Vivisection (джен)

And either way you turn, I'll be there

Open up your skull, I'll be there

Climbing up the walls

И куда бы ты не направилась — я всюду буду с тобой

Открой свой разум — и я проникну туда

Преодолев все преграды

— Radiohead, Climbing up the Walls

Кое-что о засовах: они охраняют твой дом, только когда ты уже внутри.

С момента встречи с комиссаром Гордоном прошла неделя, и по полицейским патрулям можно было сверять часы. Удержат ли они безумца за моей дверью — тот еще вопрос, однако их присутствие вселяло в меня уверенность. Теперь, когда я слышала шаги позади себя или замечала подозрительную машину, я не паниковала: зачем, ведь это же мои приятели-под-прикрытием! В конечном счете я перестала вздрагивать каждый раз, когда на периферии зрения мелькал неясный силуэт.

Но на самом деле мне нельзя было терять бдительность ни на секунду.

...По дороге домой не было видно ни одного патрульного автомобиля. В этом не было ничего странного — полиция дежурила не только под моими окнами, но и по всему кварталу. Они часто объезжали прилегающие улицы, осматривали окрестности и всегда возвращались обратно. Я не придала их отсутствию особого значения.

А сейчас стояла перед приоткрытой дверью в свою квартиру и размышляла о преимуществах и недостатках засовов и замков. Потому что, прежде чем вставить туда ключ, я по привычке повернула дверную ручку, хотя и прекрасно знала, что она не поддастся. Но на этот раз дверь послушно отворилась и застыла в паре сантиметров от проема.

И теперь я была в ужасе.

«Может, я не заперла ее, — с отчаянием подумала я. — Может, мне только показалось, что я ее заперла. Может…»

— Эм?

Мое имя в его устах звучало как дьявольская песня, как жуткое эхо одного-единственного слога. Я не видела его, но слышала, слышала его голос из глубины своей квартиры и не могла сдвинуться с места.

— Ты же не думаешь о побеге, не так ли? Потому что… потому что, должен сказать, Эм, это плохая идея. Парням внизу, им… им это не понравится. Поэтому. Избавь себя от проблем и заходи.

Патруль. Что случилось с полицией, которой полагалось быть на подхвате и охранять меня? Что он сделал с ними? Отвлек, убил? Я ничему не удивлюсь. Джокер способен отшвырнуть что и кого угодно на своем пути.

Я должна была войти в квартиру. У меня все равно не было другого выбора: внизу меня, несомненно, поджидали его бравые ребята, которые притащат меня к нему несмотря на крики, и, как бы я не хотела сдаваться без боя, этот бой был уже проигран. Последствия не ограничатся одними синяками — Джокер явно не оценит моего порыва.

Поэтому я заставила себя сделать шаг и переступила порог.

Внезапно в голове пронеслись слова, сказанные Гордоном в тот день в участке, и я судорожно застегнула пуговицы рубашки до самого горла. Вряд ли комиссар был прав насчет интереса Джокера ко мне — по крайней мере, сексуального, — но я не собиралась проверять эту теорию на практике.

Коридор встретил меня могильной чернотой и таким сильным запахом бензина, что мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

О, черт-черт-черт. Он облил все горючим. Он подожжет мою квартиру, и я сгорю вместе с ней. Его ведь даже здесь нет, это просто запись его голоса...

— Не закроешь дверь, м-м? — раздался голос из кухни — единственной освещенной комнаты в доме. По стенам танцевали расплывчатые тени, и меня затопила острая волна облегчения. Если Джокер был здесь, то можно не волноваться о пожаре. Пока.

«Когда это его присутствие превратилось в залог спокойствия?» — фыркнула я про себя и захлопнула дверь.

— На кухню, Эм, — снова донесся скрипучий голос. — Мне не помешала бы помощь.

«Да какого черта он вообще здесь забыл?»

На самом деле, я не хотела знать. Если бы у меня был выбор, я бы осталась в сладком неведении до конца своих дней, но передо мной лежал только один путь: вперед. Я шла вперед, чеканя каждый ненавистный шаг.

В маленькой кухне запах топлива уже кружил голову, до того резким он был. Джокер стоял у плиты спиной ко мне, помешивая что-то в огромном чане, который явно приволок с собой. Когда я вошла, он обернулся: в руке он держал поварешку, а вместо пиджака на нем красовался белый фартук с кричащей надписью «Поцелуй Повара». Если бы происходящее не вселяло в меня такой ужас, я бы даже посмеялась.

Я шумно сглотнула, пытаясь унять циркулирующий по венам страх, но потерпела впечатляющее фиаско. Джокер с интересом наблюдал за мной, склонив голову набок.

— А ты что-то не разговорчива, — неожиданно сказал он.

Я ничего не ответила. Тишина была самым безопасным решением — настолько, насколько это возможно рядом с ним. Спустя пару безмолвных секунд Джокер недовольно щелкнул языком, издав влажный, чавкающий звук:

— Что ж. Если не хочешь поддержать, м-м, культурную беседу, то почему бы тебе не заняться чем-нибудь полезным и сварить кофе?

Так как занятий получше у меня все равно не было, я послушно потянулась за туркой.

— Только, м-м, не усложняй все, ладно? — быстро добавил Джокер. — Нет нужды… умничать.

Да я и не планировала. Большинство умников в этом городе не преминуло бы подмешать в кофе крысиную отраву, но у меня ее попросту не было. Единственным отдаленно ядовитым веществом в моем доме было чистящее средство под раковиной, но что-то подсказывало, что Джокер заметит, как я пытаюсь разнообразить кофейный вкус.

Джокер снова повернулся к плите, а я занялась кофе, то и дело кидая осторожные взгляды на его варево. Конфорка под кастрюлей не горела — что было хорошим знаком, учитывая, что Джокер постоянно подливал туда гигантские порции бензина. Рядом на полу валялась скомканная черная сумка, а на столе стояло несколько канистр без обозначений и маркировки и… что это, замороженный апельсиновый концентрат?

В моей голове не было ни единой идеи, что варил Джокер, но это «что-то» вряд ли было вкусным и полезным.

Я снова вспомнила о патруле и, не отдавая себе отчета, тут же выпалила:

— Что стало с копами?

— И-и-и она заговорила, — рассеянно отметил Джокер, бережно опустошая одну из банок с концентратом. Он молча углубился в свою работу — я уже решила, что он проигнорировал вопрос, — но затем продолжил как ни в чем не бывало:

— Это ты о своих… толстячках снаружи? О, они… ну, их отозвали. Взрыв на Кафедральной площади. Кто бы мог подумать?

Это была палка о двух концах: хоть Джокер и не всадил полицейским пули в лоб на месте, он вполне мог исправить эту оплошность взрывом, прихватив заодно и жизни невинных граждан.

Джокер снова вернулся к своему детищу, увлеченно колдуя над ним с закатанными в пылу момента рукавами, и не обращал на меня более никакого внимания. Я была не против: мне не хотелось, чтобы его халатность привела к детонации субстанции в моей квартире, особенно со мной внутри.

Закончив с кофе, я оперлась о тумбу спиной, чтобы в случае чего быть готовой к атаке. Вскоре и Джокер закончил блюдо дня. Он вздохнул и с чувством выполненного долга отбросил фартук в сторону, длинными пальцами приглаживая торчащие волосы. Затем он скрестил руки поверх своего грязного зеленого жилета и уставился на меня.

Под его взглядом я беспокойно заерзала, чувствуя, как начинают накатывать знакомые волны застаревшего страха, смешанного со страхом новым, ранее мне не знакомым. Первый с самого первого дня (и до сих пор) вопил, что моя жизнь сокращается с каждой проведенной рядом с Джокером минутой. Но второй был глубже — это был насыщенный, концентрированный ужас.

В глубине души я знала, в чем его причина, но оттягивала момент осознания до последнего. Правда была в том, что меня приводило в ужас само присутствие Джокера в моем доме. Потому что оно означало наличие личного интереса. И даже не важно, какого. В любом случае, это не сулило мне ничего хорошего. Ни-че-го.

— Ты нахохлилась, — резко подметил Джокер. От неожиданности меня подбросило вверх: я настолько погрузилась в свои мысли, что почти забыла, что Джокер стоял рядом. Он залился истерическим смехом:

— Ты сегодня такая тихая, такая угрюмая, такая пугливая, — задыхался он. — Расслабься, Эм. Что за мысли витают в твоей ма-аленькой симпатичной головке?

Ну, раз он поинтересовался…

— Что ты здесь делаешь?

— Ах, конечно, конечно, сначала — очевидные вопросы. Мне нр-р-равится, — одобрительно кивнул он, взмахнув руками и чуть не опрокинув кастрюлю. Мое сердце екнуло. — Я тут просто забавляюсь с игрушками.

— Шикарные игрушки, — заметила я с сарказмом. Джокер скромно пожал плечами, будто бы не заметив моего тона. — Но у тебя ведь наверняка есть свой маленький штабик с кухней для приготовления… приготовления...

— О, взрывчатки, — услужливо подсказал он.

Я моргнула.

— Да, верно. Взрывчатки, — я сегодня умру. — И потому не ясно, зачем ее готовить в моей квартире.

— А вот теперь мы добрались до главного, — пропел Джокер. Он закатил глаза в театральном экстазе, будто бы желая насладиться моментом, и шагнул ближе ко мне. Я машинально дернулась прочь, но заставила себя остаться на месте, не сводя с Джокера глаз, словно оказалась один на один с бешеной собакой. Собаки только и ждут, когда ты побежишь, чтобы броситься в погоню.

Но вместо этого Джокер остановился у раковины и принялся тщательно мыть руки, встряхивая капли во все стороны. Затем он тяжело оперся о края умывальника и медленно повернул голову ко мне:

— Почему я… здесь… с тобой?

Как бы я хотела хладнокровно кинуть в ответ что-то вроде: «да, именно это я и спросила». Но когда он находился так близко, все, что я могла — это стоять и смотреть на него, не в силах произнести ни слова.

Не дождавшись ответа, Джокер скривился и оттолкнулся от опоры, оказавшись еще ближе ко мне:

— Ну, видишь ли… после нашей последней, м-м, зажигательной встречи… — скрестил он руки на груди, — я понял кое-что насчет тебя. Кое-что интригующее.

Я с трудом сглотнула, чувствуя, как вокруг горла обвиваются невидимые веревки.

— Что? — выдавила я.

Джокер звучно прокашлялся в кулак:

— Ты… ты — загвоздка. Проблема. Знаешь, большинство людей здесь, — он помедлил, словно ожидая от меня сигнала продолжать, и я неосознанно кивнула. Почему я настолько вежлива? — делятся на две категории. С одной стороны, у нас есть живчики. Весьма полезное качество в этом городе, я тебе скажу. Они без раздумий бросят ближнего своего под поезд, если это гарантирует им лишний прожитый день. Поспеваешь? Да, они… например, они на полной скорости унесутся прочь от кафе, которая вот-вот взорвется, обрекая остальных на смерть.

Я вздрогнула при напоминании о том дне. Ауч.

— С другой стороны у нас те, кто любят портить все в самый неподходящий момент, — продолжил Джокер, без особого интереса полируя ногти о лацканы пиджака, — эти… эти храбрецы. Они отвлекают внимание всяких безумцев от маленьких девочек на себя.

Он замолчал и многозначительно посмотрел на меня, словно опасаясь, что слов было недостаточно. Но я прекрасно уловила его мысль. Это было довольно легко, учитывая, что Джокер делал намеки с изяществом дровосека с кувалдой. Однако что-то подсказывало, что деликатность — не самая сильная его сторона. Или не самая нужная.

— Итак, — резюмировал Джокер, — кажется, определить, кто есть кто, довольно просто, да? Первое впечатление редко обманывает. Наших живчиков весело убивать — ведь они так отчаянно цепляются за жизнь! А вот герои… — он развел руками, будто бы мысленно касаясь чего-то, о чем не имел ни малейшего понятия, — лучше всего убить их любимых или даже тех, о ком они пекутся. В зависимости от приоритетов.

Тут меня пробрала дрожь. Я не могла ее побороть — это был как рефлекс, как естественная реакция тела на тот страх, вину и отвращение, что Джокер повсюду нес с собой. Его зоркие глаза не оставляли меня ни на секунду, и, конечно же, он заметил, насколько сильно его слова меня задели.

— Ты в порядке? Может, тебе нужен стакан воды? — с напускным беспокойством спросил он, и, будь на его месте кто-то другой, я бы приняла это за чистую монету, но передо мной стоял Джокер. Человек, который собирал, устанавливал и взрывал бомбы и считал это работой. От его заботы за километр смердело фальшью.

В ответ я только обхватила себя руками, и Джокер довольно цокнул, приняв молчание как знак того, что можно продолжать:

— Так, так. О чем это я? Ах да, определить, кто есть кто, всегда просто. Ну, почти всегда. Что до тебя… Здесь четкая граница становится очень, очень… размытой, — он больше не улыбался. Его лицо застыло в равнодушной маске, лишенной всяких поддельных эмоций. — Должен признаться, Эм, я до конца не определился, что с тобой делать. Конечно, я могу тебя убить, но как тогда мы узнаем, какие славные, м-м, перспективы у нас были?

От этих слов внутренности в очередной раз скрутило. Я чувствовала, что ходила по острию ножа и готова была вот-вот сорваться. С Джокером было невозможно забыть, что каждое мгновение может стать для тебя последним.

— Что скажешь, если мы попытаемся добраться до настоящей тебя? — облизнул губы Джокер. — Будем считать это… — он прищурился, — экспериментом.

Мои глаза чуть не вылезли из орбит:

— Что? Нет. Нет! — яростно помотала я головой.

— Ах, ну а что такого? Не хочешь, чтобы я, м-м, тыкал в тебя палочкой? Проверял твои… рефлексы? — Джокер облокотился бедром о столешницу, всем своим видом излучая самодовольство. Я молча уперлась взглядом в пол.

— Один маленький вопросик. Эй, эй, посмотри на меня. Я разговариваю с тобой.

Я неохотно подняла глаза, не желая злить его понапрасну. Сопротивление было бесполезно, и своим упрямством я делала хуже только себе. Но я так не хотела знать, что за извращенные, больные идеи блуждали в его голове...

Довольный моим безраздельным вниманием, Джокер распушил хвост:

— А, интересно, Эм… что ты чувствуешь в моем присутствии? Особенно если вспомнить, что я, м-м, — мужчина… а ты — кро-о-охотная женщина.

Мое лицо моментально исказила гримаса ужаса, которую невозможно было скрыть. Я никогда не умела прятать свои эмоции. Люди читали меня как открытую книгу, и, бьюсь об заклад, Джокер увидел все, что ему было нужно.

— Должно быть, нелегко, да? — сочувственно склонил голову он. — А если бы наоборот? Если бы я был дамой, а ты — джентльменом, ощущала бы то же самое?

Я не ответила. Джокер ничего и не ждал — он уставился на меня, отбросив всякое притворное сочувствие, и в его взгляде отражалась только леденящая душу пустота.

— Конечно же, нет, — протянул он.

Внезапно он подскочил ко мне, и я сорвалась с места. Страху неведомы доводы разума, и, хотя я прекрасно знала, что Джокер именно этого и добивался, мои ноги сами собой понесли меня к выходу.

Как я и предсказывала, бешеный пес бросился за добычей и в несколько шагов длинных ног настиг меня посреди узкой прихожей. В плечо впились костлявые пальцы и со всей силы швырнули меня лицом в стену, чуть не проломив лоб. Путь к выходу был закрыт. От боли перед глазами закружились звезды, в ушах зазвенело, и пару бесконечных секунд я не чувствовала ничего, кроме тошнотворного головокружения.

Джокер рывком повернул меня за запястье к себе и схватил за горло, не давая сдвинуться с места. Но я уже немного оправилась от удара и замерла сама, не желая провоцировать его на большую агрессию. Он вполне мог меня придушить.

Мы застыли друг напротив друга. Строго говоря, мы стояли не настолько близко — Джокер держал меня на расстоянии вытянутой руки и сам едва ли не упирался спиной в противоположную стену. Однако он согнулся надо мной так низко, что наши лица почти соприкасались. Его рот разъехался в широкой улыбке, обнажив ряд желтых зубов, но она не коснулась расчетливых холодных глаз.

— Тише, тише, — пробормотал Джокер, отпустив запястье и пригладив мои всклокоченные волосы. Мой взгляд соскользнул вниз, и между воротником рубашки и смазанным слоем грима я заметила полоску чистой кожи, под которой виднелись очертания сильной шеи. Меня окатила волна смущения. Было в этом что-то неправильное, будто я видела то, что не предназначалось для посторонних глаз. Но в то же время, это было так… по-человечески. Ведь Джокер был всего лишь человеком.

Но хотела ли я помнить об этом? Не совсем. Думать о нем, как о беспощадном чудовище, было гораздо проще, ведь к чудовищу нельзя испытывать ничего, кроме страха и ненависти. К нему нельзя привязаться, его нельзя понять. Вы будто существуете в разных мирах.

Но главная проблема была в другом. Даже если Джокер и был монстром, это не помешало ему привязаться ко мне и вломиться в мой дом посреди белого дня, лишив последнего островка безопасности. Хотя я и прекрасно знала, что это было всего лишь иллюзией.

Джокер склонился еще ниже и невесомо обрисовал пальцем овал моего лица. Я мотнула головой в сторону, но он схватил меня за подбородок и заставил повернуться обратно:

— Просто эксперимент, — прошептал он с широко раскрытыми глазами, в которых бурлило что-то темное и опасное, и медленно достал из кармана брюк складной нож. Послышался щелчок, и в полумраке комнаты сверкнуло лезвие. Мое сердце пропустило удар.

— Хочешь увидеть, кто ты на самом деле? — спросил Джокер как ни в чем не бывало, издевательски водя лезвием перед моим носом. Я следила за ним не отрываясь.

— Я и так могу сказать, — ответила я сквозь зубы. — Вовсе не обязательно…

— О нет, нет, нет, не-е-ет, — прервал меня Джокер, отпустив горло и вместо этого зажав ладонью рот. — Ты не можешь сказать, потому что ты не знаешь. Никто не знает. Вот где в игру вступает наш маленький стальной друг, — провел он острием ножа по щеке.

Я оцепенела от страха. Холодное лезвие плавно спустилось вниз, очертив линию челюсти, затем прошлось вдоль шеи и остановилось у верхней пуговицы наглухо застегнутой рубашки. Джокер пристально наблюдал за моей реакцией:

— Знаешь, что большинство людей ассоциируют с жизнью?

Я не ответила. В моей голове было пусто — все, о чем я могла подумать, был нож, который в любую секунду мог располосовать мне горло. И, хоть и видеть его перед собой было страшно, не видеть — в стократ хуже.

— М-м? Нет идей? — продолжил Джокер. — Я подкину одну. Как насчет секса? — от его тона хотелось заткнуть уши, так грязно прозвучала эта фраза. Даже не пошло, а просто… гадко.

Джокер поддел ножом воротник рубашки, и первая пуговица с тихим стуком покатилась по полу, потерявшись где-то в темноте. Я мелко выдохнула сквозь зажимавшие рот пальцы.

— Я, я-то сам так не считаю, но знаешь, люди постоянно о нем думают. Они ставят, м-м, сексуальность наравне с собственными жизнями. Если у тебя ее нет, — вторая пуговица полетела следом, — то для них ты мертва. И-и… поскольку я не хочу пока тебя убивать…

Одним резким движением Джокер распорол рубашку до конца, и я зажмурилась, пытаясь справиться с приступом паники. От одного прикосновения острого лезвия в желудке сворачивался тугой узел, но, чтобы остаться в живых, мне нельзя было терять над собой контроль. Я должна была оставаться на месте.

Слава богу, на мне еще была майка. Не дай ему разрезать и ее тоже.

Джокер с довольным видом водил кончиком ножа по линии декольте, обращаясь с оружием так виртуозно, что я чувствовала лишь легкое покалывание на нежной коже, а другую руку убрал со рта на шею.

— Посмотри-ка, — буднично отметил он. — Парочка срезанных пуговиц — и твой пульс бьется так, словно на тебя наставили пистолет.

— С ножом не так-то просто… — начала я, но Джокер тут же отвесил легкую пощечину, прервав на полуслове.

— Ш-ш-ш, — нахмурился он. — Ты подтасовываешь результаты.

Я с негодованием посмотрела в ответ. Как же я его ненавидела. Ненавидела за то, что он делает, за то, что он сделал. Щеку противно саднило, и во мне кипела такая неукротимая, всепоглощающая злость, что я была готова взорваться в любой момент. Только бремя чудовищных последствий удерживало меня на месте.

Я часто и прерывисто дышала, не в силах справиться с переполнявшим меня адреналином, злостью и страхом, но Джокер, похоже, не чувствовал ни малейшего напряжения. С задумчивым видом он отпустил мою шею и плавно провел рукой вниз, пока не достиг колена.

— Любопытно, а что будет, если я сделаю так, — сказал он и грубо сжал внутреннюю сторону бедра. А затем его рука медленно поползла вверх.

Несмотря на то, что на мне были джинсы, меня вновь накрыл приступ паники, приправленный двойной порцией гнева. Я из последних сил держала себя в руках, но неумолимые пальцы скользили все выше и выше, и в тот момент, когда они оказались совсем близко, ядовитый коктейль в моем мозгу взорвался.

Со сдавленным воплем я ударила Джокера кулаком в живот, и тот согнулся пополам, полоснув меня ножом по ключице. Порез обожгло острой болью, но я не обратила на него никакого внимания, вместо этого со всех ног ринувшись к выходу. Но добраться до двери мне было не суждено: оправившись от нападения, Джокер перегородил дорогу, и мне пришлось вернуться обратно на кухню, где хотя бы было не так тесно. В ушах звенел его довольный смех.

Первым делом я осмотрела рану: порез был длинным, но неглубоким, однако из него непрерывно сочилась тонкая струйка крови, медленно расползавшаяся по белому белью. Я зажала его рукой и бросилась к ящику с кухонными приборами, вытащив оттуда огромный мясницкий нож. Теперь я могла постоять за себя.

Спустя минуту в дверях появился пошатывающийся Джокер. Он уперся руками по обе стороны проема и замер, рывками глотая ртом воздух, словно только что пробежал марафон. Похоже, борьба со мной не прошла для него бесследно.

Я осторожно попятилась к раковине, не сводя с него глаз. Джокер молча наблюдал за мной в ответ, и на мгновение между нами повисла напряженная густая тишина. Затем он откинул волосы с лица и недоуменно спросил:

— Получается, ты не фанат науки, да, Эм?

— Нет, когда она подразумевает под собой домогательство, — дрожащим голосом возразила я.

— Знаешь, а ты с легкостью можешь разбить парню сердце…

— Как ты узнал мое имя? — перебила я его. Раз уж я уже истекала кровью, то можно было хотя бы извлечь из этого пользу и попытаться выудить из Джокера ответы. Ведь он сам сказал, что не убьет меня сегодня. Конечно, его слова не стоили ни гроша, но, тем не менее, он их сказал.

Джокер сложил губы трубочкой и звучно ими причмокнул:

— И задаешь слишком много вопросов, когда начинаешь говорить...

— В нашу первую встречу ты назвал меня Эм, — не унималась я. — Ты не мог знать, что меня зовут Эмма. Как ты догадался?

Джокер медленно облизнул губы и подошел к кухонной стойке, открыв первый попавшийся ящик. Он порылся среди наборов ложек и вилок, но, не обнаружив того, что ему было нужно, просто вырвал ящик из тумбы и опрокинул его вверх дном. Содержимое с громким звоном рассыпалось по полу, и Джокер закружился среди этого беспорядка, пиная ботинком неугодные ему предметы.

Затем он принялся за следующий, и на этот раз его поиски увенчались успехом. Он достал обычный черный маркер и, небрежно отбросив на пол второй ящик так же, как и первый, подошел к холодильнику. Я мысленно обрадовалась, что не коллекционировала магниты, иначе бы они отправились следом. Но Джокер только нарисовал большую букву «М» и жирно ее обвел, а затем скрестил руки на груди и выжидающе посмотрел на меня.

«М».

Эм.

— Все равно это какая-то бессмыслица, — нахмурилась я. — Что означает «М»?

— Она не означает ничего, — спокойно ответил Джокер, прислонившись плечом к холодильнику. — Я ведь сказал тебе сразу, что ты выглядишь как «М».

— Я на это не поведусь. Больше не верю в совпадения.

— Как и я. Это плохая привычка, — объявил он. — Но мы отошли от темы. Может, ты все-таки положишь нож? Он малость отвлекает.

Я перевела взгляд на нож, затем обратно на Джокера. С оружием в руке мне было гораздо спокойней, но оно не давало мне никакого преимущества. Что, если Джокер внезапно набросится на меня? Смогу ли я нанести удар? А самое главное, осмелюсь ли? Ведь одного раза может быть недостаточно, и Джокер все равно до меня доберется. Но, с другой стороны, отказаться от своей единственной защиты только потому, что он попросил…

— Пообещай, что не выкинешь какой-нибудь фокус, — в конце концов ответила я.

— Рана выглядит довольно скверно. Лучше бы ее промыть.

— Пообещай, — повторила я, указав на Джокера лезвием.

Джокер закатил глаза и торжественно приложил руку к сердцу, будто бы приносил клятву, и я поняла, что большего от него не добиться. Я положила нож на тумбу и отвернулась к раковине, чтобы намочить висевшее рядом полотенце. Избавиться от следов крови на одежде было невозможно, но я как могла очистила порез и кожу вокруг него и зажала его влажной тканью. Джокер все это время безучастно осматривал комнату, витая мыслями где-то далеко, и встрепенулся только, когда я закончила.

— Ну вот, теперь, когда ты снова ведешь себя как, м-м, цивилизованный человек, — я скептично хмыкнула — уж явно не Джокеру говорить о цивилизованности, — то… Попрошу не дерзить, — пригрозил он пальцем.

— Извини, — буркнула я.

— Так вот… Хочешь знать, что я о тебе думаю? — спросил Джокер с таким видом, словно держал в руках конфету, до которой мне не дотянуться.

— Хочу ли?

Хотела ли я знать что-либо теперь, когда во мне не осталось ни злости, ни храбрости, и я ясно ощущала всю безвыходность положения? Когда на меня со всей сокрушительной силой навалилось осознание того, что сексуальное напряжение между нами было как никогда реально и витало прямо в этой комнате? Когда за множеством угроз, что нес в себе Джокер, таилась еще одна, которая повергала меня в животный ужас?

Я смутно догадывалась, что последует за этим вопросом, и потому незаметно положила руку рядом с рукоятью ножа.

— Давай мы взглянем на — м-м, как ты это назвала? Ах, точно, домогательство — поближе. И представим, что успех этого предприятия означает смерть. А теперь посмотрим на твою реакцию: ты застыла. Не сопротивляешься. Не кричишь. И никак не реагируешь — но ровно до того момента, когда до тебя доходит, что конец близок, — сделал выразительную паузу Джокер, и его рука — та самая, которой он только что клялся, — повисла в воздухе. — И вот тогда ты начинаешь бороться. Загнанная в угол, без малейшего шанса на спасение — ты начинаешь бороться.

Я озадаченно пожала плечами, не имея никакого понятия, к чему он клонил.

— Так вот, твой... твой инстинкт выживания довольно-таки силен. Но мне любопытно, — протянул Джокер, — а что насчет твоего, м-м… геройства?

Вопрос повис между нами, словно пелена густого, душистого марева, и внезапно земля под моими ногами закружилась…. или это пары бензина? О чем он говорит?

Вместо ответа Джокер направился к забытой кастрюле со взрывчаткой и принялся разливать ее по стоящим на столе канистрам. Я, будто бы на привязи, шагнула к нему:

— Почему ты до сих пор не убил меня?

— Ну-у, — отвлеченно ответил он после долгой паузы, — ты забавная. А я предпочитаю оставлять забавных на потом. Так что живчик внутри тебя, должно быть, в экстазе.

«Это была радостная новость. Только почему она меня не обнадеживала?»

Мне никогда не узнать, какие извращенные идеи рождались в его голове, но судя по тому, как Джокер проверял мои «инстинкты выживания», я с ужасом представляла, какими методами он будет выковыривать героя.

Внезапно я поняла, как невыносимо, чудовищно устала. Огонь, горевший внутри меня, погас, и без его поддержки я проваливалась в землю под тяжестью навалившихся на меня невзгод. На глазах выступили беззвучные слезы. Хотя, может, это были и не слезы вовсе, а запоздалая реакция на ядовитые пары бензина.

— Оставь меня в покое, — тихо сказала я, но мой голос так дрожал, что эта фраза была больше похожа на мольбу, чем на приказ. Раньше я просила Джокера только оставить притворство, не насмехаться надо мной, но теперь… теперь в моих словах сквозило ничем не прикрытое отчаяние, и я знала, что Джокер слышал его тоже. Я так устала искать двойное дно в каждом слове, в каждом жесте, что мне уже было все равно. Я просто хотела, чтобы все это закончилось.

Джокер искоса взглянул на меня. Его черные глаза обрамляла красная паутина лопнувших капилляров, и я не знала, был ли этот взгляд высокомерным или задумчивым, или все вместе. Но Джокер смотрел на меня так, словно впервые всерьез задумался над этой идеей, и на секунду я поверила, что он согласится. Однако затем он щелкнул языком и вернулся к работе:

— О-о-о, но мы же только начали, — пропел он. — Разве ты не хочешь увидеть результаты нашего захватывающего исследования?

— Нисколько, — прошептала я, но Джокер уже не обращал на меня внимания. Закрутив крышку последней канистры, он сложил их все в лежащую на полу большую черную сумку и перекинул ее через плечо.

— Не поможешь избавиться от этого, куколка? — махнул он рукой на грязную кастрюлю.

«И что мне делать с остатками взрывчатки?»

Но мое удивление быстро сменилось робкой надеждой: Джокер, похоже, собирался уходить. И оставить меня одну.

И он в самом деле направился к выходу, однако, уже будучи в дверях, резко обернулся. О, твою ж мать. Я попятилась назад и потянулась к ножу, но не успела: Джокер за несколько шагов пересек кухню и схватил меня за подбородок, нависая надо мной, словно коршун. Его цепкие пальцы до боли впились в кожу, и я поднялась на цыпочки, чтобы хоть как-то ослабить давление.

Джокер не отрывал от меня своих бездонных пожирающих глаз, его рот осклабился в хищном оскале. Я беспомощно захныкала.

— Прекрати париться, — посоветовал он. — Ты думаешь, это решит твои проблемы — но это не так.

— Я запомню, — процедила я, вслепую нашаривая позади себя рукоятку ножа. Но Джокер это заметил и свободной рукой пригвоздил мою руку к столу, почти что раздробив фаланги пальцев.

— И не будь такой грубиянкой, — осуждающе добавил он, не обращая внимания на мои мучительные стоны. Мне ничего не осталось, кроме как зажмуриться и терпеть боль, однако через мгновение тяжесть с руки и подбородка исчезла, и я распахнула глаза, поймав взглядом удаляющуюся спину.

Как только Джокер исчез из виду, я мешком рухнула вниз, судорожно цепляясь за столешницу. Вот теперь я свободно дотянулась до ножа, и мне хотелось рассмеяться, насколько это было вовремя.

Я дождалась хлопка входной двери и облегченно вздохнула, позволив себе ненадолго расслабиться и забыть о проблемах, поджидающих меня впереди. Мои волосы, одежда, да и сама эта комната пропахла бензином, который никогда отсюда не выветрится, мне нужно было как-то избавиться от оставшейся взрывчатки, не привлекая полицию, но самое, самое главное...

Мне нужно было найти, куда Джокер спрятал бомбы.