Моё проклятое дитя (джен)

Гарри неровно шел, увязая в мокром песке и размахивая желтым ведерком, доверху наполненным ракушками. Солнце садилось, отражаясь розовыми красками на линии горизонта, где небо сливалось с водой. Эта картина могла бы в другой раз подействовать на него завораживающе: он любил наблюдать за колыханиями волн или медленно ползущими облачками, если только заставлял себя вылезти из воды. Но не сейчас.

Ногти были слишком короткими, чтобы причинить реальную боль, но в панике он не мог сообразить ничего другого и, зажмурившись, исступленно повторял “Проснись-проснись-проснись…”

Сон отпустил его, Гарри облегченно открыл глаза и увидел потолок своей комнаты на Гриммо 12. Несколько минут он просто лежал, отдыхая, как после выматывающего бега, и обдумывал увиденное.

Уже несколько месяцев Гарри снились кошмары, высасывающие из него все жизненные соки, но наутро он не мог вспомнить ничего из того, что видел в своем сновидении. Только лишь однажды, встав с кровати с кровоподтеками и переломанным запястьем, Гарри удалось запомнить из своего сна ужасную сцену с ребенком, который его едва не задушил. Теперь личность ребенка была раскрыта, но ясности это ни во что не внесло. Он не отвергал возможность, что эти сны — результат легилиментивных атак Тёмного Лорда, хоть Дамблдор и убеждал его, что его разум теперь закрыт от проникновения извне. Поверить в то, что ему снился без чьего-либо вмешательства Волдеморт-ребенок, с которым у Гарри сложились хорошие отношения, было гораздо труднее. Гарри не хотел провести остаток своих дней на койке для душевнобольных в Святого Мунго.

Гарри взглянул на свои руки, чувствуя ноющее жжение, как от царапины, в том месте, где щипал себя за руки, но в слабом лунном свете мало что можно было увидеть.

Он спустил ноги с кровати и потянулся к спичечному коробку и свече, ожидающими его на тумбочке. Чувствовал он себя очень вымотанным, но сейчас ни за что не согласился бы лечь обратно и подремать, боясь вернуться в ту реальность.

Если зелья сна без сновидений не помогают, может, имеет смысл принимать бодроперцовое? Или начать пить кофе — это хоть немного, но поможет ему продержаться до тех пор, пока они с Дамблдором не придумают, как избавиться от этих навязчивых снов.

Гарри вытесал искру с третьего раза, и комнату озарило мягким оранжевым светом. Когда его зрение привыкло к полумраку, и он перестал щуриться, на него волной накатило чувство обреченности, согнувшее его позвоночник. Он уперся локтями в колени, положив голову на сплетенные руки. Дыхание сперло то ли от тошноты, то ли от нехватки воздуха, и у него вырвался приглушенный стон.

— Нет, — прошептал он, и начал тереть глаза сильными движениями, нажимая на веки, чувствуя, как болят глазные яблоки под тонкой кожей. — Нет! Оставь меня!

— Не могу.

Том отложил книгу “Всё о крещении. На пути к Тёмной магии” назад, под подушку соседней кровати, там, где Гарри ее и спрятал. Он был одет в свою полосатую пижаму, куртка которой была застегнута на все пуговицы, а волосы причесаны — не ровня расхристанному гриффиндорцу. Гарри всегда гордился тем, что мальчику не нужно было напоминать о том, чтобы почистить зубы перед сном или сходить в туалет — Том с малых лет следил за собой сам.

— Я все еще сплю? — угрюмо спросил Гарри, даже не сомневаясь в том, что так и есть. Том сидел в полуметре от него, сложив ноги по-турецки, и видно его было так ясно, что возникала уверенность: если протянуть руку и дотронуться, то можно ощутить мягкость хлопка его одежд.

Серьезно задумавшись над его вопросом, словно они занимаются арифметикой, Том вскоре пожал плечами.

— Но ведь ты — сон, — с нажимом проговорил Гарри и сделал, что хотел: запястье Тома оказалось тонким, кожа тёплой, и мальчик легко сжал его ладонь в ответ.

“Это нереально. Это не может быть явью.”

— Я — нечто другое, — он немного сморщил нос, словно ему была неприятна эта тема. Гарри был удивлен: Тому всегда нравилась его исключительность, и он охотно хвастался тем, что не похож на других детей.

— Зачем ты мне снишься? — крепко сжав запястья мальчика, Гарри попытался хоть как-нибудь обезопасить себя, понимая, что если Том применит магию, его превосходство в физической силе будет бесполезно. Даже без волшебной палочки разрушительная сила его магии была впечатляющей. — Ты хочешь меня убить?

Том казался испуганным.

— Убить? — переспросил он тоненьким голосом. — Да я… Гарри, я никогда...

— Ты убил кролика Билли Стаббса, — безжалостно продолжил он, в то время как другой Гарри, твердый и лишенный сентиментальных чувств, кричал в его голове: “Что за бред ты несешь? Какой, к Мерлину, кролик? Это — Волдеморт, явившийся к тебе в образе ребенка, чтобы не дать твоим высокоморальным качествам задушить его на месте!”

Том под его осуждающим взглядом немного растерял свой гонор, но не упал духом:

— Ты же знаешь, что Билли говорил гадости про нас. Он называл нас сумасшедшими. Я всего лишь преподал ему урок, — Том вскинул свой острый подбородок, будучи уверенным в своей правоте.

Однако у Гарри осталась еще уйма аргументов, и он начал с тяжелейшего из них:

— Я не уверен, что ты помнишь, но, когда ты был маленьким, я имею в виду совсем крохой, ты пытался… я не знаю, специально или нет, но ты чуть не задушил меня цепочкой.

Явно чувствуя себя не в своей тарелке, Риддл как-то странно засопел, но его замешательство не шло ни в какое сравнение с тем, какой дискомфорт почувствовал Гарри, выложив ему событие многолетней давности.

Хотя по меркам реальности это было не так уж давно.

— Были и другие случаи, — поспешил оправдаться Гарри и припомнил несколько поздних эпизодов, когда он пострадал по вине Тома. Мальчик не посмел перебить его, и стойко выслушал все обвинения, сжав губы в тонкую линию.

Гарри гадал, хватит ли у Тома смелости признать, что он был замешан во всех этих вспышках стихийной магии. Но он предсказуемо возразил, что если что-то и сделал, то — случайно.

— Я бы никогда не причинил тебе боль, — серьезно сказал Том, вскинув на него свои карие глаза, обрамленные длинными, словно девчачьими, ресницами. Гарри вдруг почувствовал слабость — так сильно интонации в голосе мальчика походили на его собственные.

Он отпустил Тома и встал, требовалось отвлечься. Открыв окно, он буквально высунулся из рамы, вдыхая морозный влажный воздух. На улице стояла пасмурная глушь. То время, когда ночных гуляк уже не держали ноги, а ранние пташки еще не проснулись. Блеклая луна еще не сошла на нет, но где-то вдалеке вот-вот должен был задребезжать первый свет, окрасив округу в серые и угрюмые цвета. Но для Гарри не было плохого времени дня или погоды, он бы многое сейчас отдал, чтобы прогуляться по безлюдному грязному тротуару и проветрить голову.

Удивительно, думал Гарри, как все смешалось: детство Риддла, проведенное в приюте, и его собственные воспоминания. Они жили в родном доме Гарри в Годриковой Впадине и отдыхали на побережье моря, куда наставницы Вула некогда возили своих воспитанников. Их соседи были смесью знакомых лиц из Литтл-Уингинга и Лондона.

Если это и была поддельная реальность, то очень искусная. Гарри ни на секунду не усомнился, что что-то не так, пока Том ему об этом не сказал. И вот вопрос — зачем он это сделал? Разве не разумнее было держать его в неведении, продолжая тянуть с него жизненную энергию? Что ж, ему все равно предстоит это выяснить, раз он оказался запертым в своем собственном кошмаре.

Надышавшись ледяным воздухом до рези в легких, Гарри прикрыл окно и повернулся в сторону кровати.

Том по-прежнему сидел на месте и сонно моргал, закутавшись в старое лоскутное одеяло, обычно лежавшее под шкафом. У него наверняка замерзли ноги, подумалось Гарри — он вообще очень часто мерз, и Гарри приходилось постоянно накладывать согревающие чары на его тапочки и носки.

Почувствовав внезапную злость, Гарри грубо спросил, решив выяснить все и сразу:

— Ты — Волдеморт?

— М-м… а кто это? — протянул Том, округлив глаза.

— Не притворяйся! — Гарри подлетел к нему, уперев руки в бока и нависнув, словно коршун над добычей. — Я прекрасно знаю, когда ты врешь!

К слову, врал Том умело, правдоподобно и с ходу. Талант. Иногда ему удавалось провести и Гарри, но только тогда, когда Поттер сам был не слишком заинтересован в том, чтобы узнать правду. Как оказалось, многое из того, о чем Том умалчивал, Гарри не желал знать.

— Ну ладно, — сдался Том, и Гарри понял, что он не слишком-то и старался. Устал лгать? — Я знаю, кто такой Волдеморт. Но не смей сравнивать меня с ним!

— Почему?

— Потому что я — не он! — едва не выкрикнул мальчик и тут же понизил голос: — Я знаю, что он тебе сделал. Ты никогда мне о нем не рассказывал, но я видел все это у тебя в голове.

— Ты владеешь Легилименцией?

— А что это? — живо отреагировал мальчик на незнакомое сложное слово. Гарри махнул рукой.

— Не важно. Как именно ты проникаешь ко мне в голову? Ты видел только его или еще кого-нибудь?

Том неуверенно комкал одеяло.

— Ты видел моих друзей?

Том кивнул.

— Ты видел Хогвартс?

Еще один кивок.

Гарри открыл рот, чтобы вылить следующий поток вопросов, как Том сам решил проявить инициативу:

— Это похоже на кинофильм, — сказал он и прикрыл глаза, — да, как кино. Только… с ощущениями. Мне грустно, когда тебе плохо, и я радуюсь, когда тебе весело.

Гарри напряженно думал.

— Ты помнишь о своей жизни до меня? — спросил он. — Ты вырос в приюте, тут, неподалеку.

— Я знаю, — сдержанно промолвил Том, сморщив нос. — Мерзкие магглы.

А вот это уже интересно.

— Ты никогда при мне так не выражался, — заметил Гарри.

— Я знал, что такие слова тебе неприятны, — пожал плечами Том.

— Ты знаешь это из моей головы? — Гарри коснулся своего виска, и Том кивнул.

Гарри медленно опустился на кровать. Теперь их глаза были практически на одном уровне, и Том едва слышно выдохнул. Очевидно, ему было неуютно под сверлящим взглядом Гарри.

— Ты — воспоминание? — Гарри задал этот вопрос чисто наугад. Он не представлял, каким образом воспоминание может держать человека в плену собственных снов, но знал, что тянуть жизненную энергию, чтобы самим стать реальностью — их заветное желание. Дневник Тома Риддла, попавший в руки к Джинни Уизли на его втором курсе, был отличным тому примером.

— Я — иное, — глухо повторил Том, и Гарри почувствовал, что начинает терять терпение.

— Да что же ты такое, дементор тебя побери? Почему ты не можешь мне просто сказать?

Том молчал, и Гарри дал себе мысленный подзатыльник. Ему не следовало так с ним говорить. Только на равных. Тепло. Напоминая о своих чувствах.

Он досчитал до десяти и попробовал заново:

— Я понимаю, что тебе, возможно, неприятно об этом говорить, и к тому же я прекрасно вижу, что тебе страшно, — Том вскинул на него тревожный взгляд, но Гарри успокаивающе приподнял руку: — Но, — продолжил он, — ты был храбрым, когда сказал мне правду о том, что я сплю, и я благодарен тебе за это. Честно говоря, я тоже испугался… очень испугался, Том, что ты не тот человек, за которого себя выдаешь, но теперь я вижу, что ты по-прежнему мой Том. Я не знаю, почему ты держишь меня в этих грезах и не даешь мне проснуться, но я доверюсь тебе. В ответ я прошу и тебя довериться мне и рассказать мне все без утайки. А потом мы вместе подумаем над тем, что можно сделать. Обещаю, я не буду злиться, — добавил Гарри, надеясь, что это сработает. Раньше срабатывало.

Том напряженно вглядывался в его лицо, ища следы лукавства или лжи, и Гарри спокойно выдержал его взгляд.

Перед ним был шестилетний ребенок — короткого разговора было достаточно, чтобы это выяснить. И что бы он ни творил в сотворенном им же мире — следовал он собственным желаниям, без чьих-либо указаний и науськивания. Гарри догадывался, почему их скромная жизнь в Годриковой Впадине обладает для Тома такой притягательной силой, он даже мог предположить, почему Том выболтал ему о том, что они живут в выдуманной реальности. Как ни крути, он заботился об этом ребенке долгое время и видел подтекст многих его поступков. Единственное, чего он боялся — что непомерные желания Тома возьмут вверх над его хрупкими, тяжело прорастающими, словно ростки из мерзлой земли, благородными порывами, и Гарри окажется запертым в этом мире навечно.

Слишком много людей возлагают на него надежды там, на другой стороне, и он не мог хотя бы не попытаться бороться. Он вдруг вспомнил о беременной Тонкс, и его сердце наполнилось тяжестью.

Гарри позволил этим мыслям отразиться у него на лице, воспоминаниям вспыхнуть красками у него в голове.

Том задышал чаще, опустив взгляд.

— Я люблю тебя, — просто добавил Гарри и потянулся рукой, чтобы поправить дырявое лоскутное одеяло. — Ничего не бойся.

Том зажмурился, по лицу прошла судорога, затем на нем появилось небывалое для него выражение — немного растерянное и смирившееся.

Гарри ждал.

— Ты будешь злиться, — наконец подал голос Том.

— Не буду, — снова повторил Гарри, уже зная, что победил. В самом деле, что могло быть ужаснее того, что его Том мог оказаться Волдемортом?

— Тогда пообещай мне еще кое-что, — Том быстро приподнялся и стал на колени, немного подавшись вперед, не обращая внимания на упавшее одеяло. Он собирался сообщить нечто очень важное, и Гарри проявил всю готовность выслушать и пообещать что угодно, лишь бы, наконец, узнать, что происходит.

— Не убивай меня, — и в ответ на замешательство, проступившее на лице Гарри, пояснил: — Не Волдеморта, а меня, Тома. И не отдавай меня ему.

— Как я могу… — Гарри захлебнулся возмущением, но Том лишь отмахнулся. — Ты будешь думать об этом. Этого будут хотеть и другие. Но не отдавай меня, хорошо?

Гарри неуверенно кивнул, все еще пребывая в смятении.

— А…

— Ты поймешь. То, что знаешь ты, знаю и я, и наоборот. Когда я уйду, ты поймешь, что я такое.

Гарри вскинул брови.

— Ты уйдешь?

— Не насовсем, — и тут на губах Тома впервые промелькнуло что-то, похожее на усмешку. — Даже и не мечтай от меня избавиться.

— Не буду, — Гарри тоже улыбнулся, буквально ощущая, как его тело покидает напряжение.

— Будешь, — весело отозвался Том, и у Гарри сложилось впечатление, что они играют в игру. — Но у тебя теперь не будет выбора, правда? Ты пообещал!

— Ах ты, хитрая мантикора! Никогда не упустишь своего! — Гарри, смеясь, схватил Тома за щиколотку, но не успел он его пощекотать, как смех застыл у него на губах.

Он лежал на кровати лицом вверх. Кроме него в комнате никого не было. В воздухе витал запах воска. Гарри повернул голову и увидел, что свеча давно догорела.

Под шкафом сиротливо лежало сложенное лоскутное одеяло.

Полежав немного, Гарри вскоре встал, нацепил очки, медленно оделся и прихватил с собой флакончик, припрятанный в носке. В коридоре он накинул на себя зимнюю мантию, и больше он ничего не помнил.

В Лондоне стояло сырое туманное утро, и Гарри брел, не разбирая дороги. Иногда он натыкался на освещенные витрины и несмело подходил к ним, удивляясь собственному отражению. Затем разворачивался и шел дальше, не обращая внимания на лужи.

В семидесяти ярдах от него раздались хлопки, и сразу за ними лязг металла и кошачий визг.

— Мерлин, ты хочешь все загубить, так? — разъяренная женщина в накинутом на голову капюшоне движением палочки сыпанула искрами в сторону упавшего. Грузный мужчина еле выпутался из вороха мусора, вывалившегося из металлического бачка. Его одежды задымились, и он, ругаясь сквозь зубы, начал себя похлопывать вдоль тела, сбивая огонь.

— Бестолочь, — фыркнула она, — палочка тебе на что?

— Чего расшумелись? — из-за каменного ограждения стремительно вышли еще двое, и пострадавший перестал суетиться.

— Гойл решил отведать местных помоев, — женщина вдруг широко раскинула руки и покрутилась вокруг своей оси. Черная мантия красиво развевалась на тонкой фигуре. — А мне здесь нравится. Давно не была в Лондоне.

— Можешь наслаждаться видами, Белла, — съехидничал один из новоприбывших. — А я займусь делом.

Раздался еще один хлопок, и все смолкли. Гойл запоздало вытащил свою волшебную палочку.

— Посмеете сунуться — убью, — отрывисто произнес мужской голос.

— Но милорд ясно сказал...

— Авада Кедавра!

Грузное тело шумно упало обратно в мусор.

— Есть еще возражения?

Возражений не последовало.

— Запомните: мальчишка — мой, — рыкнул тот, от которого все держались на почтительном расстоянии. — А теперь поспешим. Может быть, еще успеем преподнести милорду его новогодний подарок.