Десять дюймов с четвертью (джен)

С Петунией я познакомилась в то лето, когда Лили получила сову из Хогвартса. Радости родителей не было предела: в их обычной, ничем не примечательной семье родилась волшебница!

Виола и Джон Эванс жили в Коукворте на Зелёной улице — видимо, градоначальники, давшие название серой улочке, были оптимистами. В двух кварталах ниже дома Эванс начинался Паучий тупик, упирающийся в грязную речку, вьющуюся между захламленными берегами. Никто и не помнил, как называлась речка, да и было ли у неё когда-либо название: зачем давать имя грязному водоёму с жирной плёнкой вдоль берегов. В речку выходили стоковые трубы многочисленных фабрик и заводов, ведь Коукворт был типичным индустриальным городком с рутинным укладом жизни.

Каждое утро понедельника десятки рабочих шли с угрюмыми лицами мимо выплёвывающих в небо смог труб на смену, а каждый вечер пятницы в баре местной гостиницы «У железной дороги» лилось дешёвое пиво с подаваемыми на закуску заплесневелыми кукурузными хлопьями или кусочками тостов с кислыми консервированными помидорами, и какой-нибудь Джон или Тобиас жаловались на безысходность и беспросветность. Бук, дуб черешчатый, клён или рябина не росли вдоль шершавого асфальта с ямами, размываемыми каждую осень и весну, а чахлые посадки ясеня благополучно завяли через пару лет после попытки озеленить Зелёную улицу. Единственным место, где можно было устроить пикник или просто сменить серый туман на более-менее свежий воздух, была маленькая роща, притаившаяся в низине в двух милях от городка.

Джон Эванс работал на швейной фабрике наладчиком, а Виоле посчастливилось получить место машинистки в директорате металлургического завода. Их жизнь была обыкновенной, с маленькими радостями, как, например, клумба возле дома, которую Виола всячески старалась поддержать, несмотря на то, что цветы там росли чахлые и бледные.

Петуния во всём старалась помогать маме, а когда родилась младшая сестрёнка — стала ей настоящей нянькой. Она обожала Лили и зорко следила, чтобы её никто не обидел, но Лили — удивительно — будто отталкивала от себя неприятности.

Однажды они шли с маминой работы, и к ним из кустов вышла огромная собака. Петуния испугалась и остановилась, пряча за спиной сестру. Но та выбежала навстречу лохматой дворняге, и через минуту пёс уже облизывал трёхлетнюю малышку, а та смеялась.

Лили всё время смеялась. Она была солнечная и весёлая. Петуния так не умела. Ей бы тоже хотелось так легко относиться ко всему, но она была другой.

Петуния стала подмечать, что при виде Лили лица мамы и папы светлеют. Конечно, её они тоже любили, и всё же втайне она начала завидовать Лили.

Когда ей было десять, а Лили шесть, мамин начальник пригласил всех детей административного отдела на празднование дня рождения своего сына — тот был ровесником Петунии.

Праздник поразил Петунию — столько воздушных шаров и пирожных она в жизни не видела. А ещё ей очень понравился этот мальчик, Джим. Хоть он и был сыном директора, но не задавался, а играл со всеми. Они сидели напротив друг друга, и Петуния краснела каждый раз, когда видела его улыбку. Джим всё время кидал взгляды в их сторону, и Петуния размечталась, что он станет её рыцарем.

В конце праздника, после весёлых конкурсов, за детьми начали приходить родители. За ними тоже пришла мама, и Лили сразу принялась делиться с ней впечатлениями. А Петуния медлила, надевая кофту, которую принесла мама — на улице был ветер. Она видела, что Джим стоит совсем рядом. Потом он решительно подошёл к ним, совсем как взрослый кивнул маме, поцеловал Лили в щёку и подарил ей бордовую розочку. Петуния чуть не расплакалась, а ночью, когда они уже спали, вытащила розу из стакана на тумбочке Лили и сломала её.

Вдобавок ко всему Лили ещё и оказалась волшебницей. Конечно, мама с папой не могли об этом рассказать на работе, но втайне гордились ей. Петуния мечтала, что ей тоже придёт письмо из Хогвартса, и глаза мамы распахнутся от удивления и счастья, а папа устало обнимет еë и скажет: «Ты моя волшебница». Вместо этого она слышала только: «Ты посуду помыла? Молодец», «Завтра надо сходить к молочнику, не забудь».

Она написала письмо этому директору Дамблдору, но он вежливо отказал ей, намекнув, что в их дурацкую школу берут только волшебников, а в Петунии нет ни капли магии. Нет, школа была не дурацкая, конечно, просто это было очень обидно. И Петуния снова плакала, когда никто не видел, а сестру она начала называть уродкой и испытывать мрачное удовлетворение от того, как гасли сразу искорки в её глазах.

Как бы Петуния ни взращивала в себе неприязнь к Лили, она всё равно её любила, но обида — однажды поселившаяся в душе — прочно укоренилась, дала ростки и выкорчевать её было теперь не так-то просто. Да и хотелось ли? Куда как удобнее и спокойнее было жалеть себя и не терзаться, что ты хуже.

Когда Лили приезжала на каникулы, Петуния втайне ждала, что что-то изменится, мир перевернётся, вернув их детскую дружбу и то время, когда свет Лили ещё не оставлял в тени саму Петунию. Но снова и снова её смех вонзал в сердце колючки, как шипы того увядшего цветка с коротким стебельком, который в ладошках Лили ожил и принялся открывать и закрывать лепестки как диковинная устрица.

Однажды они попали под дождь и пришли домой мокрые и перепачканные. Петуния с тоской смотрела на грязные носки, бывшие ещё утром белыми, а Лили рассмеялась, встряхнула мокрыми волосами и покружилась вокруг себя, расставив руки в стороны. Когда она с хохотом повалилась на кровать, не удержав равновесия, её одежда стала чистой, а волосы абсолютно сухими.

В тринадцать Петуния увлеклась рисованием, и ей казалось, что у неё неплохо получается. Жаль, красок имелось не так много, поэтому картина, которую она рисовала для мамы на день рождения, получилась всё же мрачноватой. Но Петуния очень старалась соблюсти все тени и игру света, рисуя вазу с цветами в отражении солнечных лучей. Лили же нарисовала за пять минут простенький цветок, но когда они вручали маме свои нехитрые подарки, цветок Лили стал ярче, набрал цвет и словно превратился в самую настоящую фиалку. Края с махровыми зазубринками фиолетовые, а сами лепестки жёлтые с усыпанными как мельчайшие капельки росы тычинками в центре. Зелёные глаза Лили расширились от удивления, а потом она рассмеялась. Мама обняла её и поцеловала, бережно поставила рисунок Лили возле семейной рамки на трюмо, а Петунии сказала вежливое «спасибо» и не глядя перевернула её картину рисунком вниз.

Может, всё было совсем не так? Может, в детстве из-под кровати выглядывают бабайки, а сладкие сны нашёптывают розовые единороги?

Но сёстры выросли, а мост своих отношений так и не смогли выстроить. Они были берегами одной реки: куда одна — туда и вторая. Если правый берег сильно уходил в сторону, то и левый неизбежно подтягивался. Но встретиться, соединиться — никак не удавалось. Между ними текла грязная речка без названия.

После смерти Виолы и Джона — нелепой, ужасной автокатастрофы — Петуния уехала в Лондон и поступила на курсы машинописи. В одном из офисов она встретила Вернона. Такого правильного, такого исключительно неволшебного. Вернон сделал ей предложение по всем правилам, протягивая кольцо и стоя на одном колене. Он перевёз её в тихий уютный Литтл-Уингинг, откуда каждый день ездил на работу в офис. Их аккуратный домик на Тисовой улице в корне отличался от унылых серых домов Коукворта. Петуния всё больше влюблялась в свой домик, в Вернона, в бытовые заботы и мелочи, всё дальше отделяющие её от непонятого мира волшебства Лили.

Они попробовали поговорить. Но лишь сделали всё ещё хуже, окончательно рассорившись.

Петуния тогда уже была помолвлена с Верноном, а Лили училась на последнем курсе своей школы и дружила с Джеймсом Поттером. Они встретились на рождественских каникулах вчетвером в кафе. Вернон тогда уже знал, что сестра его будущей жены — особенная, и напряжение можно было пощупать. Лили сначала улыбалась, а потом притихла. Джеймс вёл себя свободно и даже вальяжно, но поначалу всё было в рамках приличий.

Потом Вернон как старший решил завести светский разговор и спросил Джеймса об автомобиле, на котором они с Лили приехали.

Джеймс озорно хохотнул и сказал:

— Автобомиль? «Комета-220».

— Что это за модель? — наморщил лоб Вернон. — «Bentley», «Jaguar»?

— Нет, это компания «Комета», — хитро улыбнулся Джеймс. — Разгон до шестидесяти девяти миль в час.

— И сколько в ней цилиндров? — не унимался Вернон.

— О, в ней нет цилиндров, — сказал Джеймс, взял салфетку и карандаш, лежащие на столике, и нарисовал обыкновенную метлу. — Вот это рукоять, а это прутья.

Лицо Вернона побагровело. Петуния нервно сглотнула. Лили перестала улыбаться, а вот Джеймс, довольный, расхохотался.

— Ну, небось, на нормальный автомобиль вам и не накопить, — Вернон решил держать марку во что бы то ни стало. — На пособие по безработице разве что метлу и можно купить.

Джеймс скомкал салфетку, ловко забросил её в урну у самого входа — думаю, не обошлось без магии, — и не без коварства протянул:

— Ну-у-у… У моих родителей счёт в банке Гринготтс, и капитал мы, Поттеры, храним в золоте.

Теперь лицо Вернона пошло пятнами. Он как раз засунул в рот ложку «Цезаря», и теперь листок салата торчал у него третьим усом с правой стороны и нервно ходил вверх-вниз. Вернон нашёл в себе мужество дожевать салат, отложил вилку, достал портмоне, вытащил двадцатифунтовую купюру и бросил на столик.

— Петуния, ты остаёшься? Я подожду тебя в машине.

И, не глядя на обескураженного Джеймса и Лили, которая всеми силами старалась не расплакаться, стремительно пошёл к выходу, отмахнувшись от аниматора в костюме эльфа, распевающего «Jingle Bells».

— Бедняга, наверное, последние деньги оставил, — притворно вздохнул Джеймс.

— Это… Это возмутительно! — сказала Петуния и вскочила со своего места.

— Туни… Пожалуйста, — тихо сказала Лили.

Но Петуния выскочила из-за стола и направилась вслед за Верноном.

Лили всё-таки расплакалась.

Джеймс неловко пытался её успокоить, но она давилась рыданиями и всё никак не могла остановиться.

— И что на них нашло? — растерянно проговорил Джеймс.

— Как ты мог? — сквозь слёзы выдавила Лили. — Мы и так с ней всё время ссоримся! Так глупо. Я же знаю, что она по мне скучает.

— Что-то я не заметил, — пробормотал Джеймс.

— Ты ничего не понимаешь! — Лили гневно стукнула Джеймса кулачком в грудь. — Тунья всегда заботилась обо мне, когда я была маленькая. У меня никого, кроме неё, не осталось. Это первое Рождество без мамы и папы… После того, как они… Их…

И она уткнулась в салфетку, а Джеймс неловко гладил её по спине.

— Ну, хочешь, я извинюсь? Я же пошутил! Чего он тут из себя строил? Тоже мне!

Летом следующего года Петуния и Вернон поженились. С Лили они так и не разобрались, а натянутые отношения ни одной не принесли облегчения, когда Петуния всё же уговорила Вернона пригласить Лили с Джеймсом на вечеринку по случаю их женитьбы. Может, она не хотела злить Вернона, который и так пошёл ей на уступки, может, пыталась хоть раз досадить Лили, но Петуния не сделала ту подружкой невесты, что ужасно огорчило Лили. На этот раз уже они с Джеймсом ушли с праздничного мероприятия задолго до его окончания. Лили не улыбалась и грустила, Джеймс чувствовал себя не в своей тарелке, но в разговоры ни с кем не вступал, чтобы не повторилось чего-нибудь эдакого, как в кафе. Терпение его лопнуло, когда он услышал совсем рядом обрывок светской беседы.

— А кем работает парень твоей сестры? — спросил коллега Вернона.

Тот совсем недавно получил повышение и возглавил фирму «Граннингс» по производству дрелей.

Вернон пригубил шампанское и с усмешкой ответил:

— Он уличный фокусник, типичный прощелыга.

Его злые глазки победно смотрели на Джеймса, у которого заходили желваки. Лили не стала ждать, пока конфликт вспыхнет с новой силой, и потянула Джеймса на выход. Нет, на этот раз она не плакала. Но была весь вечер необычайно грустной.

— Знаешь, когда мне было пять, а Петунье девять, её позвали на улицу в Хэллоуин соседские дети. Наш район был относительно спокойным, но мама всё равно наказала ей далеко не отходить, пройтись только по ближайшим соседям. Папа принёс с работы лоскуты, и мама сшила нам мешочки с завязками. Я стала тоже проситься, но мама меня не отпускала, а Тунья попросила мне разрешить пойти с ней. Сказала, что никуда от себя не отпустит. Было так весело — мы подбегали к чьей-нибудь калитке и кричали: «Сладость или гадость!». И хозяева нам выносили конфеты. В одном доме только на нас поругались, а так везде ждали. Потом все разошлись по домам, и мы пошли тоже. Пошли по Паучьему тупику, чтобы выйти на свою улицу. И вдруг у Соммерсов у дома я увидела огромное пугало с тыквой вместо головы. Внутри светился фонарик, и пугало скалилось на меня своей зловещей улыбкой. А ещё поднялся ветер, и чёрные полы плаща развевались, будто пугало — живое. Я так испугалась, что начала плакать и побежала. Петуния догнала меня, взяла меня за руку и сказала, что ни один монстр меня не тронет, если она будет рядом. Она защитит.

Я где-то выронила свой мешок с конфетами, а возвращаться мы уже не стали. Темно было, да и Паучий тупик был без асфальта, там грязь по колено была.

Мама меня отмыла, посмеялась над моими страхами, а мне больше всего обидно было, что я так и не попробовала тыквенное печенье. Им нас угостила одна старушка — каждой по печенюшке в оранжевом бумажном пакетике. Почти все сжевали сразу, а я хотела угостить маму, вот и положила в мешок.

Я никак не могла уснуть в ту ночь и забралась к Петунье. Она обняла меня, и мы уснули. А утром я нашла под подушкой тыквенное печенье. Оно всё раскрошилось — я же спала на нём, но это было самое вкусное печенье, которое я пробовала.

Джеймс ничего не сказал. Обнял Лили со спины и поцеловал в макушку.

Через год Лили и Джеймс тоже поженились, но Петуния с Верноном на свадьбу к ним не пришли. Казалось, что их хрупкий мир окончательно треснул.

У Петунии с Верноном в июне восьмидесятого родился здоровый, крепкий малыш, которого счастливые родители назвали Дадли.

Через месяц, в июле, у Лили и Джеймса родился Гарри. Лили написала Петунии письмо — обычным способом, — но та, прочитав его, выкинула в мусорное ведро, словно боялась, что едва затянувшаяся рана вновь начнёт кровоточить.

У неё всё было хорошо. Прекрасно! Обожаемый сынок, любимый муж, чистенький дом, аккуратный газон… И никаких чайников, которые начинали музицировать, когда Петуния проходила мимо. И никакой лягушачьей икры в вазочке для варенья. И… И она послала всё же Лили на Рождество вазу по адресу, который значился на пригласительном на свадьбу. Как робкую попытку помириться. Лили не ответила, а потом Петунию закрутили домашние заботы, потому что весной они с Верноном затеяли в доме ремонт, и надо было следить за строителями.

Дадлику исполнился год, и Петуния вдруг подумала, что её племяннику Гарри тоже скоро будет годик.

Петуния сколько угодно могла взращивать в себе ненависть к Лили, сколько угодно прятаться за вышколенным рядом кухонных полотенец и строго стоящих на полке — как солдаты — бокалах. В их доме под запретом было слово «волшебство», а на зеркале в коридоре висел строгий распорядок дня.

Но в очередной раз полируя поверхность стола, на котором не было ни единого пятнышка, она иногда думала, что неплохо бы было, если бы приехала Лили и нечаянно прожгла на столе дырку. Или шнур от электрочайника вдруг сам бы пополз к розетке. Или газета Вернона сама бы переворачивалась на другую сторону, а когда он ронял её и задрёмывал в кресле, складывалась самолётиком и улетала на журнальный столик. От таких мыслей она тут же нервно оглядывалась по сторонам, потом поджимала губы и воровато выглядывала в окно.

Вечер Хэллоуина был ветреным и дождливым. Хвала небесам, по их улице никто не ходил с мешками и не выпрашивал мелкие монетки или конфеты. Они с Верноном поужинали, потом посмотрели субботнее шоу, и Петуния уложила Дадлика спать. Вернон поднялся в спальню, а Петуния принялась перед сном протирать полы на кухне. На улице всё же праздновали, потому что слышались весёлые голоса и крики. Она подошла к окну и всмотрелась. Конечно, из освещённой кухни ничего не разглядишь, тогда Петуния выключила свет. Теперь стало видно, что по улице идёт толпа с фонариками. Оранжевые шары подпрыгивали в такт шагам и щерились своими страшными улыбками. Люди нарядились нечистью, вампирами, привидениями и ещё бог знает какими монстрами.

Одна фигура в чёрном плаще шла с тыквой на голове, которая изнутри подсвечивалась.

И внезапно Петунья почувствовала ужасную тоску. Будто её сознание что-то вспомнило, а сама она никак не могла уцепиться за эту ниточку воспоминаний. Она беспокойно оглянулась на лестницу — Вернон, наверное, уже спал.

Петуния что-то кому-то обещала. Защитить. Кого?

— Сладость или гадость! — раздалось от самой калитки.

Петуния вздрогнула. Дети попрыгали ещё с минутку и унеслись дальше. И она вспомнила. Лили. И то пугало, которого та так испугалась. И то тыквенное печенье, которое сама не съела, а положила сестрёнке под подушку.

Она нервно потёрла пальцы, стараясь загнать слёзы внутрь. Почему? Почему же они с Лили не сказали друг другу, что нужны? А вдруг теперь уже слишком поздно? Иногда жизнь преподносит слишком суровые уроки.

Утром этого дня в поместье Поттеров появился Дамблдор. Пока он шёл по подъездной дорожке, вспоминал, как тепло и по-домашнему уютно было всегда в этом доме. Флимонт возился в своей мастерской или пропадал в лавке на Косой аллее, в лаборатории, а Юфимия поджидала его дома, ухаживая за садом и оранжереей. Дамблдору здесь всегда были рады, хотя обычно он наведывался сюда исключительно в корыстных целях, то есть по делу. Вот и сейчас домовуха Кокси склонилась в низком поклоне, отчего её накрахмаленный фартучек хрустнул и чиркнул по полу.

— Добрый день, Кокси, — сказал Дамблдор. — Могу я войти?

— Хозяин Джеймс давно не присылал гостей, — ответила Кокси. — Кокси исправно следит за домом. Кокси освободит для мистера Дамблдора кресло.

Мебель была убрана в чехлы, картины завешаны мешковиной, а фарфор убран в коробки. Лишь многочисленные фиалки на узеньких окошках чувствовали себе прекрасно и цвели буйным цветом.

— О, не стоит беспокоиться, я прекрасно начертаю себе стул!

Дамблдор сделал в воздухе замысловатый пасс палочкой, и из круговорота завихрения с лёгким свистом показался стул. Дамблдор подумал секундочку и повторил манёвр — на этот раз из воронки заклинания появился детский стульчик.

— Кокси, ты можешь присесть. У меня к тебе важный разговор.

— Мистер Дамблдор предложил Кокси сесть! Домовые эльфы не сидят с волшебниками, сэр!

— И всё же я настаиваю, Кокси. Хотя, разумеется, я не имею на это права.

— Кокси сядет!

Домовуха села на стульчик и принялась болтать ногами.

— Кокси давно ни с кем не говорила! Кокси очень скучает по хозяину Джеймсу и хозяйке Лили. Но особенно Кокси скучает по малышу Гарри.

— Уверяю тебя, с ними всё хорошо, — поднял ладони перед собой Дамлдор. — А будет ещё лучше, если ты сделаешь кое-что для меня.

— Кокси не обязана выполнять поручения мистера Дамблдора. Кокси помнит, как мистер Дамблдор приходил к хозяину Флимонту, и хозяин Флимонт потом закрывался в мастерской и забывал пообедать, а хозяйка Юфимия переживала за него.

— Увы, я бы не побеспокоил Флимонта, если бы не его исключительный талант…

— И хозяин Флимонт выглядел похудевшим, но глаза его горели. Хозяин Флимонт был счастлив, когда мистер Дамблдор приносил ему работу.

— В самом деле?

— И Кокси сделает всё, что попросит мистер Дамблдор.

— Хм-м-м… Спасибо, Кокси. Не могла бы ты мне показать ту погремушку, которую тебе отдала Лили Поттер.

— Погремушка малыша Гарри? Кокси любит на неё смотреть, ей кажется, что малыш Гарри рядом.

Кокси щёлкнула пальцами, и из детской на первом этаже выплыла хрустальная погремушка с вращающимся внутри шариком. Сейчас он был серо-голубого цвета.

— Думаю, семейство Поттеров завтракает, — благожелательно улыбнулся Дамблдор, беря в руки подплывшую погремушку. — Скажи, Кокси, какого цвета бывает шарик?

— Шарик меняет цвет много раз за день, — охотно принялась рассказывать Кокси. — Он бывает салатового, жёлтого, синего и голубого цвета. Иногда в нём плавают фиолетовые звёздочки, а иногда — снежинки.

— Иногда мой мозг меня самого удивляет, — пробормотал Дамблдор. — Очень полезная вещь!

— Хозяйка Лили однажды мазала дёсны малышу Гарри специальной мазью и массировала животик, потому что шар в погремушке был бледно-розовым, но малыш Гарри продолжал плакать. Оказалось, он хотел спать, а хозяин Джеймс бегал в это время постоянно в туалет, потому что съел яблочное пюре малыша Гарри — несколько баночек — и у него случился…

— Медвежья болезнь, — пришёл на помощь Дамблдор. — Что ж, тут есть ещё над чем поработать. К сожалению, индикатор настроения улавливает не только состояние самого Гарри, но и тех, кто находится рядом с ним в данный момент. И я сделал так, чтобы и на расстоянии погремушка это чувствовала.

— Мистер Дамблдор не такой хороший изобретатель, как хозяин Флимонт, но он старался!

— Спасибо, Кокси. А теперь слушай меня внимательно.

В голубых глазах за очками-половинками мелькнул тот самый огонь, который магнетизировал слушателя и заставлял ловить каждое слово. Кокси перестала теребить края фартучка и вцепилась за стульчик.

— Сегодня вечером, когда стемнеет, ты должна неотрывно следить за погремушкой Гарри. Не выпускать из виду. Даже если тебе захочется вытереть где-то пыль, полить цветы или помыть люстру — ты везде с собой будешь носить погремушку. Если шар внутри начнёт наливаться красным, ты бросишь все дела. Не будет лёгкой розовой дымки, как в случае, когда кому-то из членов семьи Поттеров нездоровится. Красный цвет будет ярким, чётким.

Кокси вытаращила свои и без того огромные глаза и от страха прижала уши.

— Когда шар станет багряно-красным, вокруг него, на корпусе погремушки, включатся маленькие огоньки. Шестьдесят огоньков, по количеству секунд в минуте. Пойдёт обратный отсчёт. Пока не включился последний огонёк, ты должна успеть переместиться в дом в Годриковой впадине и найти Лили Поттер. Убедись, что Гарри у неё на руках, что он не стоит в кроватке или сидит где-нибудь в уголке. Если это всё же будет так, тебе надо будет коснуться и Лили, и Гарри. Приманить, переместиться любым способом, чтобы оба они были с тобой. Когда включится последний огонёк — погремушка перенесёт вас троих в безопасное место.

Кокси подалась вперёд.

— Малышу Гарри грозит большая опасность?

— Запомни, Кокси: ты должна успеть всё сделать, пока включаются огоньки. У тебя есть только минута. Если ты начнёшь действовать раньше, пока шар наливается красным, — ты спасёшь их, но отсрочишь опасность. Если ты не успеешь — портал перенесётся без них, и тогда они погибнут.

— Кокси не будет вечером вытирать пыль, — прошептала Кокси. — И люстру мыть тоже. Кокси будет сидеть и смотреть на шар, и ждать, когда включатся фонарики.

— Я знал, что на тебя можно положиться, Кокси, — сказал Дамблдор. — Должен тебя предупредить, что, возможно, я что-то не учёл и шар не засветится сегодня вечером. Тогда ты спокойно можешь заняться люстрой. Ну, не буду тебя отвлекать от дел. У меня их тоже ещё предостаточно.

Раздался хлопок, будто совсем рядом бросили петарду, а потом на сонную полутёмную кухню миссис и мистера Дурсль по адресу: Литтл-Уингинг, ул. Тисовая, д. 4 обрушился сразу десяток звуков: кто-то плакал, причитал, и в следующую секунду раздался отчаянный крик Лили:

— Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю всё, что угодно…

Петуния включила свет. На чистеньком полу лежала Лили, прижимающая к себе плачущего черноволосого мальчика, а за подол её зелёного махрового халата держалось странное существо с огромными ушами, как у летучей мыши. Оно подвывало от страха и махало погремушкой, внутри которой вращался шар красного цвета, бледнеющего на глазах и меняющего оттенок на салатовый.

Петуния не завопила только потому, что во рту у неё пересохло.