До 16 и старше (джен)

На противоположной стене коридора, как раз на уровне Бориных глаз, темнело пятно от отвалившейся штукатурки, оно было очень заметно на светло-желтом фоне и постоянно притягивало взгляд. Справа от пятна тускло блестела металлическая ручка на белой двери кабинета… На саму дверь он старался не смотреть. Особенно на табличку наверху — страшно было уже от одного написанного на ней слова. «Процедурная».

Поликлинику и врачей в целом Боря не любил, но вынужденно мирился с необходимостью иметь с ними дело. Болел он редко, но бывать здесь все же приходилось — мама часто повторяла, что «в Ленинграде такой климат, что не болеть невозможно». Иногда это дело было даже приятным — когда уже выздоравливаешь, но еще немного кашляешь, и Светлана Никитична, участковый детский врач, хитро поглядывая в его сторону, говорит маме «ну еще до пятницы посидите дома». Получаются внезапные каникулы, не надо сидеть на скучных уроках… Плохо только, что погулять нельзя!

Но конкретно этот коридор и этот кабинет Боря ненавидел. Бывал тут, правда, не часто, но и одного раза хватило бы, чтоб не взлюбить эту дверь с ужасной табличкой, этот пол с черными ромбиками и коричневые кожаные скамейки, на которых надо было сидеть… в ожидании. За это самое ожидание и ненавидел.

Мама рассказывала, что, когда он был маленьким, она с ним приходила тоже сюда — тоже делали прививки или уколы. Он того времени не помнил, помнил себя уже постарше. И сколько себя помнил, столько все время боялся уколов. Любых — и когда кололи что-то, и когда кровь брали. Мама все время его успокаивала, что это не так больно, как ему кажется, и что нужно потерпеть всего чуть-чуть, мол, быстро уколят, и потом уже больно не будет. Но боялся Боря не боли — она действительно была не такой уж страшной: больно, конечно, и боязно оттого, но перетерпеть можно. Боялся Боря шприцов и самого момента укола. Мама рассказывала, что маленьким он начинал плакать, как только видел тетю-доктора со шприцом. Теперь он уже большой, но страшно все равно.

Обычно в поликлинике много детей и в очереди к врачам они играют друг с другом, бегают по коридору, Боря из этого возраста уже вырос, но в очереди к Светлане Никитичне сидеть бывало скучно, и он наблюдал за играющей малышней рядом. Здесь же в коридоре вообще никого не было, кроме них с мамой и женщины с совсем маленьким ребеночком, завернутым в одеяльце — Боря ему завидовал, что тот еще ничего не понимает и не знает, что надо бояться.

Сидели они здесь уже минут десять, потому что им очень повезло прийти как раз, когда началось то, что называлось сложным словом «кварцевание». Что это такое, мама объяснила в прошлый раз, когда они здесь были и Боря прочитал это слово на листе, прикрепленном к двери. Им бы еще тогда запомнить этот график кварцевания, чтобы знать, когда приходить не надо, но разве его запомнишь, да и не до того Боре тогда было!.. А теперь еще лишних десять минут нужно сидеть здесь, а могли бы уже уйти!..

— Ой, как же долго!.. — проворчала женщина с малышом на руках, обращаясь к Бориной маме.

— Да, не повезло нам, — согласилась мама. — Хорошо еще, что ваш спит.

— Ой, не говорите!.. Сейчас будить придется, так не хочется… потом еще успокаивать…

Боря вполуха прислушивался к их разговору. Он не очень любил бывать с мамой в каких-то общественных местах, потому что она становилась не совсем такой, как дома. Дома она была всегда веселой и они часто над чем-нибудь смеялись, а когда куда-то выходили, становилась строгой, собранной и серьезной.

Впрочем, сейчас он и вовсе предпочел бы, чтобы мамы рядом не было — она знала, что ему страшно и старалась отвлечь какими-то разговорами, а Борю это раздражало, потому что отвлечься у него никак не получалось и только было совестно, что мама с ним возиться, как с маленьким.

Он и так сам себя укорял, что ему страшно, будто он ребенок. А он уже вовсе и не маленький, он пионер! Мужчина вообще не должен ничего бояться!.. А тут еще и мелочь какая-то — подумаешь, укол… Ребята в классе, если бы узнали, как ему на самом деле каждый раз страшно, давно бы засмеяли!..

— Борь, точно ничего страшного, что ты урок пропустишь? — спросила тихо мама. Наверно, боялась разбудить малыша.

— Точно, — буркнул Боря, уткнувшись носом в свои коленки и сосредоточенно рассматривая трещинки на полу.

«Страшное» было, но не в том смысле, в котором спрашивает мама. Она боится, что он пропустит что-то вроде контрольной или не узнает что-то важное. А ему на самом деле очень обидно, что он сейчас не на уроке! Сегодня на «Природоведении» должны проходить тему про глобус, Наталья Егоровна даже обещала сводить их в кабинет географии, если он будет свободен, — там находится большой глобус, такой большой, что его даже не поставить на стол, и он стоит прямо на полу. А обиднее всего, что Наталья Егоровна будет показывать, где какие материки и океаны, где Ленинград и Москва, а где Волга — самая большая река в Советском Союзе. Боря все это знал — особенно про моря и океаны — и очень хотел этим похвастаться!

Он и на прошлой неделе на уроке про карты и план местности сидел ужасно гордый и то и дело порывался что-то сказать — его распирало от гордости, что он все это давно уже знает. Отец еще год назад показал ему большую карту мира, рассказал про материки и океаны, объяснил, что такое масштаб, и научил, как надо понимать, что изображено, — это называется «читать карту».

И вот сейчас Наталья Егоровна рассказывает ребятам о глобусе, а он… он здесь. Боря от души вздохнул, выпрямился, потому что согнувшись сидеть надоело — странно, что мама не делала замечаний «сядь ровно!» — и покосился в ее сторону. Она смотрела прямо перед собой, вроде о чем-то задумавшись, затем подняла руку, отогнула рукав кофты и посмотрела на часы.

— Еще восемь минут…

— Это если вовремя откроют, — отозвалась женщина и мама согласно кивнула.

Боря сначала подумал, что лучше бы вовремя, чтоб побыстрее все прошло, побыстрее уйти и не сидеть в этом ужасном месте. Потом, что лучше пусть опоздают — не так скоро придет время идти туда.

О классе напоминал и плакат на стене, на который он то и дело натыкался взглядом. Там был нарисован радостно улыбающийся мальчик, заходящий в медкабинет, а рядом переживающие товарищи. И надпись: «Я уколов не боюсь, если надо уколюсь!» У них в классе было, казалось Боре, наоборот — никто не боялся, только некоторые из девчонок встревоженно перешептывались под дверьми медкабинета, когда им делали прививки. Может, все так же изображали, что им не страшно, как он сам? А на самом деле боялись?..

И, конечно же, на мальчике на плакате был нарисован пионерский галстук — он пионер и он ничего не боится. Боря заправил выбившиеся из-под пиджака концы галстука и вдруг подумал, что было бы неплохо вовсе его снять — чтоб не позорить звание пионера!.. Но тут же подумал, что Митя, их вожатый, осудил бы такой поступок и сказал бы, что это малодушно и недостойно пионера. Как будто бояться достойно!.. Но наверно лучше просто бояться, чем бояться и трусливо снять с себя галстук. Честнее. Ведь нельзя же на время перестать быть пионером!.. Ты или пионер или нет. Но… очень бы хотелось…

…«Я уколов не боюсь…»…

В конце коридора послышался детский плач, Боря оторвался от разглядывания собственных ботинок — чтоб не видеть укоряющего плаката и пугающей белой двери — и посмотрел в ту сторону. По коридору шла бабушка и вела за руку плачущую маленькую девочку. Вернее сказать — тащила. Девочка, насколько хватало силенок, упиралась и идти не хотела. Глядя на нее Боре стало еще более стыдно. Ей-то можно бояться, она маленькая и вообще девчонка!

Бабушка девочки, правда, так не думала и, когда подошла и спросила, за кем они будут, усадила внучку на скамейку с упреками, чтобы та перестала плакать. Девочка продолжала заливаться слезами. Боря смотрел на раскрасневшееся личико, на огромные банты — ему было жаль ее.

Бабушка устало села рядом, порылась в сумке и достала игрушечного зайца. Протянула его внучке со словами «держи-ка своего Петьку!» Девочка схватила игрушку, но тут же размахнулась и бросила, продолжая плакать — «Петька» пролетел до противоположной стены и свалился на пол.

— Мариша, ну что ты делаешь!

Боря поднялся, подобрал зайца и, вернувшись, протянул его девочке.

— Ой, спасибо тебе, мальчик, — улыбнулась бабушка, взяла зайца и сунула обратно в сумку. Мариша на него не обратила внимания. — Смотри, какой мальчик молодец, — обратилась бабушка к внучке, — сидит спокойно, не плачет, не боится. А ты тут устроила… Ниагарский водопад.

Боря удивленно посмотрел на бабушку — надо будет потом спросить у папы или мамы, что это за водопад. «Ни-а-гарский», — повторил про себя Боря, чтобы лучше запомнить. Что такое водопад, он уже знал, и понял, что бабушка просто пошутила, хотя ему показалось странным шутить, если девочка еще маленькая, чтобы понять… А девочка на упреки бабушки заплакала еще больше. Та ее обняла, пытаясь успокоить.

— Смотри, там тетя с ребеночком маленьким. Ты так громко плачешь, что ребеночка разбудишь.

— Да ничего страшного, нам просыпаться надо уже, — ответила женщина, тоже с сочувствием глядя на девочку.

…«Я уколов не боюсь…»…

Слова бабушки о том, что он «сидит спокойно и не боится», напомнили Боре вчерашний поход с мамой в гости к ее подруге. Вообще, поездки к тете Нине Боря любил — за сами поездки, потому что ехать надо было на трамвае, который проезжал недалеко от крейсера Авроры, и был шанс, что маму удастся уговорить выйти и сходить к Авроре. Еще тетя Нина пекла очень вкусные пирожки и всегда говорила, что испекла их специально к его, Бориному, приезду. В остальном же ему в гостях было скучно. Дочка тети Нины Олечка была еще очень маленькой. Сейчас ей пять и Боре пришлось почти весь вечер провозиться с малышкой.

Особо против он не был, это было не так сложно, но все-таки временами скучно — тем более стало скучно, когда Олечка с воодушевлением принесла почти всех своих кукол. Боря с тоской смотрел, как она рассаживает их на диване, скинув оттуда карточки детского лото и мешочек с фишками, которые заменяли в нем «взрослые» бочонки. Искать мишек да лисят на картинках было куда менее интересно, чем «топорики», «стульчики» и «барабанные палочки» во «взрослом» лото, но все же это была какая-никакая игра. А перспектива играть в «дочки-матери», да еще с куклами (хотя еще неизвестно, что хуже! быть «дочкой» Боре не хотелось категорически!) — это уже слишком!.. Но и возражать он не решился — часто говорил маме, что хочет братика или сестренку, так что пришлось терпеть и показывать маме, каким заботливым старшим братом он может быть.

К счастью, от игры в куклы его спасла тетя Нина. Она предложила Олечке поиграть… в больницу. Ей как раз недавно подарили набор доктора, а тетя Нина, как она пояснила маме, сшила дочке настоящий белый халат. Олечка с радостным криком умчалась куда-то и вскоре вернулась действительно в белом халатике, криво надетой шапочке с красным крестом и сумкой, из которой она принялась вытаскивать и раскладывать на диване все свои медицинские богатства — стетоскоп, градусник, шприц, «молоточек», кружок, сквозь который лор смотрит… Боря радовался, что внимание девочки переключилось с него на кукол и инструменты, пока она с тем же воодушевлением не объявила, что все куклы заболели и всем надо ставить уколы. Неприятная тема задела, особенно, в свете предстоящего на следующий день похода в поликлинику!.. Какое-то время он молча и слегка настороженно наблюдал, как «доктор» задирает на всех куклах подряд платьица и примеривается шприцом — хорошо, хоть без иглы! — к пластмассовым кукольным попам. Куклы были разные, но во всех без исключения случаях шприц был значительно больше этой самой попы, и от переноса такой ситуации на реальность Боре совсем поплохело… Напуганное завтрашним походом в поликлинику воображение работало на полную катушку, так что и иглу соответствующего размера он представил тоже!..

От устрашающих картин отвлекла Олечка, до которой вдруг дошло, что рядом сидит еще один пациент — живой и настоящий, в отличие от всей компании кукол.

— Бо-о-оря! — радостно закричал «доктор» и подскочил к нему. — Ты тоже заболел! Давай тебе делать укол!

— Еще чего! — возмутился все еще мучимый страшными видениями завтрашнего дня Боря и на всякий случай отодвинулся на диване подальше. Двигаться было почти некуда, все свободное место занимали куклы. Почему-то Оля так и оставила их лежащими вниз головами и с задранными платьями. И впечатление они производили… удручающее. В свете завтрашнего дня особенно. — Не будем мы делать мне укол!

— Будем, будем! — довольно засмеялась Олечка и вскарабкалась коленками на диван. — Снимай штаны! — с восторгом и смехом воскликнула она и уставилась на него выжидающе, держа наготове пластмассовый шприц без иголки.

— Еще чего! — повторил Боря. Игрушечный шприц сам по себе, конечно, не пугал, но снимать штаны перед девчонкой он не собирался. — А ты знаешь, что только маленьким детям уколы в попу делают? А большим и взрослым делают в руку.

В подтверждение своих слов Боря принялся закатывать рукав рубашки — белой и нарядной, в которую его нарядила мама по случаю похода в гости. Олечка смотрела с недоверием.

— А у меня кровь брали из руки… — проговорила она, следя за его движениями, — …из пальчика!

Боря снисходительно усмехнулся и тоном умудренного жизнью взрослого дяди пояснил:

— И это тоже у маленьких только. А у взрослых кровь берут вот отсюда, — он показал на сгиб локтя.

— А уколы куда?

— А уколы вот сюда, — он ткнул пальцем в середину плеча. Завтра именно в это место будут делать укол. Настоящий.

— Ладно, — вздохнув, согласился «доктор», подполз на коленках ближе к пациенту и сделал укол. И шприц завтра будет настоящий. С иглой.

Борю передернуло и он принялся сосредоточенно расправлять закатанный рукав. И тихонько покосился в сторону стола… Тетя Нина что-то рассказывала, а мама… Мама ее слушала, но Боря не был уверен, что она ничего не заметила.

— А я боюсь уколов, — вдруг тихо признался «доктор» и поправил сползающую шапочку с красным крестом.

Боря посмотрел на Олечку, на ее шапочку, смешно съехавшую набок, и в роли заботливого старшего брата осторожно ее поправил. Из-под шапки выбивались пушистые светлые волосы, и он не знал, как бы ее поправить так, чтобы не сделать девочке больно.

— А ты боишься уколов?

Шапочка сидела теперь ровно. Он сделал вид, что еще немного ее поправляет — думал, что ответить. Врать не позволяла совесть, но признаваться не хотелось. Он же «старший брат»!

— Мальчики не должны бояться, — сказал он, снова покосившись в сторону стола. Кажется, мама не слышала.

Вот это самое почти вранье ему сейчас и вспомнилось, когда бабушка привела его в пример своей внучке. Да, он сидит и не плачет — еще чего не хватало! — но в эту белую дверь он не хочет заходить так же сильно, как и ее Маришка.

— Возьмешь Петьку с собой, ему тоже сделают укол и вам будет вдвоем не страшно, — продолжала успокаивать бабушка внучку. Заяц радостно держал в лапках морковку и «больным» не выглядел совершенно, но Боря неожиданно про себя улыбнулся. Его заинтересовало, как отреагирует на такое предложение девочка, но в этот момент в коридоре — теперь с другой стороны — послышались шаги…

Боря обернулся и про девочку забыл начисто. Шла врач, ее каблуки стучали по кафельному полу. Она издалека окинула взглядом всю их компанию, на ходу достала из кармана белого халата ключи и — ох, мама! — подойдя именно к этой двери, отперла ее и скрылась в кабинете.

Уже скоро!

Лучше бы это кварцевание продолжалось подольше!

Женщина с малышом была в очереди перед ними, поэтому она поднялась, готовясь зайти. У Бори отчаянно билось сердце и ему очень хотелось сбежать. Или чтобы врач сказала, что он еще не до конца выздоровел и поэтому прививку делать еще рано. И тогда можно будет отсюда уйти.

Когда эту прививку делали всему классу, Боря сидел дома с простудой. Их школьный врач тогда позвонила маме и сказала, что прививку им потом нужно будет сделать самим — когда он поправится и когда разрешит участковый врач. Выздоровел он уже давно, уже почти месяц прошел, а Светлана Никитична как раз сказала подождать месяц.

Лучше бы она сказала подождать два!

Дверь открылась, Боря вздрогнул. Врач выглянула, посмотрела на женщину, которая теперь стояла прямо у двери и кивнула ей:

— Заходите.

По звуку ее голоса Боря попытался определить — добрая она или… не совсем. По одному слову определить было сложно, но то, что она не улыбнулась, настораживало. От того, добрый врач или нет, зависело очень многое. Очень. Вот их врач в школе — добрая. Это не мешало Боре все равно ужасно бояться, но если бы она ругалась, было бы еще хуже. Да и даже добрая Татьяна Ивановна под конец длиннющей очереди их класса становилась раздраженной и куда менее внимательной к их переживаниям… Потому Боря всегда маялся выбором — с одной стороны, было выгоднее зайти в начале, с другой, еще нужно было себя заставить…

Женщина с малышом на руках зашла, дверь со стуком закрылась. Когда она откроется в следующий раз, настанет Борина очередь!..

Сердце билось где-то в пятках, правильно говорят, что «душа в пятки ушла»…

…«Я уколов не боюсь…»…

… «если надо — уколюсь»…

Не хочет он! Даже если надо!

Он сидел весь в напряжении, не замечая, как вцепился пальцами в сиденье скамейки. В коридоре было очень тихо, девочка успокоилась, больше не плакала и молча теребила своего зайца. Боря изо всех сил прислушивался к звукам в кабинете, но слышно не было ничего, даже голосов.

Только спустя какое-то время, — Боре казалось, что он не дышал, так старался прислушаться, — послышался приглушенный голос. И почти сразу — детский крик.

Значит, малыша уже укололи.

Значит, скоро выйдут.

Значит…

…«Я прививки не боюсь…»…

Он вдруг решил, что бояться не будет. Ну не должен он бояться — мужчины не бояться и пионеры не бояться тоже! Вдруг стало заметно легко, и волнение как будто отступило. Или ему только показалось, что отступило… Но дышать и вправду стало легче. Он разжал пальцы, отпустил скамейку и выпрямился, делая глубокий вдох.

…«если надо — уколюсь»…

Ведь надо?

И тут открылась дверь. Женщина с плачущим ребенком появилась на пороге, Боря смотрел на нее, до конца не веря, что вот уже прямо сейчас ему надо туда идти. Рядом зашевелилась мама.

Вдруг загорелась и погасла лампочка над кабинетом — знак того, что можно заходить следующему. Страх разом вернулся — будто по сигналу этой лампочки. Мама поднялась, взяла со скамейки свою сумку и его ранец, сказала: «Пойдем» и подтолкнула его за плечо. Боря поднялся, не сводя глаз с белой двери, которую женщина аккуратно прикрыла, одной рукой удерживая сверток с плачущим ребенком. Боря его почти не слышал, у него в ушах что-то звенело.

В кабинете ужасно противно пахло чем-то медицинским и пугающим. Наверно, лекарствами. Боря, как положено пионеру, вежливо поздоровался с врачом и внимательно поглядел на ее лицо: кивнула она вроде приветливо и доброжелательно, но сомнения оставались. И пока мама объясняла про прививку и почему не сделали ее вовремя, Боря огляделся — хотя делать этого вовсе не следовало.

Все вокруг было пугающе белое. Белые стены, белое окно без занавесок, белый шкаф, за стеклянными дверцами которого виднелись пузырьки с какими-то лекарствами. Белые раковины — почему-то их было две. Зачем одному врачу две раковины?.. Белые столики на колесиках. И какой-то шкаф в углу, похожий на холодильник.

Врач внимательно прочитала бумажку, которую отдала ей мама — Светлана Никитична сказала, что это направление. А потом посмотрела на него, Борю. Он стоял рядом — мама села на единственный стул, а он остался стоять. Хорошо, что мама не решила посадить его к себе на колени! Врач оглядела его и произнесла:

— Так… Тарасов Боря… иди, — она кивнула себе за спину, — вон, садись на кушетку и снимай пиджак и рубашку. Можешь только с левой руки снять.

Она отвернулась обратно к своей большой тетради, в которую стала что-то записывать, сверяясь с направлением. Боря направился к кушетке и сел на твердую, ровную и холодную поверхность, но сразу поднялся — стоя снимать пиджак было легче. Он снял его, снял галстук, положил их рядом и уселся обратно, принявшись расстегивать пуговицы на рубашке. Его немного трясло и руки плохо слушались — с мелкими пуговицами рубашки справился не сразу. Врач тем временем встала изо своего стола — Боря напряженно за ней наблюдал, воюя с особо не поддающейся пуговицей — и подошла к шкафу со стеклянными дверцами, приговаривая: «Та-а-ак… АДС, АДС…» Боря вытащил, наконец, левую руку из рубашки. Что такое таинственное «адээс» его совсем не интересовало, хотя было все-таки странно — на направлении было написано «прививка от коклюша, дифтерии и столбняка». В другое время эти забавные слова его обязательно развеселили бы, но сейчас было не до веселья.

Врач достала какую-то коробочку и поставила ее на ближайший маленький столик на колесиках. В коробочке что-то пугающе звякнуло. Чуть подальше стоял еще один такой же столик, там стояли в специальной подставке пробирки с красными крышечками — Боря видел такие раньше, когда у него брали кровь. Это было еще страшнее, чем укол, потому что иголку воткнули и продолжали в нем держать, и он еле дождался, когда это закончится. Рядом там же стоял белый лоток, в который врач обычно складывает нужные инструменты.

Как раз в этот момент врач поставила такой же лоток на ближний столик, и Боря понял, что это для него. Лоток неприятно звякнул о металлическую поверхность. Сейчас она положит туда вату… и шприц.

Он изо всех сил старался унять дрожь, напрягал все мышцы, но его все равно трясло, и он очень переживал, что это заметит врач. Заметит — и что-нибудь скажет, пристыдит его, что он такой большой, а боится.

Рядом с первым лотком появился второй. А в первом уже лежали два кусочка ваты и шприц. И еще стояли два темных пузырька.

Врач подкатила столик к кушетке, прямо рядом с ним. Теперь она была в маске и перчатках. Она что-то делала, Боря не видел, что именно, потому что с ужасом смотрел на шприц. Потом она взяла шприц и стала его наполнять из малюсенького пузырька, который держала в другой руке. Затем подняла шприц вверх и из него «стрельнула» маленькая, тоненькая струйка. При виде этой струйки Борю охватил еще больший ужас и он не выдержал — отвернулся. Взгляд его упал на большие белые ящики у стены — на одном было написано «отходы класса А», на другом «отходы класса Б». Любопытство на одно мгновение пробилось сквозь страх и он подумал, что это за классы такие — как в школе, с буквами. Но мысль быстро растворилась в переживаемом ужасе.

Врач шагнула к нему ближе, чуть подняла его руку — он так отчаянно сжимал мышцы, пытаясь унять дрожь, что не сразу позволил ее поднять.

— Расслабься, а то я не смогу укол сделать.

Хорошо бы, чтоб не смогла, подумалось Боре, но он понимал, что, увы, так не выйдет — укол ему все же сделают, никуда уже не денешься. Но расслабить мышцы, скованные нервами, было непростой задачей.

Врач протерла его плечо ваткой, от которой противно воняло. Затем пощупала руку.

— Давай, давай, Боря, расслабь руку. Если тебе страшно, отвернись, только расслабься.

Признавать, что ему страшно, не хотелось, но деваться было уже некуда. Он отвернулся, изо всех сил сжал в кулак правую руку, а левую… расслабил. Взгляд его уткнулся опять в эти «классы», он посмотрел выше — там, на полке, стояли какие-то… кастрюли. Ничего успокаивающего в этих кастрюлях не было, они были слишком… медицинскими.

— Во-о-от, молодец, — проговорила врач, но ее голос он слышал сейчас не слишком хорошо, в ушах звенело. Подумал, что молодец, наверно, потому что сумел расслабиться, и эта похвала была немного приятной.

Он действительно ничего не видел, но мгновение, когда она поднесла к его руке шприц, понял — и зажмурился одновременно с тем, как стало больно от прокола иголкой.

— Вот и все, одевайся, — сказала врач веселым голосом.

Он открыл глаза и не поверил, что действительно все. Повернулся и покосился на шприц, который лежал теперь в лотке и был ему больше не опасен.

— Место укола не чесать и три дня не мочить. Может покраснеть, припухнуть немного, не пугайтесь. Может подняться температура до тридцати семи, это нормальная реакция, не переживайте. Если будет выше, выпейте парацетомол. Если температура будет держаться дольше трех дней, тогда уже к врачу.

Это все врач говорила маме, пока Боря во второй раз пытался справиться с мелкими пуговицами. Он ее слушал, но особо не вникал — почувствовал вдруг, насколько сильно устал.

На маму он старался не смотреть, было стыдно.

— Спасибо вам, — сказала мама врачу и поднялась со стула. — Борь, пойдем, в коридоре оденешься, не будем задерживать.

Она шагнула к нему и, взяв пиджак, подтолкнула его к двери. Боря в одной рубашке, зажимая в руке красный галстук, вышел в коридор, мама попрощалась с врачом и тоже вышла.

Девочка Мариша снова плакала, правда, не так громко, как в начале. Наверно тоже устала.

— Ну что, живой? — приобняла за плечи мама, когда они пошли по коридору к выходу на лестницу. — Больно?

— Немного… — произнес Боря тоном мужчины, способного запросто вытерпеть любую боль.

Мама, кажется, усмехнулась — он все еще не решался на нее смотреть. Усмехнулась как-то необидно, так, что ему почему-то даже стало чуть-чуть легче. Застегнув пиджак, Боря забрал у мамы свой ранец, а мама вдруг остановилась — стала поправлять ему галстук. Когда они спустились на первый этаж, она протянула ему гардеробный номерок:

— Иди, возьми вещи, я сейчас в регистратуру загляну быстренько.

Боря взял номерок и все же посмотрел маме в глаза — она улыбнулась так, что ему сразу стало спокойней и теплее, и чуть потрепала его по голове.

— Беги.

Когда они вышли на улицу, Боря с наслаждением вдохнул прохладный воздух осеннего утра. Воздух, в котором нет запаха лекарств и больницы. Воздух свободы.

— За пятнадцать минут успеем дойти до школы? — спросила мама, посмотрев на часы.

— Ма-а-ам, я сам дойду!

— Нет уж, первое время после прививки опасное. Я не хочу тебя одного оставлять. И Наталье Егоровне не забудь сказать, что тебе сегодня прививку сделали, чтобы она обязательно была в курсе.

— Хорошо… — спорить с мамой иногда бывало невозможно.

— Пошли, боец, как говорит папа.

Боря засмеялся и радостно сбежал по ступенькам, размахивая ранцем в руке.