Vivisection (джен)

Буду смеяться, пока крышу не сорвет,

Буду глотать, пока не лопну,

Пока не лопну.

— Radiohead, Idioteque

До этого момента я не знала, насколько мучительным может быть биение собственного сердца. Сейчас оно колотилось так быстро, что еще немного — и вырвется из груди. До чего же больно. Желудок словно вспороли, связали в узел и затолкали обратно — словом, чувствовала я себя не очень.

Это не наша вина. Не наша. Какого черта они обвинили нас?

Я всегда боялась клоунов. Почему — не знаю. Может, все из-за разукрашенных, пугающих лиц. Ведь это неестественно — постоянно быть счастливым. Исключением был фильм «Оно» — самый известный фильм про жутких клоунов. При его просмотре я не испытывала страха: роль главного героя исполнял Тим Карри, который всегда будет для меня Длинным Джоном Силвером из «Остров сокровищ Маппетов» и доктором Фрэнком эн Фертер из «Шоу ужасов Рокки Хоррора».

Эти клоуны были гораздо зловещее остальных. И мой страх был абсолютно оправдан.

Так холодно.

Я просто выбрала неверный день для похода в банк. Как и большинство людей, я старалась избегать посещения центральных офисов: маленькие филиалы и банкоматы по всему городу удовлетворяли все мои финансовые нужды. Но недавно я потеряла дебетовую карту и собиралась забрать новую. Я могла сделать это через Интернет — должна была, — но отделение банка находилось по пути в университет. И я зашла туда.

А сейчас я, перепуганная до смерти, с завязанными глазами, тряслась в фургоне под аккомпанемент стонов и рыданий остальных заложников.

Воспоминания расплывались, когда я пыталась воссоздать картину событий. Ворвались клоуны, было много криков… Я помнила, как искала среди них его, их лидера, за кем благодаря СМИ окончательно закрепилось прозвище Джокер, — теперь в этом все боялись только его.

Но, вероятно, он был занят: для такой большой шишки ограбление банка — слишком мелко, слишком хлопотно. Однако в деньгах нуждаются все, верно? Так что его люди собирались повеселиться на полную катушку. Мне просто не повезло, что они выбрали именно этот банк и именно этот день для своего рандеву.

Были выстрелы. Еще больше криков. Клоунов это вывело из себя, и они просто расстреляли половину заложников. Они приказали нам — оставшимся — заткнуться, иначе мы станем следующими. В сочетании с дюжиной трупов угроза звучала убедительно. Мы заткнулись.

Пока я лежала на полу среди остальных, мой возбужденный мозг смог осознать произошедшее: у одного из заложников — может, работника банка — был пистолет. И он застрелил одного грабителя. Тела я не видела, но слышала шепотки; сложить два и два было просто.

С сейфом покончили слишком быстро. А на полицию — ни намека: если те были в курсе, то почему тянули? Клоуны убили еще нескольких. Я не смотрела на трупы — не то, чтобы хотела сохранить спокойствие и свою жизнь, а попросту не могла. Ведь я вытянула счастливый билет. Нас осталось шестеро: мать с маленькой девочкой, старик и прижавшаяся друг к другу молодая пара. И я.

Нос горел от запаха крови, дерьма и рвоты (каждого понемногу), на джинсах и замшевом пальто темнели кровавые пятна. Раньше мне нравилось это пальто, но теперь я предпочла бы его сжечь. Повсюду были трупы. Но я держалась.

В трудных ситуациях я сохраняла хладнокровие. Вместо того, чтобы паниковать, я осматривалась, подмечала детали и составляла план, чтобы решить проблему с наименьшими потерями. Конечно, немного жутко, что эта привычка сработала даже в ситуации, трудной настолько, однако срываться было нельзя. В банке паника охватила многих, но это закончилось для них весьма печально. Инстинкт выживания твердил: «делай все, что угодно, чтобы выбраться отсюда». Не действовать клоунам на нервы своим нытьем было отличным началом.

Нам повязали глаза, толкнули в фургон — где же полиция?! — и усадили всех вместе, плечом к плечу.

И теперь мы куда-то ехали.

Любая попытка заговорить грубо обрывалась охранником. Здесь, в хвосте фургона, он мог быть одним из многих, но мог быть и единственным. Интересно, смогла бы я его одолеть одного?

Я задушила эту мысль на корню. Это безумная, отчаянная, опрометчивая выходка образцовой жертвы. Я была сильнее. Если я буду играть по правилам, то смогу пережить этот день.

А, может, и не смогу. Это же люди Джокера. Милосердие — не его конек. Более вероятно, что перед смертью мне еще и доведется сыграть в какую-нибудь извращенную игру.

Отличный, воодушевляющий настрой. Лучше бы подумать о чем-нибудь другом.

Мне холодно. Почему, черт возьми, они не включат обогрев? Они что, не люди?

На мне было пальто, но руки были ледяными, как и нос, и губы, и все остальные конечности. Озноб уже добрался до мозга. Мне нужно выбираться. Почему я не спряталась под телами?

В обычный день я бы тут же отбросила эту мысль, но сегодня — сегодня был другой день. Адреналин разгонял кровь, и голова раскалывалась от разных, порой весьма асоциальных идей.

Я настолько недолюбливала в себе эту черту характера, что возмещала равнодушие чрезмерной заботой. Когда моя жизнь не находилась в опасности, я относилась к каждому со всей самоотверженностью, на какую была способна. Как знать, может, это компенсировало послабление моральных принципов при первом же намеке на проблему. Во мне все еще оставалось сочувствие к детям и животным — защитить себя сами они не могли, но что до взрослых… В этом мире царили волчьи законы, а я была не настолько благородна, чтобы жрать дерьмо вместо других.

Но дети…

Сейчас я волновалась за девочку: она не издавала ни малейшего шума. Даже не плакала. Она была слишком мала и не могла понять, что, будучи тихой, проживет дольше. На вид ей было не больше пяти-шести лет. Если у нее был шок, то ей необходимо в больницу.

Фургон резко затормозил, и нас отбросило на пол; кто-то упал на меня. Наш охранник выругался. Двери распахнулись, и чернота перед глазами чуть ослабла.

Нас вытянули из машины. В моих планах было идти осторожно — вряд ли мой сопровождающий будет бережно вести меня сквозь дверные проемы — но в итоге меня просто грубо тащили вперед, а я пыталась поспеть за чужими шагами. Надеюсь, расторопность сослужит мне хорошую службу.

Сердце колотилось как бешеное, живот крутило, мне было холодно и херово. Нас завели в здание, но теплее от этого не стало. Внезапно с меня сняли повязку и отпустили: мы стояли в темной комнате, похожей на зал заседаний какого-нибудь склада или завода. Мои руки были свободны, но безвольно висели по бокам: ведь у клоунов все еще было оружие.

Единственным источником тепла была нефтяная бочка в центре зала; сальные клубы дыма тянулись вверх, к окнам под самым потолком. Вокруг огня грелось несколько наших похитителей, а остальные наблюдали за нами. Я осмотрелась. Другие заложники выглядели столь же потерянными, как и я. Никто из нас не знал, чего ждать.

Я осторожно села на пол, чтобы прощупать почву: как к этому отнесутся клоуны? Один громила усмехнулся, но ничего не сказал, и тогда по цепочке, один за другим, мои товарищи по несчастью последовали моему примеру.

Время тянулось, словно жвачка. Клоуны шушукались между собой — скорее всего, о нашей участи, раз даже снизили голоса до шепота. Они спорили — и это обнадеживало: значит, кто-то из них полагал, что мы должны оставаться в живых.

Девочка дрожала. Мать старалась согреть ее, но, несмотря на все усилия, ее руки медленно, но верно синели. Даже будь я настолько эгоистична, насколько хотела и насколько бы была, будь девочка всего на пару лет старше, я бы не смогла вынести этот укол совести. Она была так мала.

Я медленно поднялась. Один клоун с подозрением наблюдал, как я подошла к матери с дочерью, на ходу стянув с себя пальто. Под ним на мне была только тонкая зеленая блузка с длинными рукавами, которую я так тщательно выбирала с утра: она оттеняла цвет моих глаз и подчеркивала блеск рыжих волос. В ней я намеревалась сразить нового помощника учителя. Теперь этот самодовольный замысел вызывал только ненависть к прежней себе. Не могла выбрать ничего потеплее, да?

Без пальто было в стократ хуже, но все же я бережно укутала им девочку. Ее мать воззрилась на меня широкими от страха глазами. «Что происходит?» — прошептала она. Это были первые настоящие слова за последние часы, но я только покачала головой. Я не знала.

Холод снова дал о себе знать. Мороз с удвоенной силой пробирался под кожу — без движения я закоченела, но теперь, когда я встала, тело решило напомнить о моем плачевном состоянии. Зубы лихорадочно стучали. И прежде, чем я успела отползти обратно и скукожиться в ожидании спасительного онемения, дверь оглушительно хлопнула. Вошли еще два клоуна. И — он.

Я видела его отчетливее, чем по новостям. Там он был запечатлен на расплывчатых мутных снимках, трясущихся видео… Этого недостаточно, чтобы действительно увидеть.

И сейчас я видела.

Я бы могла смотреть на него часами, собирая его образ начиная с волос (под поганой краской и слоем грязи от восьми пропущенных свиданий с шампунем они, вероятно, были каштанового цвета) и заканчивая ботинками (коричневые, практичные, но немного потрепанные). Это напомнило мне о моем давнишнем интересе к серийным убийцам — ведь этот человек был ответственен за самые жуткие преступления Готэма последнего года. Разве он человек? Как он может им быть? Какого это — поговорить с ним?

Ну нет, Эмма, даже не думай, забудь об этом сейчас же. Ты не хочешь с ним разговаривать. Он убьет тебя или сделает что похуже за любой неверный шаг — хотя, учитывая его славу, — он убьет тебя просто так. Не привлекай внимания. Не…

Но я не могла оторвать глаз. Его грим смазался, местами потек и выглядел так, словно не обновлялся уже более суток. Черная краска под глазами стерлась, обнажив фиолетовые круги. Было сложно сказать, ушибы это или последствия недостатка сна. Скорее всего, и то, и другое. Вид у Джокера был изможденным, движения — дерганными, но, может, это было обычным его состоянием.

— Так, та-ак, — протянул он, даже не взглянув на нас, словно обнаружить группу заложников по приходу домой было привычным делом (давайте посмотрим правде в глаза: для него — абсолютно). — Как все прошло?

Один клоун обиженно доложил:

— Они пристрелили Лу.

— Они пристрелили Лу? — недоверчиво переспросил Джокер. Он будто передразнивал своего помощника.

— Да, пристрелили, — несколько неуверенно повторил тот.

Словно из ниоткуда в руке у Джокера появился пистолет — я никогда не видела оружие вживую и не распознала модель, но это было не важно: любой пистолет внушает ужас независимо от марки. Джокер высунул язык подобно змее и направил дуло на нас:

— Вот эти ублюдки спустили на Лу курок, да? Следует ли нам… избавиться от них?

— Что? — стушевался клоун. — Нет-нет, босс, это были не они. Это просто заложники: мы ждем, что ты решишь с ними сделать.

— Что я решу с ними сделать? — невозмутимо ответил Джокер, чуть опустив пистолет. — Это заложники. Позабавься с ними. Убей. Мне все равно.

Джокер снова поднял руку и нажал на спуск.

— Вот так просто.

Мои руки машинально взметнулись к животу, но меня не ранило. Это был старик. Он свалился навзничь, а по его рубашке растекалось кровавое пятно. Девочка наконец заплакала.

Он повернулся. И теперь он нас увидел, действительно увидел. На миг, на роковую долю секунды его глаза встретились с моими — кровь в моем теле застыла — и скользнули к девочке.

— О-оу, ну что такое? — спросил Джокер сюсюкающим тоном, пихнув пистолет своему прихвостню. Мать закричала, когда он вырвал дочку из ее рук.

— Не плачь! — подбросил он девочку в воздух. — Веселись! — подкинул он ее еще раз, а затем вдохнул побольше воздуха и завизжал, — уи-и-и!

Из моих легких вырвался истерический смешок. Было в этом что-то глубоко нездоровое, что держало меня на крючке. Я подошла к нему. Рукава его синей рубашки были собраны у локтя, и мои пальцы сомкнулись вокруг обнаженного запястья.

Джокер обернулся, совершенно позабыв о подброшенной в воздух девочке. Я дернулась было за ней, но матери удалось поймать ее у самого бетонного пола.

Он уставился на меня безо всякого выражения на лице, облизнул губы и тихо спросил:

— Да?

Это было очень плохой идеей. Даже нет, не так: это было худшей идеей за всю мою жизнь, но теперь пути назад не было. Теперь уже поздно не отсвечивать. Я откашлялась:

— Что… что вам от нас нужно?

— Мне? — его лицо исказила широкая недоверчивая ухмылка. — Мне? — он указал на себя. — Мне ничего от вас не нужно! Не я же притащил вас сюда, верно? Нет, нет, вашу судьбу решат эти, — он указал на клоунов, — джентльмены.

Супер.

Хотя его рот был сомкнут, я видела, как изнутри он исследовал свои шрамы языком. Мне стало дурно. Он разглядывал меня и размышлял над чем-то. Хотела бы я знать, о чем он думает, но скорее бы умерла от страха, чем спросила.

Джокер резко отвернулся и пошел прочь. Он отдал одному из своих клоунов приказ, из которого я уловила только слова «вот эту», а затем без стеснения указал на меня и ухмыльнулся. Мне бы хотелось с вызовом посмотреть ему в ответ, но лишь от мысли об этом кровь стыла в жилах. На деле я смотрела взглядом побитой собаки (что было к лучшему: дерзость — не лучшее средство для выживания).

Затем он просто ушел. Дверь за ним захлопнулась, и витавшее в воздухе напряжение спало, словно только после его ухода каждый смог вздохнуть.

А клоуны внезапно всполошились. Одни похватали заложников и выволокли их в смежную комнату, двое других оттащили тело старика: первый держал за руки, второй — за ноги. Когда волна активности стихла, со мной остался только один. Он держал пистолет на видном месте — вместо тысячи слов, и я мудро отложила свой побег, несмотря на ползущее вдоль позвоночника чувство пугающей неотвратимости.

— Что происходит? — решительно спросила я, совсем забыв, что мне положено бояться человека с оружием. После столкновения лицом к лицу с живым воплощением ужаса по имени Джокер лик его лакеев несколько тускнеет.

— Так хочет босс, — проворчал клоун.

Сердце пропустило удар; а ведь оно только стало успокаиваться.

— Как?

— Так, — развел он рукой. — Все здесь работает согласно его плану. Все и всегда — согласно плану, и не важно, насколько умной ты себя воображаешь. Так что позволь дать тебе совет, дамочка, — сотрудничай. Не пытайся его перехитрить. Ты даже не представляешь, что творится в его голове.

Что ж, я и не собиралась обводить Джокера вокруг пальца. Я даже не собиралась встречаться с ним вновь, однако эта надежда была слишком смелой. Ведь ты так мечтала встретиться с ним сегодня.

— Так что происходит?

Клоун вздохнул. На его лице отражалась внутренняя борьба: пойти у меня на поводу и признать во мне человека, или дальше изображать гангстера, но умирать со скуки?

— Он не спит, — наконец сказал он. — Не знаю я, не может или просто не хочет. Шесть дней вливает в себя кофе, а на седьмой вырубается. И спит он только… с любимой игрушкой.

— Любимой игрушкой, — уныло повторила я.

Клоун не ответил: вернулись те двое, что относили старика, и теперь ему было жизненно необходимо восстановить свой авторитет мистера Немого номер один — самого крутого парня в округе. Он что-то пробубнил себе под нос и отвернулся.

Холодно. Я растерла руки в попытке вернуть в них тепло. Минуты текли очень медленно.

Наконец ко мне подошел другой клоун:

— Ты. Пойдем со мной. И без шуток.

Мне хотелось воскликнуть «без шуток» — и это мне сказал ебучий клоун!» Но я сдержалась. В этом месте твои шансы на жизнь уменьшаются с каждым умным комментарием, и потому для всех будет лучше, если я оставлю их при себе.

Клоун подталкивал меня в спину, что не особо меня радовало, но какой у меня был выбор? Мы прошли один или два темных коридора, и затем он указал дулом пистолета на закрытую дверь слева.

— Сперва постучи.

Я постучала.

Сначала было тихо, а затем сквозь дверь просочился вкрадчивый голос:

— Входи.

Я открыла дверь с полным осознанием, что шагаю навстречу собственной гибели, и вошла.

Дерьмовое пристанище для такого богатого преступника. Низкая, холодная комната совсем без мебели, не считая голого стола и треснутого зеркала на стене. Единственный признак, что здесь жили (или хотя бы спали), была куча сбившихся одеял в углу.

В другом углу валялись блокноты, газеты и снимки. Бэтмен. Его наваждение. Это знала каждая собака, с тех пор как Джокер возник из ниоткуда и принялся изводить Бэтмена через СМИ, втянув весь Готэм в свою игру. Только вот сейчас Бэтмен исчез, и у Джокера появилось немного свободного времени для забав с простыми людьми.

Джокер развязывал галстук перед зеркалом и смотрел на меня. Фиолетовых перчаток на нем больше не было.

— Закрывай дверь, входи.

Я не шелохнулась; он хихикнул своему отражению:

— Не стой там, словно ягненок, которого ведут на бойню. Заходи!

Я медленно затворила дверь. Джокер отбросил галстук в сторону и направился в мою сторону.

В нескольких шагах от меня он остановился.

— Ты напугана, — сказал он. Его голос сочился ликованием — неявным, но все же. — Почему?

Не нуждаясь в ответе, он закружил вокруг меня, словно хищный зверь. Мне это совсем не нравилось. Джокер был за моей спиной, вне поля зрения, а мне было слишком страшно, чтобы повернуть голову и держать его на виду.

К счастью, вскоре он снова оказался передо мной. Я воспользовалась этой возможностью и быстро отступила назад, пока не уперлась спиной в дверь, но тут же об этом пожалела: с пространством позади у меня была хотя бы иллюзия свободы. А теперь, когда ее не стало, я оказалась в ловушке. В ловушке — я знала.

Джокер склонил голову набок на животный манер, сомкнул руки за спиной и на секунду замер. А затем ринулся на меня:

— Бу-у!

Я была почти к готова к подобному, но этот рывок все равно застал меня врасплох, пробудив все инстинкты разом. Я взвизгнула и выкинула руки перед собой, чтобы оградить себя от него. Не помогло.

Джокер разразился истерическим смехом, словно гиена, и схватил меня за запястья. Он резко притянул меня к себе — да так, что я уперлась ему в грудь, — и стиснул в объятиях.

— Потанцуй со мной, — сказал он, раскачиваясь из стороны в сторону.

Полный пиздец.

Мои руки были заперты между нашими телами. Я протиснула их к его груди и попыталась оттолкнуть его, но Джокер был силен, а в моих наградах не числилось чемпионство UFC. Сопротивление было бесполезно, ведь, на заметку, довольно сложно одолеть противника на голову выше тебя.

Одной рукой Джокер дернул меня за волосы, вынуждая смотреть прямо на него.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — спросил он. Его хватка становилась все крепче. — Ты забыла, что такое веселье. Тебе нужно отпустить ситуацию, Эм.

Он оттянул мои волосы снова, но внезапно я лишилась восприимчивости к боли. Как… как он меня назвал?

Джокер заметил мое напряжение и усмехнулся:

— Ты ведь не возражаешь, чтобы я звал тебя Эм, м? Вылитая Эм.

Только спустя несколько секунд до меня дошло, что он ждет ответа, и я едва кивнула головой.

— О-о, чудненько.

Джокер вернулся к своему причудливому танцу, и я наконец сдалась. Сотрудничество — лучший способ выжить. И я танцевала вместе с ним — ничего сложного, просто пьяное топтание: туда-сюда… туда-сюда. Вместо моих волос он сгреб меня за руку, вытянув ее в сторону, и чуть ослабил захват на спине.

Я выпалила:

— Ты меня изнасилуешь? — и ужаснулась, как легко под воздействием страха глупые мысли могут просочиться в мой рот. Если Джокер не думал об этом раньше, то думает теперь. Но я хотела знать свою участь, чтобы не надеяться зря.

Его настиг новый приступ смеха, от которого уже болели уши; затем он замолк и склонил голову ко мне:

— Ах… думаешь, мне следует? — спросил он и даже попытался звучать серьезно. — В смысле, это не часть плана, но я могу сделать исключение, если ты считаешь это стоящей идеей.

Я яростно помотала головой. Джокер оскорбленно посмотрел на меня:

— Уверена? Потому что, м-м… веришь или нет, Эм, но девушки выстраиваются в очередь, чтобы разочек взглянуть на эту очаровательную физиономию.

Не знаю, кто там выстраивается, но точно не я. Спутанные волосы, нелепая одежда, пожелтевшие зубы, сам факт, что одно его присутствие несет угрозу для жизни, — все в нем было отвратительно; и будь у меня выбор, я бы избрала вариант без сексуального насилия. Хотя вряд ли все будет так просто. Но раз за предыдущим вопросом не последовало расправы, я осмелилась на второй:

— Если… если это не твой план, то зачем ты держишь меня здесь?

Может, это и глупый вопрос. Может, я напомнила ему, что уже должна быть мертва… но я так устала от этих игр, от этого танца. Ответ может быть чудовищным, но я должна знать: умру я или нет?

Джокер вздохнул. Мы все еще топтались на месте, и подошва ботинок шаркала о пол, пока мы описывали неровные круги.

— Тебе нужно расслабиться, — авторитетно заявил он. — Ну, вот посмотри на меня. На мне лежит ответственность, знаешь ли. Если я запущу дела, то все пойдет наперекосяк. Но ты никогда не увидишь меня хмурым! Конечно же, твоя жизнь на настолько плоха.

Не знаю, приятель. С моей точки зрения все выглядит паршиво.

Следующий вопрос слетел с губ, стоило ему прийти мне на ум:

— Зачем ты делаешь это?

Ну почему я никак не могу взять себя в руки? Сейчас самообладание было вопросом жизни и смерти, и я уже было открыла рот, чтобы сказать «неважно», как внезапно замялась. Несмотря ни на что, мне было ужасно любопытно: передо мной стоял один из двух самых загадочных людей в городе, и раз он доказал свою способность отвечать на вопросы (ладно, «отвечать»), я намеревалась вытащить из него все возможное. Видит Бог, этой ситуации нужен хоть какой-то просвет.

— Ах… а что я делаю? — оперся он подбородком о мою макушку. Я замерла. Но Джокер не спешил вонзить нож мне под ребра, и я снова расслабилась — насколько это было возможно в такой близости от него.

— Убиваешь людей. Мучаешь… Извращаешь этот город сильнее, чем он есть.

— Ну, видишь ли, наверняка существует долгое и путанное объяснение, которое тебя удовлетворит… Что-нибудь о колокообразной кривой, добре и зле, моей мамочке и моей школе, где вместо молитв мы вырезали себе шрамы, — прямо сказал Джокер. — Но только все это … неправда.

— Тогда что правда? — спросила я, уставившись на его жилет.

Повисла пауза. Джокер дышал так, словно пробежал стометровку.

— Мне просто так… хочется.

Я отступила назад — и он наконец выпустил мою руку, хотя другую все еще держал на спине на случай, если мне вдруг захочется сбежать.

— Это полная херня.

Джокер взвыл от смеха и окончательно меня отпустил; он хохотал и хохотал, прижав ладони к животу, словно только что услышал самую смешную вещь в жизни. Мне было не смешно. Я вообще не видела здесь ничего забавного.

Обычно смех заразителен. Но смех Джокера был попросту жутким.

— Хорошо, — задыхался он, — хорошо… что ж, вероятно, это действительно… действительно так на твой взгляд. Но да, я тебя разыграл. Вышло херово.

О-оу. Разговор сворачивает совсем не в то русло.

— И что ты думаешь обо мне теперь? — внезапно спросил он, всматриваясь в меня холодными глазами. От смеха не осталось и следа, а единственная его улыбка была навечно вырезана на щеках. — Хочешь что-нибудь… исправить?

Я зажмурилась. Напряжение, адреналин и страх сдерживали истерику до этого, но теперь я действительно была на грани. А мне не хотелось знать, как Джокер реагирует на слезы. Что-то подсказывало, что не очень доброжелательно.

Когда я открыла глаза, он очутился совсем близко. Его зловещее выбеленное лицо нависло в паре сантиметрах от моего.

Из груди вырвался крик, но я тут же зажала рот ладонью. Прекрати. Перестань быть такой слабой. Я так устала бояться, я так невероятно, чудовищно устала, что внезапно страх сменился злостью.

Я резко опустила руку:

— Ты когда-нибудь прекратишь так делать?

— Делать что? — потешался надо мной Джокер.

— Просто… просто скажи. Что тебе нужно? Пожалуйста, просто скажи.

— О! — он наклонился еще ближе, все так же нагло изображая удивление. — Знаешь, ты могла бы спросить и раньше.

Я прикусила язык: препирательство с Джокером ни к чему хорошему не приведет.

Он отодвинулся. На пару секунд нас окутала тишина.

— Поспи со мной часок, — развел руками он, будто говоря: «и все».

Я моргнула:

— Ты шутишь.

— Я? — хихикнул Джокер. — Никогда! — в ответ на мой недоверчивый взгляд он поднял руки вверх. — Хорошо, хорошо. Ты меня подловила, это было вранье. Но вот насчет этого… я не шучу.

— Ты хочешь, чтобы я поспала с тобой.

— Ага, — мгновенно отозвался он, словно это было вопросом.

— Поспать. С тобой.

— Ну, а что со мной не так? — снова глумился надо мной Джокер. Ему когда-нибудь надоест?

Я молча уставилась в его лицо, не желая отвечать на этот рискованный вопрос. Кажется, мне придется смириться с тем, что все происходящее было реальностью, ведь я находилась в одной комнате с Джокером, а рядом с ним не существовало такого понятия, как «нереально» вообще.

Но все же…

— Один час? И все?

— Угум-с.

— И ничего больше?

— Чтоб мне сдохнуть, — он начертил крест на груди и поднял ладонь, словно священник.

Мне не нравилась эта идея. Я не доверяла людям, которые выглядели так, словно ежедневно толкали бабушек под колеса автомобиля забавы ради, но с какой стороны не посмотри… выбора у меня особо не было.

Я робко подошла к груде смятых одеял в углу, не имея ни малейшего понятия, чего Джокер от меня ждет. Хотя моя растерянность, кажется, ему импонировала.

— Что, прямо здесь? — спросила я.

— Немного потрепано, но это кровать. Ну, что-то вроде, — пожал плечами Джокер, всем своим видом показывая, что для него в мире есть вещи куда важнее, чем удобное место для сна.

В пару отрывистых шагов он подошел ко мне:

— Давай, — положил он руку мне плечо, — садись.

Неожиданно он толкнул меня, и я упала на эту кучу, вызвав еще один приступ смеха. Я села. С таким обращением будет трудно заснуть. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него, а он с довольной ухмылкой и руками в карманах смотрел на меня в ответ.

— Прекрати меня задирать, — сказала я. Горло сковал спазм подступающих слез.

— Ауч, — ответил он с неподдельной тревогой и опустился на корточки, опершись локтями на колени. — Я задел твои чувства?

Я молчала — боялась, что мой голос меня подведет. Мне было плохо, страшно и просто хотелось домой.

— Я становлюсь несколько сварливым, когда устаю, — задумчиво произнес Джокер. — Так что давай, — он ткнул меня в плечо, — ложись!

Я легла вместе с ним. Я не шевелилась, не пыталась бороться и игнорировала настойчивое желание ударить его по яйцам и бежать. Я крепко зажмурилась, чтобы не заплакать, и слушала, как он возится позади меня. Джокер накинул на нас зловонное одеяло.

А затем его рука обвилась вокруг моей талии, а вторая проскользнула под шею, и из моих легких вырвался сдавленный хрип. Я ощущала каждый сантиметр его тела, впалую грудь и острые бедра, что впились в поясницу, разрушая последний оплот личного пространства.

Тишину нарушало только дыхание: мое — громкое и сбивчивое, и его — мягкое и ритмичное.

Затем я почувствовала на шее тепло, влагу и зубы. Его зубы. Они кусали и раздирали кожу, а руки сжимали меня что есть мочи. Я хотела кричать — мне было больно, — я не понимала, что происходит; от вопля меня удерживала только твердая уверенность, что, если я издам хоть звук, он не остановится, пока не разорвет мое горло на куски.

Секунды, минуты, часы — я не знала, — и зубы так же внезапно исчезли, оставив после себя холодный воздух. Открытая рана болела еще сильнее. Он прокусил кожу, но… крови не было. Что, блядь, это было?

— Вот, — опалил ухо раздраженный шепот, — я тебя укусил. Теперь, когда тебе не нужно об этом волноваться, может, наконец расслабишься? Поверь, жизнь стала бы гораздо интереснее, научись ты это делать.

Я не ответила. Острая боль постепенно превращалась в тупую, и я всхлипнула — раз, два. Затем старое доброе желание жить взяло верх, и я попыталась успокоиться.

Дыши. Просто дыши.

Я сконцентрировалась на счете. Джокер все еще прижимался ко мне, его живот поднимался и опускался в такт отрывистому дыханию. Мне было сложно дышать так же быстро, но я сладила наше дыхание в унисон: один мой долгий вдох на его два быстрых. Помогло.

После боли осталось ноющее послевкусие. Я так устала. Вся моя одежда была в крови, а лицо стягивали засохшие слезы. Но мне было тепло.

Мне впервые было тепло за этот день. В таком бешенном ритме жизни, как у Джокера, были свои плюсы: на нем не было ни пальто, ни перчаток, ни длинных рукавов — и он все равно горел. Если б мне не было так смертельно холодно, его жар сожрал бы меня.

Может быть, он болен.

Я не хотела об этом задумываться. Я не хотела задумываться о его планах: чего он хотел, к чему меня подстрекал. Вместо этого я сосредоточилась на руке около талии. Мертвенно-бледная кожа с чуть темневшими волосками. Длинные пальцы с покрасневшими ушибами на суставах. Короткие, но грязные ногти.

Грязь цвета ржавчины.

Я не хотела, чтобы эти пальцы меня касались — чтобы он меня касался, — я хотела отодвинуться подальше. Но вдруг он снова меня укусит? Желание бежать изнуряло, вся это каторга — изнуряла, и прежде чем…

Я распахнула глаза. Тревога. Я засыпала — а я не должна засыпать.

Я должна дождаться, когда заснет он, и придумать, как…

Как…

…как тепло. Он не угрожал. Ничего не говорил. Боль в шее притупилась, ее было легко не замечать.

Нельзя засыпать. Он убьет меня. Выкинет из окна. Съест заживо. Я не могла…

Он все равно это сделает, без разницы — сплю я или нет. Хотя, конечно, предпочтет дождаться пробуждения.

Если я засну, то смогу сбежать от него. На время.

Я глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Первое, что я осознала, — я лежала в своей постели. За окном было темно; кто-то включил ночник, и свет рассеянно струился по комнате. Я будто была пьяна. Голова кружилась, тело словно лишилось костей.

Меня накачали? Прежде я никогда не употребляла наркотики, но если я оказалась в своей кровати…

В своей кровати. Он знал, где я живу. Открытие шокировало, но ощущения шока не было — просто заторможенность, сонливость и отупение.

Может… это был сон?

Я села. Горло пульсировало, и я прикрыла глаза. Нет. Это не сон. Он укусил меня. Волна боли в шее это подтверждала.

Боль — и что-то в моей руке.

Их несколько. Твердые, острые… мелкие. Внутренности скрутило догадкой, и я не хотела ее проверять.

Но все же я осторожно разжала пальцы: в моей ладони покоился прощальный подарок от Джокера.

Четыре детских зуба. Четыре зуба той маленькой девочки.

I'm not here

This isn't happening

Меня здесь нет

Это происходит не со мной

— Radiohead, How to Disappear Completely

 В прошлом месяце я очень близко познакомилась с такими понятиями как ограбление, массовое убийство и похищение самым известным террористом страны. И, конечно же, допросом в полиции. Затем были нескончаемые анализы крови, с помощью которых перепуганные полицейские пытались обнаружить следы наркотика, крови других жертв и самой слюны Джокера, репортеры, которые хотели знать каждую тошнотворную деталь: и сколько людей он убил, и как он пах... Вокруг фигуры Джокера творилась почти что истерия, такая же сильная, как и господствующий перед ним страх. Мне казалось, что я неплохо справляюсь, но когда меня наконец оставили в покое, меня настиг шок.

Представьте: вы просыпаетесь в своей кровати после того, как заснули в руках самого жуткого человека на свете. Вас накачали и оставили в руке четыре молочных зуба. Этот монстр знает, где вы живете. А теперь постарайтесь не впасть в паранойю.

И я не смогла. Но трудно быть затворницей, когда тебя часами допрашивают в участке. Следователи считали подозрительным, что меня возвратили в собственный дом в относительной целости, ведь очень немногие после личной (они подчеркивали) встречи с Джокером остались в живых и могли о ней рассказать. Но после шести часов подобных намеков, нападок и унижений моему терпению пришел конец, ведь вместо того, чтобы разобраться в этой невероятно стремной ситуации, полиция решила обвинить во всем жертву! И, на удивление, это сработало, и после нудной лекции о моем «поведении» меня больше не беспокоили.

Я закрылась в своем мирке. Конечно, было бы здорово отмахнуться от всего и сказать: «Джокер? Да пошел он к черту!» — но мне еще была дорога своя шкура. Я бы хотела храбро гарцевать по улицам на следующий день после случившегося, но еще я хотела быть живой.

Я поставила два засова на дверь. Держалась подальше от банков, больниц, полицейских участков и респектабельных районов — отовсюду, куда он мог заглянуть, — но, честно сказать, это было бесполезно: ничто и никто не ускользал от его пристального внимания. Я старалась не выходить из дома с наступлением темноты, посещая только вечерние лекции в университете Готэма. Бросать учебу я не собиралась: там у меня были хорошие оценки и стипендия. Кроме этого у меня не было ничего. Забавно, что даже побывав на волоске о смерти, я продолжала думать о деньгах. Люди неисправимы. Однако забота о столь приземленных вещах помогала вернуть себе хоть какое-то подобие нормальной жизни.

Еще я купила несколько перцовых баллончиков и держала при себе карманный нож — лезвия, длиннее четырех дюймов, были незаконны, но даже крошечные ножи прибавляли уверенности. Достать пистолет было сложно: постоянный рост городской преступности означал все более ожесточающиеся законы, в результате чего единственными обладателями оружия в Готэме стали только копы и преступники (и, честно, — было сложно различить их между собой).

Укус на шее зацвел яркой багровой россыпью и оброс струпьями на следах зубов, а затем превратился в темный синяк. Три недели я прятала его под бинтами и шарфами, пока он полностью не исчез, однако попытки сделать его незаметным не увенчались успехом. Тот симпатичный помощник преподавателя, ради которого я наряжалась в тот день? Теперь он смотрел на меня как на бомбу, которая взорвется с минуты на минуту. Слава богу, что теперь мне не было до него дела. Я просто хотела доучиться последний год и уехать отсюда.

Я старалась не вспоминать ту девочку. Я вообще старалась ничего не вспоминать. Эти мысли не давали мне спать.

Я больше не смотрела новости, но скрыться от Джокера было не так-то просто, ведь он был везде, даже на витрине магазина электроники возле моего дома. Вчера я проходила мимо и случайно поймала его изображение на экранах: лицо со смазанным гримом, сальные зеленые волосы, гадкую ухмылку. Я поспешно отвернулась, но было поздно, и прошедшую ночь я снова не сомкнула глаз.

Недостаток сна сыграл со мной злую шутку, и сегодня нервы были на пределе. Весь день я пряталась в самых дальних углах классных комнат, подальше от учителей и студентов. Никто не особенно возражал. Вот вам одно из преимуществ внимания прессы — если твое имя стоит рядом с именем возлюбленного клоуна Готэма, то тебе гарантировано личное пространство. Никто не захочет сесть с тобой рядом, словно от Джокера ты волшебным образом подхватила чуму. Но меня не удручало одиночество. Я не нуждалась ни в поддержке, ни в сочувствии, ни в постоянных напоминаниях о том страшном дне.

Несмотря на это, произошедшее не нанесло мне душевной травмы. Наверное. Меня не мучили кошмары из прошлого и приступы паники, стоило кому-то со мной заговорить. Конечно, было страшно столкнуться с Джокером снова, однако с людьми мне и до этого было непросто. За свою жизнь я так и не научилась им доверять, а после встречи с Джокером и вовсе держалась от них подальше.

Я не хотела отвечать на бестактные вопросы и ощущать на себе любопытные, жалостливые взгляды. Можно сказать, что мне повезло: с одной стороны, я выжила — меня едва ранили, а с другой — получила полное право быть нелюдимой чудачкой.

Сегодня на лекции мы смотрели документальное кино. Это означало возможность нагнать бессонную ночь, но теперь я не могла позволить себе заснуть в комнате, полной людей. Каждый раз, как мои мысли уносились вдаль, мозг кричал: «Берегись, он здесь!» — и я в ужасе подскакивала с места. После таких случаев я долго не могла прийти в себя, не могла успокоиться и унять колотящееся сердце, а потому всегда была настороже.

Но со сном было так сложно бороться: теплая комната, темный угол и нудный фильм…

Каждые несколько секунд в глазах начинало расплываться, голова опускалась и веки тяжелели; я вздрагивала и прогоняла наваждение. Затем все начиналось сначала. Я вцепилась ногтями в запястье, впиваясь в кожу добела, в надежде стряхнуть с себя дрему.

Прошло всего пятнадцать минут.

Это не работало.

Я очнулась. Я отключилась ненадолго — минута или две, но на противоположной стене появилась тень, которой раньше не было. Она меняла форму, становилась длиннее, тоньше, уродливее. Это не может быть он. Но с меня было довольно. Я как можно тише сгребла свои вещи и выскользнула из класса, не обращая внимания на любопытные взгляды вслед, и только оказавшись в залитом светом коридоре, смогла спокойно вздохнуть.

По пути на парковку я нервно теребила связку ключей и то и дело оглядывалась по сторонам. Хотя ничего вокруг не представляло реальной опасности, я все же с нескрываемым облегчением забралась в машину и сразу заблокировала все двери.

Теперь, чтобы не заснуть по дороге домой, мне нужен был кофе.

До университетского Старбакса ехать далеко — на другой конец кампуса, зато буквально за углом находилась маленькая закусочная со свежим кофе в больших стаканах за полцены. Я взглянула на алмазное серое небо в боковом зеркале и завела мотор.

Сквозь запотевшие окна закусочной сочился желтый цвет. Мне нравилось это кафе — уютное, домашнее — словно пристанище тепла в холодной бетонной пустыне, что есть Готэм. Внутри двигались расплывчатые тени, и впервые за долгое время мне хотелось не бежать от людей, а быть рядом с ними. Стать никем и разделить ужин с толпой.

Колокольчик звякнул, когда я зашла внутрь.

А затем я увидела пистолеты.

О чем бы подумал другой человек в такой момент? Потому что моей первой мыслью было: «Только не снова».

Потому что это просто невозможно.

Я попятилась обратно к двери, но пара человек в клоунских масках обернулись и наставили оружие на меня. Их слова слились в белый шум, и я с ужасом зажмурилась. Ужин? Серьезно? Что они забыли в этой забегаловке?

Гомон стих, когда прозвучал отрывистый вкрадчивый голос, который можно узнать где угодно:

— Тащи ее к остальным.

Мои глаза распахнулись. Не смотри. Не смотри. Но когда двое громил подхватили меня под руки и поволокли внутрь, я не удержалась и взглянула в это разукрашенное лицо. Он стоял у барной стойки. И он узнал меня, несмотря на надвинутый капюшон. Его глаза вспыхнули.

О, твою ж мать. Мои колени подогнулись, и один из клоунов рявкнул, тыча дулом пистолета в висок: «Вперед давай!» — но я не могла сделать ни шагу. Мое тело мешком рухнуло вниз. Джокер махнул рукой:

— Подождите.

Все вокруг замерло, крики стихли, и под его пристальным взглядом мы все словно застряли в тошнотворном стоп-кадре. Наконец, облизнув губы, он сказал:

— Ведите ее сюда.

Дуло пистолета с головы исчезло, и меня любезно подтащили к Джокеру. Я была не единственной жертвой — остальные посетители и работники кафе сидели в углу под охраной двух бугаев, которые с удовольствием демонстрировали свои автоматы.

В такие моменты как никогда ясно постигаешь теорию относительности. Всего пару мгновений назад секунды казались годами, а теперь всего миг — и я сижу на стуле рядом с Джокером. В нос бил его едкий запах, и я отпрянула как можно дальше, не осмеливаясь поднять глаз со столешницы.

Но Джокер не собирался ходить вокруг да около. Его пальцы дотронулись до моего лица, сжали подбородок и заставили поднять голову вверх. Посмотреть на него. Другой рукой он стянул с меня капюшон и практически заурчал от удовольствия, когда волосы рассыпались по плечам.

— Эм, — просто-напросто сказал он. Затем он отпустил меня и скомандовал клоунам перевернуть табличку «Открыто» и запереть дверь. Я не могла сдержать смешок. Ну, конечно же. Я зашла сюда прямо вслед за ними. Повезло, так повезло.

Щелчок замка прогремел в ушах, словно набат. Теперь бежать было некуда.

Джокер одернул свой фиолетовый пиджак и уселся рядом со мной. В комнате стояла подавленная тишина. Два повара за прилавком напротив нас не смели шелохнуться. Я сделала глубокий вдох в попытке приготовиться к тому, что меня ждет, хоть и прекрасно знала, что это бесполезно. Один из подручных вывалил кипу мобильных телефонов перед Джокером.

— Сотовые, босс.

— М-м, — промычал Джокер, жестом отослав того обратно. Я украдкой оглянулась вокруг и прикинула свои шансы: у двери стояло двое охранников, так что даже если я успела бы прыснуть баллончиком в лицо одному из них, путь все равно был закрыт.

— Итак, — произнес Джокер, мгновенно приковав мое внимание к себе. Он неторопливо покрутил в руках телефон и посмотрел на меня. От этого взгляда хотелось бежать. — Славненько встретить тебя здесь, — телефон полетел через стойку точно во фритюрницу, забрызгав кипящим маслом стоящего рядом повара. Тот отскочил прочь.

— А-а-а, — рявкнул ему Джокер, указывая длинным пальцем туда, где повар стоял секунду назад. Тот повиновался, и во второй раз, когда брызги зашипели на коже, только морщился от боли, но оставался на месте. Джокер удовлетворенно кивнул и бросил на меня игривый взгляд.

— Ты же не преследуешь меня, малютка Эм?

От неожиданности я фыркнула. Джокер недоуменно насупился, и от контраста его хмурого лица с навечно вырезанной улыбкой я засмеялась еще сильнее. Это была чудовищная ошибка. Я знала, что должна заткнуться прямо сейчас, но не могла остановиться и хохотала как безумная, выплескивая в истерике весь свой страх и напряжение бессонных ночей.

В порыве смеха я уткнулась головой в стол и громко стукнула по нему кулаком, Джокер тотчас же схватил мое запястье и вывернул тыльной стороной вверх.

О, черт. Он заметил отметины от ногтей, которые я оставила в классе. Они выглядели болезненно, а кожа вокруг них уже начала приобретать лиловый оттенок. К утру они превратятся в синяки.

Если я до него доживу.

Я наконец замолчала, и комната погрузилась в тишину, нарушаемую только моим прерывистым дыханием. Джокер перевел глаза с руки на меня и насмешливо поднял бровь. Мне внезапно стало стыдно.

— Просто… пыталась не заснуть, — замялась я, выдернув руку и прижав к животу. Отчего-то мне не хотелось, чтобы Джокер видел эти царапины, хотя ему и наверняка было плевать.

— М-м, — отозвался он и вновь повернулся обратно к кухне. — Что ж, Эм, — принялся он снова метать телефоны во фритюрницу, — что будешь заказывать? Я угощаю.

Я помотала головой. Джокер искоса посмотрел на меня:

— Не голодна?

Я снова покачала головой, и Джокер сдавленно захихикал, «хи-хи-хи», да «ха-ха-ха». Ему было так весело.

— Ну, ты же пришла сюда за чем-то. Или, подожди, здесь работают твои друзья? М? — он облокотился локтем на стойку и заговорщически подмигнул: — Или кое-кто… особенный?

— Нет.

Джокер состроил скептичную мину.

— Нет, — повторила я. Только полный идиот будет врать Джокеру или позволит ему поверить, что ты врешь. «Хотя такая ложь надолго отвлечет его внимание» — услужливо прошептал мне внутренний голос, но я уже открыла рот:

— Я же сказала, что хотела спать. Я… я просто зашла за кофе.

Джокер молча перегнулся через стойку, схватил чистую чашку из сушилки и швырнул ее передо мной, щедро плеснув туда кофе до краев. Кофейник приземлился рядом с таким стуком, будто сейчас треснет. Я с опаской взглянула на Джокера. Но он только наблюдал за мной в ответ, а затем подмигнул и повернулся к поварам.

— Ну, а вот я голоден, — сказал он, не сводя с них глаз. — Просто-таки изголодался.

Намек был понят. Повар, стоящий возле фритюрницы, с облегчением вышел вперед, баюкая испещренную мелкими ожогами руку.

— Чего… чего бы вы хотели?

Джокер медленно, задумчиво вдохнул и так же медленно выдохнул, постукивая пальцами по столешнице. Я схватила салфетку и промокнула ею кофе, который он разлил пару секунд назад, пытаясь чем-то занять себя, чем-то заурядным в этой абсолютно незаурядной ситуации.

— Удиви меня, — просто сказал он. Повара настороженно переглянулись между собой, и у меня возникло очень, очень плохое предчувствие. Что, если Джокеру не понравится? Совсем не понравится? Кипящее масло станет только началом их проблем.

Джокер не собирался долго ждать, а потому следом на барной стойке оказался револьвер, смотрящий дулом прямо на поваров.

— Ну, и-и? — визгливо протянул он, и те двое словно очнулись, бросившись к кастрюлям и продовольственным запасам. Джокер тем временем вырвал салфетку из моих рук, скомкал ее и бросил на пол:

— Пей.

Я послушно отхлебнула из чашки, несмотря на то, что поблизости не было ни сахара, ни сливок, а я терпеть не могла пустой черный кофе. Джокер принялся разминать плечи, то и дело морщась от треска в суставах. Я несмело кашлянула.

— Да? — тут же встрепенулся он.

— Ты пришел сюда ради еды? — спросила я и пришла в ужас от того, насколько вызывающе прозвучала эта фраза. Когда-нибудь мой длинный язык доведет меня до беды. Ведь Джокер мог расценить вопрос как оскорбление или, еще хуже, — как флирт.

А он — последний человек на земле, с кем бы я стала флиртовать. Я не имела понятия, какого он обо мне мнения, но меня беспокоили очевидные признаки: укус, «часок поспать», «невинные» вопросики про парня… Я не хотела играть с огнем.

Джокер оскорбленно посмотрел на меня:

— Ну… да, — ответил он. — Люди же за чем-то ходят сюда? За едой?

— Как и в продуктовые магазины, — ляпнула я и мысленно хлопнула себя по лбу. Ради бога, заткнись, Эмма.

Джокер медленно жевал внутреннюю часть своей щеки, и до меня дошло, что он жует свои шрамы. По спине поползли мурашки. К такому зрелищу невозможно было привыкнуть, и оставалось только надеяться, что мне и не придется. Я не собиралась встречаться с ним снова.

Влажно чмокнув губами, он показал на свои шрамы пальцем — с одной стороны и с другой:

— В наши дни это, м-м, не так-то просто — прогуляться по улице в таком виде.

Я посмотрела на клоунов за своей спиной. По маскам было трудно судить, но они наверняка слышали каждое слово. Я указала на одного:

— Ладно, а что насчет них?

Джокер мельком взглянул назад и хмыкнул:

— Конечно. Но сначала найди в моей команде человека, который сумеет состряпать что-то кроме, хех, взрывчатки.

От этих слов мои внутренности скрутило и к горлу подступила горячая волна тошноты. От горечи кофе, разговоров о взрывчатке, запаха бензина и дыма, который буквально въелся в одежду Джокера, хотелось блевать. Я скрючилась над стойкой и судорожно зажала руками рот.

Джокер снова засмеялся, но на этот раз не истерично, а тихо, зловеще. Его пальцы отодвинули в сторону капюшон, до боли сжали плечо и тут же разжали. Сжали — разжали. Сжали — разжали. Я понятия не имела, чего он хотел добиться, но от тепла его руки становилось только хуже, и я откинула ее прочь.

Джокеру это явно не понравилось. Секунду назад я думала только о том, как бы сдержать рвоту, а в следующую почти повисла в воздухе с пистолетом у лица. Джокер тянул за волосы так, что из глаз сыпались искры. Я судорожно пыталась нащупать опору, чтобы не расстаться с волосами окончательно, пока наконец не оперлась на его ногу и не обрела шаткое равновесие между его сидением и своим.

Джокер притянул меня еще ниже, нависнув надо мной, словно коршун:

— Грубо, грубо, грубо, — промурлыкал он. — Ну почему ты буквально напрашиваешься на насилие, а, Эм? Я думал, между нами возникла связь. Я думал, мы здесь веселимся.

Его глаза — горящие черные дыры — пожирали меня. Он небрежно водил по челюсти дулом вверх-вниз.

— Нам же весело? — ласково спросил он. Однако в его действиях не было ничего нежного, как и в пистолете у моего лица.

— Да, — прошипела я. Джокер потянул за волосы сильнее, и я заскулила. Он наклонился ко мне ухом:

— Что-что?

— Да, мне весело, — процедила я сквозь зубы. Пару мгновений никто из нас не шевелился, а затем Джокер медленно разжал кулак. В довершение он легко погладил меня по голове, словно собачку, и я, злая, растрепанная и абсолютно беспомощная, уселась обратно на стул.

— Чудесненько, — сказал Джокер и выстрелил.

По залу прокатился чудовищный грохот, и в ушах резко зазвенело. Остальные заложники кричали где-то вдалеке. Пуля попала одному из поваров в спину, и я завороженно смотрела на изящную кровавую дугу на стене, которую она оставила после себя.

Звон постепенно утих, и я в ужасе подняла глаза на Джокера.

— Это не отвечает нормам санитарии, — недовольно швырнул он оружие обратно на стол, глядя на рухнувшего повара. Его напарник потрясенно уставился на тело своего бывшего коллеги.

У меня закружилась голова. К горлу снова подступил едкий комок.

— Ч-что… Зачем ты это сделал? — завизжала я и спрыгнула со стула. Джокер тут же силой усадил меня назад.

— Успокойся, — жестко приказал он.

Легче было сказать, чем сделать. Я еле успела отвернуться в другую сторону, как меня вырвало, и скудное содержимое моего желудка оказалось на полу. Клоуны с отвращением заулюлюкали, но мне было глубоко плевать на их эстетические чувства. У меня были проблемы куда серьезней.

Спустя пару секунд Джокер нетерпеливо постучал меня по плечу и, когда я оглянулась, сунул в лицо салфетку. Я машинально взяла ее и вытерла рот. Насколько же мне повезло, что меня не вырвало ему под ноги, — в противном случае он бы не был столь услужливым.

Дрожащими руками я залпом осушила чашку кофе, заменив привкус желчи на прогорклую жижу. Джокер раздосадованно покачал головой, словно его эта ситуация не устраивала сильнее всех.

— Ответ на твой, хм, вопрос, Эм, — сказал он, перегнувшись через стойку и почти что с любопытством разглядывая свежий труп, — в том, наш по… ха-ха, наш повар немного переусердствовал с приправами. Он искал их под раковиной.

На моем лице, должно быть, отражалось полнейшее непонимание, поскольку Джокер закатил глаза:

— Ну же, где твой папочка хранил крысиный яд?

Вот теперь до меня дошло. В глазах защипали запоздалые слезы, и я снова зажала ладонью рот, только на этот раз, чтобы не разрыдаться.

— Ну, будет тебе, — сочувственно сказал Джокер, не сводя с меня глаз, — не плачь. Чтобы убить меня, потребуется гораздо больше людей, чем один… повар-недоучка. Однако, должен признаться, — поднялся он и поправил пиджак, — что у меня напрочь отбило аппетит. Что скажете, парни? — оглядел он своих клоунов. — Пора обчистить кассу и взорвать все к чертям.

Двое охранников у двери с энтузиазмом принялись за дело, а Джокер тем временем подошел ко мне со спины и сжал за плечи, прижавшись к лицу липкой щекой.

— И когда я говорю «взорвать», я не шучу, — шепотом сообщил он мне. — Так что, может, тебе стоит уйти отсюда прежде, чем все… хи-хи, бабахнет, а?

Я бросилась в выходу. Джокер пронзительно захохотал мне вслед, и я уже почти ощутила, как пули пронзают спину, но никто не выстрелил. Возле двери я запнулась и прокрутила замок не в ту сторону, но наконец дверь распахнулась, и мои легкие наполнил холодный весенний воздух.

Торопливо я забралась машину и трясущимися руками вытащила телефон. Только с третьей попытки мне удалось набрать девять-один-один.

Когда на линии ответил оператор, я уже выворачивала с парковки. Внутренности грызло чувство вины за то, что оставляю остальных внутри, хотя я знала, что сделала все возможное для их спасения.

— Закусочная «У Дэвиса» возле Готэмского университета, — выпалила я в трубку. — Здесь Джокер. У него заложники. Он собирается все взорвать. Скорее!

Я мельком взглянула в зеркало заднего вида и выронила телефон из рук: Джокер и его клоуны вышли из кафе и столпились возле черного глухого фургона, который я должна была заметить раньше. Один за другим они исчезали внутри кузова, но Джокер не двигался с места и смотрел вслед моему авто, будто видел и зеркало, и — в его отражении — мой взгляд.

Он поднял руку и указал на меня. Его губы беззвучно шевелились.

Я до упора вжала педаль газа в пол и вывернула на трассу, чтобы как можно быстрее скрыться от его глаз. Я старалась не думать о том, что значил этот жест. Я старалась надеяться, что никогда больше не увижу Джокера снова.

И, слушая приближающийся вой сирен, я старалась убедить себя, что заложники выберутся из здания прежде, чем бомба взорвется.

Они выберутся.

Выберутся.

It's the devil's way now; there is no way out

You can scream and you can shout

It's too late now

Теперь это дьявольский путь,

Выхода нет.

Ты можешь вопить и можешь кричать,

Слишком поздно теперь.

— Radiohead, 2 + 2 = 5

Я моргнула.

Свет флуоресцентных ламп резал глаза, окрашивая комнату и лица находящихся в ней людей в болезненный желто-серый оттенок. Если ранее мне было просто паршиво, то теперь казалось, будто мой череп сдавлен в невидимые тиски.

Мои руки были свободны, но с таким же успехом меня могли заковать в наручники — полицейские, вереницей сменяющие друг друга на месте следователя, и не пытались изображать нейтралитет. В их глазах я была преступницей.

Сейчас передо мной сидел третий по счету коп — седой, тучный и воинственный — и молча сверлил меня взглядом. Затем он спросил:

— Так каким образом Джокер обычно выходит с вами на связь?

Я раздраженно выдохнула. В правом виске пульсировала тупая боль, а едкий свет с каждой минутой становился все невыносимее.

— Я уже сказала, - обреченно ответила я, растратив весь свой праведный гнев на двух полицейских до этого. — Я заехала за кофе по дороге с учебы. Я осознала, что происходит, когда уже была внутри и бежать было поздно. Я столкнулась с ним случайно.

— Тогда почему он вас отпустил? — потребовал офицер. — По нашим данным, уже второй раз вы оказываетесь целы — и невредимы — после захвата заложников, организованного Джокером, - он помедлил, ожидая ответ, хотя мы оба знали, что мне нечего сказать. Затем он поднял бровь с таким видом, будто моя тишина служила лучшим доказательством его слов. - Знаете, для большинства людей просто пережить одну встречу с этим фриком — уже удача. Но дважды — фантастика.

— У Бэтмена получилось, - огрызнулась я. Это был не самый подходящий момент для колкостей, но мое тело и разум разваливались на части, и от одной мысли о произошедшем к горлу подкатывала тошнота. Я просто хотела пойти домой и лечь спать.

— Вы - Бэтмен? - вскипел коп.

— Я похожа на двухметровую летающую мышь?

— Что ж, раз вы не Бэтмен, то на ум приходит только одно: клоуны! Единственные, кто ошиваются рядом с ним и все еще живы!

— Если я - клоун, тогда зачем мне вызывать вас? Зачем мне предупреждать полицию, если я работаю на него?

— Чтобы замести следы. Получить железное алиби.

— Нет, - сузила я глаза, - чтобы спасти тех, кого возможно.

— Вы так и не дали ответ на вопрос. Почему он сохранил вам жизнь?

Я отчаянно всплеснула руками:

— Да откуда я знаю! - воскликнула я. — Мне его мотивы понятны не больше вашего! Он ведь просто невменяем. Я не могу сказать, что творится в его голове!

— Тогда, давайте, предположите, - настаивал на своем полицейский.

Мои руки замерли в воздухе, пока я пыталась подобрать нужные слова.

— Я… я не знаю. Ему нравится сбивать людей с толку, так? Может, он хотел, чтобы меня подозревали. Хотел усложнить мне жизнь, сделать ее невыносимой.

— То есть, мы снова возвращаемся к личной заинтересованности, - объявил офицер. По его лбу пролегли глубокие морщины. — И что же он нашел в вас?

— Не знаю. Я - не - знаю, - повторила я. — Если я скажу это еще раз, вы мне поверите? У меня нет ни малейшего понятия, чего он хочет и что он делает. Меня водят за нос так же, как и вас.

Полицейский прищурил глаза и открыл было рот, как его рация вдруг ожила. Приглушенный голос просипел что-то нечленораздельное - я не могла разобрать ни слова, - что явно не понравилось копу. Он буркнул короткое «принято» в ответ, отшвырнул стул и покинул комнату.

Я со стоном схватилась за голову, пропуская пальцами пряди волос. Когда я успела из жертвы превратиться в подозреваемую?

Дверь снова распахнулась, и я устало подняла глаза, ожидая увидеть очередного дознавателя. Но вместо этого в комнату вошел молодой парень с темными волосами и гладко выбритым виноватым лицом. Он неловко поставил передо мной дымящийся пластиковый стаканчик:

— Я принес кофе, - сказал он и, держу пари, покраснел. — В-вам наверняка нужно взбодриться.

Я с подозрением поглядела на стакан, затем на него, но все же потянулась за напитком.

— Мы играем в плохого-хорошего копа? Мне нравится такая игра. Если вы в роли хорошего, конечно.

Офицер нервно оглянулся на дверь:

— Ну… не совсем. Сказать по правде, меня даже не должно здесь быть.

— О, - сказала я, потягивая кофе: не самый вкусный в моей жизни, но, по крайней мере, горячий. — Тогда зачем вы здесь?

Он беспомощно развел руками:

— Мне… мне вас жаль. Вам через много пришлось пройти, весь этот допрос… Из вас просто сделали козла отпущения.

— Что, не считаете меня коряво замаскированным прихвостнем Джокера? — скривилась я.

— Нет, не считаю, - решительно ответил молодой офицер. — И остальные, на самом деле, тоже. Они просто… - он зашипел сквозь зубы, пытаясь подобрать слова, - они в тупике. Джокер ускользает от них, каждый раз обводит вокруг пальца. Это приводит их в бешенство. Они пытаются найти хоть какую-то зацепку.

— Спуская всех собак на его жертв? — я покачала головой. — Не слишком умно.

— Никто и не говорил, что это правильно. Я просто пытаюсь объяснить их позицию.

— Что ж, спасибо, — горько усмехнулась я. - Но в этом все еще мало смысла.

— Я знаю, - ответил он.

Дверь в очередной раз распахнулась, и мой собеседник тут же отскочил от стола, словно был пойман на месте преступления. Кажется, ему действительно нельзя было здесь находиться. Вошедший, растрепанный сухопарый мужчина с седыми усами, смерил его взглядом:

— Илай, - сурово сказал он.

— Да-да, уже ухожу, - ответил Илай и прошмыгнул к выходу.

— Спасибо за кофе! - крикнула я ему вдогонку.

В комнате остались только мы двое - я и, видимо, главный начальник в участке. Он выглядел смутно знакомо. И когда он сел напротив, я вспомнила, где его видела - в криминальных репортажах.

— Комиссар Гордон, - с опаской сказала я. Угадать, насколько этот человек соответствовал образу, созданному в СМИ, было сложно. В чертах его лица угадывалась доброта, глаза мягко и устало сияли, однако не стоило забывать, что именно он якшался с политиками и стоял во главе насквозь коррумпированного департамента, сотрудники которого за последние несколько часов превратили мою жизнь в ад.

— Мисс Вэйн, приношу свои извинения, — без промедления начал комиссар. — Я только что вернулся с места преступления и не имел понятия, что вас держат здесь. С вами не должны обращаться как с обвиняемой. Это абсолютно не допустимо.

Эти слова застали меня врасплох, и я удивленно посмотрела на Гордона. Что ответить на это? Сказать, что все в порядке, - значит нагло соврать, но и промолчать было бы грубо.

— Спасибо, - наконец ответила я тихо. — Это важно для меня.

— Однако вы должны понимать, что за этим кроется веская причина, — продолжил комиссар. — Подобный интерес Джокера к рядовому жителю Готэма… это почти что…

— Фантастика, - закончила я за него. Это слово уже набило оскомину. Гордон кивнул.

— И навевает подозрения, - добавил он. — Вы пережили две встречи с ним, и это… это всех нервирует. Они уверены, что вы вступили с ним в сговор.

Я прыснула, пытаясь подавить рвущийся наружу смех, и комиссар вопросительно поднял брови. «Смех сейчас никак не к месту» — одернула я себя, но, как ни странно, мне стало немного лучше. Приятно знать, что еще что-то в этом мире может тебя рассмешить.

— Прошу прощения. Вы сказали «в сговоре». Я слышала эту фразу только в кино. Она меня рассмешила, - сказала я, чувствуя себя невероятно глупо. Соберись, Эмма.

Усы комиссара дернулись вверх. Все же Готэм изменил всех нас, научив находить веселье в самых мрачных ситуациях и самое неподходящее время, и Гордон не был исключением. Тем не менее, через секунду он продолжил как ни в чем не бывало:

— Мисс Вэйн, можете припомнить что-нибудь, любую мелочь, которая могла вызвать такой интерес?

Я беспомощно развела руками:

— При всем уважении, комиссар, к теориям насчет меня и Джокера — я не уверена, что вообще его интересую. Наши столкновения были абсолютно случайны, и, насколько я могу судить, не запланированы. Вторая встреча выглядит особенно подозрительно, да, и если я скажу, что все это — огромное, невероятное совпадение, то скомпрометирую себя еще больше, но ведь иногда такое случается, - я пожала плечами. — Что поделать?

Гордон снова кивнул, однако по выражению его лица было понятно, что он все еще пребывает в сомнениях:

— Случайно столкнуться с ним вполне возможно. Но для Джокера люди — пушечное мясо в войне против города. Восемь свежих трупов наглядно это демонстрируют.

При упоминании жертв в закусочной меня передернуло. Эти люди, запертые внутри без возможности выбраться, разлетелись на куски до того, как полиция смогла им помочь. Комиссар попытался подать эту информацию как можно деликатней, прекрасно осознавая, какая ноша ложится на плечи того, кто остался в живых, но факты нельзя было смягчить.

— А Джокер столкнулся с вами дважды и отпустил почти невредимой… Мне жаль это признавать, но здесь замешан определенный интерес.

Мне было нечего сказать в ответ. Комиссар прочистил горло, явно намереваясь углубиться в эту неприятную тему:

— В первый раз… - он замялся, затем снова откашлялся и уставился на стол. Его внимание привлекла царапина — он вжал туда большой палец, словно надеялся ее отшлифовать, - вы сообщили, что он вас укусил.

— Нет, - вырвалось из меня. Я поняла, куда он клонит, и мне стало плохо только от одной мысли об этом. Комиссар Гордон поднял глаза, и в них я увидела… стыд. Печаль. Он, как и я, не хотел продолжать, и за это нравился мне чуть больше.

— Нет, он этого не делал?

— Нет, в смысле… он укусил, но… - горячий румянец загорелся на моих щеках, без сомнения украсив бледное веснушчатое лицо уродливыми пятнами, - но это не было… это не то, о чем вы думаете.

— Мисс Вэйн, - сочувственно, но твердо сказал комиссар, не отпуская мой взгляд, - я понимаю, что сама мысль об этом вам отвратительна, однако среди людей, подобных Джокеру - антисоциальных и склонных к насилию, - укус характеризуется как сексуальное поведение.

Внезапно мне стало очень жарко, очень неудобно и очень стыдно. Больше всего я хотела свернуться калачиком и закончить этот разговор, но это было невозможно. Поэтому я собрала всю свою волю в кулак:

— У меня не создалось такого впечатления. Напротив, мне кажется, он намеренно нагнетал мои страхи — перед укусом я как раз выразила опасения, что он может… - я запнулась, пытаясь проглотить ком в горле. Оно словно пересохло. Я просто не могла произнести этих слов.

Но комиссар и не настаивал. Мы не находились на сеансе психотерапии, а Гордон не был моим психологом, и обсуждать данную ситуацию сверх необходимого ни он, ни я не имели никакого желания.

— Я вас понял. Но вы уловили суть - он оставил вас в живых. Это говорит о некотором увлечении и… и привязанности.

— Не думаю, комиссар, - я яростно помотала головой. - Я… я размышляла над этим. Вы можете представить себе Джокера, который перекраивает свои планы ради встречи со мной?

Глаза Гордона задумчиво сверкнули. И я увидела в них ответ: да, он действительно так думал, он думал, что это единственное логичное предположение во всей этой безумной истории. Затем он тихо спросил:

— У вас есть другое объяснение?

По стенкам желудка к горлу поползло какое-то чувство, темное и неистовое — чистейшее отвращение. Когда я открыла рот, из него вырвался подавленный хрип, который никак не мог быть моим голосом:

— Он… он играет со мной. Ломает меня. Если бы он хотел… в этом смысле… то он бы давно это получил. Думаю, он ждет, когда я клюну на удочку, и… Мне так страшно, комиссар, - всхлипнула я.

Гордон поднес ко рту рацию: «Стакан воды, пожалуйста», - и сжал мою руку. Я попыталась успокоиться, но мое отчаяние было очевидным, оно отражалось на моем лице и исказило мой голос. Дверь отворилась, и в комнату вошел угрюмый офицер, который допрашивал меня ранее. Я несколько раз глубоко вздохнула.

Комиссар придвинул ко мне бутылку воды и жестом отослал полицейского обратно. Я открутила крышку и жадно глотнула. Стало немного легче.

— С кем вы живете? - спросил Гордон, когда мы остались одни. - Рядом есть кто-нибудь из близких?

Я бесстрастно покачала головой, не желая показаться еще более жалкой:

— Мои родители умерли. Есть двоюродная бабушка, но она слишком стара для подобных проблем. И, кроме того, она живет в Небраске, а я учусь на стипендии — если я уеду домой, то потеряю место.

Гордон рассеяно кивнул, глубоко предавшись своим мыслям. Затем, словно что-то решив для себя, он кивнул еще раз:

— Что ж, мисс Вэйн, если вам повезет, это будет ваша последняя встреча в Джокером.

— Но? — спросила я, чувствуя витавшее в воздухе продолжение.

— Но, должен сказать, это маловероятно. После первой встречи вы проснулись в собственном доме, верно?

— Да, - мое горло снова пересохло. Я глотнула еще воды.

— Что означает, ему известно, где вы живете, - констатировал Гордон. Его голос звучал уверенно, словно он принял окончательное решение. — Вот как мы поступим: департамент будет присматривать за вами. Патрули будут проезжать под вашими окнами каждые полчаса, полицейские в штатском - следовать за вами на улице. Если Джокер наведается к вам снова, то мы его схватим.

По его глазам было понятно, что он сам в это не верил, да и я была не в восторге от перспективы круглые сутки находиться под наблюдением полиции. Однако Гордон был главой департамента и, кажется, единственным здесь с головой на плечах. Возможно, это и к лучшему. Мне хотя бы не придется бояться собственной тени.

Я медленно кивнула:

— Кажется, это лучшее, что можно сделать.

— Что ж, - комиссар протянул руку, и я нерешительно ее пожала. — Мне жаль, что вам пришлось пройти через все это, мисс Вэйн. Будем надеяться, мы срубим планы Джокера на корню. И даже если нам не удастся его поймать, то, по крайней мере, мы охладим его пыл.

Возможно. А, может, это все - очередная напрасная затея, но не мне судить. Гордон имел дело с Джокером больше моего и лучше знал, чего от него ожидать. И если для защиты он хотел приставить ко мне пол-участка, то так тому и быть.

And either way you turn, I'll be there

Open up your skull, I'll be there

Climbing up the walls

И куда бы ты не направилась — я всюду буду с тобой

Открой свой разум — и я проникну туда

Преодолев все преграды

— Radiohead, Climbing up the Walls

Кое-что о засовах: они охраняют твой дом, только когда ты уже внутри.

С момента встречи с комиссаром Гордоном прошла неделя, и по полицейским патрулям можно было сверять часы. Удержат ли они безумца за моей дверью — тот еще вопрос, однако их присутствие вселяло в меня уверенность. Теперь, когда я слышала шаги позади себя или замечала подозрительную машину, я не паниковала: зачем, ведь это же мои приятели-под-прикрытием! В конечном счете я перестала вздрагивать каждый раз, когда на периферии зрения мелькал неясный силуэт.

Но на самом деле мне нельзя было терять бдительность ни на секунду.

...По дороге домой не было видно ни одного патрульного автомобиля. В этом не было ничего странного — полиция дежурила не только под моими окнами, но и по всему кварталу. Они часто объезжали прилегающие улицы, осматривали окрестности и всегда возвращались обратно. Я не придала их отсутствию особого значения.

А сейчас стояла перед приоткрытой дверью в свою квартиру и размышляла о преимуществах и недостатках засовов и замков. Потому что, прежде чем вставить туда ключ, я по привычке повернула дверную ручку, хотя и прекрасно знала, что она не поддастся. Но на этот раз дверь послушно отворилась и застыла в паре сантиметров от проема.

И теперь я была в ужасе.

«Может, я не заперла ее, — с отчаянием подумала я. — Может, мне только показалось, что я ее заперла. Может…»

— Эм?

Мое имя в его устах звучало как дьявольская песня, как жуткое эхо одного-единственного слога. Я не видела его, но слышала, слышала его голос из глубины своей квартиры и не могла сдвинуться с места.

— Ты же не думаешь о побеге, не так ли? Потому что… потому что, должен сказать, Эм, это плохая идея. Парням внизу, им… им это не понравится. Поэтому. Избавь себя от проблем и заходи.

Патруль. Что случилось с полицией, которой полагалось быть на подхвате и охранять меня? Что он сделал с ними? Отвлек, убил? Я ничему не удивлюсь. Джокер способен отшвырнуть что и кого угодно на своем пути.

Я должна была войти в квартиру. У меня все равно не было другого выбора: внизу меня, несомненно, поджидали его бравые ребята, которые притащат меня к нему несмотря на крики, и, как бы я не хотела сдаваться без боя, этот бой был уже проигран. Последствия не ограничатся одними синяками — Джокер явно не оценит моего порыва.

Поэтому я заставила себя сделать шаг и переступила порог.

Внезапно в голове пронеслись слова, сказанные Гордоном в тот день в участке, и я судорожно застегнула пуговицы рубашки до самого горла. Вряд ли комиссар был прав насчет интереса Джокера ко мне — по крайней мере, сексуального, — но я не собиралась проверять эту теорию на практике.

Коридор встретил меня могильной чернотой и таким сильным запахом бензина, что мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

О, черт-черт-черт. Он облил все горючим. Он подожжет мою квартиру, и я сгорю вместе с ней. Его ведь даже здесь нет, это просто запись его голоса...

— Не закроешь дверь, м-м? — раздался голос из кухни — единственной освещенной комнаты в доме. По стенам танцевали расплывчатые тени, и меня затопила острая волна облегчения. Если Джокер был здесь, то можно не волноваться о пожаре. Пока.

«Когда это его присутствие превратилось в залог спокойствия?» — фыркнула я про себя и захлопнула дверь.

— На кухню, Эм, — снова донесся скрипучий голос. — Мне не помешала бы помощь.

«Да какого черта он вообще здесь забыл?»

На самом деле, я не хотела знать. Если бы у меня был выбор, я бы осталась в сладком неведении до конца своих дней, но передо мной лежал только один путь: вперед. Я шла вперед, чеканя каждый ненавистный шаг.

В маленькой кухне запах топлива уже кружил голову, до того резким он был. Джокер стоял у плиты спиной ко мне, помешивая что-то в огромном чане, который явно приволок с собой. Когда я вошла, он обернулся: в руке он держал поварешку, а вместо пиджака на нем красовался белый фартук с кричащей надписью «Поцелуй Повара». Если бы происходящее не вселяло в меня такой ужас, я бы даже посмеялась.

Я шумно сглотнула, пытаясь унять циркулирующий по венам страх, но потерпела впечатляющее фиаско. Джокер с интересом наблюдал за мной, склонив голову набок.

— А ты что-то не разговорчива, — неожиданно сказал он.

Я ничего не ответила. Тишина была самым безопасным решением — настолько, насколько это возможно рядом с ним. Спустя пару безмолвных секунд Джокер недовольно щелкнул языком, издав влажный, чавкающий звук:

— Что ж. Если не хочешь поддержать, м-м, культурную беседу, то почему бы тебе не заняться чем-нибудь полезным и сварить кофе?

Так как занятий получше у меня все равно не было, я послушно потянулась за туркой.

— Только, м-м, не усложняй все, ладно? — быстро добавил Джокер. — Нет нужды… умничать.

Да я и не планировала. Большинство умников в этом городе не преминуло бы подмешать в кофе крысиную отраву, но у меня ее попросту не было. Единственным отдаленно ядовитым веществом в моем доме было чистящее средство под раковиной, но что-то подсказывало, что Джокер заметит, как я пытаюсь разнообразить кофейный вкус.

Джокер снова повернулся к плите, а я занялась кофе, то и дело кидая осторожные взгляды на его варево. Конфорка под кастрюлей не горела — что было хорошим знаком, учитывая, что Джокер постоянно подливал туда гигантские порции бензина. Рядом на полу валялась скомканная черная сумка, а на столе стояло несколько канистр без обозначений и маркировки и… что это, замороженный апельсиновый концентрат?

В моей голове не было ни единой идеи, что варил Джокер, но это «что-то» вряд ли было вкусным и полезным.

Я снова вспомнила о патруле и, не отдавая себе отчета, тут же выпалила:

— Что стало с копами?

— И-и-и она заговорила, — рассеянно отметил Джокер, бережно опустошая одну из банок с концентратом. Он молча углубился в свою работу — я уже решила, что он проигнорировал вопрос, — но затем продолжил как ни в чем не бывало:

— Это ты о своих… толстячках снаружи? О, они… ну, их отозвали. Взрыв на Кафедральной площади. Кто бы мог подумать?

Это была палка о двух концах: хоть Джокер и не всадил полицейским пули в лоб на месте, он вполне мог исправить эту оплошность взрывом, прихватив заодно и жизни невинных граждан.

Джокер снова вернулся к своему детищу, увлеченно колдуя над ним с закатанными в пылу момента рукавами, и не обращал на меня более никакого внимания. Я была не против: мне не хотелось, чтобы его халатность привела к детонации субстанции в моей квартире, особенно со мной внутри.

Закончив с кофе, я оперлась о тумбу спиной, чтобы в случае чего быть готовой к атаке. Вскоре и Джокер закончил блюдо дня. Он вздохнул и с чувством выполненного долга отбросил фартук в сторону, длинными пальцами приглаживая торчащие волосы. Затем он скрестил руки поверх своего грязного зеленого жилета и уставился на меня.

Под его взглядом я беспокойно заерзала, чувствуя, как начинают накатывать знакомые волны застаревшего страха, смешанного со страхом новым, ранее мне не знакомым. Первый с самого первого дня (и до сих пор) вопил, что моя жизнь сокращается с каждой проведенной рядом с Джокером минутой. Но второй был глубже — это был насыщенный, концентрированный ужас.

В глубине души я знала, в чем его причина, но оттягивала момент осознания до последнего. Правда была в том, что меня приводило в ужас само присутствие Джокера в моем доме. Потому что оно означало наличие личного интереса. И даже не важно, какого. В любом случае, это не сулило мне ничего хорошего. Ни-че-го.

— Ты нахохлилась, — резко подметил Джокер. От неожиданности меня подбросило вверх: я настолько погрузилась в свои мысли, что почти забыла, что Джокер стоял рядом. Он залился истерическим смехом:

— Ты сегодня такая тихая, такая угрюмая, такая пугливая, — задыхался он. — Расслабься, Эм. Что за мысли витают в твоей ма-аленькой симпатичной головке?

Ну, раз он поинтересовался…

— Что ты здесь делаешь?

— Ах, конечно, конечно, сначала — очевидные вопросы. Мне нр-р-равится, — одобрительно кивнул он, взмахнув руками и чуть не опрокинув кастрюлю. Мое сердце екнуло. — Я тут просто забавляюсь с игрушками.

— Шикарные игрушки, — заметила я с сарказмом. Джокер скромно пожал плечами, будто бы не заметив моего тона. — Но у тебя ведь наверняка есть свой маленький штабик с кухней для приготовления… приготовления...

— О, взрывчатки, — услужливо подсказал он.

Я моргнула.

— Да, верно. Взрывчатки, — я сегодня умру. — И потому не ясно, зачем ее готовить в моей квартире.

— А вот теперь мы добрались до главного, — пропел Джокер. Он закатил глаза в театральном экстазе, будто бы желая насладиться моментом, и шагнул ближе ко мне. Я машинально дернулась прочь, но заставила себя остаться на месте, не сводя с Джокера глаз, словно оказалась один на один с бешеной собакой. Собаки только и ждут, когда ты побежишь, чтобы броситься в погоню.

Но вместо этого Джокер остановился у раковины и принялся тщательно мыть руки, встряхивая капли во все стороны. Затем он тяжело оперся о края умывальника и медленно повернул голову ко мне:

— Почему я… здесь… с тобой?

Как бы я хотела хладнокровно кинуть в ответ что-то вроде: «да, именно это я и спросила». Но когда он находился так близко, все, что я могла — это стоять и смотреть на него, не в силах произнести ни слова.

Не дождавшись ответа, Джокер скривился и оттолкнулся от опоры, оказавшись еще ближе ко мне:

— Ну, видишь ли… после нашей последней, м-м, зажигательной встречи… — скрестил он руки на груди, — я понял кое-что насчет тебя. Кое-что интригующее.

Я с трудом сглотнула, чувствуя, как вокруг горла обвиваются невидимые веревки.

— Что? — выдавила я.

Джокер звучно прокашлялся в кулак:

— Ты… ты — загвоздка. Проблема. Знаешь, большинство людей здесь, — он помедлил, словно ожидая от меня сигнала продолжать, и я неосознанно кивнула. Почему я настолько вежлива? — делятся на две категории. С одной стороны, у нас есть живчики. Весьма полезное качество в этом городе, я тебе скажу. Они без раздумий бросят ближнего своего под поезд, если это гарантирует им лишний прожитый день. Поспеваешь? Да, они… например, они на полной скорости унесутся прочь от кафе, которая вот-вот взорвется, обрекая остальных на смерть.

Я вздрогнула при напоминании о том дне. Ауч.

— С другой стороны у нас те, кто любят портить все в самый неподходящий момент, — продолжил Джокер, без особого интереса полируя ногти о лацканы пиджака, — эти… эти храбрецы. Они отвлекают внимание всяких безумцев от маленьких девочек на себя.

Он замолчал и многозначительно посмотрел на меня, словно опасаясь, что слов было недостаточно. Но я прекрасно уловила его мысль. Это было довольно легко, учитывая, что Джокер делал намеки с изяществом дровосека с кувалдой. Однако что-то подсказывало, что деликатность — не самая сильная его сторона. Или не самая нужная.

— Итак, — резюмировал Джокер, — кажется, определить, кто есть кто, довольно просто, да? Первое впечатление редко обманывает. Наших живчиков весело убивать — ведь они так отчаянно цепляются за жизнь! А вот герои… — он развел руками, будто бы мысленно касаясь чего-то, о чем не имел ни малейшего понятия, — лучше всего убить их любимых или даже тех, о ком они пекутся. В зависимости от приоритетов.

Тут меня пробрала дрожь. Я не могла ее побороть — это был как рефлекс, как естественная реакция тела на тот страх, вину и отвращение, что Джокер повсюду нес с собой. Его зоркие глаза не оставляли меня ни на секунду, и, конечно же, он заметил, насколько сильно его слова меня задели.

— Ты в порядке? Может, тебе нужен стакан воды? — с напускным беспокойством спросил он, и, будь на его месте кто-то другой, я бы приняла это за чистую монету, но передо мной стоял Джокер. Человек, который собирал, устанавливал и взрывал бомбы и считал это работой. От его заботы за километр смердело фальшью.

В ответ я только обхватила себя руками, и Джокер довольно цокнул, приняв молчание как знак того, что можно продолжать:

— Так, так. О чем это я? Ах да, определить, кто есть кто, всегда просто. Ну, почти всегда. Что до тебя… Здесь четкая граница становится очень, очень… размытой, — он больше не улыбался. Его лицо застыло в равнодушной маске, лишенной всяких поддельных эмоций. — Должен признаться, Эм, я до конца не определился, что с тобой делать. Конечно, я могу тебя убить, но как тогда мы узнаем, какие славные, м-м, перспективы у нас были?

От этих слов внутренности в очередной раз скрутило. Я чувствовала, что ходила по острию ножа и готова была вот-вот сорваться. С Джокером было невозможно забыть, что каждое мгновение может стать для тебя последним.

— Что скажешь, если мы попытаемся добраться до настоящей тебя? — облизнул губы Джокер. — Будем считать это… — он прищурился, — экспериментом.

Мои глаза чуть не вылезли из орбит:

— Что? Нет. Нет! — яростно помотала я головой.

— Ах, ну а что такого? Не хочешь, чтобы я, м-м, тыкал в тебя палочкой? Проверял твои… рефлексы? — Джокер облокотился бедром о столешницу, всем своим видом излучая самодовольство. Я молча уперлась взглядом в пол.

— Один маленький вопросик. Эй, эй, посмотри на меня. Я разговариваю с тобой.

Я неохотно подняла глаза, не желая злить его понапрасну. Сопротивление было бесполезно, и своим упрямством я делала хуже только себе. Но я так не хотела знать, что за извращенные, больные идеи блуждали в его голове...

Довольный моим безраздельным вниманием, Джокер распушил хвост:

— А, интересно, Эм… что ты чувствуешь в моем присутствии? Особенно если вспомнить, что я, м-м, — мужчина… а ты — кро-о-охотная женщина.

Мое лицо моментально исказила гримаса ужаса, которую невозможно было скрыть. Я никогда не умела прятать свои эмоции. Люди читали меня как открытую книгу, и, бьюсь об заклад, Джокер увидел все, что ему было нужно.

— Должно быть, нелегко, да? — сочувственно склонил голову он. — А если бы наоборот? Если бы я был дамой, а ты — джентльменом, ощущала бы то же самое?

Я не ответила. Джокер ничего и не ждал — он уставился на меня, отбросив всякое притворное сочувствие, и в его взгляде отражалась только леденящая душу пустота.

— Конечно же, нет, — протянул он.

Внезапно он подскочил ко мне, и я сорвалась с места. Страху неведомы доводы разума, и, хотя я прекрасно знала, что Джокер именно этого и добивался, мои ноги сами собой понесли меня к выходу.

Как я и предсказывала, бешеный пес бросился за добычей и в несколько шагов длинных ног настиг меня посреди узкой прихожей. В плечо впились костлявые пальцы и со всей силы швырнули меня лицом в стену, чуть не проломив лоб. Путь к выходу был закрыт. От боли перед глазами закружились звезды, в ушах зазвенело, и пару бесконечных секунд я не чувствовала ничего, кроме тошнотворного головокружения.

Джокер рывком повернул меня за запястье к себе и схватил за горло, не давая сдвинуться с места. Но я уже немного оправилась от удара и замерла сама, не желая провоцировать его на большую агрессию. Он вполне мог меня придушить.

Мы застыли друг напротив друга. Строго говоря, мы стояли не настолько близко — Джокер держал меня на расстоянии вытянутой руки и сам едва ли не упирался спиной в противоположную стену. Однако он согнулся надо мной так низко, что наши лица почти соприкасались. Его рот разъехался в широкой улыбке, обнажив ряд желтых зубов, но она не коснулась расчетливых холодных глаз.

— Тише, тише, — пробормотал Джокер, отпустив запястье и пригладив мои всклокоченные волосы. Мой взгляд соскользнул вниз, и между воротником рубашки и смазанным слоем грима я заметила полоску чистой кожи, под которой виднелись очертания сильной шеи. Меня окатила волна смущения. Было в этом что-то неправильное, будто я видела то, что не предназначалось для посторонних глаз. Но в то же время, это было так… по-человечески. Ведь Джокер был всего лишь человеком.

Но хотела ли я помнить об этом? Не совсем. Думать о нем, как о беспощадном чудовище, было гораздо проще, ведь к чудовищу нельзя испытывать ничего, кроме страха и ненависти. К нему нельзя привязаться, его нельзя понять. Вы будто существуете в разных мирах.

Но главная проблема была в другом. Даже если Джокер и был монстром, это не помешало ему привязаться ко мне и вломиться в мой дом посреди белого дня, лишив последнего островка безопасности. Хотя я и прекрасно знала, что это было всего лишь иллюзией.

Джокер склонился еще ниже и невесомо обрисовал пальцем овал моего лица. Я мотнула головой в сторону, но он схватил меня за подбородок и заставил повернуться обратно:

— Просто эксперимент, — прошептал он с широко раскрытыми глазами, в которых бурлило что-то темное и опасное, и медленно достал из кармана брюк складной нож. Послышался щелчок, и в полумраке комнаты сверкнуло лезвие. Мое сердце пропустило удар.

— Хочешь увидеть, кто ты на самом деле? — спросил Джокер как ни в чем не бывало, издевательски водя лезвием перед моим носом. Я следила за ним не отрываясь.

— Я и так могу сказать, — ответила я сквозь зубы. — Вовсе не обязательно…

— О нет, нет, нет, не-е-ет, — прервал меня Джокер, отпустив горло и вместо этого зажав ладонью рот. — Ты не можешь сказать, потому что ты не знаешь. Никто не знает. Вот где в игру вступает наш маленький стальной друг, — провел он острием ножа по щеке.

Я оцепенела от страха. Холодное лезвие плавно спустилось вниз, очертив линию челюсти, затем прошлось вдоль шеи и остановилось у верхней пуговицы наглухо застегнутой рубашки. Джокер пристально наблюдал за моей реакцией:

— Знаешь, что большинство людей ассоциируют с жизнью?

Я не ответила. В моей голове было пусто — все, о чем я могла подумать, был нож, который в любую секунду мог располосовать мне горло. И, хоть и видеть его перед собой было страшно, не видеть — в стократ хуже.

— М-м? Нет идей? — продолжил Джокер. — Я подкину одну. Как насчет секса? — от его тона хотелось заткнуть уши, так грязно прозвучала эта фраза. Даже не пошло, а просто… гадко.

Джокер поддел ножом воротник рубашки, и первая пуговица с тихим стуком покатилась по полу, потерявшись где-то в темноте. Я мелко выдохнула сквозь зажимавшие рот пальцы.

— Я, я-то сам так не считаю, но знаешь, люди постоянно о нем думают. Они ставят, м-м, сексуальность наравне с собственными жизнями. Если у тебя ее нет, — вторая пуговица полетела следом, — то для них ты мертва. И-и… поскольку я не хочу пока тебя убивать…

Одним резким движением Джокер распорол рубашку до конца, и я зажмурилась, пытаясь справиться с приступом паники. От одного прикосновения острого лезвия в желудке сворачивался тугой узел, но, чтобы остаться в живых, мне нельзя было терять над собой контроль. Я должна была оставаться на месте.

Слава богу, на мне еще была майка. Не дай ему разрезать и ее тоже.

Джокер с довольным видом водил кончиком ножа по линии декольте, обращаясь с оружием так виртуозно, что я чувствовала лишь легкое покалывание на нежной коже, а другую руку убрал со рта на шею.

— Посмотри-ка, — буднично отметил он. — Парочка срезанных пуговиц — и твой пульс бьется так, словно на тебя наставили пистолет.

— С ножом не так-то просто… — начала я, но Джокер тут же отвесил легкую пощечину, прервав на полуслове.

— Ш-ш-ш, — нахмурился он. — Ты подтасовываешь результаты.

Я с негодованием посмотрела в ответ. Как же я его ненавидела. Ненавидела за то, что он делает, за то, что он сделал. Щеку противно саднило, и во мне кипела такая неукротимая, всепоглощающая злость, что я была готова взорваться в любой момент. Только бремя чудовищных последствий удерживало меня на месте.

Я часто и прерывисто дышала, не в силах справиться с переполнявшим меня адреналином, злостью и страхом, но Джокер, похоже, не чувствовал ни малейшего напряжения. С задумчивым видом он отпустил мою шею и плавно провел рукой вниз, пока не достиг колена.

— Любопытно, а что будет, если я сделаю так, — сказал он и грубо сжал внутреннюю сторону бедра. А затем его рука медленно поползла вверх.

Несмотря на то, что на мне были джинсы, меня вновь накрыл приступ паники, приправленный двойной порцией гнева. Я из последних сил держала себя в руках, но неумолимые пальцы скользили все выше и выше, и в тот момент, когда они оказались совсем близко, ядовитый коктейль в моем мозгу взорвался.

Со сдавленным воплем я ударила Джокера кулаком в живот, и тот согнулся пополам, полоснув меня ножом по ключице. Порез обожгло острой болью, но я не обратила на него никакого внимания, вместо этого со всех ног ринувшись к выходу. Но добраться до двери мне было не суждено: оправившись от нападения, Джокер перегородил дорогу, и мне пришлось вернуться обратно на кухню, где хотя бы было не так тесно. В ушах звенел его довольный смех.

Первым делом я осмотрела рану: порез был длинным, но неглубоким, однако из него непрерывно сочилась тонкая струйка крови, медленно расползавшаяся по белому белью. Я зажала его рукой и бросилась к ящику с кухонными приборами, вытащив оттуда огромный мясницкий нож. Теперь я могла постоять за себя.

Спустя минуту в дверях появился пошатывающийся Джокер. Он уперся руками по обе стороны проема и замер, рывками глотая ртом воздух, словно только что пробежал марафон. Похоже, борьба со мной не прошла для него бесследно.

Я осторожно попятилась к раковине, не сводя с него глаз. Джокер молча наблюдал за мной в ответ, и на мгновение между нами повисла напряженная густая тишина. Затем он откинул волосы с лица и недоуменно спросил:

— Получается, ты не фанат науки, да, Эм?

— Нет, когда она подразумевает под собой домогательство, — дрожащим голосом возразила я.

— Знаешь, а ты с легкостью можешь разбить парню сердце…

— Как ты узнал мое имя? — перебила я его. Раз уж я уже истекала кровью, то можно было хотя бы извлечь из этого пользу и попытаться выудить из Джокера ответы. Ведь он сам сказал, что не убьет меня сегодня. Конечно, его слова не стоили ни гроша, но, тем не менее, он их сказал.

Джокер сложил губы трубочкой и звучно ими причмокнул:

— И задаешь слишком много вопросов, когда начинаешь говорить...

— В нашу первую встречу ты назвал меня Эм, — не унималась я. — Ты не мог знать, что меня зовут Эмма. Как ты догадался?

Джокер медленно облизнул губы и подошел к кухонной стойке, открыв первый попавшийся ящик. Он порылся среди наборов ложек и вилок, но, не обнаружив того, что ему было нужно, просто вырвал ящик из тумбы и опрокинул его вверх дном. Содержимое с громким звоном рассыпалось по полу, и Джокер закружился среди этого беспорядка, пиная ботинком неугодные ему предметы.

Затем он принялся за следующий, и на этот раз его поиски увенчались успехом. Он достал обычный черный маркер и, небрежно отбросив на пол второй ящик так же, как и первый, подошел к холодильнику. Я мысленно обрадовалась, что не коллекционировала магниты, иначе бы они отправились следом. Но Джокер только нарисовал большую букву «М» и жирно ее обвел, а затем скрестил руки на груди и выжидающе посмотрел на меня.

«М».

Эм.

— Все равно это какая-то бессмыслица, — нахмурилась я. — Что означает «М»?

— Она не означает ничего, — спокойно ответил Джокер, прислонившись плечом к холодильнику. — Я ведь сказал тебе сразу, что ты выглядишь как «М».

— Я на это не поведусь. Больше не верю в совпадения.

— Как и я. Это плохая привычка, — объявил он. — Но мы отошли от темы. Может, ты все-таки положишь нож? Он малость отвлекает.

Я перевела взгляд на нож, затем обратно на Джокера. С оружием в руке мне было гораздо спокойней, но оно не давало мне никакого преимущества. Что, если Джокер внезапно набросится на меня? Смогу ли я нанести удар? А самое главное, осмелюсь ли? Ведь одного раза может быть недостаточно, и Джокер все равно до меня доберется. Но, с другой стороны, отказаться от своей единственной защиты только потому, что он попросил…

— Пообещай, что не выкинешь какой-нибудь фокус, — в конце концов ответила я.

— Рана выглядит довольно скверно. Лучше бы ее промыть.

— Пообещай, — повторила я, указав на Джокера лезвием.

Джокер закатил глаза и торжественно приложил руку к сердцу, будто бы приносил клятву, и я поняла, что большего от него не добиться. Я положила нож на тумбу и отвернулась к раковине, чтобы намочить висевшее рядом полотенце. Избавиться от следов крови на одежде было невозможно, но я как могла очистила порез и кожу вокруг него и зажала его влажной тканью. Джокер все это время безучастно осматривал комнату, витая мыслями где-то далеко, и встрепенулся только, когда я закончила.

— Ну вот, теперь, когда ты снова ведешь себя как, м-м, цивилизованный человек, — я скептично хмыкнула — уж явно не Джокеру говорить о цивилизованности, — то… Попрошу не дерзить, — пригрозил он пальцем.

— Извини, — буркнула я.

— Так вот… Хочешь знать, что я о тебе думаю? — спросил Джокер с таким видом, словно держал в руках конфету, до которой мне не дотянуться.

— Хочу ли?

Хотела ли я знать что-либо теперь, когда во мне не осталось ни злости, ни храбрости, и я ясно ощущала всю безвыходность положения? Когда на меня со всей сокрушительной силой навалилось осознание того, что сексуальное напряжение между нами было как никогда реально и витало прямо в этой комнате? Когда за множеством угроз, что нес в себе Джокер, таилась еще одна, которая повергала меня в животный ужас?

Я смутно догадывалась, что последует за этим вопросом, и потому незаметно положила руку рядом с рукоятью ножа.

— Давай мы взглянем на — м-м, как ты это назвала? Ах, точно, домогательство — поближе. И представим, что успех этого предприятия означает смерть. А теперь посмотрим на твою реакцию: ты застыла. Не сопротивляешься. Не кричишь. И никак не реагируешь — но ровно до того момента, когда до тебя доходит, что конец близок, — сделал выразительную паузу Джокер, и его рука — та самая, которой он только что клялся, — повисла в воздухе. — И вот тогда ты начинаешь бороться. Загнанная в угол, без малейшего шанса на спасение — ты начинаешь бороться.

Я озадаченно пожала плечами, не имея никакого понятия, к чему он клонил.

— Так вот, твой... твой инстинкт выживания довольно-таки силен. Но мне любопытно, — протянул Джокер, — а что насчет твоего, м-м… геройства?

Вопрос повис между нами, словно пелена густого, душистого марева, и внезапно земля под моими ногами закружилась…. или это пары бензина? О чем он говорит?

Вместо ответа Джокер направился к забытой кастрюле со взрывчаткой и принялся разливать ее по стоящим на столе канистрам. Я, будто бы на привязи, шагнула к нему:

— Почему ты до сих пор не убил меня?

— Ну-у, — отвлеченно ответил он после долгой паузы, — ты забавная. А я предпочитаю оставлять забавных на потом. Так что живчик внутри тебя, должно быть, в экстазе.

«Это была радостная новость. Только почему она меня не обнадеживала?»

Мне никогда не узнать, какие извращенные идеи рождались в его голове, но судя по тому, как Джокер проверял мои «инстинкты выживания», я с ужасом представляла, какими методами он будет выковыривать героя.

Внезапно я поняла, как невыносимо, чудовищно устала. Огонь, горевший внутри меня, погас, и без его поддержки я проваливалась в землю под тяжестью навалившихся на меня невзгод. На глазах выступили беззвучные слезы. Хотя, может, это были и не слезы вовсе, а запоздалая реакция на ядовитые пары бензина.

— Оставь меня в покое, — тихо сказала я, но мой голос так дрожал, что эта фраза была больше похожа на мольбу, чем на приказ. Раньше я просила Джокера только оставить притворство, не насмехаться надо мной, но теперь… теперь в моих словах сквозило ничем не прикрытое отчаяние, и я знала, что Джокер слышал его тоже. Я так устала искать двойное дно в каждом слове, в каждом жесте, что мне уже было все равно. Я просто хотела, чтобы все это закончилось.

Джокер искоса взглянул на меня. Его черные глаза обрамляла красная паутина лопнувших капилляров, и я не знала, был ли этот взгляд высокомерным или задумчивым, или все вместе. Но Джокер смотрел на меня так, словно впервые всерьез задумался над этой идеей, и на секунду я поверила, что он согласится. Однако затем он щелкнул языком и вернулся к работе:

— О-о-о, но мы же только начали, — пропел он. — Разве ты не хочешь увидеть результаты нашего захватывающего исследования?

— Нисколько, — прошептала я, но Джокер уже не обращал на меня внимания. Закрутив крышку последней канистры, он сложил их все в лежащую на полу большую черную сумку и перекинул ее через плечо.

— Не поможешь избавиться от этого, куколка? — махнул он рукой на грязную кастрюлю.

«И что мне делать с остатками взрывчатки?»

Но мое удивление быстро сменилось робкой надеждой: Джокер, похоже, собирался уходить. И оставить меня одну.

И он в самом деле направился к выходу, однако, уже будучи в дверях, резко обернулся. О, твою ж мать. Я попятилась назад и потянулась к ножу, но не успела: Джокер за несколько шагов пересек кухню и схватил меня за подбородок, нависая надо мной, словно коршун. Его цепкие пальцы до боли впились в кожу, и я поднялась на цыпочки, чтобы хоть как-то ослабить давление.

Джокер не отрывал от меня своих бездонных пожирающих глаз, его рот осклабился в хищном оскале. Я беспомощно захныкала.

— Прекрати париться, — посоветовал он. — Ты думаешь, это решит твои проблемы — но это не так.

— Я запомню, — процедила я, вслепую нашаривая позади себя рукоятку ножа. Но Джокер это заметил и свободной рукой пригвоздил мою руку к столу, почти что раздробив фаланги пальцев.

— И не будь такой грубиянкой, — осуждающе добавил он, не обращая внимания на мои мучительные стоны. Мне ничего не осталось, кроме как зажмуриться и терпеть боль, однако через мгновение тяжесть с руки и подбородка исчезла, и я распахнула глаза, поймав взглядом удаляющуюся спину.

Как только Джокер исчез из виду, я мешком рухнула вниз, судорожно цепляясь за столешницу. Вот теперь я свободно дотянулась до ножа, и мне хотелось рассмеяться, насколько это было вовремя.

Я дождалась хлопка входной двери и облегченно вздохнула, позволив себе ненадолго расслабиться и забыть о проблемах, поджидающих меня впереди. Мои волосы, одежда, да и сама эта комната пропахла бензином, который никогда отсюда не выветрится, мне нужно было как-то избавиться от оставшейся взрывчатки, не привлекая полицию, но самое, самое главное...

Мне нужно было найти, куда Джокер спрятал бомбы.

I keep the wolf from the door, but he calls me up—

Calls me on the phone, tells me all the ways he's gonna mess me up…

- Radiohead, A Wolf at the Door (It Girl. Rag Doll) (x)

Только после пяти минут, проведенных в безуспешном поиске подозрительных предметов, до меня дошло, что это было бессмысленно.

Мною правили страх и слепая нужда сделать хоть что-то, напомнить себе, что я все еще была жива и относительно невредима. Но когда я закончила осматривать последний кухонный шкафчик и остановилась, паззл в голове начал складываться.

Прежде всего, Джокер не уставал повторять, что не собирается убивать меня (пока — и он всегда это подчеркивал — он не собирается убивать меня пока). Конечно, в любой момент он может решить, что устал от этой игры и что пора положить ей конец, но вряд ли таков его план. Ведь подготовка взрывов требует планирования, требует времени и расчёта. Так что, скорее всего, никаких бомб в моей квартире не было.

А вот напалма — полно, и я не имела ни малейшего понятия, что с ним делать.

На меня снова накатил прилив паники, моего нового лучшего друга. Что мне делать? Скоро вернутся полицейские. Если они заподозрят что-то неладное и поднимутся сюда, то увидят это. Как мне доказать, что я не имею никакого отношения к этому дерьму, если никто видел Джокера ни в моем доме, ни возле него? Я уже была под подозрением. Теперь я просто попаду в тюрьму.

И тут в голову ударила головокружительная, пьянящая мысль: уехать. Только бегство поможет вернуть мне хоть толику контроля над своей жизнью.

Я задумчиво уставилась в окно, на унылую кирпичную стену соседнего дома. Этот город — охотничьи угодья Джокера, здесь всем заправляет его безумие. Только покинув его, я смогу остаться в живых.

Что меня здесь держит, ради чего стоило бы рисковать жизнью? Стипендия, квартира? К черту все. К черту эту квартиру, стипендию, к черту полицию и к черту Джокера.

Приняв решение, я бросилась по темной квартире в ванную, достала аптечку из тумбочки под раковиной и бесцеремонно вывалила содержимое на пол. Какой смысл в аккуратности, если меня все равно скоро здесь не будет? К чему впустую тратить драгоценные минуты?

В комплекте нашлись хирургические ножницы, рулон марли и медицинский лейкопластырь. Из бинта я соорудила повязку и закрепила ее на ключице. Хотя порез казался неглубоким, он все еще кровоточил. Времени на обработку не было. Сейчас главной задачей было убраться отсюда как можно скорее, прежде чем полиция или Джокер догадаются о моих намерениях и поспешат мне помешать.

В спальне я стянула с себя заляпанную в крови майку, изо всех сил стараясь игнорировать мурашки по коже. От мысли, что Джокер все еще здесь и только и ждет момента, чтобы напасть и провести еще парочку экспериментов, леденило душу...

Хватит, Эмма.

Не особенно заботясь о выборе одежды, я надела первую попавшуюся футболку с Отбросами и только потом заметила, что дизайн логотипа отличался от фирменного: привычный белый череп на черном фоне оказался перечеркнут жутким красным ртом. У кого-то наверху было интересное чувство юмора.

Но снимать футболку я не стала — не хотела давать власть плохим приметам. Хотя, с другой стороны, самоубийство в мои планы тоже не входило, а поэтому сверху я накинула черную толстовку с капюшоном. Уходя из квартиры, я взяла только ключи и кошелек. Все памятное все равно находилось в Небраске.

После удушающих паров бензина в помещении с наглухо закрытыми окнами холодный свежий воздух пьянил своей сладостью. Я не могла надышаться им, вприпрыжку спускаясь по лестнице, и казалось, что с каждым вдохом легкие избавляются от липкого налета бензина, его зловонного запаха и вкуса. Моя машина стояла там же, где я ее оставила, и выглядела абсолютно нормально, но я все равно невзначай осмотрелась по сторонам в поиске джокеровских клоунов или полицейских, прежде чем сесть за руль.

Но как только я взялась за ключ зажигания, в голову пришла жуткая мысль: а что, если Джокер установил бомбу под кузовом? Однако пальцы не слушались и, словно заколдованные, продолжали движение, и я в ужасе зажмурилась в ожидании взрыва.

Пауза. Ничего. Только мерно гудел оживший двигатель. Я приоткрыла один глаз — определенно, я все еще была жива. Но перед тем, как выехать с парковки, я еще раз пристально оглянулась — действительно ли никого нет поблизости? — и, наконец, отправилась домой, подальше от всего этого безумия.

Когда до выезда из города осталось совсем немного, в зеркале заднего вида заиграли сине-красные огни. Сердце пропустило удар, и на секунду меня охватила легкая паника, знакомая каждому водителю. Это было даже... приятно — испытать такое обычное, повседневное, нормальное чувство в противоположность первобытному ужасу, который повсюду следовал за Джокером по пятам, отравляя всё на своем пути (кроме самого Джокера. Вряд ли что-то могло действительно его напугать).

Я свернула на обочину и заглушила мотор. Мною овладело странное спокойствие, словно подсознательно я ожидала такой поворот событий. Или это было реакцией тела на постоянные скачки настроения: возможно, в правом полушарии моего мозга в конце концов сгорели все нейронные связи, и теперь он был выжжен, как и остальная часть меня.

Из машины вышел полицейский и направился в мою сторону. В нем было что-то смутно знакомое, но я не могла уловить, что. Мне хотелось высунуться из окна и разглядеть его получше, но я не стала, решив, что разумнее будет сидеть тихо и ждать. Спустя пару секунд в боковое окно постучали, и я опустила стекло. В лицо дунул ледяной ветер.

Полицейский наклонился, и я узнала его — это был молодой офицер, который неделю назад принес мне кофе в следственной комнате:

- Илай? — удивилась я.

Отчего-то у меня сложилось впечатление, что он работал в участке: отвечал на звонки, заполнял рапорты — в общем, занимался скучной бумажной работой, и именно поэтому — потому что ему было скучно — заинтересовался очередной подозреваемой. Но нет, он стоял прямо передо мной, и участка поблизости не было.

Илай едва заметно кивнул в знак приветствия и скептически поднял брови:

- Куда-то спешите, Эмма?

- На учебу, — инстинктивно соврала я.

- Учеба… на окраине города, в Палисаде?

- Я занимаюсь с одногруппницей, она не может приехать в центр.

- М-м, — протянул он и поморщил нос. — От вас пахнет бензином.

- Я… только что заправилась и пролила немного на ботинки.

Его взгляд метнулся к приборной панели, и мои руки дернулись в попытке прикрыть дисплей, но было поздно: Илай уже увидел, что бак был полон лишь на четверть.

- И что, не заправились даже до половины?

- Цены просто сумасшедшие, — пролепетала я. — Мне нужно всего ничего, чтобы добраться до…

- Эмма, — мягко прервал Илай, и эта доброта застала меня врасплох. Будь его тон резким или даже обвинительным, было бы гораздо проще убедительно соврать, но выражение сочувствия — подлинного сочувствия, а не того жуткого фарса, которым любит забавляться Джокер со своими жертвами, — выбило меня из колеи. Слова застряли в горле, и я замолкла, дабы еще сильнее не выдать себя срывающимся голосом.

- Эмма, — повторил Илай. — Что происходит?

И внезапно та пародия на самоконтроль, которая толкала меня вперед с тех пор, как Джокер вышел из моей квартиры, рассыпалась в прах. Я вывалила Илаю все, что со мной случилось, все, начиная с буквы «М» на холодильнике и заканчивая маленьким экспериментом. Я будто бы наблюдала за собой со стороны, видела, как шевелились мои губы, слышала каждое слово, но была не здесь.

Илай выглядел потрясенным и пытался вставить пару фраз, но меня было не остановить; я говорила, говорила и говорила. Когда мой рассказ подошел к концу, челюсти Илая были решительно сжаты.

Наступила тишина. Я мелко дрожала в уже промерзшем салоне. Затем Илай кивнул:

- Хорошо. Покажи мне.

- По-показать?

- Я хочу провести быстрый осмотр твоей квартиры, чтобы подтвердить историю, — это стандартная процедура, как ты знаешь, — и, если все сойдется, выбить для тебя круглосуточную охрану.

Я моргнула:

- Так ты… веришь мне?

- Да, верю, но это не главное. Ты не должна бороться с Джокером в одиночку. Одной тебе не справится. Если ты будешь одна, он найдет тебя в два счета. Но с полицией Готэма за спиной…

Я отрешенно уставилась на руль. Наверно, я настолько свыклась с тем, что моя жизнь превратилась в один непрекращающийся кошмар, что чье-то желание помочь повергло меня в шок. К счастью, Илаю, по всей видимости, не требовались внешние доказательства признательности. Он прихлопнул по двери и кивнул на дорогу:

- Езжай. Я буду впереди. Просто следи, чтобы никто не влез между нами. Ничего не бойся, всё будет в порядке.

Я с готовностью кивнула и положила руки на руль, рефлекторно сжимая и разжимая пальцы. Илай задержал взгляд на несколько лишних секунд и затем вернулся к своему авто. Загорелись фары, завопили сирены, и он выехал на трассу, повернув в противоположную сторону, обратно в город. Я завела двигатель и последовала за ним.

Передвижение по Готэму не так утомительно, когда у тебя есть полицейский эскорт. Без нужды беспокоиться о светофорах и других автомобилях мы прибыли к моему дому уже через десять минут. Там стояла еще одна полицейская машина — должно быть, подмога. Мне стало немного легче. Илай все время держался рядом, положив руку мне между лопаток, а я была настолько благодарна за свалившегося с неба союзника, что и не думала притворяться, будто мне не нужна эта помощь. Я устала бороться одна.

Мы медленно поднялись по лестнице в компании еще одного полицейского. Казалось, ступени были нескончаемы. Но когда я дернула ручку двери своей квартиры, стало понятно, что что-то не так: она была заперта.

- Илай, — тихо сказала я.

- Да?

- Я не закрывала дверь перед уходом.

- Что?

- Я не закрывала дверь. Кто-то… — мой голос дрогнул. — Мне кажется... кто-то сейчас внутри.

После секунды замешательства на лице Илая отразилось понимание. Он тронул меня за плечо, жестом показывая, чтобы я отошла назад, и вытащил из кобуры пистолет.

- Родригез, — окликнул он напарника, — вперед. Эмма, у тебя есть ключи?

- Я... да.

Я достала связку ключей из сумки. Держа оружие наготове, Илай вставил нужный в замок, осторожно провернул его и вошел внутрь. Родригез последовал за ним.

Я прижалась спиной к стене подъезда и напряженно вслушивалась в происходящее в квартире. Сердце неприятно стучало в ушах, и хотелось закрыться от всего, закрыть глаза и уши, чтобы не быть свидетелем кошмара, который вот-вот начнется, но я стояла неподвижно, не в силах пошевелиться. Я слушала и слушала… и слушала, но было… тихо. Ничего, кроме короткого «чисто!» после того, как полицейские обыскали квартиру и, по-видимому, не обнаружили злоумышленников.

Затем раздался натянутый голос Илая:

- Эмма? Зайди сюда, пожалуйста.

Это оно. Он там, они у него под прицелом. Вот как он собирается проверить мой «героизм». Боже, пожалуйста, только не сегодня, я просто не выдержу…

Но я не могла убежать. Деваться было некуда. Глубоко вздохнув, я собрала волю в кулак и зашла внутрь.

Первое, что я поняла, так это то, что в квартире было чертовски холодно. А второе — запах бензина если не исчез, то существенно выветрился. Все окна были открыты настежь.

Илай и Родригез стояли на кухне. Здесь все преобразилось: на столе не было ни огромной кастрюли, ни напалма; буква «М», которую Джокер нарисовал на холодильнике, тоже исчезла. Я в изумлении оглядывала комнату, не веря глазам.

- Здесь никого нет, Эмма, — мягко сказал Илай. — Никого и… ничего.

Нет, этого не может быть. Внезапно меня осенила чудовищная догадка, какую игру мог вести Джокер. Стараясь сохранять спокойствие и не дать голосу сорваться на истерический визг, я произнесла:

- Он был здесь, Илай. Он был прямо здесь. Разве ты не чувствуешь запах бензина? Ты не нашел следы крови? Не знаю, пролилась ли она на пол, но…

Илай резко прервал меня, кашлянув в кулак.

- Слушай, дружище, можешь подождать снаружи? — обратился он к напарнику. — Попробуй опросить соседей: кто-то мог видеть или слышать что-то подозрительное. Я быстро, это не займет много времени.

Родригез утвердительно кивнул и вышел из комнаты. Я молчала. Мое тело словно оцепенело. Наверно, по моему выражению лица можно было предположить, что я не далека от нервного срыва, потому что Илай стоял молча, не решаясь заговорить первым. Наконец я всхлипнула:

- Он был здесь. Он точно был здесь.

- Эмма, — ответил Илай; его сочувственный тон, который подкупил меня ранее, теперь действовал на нервы. — Дверь была заперта. Нет никаких следов взлома. Нет ни бомбы, ни надписей на холодильнике, и нет никаких следов его присутствия. Возможно, ты просто... На тебя многое свалилось за последний месяц. Галлюцинации и кошмары наяву — естественная реакция на такой сильный стресс. Я удивлен, что они не начались раньше...

- Это не было кошмаром! — завопила я, окончательно проиграв битву за самоконтроль. Я дернула вниз замок толстовки, отодрала повязку и обнажила свежий порез на ключице. — Вот это — это мне тоже приснилось? Мне привиделось?

Илай посмотрел на рану, но затем его взгляд опустился ниже, к глупому логотипу на футболке. Он медленно поднял руки вверх, словно пытался разговаривать с сумасшедшей:

- Эмма, я просто хочу, чтобы ты подумала, просто подумала, что, возможно… его здесь никогда не было.

Ярость все еще клокотала внутри меня, но теперь вместо огня по телу разлился холод. Я многозначительно посмотрела на Илая, будто пытаясь силой мысли убедить его в своей правоте, но затем все же отпустила ворот футболки.

- И что ты хочешь сказать? Что я сделала это с собой?

- Я поговорю кое с кем, — плавно ушел Илай от ответа. — Постараюсь организовать прием у…у психиатра. И, возможно, мне все же удастся выбить для тебя охра…

- Ой, не утруждайся, — бросила я. — Мы оба знаем, что ты не можешь действительно меня защитить.

После эмоциональных качелей силы резко исчезли, и я медленно сползла на пол, прислонившись спиной к кухонной тумбе.

- Если он хочет поиграть со мной, то его не остановит и все управление полиции.

Илай скорбно заламывал руки. Вид у него был абсолютно несчастный.

- Если хочешь, я отвезу тебя в участок… — начал было он, но я кинула на него раздраженный взгляд, и он запнулся на полуслове. — То есть, если тебе комфортнее дома, то… я просто попрошу соседей проявить бдительность. Но… Ты не можешь уехать из города. Это будет… безрассудно.

- Пожалуйста, хватит, — прервала я. Мой голос звучал тускло и безжизненно, даже слышать его было немного пугающе. — Я не собираюсь убегать — далеко убежать все равно не выйдет. И кончать жизнь самоубийством тоже не собираюсь. Иначе, — я внезапно хихикнула, — это лишит все происходящее смысла, не так ли?

Мои слова не убедили Илая, но, по-видимому, желание оказаться от меня подальше было настолько велико, что ему подходила любая отговорка. Мне было все равно. Это я хотела, чтобы он поскорее исчез. Облегчение от обретения союзника испарилось. В моей ситуации союзники были абсолютно бесполезны.

- Иди, Илай, — устало сказала я. — Я просто… просто хочу лечь спать.

- Хорошо, — ответил он. — Я позвоню завтра, ладно? Я хочу поговорить кое с кем.

- Да-да, — согласилась я. Илаю было явно не по себе. Он неуверенно потоптался на месте, но в конце концов кивнул и ушел.

Тихо захлопнулась дверь. Нужно было встать и запереть ее на замок, закрыть окна, но у меня не было сил. Я просто не могла найти причин, зачем, ведь это не даст ни безопасности, ни душевного покоя. Вместо этого я сидела на полу, пока комната не потонула в сумерках.

Затем я решила, что единственное, что мне сейчас поможет, — напиться вдрызг.

Я никогда особо не баловалась алкоголем — и вообще чем-то, что считается «отрывом», — но пока все мои попытки выпутаться из сложившейся ситуации не увенчались успехом (а наоборот, только запутывали все сильнее). И раз у меня не было возможности физически покинуть этот город с его местным воплощением Дьявола, я могла хотя бы помочь своему бедному разуму забыться, пусть и на одну ночь. Да и кого я хотела обмануть, воображая, будто трезвое состояние когда-то давало мне преимущество? Если Джокер захочет меня убить, он добьется своего независимо от степени моего опьянения. Поэтому почему нет?

Когда после визита Джокера я обыскивала кухню, то обнаружила одну большую бутылку джина и несколько маленьких с тоником, оставшиеся от парня, с которым я встречалась, когда только приехала в Готэм. Я с усилием поднялась, разминая затекшие от неудобной позиции конечности, и отправилась за ними. Забавно, но мне даже не нравился джин — я просто не хотела выходить из дома. Так что пока сойдет и он.

У меня не было лайма, чтобы приготовить настоящий коктейль, но был лаймовый сок, который я время от времени добавляла в питьевую воду для разнообразия. Я смешала напиток, добавив больше джина, чем положено, и залпом выпила. От острого запаха и горечи на языке сводило скулы — я привыкла к более слабым, сладким напиткам, но в моих обстоятельствах…

Интересно, как крепкий алкоголь действует на мозг: пара глотков — и кажется, что все вокруг замедляется, оставляя тебя один на один со своими мыслями. Я невольно принялась анализировать произошедшее, чтобы собрать все кусочки в один паззл. Джокер, должно быть, вернулся в квартиру сразу после того, как я уехала (или подослал кого-то вместо себя). Он наверняка знал, что полицейские не дадут мне далеко уйти и потребуют доказательств моих слов. Так что лишив меня улик, он… скомпрометировал меня, изолировал ото всех, кто мог бы мне помочь. Это было наказанием за сопротивление. Его люди стерли надпись с холодильника, избавились от явных улик, открыли окна и заперли дв…

Стоп. Если дверь была заперта, но квартира — пуста, то на замок ее закрыли снаружи. Когда ранее я зашла домой и обнаружила Джокера на кухне, дверь была уже открыта, без каких-либо следов взлома. И если сложить эти два факта, то получается, что, скорее всего, у Джокера были ключи, ключи от моей квартиры.

Я прикрыла глаза. Если догадка была верна, то это не сулило ничего хорошего, но сейчас, под действием алкоголя, я не придавала этому должного значения, пребывая в воздушной полудреме. Я одобрительно кивнула полупустому бокалу, как бы говоря — молодец, справился, — схватила бутылку с оставшимся джином и направилась в спальню.

Я плюхнулась спиной на кровать, и часть жидкости выплеснулась из стакана. Растрачивать хороший алкоголь, чтобы полить им своим простыни, не хотелось, поэтому я приложилась к бутылке. Изменения не заставили себя долго ждать. Из шеи и плеч ушло многодневное напряжение, по телу разлилось приятное тепло, холод отступил. Стало очень… хорошо.

Ну, почти, если бы не это противное пиканье.

А что это, собственно, такое?

Мои глаза, убаюканные горячей волной, поднимавшейся из откуда-то из живота, резко распахнулись. Что, если Джокер оставил здесь… что-то, что я смогу предъявить полиции и доказать, что была права?

- Не то чтобы это помогло, — проворчала я и неуклюже свалилась с кровати, приземлившись на четвереньки. Писк стал громче. Я легла плашмя, чтобы стать еще ниже, и заглянула под кровать.

Там, в темноте, ярко светилось и издавало короткие пронзительные трели какое-то электронное устройство. Я без раздумий схватила его. Это оказалась старая маленькая Нокиа — кирпич, как все её называли. Сквозь алкогольный туман я подумала, что именно такими телефонами, должно быть, пользуются наркоторговцы, иначе кто еще будет покупать эту древность?

На экране горела надпись: «скрытый номер». Я с опаской нажала «принять»:

- Алло?

- Ал-ло-о, Эм, — пропел скрипучий, мгновенно узнаваемый голос.

Хоть опьянение и не убивает страх полностью, оно делает его вялым, заторможенным. Инстинкты внутри меня вопили, чтобы я немедленно выбросила телефон в окно, но мое тело отказывалось сотрудничать. Воспользовавшись промедлением, Джокер продолжил:

- А знаешь, я не был уверен, что ты поднимешь трубку.

- Гугл говорит, что однажды ты соорудил бомбу из сотового телефона, — бездумно сообщила я.

— Правда? — хихикнул он. Я словно наяву чувствовала, как вибрации его гортани проходят сквозь меня, вызывая неприятную дрожь. Теперь тепло от алкоголя скорее душило, чем согревало. — Тогда я, м-м-м, даже больше поражен, что эта беседа состоялась.

- Только сейчас вспомнила об этом, — сказала я. — А кстати… почему мы разговариваем?

Ох, черт, оказывается, что я способна нести все, что приходит в голову, не только в состоянии стресса, но и будучи пьяной тоже. Изменилось бы что-нибудь, если бы я с самого начала следила за своим языком? Привлекла бы я тогда его злоебучее внимание?

Скорее всего — нет, и была бы мертва.

Джокер ничего не ответил, только напевал что-то нечленораздельное. Звук в динамике странно потрескивал, словно на том конце провода были проблемы со связью или абонент постоянно перемещался, однако помимо этого не было слышно ни тяжелого дыхания, ни одышки.

- О, я просто хотел убедиться, что ты все еще в городе, знаешь. Но я не хотел наносить повторный визит, это испортило бы все впечатление от первого… А ведь у нас так много работы, Эм, очень много. И, м-м, еще я волновался. Слышал, ты немного прогулялась днем.

Я фыркнула и тут же замерла. Джокер молчал — то ли угрожающе, то ли заинтересованно, но мне не хотелось испытывать судьбу. Хотя его и не было рядом, вкрадчивый голос создавал весьма убедительную иллюзию присутствия, отчего неуловимое ощущение угрозы, витавшее в воздухе, только усиливалось. Я поспешила исправиться:

- Я… да. Но полиция не пустила меня далеко.

- Что ж, ты попыталась, — вздохнул Джокер в притворном сочувствии, — и это главное.

Может, виной всему алкоголь, может, потеря контроля над собственной жизнью, а может, и тот факт, что самый известный террорист страны сейчас саркастически надо мной подтрунивал, а я в это время лежала на полу собственной спальни, — но я засмеялась. Это действительно было смешно.

Джокер удовлетворенно воскликнул:

- Вот оно! Я уж начал было сомневаться, способна ли ты смеяться вообще, Эм. Ну, что я всегда говорил?

- Эм, — засомневалась я, поднявшись на кровать поближе к незаконченной бутылке, — перестать париться?

- И-и-именно, — пропел он; в его голосе чувствовалось пугающее ликование. — Не ожидал, что ты запомнишь.

К этому времени шок, который я испытала, когда голос Джокера раздался прямо в ухе, уже прошел. Не то чтобы я полностью расслабилась, — ведь о том, чтобы повесить трубку, когда Джокер очевидно желал со мной поговорить, не могло быть и речи, — однако слышать его было гораздо приятнее, чем видеть.

Алкоголь здорово в этом помог. Кстати говоря…

Я потянулась за стаканом и плеснула туда немного джина, стараясь не пролить ни капли. И затем (тоном, о котором я наверняка буду жалеть всю свою недолгую оставшуюся жизнь) спросила:

- Итак, чем я обязана такому удовольствию? Что будем делать? Болтать о мальчиках всю ночь напролет?

Звук, который Джокер издал в ответ, заставил меня подпрыгнуть на месте: угрожающий, свирепый… почти звериный. Он был настолько пронзительным и настолько внезапным, что я даже не успела понять, что произошло. Если это был способ привлечь мое внимание, то он сработал. Я застыла с приросшим к уху телефоном и забытым стаканом в руке в ожидании неминуемого взрыва.

Но Джокер продолжил абсолютно ровным тоном, будто ничего не произошло:

- Уже дважды за день, Эм. Должен сказать, ты сли-и-ишком много на себя берешь. Хочешь знать, что случится после третьего раза?

Я испуганно молчала. Молчал и Джокер, потому как прекрасно знал, что мне страшно, знал, что чем дольше он выдерживал паузу, тем хуже мне становилось. На долгие секунды между нами повисла липкая тишина, прерываемая лишь странным потрескиванием в трубке, пока наконец Джокер не произнес:

- Что ж… не думаю. А теперь можешь выпить.

Я посмотрела на стакан в руке. Такое точное наблюдение могло бы быть всего лишь удачной догадкой, поразительным чутьем, но у меня не осталось никаких иллюзий. Нет, всё, начиная с ключей и заканчивая тем, что полиция ни разу не смогла помешать Джокеру в его безумных планах, — всё говорило о том, что Джокер наблюдал за мной прямо сейчас, в этот самый момент. Может, он был поблизости, а может, установил в квартире скрытую камеру. Или оба варианта сразу. Меня передернуло. Но поделать с этим ничего было нельзя, поэтому я покорно поднесла стакан к губам и залпом его выпила.

- Умница, — проурчал Джокер. В горле обожгло огнем, и я закашлялась, одновременно пытаясь сдержать рвотный позыв. Я не стала отвечать: кто знает, что я могу ляпнуть и что он за это со мной сделает.

Конечно, я прекрасно понимала, что пытаться подстроиться под поведение психа — это невероятно тупая затея, но в данный момент страх перед ним перевешивал всё остальное; даже то, что меня может переклинить, и я навсегда останусь в состоянии Стокгольмского синдрома. Я не хотела закончить свое существование, оправдывая своего мучителя, цепляться за него вместо того, чтобы сбежать, но глядя в лицо реальной угрозе — Джокеру, — я забывала о всех принципах. Мною правил инстинкт, и этот инстинкт говорил мне, что я должна подыгрывать. Если Джокер скажет «извинись», я скажу только «мне жаль».

- Итак, Эм, — вернулся к деловитой беседе Джокер, — не могу не заметить: большинство людей в твоем, м-м, положении… сейчас бы пришпорили коня и понеслись во всю прыть за помощью. Но ты — ты никому не пишешь, не звонишь, не пытаешься подать весточку домой. Почему, Эм?

Я рассмеялась, да так, что из глаз выступили слёзы.

- Ты серьезно хочешь обсудить мою личную жизнь?

- Не-е-ет, — честно ответил он, — не совсем. Но раз тебе требуется несколько минут, чтобы набраться смелости и задать вопрос, который очевидно крутится у тебя на языке, то почему нет?

Я пыталась быстро сообразить, что ответить, чтобы случайно не выдать важную информацию о себе, но моё молчание Джокера только раззадорило.

- О-о, а у тебя вообще есть дом? Или наша малютка Эм — сирота?

Мои губы скривились в улыбке, но вовсе не в счастливой:

- Все как у Диккенса, правда? У меня нет ни близких, ни друзей; я совсем одна в этом большом опасном городе. И, конечно же, именно на мне ты и решил зациклиться, — начала было я, но тут же оборвала себя на полуслове. Джокеру может не понравиться этот термин — «зацикливаться». Но он, кажется, даже не заметил, а только сочувственно поддакивал в своей излюбленной насмешливой манере. Я поспешно продолжила, чтобы не дать ему времени осознать сказанное:

- Они… они умерли, когда мне было десять. Разбились в авиакатастрофе. Я жила с двоюродной бабушкой.

- А-а-ах, — довольно протянул Джокер. — А скажи-ка, Эм, когда они умирали, они тебя ненавидели?

- Нет, — нахмурилась я. Этот странный вопрос возбудил в голове подозрения. — Ты спрашиваешь, потому что… в смысле, почему ты спрашиваешь?

Джокер прищелкнул языком:

- Нет, нет, нет. Что я говорил тебе в нашу первую встречу? Ты запомнила?

- Я… — уже больше пяти недель прошло с того дня. Я пыталась выкинуть все мысли о случившемся из головы, но с каждой новой встречей с Джокером воспоминания, казалось, обрушивались на меня с новой силой, до мельчайших деталей. — Ты говоришь о кривой?

- Именно. А что ещё я сказал?

- Что… любое твое объяснение будет неправдой.

- Ну вот, видишь? Ты слушаешь, но просто не задумываешься.

Разговаривать про семью больше не хотелось, хотя я и могла спросить Джокера про него самого. Неизвестно, сколько любопытных взглядов, бестактных намёков и примитивных вопросов приходилось игнорировать ему каждый день. Может, их было и не особо много, — ведь даже самый тупой прихвостень наверняка уже уяснил, что спрашивать босса о его детстве — плохая, плохая идея, но эти вопросы все равно наверняка раздражали. А я не хочу раздражать Джокера.

На другом конце провода послышался вдох и медленный, свистящий выдох. Дыхание. Именно звук дыхания заставил меня осознать одну простую мысль: несмотря на всю свою театральщину, на всю мистерию, Джокер был человеком. Это не делало его менее опасным, однако это понимание дало мне храбрости задать вопрос, который давно не давал мне покоя и который Джокер только что предсказал.

Я открыла рот, и он, словно читая мои мысли, встрепенулся:

- Да?

- Тот вопрос.

- О-о, да. Тот вопрос.

- Я готова спросить.

- Подожди минутку.

Я фыркнула. На другом конце провода треск усилился в безумном крещендо, а затем стих. Наступила странная чужеродная тишина. В ухе снова раздался голос Джокера:

- Хорошо, Эм. Жги.

Я глубоко вздохнула и затем выпалила:

- Когда ты убьешь меня?

В ответ Джокер захихикал писклявым «хм-хм-хм-хм».

- Что ж, это так сразу сложно сказать. Когда удобно тебе?

- Я не…

- Ты знаешь, мой график крайне загружен, но я смогу выкроить пару часиков для тебя. Так что? На следующей неделе? Завтра? Сейчас?

Я не могла вымолвить ни слова. Джокер продолжил уже совсем другим тоном:

- Можно и сегодня. Я мог бы подъехать в твои апартаменты и убить тебя во сне — или раньше, если тебе хочется именно этого.

- Я не хочу умирать, — непроизвольно вырвалось у меня.

Прозвучало это так жалко… Но, наверно, так оно и было.

Жалкий скулеж жалкой маленькой девочки.

Но Джокер не засмеялся:

- Уверена? Потому что, кажется, в наши дни люди этого просто… жаждут. Смерть — это новый тренд… Ха-ха! Новый черный.

- Это что, воссоздание «Пилы» в реальности? — поинтересовалась я, стараясь звучать как можно более вежливо. Подрагивающий от страха голос мне в этом помог. — Хочешь, чтобы я доказала, что достойна жить?

- Ох, да ладно тебе, Эм. Никто не достоин жить, — непринужденно отметил Джокер, пропустив отсылку мимо ушей.

- И даже ты? — ляпнула я.

- Мы снова подошли к теме объяснений, Эм? Просто, м-м, понимаешь, мне уже пора.

- Нет. Я просто… просто пытаюсь понять.

- Вот тебе совет — не надо.

Я кивнула, забыв, что разговариваю по телефону. Но Джокер, почти наверняка наблюдавший за мной, довольно причмокнул губами:

- Л-ладненько. Пора бежать, Эм, но ты должна выпить и отдохнуть. Тебе это пригодится.

- Поч-почему? — спросила я, но вызов уже был сброшен.

После встречи с Джокером всегда наступает что-то вроде шока, душевной контузии, к которой сложно привыкнуть. Я невольно посмотрела в окно. Интересно, где он был сейчас? Был ли он рядом? Мне захотелось встать и закрыть это окно, закрыть все окна и задернуть шторы. Но мне было страшно, что он воспримет это как вызов — ха-ха, не можешь больше меня видеть, — и решит ответить. Лучше оставить все так, как есть.

- Ну что ж, — подумала я, вновь потянувшись к бутылке джина. — Есть и другие способы согреться.