежать, вперив невидящий взгляд в балдахин и мысленно разрешая себе фиксировать лишь то, что в этот самый момент он был один.

Он больше не чувствовал чужого тепла в своих объятиях.

Не чувствовал чужой ладошки, нежно прижатой к его щеке.

Чужие губы больше не касались его губ.

Всего лишь простая констатация факта. Факты принадлежали области разума. Факты не были подвержены эмоциям. Он не был подвержен эмоциям.

Ему было страшно даже просто повернуть голову, чтобы посмотреть по сторонам. Страшно наткнуться взглядом на что-то, что могло напомнить ему о ней. Риддл не мог этого допустить.

И вместе с тем, он точно ощущал внутри себя действие какой-то непреодолимой тяги. Как будто что-то внутри него отчаянно рвалось вверх, сопротивляясь неподвижности и побуждая подняться с постели.

Но он не мог. Он был разбит. Морально и физически. Слишком обессилен, чтобы полностью отдавать себе в этом отчет, чтобы анализировать, или хотя бы просто бездумно поддаться и следовать этому порыву.

* * *

Взмахнув палочкой, Гермиона Грейнджер с трудом перевела дыхание. Это было уже шестое подряд Руническое заклинание. И никакой слабости. Никаких обмороков. Никаких побочных эффектов.

Мрачная улыбка проступила на ее губах при виде распластавшегося на полу тренировочного манекена. Гермиона знала, что будь на его месте живой человек, заклинание бы полностью его обездвижило. Эффект поистине впечатляющий.

Невербальные заклинания Гермионы градом сыпались на бедную куклу. Но среди них не было ни одного темномагического. Нет. Никакой Темной магии. Она прекрасно могла обойтись без нее и без всего, что носило пусть даже легкий, еле заметный след его влияния. Того-Кого-Нельзя-Называть. Сами-Знаете-Кого. И нет, его имя больше не внушало ей страх… Теперь она отказывалась его называть, потому что даже мысленно не желала мараться о скверну чего-то столь презренного, столь вероломного…

Словно надеясь вытеснить из головы эти невеселые мысли, Гермиона поднесла маленькую желтую книгу еще ближе к лицу, а другой рукой с зажатой в ней палочкой начала выводить узоры заклинаний.

Чары неподвижности. Чары, позволяющие контролировать тело другого человека.

Резкий выпад древка вперед, и тренировочная кукла тут же приняла сидячее положение. Поворот палочки, и, описав в воздухе не слишком симметричный круг, манекен беспомощно рухнул на пол, беспорядочной грудой неподвижно лежа посреди комнаты. Новый взмах палочки, и вот он уже снова на ногах, готовый к очередному испытанию. Гермиона искренне надеялась, что у манекена отсутствуют нервные окончания, потому что в противном случае за все эти зверства ее наверняка бы приговорили к пожизненному в Азкабане.

* * *

Альбус и Годрик осматривали подземелья.

— С чего мы вдруг вообще решили принять во всем этом участие? — бурчал Годрик. — Этот Герпий верно сказал, мы с ней уже целый месяц не разговаривали.

— Если бы нам действительно было на нее плевать, никакого конфликта не было бы в принципе, — ответил Альбус. — Просто признай, что где-то в глубине души, Годрик, ты все же переживал за ее безопасность.

— Не знаю, большую часть времени я, скорее, был зол на нее, — протянул Годрик. — Но знаешь, что странно, дружище? Я больше не чувствую этой злости.

— Это часть процесса заживления, — тихо сказал Альбус, обнадеживающе кладя руку Годрику на плечо. — Я перестал сердиться на нее уже довольно давно, однако, полагая, что ей без нас лучше, решил ничего не предпринимать. Несмотря на то, что мои подозрения относительно Риддла никуда не делись. 

— Ага, он стопудово злой, — просто ответил Годрик. — Пошли искать дальше.

* * *

— Без животных атмосфера у этого места совсем другая, — заметила Миранда, рассеянно разглядывая стволы и кроны деревьев.

Ревеленд согласно кивнул.

— Правда, здесь есть фестралы.

— Неужели? — глаза Миранды округлились от удивления. — Ну, ничего себе. Но как, интересно, такое возможно?

Шагавшая где-то впереди них Макгонагалл громко позвала: «Гермиона?», но залитая солнечным светом чаща откликнулась на ее зов лишь эхом.

— Я и сам не вполне понимаю, — ответил Ревеленд, оглядываясь по сторонам. — Но они довольно жутковатые.

— Да, точно, — закивала Миранда. — Хотя они и в половину не такие странные, как другие животные их вида — кожидрифы.

— Я… э-э-э… никогда о них не слышал, — нахмурился Ревеленд.

Миранда вздохнула.

— Порой у меня складывается впечатление, что никто не уделяет изучению магических животных должного времени.

— Видите что-нибудь необычное? — оглянувшись, спросила у них Макгонагалл.

— Нет, — отозвалась Миранда, — только фестрала.

При виде темного силуэта, вырисовывающегося на фоне деревьев, Макгонагалл невольно сделала шаг назад. Тем более, что фестрал этот выглядел не совсем обычно.

В отличие от своих зловещих на вид земных собратьев, больше напоминавших лошадиные скелеты, этот фестрал был хорошо откормленным, с отливающей здоровым блеском кожей и гладкими перепонками кожистых крыльев. Темные, вместо молочно-белых и лишенных зрачков, глаза взирали на мир с какой-то почти человеческой осознанностью.

— О, привет, — безмятежно приветствовала его Миранда. — Ты случайно не знаешь, где сейчас находится Гермиона Грейнджер?

Легонько фыркнув, фестрал мотнул головой, как бы давая понять, чтобы они шли за ним. Глядя на тут же последовавшую за ним Миранду, Ревеленд и Макгонагалл обменялись обеспокоенными взглядами.

— Он просто ведет нас обратно к замку, — тихо заметил спустя какое-то время Ревеленд, на что Макгонагалл лишь вздохнула.

— Что ж, полагаю, на этом все. Где будем искать дальше? — Однако остановившийся на опушке леса фестрал вновь устремил на них свой таинственный взгляд.

Из тени деревьев вышли двое других крылатых коней, не менее ухоженных, чем первый.

— Думаю, они приглашают нас сесть верхом, — на этот раз с некоторым беспокойством в голосе предположила Миранда. — Но я даже не знаю… Высота — это не мое…

Но Макгонагалл уже забиралась на спину ближайшего к ней фестрала, и Миранде с Ревелендом ничего не оставалось, кроме как последовать ее примеру, хоть и без особого энтузиазма.

— Вам известно местонахождение мисс Грейнджер? — обратилась к фестралам Макгонагалл, и те, как по команде, взмыли в воздух.

Не слишком плавный полет продлился недолго. То и дело обгоняя друг друга, точно притягиваемые невидимым магнитом, трое фестралов летели к Хогвартсу. Побледневшая Миранда сидела, вцепившись мертвой хваткой в гриву своего коня. Увидев впереди каменную стену, которая с каждой секундой становилась все ближе и ближе, она крепко зажмурилась. Однако замедлившиеся в самый последний момент фестралы, лишь часто заработали своими серпообразными крыльями и относительно неподвижно зависли в воздухе вровень с одним из окон замка.

Отворив его, Макгонагалл распахнула створки настежь и проворно залезла внутрь. Затем помогла бледной как смерть Миранде перебраться со спины фестрала на подоконник. Ревеленд ловко скользнул следом.

— Спасибо, — поблагодарила фестралов Макгонагалл, но те были уже далеко.

Заслышав шаги, Ревеленд обернулся. К ним спешили Мунго и Джаред.

— Вот те на, а я думал, что вы трое осматриваете Запретный лес! — удивленно воскликнул Пиппин.

— Нас привели сюда фестралы, — тихо ответила Миранда, окидывая взглядом коридор, в котором они находились. — Было так странно видеть их такими. Совсем не похожими на обычных фестралов.

— Интересно, почему они доставили вас именно сюда, — нахмурившись, спросил подошедший Мунго.

Макгонагалл огляделась, и взгляд ее упал на гобелен, украшавший одну из стен. Гобелен с изображением Варнавы Вздрюченного.

— Это случайно не восьмой этаж? — поинтересовалась она с видом человека, на которого снизошло озарение.

Получив от Джареда утвердительный кивок, она приблизилась к противоположной от гобелена стене и начала расхаживать перед ней взад и вперед.

Миранда ахнула. В стене появилась маленькая деревянная дверь.

Постучав в нее, Макгонагалл спросила громким, чуть резковатым голосом:

— Можно войти?

* * *

Гермиона оторвала взгляд от книги. Кто-то стучал в дверь.

Будучи уверенной в том, что никому не придет в голову ее разыскивать, она как-то даже и не подумала просить у Выручай-комнаты сделать так, чтобы ее было невозможно найти.

Кто бы это мог быть? Решительный голос явно принадлежал женщине и казался очень знакомым…

Захлопнув книгу о Рунических заклинаниях, Гермиона поднялась из кресла-мешка, невольно задумавшись о том, сколько сейчас было времени. Она уже давно потеряла ему счет и точно не знала, сколько дней провела здесь, что, впрочем, не слишком ее волновало…

Повинуясь взмаху ее палочки, дверь распахнулась.

Увидев на пороге пятерых человек, трое из которых не разговаривали с ней весь последний месяц, Гермиона удивленно моргнула.

— Привет, —выдавила она точно заржавевшим голосом. Все-таки с тех пор, как она произносила вслух что-то кроме заклинаний, прошло уже немало времени.

Макгонагалл и остальным хватило лишь одного взгляда на Гермиону Грейнджер, чтобы сразу понять: дело плохо. Расставив ноги на ширине плеч и крепко сжимая в правой руке волшебную палочку, Гермиона стояла, как будто готовая в любую секунду ринуться в бой. Ее осунувшееся и утратившее здоровый цвет лицо не выражало ровным счетом ничего. Налитые кровью глаза были чуть прищурены, а волосы всклокочены настолько, что больше напоминали воронье гнездо.

— Грейнджер, вы чем тут занимаетесь? — резко спросила Макгонагалл. — Вы хоть представляете, сколько времени уже здесь находитесь?

— Нет, — с полным безразличием в голосе отозвалась Гермиона.

— Шесть дней, — тихо сказала Миранда и тут же смутилась, когда Гермиона перевела на нее свой взгляд.

— О, а мы что, снова разговариваем? С каких пор? А то я что-то не припомню, — холодно поинтересовалась Гермиона. Миранда пристыженно прикусила губу.

— Что случилось? —мягко спросил Мунго.

Прикрыв веки и слегка покачнувшись, Гермиона плотно сжала губы. Ее лицо болезненно исказилось. Тем не менее, когда она вновь открыла глаза, ее взгляд был непроницаем.

— Ничего неожиданного, — прозвучал ее спокойный голос, в котором, казалось, не было ничего от прежней Гермионы.

Все обменялись недоуменными взглядами.

— Понятно, ну а теперь нам всем пора, — наконец нарушил тишину строгий голос Ревеленда. Приобняв Гермиону за плечи, он решительно повлек ее к выходу из Выручай-комнаты.

Выйдя в коридор последней, Макгонагалл закрыла за собой дверь, и та мгновенно исчезла.

* * *

Происходящее казалось Гермионе чем-то нереальным. Все, с кем она была более-менее близко знакома в этом мире, собрались сейчас вместе в одном из учебных классов. За исключением, может быть, пары человек, о встрече с которыми она в данный момент не могла даже думать без того, чтобы сперва не очистить собственный разум и не избавить себя от риска что-либо чувствовать. Половина собравшихся здесь людей весь последний месяц делала вид, что ее не существует. Другая же половина прежде ни за что бы не согласилась терпеть общество первой хоть сколько-нибудь продолжительное время. И тем не менее, сейчас они все почему-то находились здесь. Как будто им всем было больше нечем заняться, кроме как сидеть в этом кабинете и смотреть на нее с… Гермионе казалось, что она успела позабыть, как выглядят проявления тех или иных эмоций, но смутно ощущала, что читавшееся на лицах у всех собравшихся выражение могло быть своего рода… обеспокоенностью.

Голос Абраксаса нарушил тишину, и на Гермиону тут же нахлынули воспоминания о том, как это было, общаться с другими людьми, жить вне той изоляции, на которую она сама себя обрекла.

— Гермиона, что произошло? И не смей говорить, что ничего, потому что тогда я за себя не ручаюсь.

— А я нахожусь к нему в опасной близости, — пробормотал Герпий, чем вызвал у Каталины невольный смешок.

Гермиона открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Переводя невидящий взгляд с одного лица на другое, она чувствовала, как при мысли, что ей придется кому-то из них что-либо рассказать, ее охватывает страх. Страх, что, начав говорить, она уже больше не сможет себя контролировать и, не сдержавшись, сорвется окончательно.

Несмотря на то, что все эти дни она изо всех сил старалась полностью искоренить в себе слабость, теперь Гермиона в полной мере осознавала, что единственное, чего ей на самом деле удалось достичь, — это заставить слабость залечь на дно, временно подавить ее в своем сознании, подобно тому, как она всегда подавляла все, что было связано с ее прошлым.

Гермиона внезапно ощутила себя ужасно уставшей. Уставшей от всего на свете.

— Пусть кто-нибудь из вас позовет Араминту Мелифлуа, пожалуйста, — прошептала она.

Это было последнее, что Абраксас ожидал услышать в ответ на свой вопрос.

Ревеленд поднялся и вышел из класса, оставив всех остальных выжидающе смотреть на Гермиону, которая, впрочем, до его возвращения десять минут спустя, больше не проронила ни единого слова. Следом за Ревелендом в кабинет вошла Араминта. Вид у нее был такой, словно она не спала по меньшей мере неделю.

— Грейнджер, — прошептала она, когда дверь за ней затворилась.

Несколько мучительно долгих секунд Гермиона неотрывно на нее смотрела, а затем сказала:

— Я лишь… Мне нужно знать. Ты ведь ничего об этом не знала, верно? Это все он?

Араминта медленно кивнула:

— Я… — глубоко вдохнув, она подняла на Гермиону взгляд, в котором читалась решимость. — Мне искренне жаль, Грейнджер, — твердо произнесла она. — Я сама не осознавала, что творю.

— Можешь не извиняться. Мерлин свидетель, в том не было твоей вины, — ответила Гермиона. Нет, ее вины в том и правда не было. Всему виной был он. Только он один. Все это всегда было его виной… частью его плана.

Гермиона поймала себя на том, что с трудом сдерживает слезы. Как? Как такое возможно? Почему они вновь так легко наворачиваются ей на глаза? Нечестно… Ужасно несправедливо.

— Это он виноват, — продолжила она дрожащим голосом. ­— Он использовал тебя. Так же, как и всех остальных.

Включая меня.

Подтянув колени к подбородку и чувствуя, как по ее щекам одна за другой заструились горячие слезы, Гермиона мысленно поблагодарила небо за то, что хотя бы Мунго, единственному из всех, хватило тактичности перестать на нее пялиться. Миранда ласково приобняла ее одной рукой за плечи, и после секундного колебания Гермиона все же прислонилось к ней, отметая прочь воспоминания о том, что многие из этих людей в свое время бросили ее, вдыхая некогда хорошо знакомый ей аромат фиалок и вновь открывая для себя, что это значит — иметь друзей.

С ее губ сорвался жалобный всхлип, а в груди стало горячо от неожиданно захлестнувших ее эмоций. Эмоций, проживание которых она откладывала шесть долгих холодных дней.

— Спасибо вам всем, — беспомощно шмыгая носом, всхлипнула она. — Вы даже не… не представляете, как много для меня это значит.

Пока Миранда и Каталина ласково, словно плачущего ребенка, утешающе баюкали Гермиону в своих объятиях, Абраксас отвел Араминту в сторону:

— Что он сделал?

Араминта казалась абсолютно раздавленной.

— Он… Он нашел меня и сказал, что ему меня не хватает. Я знала, что здесь что-то не так, Абраксас… Знала, что в этом всем было что-то неправильное, но он… он поцеловал меня, и я не… я больше не… не суди меня строго, я не…

— Никто тебя не судит, — прервал ее Абраксас. — Том Риддл всегда получает то, что хочет. Ты не виновата, — он ободряюще положил руку ей на плечо. — Что было дальше?

Араминта сглотнула.

— Он привел меня в покои старост. Он сказал, что в его комнате беспорядок, и поэтому нам лучше пойти в соседнюю… Мы вошли внутрь и… Он подвел меня к кровати, а затем снова начал меня целовать, и я… Я была так, так счастлива…

Не договорив, Араминта прикрыла лицо ладонью и сделала глубокий вдох через нос, часто-часто моргая чтобы отогнать появившееся в глазах пощипывание. Она не могла позволить себе плакать по подобному поводу.

— А потом, спустя какое-то время, дверь отворилась, и вошла Грейнджер, — прошептала она.

Абраксас кивнул, и серьезное выражение его серых глаз, прикованных к ее лицу, казалось, придали Араминте сил, чтобы продолжать.

— Мне кажется, она всего лишь сказала «Том», но его лицо вдруг стало таким злым, что мне стало страшно, Абраксас… страшно за нее, а потом он сказал: «Не смей называть меня так, поганая грязнокровка», и Грейнджер выглядела так, словно… — Араминта вновь осеклась. На лице Абраксаса застыло выражение ужаса. — А затем он метнул в нее какое-то заклятие, но какое именно я точно не знаю.

Абраксас облизнул пересохшие губы, пытаясь выйти из охватившего его ступора.

— Ты помнишь, как оно звучало? — тихо спросил он. — Он произнес его вслух?

— Оно начиналось с чего-то вроде «легит», — ответила Араминта. Она уже понемногу начинала приходить в себя и теперь смотрела на Абраксаса более решительно. — Да, как-то так. Потом Грейнджер упала на колени, а Том просто… Он так и застыл на кровати. Глаза у него точно остекленели, как будто он видел что-то, чего я видеть не могла, а Грейнджер все кричала и кричала, и я… Я сбежала… Это все, что мне известно.

Абраксас сглотнул. «Легит»? Леги… Его пронзило внезапное осознание:

— «Легилименс»? — спросил он у Араминты. — Он случайно сказал не «Легилименс»?

Та с просветлевшим лицом кивнула:

— Да, именно это. А что делает это заклинание?

— Позволяет читать мысли другого человека, — тихо ответил Абраксас, чувствуя, как внутри него начинает закипать гнев. — Он хотел получить какую-то информацию, и это был единственный способ от нее этого добиться.

Единственное, что Тому Риддлу когда-либо было нужно, — это информация. И плевать на чувства какой-то гриффиндорки, собственноручно выходившей его после ранения и отдавшей ему все…

Все.

Абраксас закрыл глаза не в силах в это поверить. Она ведь еще и переспала с ним. Хуже и быть не может. У Риддла-таки получилось заставить ее вложиться в эти отношения по максимуму, получилось сделать так, чтобы, когда он разобьет ей сердце, у нее не было ни малейшего шанса выстоять.

Прищурившись, он отпустил плечо Араминты.

— Ты злишься на меня? — робко спросила она у него.

Абраксас снова взглянул на нее, и выражение его серых глаз немного смягчилось.

— Нет, никто на тебя не злится, — заверил он ее. — Спасибо тебе.

В глазах Араминты блеснули слезы.

— Не благодари меня, — сдавленно пробормотала она. — Я вела себя как полная идиотка, которая побежала за ним, стоило ему поманить.

И не дожидаясь, пока она окончательно расплачется, Араминта бросилась прочь из класса.

Абраксас перевел свой взгляд на Гермиону, которая пребывала в поистине плачевном состоянии. Что она делала все эти шесть дней, одна в Выручай-комнате, один на один с разбитым сердцем? Абраксас прекрасно знал, насколько опасным в подобном состоянии может быть одиночество. В свое время он убедился в этом на собственном опыте. Правда, в его случае масштаб трагедии был несопоставим с тем, что довелось пережить Гермионе. Нет, с ним не происходило ничего даже отдаленно похожего. Никогда.

Внезапно Абраксас вспомнил, каким безжизненным Риддл выглядел в последнее время, и невольно задумался над тем, что же такого ему могла сказать Гермиона уже после того, как Араминта сбежала… Должно быть, нечто по-настоящему жестокое. Во всяком случае Абраксас очень на это надеялся. Потому что Риддл получил по заслугам. Потому что он заслужил, чтобы Гермиона его уничтожила. Заслужил, чтобы она буквально растоптала его.

Абраксас подошел к остальным, сгрудившимся вокруг Гермионы, как раз в тот момент, чтобы заметить, как после слов Годрика: «Если хочешь, можем подложить ему в кровать петарду или еще чего…» ее лицо напряглось, а взгляд стал холодным.

— Нет, — сказала она. — Единственный, кто причинит ему боль, — это я.

От этих слов Абраксасу стало немного не по себе. Гермиона явно изменилась. И, кажется, не в лучшую сторону, так что ничего хорошего в этом не было. Совершенно.

Вскинув бровь, Годрик озадаченно почесал в затылке:

— Ну, что ж, в таком случае, имей в виду, что он всегда является на встречи Дуэльного клуба.

— Хорошо, я обязательно буду иметь это в виду, — тихо ответила Гермиона все с тем же выражением на лице.

Подробнее расспрашивать ее о случившемся никто не осмелился. Все лишь в общих чертах поняли, что у Гермионы разбито сердце, а раз так, то и ее желание расквитаться с Риддлом тоже можно было легко понять. Ведь, как говорится, что может быть слаще мести?

И все же на сердце у Абраксаса было неспокойно. Желание отомстить кому-то было… совсем непохоже на Гермиону. Правда, до этого она однажды рассказывала о том, как заклятием изуродовала лицо одной девице, предавшей ее и ее друзей. Справедливое возмездие — да. Но жестокая месть…

Хотя, возможно, что с учетом всех обстоятельств это действительно было наиболее подходящим методом. Абраксас вздохнул.

— Почему бы нам всем вместе не спуститься на кухню, чтобы перекусить перед Дуэльным клубом? — внезапно предложила Каталина Лайтфут, и Гермиона почувствовала, что еще чуть-чуть, и она снова расплачется.

Все, о чем она так долго и тщетно молила мироздание, — это чтобы все дорогие ее сердцу люди наконец смогли найти между собой общий язык, позабыли о своих мнимых различиях и увидели, что на самом деле они не такие уж разные.

Вытерев глаза и слабо улыбнувшись, — ей показалось, что она уже успела забыть, каково это, улыбаться, — Гермиона поднялась, чувствуя ладонь Минервы Макгонагалл, уверенно сжимающую ее пальцы, теплое объятие Миранды, по-прежнему придерживающую ее за плечи, и ободряющую руку Джареда Пиппина у себя на спине.

Приподнятостью настроения воцарившаяся на кухне атмосфера ничуть не уступала празднованиям в факультетской гостиной после удачного матча по квиддичу. Герпий и Ревеленд оказались втянуты Мирандой и Каталиной в ожесточенный бой мукой, который слизеринцы, похоже, восприняли с гораздо большей серьёзностью, чем заливавшиеся смехом гриффиндорки. Мгновенно поладившие, как Гермиона всегда и предполагала, Абраксас и Годрик оживленно болтали. Мунго и Джаред были, как обычно, вдвоем на своей волне, а сидевшая подле Гермионы профессор Макгонагалл, казалось, вполне довольствовалась возможностью просто молча наблюдать за всем происходящим. Никаких комментариев в духе: «А я говорил, что этим все и закончится». Никаких сочувственных взглядов. В воздухе витали лишь благодушие, надежда и убежденность в том, что у нее все будет хорошо.

И спустя какое-то время Гермиона заметила, что всеобщая веселость как будто начала передаваться и ей. Возможно, она все-таки сможет вновь вернуться к нормальной жизни благодаря общению с обычными людьми? Ну, то есть как с обычными. Талант и интеллект каждого из собравшихся здесь был несопоставимо выше, чем у любого обычного человека. Любого, но не…

Не у него.

А раз так, то Гермиона чувствовала, что теперь у нее и правда все может быть хорошо.

* * *

Риддл сидел за слизеринским столом в полном одиночестве. По неизвестной ему причине, ни Абраксас, ни Герпий, ни Ревеленд на ужине не появились. Впрочем, Риддла это не слишком волновало, равно как и то, что он невольно оказался совсем один в окружении пустых мест. Другое дело, если бы место по правую руку от него было занято. Тогда он был бы в порядке. Всего один единственный человек. Этого было бы достаточно.

Я убил ее.

Риддл опустил взгляд на свою пустую тарелку. Он не ел ничего со вчерашнего обеда, однако, несмотря на это есть ему совершенно не хотелось. Вероятно, чувство голода тоже постепенно отмирало, подобно остальным чувствам и эмоциям, которые он больше не мог испытывать. Гнев угас на четвертый день, горечь ушла на пятый, страдание исчезло на шестой. Риддл надеялся, что еще немного, и он вот-вот ощутит, почувствует, нечто — что угодно — что-то, после чего на него наконец снизойдет своего рода прозрение. Но нет. Ничего подобного. Вообще ничего.

Я убил ее.

В этот раз все было по-другому — он не расклеивался. Его волосы, одежда и весь внешний вид в целом были безукоризненны. Пожалуй, единственным заметным проявлением его внутреннего состояния можно было счесть залёгшие у него под глазами глубокие тени. Но, как бы то ни было, Риддл сомневался, что кто-то из окружающих всерьез обращал на это внимание.

На самом деле, не проявляя в последнее время особой активности в дневные часы, он почти не спал по ночам, вынужденный то и дело отгонять один и тот же преследовавший его кошмар. Как он входит в Выручай-комнату… как видит Гермиону бьющейся на полу в судорогах… как осознает, что это рука его земного альтер эго держит направленную на нее палочку… Нет. Видеть этот сон из раза в раз было невыносимо, а потому всю ночь напролет он просто лежал с открытыми глазами.

Я убил ее.

Было время, когда Риддл подумывал о том, чтобы сварить себе Усыпляющее зелье, но в итоге отказался от этой затеи из опасения неправильно его приготовить. И плевать, что этот элементарный отвар было по плечу любому третьекурснику. Риддл просто чувствовал, что, если возьмется за него, то добром это не кончится. Он отдавал себе полный отчет в том, что все его размышления были напрочь лишены логики, однако, привести свои мысли в порядок было выше его сил. Присущие ему изворотливость ума и коварство как будто больше никак не осмеливались проявлять себя. Возможно, во многом благодаря тому, что эти последние несколько дней он всеми силами намеренно старался удерживать их в узде.

Я убил ее.

Закончивший ужинать народ потянулся из Большого зала, и, поднявшись из-за стола, Риддл тоже направился к выходу. До встречи Дуэльного клуба оставалось еще двадцать минут, и хотя сам он в дуэлях никогда не участвовал, наблюдать за тем, как сражаются другие, было в последнее время, по сути, его единственным развлечением.

Я убил ее.

Войдя к себе в комнату, он опустился на край постели, вспомнив о том, как Гермиона кормила его. Как она часами сидела у его изголовья, как приносила ему еду. Как не жалела сил на то, чтобы помочь ему стать нормальным человеком.

Я убил ее.

Никто тогда даже не заметил его, истекающего кровью на полу. Ему тогда никто в принципе не захотел помочь.

Я убил ее.

Опустив взгляд на свои руки, Том Риддл на мгновение задумался, не решиться ли ему на какой-нибудь отчаянный шаг. Однако в итоге все, что он сделал, — это неотрывно следил за тем, как стрелка часов отсчитывает оставшиеся двадцать минут, после чего встал и, бережно убрав волшебную палочку в карман, вышел из комнаты. Казалось, весь остальной мир сузился до тихого щелчка двери и легкого эха его шагов.

Я убил ее.

Войдя в Большой зал, Риддл огляделся. Абраксаса, Герпия и Ревеленда по-прежнему нигде не было видно, и он остановился неподалеку от Вейзи, Тейлора и Такахаси, ожидая, пока Годрик Гриффиндор начнет встречу. При этом, самого Гриффиндора в зале почему-то тоже не наблюдалось, что было несколько странно. Но лишь до того момента, пока двустворчатая дверь не отворилась, и глазам Риддла не предстало зрелище, в сравнении с которым меркло и бледнело все, что когда-либо могло считаться странным. Первыми в Большого зал вошли оживленно болтающие между собой Абраксас и Годрик Гриффиндор. По правую руку от них шагала Каталина Лайтфут, слушавшая говорившего Малфоя с широкой улыбкой на лице. Чуть в стороне от них следовали Миранда Гуссокл и Альбус Дамблдор, о чем-то довольно увлеченно беседовавшие с Герпием и Ревелендом. И наконец, в самом центре этой странной группы шествовала Минерва Макгонагалл вместе с Гермионой Грейнджер.

Я убил ее.

Снова увидеть ее воочию явилось для Риддла настоящим шоком. Как если бы его вдруг оглушили заклятием. Как если бы, взглянув в зеркало, он обнаружил, что на него оттуда смотрит чье-то чужое лицо. Как если бы, склонившись над водой, он увидел, что на ее поверхности не отражается ровным счетом ничего. Видеть ее во плоти было в чём-то даже более странно, чем видеть всех этих людей вокруг нее, общающимися между собой так, словно они были закадычными друзьями.

Я убил ее.

Но она, казалось, его даже не заметила. Ее лицо все время было обращено к Макгонагалл, поэтому все, что Риддл мог видеть, — это ее профиль и левую половину лица. Несмотря на то, что он стоял на другом конце зала, отдельные детали ее внешности тут же бросились ему в глаза: легкая полуулыбка на губах, заправленный за ухо непокорный локон, кончик ее носа, нежная кожа шеи.

Я убил ее.

Годрик поднял руку, и двери Большого зала захлопнулись. Взобравшись на каменную платформу, он обратился ко всем собравшимся:

— Есть желающие начать сегодняшнюю встречу?

— Есть, — раздался громкий и решительный голос Гермионы. — Я вызываю Тома Риддла.

«Гермиона Грейнджер здесь… нашлась», — казалось, прокатилась по залу волна шепота, однако, удивления на лицах странной новообразовавшейся компании Риддл не заметил. Они знали, что она собирается его вызвать.

— Я здесь, — произнес он, но так тихо, словно Гермиона стояла прямо возле него, и в результате его никто не услышал.

Вейзи, Тейлора и Такахаси как ветром сдуло. Даже захоти Риддл уклониться от дуэли, за него все равно никто бы не вступился, не согласился бы занять его место.

Все еще продолжая выискивать его глазами среди зрителей, Гермиона поднялась на возвышение, а Риддл начал бесшумно пробираться сквозь толпу к противоположному краю.

Она заметила его не раньше, чем он оказался на другом конце платформы, и одного взгляда на него, стоящего прямо напротив нее, ей хватило, чтобы понять: она совершает большую ошибку.

Вновь видеть это лицо, смотреть в эти глаза, которые она привыкла ассоциировать с доверием, теплом, любовью… Ей вовсе не хотелось причинять ему боль. Наоборот, ей хотелось броситься к нему, дать ему еще один шанс, а затем еще один, столько, сколько ему потребуется…

Но затем он достал из кармана мантии свою волшебную палочку, и один только вид ее подействовал на Гермиону отрезвляюще, напомнив о том, что он сделал. Как он использовал одну влюбленную в него девушку, чтобы обмануть другую. Как бесцеремонно ворвался в ее сознание. Как заставил ее заново пережить момент своей смерти от его руки.

Гермиона тоже вытащила волшебную палочку. Никакой пощады.

— Начнешь первым? — прошептала она, пристально глядя ему в глаза.

Риддл даже не шелохнулся.

— Прекрасно.

Теринкулум Эфектива.

Кончик ее палочки замелькал со скоростью света, вычерчивая в воздухе сперва шесть маленьких ячеек, расположившихся в форме шестиугольника, а затем в каждой из них по руне. Ehwaz. Irwaz. Zhabra. Unam. Nevim. Qirej.

Шестиугольник полыхнул желтым. Увеличиваясь на глазах, он начал быстро раскручиваться вокруг своей оси, чтобы пару секунд спустя ринуться к Риддлу.

Тот не сделал ни единой попытки защититься.

Сноп желтого света врезался ему прямо в грудь, и отброшенный назад Риддл обмяк, точно тряпичная кукла. Пошевелив своей палочкой, Гермиона увидела, что одна из его ног повторила это движение. Тогда, конечность за конечностью, подняв Риддла с пола в коленопреклоненную позу, она освободила его руку с палочкой из-под своего контроля. Ноль реакции. Его неподвижные пальцы удерживали палочку все с той же апатией.

— Сражайся! — яростно прошипела Гермиона, вглядываясь в его лицо. — Сражайся же, черт бы тебя побрал!

Взмах ее палочки, и он рухнул лицом вниз на платформу. Еще один взмах, и, несколько раз перекатившись, Риддл оказался распростертым на спине. Пускать в ход собственную волшебную палочку он явно по-прежнему не спешил. Глаза его были плотно закрыты, а брови напряженно сдвинуты.

Гермиона тоже прикрыла глаза. Почему он делает это? Зачем все усложняет? Почему просто не может атаковать ее, позволить ей выплеснуть свою ненависть, сделать одну единственную простую во всей этой гребаной ситуации вещь?

Секунды складывались в минуты. Молчание между ними затягивалось.

Риддл не шевелился.

— Экспеллиармус, — прорычала, наконец, Гермиона, и его палочка со стуком покатилась по каменному полу.

Это была победа без триумфа. Никакого удовлетворения от успешно использованных Рунических заклинаний. Никакого чувства гордости от одобрительного хлопка Годрика по спине. Никакого торжества при виде того, как Риддл неспешно встал на ноги, поднял свою палочку и тоже спустился с платформы.

Воцарившаяся в Большом зале гробовая тишина была гнетущей, была осязаемой.

Гермиона чувствовала, что, увидев его спустя столько времени, она теперь просто не в состоянии оторвать от него глаз.

И, Боже правый, как? Как она может скучать по нему? Как может испытывать к нему это? Как такое вообще возможно? Почему все замелькавшие у нее сейчас в голове воспоминания были о том, как он нежно целует ее, утешает, держит в своих объятиях так, словно она была его величайшим сокровищем? После всего, через что ей пришлось пройти по его вине, как может ее собственное сердце так с ней поступать?

Это было неправильно.

Она должна чувствовать отвращение, или как минимум, питать к нему лютую ненависть. Она не должна хотеть услышать от него, что он здесь, с ней, рядом, несмотря ни на что. Не должна хотеть вновь испытать то самое ощущение безопасности, к которому она привыкла рядом с ним. В конце концов, разве это не было ее главной иллюзией? Что она могла быть в безопасности рядом с Томом Риддлом-младшим. Что в своих действиях он мог руководствоваться не только собственными интересами.

Неисповедимы пути сердца.

Однако, если ей предлагалось усвоить этот урок таким образом… то, похоже, ее обучение было еще весьма далеко от завершения.

* * *

Взгляд Риддла был прикован к ее, и он мог поклясться, что, кроме желания разорвать его на мелкие кусочки, в глазах Гермионы было кое-что еще. Не в силах отвести свой взгляд, он продолжал смотреть на нее, и она, казалось, тоже не могла заставить себя отвернуться.

Так значит, она все же овладела Рунической магией. Очевидно, что так, раз несмотря на то, что она с ним сделала, а именно, полностью лишила его контроля над собственным телом, каких-либо признаков утомленности у нее при этом не наблюдалось.

Он вспомнил, как под действием того заклятия, когда весь контроль, вся власть находились у нее, его захлестнуло ощущение полной свободы. Он чувствовал себя свободным от ответственности быть тем, кем он был, от ответственности быть каким-то другим. Ничего, кроме осознания того, что он жив.

Ведь, в конце концов, все, что бы он ни делал по своему усмотрению, всегда в итоге оказывалось чем-то чудовищным. Так не лучше ли, если у него больше не будет возможности решать за самого себя?

До этого Риддл никогда не верил в Бога, однако теперь начал черпать в этой концепции своеобразное утешение, сопоставимое разве что с успокоением, которое ему дарила идея неотвратимости судьбы. Если на самом деле у него никогда не было выбора… Теперь это было единственное, что, с его точки зрения, могло объяснить, как он мог сознательно пойти на то, что он сделал. Вне всякого сомнения, та часть его, которая сочла допустимым так поступить по отношению к ней… несомненно, эта часть была привнесена в него неким злым божеством, внедрена в него против его воли, ниспослана ему Богом, которому вдруг, по необъяснимой причине, понадобилось, чтобы сердце Гермионы Грейнджер оказалось разбито.

* * *

Гермиона возвращалась в гриффиндорскую гостиную вместе с Альбусом, профессором Макгонагалл, Мирандой и Годриком. Профессор Макгонагалл по-прежнему продолжала приобнимать ее за плечи, словно готовая защитить от неведомой угрозы. Гермиона мельком подумала, что с ее стороны это было вполне объяснимо, — эдакая своеобразная попытка уберечь свою любимую ученицу хотя бы в Смерти.

Сколько уже прошло времени с тех пор, как она в последний раз была в этой тёплой уютной гостиной? Гермиона огляделась, окидывая любовным взглядом пылающий камин, каждый коврик, каждое красное кресло.

Обняв на прощание желавших ей спокойной ночи Годрика и Альбуса, она начала подниматься наверх, в свою спальню, в которую она, казалось, будет всегда возвращаться, и в которой, едва переступив порог, Гермиона тут же ощутила нахлынувшее на нее облегчение. Колоссальное облегчение.

И тем не менее, стоило ей погасить свет и закрыть глаза, как перед ее мысленным взором сразу же встало лицо Риддла. Чего она только не перепробовала, стараясь отделаться от этого образа. Бесполезно. Она по-прежнему видела его, глядящим на неё взглядом влюблённого.

Какой же обманчивой может быть внешность.

Обхватив подушку обеими руками, Гермиона мысленно поймала себя на том, что постель теперь кажется ей непривычно пустой. Это осознание заставило ее упрямо насупиться в подушку… Она не может простить его. Не может проявить подобную слабость.

Или может?

Она ведь уже однажды сделала это. Тогда, правда, они еще только-только начинали считать друг друга друзьями…

Друзьями.

От этого слова внутри у Гермионы все сжалось. Друзья были у нее, а у него же… У него не было никого. Он был абсолютно один, без чьей-либо поддержки, своими действиями вынудив всех от него отвернуться.

Она надеялась, что он был доволен. Она надеялась, что, с его точки зрения, это была выгодная сделка. Ее сердце в обмен на знание того, что он убил ее. Все его окружение в обмен на знание того, что он пытал и убил еще совсем юную девушку.

Она надеялась, что оно того стоило.

И с этой мыслью Гермиона провалилась в сон.