Где мой дом? (гет)

Гермиона в раздражении скинула со своих коленей очередную книгу, чего не позволяла себе никогда. К ним она всегда относилась уважительно и бережно. Ладно, положим, был на ее душе один грешок. Но в тот раз располагала ситуация. Практичность и необходимость перевесили ее обычное благоговение перед древним фолиантом. И тогда, на втором курсе, в состоянии крайнего стресса и опасности, что таил в себе василиск, за выдранную с корнем страницу ее не терзали муки совести.

Сейчас же они отступили перед жгучей досадой и бессилием. Это была последняя книга из тех, что Лэнки позаимствовал из особняка на Гриммо. Хотя сам домовик называл это кражей и стремился прищемить свои длинные уши дверью в качестве наказания.

С полчаса назад она снова отправила Лэнки в дом Гарри, зная с его слов, что все домашние перебрались в Нору на время африканской командировки. Гермиона точно знала, что на чердаке хранятся манускрипты из библиотеки Блэков, темные и небезопасные, но ценные своими знаниями, потому что лично прятала их в сундуке от Джинни. Гермиона надеялась найти выход. Так ведь всегда бывало. Книги, в отличие от людей, не подводили ее. К ним она обращалась за помощью в учебе, для решения проблем и в поиске ответов на свои многочисленные вопросы. Знания, почерпнутые из книг, не раз спасали ее, ее друзей и помогали в трудных ситуациях.

Конечно, она найдет ответы и сейчас. Снимет эту хитрую защиту, которой Северус оплел дом, из-за которой она не могла ступить за порог, из-за которой даже Лэнки не мог ее никуда перенести. Черт возьми, у нее не получалось и патронус отправить. А она пыталась и не раз. В основном с гневными посланиями все тому же Северусу. Но верная выдра, небывало яркая от переполнявших Гермиону эмоций, только кружила по комнате, подлетала к стенам, разворачивалась и смотрела на создательницу извиняющимся взглядом, а затем растворялась вместе с надеждой Гермионы.

О, она так злилась на Снейпа! И боялась. До умопомрачения, до трясущихся коленей, до металлического привкуса на губах боялась за него. Где он сейчас? Что делает? Почему оставил ее тут одну, запертую в этом доме, как какой-то древний артефакт под стеклянным колпаком?

Когда он вернулся из Хогвартса, толком не рассказал ни о чем. Лишь сунул ей в руки листок с обнаруженными в Книге доступа именами. И пока Гермиона пыталась осознать и принять ситуацию с мистером Шафиком, его сыном и несправедливостью этой жизни, он спустился в лабораторию, заперся там вместе с домовиком. Но быстро вышел и тут же направился к двери, игнорируя ее. Гермиона понимала, что известия о друге могли шокировать Снейпа, погрузить в себя, и не слишком настаивала на разговоре сию же минуту. Она готова была дать ему время наедине с собой, только вот совершенно не ожидала, что превратится в невольницу.

На пороге Северус остановился и не глядя на Гермиону сообщил, что будет отсутствовать какое-то время, а Лэнки, если придется, позаботится о ней. Все на этом. Он просто ушел, оставив ее в полнейшем неведении и в недоумении таращиться то на захлопнувшуюся за его спиной дверь, то на смятый клочок бумаги в своих руках.

Она толком не спала в ту ночь. Пыталась, но едва она закрывала глаза, возвращались старые кошмары. И что-то еще, новое, но в то же время неуловимо знакомое: улицы, по которым она раньше не ходила, но точно знала, что вот здесь, за поворотом, будет небольшая пекарня, или странная комната со светящимися шарами под потолком и какие-то люди, что входили и выходили бесконечным потоком, прожигая Гермиону своими взглядами. Она просыпалась, выдыхала, переворачивалась на другой бок, и все повторялось вновь.

А наутро, когда она, вялая и помятая, спустилась вниз узнать, не вернулся ли Северус, выпить свой литр кофе и вдохнуть морозного воздуха, обнаружила, что не может выходить за порог дома. Раз за разом она пыталась сделать шаг наружу, но ударялась в невидимый барьер. Лэнки рядом следил за ее жалкими попытками разобраться в этой не то шутке, не то досадном казусе, а потом, дрожа всем телом, признался, что его хозяин заколдовал дом.

В висках тогда застучало, точно метроном отмерял последние секунды перед крахом ее веры. И с финальным ударом острая обида осколком стекла впилась в сердце, а паника, липкая и удушливая, как паутина, опутала ее с ног до головы. Неужели он настолько ей не доверяет? После всех этих кратких, но таких драгоценных мгновений близости, после того, как они дали волю чувствам и пробились сквозь лед отчуждения, — неужели все это было лишь иллюзией? Или, что еще страшнее, с ним случилось что-то ужасное? Эта мысль пронзила ее ударом электрического тока, и она рухнула на половые доски, больно оцарапав ладони.

Гермиона так и просидела весь день в холле, прислонившись спиной к входной двери, представляя порой, как та распахивается, и она летит назад, комично заваливаясь прямо под ноги Северусу, как они смеются вместе над этим досадным недоразумением, как потом сидят рядом на диване, решая, что делать дальше, а она пытается отогреть его заледеневшие после ночной прогулки ладони в своих руках.

Романтичная идиотка! И с каких пор ты такой стала, Грейнджер?

На второй день все ее чаяния относительно скорого возвращения Снейпа окончательно разбились о реальность. И она решила действовать. В конце концов, не Гермиону ли Грейнджер называли лучшей ведьмой своего поколения? Разве не сможет она распутать хитроумные чары Северуса? Что будет делать дальше, когда невидимый барьер падет, она не решила, благоразумно поставив перед собой только одну задачу: понять, чем именно Снейп защитил дом. Ведь никакое из испробованных и известных ей контрзаклинаний не подошло. Тогда-то и родилась идея взять на время несколько книг из богатой библиотеки на Гриммо.

Но пока все ее исследования были безрезультатны.

Гермиона промокнула вновь заслезившиеся глаза бумажной салфеткой и откинула смятый комок в кучу точно таких же, скопившихся на столе. Она смогла передохнуть и снова потянулась за книгой, но в этот момент услышала хлопок аппарации и взволнованно вскочила с дивана. Звуки раздавались из каморки домовика, и Гермиону слегка удивил тот факт, что Лэнки аппарировал именно туда, а не в гостиную, где она ждала его.

В нетерпении она распахнула дверь, собираясь пожурить его за эту оплошность, да так и замерла с раскрытым ртом, не веря своим глазам. Рядом с трясущимся домовиком и распластанным на кушетке бессознательным Джеймсом, упираясь в одну стену рукой, стояла Джинни.

Секунду они просто смотрели друг на друга. На лице Джинни застыло выражение абсолютного шока, граничащего с ужасом. Её губы беззвучно шевелились, словно она пыталась что-то сказать, но не могла выдавить ни звука. Гермиона видела, как по её щекам текут слёзы, оставляя блестящие дорожки на пыльной коже. Она выглядела… потерянной. Конечно, ведь увидела призрака.

— Джинни? — хрипло выдохнула Гермиона, делая шаг навстречу.

В этот момент что-то произошло. Джинни резко вскинула голову, ее глаза расширились от страха и непонимания, и она схватилась за горло. Ее лицо стало багровым, потом мертвенно-бледным. Она пыталась вдохнуть, но воздух словно застрял где-то в её груди. Из её горла вырвался хриплый, клокочущий звук, и она, будто враз лишившись всех сил и способности твердо стоять на ногах, начала оседать.

Гермиона бросилась вперед, обгоняя бешеный ритм сердца, что заходилось в груди. Она опустилась перед ней на колени, пытаясь понять, что происходит. Глаза Джинни, полные паники и боли, были устремлены на Гермиону. Она отчаянно хватала ртом воздух, а руки ее судорожно сжимали горло, ногти оставляли на коже красные следы.

Гермиона перевела взгляд на Лэнки, что примостился рядом и тоже словно задыхался: так часто и быстро поднималась и опускалась его грудь. Что он сделал с Джинни? Как она вообще здесь оказалась? И, самое главное, как ей помочь? Её дыхание становилось всё более прерывистым, хрипы — всё более пугающими.

— Лэнки! Это ты делаешь? — выкрикнула Гермиона, успокаивающе поглаживая Джинни по спутанным волосам.

— Лэнки ничего не делает, мисс, — пропищал домовик, и из глаз его закапали круглые крупные слезы обиды. — Это дом защищает.

Гермиона вывела диагностическое несколькими пассами палочки. Схема опасно засверкала красным. Джинни на полу уже выгибалась, ее тело сотрясали судороги. Драгоценные секунды ускользали.

— Как это исправить? — в отчаянии крикнула Гермиона домовику, но тот лишь сильнее вжался в стену, нечленораздельно что-то бормоча. — Помоги мне перенести ее в гостиную, нужно больше воздуха!

Лэнки щелкнул пальцами, и тело Джинни приподнялось над полом. Вскоре она уже лежала на диване, продолжая содрогаться. Гермиона торопливо расстегнула несколько пуговиц на ее блузке и, пытаясь вспомнить приемы первой помощи при асфиксии, сама забралась на диван и приподняла ее ноги, чтобы те находились на уровне выше головы, затем распахнула взмахом палочки окна. Она не переставала шептать что-то утешительное, успокаивающее, но действия ее не имели успеха.

— Лэнки, ты должен переместить ее в Мунго. Я не могу ничего сделать, — осиплым голосом проговорила Гермиона, беспомощно глядя, как Джинни слабеет на глазах, как ее движения становились все более вялыми.

В своей потерянности и бессилии она не услышала звук открывающейся двери и торопливые тяжелые шаги. Но отчего-то чуждый странный запах — смесь крови, соли и земли — ее обоняние уловило. Когда она повернулась, Северус уже находился в шаге от нее, выписывая в воздухе сложную вязь рун и беззвучно шевеля губами. А закончив, подошел к Джинни, которая потеряла сознание, и провел указательным пальцем по шее. Гермиона было подумала, что таким образом он проверяет пульс. Но потом поняла: Северус собирал капли крови, что выступили цепочкой росинок в тех местах, где Джинни царапала свое горло. Так же молча он подошел к дверям и, вытянувшись в струнку, вывел Альгиз на наличнике. В этот момент Джинни со свистом втянула в легкие воздух и начала дышать ровно и спокойно.

А Гермиона выдохнула и осела на пятки, продолжая удерживать босые ноги подруги до тех пор, пока над головой не раздался уставший и непривычно тихий голос Северуса.

— Теперь все будет хорошо.

Казалось, за этим стояло нечто большее, не только ситуация с Джинни. Но такие простые слова, вместо того чтобы успокоить окончательно, буквально вызверили Гермиону. Все напряжение, злость, обида, накопленные за несколько дней, заклокотали в ней, вырываясь, кровь от ярости застучала в висках, а адреналин растекся по венам бурным потоком. В порыве праведного гнева она вскочила на ноги, оттолкнула Снейпа подальше, чтобы смотреть ему в лицо, не задирая головы. Так ругаться было бы крайне унизительно. Она едва не наговорила Северусу до страшного обидных, до банального гневных и уничижительных слов, но вовремя спохватилась, буквально проглотила все, что с таким напором собиралось хлынуть из нее и затопить Снейпа.

Причиной всему был его взгляд. Не тот, в котором нередко сверкало яркое раздражение. Не изучающий. Не проницательный. Какой-то совершенно новый, что Гермиона прежде у него не видела. Так в ожидании смертоносного зеленого луча смотрят на волшебную палочку противника, нацеленную прямо в твою грудь. С пониманием, что с линии огня уже не выйти, и с принятием своего исхода.

Мурашки ледяной юркой змейкой поползли вдоль позвоночника, и Гермиона что было сил зажмурилась, лишь бы не видеть беспросветного мрака в его глазах. Не хотела она быть причиной оного, и вообще не хотела больше никогда видеть такое выражение на его лице.

Северус же ее короткую передышку воспринял по-своему. Она слышала, как он сдавленно выдохнул, слышала шорох ткани, когда он расправлял свою мантию, и скрип половиц под его ногами, будто он собирался развернуться и уйти. Она не успела ничего сделать, ничего сказать, потому что какофонию этих звуков прервал слабый, словно простуженный, голос Джинни:

— Профессор Снейп? Вы тоже ее видите?

Гермиона повернулась к ней, и то ли из-за спадавшего потихоньку напряжения, то ли из-за вида нахохлившейся и с подозрением сверкавшей глазами подруги, хрипло хохотнула.

— На зрение не жалуюсь, миссис Поттер.

— Но как?

— Передам право поведать эту занимательную историю… мисс Грейнджер. И с вашего позволения, удаляюсь. Я должен привести себя в порядок.

Северус действительно вышел из гостиной, не дав Гермионе шанса спросить, где он был, все ли с ним в порядке и почему он поступил с ней так несправедливо. Впрочем, это могло подождать. Сейчас только совершенно растерянная, ничего не понимающая Джинни имела значение. И Гермиона медленно двинулась в сторону подруги, ступая мягко и осторожно, будто боялась спугнуть взъерошенного воробья с ветки.

Она присела на край дивана, с пониманием глядя на то, как Джинни подбирается.

— Привет, дорогая, — хрипотца из ее голоса не ушла окончательно, но Гермиона благоразумно решила даже не откашливаться.

— Гермиона?

— Это правда я, — кивнула она и протянула руку, аккуратно накрывая ей ладонь подруги. Она лишь слегка сжала пальцы, давая Джинни понять, что вот она, здесь, и настоящее некуда. — Знаю, как это выглядит, но…

— Мерлин и Моргана! — воскликнула Джинни, не дав Гермионе договорить, и кинулась ей на шею, больно цепляясь непослушными пальцами за кудри и беспрестанно и неразборчиво целуя то в щеки, то в лоб, то в глаза. — Как же… Похороны и кладбище… Мамочки, а Рон?.. Я… фиалки на могиле… Мерлин, Гермиона!.. У меня Лили…

Гермиона в последний раз с силой сжала Джинни в объятиях и уверенно отстранилась от нее, заглядывая в заплаканные глаза. Джинни продолжала что-то бормотать, словно торопилась рассказать обо всех событиях, что Гермиона пропустила, обо всех чувствах, что жили в ней почти год, пока виновница этих чувств снова не исчезла.

— Тихо-тихо, дорогая. Дыши.

Гермиона потянулась за чистой салфеткой, благо на столе их оставалось еще много, и стала протирать мокрое лицо Джинни. Та постепенно затихала, но продолжала во все глаза таращиться на вернувшуюся из мертвых. Гермиона тяжело вздохнула, решая, с чего начать, и стоит ли вообще посвящать Джинни во все подробности именно сейчас. Она не помышляла о том, чтобы скрыть от подруги свое положение и причины, по которым она в нем оказалась. Но скорее предпочитала, чтобы это сделал Гарри. Они ведь не успели обсудить, как именно будут возвращать ее в мир живых. Но и так было понятно, что все близкие люди, родные и для Гарри, и для Гермионы, ополчатся на первого. Вряд ли после пережитого кто-то из них сразу поймет и примет мотивы друга. О чем речь? Если даже сама Гермиона до сих пор не смогла этого сделать до конца. Она простила, определенно простила, разве могла иначе, когда Гарри в вечер их возвращения из Аркалиса, запинаясь и сбиваясь, молил ее об этом в очередной раз? Но так или иначе в душе оставался горький осадок, который, растревоженный словом или мыслью, поднимался, словно ил со дна озера.

Гермиона точно понимала, что не хочет стать причиной размолвки Поттеров. Оттого решила действовать осторожно, приоткрыв сейчас лишь часть правды. Ту, где о роли Гарри в ее мнимой смерти можно было пока умолчать. Возможно, это было проявлением трусости и эгоизма с ее стороны, но переживать неминуемую вспышку гнева Джинни в одиночестве Гермионе не хотелось совершенно.

Джинни, кажется, более менее пришедшая в себя, не стала дожидаться никаких объяснений и сделала, на ее пока не совсем трезвый взгляд, самый логичный вывод.

— Это Снейп, да? Он запер тебя здесь?

Гермиона сначала кивнула, отвечая на прямой вопрос, не осознавая его подтекста. Ведь так и было. Северус запер ее здесь несколько дней назад. А когда Джинни пошатываясь вскочила на ноги, сообразила, наконец, о чем та ее спрашивала. И ловким движением перехватила подругу за руку, пока она со своей огненной натурой не натворила дел.

— Нет, стой. Это не Северус. Сядь уже, — Гермиона похлопала по сиденью рядом с собой. — Он же был в Азкабане, когда… когда все случилось. На самом деле он спас меня. Если бы не он, вполне вероятно, сейчас мы с тобой не разговаривали бы.

И тщательно подбирая слова, Гермиона поведала о своем заточении в мире маглов, о своей новой личности, жизни и невероятной, судьбоносной встрече со Снейпом в декабре. О зелье, его действии и последствиях, от которых самый талантливый из известных ей зельеваров ее уберег. Об этом доме и течении дней в нем. Она так хотела рассказать и о теперешней роли Северуса в ее жизни, о своих чувствах и мечтах, связанных с ним. Но не смогла. Не потому, что боялась реакции подруги на известия о столь неожиданном союзе, а скорее из-за собственных сомнений и страхов, рожденных и выросших за эти несколько дней. Прежде чем делиться сокровенным, она должна была убедиться, что это сокровенное действительно существует.

Джинни слушала не перебивая, а когда Гермиона наконец замолчала, снова заключила ее в крепкие объятия. И так, раскачиваясь и щекоча ее щеку своим дыханием, просидела несколько минут, беззвучно плача. И вдруг с шипением отстранилась и, слегка покраснев, пробормотала:

— Извини. Целый день не сцеживалась. Мне надо к Лили.

Гермиона увидела, как на груди ее расплывались два круглых мокрых пятна. Джинни смущенно прикрыла их ладонями и закатила глаза.

— Все в порядке, — по-доброму, но с легкой грустью улыбнулась ей Гермиона. Как же много она пропустила!

— У нас родилась дочка. Лили. Скоро будет два месяца, — горделиво приподняв голову, сказала Джинни. Конечно, она не ведала, что Гермиона уже знает о таком значимом событии в семействе Поттеров.

— Я поздравляю, — тем не менее искренне откликнулась Гермиона и помогла Джинни высушить одежду. Что, впрочем, не избавило от разводов на блузке. — И очень жду нашей встречи.

— Так идем! Тебе ведь не обязательно оставаться здесь? Не понимаю, почему ты сразу к нам не пришла, когда память вернулась. Мы бы защитили, не дали в обиду. Ты бы видела Нору сейчас, — Джинни хихикнула, — там такой гвалт и кавардак, что ни один здравомыслящий преступник не сунется.

— Чтобы не подвергать никого опасности, Джинни, — ответила Гермиона и потерла глаза. Пускаться в дебри объяснений ей не хотелось. Не сейчас. Кажется, весь адреналин, что кипел в крови, все же схлынул окончательно, и Гермиону враз придавила запредельная, тупая усталость. — Я не могу пойти в Нору, как бы не хотела всех повидать.

— Тогда к нам, на Гриммо, — не сдавалась Джинни, снова поднявшись на ноги. — Там и поговорим нормально. Особняк защищен. Гарри после твоей… Вот же! В общем, Гарри стал настоящим параноиком. Не буду расстраивать его брешью в защите. Против домовиков мы вдвоем с тобой сможем установить щиты, да?

— Нет, Джин, — вяло откликнулась Гермиона. — Магия домовых эльфов такова, что никакие защитные чары ей противостоять не смогут.

— Ну да, — нахмурилась Джинни и потерла лоб. — Тогда здесь никак не безопаснее, чем на Гриммо. И присутствует один громадный и темный минус, — добавила она заговорщицким шепотом, потянув Гермиону за руку. — Он наверняка не в восторге от вашего соседства и только и мечтает от тебя избавиться.

В этот момент за стеной что-то с грохотом упало. Обе они вздрогнули от неожиданности. Гермионе показалось, что источник звука был в кабинете Северуса. Но прислушиваться не стала, полностью поглощенная последними словами Джинни. От них сердце неистово заколотилось, а в голову полезли тягостные, тревожные мысли. Но несмотря на их беспокойное и яростное копошение, Гермиона смогла выдавить из себя:

— Не сейчас, правда. Ты многого еще не знаешь и не понимаешь. Мы все расскажем, обязательно. Но тебе нужно к дочке и к мальчишкам. Я только прошу, Джинни, не говори никому обо мне. Это временная мера, но пока никто не должен знать, что я жива.

— Будто мне поверят, — помрачнела Джинни. — А как же Гарри? Я не смогу от него скрывать такое. Он в командировке, в Африке, но…

— В Уганде, — автоматически кивнула Гермиона и в самом прямом смысле прикусила язык, поняв, что ляпнула лишнее.

Джинни пока смотрела в ответ лишь удивленно, а не с подозрительностью.

— Не знала, что ты сохранила свой провидческий дар.

Гермиона неопределенно пожала плечами и попыталась исправить ситуацию, объяснив проявление своего всезнайства простой догадкой, мол, и в пору ее присутствия в министерстве ходило много слухов о слабой подготовке мракоборцев именно в Уганде. И она просто свела одно к одному.

С каждым ее новым словом глаза Джинни все больше и больше прищуривались, а потом в один миг распахнулись, полные осознания и горького прозрения. Она закрыла рот рукой и невольно сделала несколько шагов назад, покачивая головой. Гермиона, наблюдая за этим, обреченно выдохнула. Как была она никудышной лгуньей, так и осталась. Джинни за столько лет выучила все ее ужимки и, конечно, с легкостью раскусила.

— Он все знает, да? Мерлин, ну конечно, знает, — Джинни хлопнула себя ладошкой по лбу, — а я-то, дура, даже не могла подумать о таком. Считала его странное поведение способом переживать утрату. Он так и не раскрыл причину смерти, не хотел пускать меня на кладбище, не позволил маме быть на похоронах. А на деле… Что вы за люди такие? — Джинни сделала еще пару шагов назад, отшатываясь от протянутой руки Гермионы. — И все, что ты мне наговорила, тоже вранье? Просто проворачиваете какие-то свои делишки все это время, как и поступали всегда вместе? В Хогвартсе? Правильно, кто я такая, чтобы посвящать меня в свои планы. А Рон? Он что вам сделал? Он без тебя умирал все это время, так и не смог пережить твою долбанную смерть! А теперь закапывает себя, чтобы на годы остаться в министерских застенках.

Гермиона слушала тираду подруги молча, позволяя ей высказаться, понимая ее. Но попыток прикоснуться, утешить таким образом больше не делала. А когда Джинни, наконец, выдохлась и сложилась пополам, упираясь руками в коленки, сказала:

— Я правду говорила, Джинни. Про память, про Камден. Прости, что не рассказала всего, но тебе лучше выслушать Гарри, — отрицать участие друга во всем этом больше не имело смысла, и Гермиона не стала этого делать.

— И выслушаю, прямо сейчас выслушаю, — зло проговорила Джинни и, достав из кармана волшебную палочку, закрыла глаза. — Экспекто патронум!

Из кончика древка вырвался ослепительно-белый свет, который мгновенно принял форму мощной, грациозной лошади. Серебристо-голубая грива струилась по шелковистой шерсти, копыта били по воздуху, а глаза горели преданным огнем.

— Сообщение Гарри Поттеру, — произнесла Джинни, невесомо пройдясь рукой по морде патронуса. — Жду тебя на Гриммо. Немедленно!

Лошадь с радостным ржанием бросилась вон, но будто врезалась в стену и от непонимания встала на дыбы, тут же растворяясь в воздухе.

— Отсюда не отправить патронус, — устало пояснила Гермиона, сообразив, что Северус все еще не опустил ту защиту.

— Домовик! — крикнула Джинни. — Как пришла, так и уйду.

Прошаркав ногами, в гостиную зашел Лэнки. Эльф выглядел так, словно его по меньшей мере «Ночной рыцарь» переехал. И если бы Гермиону окончательно не покинули силы, она бы посочувствовала, а может, и вовсе не позволила использовать его в качестве транспорта. Но честно признавшись самой себе, что сейчас больше всего на свете хочет покоя, попросила у домовика:

— Лэнки, пожалуйста, доставь миссис Поттер домой. Потом возвращайся, отдохни. — И у Джинни: — Не пори горячку, я тебя знаю. Постарайся выслушать его. Я в свое время не смогла и, наверное, не должна просить тебя о таком. Но в конце концов это у вас семья и трое детей. Так что… — Гермиона все-таки потянулась к Джинни, неловко приобняла ее, напряженную и отстраненную, и чмокнула в висок. — Я люблю тебя. Прости.

Когда Джинни и Лэнки исчезли с глухим хлопком аппарации, Гермиона обессиленно рухнула на диван и спрятала лицо в ладонях.

— Черт! Черт! Черт! — прозвучало глухо.

Совсем не так Гермиона представляла эту встречу. Она оказалась совершенно не готова сталкиваться ни со своим прошлым, ни с близкими, по которым, безусловно, скучала, но… С самого начала все пошло наперекосяк из-за заклятия Снейпа и закончилось не лучше, теперь уже от ее, Гермионы, глупости.

Со стоном она выпрямилась, морально настраиваясь на еще один разговор. Гермиона не была из тех людей, кто, желая оттянуть неприятное, занимают руки и голову чем угодно. Но в этот раз действительно пасовала и оттого принялась наводить порядок, уничтожая использованные платочки, выстраивая книги в ровную стопку, отправляя чашки с недопитым утренним чаем на кухню.

А когда с этим было покончено, скрутила стоящие практически дыбом волосы в тугой узел на затылке и шаркающей походкой направилась к кабинету, за дверями которого надеялась найти Северуса. Она так устала за эти несколько дней и сейчас была так измотана встречей с Джинни, что не сомневалась — сил на предстоящий разговор со Снейпом просто не хватит. Но и уйти в спальню, молча и не попытавшись выяснить все, не могла.

Слова и предложение Джинни свербили где-то в груди, подкрепляя разрастающуюся в Гермионе неуверенность. Имеет ли она право оставаться здесь? Может быть, Северус уже десять раз пожалел об их поцелуях и потому ушел? Она настолько допекла его своим беспокойством, своим переменчивым настроением и попытками позаботиться? Да, раньше у нее словно не было выбора, потому что никто, никто, кроме Гарри, точнее, не знал о ней. О том, что в гробу, медленно опустившемся в разверзшуюся земляную пасть, ее, Гермионы Грейнджер, не было.

Но теперь Джинни знала.

И объяснить ей толком, отчего Гермиона должна остаться здесь, в доме своего бывшего угрюмого профессора, представлялось практически невозможным. Не только из-за того, что Джин могла не понять, осудить или, весьма вероятно, рассмеяться в ответ. А оттого что сама Гермиона теперь сомневалась. То, что совсем недавно она принимала за влюбленность, в один миг превратилось в нечто болезненное, даже больное. Кому, как не ей, это знать? Ведь Гермиона уже проходила через такое. Только в прошлый раз сама была на месте Северуса. Скрывала, юлила, порой и притворялась. Это было несправедливо по отношению к Рону. И чем в итоге закончилось?

Они провели вместе пять лет после окончания войны. Но отношения с ним всегда были чем-то само собой разумеющимся. Теплыми, достаточно близкими, но такими предсказуемыми. Они просто были вместе. И не требовалось доказывать или показывать своих чувств. И даже говорить порой, потому что найти точки соприкосновения, чтобы оказалось интересно и одному, и второму было непросто.

Той любви или того, что двое подростков, перемолотых в жерновах войны, приняли за нее, оказалось недостаточно.

Гермиона помнила, как внутри у неё всё перевернулось, когда Рон спустя пару лет заговорил о детях, о настоящей семье, о собственном доме. Он ждал от неё шагов вперёд каждый день после, а она не могла. Наоборот, стала еще сильнее погружаться в учебу и в работу. Не только для того, чтобы облегчить эмоциональную муку, но и чтобы избежать реальной жизни. В том мире, где документы, законы и факты могли быть контролируемыми, она стала чувствовать себя гораздо лучше, чем в доме шумных Уизли.

Решение расстаться она приняла не сразу. Оно бессознательно росло в ней месяцами, укреплялось, пока окончательно не сформировалось и не вылилось в один из самых тяжелых разговоров в ее жизни.

Рон не ожидал. Наверняка он замечал, что она отдалилась, что меньше времени проводит в семье и с ним, но, наученный горьким опытом разговоров о ее отце, не лез. Просто ждал, когда Гермиона решится. Интересно, если бы он знал, на что в глубине души она решается, продолжал бы действовать так же?

Разговор, который она планировала и даже репетировала перед зеркалом, быстро перетек в некрасивую ссору. Они оба были хороши и наговорили друг другу несправедливых, ужаснейших слов, пряча за оскорблениями свою горечь, обиду и почти физическую боль разочарования из-за перечеркнутого совместного будущего. Задурманенная разрушительными чувствами, зародившимися в тот день, и желанием доказать, что она вовсе не холодная, фригидная стерва, Гермиона надела на празднование пятилетия победы такое провокационное платье, на какое только была способна. Слишком короткое, слишком открытое, слишком пикантное и неуместное. Конечно, ее триумфальное пришествие на праздник попало во все газетные передовицы и мусолилось писаками еще очень долго. А Гермиона сгорала от стыда и еще месяц ходила на работу с резиновой улыбкой.

Не только из-за чертова платья, сползающую бретельку которого Кингсли украдкой поправил в тот вечер.

Но из-за рокового бокала виски, придавшего ей особую смелость и безрассудность.

Из-за темной ниши банкетного зала и случившегося там.

Мерлин, как же было стыдно!

И гадко от самой себя. А еще страшно. Очень страшно встретиться с Кингсли и признаться в своей ошибке. Хотелось провалиться сквозь землю под его взглядом: сначала каким-то плотоядным, потом изумленно-отрешенным и в конце — наполненным наверняка фальшивым пониманием. Она чувствовала, что Бруствер ждал от нее иной речи, но ничего другого, кроме как принять положение дел, у него не оставалось.

Гермиона опасалась, что эта ситуация разрушит их сложившиеся отношения, помешает в работе. И в самом деле какое-то время Кингсли вел себя отстраненно, даже показательно холодно. Но потом оттаял, и все вернулось на круги своя. А тот момент их общей слабости почти забылся, лишь иногда, в качестве шутки или намека, проскальзывал у Бруствера. Но Гермиона не обижалась.

Она продолжила жить в привычном ритме и осознала, что прекрасно справляется, возможно, даже наслаждаясь своей свободой. Отсутствие обязательств дарило ей ощущение лёгкости, которого так не хватало раньше. Порой она ходила на редкие свидания с маглами — скорее из любопытства, чем из желания найти кого-то особенного. Она не стремилась ни к чему серьезному, избегала любых отношений, не желая вновь оказаться в ситуации, когда кто-то мог бы ожидать от неё больше, чем она могла дать.

И все же глубоко внутри теплилась надежда, что однажды она встретит того, кто сможет разрушить стены, возведенные вокруг ее сердца. И вот когда по этим стенам пошли глубокие, опасно расширяющиеся трещины, когда она в Северусе увидела человека, с которым готова была рискнуть, с которым хотела пугавших ее раньше обязательств, понадобился вдруг цемент. Заполнить, замазать, укрепить так, чтобы стены эти больше никто не смог пошатнуть.

Гермиона не хотела драматизировать, но то была ее жизнь, и сейчас, переступая порог кабинета Снейпа, внутри она ощущала именно так.

Полумрак комнаты невидимым покрывалом окутал ее, и Гермиона не сразу увидела Северуса. Одинокое пламя почти догоревшей свечи не дотягивалось до книжных шкафов, где тот остановился, скрестив руки за спиной. Он словно ждал. И поза его, и выражение лица доказывали: предстоящий разговор обещает быть непростым.

Вот только Гермионе враз расхотелось вести подобные разговоры. Она так и осталась стоять в дверях, ухватившись холодными пальцами за откос. Словно без этой поддержки могла рухнуть на пол. Она молчала долго, всматриваясь в мужчину напротив и понимая, что больше всего на свете хочет не выяснять, почему он так поступил, оставил ее здесь, запертой безвольной пленницей, а почувствовать, как руки этого пленителя подхватывают ее и прижимают к себе.

За эти дни Гермиона столько всего передумала, столько страшных картин нарисовала в своем разуме темными красками, что оказалось: просто увидеть его живым, твердо стоящим на ногах, ей достаточно. И если совсем недавно ее к кабинету подталкивали негодование, желание разобраться, но в большей степени обида, то сейчас они, дружно взявшись за руки, покинули ее нутро, оставив лишь дикое изнеможение. А потому голос ее, когда она позвала Северуса по имени, прозвучал слабо, еле слышно. Он вполне подходил ее испитому лицу да измученному виду.

Она собиралась сказать, что они поговорят завтра, на свежую голову, когда эмоции улягутся. А сейчас им лучше пойти отдохнуть, ведь и Северус, несмотря на свое самообладание, выглядел ужасно усталым. Но Гермиона не успела произнести ни слова.

— Не стоит. Я все понимаю, — опередил ее Снейп.

— Понимаешь?

— Разумеется, — кивнул он. Казалось, что Северус смотрит ей в глаза, но Гермиона почему-то была уверена, что зрачки его устремлены на ее переносицу, будто он бессознательно пытался таким образом снять свое напряжение. — Мне не нужны ни твои объяснения, ни сожаления, ни что-либо еще. На Гриммо тебе обеспечат безопасность, я уверен. Вернее, очень надеюсь на это.

— Я… — Гермиона с трудом сглотнула, пытаясь что-то сказать. Да вот беда, его короткая речь настолько ошарашила ее, что нужные слова просто не шли на ум. Она сильнее вцепилась в дерево под пальцами, прислонилась виском к откосу. И, прикрыв на секунду глаза, задала вопрос, на который ни за что не захотела бы получить положительный ответ: — Хочешь, чтобы я ушла?

Северус как-то странно, сдавленно рассмеялся и качнул головой. Пряди, что прежде лежали за ушами, выбились, свесились по сторонам его лица, почти скрывая. И Гермионе до зуда в руках захотелось подойти и отвести их, лишь бы только видеть его глаза да понимать, о чем он на самом деле думает. Он все решил за нее? Или что-то не так понял? Или…

Гермиона почувствовала, как глаза противно защипало. Но слез больше не было. Кажется, она все выплакала за последние дни от своего бессилия и незавидного положения. Так что она просто затаила дыхание в ожидании ответа, не решаясь додумать, дофантазировать, ибо понимала, что и она, и Северус, возможно, говорят сейчас о совершенно разных вещах. А поспешность суждений ни до чего доброго не доведет.

— Хочу ли я, чтобы ты ушла? — переспросил Северус, делая паузы между словами. Он расцепил руки и шагнул навстречу. — Я хочу… Хочу привязать тебя к себе, Гермиона, — в голосе его зазвучали низкие, какие-то опасные нотки, — хочу, чтобы ты всегда была на виду, — еще шаг, мягкий, хищный, словно он готовился к прыжку за добычей, — хочу схватить тебя в охапку и бежать отсюда как можно дальше, — шаг, — хочу, чтобы ты была моей и только моей.

Завороженная, Гермиона не поняла, как Северус оказался так близко. Как протянул руку и резким движением выхватил палочку, которой она по дурной привычке снова заколола волосы. Как прошелся пальцами по коже, путаясь в кудрях. Как сжал их в кулак на затылке до слабой боли. Как тяжело дыша, отчаянным жестом прислонился к ее лбу. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Он отпустил, теперь уже гораздо аккуратнее, даже поправил волны ее волос на плечах. И отстранился. Гермиона видела, как с силой он сжал челюсти, чтобы не сказать больше, как на скулах его забугрились тугие желваки.

Зуд в руках усилился. Погладить, успокоить, чтобы зубы в крошево не превратились, чтобы ему не было больно. Только Северус снова опередил.

— Но это лишь мои желания, — нарочито расслабленно сказал он. — А твои мне понятны, поэтому и говорю — объяснения не нужны. Ты вольна делать то, что хочешь, Гермиона.

— Ты так же думал, когда запирал меня в этом доме? — переводя дыхание и принимая из его рук свое древко, спросила Гермиона. — Что я вольна? А то складывается впечатление, что все как раз наоборот.

— Просто хотел быть уверен, что с тобой все будет в порядке, пока я… в отъезде.

— В этом и проблема, Северус. Со мной был непорядок, — Гермиона мотнула головой и, убрав руку от двери, обхватила себя за плечи. — Я тут с ума сходила. Ты ничего толком не объяснил, исчез. А если бы не Джинни? Когда бы вернулся?

— Миссис Поттер появилась ко времени, — пожав плечами, ответил Снейп. — Мои дела как раз закончились.

— Мои дела… — глухо повторила Гермиона. — Опять. Я не понимаю, Северус. Ты мне не доверяешь? Я не достойна узнать о том, что происходит с тобой? Из этого ничего хорошего не выйдет. Я-то знаю. И не хочу блуждать в потемках.

Гермиона замолчала, потому что, словно в ответ на ее слова, пламя свечи, еще недавно трепетавшее ярким огоньком, замерло в нерешительности. Огонь стал тусклее, но еще дрожал, пытался вспыхнуть в последний раз. И вот, окончательно погаснув, оставил после себя только дым, тонкий и витиеватый, что растворялся в воздухе.

— Дело не в недоверии, — не обращая внимания на заворожившую Гермиону свечу, отрезал Снейп. И добавил мягче: — Я не хочу тебя волновать, вот и все.

— У тебя не получается, — отмерев, ответила она. — Я понимаю, что ты наверное хочешь защитить. Но правда, делаешь только хуже, Северус.

— Видимо, по-другому не умею. Только все порчу, — усмехнулся он. — Не зря же я давал тебе время.

— Не зря, — кивнула Гермиона и грустно, вымученно улыбнулась. — Только вот может быть оно нужно тебе, а не мне? Потому что я не чувствую себя важным для тебя человеком, с которым ты готов делить мысли, заботы… жизнь. Скорее, ручной зверушкой. Есть настроение — ты ее гладишь. Нет — запираешь, прячешь подальше.

— Гермиона…

— Разберись с этим, Северус, — она сунула палочку в карман, а потом с силой потерла лицо. И, последний раз взглянув на Снейпа, что стоял теперь на расстоянии вытянутой руки, невозможно близкий, но такой далекий, развернулась. — Я иду спать. У меня не осталось ни сил, ни слов.

Ни мыслей.

Поднимаясь наверх, она не думала ни о прошедших днях, ни о сегодняшнем вечере и неожиданной встрече. Ни о Северусе. Все завтра, ибо чувствовать себя так, словно свалилась с метлы и долго кувырком летела по пригорку вниз, ей до безобразия надоело. Хотелось простого человеческого: помыться и поспать.

Гермиона наскоро приняла душ, хоть и мечтала о ванне. Но попросту побоялась уснуть там, разморенная жаром воды и травяными ароматами пены. Поэтому и струи из душевой лейки сделала едва ли теплыми, скорее, прохладными. Это, правда, не спасло от жуткой сонливости, не взбодрило, освежив только кожу, но не разум. Гермиона поскользнулась на кафеле, когда потянулась за полотенцем, и, неловко ухватившись за край раковины, чуть не распласталась на полу. Но устояла и раздраженно рыкнула на себя.

Быстро высушив волосы и облачившись в пижаму, она вышла в коридор.

До спальни удалось добраться без происшествий. Уже положив пальцы на гладкую поверхность дверной ручки, она замерла. Прислушалась. Но в доме, где обычно не бывало абсолютно тихо: то Лэнки шаркал ногами, то звенела посуда, то из лаборатории раздавались стуки разделочного ножа или бряцания котлов, — не смогла уловить ни звука.

Она толкнула дверь и, оказавшись в темноте спальни, сразу дернула палочкой вверх, зажигая две свечи на прикроватном столике. В доме было электричество, но теплые отблески настоящих огней казались привычными и уютными. Взметнув вверх всполохи, фитили загорелись, освещая комнату рассеянным светом. И Гермиона вздрогнула, внезапно обнаружив ссутулившуюся фигуру Северуса на одном из стульев. Он поднял голову, что держал на сцепленных руках, уперев те в колени. И посмотрел на огонь, а затем медленно перевел взволнованный, не спрятанный за щитами взгляд на Гермиону.

— Северус, пожалуйста, — начала было она, понимая, что очередного витка их разговора просто не выдержит. Но Северус остановил резким взмахом руки ее попытки и поднявшись на ноги, шагнул навстречу.

— Я не отниму много времени, — он притормозил, замялся невольно, то ли опасаясь, что может расстроить ее еще больше, то ли просто не зная, как выразить то, что собирался. — Покажу кое-что и надеюсь, мы разрешим все недопонимания.

С недоумением и, пожалуй, неким скепсисом, плотно переплетенным с любопытством, Гермиона наблюдала, как он начал расстегивать рубашку, медленно освобождая каждую пуговку из крепкого захвата петлицы. А дойдя до талии, стремительным рывком выдернул полы из-за пояса, дошел до конца, обнажая плоский живот и сбегающую вниз полоску темных волос. Он гораздо быстрее, чем действовал прежде, стянул рубашку с плеч и развернулся к Гермионе спиной.

— Вот причина моего отсутствия. Видишь? Теперь все в порядке.

Гермиона неотрывно смотрела туда, где под бледной кожей еле заметно перекатывались мышцы. Только позже она поняла — оттого, как Северус крепко сжимал кулаки. По всей поверхности расходились уже знакомые извилистые линии. Но были они белоснежными, не как в первый и тот единственный раз, когда она их видела и когда внутри, будто по венам кровь, там струилась чернота. Сейчас эти ветви метки, поставленной стражами Аркалиса, выглядели как шрам. Чудовищно огромный, но застарелый, не представляющий опасности.

Не осознавая до конца, что делает, Гермиона приблизилась. Протянула руку и коснулась кончиками пальцев, прослеживая и взглядом, и рукой излучистые тропинки от заклинания. И чувствуя, как от ее касания дыхание Северуса учащается, хоть он наверняка и старался усмирить себя. Она продолжала исследовать его спину, а поняв, что Северус не собирается противиться, двинулась в сторону, на его бок, где в прошлый раз кровоточила рана. Она подошла настолько плотно, близко, что буквально уткнулась носом между его лопаток и обхватила рукой за талию, проходясь по ребрам. Там тоже были шрамы: тоньше, неуловимей. Едва ощутимая паутинка. Но Гермиона водила и водила по ней, пока дыхание Снейпа окончательно не сбилось и сдавленно он не прошептал:

— Хватит, Гермиона, прошу.

Тогда она, в некоторой степени удовлетворенная, отступила, позволила ему развернуться к ней лицом и, всматриваясь в дорогие глаза, готова была простить эти несколько дней заточения.

— Тогда расскажи мне все-все, Северус.

И завернув ее в невозможно тяжелое одеяло, которое в его отсутствие не смогло спасти Гермиону от кошмаров, Северус принялся рассказывать. Обо всем, о чем не успел по возвращении из Хогвартса.

Он сидел на краю постели, к большому разочарованию Гермионы все же накинув обратно рубашку, и, легко удерживая ее за ладонь, говорил. О своих подозрениях насчет проклятия, о диагностиках, которые проводила Поппи, о встрече с Дайлис и о зелье. А Гермиона, забывая дышать, слушала и с ужасом понимала, что если бы не предприимчивость портрета бывшей директрисы Хогвартса, Северус бы ушел. Так же молча, как сделал это совсем недавно, но с одной большой разницей — без мысли вернуться обратно.

Это откровение настолько напугало, что Гермиона слишком резво выбралась из своего кокона, заставив Северуса удивленно вскинуть брови. Но когда она обняла его за шею, крепко, не желая больше отпускать от себя, и почувствовала, как в ответ его руки притягивают, прижимают ее тело к своему, о выражении его лица больше не думала. Она уткнулась носом ему в шею, игнорируя щетину, и тяжело дыша выдавила из себя:

— Не поступай так больше. Что бы ни было, вместе мы все преодолеем.

Наверное, ей почудился вздох облегчения, но пальцы, что прошлись вдоль позвоночника и обхватили шею, точно не были миражом. Они двинулись выше, запутались в кудрях на ее затылке, нежными, бережными, не чета прежним там, в кабинете, движениями оттянули голову Гермионы назад. Она успела только глотнуть воздуха, когда губы Северуса прижались к ее, раскрывая, не давая опомниться. Он целовал ее глубоко, властно и уверенно, утверждаясь в своем праве. А она это право ему вручала, стоном встречая его язык, рваным вдохом приветствуя губы на подбородке, шее, яремной ямке, чувствуя, как желание близости с ним разрастается в ней, трепещет где-то внизу живота. И обхватив Северуса за плечи, она начала откидываться на подушки, стремясь увлечь его за собой. Но была остановлена ощутимой силой, с которой он сжал ее бедро. Медленно, с легкими поглаживаниями Северус переместил руку на талию Гермионы, удерживая ее на весу, и прислонился ко лбу, снова гораздо мягче, чем недавно в кабинете.

— Постой, — попросил он и, отстранившись через секунду, поймал ее застланный пеленой тумана взгляд. — Не так, ладно? Не сейчас. Ты устала. — И, помедлив, признался: — Я тоже.

— У нас будет время, — прошептала в ответ Гермиона.

Она не чувствовала себя отвергнутой или расстроенной. Наоборот, до странного счастливой и спокойной. А когда Северус улыбнулся, кивая, к ней вдруг пришло понимание, глубокое и неоспоримое. Оно разлилось по венам теплой волной.

Оно не имело никакого отношения к магии.

Каким-то непостижимым образом, где-то на уровне подсознания, Гермиона, глядя в жгучие глаза напротив, поняла: этот человек для нее, а она для него. И неважно, что им предстоял долгий путь, на котором наверняка будут и препятствия, и крутые повороты. Это Гермиону не страшило совсем. Она в этот миг просто поверила в них.

Пошатнувшееся было доверие вновь обрело опору.

Он был ее, а она — его.

Это было правильно.

Вот и все.

Это не было внезапным осознанием любви — до признания в этом чувстве оставалось еще долго. Но это было нечто большее, неосязаемое, то, чего глазами не увидишь и не услышишь ушами. И от этого вдруг возникшего ощущения стало хорошо. Так хорошо, что захотелось разделить это мгновение с ним.

Гермиона снова потянулась навстречу и просто обняла Северуса.

— Останься. Не уходи.

Кровать ее была односпальной: вполне достаточно, чтобы высыпаться одной, но слишком тесно, чтобы разделить ее с другим человеком. Однако же никаких неудобств, казалось, не испытывала ни Гермиона, ни Северус. Они переплелись лианами: она устроила голову у него на груди, он обхватил ее руками, прислонясь подбородком к макушке. И так, убаюканная его тихим дыханием да размеренным стуком сердца, она провалилась в небытие, уже на границе сна различив еле слышное:

— Я очень скучал.