Не меньше, чем барон (гет)

- Я даже не знаю, что можно сказать! — возмущается только узнавшая основные детали сегодняшней Софикиной выходки Амалья, и возмущается столь бурно, что, пожалуй, стоит попросить её вести себя чуточку тише, чтобы мачехина кузина не ворвалась в их спальню. — Хотя нет! Я знаю, что сказать! Софика, чем ты думала, когда ввязалась во всё это?!

У Софики и без Амальиного возмущения болит голова — раскалывается даже. Началось это ещё в театре — только тогда Софика, озабоченная тем, как бы как можно незаметнее вернуться к девочкам своего пансиона и не растревожить мачехину кузину, которая определённо будет в ярости, как только обо всём узнает, не обратила на это должного внимания.

Но уж теперь, в общей с Амальей спальне Софика вполне может это признать — у неё болит голова. И болит куда сильнее, чем привычно. Софика Траммо даже думает на мгновенье, не могло ли так оказаться, что материны мигрени передались не только Гесиму и Амалье. И тут же отбрасывает эту мысль в сторону — ей кажется, что головные боли, в таком случае, должны были проявиться раньше.

Наверное, Софика просто переволновалась — а следовательно, головная боль не является поводом придумывать себе несуществующие заболевания. Денёк сегодня выдался тот ещё — скучный спектакль, волнения при сборах, а после — те шесть поцелуев. К тому же, в театре было так душно…

На Амальины слова Софика морщится, словно от зубной боли. Её и саму всё ещё терзает беспокойство из-за того, что Чарльз может рассказать о сегодняшнем маленьком происшествии с Уильямом мачехиной кузине — пусть Софика уже активно придумывает, как вывернуть ситуацию себе на пользу, она всё ещё порядком волнуется из-за такого, как именно подобная информация может на ней сказаться (вероятно, несколько позднее, чем следовало из-за этого переживать).

Да и мачехина кузина может ему поверить — этому надоедливому мальчишке, которого Софике всё больше хочется придушить. И эта неприятная, даже пугающая, мысль бьётся у Софики в голове, причиняя с каждым мгновеньем всё большую боль. За Софикой Траммо водится порядочно маленьких, но неприятных грешков, которые вполне могут поспособствовать тому, что на её голову однажды (и возможно, это однажды наступит весьма скоро) падёт заслуженная кара.

Тем более, что многие из этих грешков считаются женщинами вроде начальницы девичьего пансиона мадам Шенно и мужчинами вроде брелиакского пастора Илмари Траммо непростительными. Так что, у Софики есть все поводы, чтобы опасаться возмездия, которое она, впрочем, не может совершенно искренне счесть вполне заслуженным.

- Отстань от меня! — устало огрызается Софика, распуская по плечам волосы. — У меня и без тебя голова болит.

Легче от этого не становится. Робкая надежда на то, что головная боль была вызвана всего лишь тугой причёской и утихнет, как только волосы окажутся в свободном состоянии, гаснет.

- У тебя там есть чему болеть? — отзывается Амалья тем же тоном. — Что же, в таком случае, я удивлена!

Софика стискивает зубы, чтобы не завопить — не столько от боли, сколько от досады и злости. Не на Амалью, конечно. Амалья по-своему права, пусть Софике и хочется на неё огрызаться, и уж точно не виновата в тех проблемах, которые Софика, вероятно, сумела на себя накликать.

Не злится Софика и на Уильяма за его дерзость — дерзость эта хоть и напугала Софику в первый момент, оказалась скорее приятной и волнительной, чем дурной, отталкивающей и мерзкой.

Даже на себя Софика больше не злится — будь у неё возможность отмотать сегодняшний день назад, она едва ли захотела бы что-то в нём поменять. Хотя нет, должно быть, она не стала бы целовать Чарльза — даже если это, вероятно, было бы самую малость невежливо — тогда, на лестнице. Возможно даже — выбрала бы другую лестницу, чтобы спуститься к Уильяму.

Нет. Больше всего в сложившихся обстоятельствах Софике хочется возненавидеть Чарльза. Этого глупого и надоедливого мальчишку, который едва ли сумеет удержать язык за зубами!

Вот бы Чарльз… просто взял и исчез! Софика с досадой думает, что подобный исход событий, хоть и был бы весьма желанным, но едва ли может оказаться реальным. Исчез бы — и больше никогда не мозолил Софике глаза и не приводил её ни в бешенство, ни в отчаяние.

Голова у Софики в этот момент трещит так, что кажется, будто мелькает, стремительно чернеет и гаснет перед глазами янтарная нить — мелькает, чернеет, гаснет, и вслед за этой исчезновением этой нити головная боль исчезает, словно её и не было. Софика удивлённо прижимает ладони к вискам, но боль пока не спешит возвращаться, так что Софика решает вернуться к разговору с сестрой, которая смотрит на неё настолько удивлённо, что впору опасаться, что бросится вниз, чтобы непременно позвать Софике лекаря.

Утихшая боль заставляет Софику улыбнуться и несколько приободриться — в таком состоянии ей куда проще будет выдумать объяснение, способное удовлетворить мачехину кузину. Будучи здоровой Софика сумеет горы свернуть, даже не обращаясь к кому-либо за помощью! Что уж тут — придумать сладкую ложь для мымры, чтобы та в худшем случае решила оставить Софику на эту неделю с Руфиной в уединении, а не доложила отцу о «немыслимом поведении» и прочем, что не укладывалось в общественные пожелания к молодым девицам.

- Не понимаю, что тебе не нравится — девочки говорили, что на Короткую ночь принято целовать мужчину, если тот пришёлся по сердцу! — уже насмешливо, пусть и несколько нетвёрдо говорит Софика стаскивая с ног не слишком удобные туфли. — Между прочим, об этом трещали едва ли не все девчонки пансиона!

Следом на пол летят чулки. Софика неуверенно ощупывает сначала правую стопу, затем левую, опасаясь найти там водяные мозоли. Их не обнаруживается — только небольшие покраснения, не успевшие, впрочем, стать волдырями. Эти покраснения пройдут уже к послезавтрашнему дню, если ещё будут побаливать завтра. Стало быть, нечего и беспокоиться — день после празднования Короткой ночи известен как «день тишины» в пансионах, а это значит, что никто не приглашал дебютанток на прогулки.

Амалья смотрит на Софику как на полную дуру. Должно быть, именно так Амалья о Софике и думает. По правде говоря, в этот раз Софика этого даже заслуживает. Впрочем, были ли дни, когда не заслуживала?..

- Одного мужчину, Софика! — наконец, говорит Амалья, после слишком долгого, на взгляд Софики, молчания, что вполне может трактоваться как крайняя степень изумления. — Одного! А ещё — он должен быть женихом!

В голове у Софики что-то щёлкает. Какая-то мысль стрелой проносится в её голове — за неё не зацепиться, не ухватиться. Эта мысль проносится так скоро, что Софика не успевает хорошенько продумать её.

- Разве? Но об этом никто не говорил! — вместо этого возмущается Софика вполне искренне, не понимая, почему девочки об этом умолчали.

В конце концов, думает Софика, это было даже немного подло с их стороны. Должно быть — ну, кроме Уильяма, и, возможно, Тобиаса, что хоть немного знают именно Софику, а не просто одну из мадемуазель Траммо, дебютантку из пансиона мачехиной кузины — кто-то из молодых людей мог решить, будто бы Софика собирается за них замуж.

Какой ужас, если так оказалось!

Софика не уверена, что желает объяснять кому-либо из незадачливых кавалеров, что могут решиться сделать ей предложение, что сегодняшняя глупость не подразумевала под собой серьёзных чувств со стороны Софики. А ещё — она не уверена, что ей поверят. Или — что не донесут о её легкомысленности и небрежности мачехиной кузине. Ни то, ни другое явно не является пределом мечтаний средней из дочерей одного скромного брелиакского пастора.

- Это должно быть ясно всякой порядочной девушке и без чьих-либо объяснений! — вздыхает Амалья, закатывая глаза. — Кому, кроме тебя, могло прийти в голову, что можно поцеловать… Скажи мне, скольких ты перецеловала? Дюжину?

Софика, пожалуй, не вполне уверена, что её стоит называть порядочной девушкой — порядочные девушки, вероятно, не выступают на сцене кабаре в мужском костюме, не бегают на другой конец города посреди ночи к брату, не забывают, что не стоит появляться в обществе без перчаток и не позволяют кавалерам — даже самым приятным и любезным — целовать себя в губы до самого замужества.

Софика, кажется, пролетает по всем этим пунктам. Определённо — репутация порядочной девушки для неё уже в далёком деревенском прошлом (если там она, конечно, ещё могла таковой считаться), которое, с начала этого лета кажется всё более далёким и безвозвратно потерянным.

Даже странно — ведь мачеха обещала, что сёстры Траммо вернутся домой сразу по окончании дебютного сезона (а он, как говорят, бывает только летом). Так почему же Софике теперь порой кажется, что домой, в родной домик, в котором она росла, где играла в куклы, солдатики и повязывала ленточку на шею их коту, что в далёком Софикином детстве был всего лишь котёнком, она больше никогда по-настоящему не вернётся?..

Софика не знает, что с ней такое. Обычно, столь невесёлые мысли, приходящие ей в голову, гораздо менее живучи. Обычно у Софики легко получается от них отмахнуться, но тут… Они будто держатся в её голове всеми своими силами, и от них никак не избавиться...

И всё же, вопрос Амальи, на взгляд Софики, требует ответа, и довольно скорого — пусть, вероятно, сама Амалья не ждёт на него хоть какой-то реакции помимо закатывания глаз или усмешки.

- Вовсе нет! — пожимает плечами Софика, стащив с себя платье и бросив то на уже заваленную вещами Руфинину кровать (если подобный бардак останется в их комнате к возвращению Руфине, скандала не миновать). — Кажется, всего лишь половину от того числа, которое ты назвала!

К этому моменту Амалья уже успевает полностью переодеться и оказаться в ночной рубашке — и Софике отчего-то кажется, что эту ночнушку она на Амалье ещё не видела. Амалья берёт в руки расчёску и проходится несколько раз по своим волосам. Несколько более небрежно и торопливо, чем она делает обычно.

Услышав слова, Амалья всплёскивает руками и словно обессиленно опускается на кровать. А потом, спустя какое-то время, закрывает лицо ладонями и принимается почти истерически хихикать. Даже немного обидно, что подобная мелочь вызвала у Амальи такой смех. В конце концов, Софика до сих пор не считает, что она так уж виновна в сегодняшнем маленьком недоразумении.

И, в конце концов, какой тогда в этом смысл, если поцеловать можно только жениха? — добавляет Софика, немного подумав. — Разве на поцелуй жениха в щёку не закроют глаза и без того?

- В этом и смысл! — отвечает Амалья сквозь сдавленные хихиканья. — Что на это ещё больше поводов закрыть глаза! Вот и всё! Невеста поцеловала в щёку одобренного родителями жениха, не сумев дождаться свадьбы — настолько глубокие чувства она якобы к нему питает.

Софика несогласно хмыкает в ответ. Она ищет везде свою ночную рубашку — той и след простыл! Приходится порыться в груде вещей, занявших постель Руфины. Чтобы в итоге позаимствовать запасную ночную рубашку Руфины из шкафа — та, должно быть, коротковата Софике, но едва ли это важно, когда не собираешься в найденной одежде никуда выходить.

- Софика… — мнётся Амалья, нервно ёрзая на постели и сминая пододеяльник, — а кого… Кого ты поцеловала?

Софика лишь хитро улыбается, оставляя вопрос Амальи без ответа. Не то чтобы Амалья заслуживала знать, кого именно решилась поцеловать Софика — не после того, как набросилась на неё с нравоучениями. Ну уж нет! Софика собирается промучить Амалью — та ведь весьма любопытна, когда дело касается ситуаций, похожих на описываемые в её любимых романах — как минимум до самого утра. Только тогда расскажет и о Тобиасе, и об Уильяме — умолчав, разумеется, о самой важной части, — и об остальных…

Софика быстро переодевается в ночную рубашку и забирается в постель, честно собираясь проспать до самого утра — в конце концов, дурные мысли дурными мыслями, но за прошедшие несколько дней она так устала, что готова проспать до самого обеда. И тем более — после нежданно нагрянувшей и не менее нежданно исчезнувшей головной боли Софика собирается не слишком «перетруждать свой организм», как обычно говорила мачеха Гесиму или Амалье после приступов мигрени.

Так вот — Софика в ближайшее время приложит все возможные усилия, чтобы ничем себя не перетрудить. Как бы странно это предложение не звучало.

Амалья тоже ложится, накрывается одеялом. Смотрит пристально на сестру, словно пытаясь читать её мысли — Софика знает, Амалья иногда пытается подражать мачехе, умевшей иногда словно залезать в головы своим падчерицам. С Гесимом такое даже у мачехи никогда не проходило.

Спустя некоторое время в коридоре слышатся знакомые шаги — это мачехина кузина обходит воспитанниц перед сном. Софика может слышать, как обходит она соседние комнаты, как скрипят двери всякий раз, когда мачехина кузина их открывает… Софика заворачивается поглубже в одеяло, надеясь выглядеть как можно более сонной и уставшей в глазах постылой начальницы, когда та посетит и их с Амальей спальню.

- Спокойной ночи, барышни! — говорит мачехина кузина чуть сухо, когда приходит к сёстрам Траммо. — Желаю вам хорошо выспаться и отдохнуть. С завтрашнего дня начинается подготовка к Цветочному балу, что пройдёт во дворце! А это очень серьёзно и важно для каждой из дебютанток, желающей себе хорошего будущего.

- Да, мадам! Спокойной ночи, мадам! — слышится ей в ответ, и Софика с трудом узнаёт собственный голос.

Она с досадой думает, что малейшее мероприятие в этом ненавистном пансионе считается событием «очень серьёзным», «жизненно важным» или «судьбоносным». А на самом деле все так называемые мероприятия сводятся к тому, что воспитанницы пансионов должны быть приторно любезны, безупречны внешне, иметь неплохие навыки в танцах и музыке и вообще — «служить украшением любой гостиной». И Софика не уверена, что желает служить украшением чего бы там ни было.

Одна из дебютанток Мейлге в этом году — как и в прошлом, и позапрошлом, и всякий год ранее — будет удостоена титула «Цветочной королевы», и получит право сопровождать кронпринцессу Эденлию в качестве фрейлины — великая честь, но, по правде говоря, не хотела бы себе Софика подобной чести. Сколько правил, сколько многочисленных мероприятий, на которых стоит непременно «держать лицо» и «думать о репутации», при том, не только о своей…

Так что, когда мачехина кузина уходит, Софика почти обиженно фыркает и старается улечься поудобнее, чтобы действительно выспаться — если мачехина кузина начнёт с завтрашнего дня усиленно гонять её по правилам хорошего тона и прочей ерунде, стоит иметь на это достаточно сил.

Кто-то проскальзывает в комнату сестёр Траммо почти сразу же, как затихают шаги мачехиной кузины на лестнице. Софика едва не взвизгивает от неожиданности, когда понимает, что к ним пришла Татьяна — всего лишь Татьяна, загадочная до жути и столь же старающаяся выглядеть необыкновенно.

Татьяна одета только в ночную рубашку, и волосы у неё распущены. В руках она держит кусочек мела и зеркальце. Вид у Татьяны самый что ни на есть важный и таинственный. Она кивает Амалье, чуть погодя кивает и Софике тоже. Татьяна присаживается на пол, рисует на полу звезду, в центр которой кладёт своё зеркальце, а углы которой подписывает.

Амалья тут же откидывает прочь одеяло, вылезает из постели и тоже усаживается на пол, рядышком с Татьяной. Вид у Амальи столь заинтересованный, что Софике даже совестно говорить что-то язвительно относительно гадания — в конце концов, пусть Амалья верит во что хочет, думает Софика. Руфине и отцу отчего-то это важно, но сама Софика едва ли хоть что-то понимает в религии и всех связанных с ней правилах.

Второй приходит Дейзи. Тоже с распущенными волосами и в ночной рубашке. Дейзи робко мнётся у самых дверей, а потом, шёпотом извиняясь и едва ли не кланяясь Амалье и Татьяне, присаживается рядом на пол. У Дейзи в руках — два пряника. Она отдаёт их Амалье, и та проворно убирает их в Руфинину тумбочку.

Потом в комнате сестёр Траммо оказываются одна за другой Констанция, Арабелла и Роза. Они приносят конфеты, шоколадные дольки, завёрнутые в фольгу и пару апельсинов. Конфеты достаются Софике. Шоколадные дольки и апельсины Амалья тоже убирает.

- Раз уж нас семеро, будет лучше, если я не буду сама тянуть карты — только объяснять значение, — говорит Татьяна, придирчиво осматривая остальных девочек. — Как раз, коли разложите карты по углам звезды, выйдет тридцать вытянутых карт. А это — хорошее число.

Девочки усаживаются на пол вокруг звезды. Остаётся одно место — как раз достаточное для того, чтобы Софика могла присоединиться к остальным. Когда спустя некоторое время оказывается, что Софика не спешит присоединиться к сестре и подругам (или же — не вполне подругам), девочки обращают к ней свои взгляды — удивлённые у Дейзи, Арабеллы и Розы, и укоризненные у Констанции, Амальи и Татьяны.

- Ну уж нет! Я собираюсь лежать на кровати и есть конфеты, а не заниматься вашей ерундой, так что, вас всё ещё шестеро! — фыркает Софика, поудобнее усаживаясь в кровати и разворачивая первый фантик.

Конфета тут же отправляется к ней в рот. Это оказывается весьма неплохая конфета из молочного шоколада и с ореховой помадкой внутри. Надо будет как-нибудь попросить Уильяма или Тобиаса, чтобы кто-то из них принёс в пансион целую коробку таких — Софика с удовольствием съест всё содержимое такой коробки.

- Не глупи! — раздражается Амалья, и тон у неё такой, что возражать ей становится едва ли возможно. — Давай — иди к нам. И волосы распусти — никто не гадает с заплетённой косой!

Софика нехотя выбирается из постели и принимается расплетать косу — и даже думает словно и не наяву, что, если она позабудет заплести её, когда девочки разойдутся по своим спальням и придёт пора ложиться в постель уже по-настоящему, наутро волосы будет почти невозможно быстро расчесать.

Наконец, она усаживается на свободное местечко и поджимает ноги под себя. Софика разглядывает колоду, которую сейчас умело тасует Татьяна, разглядывает её тонкие белые пальцы с аккуратно подстриженными ногтями. В лунном свете Татьяна выглядит совсем иначе, нежели обычно — во всяком случае, Софике так кажется. По правде говоря, сейчас Татьяна кажется действительно необыкновенной, какой-то исключительной и удивительно красивой.

Было бы здорово, если бы было действительно возможно предсказать судьбу, думает Софика, с сожалением про себя отмечая возвращение головной боли — вот так, вытянуть карту или несколько и сказать, что ждёт тебя в будущем. В этот раз светящиеся нити перед глазами появляются раньше — почти сразу. Их пять, они все имеют разные цвета, и они словно вспыхивают…

И исчезают.

И Софика вдруг замечает, что Амалья нетерпеливо ёрзает и едва не грызёт себе ногти — за ней в детстве водилась такая скверная привычка (Софика же от неё до сих пор не может избавиться). Дейзи беспокойно следит за руками Татьяны и едва ли не заламывает себе пальцы. Констанция даже в столь тусклом освещении кажется бледной и взволнованной, а Роза и Арабелла шушукаются о чём-то и посмеиваются.

- Мы ведь уже начинаем? — интересуется Амалья, не дождавшись никакого знака от подруг.

Амалья окидывает подруг непонимающим взглядом, пытаясь, кажется, увидеть в подругах хоть какое-то понимание того, что должно происходить дальше. У Амальи алеют щёки — Софика даже не столько видит это, сколько чувствует. Амалья смущена происходящим, догадывается Софика. Смущена и раззадорена настолько, что готова позабыть обо всех своих манерах.

А ведь Амалья, кажется, в это действительно верит, думает Софика с удивлением — верит в то, что карты способны приоткрыть завесу тайн будущего, способны рассказать ей что-то...

Задумавшаяся над чем-то Татьяна вздрагивает, бросает на Амалью удивлённый, странный взгляд и, словно после некоторого раздумья, кивает. Татьяна последний раз перебирает карты, раскладывает их рубашкой кверху на полу перед начерченной звездой — так, чтобы другие девочки могли дотянуться до карт. А после сама усаживается так, чтобы лунный свет отражался в зеркальце.

- Вытяни пять карт, — говорит Татьяна, убирая с лица прядь волос. — Их нужно положить по вершинам звезды! Не переворачивая — я переверну их, как только ты все разложишь!

Амалья кивает и послушно вытаскивает из колоды необходимое количество карт и неторопливо раскладывает по вершинам нарисованной на полу звезды. Татьяна переворачивает их — Амалье достаются три семёрки, бубновая, пиковая и трефовая, бубновая дама и бубновая восьмёрка.

- Ни одного мужчины! — тихо охает Дейзи испуганно и почти сочувственно.

Дейзи вся дрожит, и у неё глаза на мокром месте. Для Дейзи, догадывается Софика, самое страшное сейчас — что ни один мужчина может ей не попасться на этом гадании. На мужчину (нет уж, скорее — на Мужчину) возложены все её надежды — на то, что он придёт аки рыцарь на золотогривом коне и спасёт её и её младших сестёр ото всех бед (главным образом — денежного характера).

Мечта эта Софике, пожалуй, понятна, пусть и кажется донельзя наивной — даже наивнее Амальиных книжек или собственных надежд на то, что сегодняшняя история с Уильямом и Чарльзом не станет общественным достоянием (а главное — не дойдёт до ушей мачехиной кузины и отца).

- Зато целых три карты означают успех! — невозмутимо отвечает Татьяна. — Успех в глазах нашей дорогой начальницы, родителей или учителей — трефовая семёрка — в прошлом или том, что в самое ближайшее время окажется позади, слава — пиковая семёрка, — что называется «на сердце», а это самые большие мечты, и денежный успех — бубновая семёрка, — что называется «под сердцем», что обычно подразумевает мечты более скрытые, но не менее важные. Бубновая дама — ты, Амалья, положила её себе на «настоящее», а значит, означает она именно тебя — уверенная, весёлая и успешная. Бубновые дамы обычно не идут на конфликт без особой нужды, но добиваться своего умеют. И если надо — умеют добиваться жёстко. А в будущем тебя ждёт богатый дом — бубновая восьмёрка означает именно это.

Амалья кажется весьма довольна сказанным Татьяной — даже не совсем так: Амалья просто светится от счастья.

Впрочем, стоит ли удивляться подобному?

Расклад ей выпал определённо хороший — успех и богатство как минимум входили в число желаемых Амальей достижений, если не составляли их основу. Амалья всегда хотела другой жизни — не той, которую стоило влачить дочерям обычного деревенского пастора.

И Амалья, пожалуй, заслуживала этой жизни — заслуживала роскошных платьев, пышных приёмов, множества слуг и бесконечного праздника. И пусть Софика не всегда считала сестру достойной самого лучшего (во всяком случае, в минуты гнева ей хотелось, чтобы всё самое лучшее досталось именно ей, а не каким-то там надоедливым сёстрам, всегда спешившим наябедничать), ей место было в этой лучшей жизни — красивой, богатой и радостной хотя бы внешне.

Татьяна собирает карты и снова довольно-таки долго их перемешивает, прежде чем снова разложить на полу.

Следующей карты тянет Арабелла — она сидит слева от Амальи, и, следовательно, вполне имеет право быть следующей в этой нелепой, но забавной игре.

Арабелла долго думает, прежде чем тянуть. Задерживается. Кладёт сначала одну карту, потом берёт небольшую передышку и только после этого тянется рукой за следующей картой. Раскладывает их не торопясь, по очереди — не берёт в руки сразу пять, как поступила Амалья, а хватает карты лишь по одной, кладёт к определённой вершине звезды и только затем тянется за следующей.

На взгляд Софики подобная тщательность излишня — как будто бы Арабелла и вправду верит во всю эту ерунду. А ведь Арабелла казалась Софике куда более… здравомыслящей, нежели куколка Амалья, которой отчего-то взбрело в голову обратиться за подсказками к картам.

- Неплохой расклад! И две семёрки! До Амальи не дотягиваешь, конечно, но и это очень много! — улыбается довольно Татьяна, когда переворачивает все карты так, чтобы можно было увидеть их значение и масть. — Казённый дом, или наш пансион — трефовая восьмёрка — в прошлом, успех в… любовных начинаниях — червовая семёрка — в настоящем, денежный успех — бубновая семёрка — в будущем. «На сердце» у тебя червовый король — красавец мужчина, должно быть, раз столь успешной в любви барышне он пришёлся по сердцу, а «под сердцем» — червовая тройка, что означает детей или ребёнка.

Арабелла фыркает несколько недовольно — подобный расклад слишком уж приторен на её взгляд, и Софика, пожалуй, готова с этим согласиться. Даже у Амальи карты оказались разложены… Менее… Слащаво подобранные. А у Амальи — расклад едва ли не идеален!

Розе — ей выпадает черёд после Арабеллы — выпадают червовая четвёрка — дальняя дорога вслед за любовью — в будущем, червовая восьмёрка — родной дом — в прошлом, червовая семёрка — успех в любовных начинаниях — в настоящем, червовый валет «на сердце» и червовая дама «под сердцем». Кажется, что-то такое Уильям в одном из их разговоров называл комбинацией «флеш».

После Розы наступает черёд Констанции. У той от волнения даже дрожат руки. Она долго не решается вытянуть хоть одну карту, а после тянет по очереди, опасливо, всё ещё дрожащими пальцами. Раскладывает их на полу по вершинам, едва не стирая грань у звезды под негодующее шипение Татьяны, которая тут же дорисовывает грань обратно мелом.

- В прошлом у тебя, Констанция, родной дом — червовая восьмёрка, — Татьяна хмурится, словно чем-то недовольна. — Ты сама — червовая дама. Но в будущем тебя ждёт — пятёрка пик — семья и несчастливая. «На сердце» у тебя бубновый валет. Масть не твоя — счастья любовь к нему не принесёт. А «под сердцем» — червовая тройка — ребёнок или дети.

В комнате становится так тихо, что, кажется, можно услышать сердцебиение каждой из сидящих здесь девушек. Всем, кажется, становится не по себе. Амалья даже пытается положить Констанции ладонь на плечо, но та вздрагивает от прикосновения, отмахивается от протянутой руки.

Лицо у Констанции становится почти по-детски обиженным. Губы у неё дрожат, а из глаз, кажется, вот-вот польются слёзы. Софика думает, что, вероятно, Констанция готова всерьёз зареветь из-за неудачно сказанных Татьяной слов. И это вполне объяснимо — сказанное Татьяной весьма обидно и даже зло.

Очень глупо было со стороны Татьяны сказать такое Констанции, думает Софика. Должно быть, это какой-то способ поддразнить Констанцию, как-то её обидеть — возможно даже отомстить за какую-то колкость или гадость. Только вот было это мерзко и нелепо. Нельзя было придумать ничего хуже, учитывая то, как волновалась перед гаданием Констанция!

Констанцию Софике, пожалуй, жаль, но пока она предпочитает молчать. Какое ей, на самом-то деле, дело до дурочки, которая предпочитает верить всему, что написано в этих глупых книжках про гадания, что едва ли способны сбыться? Если уж Констанции не хватает мозгов, чтобы сообразить, что всё это — полная чушь, то Софике не должно быть до этого никакого дела!

А Констанция вскакивает, едва не задевая зеркальце. Констанция заламывает руки, вздрагивает от какой-то сущей нелепицы, прикусывает губу и смотрит на Татьяну более чем обвинительно. У Констанции дрожат пальцы, и она вряд ли способна думать о том, что сейчас стоит быть тихой.

- Я так не играю! — всё-таки обижается вслух Констанция, едва не топая ногой от переполняющих её эмоций. — Это попросту не честно, что только мне ты на гадала всех этих гадостей!

Татьяна задирает нос и не отвечает ни слова. Она, кажется, тоже обижена. То ли тем, что Констанция пытается обвинить её в сказанных словах, то ли тем, что правила игры кто-то нарушил — Софика не может этого никак разобрать, а потому старается просто не задумываться.

- Какой смысл гадать, если тебе предсказывают только вечную любовь и безмятежное бытие? Любовь, успех и дюжина ребятишек — это даже глупо и вовсе не интересно! — пожимает плечами Арабелла, стараясь, впрочем, говорить довольно-таки дружелюбно. — Разве в таком случае не стоит просто себе это всё придумать? Расслабься, Конни! Это всего лишь игра!

Однако эти слова и ласковый тон Арабеллы, кажется, обижают Констанцию ещё больше.

Впрочем, теперь она кажется не столько расстроенной, сколько разгневанной — должно быть, догадывается Софика, Констанции пришла в голову мысль, что девчонки лишь пытается её напугать или раздразнить и, быть может, специально придумали разложенным картам столь обидное объяснение. И эта реакция Констанции определённо лучше.

Софика точно предпочитает иметь дело с теми, кто сердится, нежели с теми, кто плачет. На первых у неё самой получается злиться, а вторых она никогда не знает, как правильнее успокоить. А собственное раздражение нравится Софике куда больше чувства беспомощности.

- Легко тебе говорить! — фыркает Констанция, вероятно, желая спрятать рвущиеся из груди всхлипы. — Тебе-то или Амалье, или Розе не нагадали ничего дурного!

Ни Амалья, ни Роза не говорят ни слова — ни о том, что все эти гадания ерунда, ни о том, что подобная трактовка карт могла быть вызвана желанием позлить их товарку. Лишь смотрят на Констанцию столь гадливо сочувственно, что Софика никак не может выдержать.

- Это ведь всё глупости! Игра — как и сказала Арабелла! — встревает Софика, подозревая, впрочем, что, вероятно, делает лишь хуже. — Что могут предсказать семь девчонок из обыкновенного пансиона?

Констанция дергается и всё-таки разражается слезами. Она закрывает лицо ладонями и рыдает так громко — и всё же, относительно тихо, за что Софика ей, пожалуй, благодарна, — что прямо сердце разрывается. Софика готова дать себе щелбан за невовремя сказанные слова, но…

Да пусть хоть убивают, но она не сумеет без посторонней помощи сообразить, что не так сказала!

- Ничего ты не понимаешь! На Короткую ночь — самые правдивые предсказания! — всхлипывает Констанция, когда Татьяна заканчивает вновь тасовать карты. — Я требую права разложить карты ещё раз! Или чтобы ты, Татьяна, объяснила выпавшие мне как-нибудь иначе!

Арабелла и Амалья понимающе переглядываются. Татьяна поджимает губы. Дейзи смотрит на подруг взволнованно и испуганно — но определённо без большого сочувствия к Констанции теперь, после того как та потребовала дать ей ещё одну попытку. Так что, Софике что-то подсказывает, что никто из девочек не желает давать Констанции ещё одного шанса.

- Только нюни не распускай! Ты ведь не маленькая! — резко отрезает Татьяна, задирая подбородок. — Я всего лишь трактую карты. Всё как нужно — всё по книжке. И вытягивала карты ты сама! Так что, я никак не виновата в том, что тебе выпало не то, что ты хотела!

Констанция всё-таки топает ногой и торопливо покидает комнату. Спасибо, что хоть дверью не хлопает — было бы совсем некстати привлечь к себе сейчас внимание мачехиной кузины.

Наступает черёд Софики. И, на самом деле, она вполне могла уступить свою очередь гадать Констанции. Пусть бы та разложила карты ещё раз. Даже жаль, что такая идея не пришла в голову несколько раньше.

Но что уж тут? Поздно теперь думать об этом!

Софика торопливо достаёт первые попавшиеся пять карт, не особенно примеряясь к ним, и раскладывает их по углам начерченной на полу фигуры. Амалья внимательно следит за её руками и в нетерпении прикусывает губу и чуть вытягивает шею, словно не сумеет всё разглядеть без этого.

- Удивительно! Просто удивительно! У двух сестёр Траммо необычные расклады! — смеётся Татьяна, принимаясь водить тонким пальчиком по открывшимся картам. — Ни одной «младшей» карты. Ну что же! Начнём! «На сердце» у тебя, Софика, кажется, зрелый мужчина, готовый любить тебя хоть бы и вечность — в настоящем у тебя дама да ещё и одной с королём масти. Однако, пиковая дама, весьма жестока, пусть и не всегда это ведает. В прошлом у тебя какая-то женщина. Наставница, должно быть, какая — дама-то трефовая. На будущее тебе стоит ждать мужчину да влиятельного настолько, что голова может закружиться — пиковый туз, как-никак. Королю придётся с этим смириться, коль не захочет тебя потерять — к тому же, «под сердцем» у дамы валет, которого она хоть от туза, хоть от Бездны укроет.

Что за глупости, думает Софика с улыбкой. Все эти девичьи гадания — никакое не предсказание судьбы. Просто глупые шутки семнадцатилетних девчонок из пансиона, которым нечем заняться по ночам, кроме как сплетничать или напускать на себя крайне загадочный вид.

О том, что ей нравится зрелый мужчина — Тобиас, должно быть, или же Уильям (интересно, кого из них подразумевают девочки под этой картой), — уже известно, должно быть, всем девчонкам в пансионе. На роль валета, должно быть, выбрали Гесима — и уж Амалье вполне известно, что Софика действительно постарается его укрыть от кого и от чего угодно. А раз известно Амалье — и Татьяна может знать. Да и с дамами тоже ерунда полнейшая. И с тузом недоказуемо. Так ведь кого угодно можно тузом назвать.

Легли бы карты иначе — Татьяна вывернула всё в ту же сторону. Пусть, может быть, с другими словами. Выпал бы червовый король — придумала бы что-нибудь о том, что это удачный объект для любовного интереса. Выпала бы бубновая королева — назвала бы её весёлой, уверенной и успешной. Выпала бы ещё какая карта — Татьяна бы и её сумела как-нибудь объяснить.

Чушь полнейшая! Пусть и заманчивая на слух. Только вот Софика не собирается в неё верить. Вместо этого она улыбается и делает вид, что аплодирует Татьяниному мастерству объяснять карты.

Татьяна принимается тасовать карты, а Софика решает ненадолго встать — она хочет взять ещё парочку конфет, чтобы съесть их, пока гадать будет Дейзи. В конце концов, она проголодалась. И определённо нет ничего лучше, чем съесть хотя бы две-три конфетки — тех самых, шоколадных, с ореховой помадкой.

В этот раз Татьяна отчего-то тасует карты несколько дольше, чем до этого — вероятно, догадывается Софика, решает исключить возможность выпадения подряд нескольких карт одной масти (Софика-то, схватила те, что оказались ближе всего к ней, и получила четыре старших карты одной масти).

Вот бы лучше узнать, что ожидает её, Софику, завтра, а не слушать избитые предсказания о том, что кого-то там ожидает какой-то мужчина (рыцарь, красавец, зрелый мужчина и любые подобные вариации), кого-то — дети, кого-то — успех в деньгах или богатый дом.

Вот бы можно было узнать что-то… Конкретное! Что-то, что можно будет проверить!

Дейзи осторожно берёт и раскладывает карты рядом со звездой — она делает это почти столь же осторожно, как и Констанция. И столь же трясущимися руками. Кажется, и реветь будет так же, если выпадет нечто плохое (или будет объяснено как плохое острым язычком Татьяны).

Но если Дейзи выпадет хотя бы один мужчина — счастью не будет предела, должно быть, даже если Татьяна постарается всё объяснить совсем иначе.

Софика усмехается этой мысли и усаживается обратно на своё место, так и не взяв конфет. Осталось подождать совсем немного — Татьяна сама не будет тянуть карт, а это означает, что нужно лишь подождать, когда она объяснит карты, выпавшие Дейзи. А это вряд ли займёт много времени.

Совпавшее с моментом открытия карт головокружение заставляет Софику ненадолго потеряться в собственных мыслях, выпасть из происходящего в комнате, словно не она сидит вместе с этими глупыми девчонками и пытается вместе с ними предсказать свою судьбу по картам.

- Кровь, Софика! — охает Амалья, вырывая Софику из этого необъяснимого забытья. — У тебя кровь идёт из носа!

Софика словно просыпается ото сна, ойкает и проворно зажимает нос ладонью.

Взгляды к ней обращены весьма обеспокоенные. Даже Арабелла смотрит на неё скорее взволнованно, чем раздражённо или презрительно, как иногда бывало. А уж Амалья, Роза и Дейзи, кажется, и вовсе, очень за неё переживают. Кажется, даже гаданье теперь не так их занимает.

Амалья подскакивает к сестре, чтобы помочь ей усесться на кровать, а потом кидается за носовым платком…

Софика понимает это словно на грани своего сознания. Почему-то она может смотреть лишь на карты, разложенные Дейзи и теперь, из-за этой нелепой случайности с кровотечением, сбившиеся в невнятную кучу.

Кровь, замечает Софика, попадала на три карты — бубнового короля, пиковую четвёрку и червового валета. Татьяна охает и пытается оттереть кровь с карт — это должно было быть не слишком трудно, учитывая их поверхность. Почти так и выходит — капли крови с рук бубнового короля и с пиковой четвёрки оттираются весьма легко. Татьяне достаточно всего лишь смахнуть их пальцами.

Лицо червового валета же остаётся безнадёжно испачканным кровью. Теперь не оттереть.