Где мой дом? (гет)

Тяжелый запах сырости, затхлой воды и плесени оседал в легких, отнимая весь кислород и оставляя после себя металлический привкус во рту. И еще жгучее желание оказаться на солнце. Пусть за годы жизни в Лондоне, с его частыми дождями и неизменно густыми туманами, Джинни практически отвыкла от живительных солнечных лучей, и даже ее веснушки поблекли, сейчас необходимость в этой мягкой ласке ощущалась особенно сильно. Она не могла прогнать из мыслей образ родительского дома, небольшую лужайку на заднем дворе, где, соревнуясь с садовыми гномами за место под солнцем, она любила подставлять лицо под рассветные лучи, в каждом из которых пульсировала жизнь, вибрировала энергия, наполняя ее щеки румяным теплом.

Такое простое желание сейчас казалось едва ли не глупым, но Джинни не в силах была задвинуть его на задворки разума, из раза в раз проводя пальцами по большим, холодным камням подземелья. Связанные за спиной руки онемели и заледенели, но она не останавливалась. Пересчитывала их уже в который раз, обходя свою темницу по периметру.

Десять с одной стороны, пятнадцать с другой.

Примерно два на три метра.

Чей-то подвал. Пустой. По крайней мере, ничего другого, кроме проклятых стен, Джинни нащупать не сумела. А увидеть не смогла, потому что глаза ее закрывала повязка, и Джинни очень надеялась, что на ней не было чар Вечного приклеивания. Она не раз пыталась ее содрать, но только до крови расцарапала щеку о шершавые камни стены.

Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать… Угол. Начинай сначала, Джинни.

Простые действия помогали сохранить рассудок, иначе она давно бы сошла с ума. Сколько ее здесь держат? Два, три, четыре дня? Казалось, что целую вечность. Джинни корила себя за беспечность, которую проявила, отправив маме послание в тот памятный вечер своего похищения. Но горькое негодование тогда захватило всю ее сущность, и, не прислушиваясь к просьбе Гермионы, она собиралась тотчас вывести мужа на чистую воду.

Вот только не успела.

Верный патронус уже заглядывал в глаза, ожидая сообщения. А Джинни вдруг начала падать, чувствуя, как ее покидает сознание. Она словно уснула, повалившись на кровать. А очнулась уже здесь, где вместо привычно мягкого матраса — кладка ледяных камней, мурашки по коже да давящая на уши тишина.

Странно, но страха не было. Только лютый гнев. И жар, что распространялся по телу от груди. Ее распирало, тянуло вниз, а любое прикосновение доставляло боль. И хоть Джинни приказала себе не раскисать, несколько раз расплакалась. Сначала тихо, беззвучно, от жалости к себе. А потом навзрыд, вспоминая об оставленной дома малышке. Мама еще в период беременности Джеймсом так часто произносила речь об особенной связи с младенцем, что теперь Джинни чувствовала кошмарную вину, хоть и знала, что Лили не останется ни голодной, ни обделенной вниманием и любовью до ее возвращения.

Ее ведь найдут? Конечно, да.

Пока никто не выдвигал никаких требований. Она ни с кем не говорила, и в ее крохотную тюрьму не спускался человек. Приходила только эльфийка. Скорее всего, раз в день, чтобы, как ребенка, накормить с ложечки почти безвкусной кашей.

Это что, еще один способ психологического насилия? Разве запертой клетки не достаточно? Нельзя ли приносить что-то съедобное?

Конечно, на эти вопросы никто ей не ответил. Эльфийка была нема как рыба и не реагировала ни на какие просьбы Джинни.

Впрочем, воодушевившись после ее первого прихода, Джинни не переставала звать Кикимера, помня о том, что сказала Гермиона. «Магия домовых эльфов такова, что никакие защитные чары ей противостоять не смогут». Но старый домовик почему-то не являлся на зов, и Джинни, почти сорвав голос, сникла.

— Мерлин, что же вам нужно? — простонала она и, борясь с головокружением от повышающейся температуры, сползла по стене. Враз ослабевшее тело начал бить озноб. Джинни становилось то холодно, то жарко.

Она потеряла даже тот мнимый счет времени, который вела до этого. Поэтому не могла точно сказать, когда раздался скрип ржавых петель и шаркающие шаги: спустя пять минут или три часа. Эльфийка явно перетрусила, увидев ее в таком состоянии. Оттого кинулась Джинни буквально в ноги, ощупывая ее и вытирая какой-то тряпицей — наверняка подолом своей надетой на хрупкое тельце наволочки — испарину с ее лба.

— Динки — плохой эльф, — заголосила она, и Джинни, хоть и была почти в беспамятстве, вздрогнула, услышав наконец чью-то речь. — Недосмотрела! Она себя накажет, сейчас же накажет.

Даже если бы Джинни хотела ее остановить — не смогла бы. Сил шевельнуться не было, а потому ей оставалось только слушать глухие удары и гадать: бьется ли эльфийка головой о стену или придумала для себя что-то изощреннее.

Закончив с самонаказанием, домовиха склонилась к Джинни и, прошептав: «Сейчас, миссис жена Гарри Поттера, сейчас», пошаркала к выходу. Снова скрип петель, а затем тишина, что ударила по ушам, стиснула череп. Джинни застонала, заваливаясь набок.

— Эй, тут есть кто-нибудь? — раздалось вдруг.

— Есть, — получилось слишком тихо, но губы отказывались раскрываться, а язык с трудом ворочался во рту. Джинни попыталась еще раз, лихорадочно соображая, а не чудится ли ей этот странно глухой голос извне. — Я Джинни Поттер. Кто вы?

— О, Мерлин! Миссис Поттер? Я Адам. Адам Ланграм, — зачастил он и тут же надсадно закашлялся. — Я из мракоборцев, сослуживец Гарри. Как вас угораздило сюда попасть? Что случилось?

— Понятия не имею, — прошептала Джинни, растягиваясь на полу и прижимаясь горящей щекой к стылой земле. — А вы? Давно тут? Я не слышала вас раньше.

— Чертовски давно, мэм. Какой сейчас день, месяц?

— Конец января. Или уже февраль? Я не знаю, сколько здесь нахожусь. Вы видели кого-нибудь?

Адам ничего не ответил, или Джинни не расслышала на этот раз. Она попыталась привстать, опираясь на руку, но тут же рухнула обратно. Злясь на себя, на свое тело, на свое состояние, она, закусив губу от усилий, все же смогла перевернуться. Вдохнула спертый воздух и с надрывом выкрикнула:

— Адам!

— Тише, пожалуйста, тише, — тут же умоляюще откликнулся Адам. — Не знаю, почему мы вдруг стали слышать друг друга. Я за эти восемь месяцев будто оглох и онемел, ни с кем и парой слов не перекинулся.

— Восемь? — шокировано, или скорее, испуганно переспросила Джинни.

— Босс… Гарри не искал меня?

— Я не знаю, Адам. О вас я ничего не знаю… Почему вас здесь держат? Почему мой домовик не приходит на зов? Вы можете хоть что-нибудь мне рассказать?

Адам не успел ничего ответить и в этот раз. Его прервали торопливые шаги. Домовиха вернулась не одна. Захлопываясь, скрипнула дверь, и камера Джинни на несколько мгновений снова погрузилась в бесплотную тишину. Впрочем, ее тут же нарушили злобное шипение, хлесткий звук удара и несчастные рыдания домовихи.

Джинни пыталась разобрать в суете последовавшего шума, что же происходит. Кто-то тяжело ступил в ее сторону, затем раздалась приглушенная череда легких щелчков. Зашуршала ткань, словно расправляли грубый холст. Снова скрип, на этот раз ближе, и что-то мягкое опустилось рядом, воздух чуть колыхнулся. Зазвенел металл, стукнулись о пол деревянные ножки. Джинни замерла в ожидании. И без того перегруженное сердце отбивало чечетку о клетку ребер. Кто-то, определенно мужчина, подхватил Джинни на руки. Легко и быстро, будто она не весила ровным счетом ничего. Полагаясь лишь на свое обоняние и осязание, Джинни попыталась обхватить незнакомца за шею. Но руки, что висели плетьми, были совершенно непослушными. Тогда она глубоко-глубоко вдохнула, почему-то заранее готовясь учуять что-то до крайности мерзкое, отвратительное. Не могут же похитители пахнуть розами. Но ноздри ей защекотал запах дорогой кожи, чуть резковатый, но с изысканным шлейфом аромат явно недешевого одеколона. Очень знакомый запах, но с кем он ассоциируется, Джинни вспомнить не могла. Будто все известные ей имена сгинули в недрах памяти.

— Кто вы? Что вам нужно? Мой муж… — Джинни закашлялась и замолчала. В горле пересохло настолько, что казалось: не хватит всех ледниковых вод, дабы утолить жажду.

Проделав с ней на руках всего несколько шагов, мужчина опустил Джинни на постель. Не королевское ложе, конечно, скорее, раскладушка или что-то вроде того, но чистая и свежая. Следом послышалось осторожное, деликатное позвякивание посуды. И плеск, будто тонкой струйкой в чашку наливали чай. Предчувствия не обманули Джинни, потому что в ту же секунду прелый воздух наполнился легким ароматом — травяным, чуть сладковатым. Она сухо сглотнула в предвкушении.

Послышались удаляющиеся шаги, и снова скрипнула дверь. Похоже, они с эльфийкой остались один на один. Пока та укутывала ее в одеяло, поила душистым чаем и проделывала какие-то махинации с грудью, Джинни, почувствовав неожиданный прилив сил, пыталась разговорить домовиху. Обещая ей золотые горы, умоляя передать весточку Гарри, или просто перенести ее отсюда, не беспокоясь о последствиях. Там, за этими проклятыми стенами, они с мужем найдут способ защитить ее, уберечь от хозяйского гнева. Тут же вспомнился Добби, верный добрый друг Гарри Поттера, Добби, о котором слышал каждый эльф на любом конце страны. При упоминании Добби домовиха всхлипнула почти истерично, но промолчала, враз перестав поправлять складки на одеяле. И, наверное, даже отпрянула, отскочила подальше, потому что Джинни больше не ощущала ее присутствия и мысленно застонала. Что она сказала не так, в чем ошиблась?

Пытаясь найти ответ на этот вопрос, Джинни провалилась в самый спокойный сон с тех пор, как поневоле покинула свой дом.

• ─── ⫷⫸ ─── •

Блики десятка свечей плясали на флаконах, расставленных на полочке в ванной. Они отражались в зеркале и давали достаточно света, чтобы Гермиона не совершила неверного движения. Она старалась сосредоточиться на ощущениях: тепло воды, скользкая пена, щетина на подбородке Северуса под ее пальцами.

Она намылила его лицо, мягко массируя кожу. От Северуса исходило странное спокойствие, и будто повелеваясь самой магии, проникало в душу Гермионы, постепенно унимая нервную дрожь внутри. Гермиона взяла клинковую бритву. Блеск стали на мгновение приковал ее взгляд, отвлекая от гнетущих мыслей. Это требовало сосредоточенности, точности. Вдох, выдох. Она приложила лезвие к щеке Северуса.

Первое касание, и полоска пены вместе с жесткой щетиной исчезла. Второе, третье — с каждым движением бритвы, с каждым сосредоточенным выдохом, напряжение, сковывавшее ее собственные плечи, понемногу отступало.

Гермиона работала медленно, почти медитативно. Ее пальцы, еще недавно дрожавшие, теперь двигались уверенно, бережно обходя каждый изгиб его лица. Она ощущала тепло его кожи, биение пульса под своими пальцами, и впервые за несколько ужасных дней действительно почувствовала себя лучше. Поверила, что все закончится хорошо.

На мгновение ее дыхание дрогнуло, когда рука с бритвой опустилась к шее. Четыре старых рубца приковали взгляд. Застывшее эхо смертельной опасности. Стараясь не задевать их, осторожными движениями она убрала щетину вокруг, и только потом провела подушечками по страшным меткам. Северусу и вправду удалось закупорить смерть.

Отложив бритву, Гермиона вытерла остатки пены теплым влажным полотенцем. Северус открыл глаза, и легкая, почти незаметная улыбка тронула уголки его губ.

— Все можно было сделать простым заклинанием, но, надеюсь, ты удовлетворена этой маленькой победой? — пытаясь окончательно разрядить обстановку, спросил он.

— Можно и так сказать, — прищурилась Гермиона и, не в силах сдержаться, прильнула в коротком поцелуе к его щеке. — Северус?

— Ммм?

— Ты правда думаешь, что с Джинни все в порядке?

Снейп тяжело вздохнул, рука его взметнулась в направлении бороды, но замерла на полпути. Привыкший в минуты раздумья зарываться пальцами в щетину, которой больше не было, он на секунду замер, а затем скрестил руки на груди.

— Насколько это вообще возможно в такой ситуации, — кивнул он, поводя плечами. — Как уже говорил и тебе, и Поттеру, это похищение кажется слишком импульсивным, точно все пошло не по плану. А значит, наш мистер Икс на самом деле заинтересован в обмене. Джиневра для этого нужна ему живой и здоровой.

— И поэтому он пока не выдвигает никаких требований.

— Скорее всего. Нужно все продумать, чтобы получить свое и не угодить в ловушку.

— И теперь ты сомневаешься, что это Кингсли? — допытывалась Гермиона.

Они обсуждали это на протяжении нескольких дней, но к окончательному выводу так и не пришли. Гермиона до сих пор лелеяла надежду, что все, обернувшееся против министра, чей-то дурной замысел. Северус стоял на своем, опираясь лишь на имеющиеся у них факты. Гарри же метался как между двух огней, то грозясь схватить Бруствера за грудки и вытрясти из него правду, то с холодной головой рассуждая, кто еще мог решиться на подобный шаг.

Довольно рискуя, Гарри все же приставил одного из верных ему мракоборцев, Бабингтона, кажется, к министру. Но слежка пока не дала особых результатов. В целом, Бруствер придерживался своего обычного расписания, проводил встречи и совещания в стенах министерства, но на время обеда неизменно покидал его. Хотя, насколько Гермиона помнила, раньше такой привычки за ним не водилось. Если они вместе не выбирались в министерский буфет или ресторан где-то поблизости, Кингсли перехватывал что-то у себя в кабинете и быстро возвращался к делам.

Бабингтону пока не удалось отследить, куда именно он уходит. И эта тайна висела над Гермионой дамокловым мечом разочарования, готовым в любую минуту обрушиться на голову, разрубив всякую веру в этого человека.

Не понимая, чего ждать, они, как могли, готовились к любому развитию событий.

— Послушай, — начал Снейп, притягивая Гермиону к себе и мягко проходясь ладонью по спине, — неважно, что я думаю и в чем сомневаюсь. Эти бессмысленные разговоры не приведут нас к константе. Время рассудит. Ждать осталось недолго.

— Мерлин, — выдохнула Гермиона. — Время, время, время… Неизвестность — самое худшее. Мне страшно, я больше не могу просто сидеть и ничего не делать, это сводит меня с ума. Не понимаю, как Гарри все выносит.

— Стоит признать, Поттер удивил и меня. Не ожидал от него и доли той сдержанности, что он проявляет сейчас.

— Может, нам вернуться к нему? — предложила Гермиона, хотя и понимала фактическую невозможность этого. Гарри всего несколько часов назад отправился в Нору, чтобы в сотый раз придумать отговорку для детей, которые беспрестанно спрашивали, где мама, и в сотый раз попытаться успокоить Молли и Артура, сходивших с ума. А на Гриммо оставил Карпентера, не имея ни сил, ни ресурсов подыскать ему более подходящее укрытие. Северус же, не доверяя Карпентеру ни на йоту, послал в особняк Лэнки. Домовик хоть и проникся теплыми чувствами к наследнику Шафиков, по-прежнему хранил магическую верность Снейпу, а потому безропотно выполнил его наказ. — Или заняться твоим зельем. Или хотя бы…

— И везде нужен холодный ум, — остановил ее Снейп. Он задумался, и ей казалось, что молчал слишком долго, словно отваживался на что-то. Наконец, он посмотрел на Гермиону, и она без труда различила решительный огонь, сверкнувший в его глазах. — У меня есть одна идея, только тебе нужно теплее одеться.

Уже через десять минут они покидали дом. Погода в последние дни совсем не радовала. И в этот вечер, опустившийся на землю сырой, промозглой пеленой, небо цвета разбавленных чернил висело низко-низко. Мелкий колючий дождь, смешанный с крупинками льда, заставлял Гермиону ежиться и кутаться в шерстяной шарф. Дыхание вырывалось клубами пара, медленно рассеиваясь в воздухе. Даже стойкие шотландские холмы, обычно горделиво возвышающиеся над окрестностями, словно склонились под натиском непогоды. Но несмотря на все это и на ветер, что продирал до костей, Гермиона чувствовала невероятное облегчение. Вырвавшись из четырех стен, она вдохнула полной грудью.

— Снова поведешь меня к кеаскам? — улыбнулась Гермиона, когда они пересекли границу защитных чар.

— Покажу тебе кое-что другое. Особенное, — отводя в сторону выбившуюся из-под шапки кудряшку Гермионы, ответил Северус. И, обняв ее за плечи, в тот же миг закружил их в вихре аппарации.

Через пару секунд ноги неожиданно мягко коснулись земли, а февральский ветер, пропитанный солью и йодом, ударил в лицо. Гермиона, которую Снейп все еще крепко прижимал к своей груди, постаралась оглядеться. Почему-то, когда он сказал, что покажет ей особенное место, меньше всего она думала, что окажется у океана. Точнее, такой мысли даже не мелькнуло в ее голове.

Они стояли на побережье, обнаженном перед яростью Атлантики. Волны с грохотом обрушивались на скалы, разбиваясь о них в пену и брызги. Ветер подхватывал капли и нес их вглубь острова, где они оседали мелкой ледяной пылью на выщербленных камнях и колючих кустах терновника.

— Что это за место? — перекрикивая шум волн и завывания ветра, пораженно спросила Гермиона. Ей пришлось немного отстраниться, чтобы заглянуть Северусу в лицо. Но покидать его тепло она не торопилась, по-прежнему обнимая за талию.

— Это один из необитаемых островов Силли, — склонившись к самому уху и обдавая его горячим дыханием, пояснил Северус. — Обычно здесь гораздо приятнее, — добавил он, в его голосе послышались нотки разочарования. — Ты знакома с легендой?

— О Лионессе? Конечно, — кивнула Гермиона. — Силли являлись частью большой земли, соседствуя с Корнуоллом. Это был настоящий рай: плодородный, с зелеными долинами и процветающими городами. По легенде, жители прогневали богов, и на Лионесс обрушилась яростная стихия. К утру от страны не осталось ничего, кроме разбросанных по волнам островов, — верхушек самых высоких холмов, уцелевших в пучине.

— Ничем-то тебя не удивить, — хмыкнул Северус, терпеливо выслушав ее пересказ.

— Почему же? — чуть сконфуженно пробормотала Гермиона, теснее прижимаясь к нему. — Ты определенно удивишь меня своей историей. Итак, почему ты привел меня именно сюда?

Северус накинул на них Согревающие чары и огляделся.

— Давай отойдем, здесь слишком шумно и ветрено.

Взявшись за руки, они двинулись на восток. Та часть острова была защищена от бушующей стихии и казалась более умиротворенной. В неглубоких заливах вода плескалась почти спокойно, отражая мрачное небо.

Северус остановился на узкой полоске песчаного пляжа, где лежали выброшенные волнами водоросли, перемешанные с обломками ракушек и отполированного водой стекла. Волшебной палочкой он призвал хворост, тут и там раскиданный по берегу, и быстро развел костер. В сыром воздухе сразу же запахло дымом, но не едким, удушливым, а сладковатым. Гермиона, что до сих пор неотрывно следила за действиями Северуса, прикрыла глаза и с наслаждением вдохнула. В памяти тут же всплыл давний разговор. Не разговор даже, а несколько фраз, будто оброненных случайно. «Вечер у костра где-то на берегу моря, дым, печеный чернослив…» — сказал Снейп в порыве секундной откровенности. Неужели тогда он имел в виду это место?

— Догадалась? — вдруг спросил Северус, вынуждая Гермиону распахнуть глаза.

Он поманил ее, и она, до того стоявшая чуть в стороне, подошла ближе к костру, чувствуя наконец жар пламени. Согревающие отчего-то быстро рассеивались, и у нее заледенели пальцы. Северус встал рядом, плечом к плечу, и протянул над пляшущими красно-оранжевыми языками руки. Теперь Гермиона, вглядываясь в его профиль, видела лишь сдержанное волнение. И от этого сердце ее сжалось. Она было подумала, что эти берега помнили нечто счастливое, но теперь отчетливо понимала, — тут было что-то другое.

А оттого эта их незапланированная прогулка становилась еще ценнее. Ибо счастье не делает нас уязвимыми, но когда мы делимся болью — обнажаем еще одну мишень для удара.

От этого неожиданного открытия мурашки пробежали по коже. Гермиона до сих пор помнила свое прошлое разочарование, когда Северус закрылся, замолчал, оставив висеть в воздухе свое откровение. И вот теперь они вместе стояли здесь, где он казался готовым разделить с ней нечто, спрятанное глубоко в душе. В свою очередь и она чувствовала то же самое, удивительным образом совпав с ним. Ведь сама рассказывала Снейпу то, чем не делилась ни с кем, опасаясь и непонимания, и осуждения, и безразличия.

Гермиона протянула ладонь к руке Северуса и переплела их пальцы, слегка сжимая, давая понять, что слушает.

— У меня нет для тебя красивой истории, Гермиона, — покачал головой Северус. — Когда-то это место помогало мне отрешиться от реального мира на час или день. Здесь дышится по-другому, чувствуешь? Здесь забываешь обо всем.

— Когда ты был тут в последний раз?

— Тридцатого июня девяносто седьмого…

— О, Северус! — Гермиона прислонилась виском к его плечу и крепче сжала руку в молчаливом жесте поддержки.

— Извини, — прижимаясь губами к ее макушке, прошептал Снейп. — Глупо было приводить тебя сюда.

— И вовсе не глупо, — живо возразила Гермиона. — Что… что ты чувствуешь, вернувшись?

— Как ни странно, — помедлив, ответил он, — благодарность. И этому месту, что когда-то служило мне убежищем. И тому, что я в нем больше не нуждаюсь. По крайней мере, не в том качестве, что раньше.

Они постояли молча еще какое-то время, думая каждый о своем. А может, и не думая вовсе, только вслушиваясь в успокаивающий треск костра, в глухой рокот прибоя и далекие крики припозднившихся чаек. Несмотря на суровость февральской погоды, в этой дикой красоте было свое очарование, своя притягательная сила, которая и в самом деле заставляла забыться.

Северус повернулся к Гермионе лицом, разъединяя их руки, погладил плечи, поправил сбившийся шарф.

— Давай возвращаться. Боюсь, что ты замерзнешь.

От мысли, что вновь придется запереться в доме в ожидании хоть каких-то новостей, ее колени дрогнули. Возвращаться в Шотландию решительно не хотелось.

— Побудем еще немного? — предложила она. — Мне здесь так хорошо. — И дождавшись его согласия, задала вопрос, который мучил уже некоторое время: — Почему именно Силли?

— Так уж вышло. — Снейп пожал плечами. — Когда ты ученик Мастера и сидишь на жалком преподавательском окладе, будешь искать любые пути, я имею в виду бесплатные пути, чтобы раздобыть редкие ингредиенты. В поисках одного такого я и пришел сюда. Представь мое разочарование, когда исследовав вдоль и поперек каждый островок этого архипелага, я обнаружил его только на Треско⁽¹⁾.

— Нет! — удивленно воскликнула Гермиона и в притворном ужасе округлила глаза. — Не хочешь же ты сказать, Северус Снейп, что обнес аббатские сады?!

— Пришлось, — усмехнулся он.

— Тогда между нами гораздо больше общего, чем можно было подумать, — хохотнула Гермиона, вновь вспоминая, какую рискованную операцию они с друзьями провернули, чтобы на втором курсе выкрасть из кабинета Снейпа ингредиенты. — Но я так и не поняла, что заставило тебя задержаться здесь?

— Это, — вдруг улыбнулся Северус, глядя куда-то ей за плечо. И Гермиона могла поклясться, что несмотря на всю прямоту и искренность, что он проявлял рядом с ней, впервые видела такую улыбку на его лице. Довольную, безмятежную. Чарующую. — Посмотри.

Гермиона не сдержала пораженного вздоха, когда развернулась к воде. Океан, еще недавно свинцово-серый, фосфоресцировал, подсвеченный изнутри бело-голубым сиянием. Небо переливалось такими же перламутровыми оттенками. И вдруг среди этих переливов возникло нечто невероятное: сияние сгустилось, приобрело четкость и очертания… всадника на коне, мчащегося по небесной глади.

— Какая красота, — прошептала она, боясь нарушить хрупкую магию момента.

— Легенду ты рассказала не до конца, — отозвался Северус, заключая Гермиону в кольцо своих рук. — Когда вода начала поглощать земли вместе с разгневавшими богов лионессцами, спастись сумел лишь один праведник. Его звали Тревиллиан. На заколдованном белом коне он проскакал по воде, оставляя за собой след из сияющей морской пены. В особенные ночи можно увидеть призрачного всадника, мчащегося по волнам. Это вечное напоминание о том, что даже в самые темные времена, когда боги отворачиваются от людей, всегда есть надежда на спасение.

— Как красиво, — повторилась Гермиона, не в силах отыскать иных слов. Да и сама не понимала, что имеет в виду: сияние ли в воде и небе, что постепенно растворялось, саму ли легенду, или чарующе глубокий голос Северуса, что ее рассказывал.

— На самом деле, — затянул он вдруг профессорским тоном, — мы наблюдали редкое в это время года явление. Сочетание биолюминесценции планктона в океане и преломления света в верхних слоях атмосферы. Необычное распределение температуры создало эффект линзы, которая спроецировала свечение на небо, а случайное сочетание облаков сформировало этот причудливый образ.

Гермиона запрокинула голову и, упираясь затылком в грудь Снейпа, рассмеялась.

— Да, над кульминацией таких моментов тебе надо еще поработать. Всем читал в конце лекцию об уникальном атмосферном феномене?

Ей тут же сделалось неловко от собственных слов. А Северус опустил глаза и смерил ее «что-за-глупости-ты-несешь» взглядом. Потом как-то надсадно прочистил горло и негромко проговорил:

— До сих пор я никого сюда не приводил. Только тебя.

Признание стало совершенно неожиданным для Гермионы, но таким нужным, таким верным, что ее охватил легкий восторг. Сердце забилось чаще. Внутри все, откликаясь на его слова, затрепетало.

Несмотря на постоянные касания, обжигающие её, и поцелуи, переставшие быть редкостью, каждый раз между ними оставалось чувство недосказанности. Словно они с Северусом заглядывали за край, но не решались переступить черту. Это, без сомнения, только усиливало сладостное ожидание. И в последние ночи, когда Гермиона оставалась наедине с собой, она тонула в горячечных снах о нём, где не было ни границ, ни запретов.

А наутро становилось стыдно за эти ночные фантазии. Стыдно, что в то время, когда ее друзья находились в таком безрадостном положении, она позволяла себе думать о личном. Словно её собственное счастье было предательством по отношению к ним. Но даже это чувство вины не могло унять того томления, которое она испытывала при каждом взгляде на Северуса, при каждом его случайном прикосновении.

Она не знала, что будет завтра, и не имела никаких гарантий. И если ждать, то может статься, что она никогда не разрешит себе просто быть счастливой.

И этот момент, именно сейчас, с этим человеком, стал важнее любых угрызений совести. Грань, проведенная изначально Северусом, а потом и ей самой, вдруг стала лишь условностью, которую пора было нарушить.

И когда его взгляд на секунду опустился к ее губам, в голове словно что-то щелкнуло.

— В доме сегодня никого, кроме нас, не будет, — тихонько сказала она, полностью разворачиваясь к нему.

— Да.

— Интересно.

Северус лишь хмыкнул и подступил ближе. Провел своим внушительным носом по лбу у кромки ее шапки, глубоко вдыхая запах. Легко, почти невесомо тронул висок, веко, щеку и остановился у уголка губ.

— Ты уверена?

Вместо ответа Гермиона поцеловала его с отчаянной решимостью. Ее руки оплели его шею, сжимая крепче, притягивая ближе, и она ясно дала понять — нет здесь места никаким сомнениям. Ладонь Северуса легла на ее спину, удерживая. Они аппарировали, не разрывая поцелуя.

Путь до дома совершенно стерся из ее памяти. Если бы Гермиона не знала точно, что Северус больше не может летать, решила бы, что он донес их по воздуху до крыльца. Она помнила лишь его губы, что утягивали ее в глубокий, откровенный поцелуй, его руки, что опускались с талии на бедро и, слегка массируя, сжимали, его тяжелое дыхание, что переплеталось с ее. В его объятиях, под властью своих чувств она с трудом могла мыслить разумно, просто наконец-то отдаваясь таким понятным желаниям.

Кто знает, как бы закончилась их первая ночь, если бы в кромешной темноте холла они не налетели на комод, сметая с него какие-то безделушки. Звук разбившейся вазы немного отрезвил. Северус отстранился первым, и, крепко удерживая ее за плечи, невербально зажег свечи в бра.

Гермиона огляделась и оценила устроенный ими беспорядок. Каким-то невероятным образом они успели не только в мелкое крошево разнести китайский фарфор, но и стянуть с себя верхнюю одежду. Их пальто и шарфы бесформенными комками лежали на полу, усеянные осколками. Гермиона почувствовала, что лицо ее запылало, и, отойдя на шаг от Снейпа, приложила к щекам прохладные пальцы.

Смущение и неловкость, которых не было и в помине минуту назад, затопили с головой. Украдкой она взглянула на Северуса. Тот едва заметно повел плечами, пытаясь расслабиться, и Гермиона поняла, что его спокойствие лишь показное. От этой мысли неожиданно стало так легко, что она не сдержала улыбки. Через секунду Северус ответил ей тем же.

— Все хорошо? — спросил он, отводя ее ладони от лица. Гермиона согласно кивнула. Тогда Северус медленно поднес ее руку к губам и бережно прошелся по костяшкам. — Пойдем со мной.

Знакомый пылающий узел внизу живота распустился, пока они в молчании поднимались в спальню Снейпа. Пожар, охвативший их в холле, отступил, оставив после себя не пепел, но теплоту, которая распространялась по всему телу. Кожу приятно покалывало там, где он ее касался.

Каждый шаг по ступеням давался медленно, словно они намеренно растягивали этот момент, позволяя себе осознать, что происходит. Безумная жажда и слепая страсть, которые вели их до этого, отступили окончательно. Теперь на их место пришло что-то другое: волнение и предвкушение, спокойствие и уверенность.

Затворяя за их спинами дверь, Северус выпустил руку Гермионы. Но лишь на короткий миг, чтобы зажечь несколько свечей у изголовья кровати. Они полыхнули ярким огнем, отражаясь искрами в его черных глазах. И Гермиона снова улыбнулась. Вышло как-то несмело, потому что Северус немного нахмурился и, указывая на свет, спросил:

— Ты не против?

— Нет. Хочу тебя видеть.

Они потянулись друг к другу. Новый поцелуй вышел мягким, неторопливым. Северус осторожно придерживал ее пальцами за талию, не стремясь пока прижать к себе слишком сильно, близко. Гермиона же уцепилась за его рубашку на груди, сжала в кулаках, отстраненно подумав, что на Северусе не так много одежды, как на ней. Она-то вняла его просьбе одеться потеплее. И теперь желала исправить эту несправедливость, остаться с ним в равных условиях.

Разорвав поцелуй, она ухватилась за край своего свитера, быстро сняла его через голову, откидывая куда-то в сторону и оставаясь в футболке с длинным рукавом. Волосы заискрили и наверняка встали дыбом. Она потянулась пригладить их, но Северус опередил.

— Непокорны, как и ты, — проронил он с легкой усмешкой, проведя пальцем по упрямому локону, не пожелавшему прятаться за ухо.

Вопреки сказанному, когда Северус обхватил широкой ладонью ее затылок и чуть потянул назад, Гермиона послушно наклонила голову, открывая тонкую шею для новых ласк. Язык закружил по коже, вырывая из Гермионы довольные вздохи.

Она никогда не считала себя слишком чувствительной или досконально знающей свое тело, и в прошлых отношениях чаще терялась от вопроса: «Как ты хочешь?», чем давала четкий ответ.

Северус же ничего подобного у нее не спрашивал. Словно читал её желания по её же реакции, предпочитая самостоятельно выяснить, какие прикосновения ей нравятся, от чего она начинает мелко подрагивать, в каком месте тронуть, чтобы участилось ее дыхание. Она не направляла его, но с присущим ей любопытством отслеживала собственные ощущения, словно всё происходящее было для неё в новинку.

Северус опускался все ниже и ниже, дразня ее своей неторопливостью, пока ворот футболки не преградил ему путь. Свободной рукой он поддел ее за край, скользнул горячей ладонью по обнаженной спине. Его пальцы нежно обходили позвонки, изучая.

Так же неспешно, как действовал до этого, Северус перевел руку вперед, на пока еще мерно вздымающуюся грудь. Но не позволил себе излишней откровенности, лишь очертил ее скромные формы да проследил подушечками пальцев ненавистный шрам, полученный в безрассудной битве с Пожирателями на пятом курсе. Гермиона всегда его стеснялась, во время близости старалась прикрыться или повернуться так, чтобы он не слишком бросался в глаза. Но когда Северус плавно потянул футболку вверх, обнажая ее тело дюйм за дюймом, подобных чувств она не испытывала. Желания вскинуть руки и прикрыть уродливые линии, попутно изображая из себя скромницу, не возникло.

Она не хотела прятаться от него.

Может быть, дело было в полыхнувшем безудержным огнем взгляде Северуса? Он не оценивал женщину перед ним, но с какой-то дикой жадностью обводил каждый ее изгиб, убеждая Гермиону, что этот шрам не делает ее менее красивой.

— Ты прекрасна, — на грани слышимости выдохнул он, и Гермиона прикрыла глаза, впитывая в себя эти слова.

Северус склонился к ней, обхватил губами напряженный до предела сосок и легонько потянул, проверяя границы дозволенного. Гермиона тихонько ахнула, цепляясь пальцами за его плечи, зарываясь в мягкие волосы на его затылке. Он что-то неразборчиво пробормотал ей в грудь, и горячие губы сменились зубами. Он прикусил не больно, но ощутимо. Закружил языком.

Всё тело Гермионы наполнилось гудящим, нарастающим со скоростью цунами возбуждением. Между бедер вновь стало горячо-горячо. Запрокинув голову, она протяжно застонала.

Северус, явно довольный своим открытием, проделал то же со вторым соском и вернулся к припухшим от поцелуев губам. Неторопливо он начал подталкивать Гермиону в сторону кровати, одной рукой расстегивая пуговицу на ее брюках. Когда же пальцы ухватились за бегунок молнии, он вдруг замер.

— Снимем это? — шепнул прямо в губы.

— Да… да.

Он приподнял ее за талию, вынуждая Гермиону практически повиснуть на его шее. И так же на ходу стянул брюки. Где-то на задворках сознания пролетела мысль об их обуви. Куда она подевалась? И Северус, и Гермиона были босыми. Но она быстро сменилась другой. Они вновь оказались в неравном положении. Она — практически нагая. И он — в наглухо застегнутой рубашке.

На ощупь Гермиона добралась до пуговиц и удивительно ловко разобралась с ними. Северус отвлекся, чтобы помочь вытянуть полы из-за тугого пояса брюк и расстегнуть манжеты. Когда ноги Гермионы вплотную подступили к краю кровати, она уже стягивала ткань с его плеч, обнажая крепкую худощавую грудь, поджарый торс, сильные руки, оплетенные рельефными венами.

Она ведь не впервые видела его так — наполовину обнаженным. Совсем недавно с его позволения она неустанно касалась его, очерчивая пальцами свежие и застарелые шрамы. И все же теперешнее их положение было совершенно иным. Тогда Северус остановил ее. Сейчас же, опустив руки вдоль тела и слегка наклонив голову набок, он давал ей полную свободу действий. Ну или почти полную. Он стоически держался, пока Гермиона оглаживала грудь, проходилась по острым ключицам и широким плечам. Но едва ее ладони спустились к животу, который тут же судорожно напрягся, и, следуя за широкой полоской темных волос, нацелились на ремень ставших очень-очень тесными брюк, Снейп резко выдохнул сквозь зубы и перехватил ее запястье.

Глупая.

Пока она тонула в своих ощущениях, а потом, как завороженная, снимала с него одежду и наслаждалась его телом, совсем не заметила, что Северус едва усмирял себя.

Глупая, глупая Гермиона.

— Северус, прости…

Он мотнул головой. По-прежнему надежно удерживая ее за запястья, Снейп отвел руки в сторону и прислонился своим чуть влажным лбом к ее лбу.

— Гермиона… — с хрипотцой выдохнул он. — Ты не жди от меня сейчас слишком много. Я не… У меня…

Слова давались ему необычайно тяжело, и в попытке справиться с собой, Северус прикрыл глаза. Но ей и не нужны были эти объяснения. Гермиона ведь отлично знала всю его историю. Знала и то, что Северус неотрывно был рядом с ней все время после своего освобождения. И его беспокойство, вдруг сменившее непоколебимую уверенность в своих действиях, когда он передал контроль ее рукам, было Гермионе абсолютно понятно. Решение, которое тут же родилось в голове, показалось единственно верным.

Опасаясь, что он не позволит, как и до того не разрешал ей проявлять заботу о себе, она все же высвободилась и обхватила его щеки, нежно поглаживая. Легонько поцеловала подбородок, впадинку у шеи, задела языком бугристые шрамы от клыков, заставляя Северуса дышать еще тяжелее.

— Все хорошо… Пожалуйста, Северус, — попросила она, пытаясь справиться и с собственным сбившимся дыханием, — доверься мне. — Гермиона буквально чувствовала, что ее потребности и жгучее напряжение, разливающееся от груди до самого низа живота, уходят на второй план. И повторилась: — Все хорошо. Дай мне позаботиться о тебе.

Она продолжала шептать какие-то нежности, искушая его, ни на секунду не останавливаясь гладила, перебирала волосы. Но очередную проведенную черту не пересекала. Кажется, до едва заметного согласного кивка Снейпа прошла целая вечность. Но оно того стоило.

Глядя ему прямо в глаза, Гермиона зацепилась за пряжку ремня. Ощущая под кончиками пальцев прохладную поверхность металла, расстегнула его. Замедлилась, не переставая наблюдать за Северусом. Он застыл камнем, только кожа на скулах чуть натянулась. Потому что сцепил зубы? Да артерия на шее яростно пульсировала, выдавая явное нетерпение и желание.

Пальцы Гермионы легко скользнули к пуговице, а затем так же — к молнии, и ткань подалась, позволяя ей идти дальше. Придерживая брюки за пояс, Гермиона медленно начала спускать их с его ног вместе с бельем. И сама хотела опуститься следом, но Северус вдруг удержал.

— Только не так, — с трудом выдавил он. — Не сейчас.

— Ладно, — согласиться было просто, главное, чтобы он не отступил.

По-прежнему не разрывая взглядов, Гермиона провела языком по своей ладони. От этого ее жеста жгучие глаза Снейпа потемнели еще больше, и даже при свете свечей не рассмотреть было, где заканчивается зрачок и начинается радужка. А когда она наконец дотронулась до него: горячего, болезненно-твердого, изнывающего, сильно выдохнул, широко раздувая ноздри.

Это было так… честно, так открыто, так дико.

Ей потребовалось несколько движений, чтобы найти нужный Северусу темп. С хриплым рыком он подался ей навстречу и ухватил за плечо, то ли пытаясь удержаться, то ли удержать. Гермиона ощутила первобытный восторг и от собственной силы, способной подарить ему удовольствие, и от того, что этот мужчина сейчас полностью отдается ей.

Это было опьяняюще.

Она немного ускорилась, задевая особо чувствительные точки, накаляя, обостряя. Хватка на ее плече усилилась.

— Отпусти себя, Северус. Ну же…

Слова эти ударом тока пронзили. По его телу пробежала дрожь. Он выгнул спину, тесно прижимаясь к ее животу, и опустил голову. Она машинально обхватила его затылок свободной рукой, чувствуя, как он упирается переносицей ей в ключицу в попытке заглушить протяжный стон. По коже разлилось вязкое тепло, и Гермиона выдохнула.

— Извини, — едва разлепив губы, сипло пробормотал Северус. И, отстранившись немного, убрал свои следы с ее тела: — Тергео.

— Ну что ты… что ты, — зашептала Гермиона, проводя рукой вдоль позвоночника, собирая подушечками пальцев капли испарины и одновременно покрывая его лицо беспорядочными поцелуями. — Все хорошо. Все ведь так хорошо. Милый мой…

Гермиона и сама не знала, чего ждала от Северуса дальше. Ей было действительно хорошо, и она с тихим спокойствием была готова отсрочить собственное удовольствие, дать ему время прийти в себя. Но Северус в ответ на ее невнятное бормотание в неистовом порыве накрыл ее губы своими, подхватил под бедра и уложил на подушки.

Он почти сразу отдалился и, стоя на коленях между чуть разведенных ног, обвел все ее тело взглядом. И было в нем что-то жадное, голодное, собственническое — такое, что Гермиона перестала дышать на мгновение. В голове внезапно запрыгали картинки жаркой эгоистичной близости, словно из любовных романов, которые она отродясь не читала. Пришлось зажмуриться, чтобы их отогнать, и полностью сосредоточиться на своем мужчине.

И тогда она поняла, что это не жадность завоевания, а жадность познания. Его взгляд был полон не только желания, но и нежности, и какого-то почти трепетного восхищения. В нем читалось не намерение брать, а скорее отдать.

Когда он снова коснулся её, это было так же, как и раньше, — нежно, но уверенно. Склонившись, Северус, легко поглаживая, провел пальцами от ложбинки груди до самого края белья, задержавшись на мягком животе. И начал целовать ее. Без устали, казалось, проходясь от макушки до пят, а затем возвращаясь и начиная сначала. В его действиях не было эгоистичной торопливости, а было какое-то немое стремление доставить ей максимальное удовольствие. А она, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц, в очередной раз убеждалась в том, что такой жесткий и сдержанный человек, как Северус, мог быть и чутким, и отдающим, и таким внимательным к ее желаниям. Это будоражило кровь.

Но когда он спустя время дотронулся пальцами до промокшей насквозь ластовицы, Гермиона готова была взвыть, — до такого накала он ее довел. Северус же удовлетворенно хмыкнул и, повинуясь взметнувшимся вверх бедрам, стянул с нее белье, тут же опуская голову вниз. Его дыхание опалило и так горящую огнем кожу. Гермиона мелко задрожала. Поддаваясь ее напору, простынь под руками смялась беспорядочными складками.

— Боже… боже…

Гермиона вскрикнула, когда он медленно раскрыл ее горячим языком. Ей показалось, что она летит в пропасть, но тут же возвращается обратно, потому что он не дает ей упасть. В мучительной попытке глотнуть воздуха, она выгнулась ему навстречу, лишь усиливая давление. Пальцы Северуса соскользнули с бедер и присоединились к ритму языка, но уже в ней.

Она была на грани, она была готова, и мышцы, что начали сокращаться, лишь подтвердили это. Северус тоже почувствовал и вдруг остановился, прижался к внутренней части бедра щекой. Ладони его двинулись вверх и накрыли ее груди, мягко, но с ощутимой силой сжимая. Ничего не понимая, Гермиона, сквозь застланные влажной пеленой глаза, посмотрела на него. Северус дернул уголком губ в полуулыбке.

И все повторилось. Вновь и вновь. Не давая ей перешагнуть за грань, он замирал на какие-то секунды, и Гермиону с силой выкидывало на поверхность. Он продолжал, и она снова падала в пропасть. Она не чувствовала больше своего тела, превратившись в один оголенный нерв. И когда терпеть эту томительную пытку не осталось никаких сил, Гермиона вцепилась ему в волосы, не позволяя покидать ее.

— Северус, я больше не могу, — вырвался из нее полузадушенный всхлип. — Пожалуйста, пожалуйста…

Он внял ее просьбе.

Гермиона вздрогнула всем телом, чувствуя, как ее захлестывают раскаленные волны наслаждения, как болезненное напряжение отпускает, уступая место невесомости. Она знала, где находится и кто рядом с ней, и в то же время казалось, что она парит где-то далеко, за пределами этого мира. Гермиона чувствовала себя опустошенной и наполненной одновременно.

Наверное, ей понадобилось много времени, чтобы опомниться. Когда она открыла глаза и смогла сфокусироваться, обнаружила Северуса справа от себя. Он полулежал, опираясь на изголовье, неотрывно смотрел на нее и перебирал взмокшие каштановые пряди, раскиданные по подушке.

— Спасибо… Это было… Было невероятно, — срываясь на шепот, произнесла Гермиона и потянулась за поцелуем.

Она, конечно, не могла не заметить, что Северус уже полностью восстановился. Но он, удивляя ее, приложил указательный палец к губам и качнул головой:

— Не волнуйся. Отдыхай.

Но дело ведь было не в беспокойстве. Вернее, не только в нем. Волна умиротворения, которая накрыла ее после кульминации, постепенно отступала, оставляя за собой смутное чувство незавершенности. Мысль о том, что и он, скорее всего, ощущал что-то подобное, заставила ее сердце биться быстрее.

Ей хотелось соединиться с ним, но не ради физической разрядки, а потому что это было правильно и так необходимо — почувствовать себя принадлежащей ему. Без исключений и оговорок.

Опираясь на его плечи, Гермиона все же утянула его в легкий поцелуй и, больше не встретив сопротивления, опустилась сверху. Медленно, чувствуя, как возбуждение снова отзывается в животе приятной тяжестью.

Он опять позволил ей все контролировать, лишь поддерживая и помогая, когда она начала плавно, волнообразно покачивать бедрами. Стекающие по вискам росинки пота говорили о том, что дается ему это нелегко. И тем не менее он ловил губами ее жаркие вздохи и никуда не торопил.

Гермиона подалась немного вперед, хватаясь за высокое изголовье и подставляя Северусу свою грудь для поцелуев. Дыхание обоих постепенно учащалось, но приближать финал никто из них не стремился. Они оба упивались этой тихой любовью, пока Гермиона не поняла, что ее разморенное недавним оргазмом тело больше не подчиняется.

Тогда Северус, бережно придерживая ее за спину, перевернул их, оказываясь сверху. Он начал двигаться так, как ему этого давно хотелось. Отведя одно колено Гермионы вбок, открывая ее сильнее, он резко и глубоко погружался, хмелея от ее протяжных стонов.

А Гермиона будто не знала, куда деть руки: оглаживала его плечи, грудь, тянулась к щекам, путалась в волосах. Но в каждом ее движении было лишь стремление набыться с ним вволю, насладиться им досыта.

Они встретились глазами и больше не отводили их друг от друга, пока не достигли предела. Гермиона, а может, и Северус тоже, совершенно потерялась в своих ощущениях, в их соединившихся запахах и дыхании. Она смутно помнила финальный стон в соленую шею, да как он прижал ее к матрасу всем весом, тоже забирая свое.

Его ладонь опустилась на ее руку сверху, их пальцы переплелись воедино, и казалось, что разорвать этот узел никаких сил ни у кого не хватит. Опираясь на подрагивающий локоть, Северус приподнялся над Гермионой и глухо шептал что-то неразборчивое, пока она, наконец, не поняла.

— Моя… — говорил он, целуя завиток у нее на лбу, — удивительная… — целуя скулу, — женщина… — мягко целуя губы.

Все свечи почти догорели.

Гермиона пристроила голову на плече Северуса и выводила знак бесконечности на его груди. В их зыбкий мирок не хотелось пускать реальность. А потому она долго молчала, почти уснула, убаюканная колыбельной его размеренных вдохов и выдохов. Но неожиданная мысль, которая на самом деле уже некоторое время вызревала внутри, заставила заговорить.

— Северус? — Она чуть повернула голову, дабы убедиться, что он еще не спит, и юрко возвратилась на место. — Я тут подумала…

— В прошлый раз после этих слов я лишился бороды, — лениво усмехнулся он и тут же получил легкий, но возмущенный тычок под ребра.

— Когда все закончится… Ты ведь собирался уехать изначально? Так вот. Я хочу, чтобы этот план воплотился. Когда все закончится.

Он дернулся, напрягся настороженно. И Гермиона добавила тише:

— Я бы поехала с тобой.

Северус ничего не успел ответить. Полумрак спальни озарило уже знакомое бело-голубое сияние, быстро приобретшее черты сохатого. Патронус Поттера, нервно переступая копытами, прохрипел:

— Получил сообщение. Все случится завтра.

Примечания:

Поздравляю вас с наступившим Новым годом, милые! Лучше поздно, чем никогда))

Желаю вам, чтобы жизнь ваша была полна добрых людей и смеха, дабы не впасть в тоску зелёную. Пусть чудеса случаются не только под новый год, но и в любой будничный день. Новых захватывающих с первых строк историй.

Мира. Любви ♡

1) Один из пяти обитаемых островов Силли. В садах Треско содержится уникальная коллекция субтропических растений, насчитывающая свыше 20 000 видов, привезенных из более чем восьмидесяти стран.

Вернуться к тексту