До 16 и старше (джен)

Боря сидел на подоконнике и смотрел, как по школьному двору ко входу идут родители учеников его класса. В основном, шли мамы, вроде бы был один папа и чьи-то бабушки. Он особо не вглядывался, узнал только тетю Нину — маму Вовки Сорокина, друга и соседа по парте. Грустно вздохнул, подумал о своей маме, которая сейчас на работе и приехать в школу никак не может, подумал об отце, который должен возвратиться из командировки только через две недели, но, по правде, он и сам толком не понимал, хочется ему, чтобы они были сегодня здесь, или нет.

Если все пройдет хорошо — да, очень бы хотел! Если же... если же он опозорится... Представить страшно. Лучше тогда уж два раза позор пережить, чем один раз, но на глазах у отца!

Боря в который раз вздохнул — тяжело и обреченно, — и, отвернувшись от окна, поглядел в сторону открытой двери класса. Оттуда доносились громкие голоса ребят, что-то бурно обсуждавших и споривших друг с другом. Прислушиваться не хотелось. У него сейчас и своих проблем хватает.

— Тарасов, слезь с подоконника!

Окрик Натальи Егоровны, проходящей мимо по коридору, заставил спрыгнуть на пол раньше, чем Боря успел удивиться, что не услышал ее шагов. За сидение на подоконниках все учителя мальчишек гоняли, но одно дело проворонить чужого учителя, который пройдет мимо, сделает замечание и забудет, и совсем другое — своего собственного.

— Сколько вам говорить можно? — устало вздохнула учительница, стоя у дверей.

Боря виновато опустил взгляд, а Наталья Егоровна, осуждающе покачав головой, зашла в класс.

Тут же потянуло сесть обратно, но в который раз за сегодня Боря лишь вздохнул. Нельзя — значит, нельзя. Что страшного в сидении на подоконнике, он искренне не понимал, но правда — сегодня… сегодня он должен вести себя… правильно. Хорошо. Достойно.

Достойно пионера, которым он вот-вот станет!

В их классе первыми приняли в пионеры только отличников, давно, еще зимой. А неделю назад к ним пришли председатель совета дружины и вожатый их отряда, о чем-то переговорили с Натальей Егоровной и объявили притихшим ребятам, что скоро будет вторая волна приема и что те пионеры, которые уже есть в классе, должны обсудить каждую кандидатуру. Вожатый прочитал список из двенадцати учеников, которых совет дружины рекомендует к принятию.

С самого начала учебного года Боря то от учительницы, то от матери периодически слышал «Вот будешь так себя вести — тебя не примут в пионеры!» или «Какой же ты будущий пионер, если тройку получил? Исправь обязательно!» Случалось это не так уж часто — тройки и вовсе можно было на пальцах пересчитать, но все же первая волна приема прошла без него.

Смотреть, как твоим товарищам повязывают красные галстуки — предмет мечтаний всех мальчишек и девчонок и предмет гордости ребят постарше, — слушать, как они произносят слова пионерской клятвы, — по-настоящему, как взрослые! — и стоять при этом среди зрителей было очень тяжело. А домой идти — стыдно.

Он старался. Он очень старался. С того времени не получил ни одной тройки, значительно прибавилось количество пятерок, а, проводя с классом воспитательную работу, Наталье Егоровне ни разу не пришлось упомянуть его фамилию в негативном ключе.

Одноклассники-пионеры утвердили все двенадцать кандидатур — в том числе и его.

В конце пустого коридора послышались чьи-то шаги, Боря посмотрел туда и увидел женщину в легком плаще, она шла, поглядывая на двери кабинетов. «Видимо, ищет нужный номер. Наверно, к нам», — догадался Боря и задумался, чья именно это мама. Перебрать в голове всех ребят и решить, кто из них на нее похож, он не успел. Она как раз подошла ближе и вдруг спросила, улыбаясь:

— Ты же Боря Тарасов?

— Да-а... — хотелось спросить «А откуда вы меня знаете?», но из класса молнией вылетела Настя Карданова и повисла на руках женщины.

— Мама, мамочка, ты успела! А ты мне косы переплетешь? А то растрепались за день! А бабушка с Сережкой придут? Ой, а как же вы все поместитесь, пионерская комната не очень большая! Вдруг всех не пустят!

Настя тараторила без остановок и пауз, суетясь возле мамы и размахивая чем-то, что держала в руке. Боря удивленно на нее смотрел, обычно она была спокойнее, видимо, не он один сегодня волнуется.

Несколько раз и девочка, и ее мама взглянули на него, но, когда Настя замолчала, женщина ответила на все ее вопросы и они пошли вниз, на первый этаж. Там их ждали, как понял Боря, бабушка и неизвестный Сережа — брат, наверное.

Он задумчиво смотрел, как они идут по коридору, и думал о своих родителях. Все-таки очень грустно, что в такой день они его не увидят и не будут им гордиться. Нет, потом, конечно, будут: он расскажет маме во всех подробностях, как прошла церемония, а отца он поедет встречать в пионерской форме и тот издалека заметит его красный галстук! А все же хотелось бы, чтобы они были рядом именно здесь и сейчас.

Тут Борины мысли опять вернулись к тому, что мучило его еще со вчерашнего вечера. Сосредоточившись, он проговорил про себя слова пионерской клятвы — уж в который раз за сегодня! Слова он помнил, да и было-то их не так уж много, но никак не получалось проговорить все целиком без запинки. Получилось пару-тройку раз, но Боря был почти уверен, что, когда станет произносить клятву на церемонии, когда на него будут смотреть все одноклассники, старшие пионеры, учителя и гости — он обязательно собьется!

Он очень хорошо умел пересказывать, отлично писал изложения, когда нужно было по памяти восстановить прочитанный учителем текст. Но заучивание наизусть ему давалось с большим трудом. Когда на дом задавали выучить наизусть стихотворение, Боря приходил домой мрачный, долго делал остальные уроки, — долго, чтобы оттянуть самое неприятное! — а потом все же садился за книжку и с ней в обнимку маялся весь вечер. За стихотворения он всегда получал четверки — троек избегал из-за упрямства, сидел над книжкой до последнего, пока уже мама не заставляла лечь спать.

И Наталья Егоровна, и мама старались помочь, объясняли, как нужно запоминать, говорили, что нужно выделить слова-«якоря» и запомнить их последовательность. Определение это Боре, увлеченному морской тематикой, очень понравилось, и выделять их он научился, к тому же, в изложениях он с успехом пользовался тем же способом. Но запомнить все то, что было вокруг «якорей», а главное, запомнить так, чтобы суметь рассказать без запинки, — это, увы, не получалось.

Еще учили представлять то, о чем говорится в стихотворении, в каждой строчке. Но ведь сейчас надо запомнить не стихотворение! Боря пытался представить строго по тексту сначала себя, потом всю пионерскую организацию, потом как он в нее вступает… Выходила ровно та картина, которая так его мучила: вот он стоит перед «лицом своих товарищей», смотрит на вожатого, на пришедших к ним комсомольцев... и говорит что-нибудь неправильно.

Сейчас из-за волнения и просто сосредоточиться не получалось, мысли путались, и вместо того, чтобы выстроить в голове четкую линию тех самых «якорей», он сбивался на представление, что будет, если он собьется на церемонии.

Боря посмотрел на висящие на стене часы, до церемонии оставалось чуть меньше получаса. Скоро им уже идти к пионерской комнате. Там сейчас, наверное, вовсю идет подготовка, вожатые сдвигают столы из центра, расставляют стулья для гостей… В их классе ребята тоже готовятся, волнуются, вон, Настя какая взбудораженная выбежала.

Интересно, а где Вовка?.. У него наверняка нет никаких проблем, он-то стихи всегда рассказывает так, будто они у него от зубов отскакивают!

Идти в класс не хотелось. Лучше он здесь, в тишине и одиночестве постоит.

Боря отвернулся к окну, оперся о подоконник руками и прислонился к стеклу лбом. Вдруг похлопал рукой по карману брюк, нащупал там сложенный листок бумажки с текстом клятвы, подумал, но доставать не стал. Да и не было в этом необходимости, сами слова ведь он помнил.

«Какой же я пионер, если слова пионерской клятвы запомнить не могу?!»

— Боря, а ты чего здесь один?

Он вздрогнул, обернулся и подумал, что опять не заметил появления Натальи Егоровны. Она смотрела на него внимательно и ждала ответа, Боря пожал плечами:

— Да... просто.

Вышло довольно грустно, и наверно, подумалось ему, учительница решила, что он грустит о том, что не пришли родители, потому что спросила именно про них. Он объяснил, что мама на работе, а папа в командировке.

— Ну, ничего, — чуть улыбнулась Наталья Егоровна, — вы уже вон какие большие, пионерами становитесь. Пришла пора проживать важные события жизни самостоятельно.

Эти слова учительницы Боре очень понравились, и он с благодарностью на нее посмотрел. Вообще, все ребята их класса Наталью Егоровну любили и уважали. Она была не очень молода, но все же старалась интересоваться их жизнью и интересами. Они часто рассказывали ей о своих новых увлечениях и всегда удивлялись, что их учительница легко может поддержать разговор и про последнюю модель самолета, и про редкие марки, и новый фильм, который только-только начали показывать в кино! И хотя к учебе и поведению ребят она относилась строго, но всегда была справедливой, наказывала только за дело. Впрочем, и пожалеть, посочувствовать, когда надо, тоже могла, за что ее особенно любили девчонки.

— Тарасов, — вдруг обеспокоенно проговорила Наталья Егоровна, — а ты слова клятвы выучил?

Ответом ей послужил неуверенный кивок, потупленный взгляд и вздох, который Боря подавить или утаить никак не смог.

— Ну-ка, давай, повтори.

Боря опешил. Вот прямо так, сейчас, с ходу? Но с испугу послушно заговорил — уж начало-то вылетало бойко…

— Я, Тарасов Боря, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации, торж... — продолжать уже не имело смысла, раз сбился.

— Ты про «якоря» помнишь?

— Да, — ответил Боря совершенно несчастным голосом.

— Назови их.

— Всесоюзной, товарищей, Родину... жить, Ленин, партия... законы.

— И почему ты сбиваешься? Волнуешься?

Голос учительницы был не строгий и не недовольный, скорее, обеспокоенный, поэтому Боря лишь виновато опустил голову и пожал плечами. Сознаться, что действительно волнуется — а главное, боится! — не хватило духа.

— Посмотри-ка на меня, — мягко произнесла Наталья Егоровна и продолжила, когда он поднял голову: — Ты же все слова помнишь?

— Да.

— Повтори клятву еще раз, не бойся ошибиться, сейчас можно. Представь список слов и прямо по ним повтори.

Боря послушно повторил, получилось чуть-чуть медленнее, чем надо, но он ни разу не ошибся.

— Ну, вот видишь? Ты все помнишь. Главное, не думай о том, что тебе страшно ошибиться. Думай о том, что именно ты говоришь. Ты же не просто так повторяешь заученные слова, ты даешь клятву.

Боря основательно задумался, что учительница, наверное, права. Ведь это клятва, а не просто заученные фразы!

— А насчет того, что ты боишься... Пионер — не тот, кто ничего не боится, Борь. Пионер — тот, кто делает, несмотря на то, что боится. Нет ничего страшного в том, что тебе страшно. Это нормально. Только нужно взять себя в руки и собраться.

Боря в волнении кивнул. Эх, вот если бы прямо сейчас надо было бы произносить клятву! Прямо сейчас он точно не боялся бы!

Часы показывали, что еще минут двадцать придется ждать.

— Наталья Егоровна, а нам стенгазету сейчас вешать? — крикнула вдруг от дверей класса отличница Оля Вихрова.

— Да, вешайте сейчас, родители и к нам в класс зайдут.

Оля скрылась за дверью, но, к удивлению Бори, учительница не пошла за ней, оперлась о подоконник и выглянула в окно, о чем-то задумавшись.

— Наталья Егоровна? — спросил он почему-то тихим голосом. — А вы помните, как вас в пионеры принимали?

— Конечно, помню, — кивнула она, все так же глядя в окно. — Только... тогда война была. Мы дали пионерскую клятву, нам повязали галстуки...и началась воздушная тревога. Ночные налеты... бомбежки... А нашу школу под госпиталь отдали. И все пионеры дежурили у раненных. Писали письма им родным, читали вслух книжки, потому что многие сами не могли читать. Санитаркам помогали, полы мыли...

Боря слушал и слегка завидовал. Вот бы и у них появилось такое важное дело! Не война, конечно, не помощь раненным, но тоже что-то очень нужное!

— Ой, Борь, заболталась я тут что-то с тобой, — спохватилась Наталья Егоровна, отвернулась от окна, но сразу не ушла, внимательно посмотрела Боре в глаза и улыбнулась: — А ты не переживай, слышишь? Все будет хорошо. Нужно просто немножко постараться.

Боря твердо кивнул, полный сил обязательно постараться. Знать бы еще, как перестать волноваться.

* * *

— На-а знамя... равняйсь! Знамя вынести!

Под барабанную дробь и звуки горна в комнату зашла знаменная группа. Знаменосец и два ассистента, красивые, нарядные, в красных пилотках, торжественно — ассистенты, держа руку в пионерском салюте — пронесли знамя вдоль пионерского строя.

— К принятию торжественного обещания приготовиться!

Знамя установили возле большого стола, покрытого красной скатертью. За столом сидели председатель совета дружины, двое приглашенных комсомольцев и двое вожатых — в пионеры принимали одновременно учеников двух параллельных классов.

Будущие пионеры стояли строем в два ряда, каждый держал на согнутой в локте правой руке свой галстук. В торце комнаты рядами стояли стулья, на которых сидели родители и учителя. Мест на всех не хватало, многие стояли у окон и стен. На торжественную церемонию пришли посмотреть и другие ученики школы.

Боря, когда их только построили, — вожатым пришлось помучиться с непривыкшими стоять в ровном строю вчерашними октябрятами, — с интересом оглядел большую, просторную пионерскую комнату. Она была размером чуть больше обычного класса, в углу стоял бюст Ленина, на стенах висели чьи-то портреты. Раньше бывать здесь Боре не доводилось. Зимой принимали в пионеры в актовом зале, а других поводов здесь оказаться у него и не было — не пионер же еще! Только иногда через открытые двери он видел огромный плакат во всю стену: «Мы — верная смена твоя, комсомол!»

Теперь это все — и его тоже. Он теперь не какой-то там октябренок, он взрослый, теперь уже они — пионеры — возьмут шефство над младшими октябрятами!

Осталось сделать один шаг.

* * *

Еще в начале, под барабанную дробь сердце, казалось, начало выстукивать в такт. А когда вызвали первого из их строя — забилось еще сильнее. Уже совсем скоро!

Их построили по списку, верный друг Вовка по обычаю оказался рядом — Боря всегда ориентировался на него, когда учителя вызывали отвечать по журналу: если вызвали Вовку, значит, следующий — он. Сейчас друг стоял по левую руку, смотрел, как один за другим дают клятву их товарищи и, Боря был уверен, ни капли не волновался.

Вот пришел и его черед. Вовка сделал шаг вперед, и рядом с Борей тут же стало пусто. Волноваться в строю рядом с другом было чуть-чуть проще. Но зато стало понятнее, как оно будет, когда и он выйдет на середину перед всеми.

Все-таки и за Вовку он чуть-чуть переживал — так, ради порядка. И когда тот начал произносить клятву, Боря посмотрел в сторону гостей, где там тетя Нина, она же тоже наверно волнуется?

Только взгляд его выхватил из всех серьезных, взволнованных или улыбающихся лиц вовсе не тетю Нину.

Мама... Мама! Она все-таки приехала!

Боря чуть не взмахнул рукой от радости, той самой, на которой висел галстук, — хотел показать маме, что он ее видит! — и только в последний миг опомнился. Но мама сама ему кивнула и чуть-чуть помахала. Боря кивнул, улыбнулся и, вмиг став снова серьезным, повернул голову обратно, в сторону принимающего клятву вожатого.

Скоро. Очень скоро.

— ...выполнять законы пионеров Советского союза! — четко и громко договорил Вовка, и пока вожатый повязывал тому галстук, Боря лихорадочно пытался повторить про себя слова в последний раз. А сердце точно так же лихорадочно ударялось о грудную клетку.

Вовка — довольный, счастливый и невообразимо серьезный! — домаршировал до строя, обернулся вокруг себя, лихо пристукнул каблуком, и наступила Борькина очередь.

Теперь сердце не билось. Казалось, его вообще нет.

Пока шагал на середину, из головы разом вылетели абсолютно все слова. Он не мог вспомнить ни одного! На мгновение охватила жуткая паника, но дойдя до нужного места, Боря остановился и, посмотрев на людей, сидящих за столом, вдруг заметил легкий одобряющий кивок председателя совета дружины. Посмотрел на вожатого, тот тоже кивнул — еле заметно, почти только глазами моргнул, но совершенно понятно, что и он поддерживает. Тут же вспомнилось, как вчера вожатый приходил к ним в класс и вместе со всеми, кого сегодня должны принять, повторял слова клятвы. Стало спокойнее. Вроде бы он все помнит. Главное, ничего не забыть и не перепутать!

За спиной председателя стоял старшеклассник, держа в руке древко пионерского знамени. Чтобы не сбиваться, Боря решил смотреть именно на него — на знамя.

«Главное, не думай о том, что тебе страшно ошибиться. Думай о том, что именно ты говоришь», — прозвучало в голове голосом Натальи Егоровны.

— Я, Тарасов Боря, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза!

Вожатый, улыбаясь, подошел к Боре, взял с его руки галстук и, подняв воротник белой рубашки, повязал юному пионеру — теперь уже точно пионеру! — главный знак отличия. А пока он прицеплял к Бориной груди новый значок, тот, кажется, не дышал.

Вожатый отступил на шаг, теперь уже серьезно посмотрев в глаза:

— К борьбе за дело Коммунистической партии будь готов!

Теперь было упоительно спокойно и очень волнительно — от обстановки, от свершившейся мечты и от того, что он сейчас, вот-вот, с полным правом вскинет руку в пионерском салюте!

— Всегда готов!

Сердце билось. Еще как билось!

По просьбе бабушки Сережа собирал опавшие яблоки. Некоторые ветви яблони наклонялись так низко, что приходилось на корточках проползать под ними, чтобы положить яблоки в ведро. Занятие было довольно скучным, — клубнику или смородину собирать куда веселее и вкуснее! — но зато крона с густой листвой дарила тенек и прохладу, так что и вылезать из-под нее не хотелось.

Вчера бабушка обещала, что, если будет хорошая погода, они сходят на озеро, но сегодня наотрез отказалась идти — сказала, что у нее «давление» и что они обязательно сходят, когда ей станет лучше, может быть, завтра. Сходить на озеро завтра — это, конечно, хорошо, но еще лучше — и сегодня, и завтра! День жаркий, солнце печет с самого утра, искупаться хочется — жуть.

Сережа собирал яблоки и вздыхал по отмененному купанию. Одного его бабушка не пускала — боялась опасных омутов и говорила, что он еще маленький, чтобы одному ходить.

— Сережа, айда с нами купаться!

Удивившись, Сережа выполз из-под низких веток и посмотрел в сторону дороги, откуда раздался голос. Возле отворенной калитки стоял Валерка — мальчишка с соседней улицы. Общался Сережа в основном с соседским Пашкой, своим ровесником. Со «взрослым», четырнадцатилетним Валеркой встречался редко, чаще всего, когда старшие брали с собой младших поиграть в футбол — для количества.

— Давай! Пошли!

Через плечо у Валерки висело полотенце, в руках он держал сандалии и переступал босыми ногами как будто в нетерпении. Сережа посмотрел себе под ноги и ответил:

— Я не могу! Я занят!

Причина была не в этом, но признаваться, что его одного купаться не отпускают, не хотелось.

— А что ты делаешь? — спросил недовольно Валерка, подошел ближе и оценивающе заглянул в ведро, а потом, пригнувшись, под яблоню. — Так тебе немного осталось! Давай помогу.

Он залез с другой стороны, где ветви были повыше, собрал там часть яблок и высыпал их в ведро.

— Спасибо, — произнес Сережа, которому было неудобно, что ему помогает простой приятель, ладно бы, Пашка, он свой. — Только меня... бабушка скорее всего не отпустит.

— Это почему же?

— Ну, она говорит, что я еще маленький, — тоном «А я-то уже взрослый!» ответил Сережа.

— Понятненько... Ну, ладно. Я пошел.

— Угу, — Сережа лишь печально проводил глазами ушедшего. От представления, как компания ребят наперегонки забегает в воду, поднимая фонтаны брызг, как эти брызги сверкают на солнце, стало грустно. Он мог бы быть вместе с ними!

Пришлось возвращаться к яблокам.

Их оставалось всего пара штук, когда под яблоню вдруг снова заглянул невесть откуда взявшийся Валерка.

— Все, порядок! Пошли. Я тебя отпросил у твоей бабушки. Она сначала, конечно, не соглашалась, пришлось мне сказать, что я за тобой присмотрю.

— Правда?

— Ну, конечно! Она сейчас у Славкиной мамы, я как раз за Славкой заходил.

Сережа не на шутку растерялся. Причин не верить у него вроде бы и не было, да и бабушка действительно ушла к тете Ире — Славкиной маме. Но… раньше такого никогда не было, что бы его кто-то отпрашивал, а не он сам. И внутри грызло сомнение — стоит ли уходить, не спросив разрешения самому.

— Да не дрейфь, пошли! Когда еще одного отпустят? Соревнование устроим!

Это был очень мощный аргумент, от такого предложения отказаться было почти невозможно, хоть Валерка и не знал об этом. Сережа давно мечтал поплавать наперегонки с кем-нибудь летом. А уж возможность показать класс перед старшими приятелями и вовсе глупо упускать. В присутствии бабушки какие уж соревнования...

— Хорошо, подожди, я сейчас.

Бросив в ведро оставшиеся яблоки, Сережа подхватил его и пошел в дом, выглядывая, не возвращается ли бабушка.

Идти или нет?.. Но ведь Валерка говорит, что бабушка сама его отпустила!.. Червячок сомнения все не давал покоя, но представление прохладной воды, в которой так весело будет купаться, пересилило.

— Ну скоро ты там?!

— Иду!

Сережа снял с крючка у двери специальную сумку, с которой бабушка ходила на озеро — в ней было его полотенце — и решительно выбежал из дома. Валерка ждал уже у калитки, то и дело поглядывая по сторонам.

— Тебя пока дождешься!.. Уже все наши ушли наверно.

— На озере-то все равно всех встретим.

— И то верно. Ну, пошли?

Дорога к озеру лежала в противоположной стороне от дома Славки. Сережа пооглядывался, приподнимаясь на носочки, но бабушку так и не увидел. Повздыхал, но убедил себя, что Валерке совсем незачем его обманывать, значит, его действительно отпустили.

Встретившись с остальными ребятами, всей компанией быстро и весело дошли до озера. Обычно дорога казалась Сереже куда медленнее и тоскливее, ему хотелось поскорее окунуться в воду, а бабушка как назло шла не спеша.

Вода манила к себе золотыми солнечными бликами, видневшимися еще сквозь деревья. Наполненный зноем воздух как будто подталкивал в спину. Еле хватило терпения стянуть ненужную одежду!

С радостными воплями ватага ребятни бросилась в желанную прохладу, поднимая фонтаны брызг.

Следующий час абсолютно счастливый Сережа наслаждался прохладой и свободой. Можно было сколько угодно прыгать с мостика, как угодно долго быть в воде, как угодно далеко заплывать. Можно было все! Никто не кричал с берега «Сережа, плыви обратно!», «Сережа, осторожнее!», «Сережа, там глубоко!»

Накинув мокрое полотенце на плечи, он сидел на траве, подставляя лицо ласковому теплу солнечных лучей. Теперь хотелось немного согреться.

— А ты неплохо плаваешь, — подсела рядом девочка Лина с одной из соседних улиц. Она была старше всего на год или два, но Сережа с Пашкой по городской привычке с девчонками дружбу не водили. — Ты где-то занимаешься плаванием, да?

— Да, — просто сознался Сережа, хотя только что упивался своей неожиданной для всех победой в соревновании. — Я в своем кружке и в районных соревнованиях побеждал. В эстафете, правда. А ты почему не плаваешь?

Лина сидела в шортах и майке, и в воде Сережа ее не помнил.

— А мне нельзя, я за компанию с братом пришла.

Как раз брата Лины Сережа и победил.

— Ты наверно за брата болела?

— Почему? Нет... Я за справедливость. Побеждать должен лучший, так честнее.

Сережа удивленно и уважительно покосился на девочку, украдкой порассматривал, как ее светлые, пушистые волосы развевает ветерок, а она то и дело убирает их с лица, и подумал, что девчонки — еще более странные существа, чем он думал раньше.

Вдоволь накупавшись, ребята расселись на берегу — вытираясь и обсыхая. Чье-то предложение отправиться в лес за малиной резко вернуло разомлевшего от приятной усталости и счастья Сережу в реальность. Он тут же вспомнил о бабушке, о том, что, если он пойдет еще и в лес, она точно будет недовольна. И подошел к Валерке:

— Послушай, а что моя бабушка точно сказала?

Валерка, высунув растрепанную голову из полотенца, уставился непонимающе, потом сообразил и махнул рукой:

— Я ж тебя до вечера отпросил. Что ты переживаешь?

Бабушка часто повторяла: «Я должна знать, где ты находишься. Если ты хочешь к Паше, скажи мне, что ты идешь к Паше». Если Валерка сказал, что они пойдут купаться, бабушка не будет знать, что он пошел в лес. Но ведь если он туда быстренько сходит, она и не узнает, что надо было волноваться.

В лесу стало прохладнее, Сережа на ходу убрал еще влажное полотенце в сумку, а из нее достал футболку и надел. Ребята по дороге к малиннику спорили, когда пойдут грибы, а Сережа размышлял приедет ли папа, чтобы они вместе сходили за грибами.

В лес решили идти не все — несколько мальчишек, в том числе и Валерка, отправились на второе, дальнее озеро. Сережа там никогда не был, но в деревне говорили, что на дальнем озере вода лучше. «Когда-нибудь и туда схожу», — утешил себя самостоятельный сегодня Сережа.

Малины оказалось так много, что хватило бы и на всех, кто не пошел. Шипя и ругаясь на заросли крапивы, ребята уплетали ароматные сладкие ягоды и почти не разговаривали — слишком были заняты.

Сереже очень хотелось порадовать бабушку и принести ей собственноручно собранной малины. Но у него же нет с собой ни ведерка, ни туеска, во что же собирать? Вытащив из сумки полотенце, он накинул его на шею, а ягоды стал собирать в сумку. Набралось их немного, как ему казалось, особенно в масштабах самой сумки — чуть на донышке.

По дороге обратно шли уже устало и не спеша. Мальчишки и Лина — единственная девочка в компании — доедали набранные «с собой» горсти ягод, Сереже тоже хотелось, но он достал из сумки только парочку ягодок и больше не стал — терпел. Поцарапанные колючими кустами и обожженные крапивой руки болели, горели и их ужасно хотелось почесать. По пути до деревни жжение прошло, но перенесенные страдания все равно неплохо было бы заесть сладкой малинкой. Сережа терпел, удивить бабушку ему хотелось еще сильнее.

Когда вышли из леса на открытое солнце, снова стало жарко и душно. Свежесть после озерной воды давно прошла, казалось, будто и не купались вовсе. Сережу радовало теперь только представление, как удивиться бабушка принесенной им малине.

 

Но удивляться пришлось самому. Сначала он ошалел от толпы народа возле их двора, потом испугался — если все так кричат, значит, что-то случилось! Но тут же успокоился, заметив среди соседей и каких-то незнакомых людей бабушку, и уже собрался пробраться к ней сквозь толпу, когда люди вдруг как по волшебству замолчали и расступились, — прямо перед ним, как перед королем в сказке! — и между ним и бабушкой образовался проход. Но пойти по нему Сережа не решился, что-то внутри заставило его встать и не шевелиться. Он лишь не сводил испуганного взгляда с такого непривычного лица бабушки — даже ему было понятно, что она одновременно и рада, и очень испуганна, и рассержена. По тому, как все вокруг разом замолчали, было очевидно, что все происходящее имеет к нему прямое отношение. Только он никак пока не мог понять, какое же.

Дальнейшее он понял не сразу. Бабушка как-то очень быстро подошла к нему, зачем-то ощупала со всех сторон, прижала к себе, поцеловала в макушку. И все бы хорошо, правда, не совсем понятно, но потом все изменилось. Вокруг стали спрашивать, где он был, Сережа сначала не понял, почему это интересует всех и даже посторонних, и ответил, что купался.

Только потом, сидя, наказанный, в комнате, получив обидный и унизительный шлепок по попе и выслушав поток обвинений, что он ушел, не спросив разрешения, он понял, что произошло.

От подлого поступка Валерки обидно почти не было. Сам виноват, что не пошел отпрашиваться. Конечно, бабушка, скорее всего, его не отпустила бы, но день был жаркий и купаться очень хотелось, но все же надо было попытаться отпроситься.

И все же было обидно до слез! Не из-за Валерки, не из-за собственной доверчивости, а из-за того, что бабушка не поверила его объяснениям. Даже толком не выслушала.

И что так переживать? Ничего же не случилось. Да и что может случиться страшного, если он сходит на озеро один? Он же уже не маленький!

Устав себя жалеть, Сережа огляделся и печально вздохнул — не зря бабушка отвела его именно в свою комнату. Здесь, кроме кровати, шкафа и тумбы, ничего больше и не было. Игры, книги, телевизор — все в большой комнате. Взгляд упал на дверь, Сережа осторожно, на носочках подошел к ней и прислушался. Тихо. Так тихо, будто бабушка вовсе ушла. Но если она ушла, значит, ничего страшного не случится, если он выглянет в коридор? Сережа уже взялся за ручку, но повернуть ее все же не решился. Он один раз сегодня уже провинился, незачем делать хуже. Если запретили выходить, значит, он будет сидеть тут.

Понурившись, Сережа подошел к раскрытому по случаю жары окну. Прямо за окном грядка с цветами, но если очень сильно захотеть, можно попробовать вылезти. Но и этого он делать не станет. Да и ради чего вылезать? Все равно выход один — мириться с бабушкой.

Сережа снял с подоконника постеленную салфетку — не хватало еще схлопотать за то, что ее помял! — и уселся, выглянув наружу, насколько мог дотянуться. Бабушки и на участке не было видно, зато в поле зрения попала яблоня, та самая. Вспомнились яблоки, Валерка, и вновь стало жутко обидно. Ну вот зачем так делать?! И он тоже хорош, поверил!

А как не поверить?..

Впрочем, мучило теперь все же не это. С Валеркой, понятное дело, он общаться больше не будет, да и впредь умнее станет, но сейчас... сейчас надо наладить отношения с бабушкой.

Бабушку Сережа любил. Конечно, на его взгляд, у нее, как у любого взрослого, были свои странности. Иногда она запрещала что-то очень интересное, тогда он обижался и злился, но недолго. Вовремя вспоминал сказанную однажды мамой фразу: «Взрослые запрещают тебе что-то не из вредности, не для того, чтобы тебя обидеть, а потому что так надо». Но почему надо, Сережа понять не мог, а мама говорила: «Подрастешь — и все поймешь». Ему было очень интересно, когда именно он подрастет, но ответа толком не добился ни от мамы, ни от папы, ни от бабушки.

Бывало, что она плохо себя чувствовала и тогда отменялась намеченная прогулка в лес или на озеро.

Но зато она была другом. Она понимала его, как Сереже казалось, гораздо больше, чем родители. Она всегда всерьез выслушивала его, у нее всегда было время на его вопросы, игры или просьбы что-то рассказать.

Тем труднее Сереже было сейчас. Он понял, что бабушка очень рассердилась, но то, что она его даже не выслушала — было очень странно и очень обидно! Да, он не должен был уходить, не спросив разрешения, но ведь Валерка сказал, что она его отпустила! Он не виноват!

Или... виноват?..

Ведь были у него сомнения, как будто чувствовал, что не стоит верить Валерке, но все равно пошел.

Конечно, пошел! А что не пойти-то? Он уже немаленький! Он сам может и на озеро сходить, и в лес. И даже бабушке из леса малины принести!

От воспоминания о малине и вовсе снова захотелось плакать. Это самое-самое обидное! Он шел, радовался, нес ее бережно, аккуратно, чтобы ягоды не раздавить, а бабушка выхватила у него сумку, даже не заглянув туда и не дав ему возможности объяснить!

Наверно, все помялись и раздавились!..

А он так старался!..

Он по-мальчишески вытер слезы кулаками, но они текли снова и снова.

Почему бабушка не стала его слушать? Почему не дала все объяснить? Она же не знает про Валерку, она думает, что он сам ушел! Сережа хотел было уже все-таки выйти, отыскать бабушку и все ей рассказать, но перед закрытой дверью остановился и, подумав немного, развернулся. Нет. Не станет он выходить.

Устав плакать, устав думать и мучиться переживаниями, Сережа вернулся на бабушкину кровать и прилег, положив голову на большую цветастую подушку. Когда бабушка хотела посмотреть поздно вечером какую-нибудь передачу, она отправляла его спать сюда. Здесь ему было неудобно и неинтересно, он подолгу не мог заснуть и от нечего делать принимался пересчитывать цветы на висящем на стене ковре.

Раз, два, три, четыре, пять...

Что ему теперь делать? Просить прощения? За что?!

Шесть, семь, восемь, девять...

Не будет он просить прощения, он не виноват, это все Валерка!

Десять, одиннадцать...

Гад такой!

Двенадцать... Ряд кончился и Сережа переместился на следующий. Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать...

И, вообще, это он должен обижаться, а не бабушка!

Шестнадцать...

Она его наказала и не стала слушать!

Семнадцать...

А он ей малину нес!

Восемнадцать...

Собирал!

Девятнадцать...

Сквозь крапиву! А ее там было очень много!

 

На тридцать восьмом цветочке дверь отворилась. Сережа вскочил с кровати с бешено бьющимся сердцем — первым порывом было сразу подбежать, обнять и... извиниться. Замучился он от страха, что бабушка так и будет продолжать сердиться. Но он увидел ее строгое, недовольное лицо и застыл на месте, лишь молча и настороженно наблюдая за тем, как она прикрыла дверь и, подойдя к нему, села на кровать. Он сел тоже — на краешек.

— Сережа, почему ты ушел?

Вопрос поставил его в тупик, потому что объяснение про подлого Валерку вдруг показалось... оправданием.

Но деваться было некуда.

— Валерка. Валерка сказал, что ты меня отпустила, — тихо-тихо, будто себе под нос, произнес Сережа.

Он сам почувствовал, насколько глупо это прозвучало. Не отпустила бы его бабушка. Не могло такого быть. Он ведь сам об этом догадывался, с самого начала!

Только сейчас стало стыдно.

— И ты поверил?

Мучимый волной стыда Сережа кивнул и ниже опустил голову.

— Почему?

— Что почему?

— Почему ты поверил?

Ответ он уже понял — оттого и стало стыдно. Но признаваться было очень тяжело.

— Потому что... потому что мне хотелось пойти на озеро.

— Я не хожу с тобой на озеро?

— ...с ребятами...

Он точно знал, что надо говорить правду. Вранья бабушка уж точно не простит.

— То есть получается, что ты ушел без спроса именно потому, что понимал, что, если спросишь, я тебя не отпущу одного?

— Я... нет... я... — Сказать «да» означало полностью потерять имеющееся оправдание про Валерку. Но ведь надо говорить правду... — Я… так не думал... я... хотел... поверил Валерке... я не хотел, чтобы так получилось... — по словам бабушки как-то все получалось перевернутым наоборот, и, уже сам запутавшись в том, что думал и что понял сейчас, Сережа расплакался от чувства вины: — Прости меня, пожалуйста...

Он смотрел в пол, хлюпал носом и ждал ответа, а бабушка молчала. И чем больше она молчала, тем страшнее становилось.

— За что? — наконец, спросила она.

— За то, что ушел на озеро, не спросив разрешения, — Сереже очень хотелось добавить «Но ведь я уже немаленький!», но сдержался.

— Ты понимаешь, почему это плохо?

Честно говоря, как раз этого Сережа не понимал. Что было сегодня такого страшного, из-за чего его нельзя отпускать одного? Он помотал головой и посмотрел на бабушку.

— Потому что я не знала, где ты. Ведь когда я ухожу, я тебе всегда говорю, куда именно иду, чтобы ты знал, где меня найти в случае чего. Вот ты говоришь часто, что ты уже взрослый. По-взрослому, Сереж, это не уйти, не спросив разрешения, а сказать, куда ты хочешь пойти. Со старшими ребятами я, может быть, тебя и отпустила бы. Не с твоим прохвостом Валеркой, конечно.

От осознания собственной глупости стало совсем невмоготу, а упоминание главного обидчика заставило тяжело вздохнуть.

— Ох, Ежик, Ежик, горе ты мое луковое...

Бабушка обняла его и притянуло к себе, Сережа с готовностью поддался и обнял в ответ. От привычного ласкового обращения сразу стало теплей и спокойней. Если бабушка сердилась, называла его Сережей, во все остальное время — Ежиком, появившимся из первоначального «Сережик».

— Знаешь, как я испугалась?.. Прихожу, а тебя нет нигде! И Паша в городе. А когда я про озеро подумала, знаешь, как сердце заболело?.. А если бы ты утонул?

— Бабушка! Ну как я могу утонуть? Я же умею плавать!

— Как, как... Запросто.

Сережа тихонько вздохнул, но спорить сейчас не рискнул. Да и не хотелось.

— Бабушка-а-а, — он все же решил спросить то, что очень его волновало, — а ягоды... все раздавились, наверно, да?..

— Какие ягоды?

— Мали-и-на... — протянул растерянно Сережа, оторопев от такого вопроса. Бабушка непонимающе смотрела на него. Догадка, что она, может, и не заглядывала в сумку, поразила. — А где сумка?

— Какая?

— Которая у меня была... С которой ты на озеро ходишь, с полотенцем.

— А... Не знаю... не помню... бросила где-то... Сережа, да какая малина? Вы что, еще и в лес ходили?

— Да… Мы совсем недалеко! — ох, только бы бабушка снова не рассердилась! — Я и тебе принес!.. — Он вынырнул из-под ее руки и соскочил с кровати: — Я сейчас! Ты только посиди тут! Я сейчас приду!

Выбежал из комнаты, огляделся на веранде и заметил сумку на стуле возле входа.

Конечно, ягоды помялись, да и пролежали сколько, но вполне имели приличный вид. Сережа отправился с ними к буфету с посудой, достал блюдечко и высыпал ягоды в него. Их оказалось даже больше, чем могло вместить блюдечко! Немного подумав, достал маленькую тарелочку и пересыпал ягоды в нее. Получилась аппетитная горка, красивая и ужасно вкусно пахнущая.

Значит, бабушка ничего не знала о малине, в сумку не заглядывала. А он обижался.

Радостный и чрезвычайно довольный собой Сережа вернулся в комнату и вручил тарелочку бабушке.

— Вот, это тебе!

Бабушка ахнула:

— Это ты столько для меня собрал?! А сам-то поел?

— Конечно! Ее там, знаешь, как много!

С невероятной гордостью и взглядом героя Сережа уселся с бабушкой рядом и протянул руки:

— Вон!

На худых мальчишеских руках все еще были заметны покраснения с белыми пятнышками от крапивы и царапины от колючек.

— Ах! Ой, Ежик ты мой... — бабушка потрепала его по голове. — Болят?

— Неа, уже не болят, — из Сережиного тона так явно выделялось гордое «уже», что бабушка улыбнулась.

Она взяла одну ягодку:

— М-м-м, как вкусно! Спасибо, мой хороший... А насколько было бы лучше, если бы ты сказал, куда хочешь пойти... Может быть, я бы тебя и отпустила. А потом ты с чистой совестью принес бы малину.

— Я и так с чистой совестью... — тихо проговорил вновь пристыженный Сережа. И тут он вдруг подумал, что бабушка понимает малину, как попытку оправдаться и задобрить ее! — Нет! Я... ты... ты думаешь, что я малину собирал, чтобы ты не сердилась?! Нет, я сам... Я хотел просто тебе сюрприз сделать...

— Да верю я, верю, не переживай, — бабушка снова притянула его к себе и обняла. — Что, что, а сюрприз у тебя удался...

— Я больше так не буду... — прошептал успокоенный Сережа.

— Хорошо, если так.

Наконец, можно было спокойно перевести дух. Обоим. И Сереже, который испереживался за время своего «заточения», и бабушке после нервных поисков внука по всей деревне.

— А почему Валерка так поступил? — вдруг спросил о чем-то задумавшийся Сережа. — Зачем он мне соврал, что ты меня отпустила?

— Не знаю, Ежик... Бывают такие люди... которые, не думают о других, только о себе. Ему было, наверно, интересно, что тебя потом накажут.

— Что же в этом интересного?

— Ежик, Ежик... Это ты добрый и хороший, а люди разные бывают. Надо учиться отличать таких вот Валерок от настоящих друзей. Не всем людям можно верить, к сожалению. А друзья у тебя, кстати, есть.

— Какие друзья? — Сережа поднял голову и заглянул бабушке в лицо.

— Лина и Игорь, — улыбнулась она ему. — Это они мне рассказали про этого Валерку. Лина слышала, как он сказал, что отпросил якобы тебя. А когда она узнала, что все тебя искали, поняла, что произошло. Кстати, она сказала, что Валерка любит приврать, с ним никто особо и не дружит. Эй, — бабушка потрепала за плечи понурившегося Сережу, — не расстраивайся. С кем не бывает. Зато будет урок на будущее.

— А у тебя так было? Расскажи про своих друзей в детстве.

 

В раскрытое окно веяло прохладой, доносились звуки вечернего сада — стрекотанье кузнечиков, щебет птиц, шелест листвы. Сережа, свернувшись клубком, лежал под боком у бабушки, положив голову ей на колени. После купания, леса и пережитых волнений клонило в сон, но он старался не засыпать и слушал рассказ бабушки. Она поглаживала его по худой спине и плечам, то и дело поправляла упрямо торчащие кудри, отросшие за лето. Они еще долго говорили про дружбу, про доверие, про то, что нужно беречь тех, кого любишь, и не заставлять волноваться.

— Как же ты оброс уже за лето. Какой же ты теперь Ежик? — спросила бабушка, перебирая темные завитки.

— А я ласковый ежик, — сонно пробормотал Сережа, — я никого не колю, поэтому у меня колючки не острые.

— Эй, да ты спишь уже, давай-ка, поднимайся, надо поужинать и спать ложиться.

— Угу, — ответил ласковый ежик и не пошевелился. — Бабушка-а-а, а ты споешь мне свою колыбельную?

— Тю, что вспомнил! Может, вас, молодой человек, и ужином с ложечки покормить, как маленького? — улыбнулась бабушка.

— Нет, — засмеялся Сережа. Если бабушка назвала его «молодым человеком», значит, точно все стало опять хорошо. Она больше не сердится. — Ну, пожа-а-алуйста...

— Ой, попрошайка, — покачала головой бабушка, улыбаясь и поднимаясь с кровати. — Посмотрим. Вот ужин весь съешь, тогда посмотрим.

Сережа соскочил с кровати и пошел в сторону двери. Бабушка взяла тарелочку с малиной.

— А малину мы с тобой сейчас поделим пополам.

— Нет, ба, это все тебе!

— Ну, это мы тоже... посмотрим, — улыбнулась бабушка, выходя следом за Сережей.

— Сейчас, сейчас, погоди, — торопливо пробормотал Роман, поправляя подушки за спиной полусидящей на разложенном диване жены. — Вот так лучше?

— Да, спасибо, Ром, — благодарно, но устало улыбнулась Мария и потянула мужа за руку к себе. — Посиди, пожалуйста, со мной. Или тебе уже надо идти?

Мужчина присел, откинув край пледа, и, привычным жестом отодвинув манжету рубашки, взглянул на часы:

— Есть еще минут десять. Может, тебе принести что-нибудь?

— Да нет… вроде бы не нужно. Хотя… знаешь… принеси, пожалуйста, кефира. Он на столе на кухне, достала, чтоб согрелся.

Роман привычно усмехнулся — обороты вроде «нет, не нужно, хотя, знаешь…» стали довольно частыми в последние месяцы — и ушел на кухню.

Мария осторожно откинулась на подушки и посмотрела вслед мужу. Неделя выдалась очень тяжелой. Несколько дней назад Роман отправился с друзьями на лыжную прогулку, неудачно упал и наткнулся на какие-то железки под снегом. В результате — глубокая царапина на ноге, два дня в больнице и еще неделя восстановления дома. В первые два дня Марии пришлось носить ему еду, потому что больничную «похлебку», как он выразился, муж есть отказался наотрез. Ездить два дня подряд через весь город оказалось тяжело. Еще и автобусная остановка оказалась расположена далеко от входа на огороженную территорию больницы, а зима выдалась снежная. Лезть через сугробы с тяжелой сумкой наперевес нелегко само по себе, а на седьмом месяце беременности и подавно.

За два дня в больнице и неделю на больничном дома Роман оклемался и теперь вроде даже пытался наверстать и компенсировать жене потраченные на него силы. Ухаживал, помогал и был, как мог, внимателен. Впрочем, Марии особо не в чем было на него пожаловаться и на протяжении всех семи месяцев. Муж относился с пониманием… насколько ему позволяла мужская точка зрения.

Вот и сегодня он, придя с работы на обед, заметил, что жена неважно себя чувствует, окружил заботой и уложил, заверив ее в своей способности самостоятельно подогреть себе и суп, и второе…

Вернулся Роман не со стаканом, как ожидала Мария, а принес и наполненный стакан, и треугольный пакет кефира с надрезанным уголком.

— Потом еще захочешь, чтобы вставать не надо было, — пояснил он, устанавливая сине-зеленый пакет на тумбу рядом с диваном.

— Спасибо, — кивнула Мария, принимая стакан. — Ой!

Рука ее неожиданно дернулась, немного кефира пролилось на плед, а на Марию встревоженно воззрился Роман:

— Что такое?

— Толкается, — одновременно морщась и улыбаясь, ответила женщина и положила свободную руку на живот сбоку. — Вот сюда. Саданул ножкой, как будто есть где размахнуться!

Роман, как всегда уже в таких случаях, рассмеялся и ответил привычное:

— Точно футболистом будет!

— А здесь, по его мнению, что, ворота? — обиженно улыбнувшись, спросила Мария и выпила залпом половину налитого кефира.

Муж пожал плечами:

— Наверно. А может, он пока просто удары отрабатывает? Тренируется? А потом вторым Газзаевым вырастет!

— А если это девочка? — поспешила Мария увести мужа от темы любимого вида спорта.

— Ну… не знаю, — еще раз пожал плечами Роман и забрал протянутый пустой стакан. — Налить еще?

Мария отрицательно покачала головой, а он продолжил:

— Да… Хорошо бы было, если бы можно было уже сейчас узнать, мальчик или девочка… А то ты, вон, шьешь эти… ну… как их?..

— Распашонки?

— Да, вот… распашонки… Шьешь и голубые, и розовые, а можно было бы уже точно знать, какие нужны. Хотя, как по мне, какая разница? Кому это важно?

— Ну как же? — улыбнулась женщина. — Как мальчика в розовое одеть?.. О-ой… Вот видишь, и ребенок не согласен! Снова толкается…

Роман лишь покачал головой. А Мария вдруг перестала улыбаться, вздохнула и произнесла:

— Ром…

Она чуть виновато расправила складки на пледе и посмотрела на ожидающего продолжения мужа.

— Когда я ездила в Москву и мне там делали… У… ох, все забываю, как же это называется… на «ЗИЛ» похоже… УЗИ, наверно… Точно, УЗИ, помню, что «исследование» — последнее слово. Ну вот… я тебе не все рассказала… Когда Людка звала меня в Москву и рассказывала про новый аппарат… она сказала еще, что на нем можно определить пол ребеночка… И когда та врач, которая исследование делала, спросила, хочу ли я знать, кто у меня будет… я сказала, что хочу… Только… — Мария наконец снова улыбнулась, опять чуть виновато, — представляешь… он… ножку так повернул, как будто специально… и все закрыл! Ничего рассмотреть невозможно было!

Роман бестолково похлопал глазами, глядя на жену, подумал и все же спросил:

— Подожди. Что не рассмотреть-то?

Теперь уже Мария так же непонимающе уставилась на него:

— Как это «что»?.. Ну… то, чем мальчик отличается от девочки… — весело улыбаясь, пояснила она.

— Э… а… А-а-а…

— Рома, ну ты даешь! — рассмеялась Мария. — А как еще определить можно?

— Не знаю, — уже так же смеясь, ответил муж. — Мало ли какие там у вас премудрости… аппарат какой-то, вон, новый изобрели…

— Так его же не только для беременных изобрели. Любой орган можно так проверить и узнать о болезнях! В общем, вот тебе еще одно доказательство, что мальчик. Закрылся, постеснялся перед мамой и тетей-врачом голеньким показываться!

— Ой, Машка, выдумщица ты!.. А девочка, что, по-твоему, не стеснялась бы?

— Ну все же девочке меньше причин стесняться маму… Да и живот, подруги говорят, у меня «мальчуковый».

— Какой?!

Мария засмеялась, и тут же малыш похлопал маму изнутри — мол, я тоже хочу смеяться и веселиться. Она положила руку на живот и погладила, будто успокаивая. Муж смотрел такими ошалевшими глазами, что впору было успокаивать и его.

— Говорят, что по форме живота можно определить пол ребенка. Когда девочка, живот более широкий, а когда мальчик, наоборот, узкий и вытянутый вперед.

Мария вспомнила еще одну народную примету, о которой рассказывала уже рожавшая подруга Нина: если будущая мать подурнела собой, значит, ждет девочку, будто девочка забирает у матери красоту, а если, наоборот, похорошела — значит, ждет мальчика… Но сообщать об этом растерянному от новой и странной информации мужу она не стала. Да и… не хотелось интересоваться у него, похорошела она или подурнела! Впрочем, ей самой, если честно, казалось, что… беременность ей очень к лицу.

Роман несчастными глазами уставился на аккуратный, как ему казалось, живот жены и явно пытался примерить к нему полученные знания.

— И что? Ты считаешь, там мальчик?

— Не знаю… Мне же не с чем сравнивать. А Нина говорит, что ярко выраженный «мальчуковый».

Роман лишь покачал головой.

— Как у вас, женщин, все сложно, — на силу улыбнулся он, затем посмотрел вновь на часы и вздохнул: — Все, моя хорошая, мне бежать пора. — Роман встал, нагнулся, поцеловал жену и отошел к стулу, на котором висел его пиджак. — А… ты не знаешь, где мой галстук? Начальство обещалось после трех приехать…

— Там, где ты его вчера оставил. В ванной.

Роман, почти не выказав удивления, ушел за пропажей, а Мария оглядела комнату: собиралась заняться уборкой после отправки мужа на работу. На серванте рядом с хрустальной вазой лежали вперемежку Ромина подборка «Нового мира» и ее «Работница», а в самой вазе — которой положено быть пустой и радовать глаз своей хрустальной прозрачностью! — сложено неоконченное вязание. «Да и пыль собралась на стенке… — тоскливо подумалось женщине. — А перед приездом свекрови из Ленинграда порядок надо навести идеальный… Не забыть бы с букета гвоздик пыль стереть, вечно про них забываю! Помыть их, что ли, прямо под водой? Пока каждую тряпочкой вытрешь…»

— Ты звони, если что, — прервал ее невеселые мысли Роман, на ходу затягивая галстук.

— Все у нас хорошо, не переживай. Устала просто. А до тебя пока через коммутатор дозвонишься… неудобно мне часто звонить.

— Все равно звони, — Роман поправил галстук, похлопал себя по карманам, проверяя все ли на месте. Подошел к секретеру и, вытащив из шкатулки с деньгами десятку, положил ее во внутренний карман пиджака.

В дверях комнаты обернулся:

— Значит, Васька?

— Скорее всего, — покивала, соглашаясь, Мария.

— Или Оленька?

Мария поморщилась от очередного толчка изнутри и засмеялась:

— Васька, Ром, Васька.

На противоположной стене коридора, как раз на уровне Бориных глаз, темнело пятно от отвалившейся штукатурки, оно было очень заметно на светло-желтом фоне и постоянно притягивало взгляд. Справа от пятна тускло блестела металлическая ручка на белой двери кабинета… На саму дверь он старался не смотреть. Особенно на табличку наверху — страшно было уже от одного написанного на ней слова. «Процедурная».

Поликлинику и врачей в целом Боря не любил, но вынужденно мирился с необходимостью иметь с ними дело. Болел он редко, но бывать здесь все же приходилось — мама часто повторяла, что «в Ленинграде такой климат, что не болеть невозможно». Иногда это дело было даже приятным — когда уже выздоравливаешь, но еще немного кашляешь, и Светлана Никитична, участковый детский врач, хитро поглядывая в его сторону, говорит маме «ну еще до пятницы посидите дома». Получаются внезапные каникулы, не надо сидеть на скучных уроках… Плохо только, что погулять нельзя!

Но конкретно этот коридор и этот кабинет Боря ненавидел. Бывал тут, правда, не часто, но и одного раза хватило бы, чтоб не взлюбить эту дверь с ужасной табличкой, этот пол с черными ромбиками и коричневые кожаные скамейки, на которых надо было сидеть… в ожидании. За это самое ожидание и ненавидел.

Мама рассказывала, что, когда он был маленьким, она с ним приходила тоже сюда — тоже делали прививки или уколы. Он того времени не помнил, помнил себя уже постарше. И сколько себя помнил, столько все время боялся уколов. Любых — и когда кололи что-то, и когда кровь брали. Мама все время его успокаивала, что это не так больно, как ему кажется, и что нужно потерпеть всего чуть-чуть, мол, быстро уколят, и потом уже больно не будет. Но боялся Боря не боли — она действительно была не такой уж страшной: больно, конечно, и боязно оттого, но перетерпеть можно. Боялся Боря шприцов и самого момента укола. Мама рассказывала, что маленьким он начинал плакать, как только видел тетю-доктора со шприцом. Теперь он уже большой, но страшно все равно.

Обычно в поликлинике много детей и в очереди к врачам они играют друг с другом, бегают по коридору, Боря из этого возраста уже вырос, но в очереди к Светлане Никитичне сидеть бывало скучно, и он наблюдал за играющей малышней рядом. Здесь же в коридоре вообще никого не было, кроме них с мамой и женщины с совсем маленьким ребеночком, завернутым в одеяльце — Боря ему завидовал, что тот еще ничего не понимает и не знает, что надо бояться.

Сидели они здесь уже минут десять, потому что им очень повезло прийти как раз, когда началось то, что называлось сложным словом «кварцевание». Что это такое, мама объяснила в прошлый раз, когда они здесь были и Боря прочитал это слово на листе, прикрепленном к двери. Им бы еще тогда запомнить этот график кварцевания, чтобы знать, когда приходить не надо, но разве его запомнишь, да и не до того Боре тогда было!.. А теперь еще лишних десять минут нужно сидеть здесь, а могли бы уже уйти!..

— Ой, как же долго!.. — проворчала женщина с малышом на руках, обращаясь к Бориной маме.

— Да, не повезло нам, — согласилась мама. — Хорошо еще, что ваш спит.

— Ой, не говорите!.. Сейчас будить придется, так не хочется… потом еще успокаивать…

Боря вполуха прислушивался к их разговору. Он не очень любил бывать с мамой в каких-то общественных местах, потому что она становилась не совсем такой, как дома. Дома она была всегда веселой и они часто над чем-нибудь смеялись, а когда куда-то выходили, становилась строгой, собранной и серьезной.

Впрочем, сейчас он и вовсе предпочел бы, чтобы мамы рядом не было — она знала, что ему страшно и старалась отвлечь какими-то разговорами, а Борю это раздражало, потому что отвлечься у него никак не получалось и только было совестно, что мама с ним возиться, как с маленьким.

Он и так сам себя укорял, что ему страшно, будто он ребенок. А он уже вовсе и не маленький, он пионер! Мужчина вообще не должен ничего бояться!.. А тут еще и мелочь какая-то — подумаешь, укол… Ребята в классе, если бы узнали, как ему на самом деле каждый раз страшно, давно бы засмеяли!..

— Борь, точно ничего страшного, что ты урок пропустишь? — спросила тихо мама. Наверно, боялась разбудить малыша.

— Точно, — буркнул Боря, уткнувшись носом в свои коленки и сосредоточенно рассматривая трещинки на полу.

«Страшное» было, но не в том смысле, в котором спрашивает мама. Она боится, что он пропустит что-то вроде контрольной или не узнает что-то важное. А ему на самом деле очень обидно, что он сейчас не на уроке! Сегодня на «Природоведении» должны проходить тему про глобус, Наталья Егоровна даже обещала сводить их в кабинет географии, если он будет свободен, — там находится большой глобус, такой большой, что его даже не поставить на стол, и он стоит прямо на полу. А обиднее всего, что Наталья Егоровна будет показывать, где какие материки и океаны, где Ленинград и Москва, а где Волга — самая большая река в Советском Союзе. Боря все это знал — особенно про моря и океаны — и очень хотел этим похвастаться!

Он и на прошлой неделе на уроке про карты и план местности сидел ужасно гордый и то и дело порывался что-то сказать — его распирало от гордости, что он все это давно уже знает. Отец еще год назад показал ему большую карту мира, рассказал про материки и океаны, объяснил, что такое масштаб, и научил, как надо понимать, что изображено, — это называется «читать карту».

И вот сейчас Наталья Егоровна рассказывает ребятам о глобусе, а он… он здесь. Боря от души вздохнул, выпрямился, потому что согнувшись сидеть надоело — странно, что мама не делала замечаний «сядь ровно!» — и покосился в ее сторону. Она смотрела прямо перед собой, вроде о чем-то задумавшись, затем подняла руку, отогнула рукав кофты и посмотрела на часы.

— Еще восемь минут…

— Это если вовремя откроют, — отозвалась женщина и мама согласно кивнула.

Боря сначала подумал, что лучше бы вовремя, чтоб побыстрее все прошло, побыстрее уйти и не сидеть в этом ужасном месте. Потом, что лучше пусть опоздают — не так скоро придет время идти туда.

О классе напоминал и плакат на стене, на который он то и дело натыкался взглядом. Там был нарисован радостно улыбающийся мальчик, заходящий в медкабинет, а рядом переживающие товарищи. И надпись: «Я уколов не боюсь, если надо уколюсь!» У них в классе было, казалось Боре, наоборот — никто не боялся, только некоторые из девчонок встревоженно перешептывались под дверьми медкабинета, когда им делали прививки. Может, все так же изображали, что им не страшно, как он сам? А на самом деле боялись?..

И, конечно же, на мальчике на плакате был нарисован пионерский галстук — он пионер и он ничего не боится. Боря заправил выбившиеся из-под пиджака концы галстука и вдруг подумал, что было бы неплохо вовсе его снять — чтоб не позорить звание пионера!.. Но тут же подумал, что Митя, их вожатый, осудил бы такой поступок и сказал бы, что это малодушно и недостойно пионера. Как будто бояться достойно!.. Но наверно лучше просто бояться, чем бояться и трусливо снять с себя галстук. Честнее. Ведь нельзя же на время перестать быть пионером!.. Ты или пионер или нет. Но… очень бы хотелось…

…«Я уколов не боюсь…»…

В конце коридора послышался детский плач, Боря оторвался от разглядывания собственных ботинок — чтоб не видеть укоряющего плаката и пугающей белой двери — и посмотрел в ту сторону. По коридору шла бабушка и вела за руку плачущую маленькую девочку. Вернее сказать — тащила. Девочка, насколько хватало силенок, упиралась и идти не хотела. Глядя на нее Боре стало еще более стыдно. Ей-то можно бояться, она маленькая и вообще девчонка!

Бабушка девочки, правда, так не думала и, когда подошла и спросила, за кем они будут, усадила внучку на скамейку с упреками, чтобы та перестала плакать. Девочка продолжала заливаться слезами. Боря смотрел на раскрасневшееся личико, на огромные банты — ему было жаль ее.

Бабушка устало села рядом, порылась в сумке и достала игрушечного зайца. Протянула его внучке со словами «держи-ка своего Петьку!» Девочка схватила игрушку, но тут же размахнулась и бросила, продолжая плакать — «Петька» пролетел до противоположной стены и свалился на пол.

— Мариша, ну что ты делаешь!

Боря поднялся, подобрал зайца и, вернувшись, протянул его девочке.

— Ой, спасибо тебе, мальчик, — улыбнулась бабушка, взяла зайца и сунула обратно в сумку. Мариша на него не обратила внимания. — Смотри, какой мальчик молодец, — обратилась бабушка к внучке, — сидит спокойно, не плачет, не боится. А ты тут устроила… Ниагарский водопад.

Боря удивленно посмотрел на бабушку — надо будет потом спросить у папы или мамы, что это за водопад. «Ни-а-гарский», — повторил про себя Боря, чтобы лучше запомнить. Что такое водопад, он уже знал, и понял, что бабушка просто пошутила, хотя ему показалось странным шутить, если девочка еще маленькая, чтобы понять… А девочка на упреки бабушки заплакала еще больше. Та ее обняла, пытаясь успокоить.

— Смотри, там тетя с ребеночком маленьким. Ты так громко плачешь, что ребеночка разбудишь.

— Да ничего страшного, нам просыпаться надо уже, — ответила женщина, тоже с сочувствием глядя на девочку.

…«Я уколов не боюсь…»…

Слова бабушки о том, что он «сидит спокойно и не боится», напомнили Боре вчерашний поход с мамой в гости к ее подруге. Вообще, поездки к тете Нине Боря любил — за сами поездки, потому что ехать надо было на трамвае, который проезжал недалеко от крейсера Авроры, и был шанс, что маму удастся уговорить выйти и сходить к Авроре. Еще тетя Нина пекла очень вкусные пирожки и всегда говорила, что испекла их специально к его, Бориному, приезду. В остальном же ему в гостях было скучно. Дочка тети Нины Олечка была еще очень маленькой. Сейчас ей пять и Боре пришлось почти весь вечер провозиться с малышкой.

Особо против он не был, это было не так сложно, но все-таки временами скучно — тем более стало скучно, когда Олечка с воодушевлением принесла почти всех своих кукол. Боря с тоской смотрел, как она рассаживает их на диване, скинув оттуда карточки детского лото и мешочек с фишками, которые заменяли в нем «взрослые» бочонки. Искать мишек да лисят на картинках было куда менее интересно, чем «топорики», «стульчики» и «барабанные палочки» во «взрослом» лото, но все же это была какая-никакая игра. А перспектива играть в «дочки-матери», да еще с куклами (хотя еще неизвестно, что хуже! быть «дочкой» Боре не хотелось категорически!) — это уже слишком!.. Но и возражать он не решился — часто говорил маме, что хочет братика или сестренку, так что пришлось терпеть и показывать маме, каким заботливым старшим братом он может быть.

К счастью, от игры в куклы его спасла тетя Нина. Она предложила Олечке поиграть… в больницу. Ей как раз недавно подарили набор доктора, а тетя Нина, как она пояснила маме, сшила дочке настоящий белый халат. Олечка с радостным криком умчалась куда-то и вскоре вернулась действительно в белом халатике, криво надетой шапочке с красным крестом и сумкой, из которой она принялась вытаскивать и раскладывать на диване все свои медицинские богатства — стетоскоп, градусник, шприц, «молоточек», кружок, сквозь который лор смотрит… Боря радовался, что внимание девочки переключилось с него на кукол и инструменты, пока она с тем же воодушевлением не объявила, что все куклы заболели и всем надо ставить уколы. Неприятная тема задела, особенно, в свете предстоящего на следующий день похода в поликлинику!.. Какое-то время он молча и слегка настороженно наблюдал, как «доктор» задирает на всех куклах подряд платьица и примеривается шприцом — хорошо, хоть без иглы! — к пластмассовым кукольным попам. Куклы были разные, но во всех без исключения случаях шприц был значительно больше этой самой попы, и от переноса такой ситуации на реальность Боре совсем поплохело… Напуганное завтрашним походом в поликлинику воображение работало на полную катушку, так что и иглу соответствующего размера он представил тоже!..

От устрашающих картин отвлекла Олечка, до которой вдруг дошло, что рядом сидит еще один пациент — живой и настоящий, в отличие от всей компании кукол.

— Бо-о-оря! — радостно закричал «доктор» и подскочил к нему. — Ты тоже заболел! Давай тебе делать укол!

— Еще чего! — возмутился все еще мучимый страшными видениями завтрашнего дня Боря и на всякий случай отодвинулся на диване подальше. Двигаться было почти некуда, все свободное место занимали куклы. Почему-то Оля так и оставила их лежащими вниз головами и с задранными платьями. И впечатление они производили… удручающее. В свете завтрашнего дня особенно. — Не будем мы делать мне укол!

— Будем, будем! — довольно засмеялась Олечка и вскарабкалась коленками на диван. — Снимай штаны! — с восторгом и смехом воскликнула она и уставилась на него выжидающе, держа наготове пластмассовый шприц без иголки.

— Еще чего! — повторил Боря. Игрушечный шприц сам по себе, конечно, не пугал, но снимать штаны перед девчонкой он не собирался. — А ты знаешь, что только маленьким детям уколы в попу делают? А большим и взрослым делают в руку.

В подтверждение своих слов Боря принялся закатывать рукав рубашки — белой и нарядной, в которую его нарядила мама по случаю похода в гости. Олечка смотрела с недоверием.

— А у меня кровь брали из руки… — проговорила она, следя за его движениями, — …из пальчика!

Боря снисходительно усмехнулся и тоном умудренного жизнью взрослого дяди пояснил:

— И это тоже у маленьких только. А у взрослых кровь берут вот отсюда, — он показал на сгиб локтя.

— А уколы куда?

— А уколы вот сюда, — он ткнул пальцем в середину плеча. Завтра именно в это место будут делать укол. Настоящий.

— Ладно, — вздохнув, согласился «доктор», подполз на коленках ближе к пациенту и сделал укол. И шприц завтра будет настоящий. С иглой.

Борю передернуло и он принялся сосредоточенно расправлять закатанный рукав. И тихонько покосился в сторону стола… Тетя Нина что-то рассказывала, а мама… Мама ее слушала, но Боря не был уверен, что она ничего не заметила.

— А я боюсь уколов, — вдруг тихо признался «доктор» и поправил сползающую шапочку с красным крестом.

Боря посмотрел на Олечку, на ее шапочку, смешно съехавшую набок, и в роли заботливого старшего брата осторожно ее поправил. Из-под шапки выбивались пушистые светлые волосы, и он не знал, как бы ее поправить так, чтобы не сделать девочке больно.

— А ты боишься уколов?

Шапочка сидела теперь ровно. Он сделал вид, что еще немного ее поправляет — думал, что ответить. Врать не позволяла совесть, но признаваться не хотелось. Он же «старший брат»!

— Мальчики не должны бояться, — сказал он, снова покосившись в сторону стола. Кажется, мама не слышала.

Вот это самое почти вранье ему сейчас и вспомнилось, когда бабушка привела его в пример своей внучке. Да, он сидит и не плачет — еще чего не хватало! — но в эту белую дверь он не хочет заходить так же сильно, как и ее Маришка.

— Возьмешь Петьку с собой, ему тоже сделают укол и вам будет вдвоем не страшно, — продолжала успокаивать бабушка внучку. Заяц радостно держал в лапках морковку и «больным» не выглядел совершенно, но Боря неожиданно про себя улыбнулся. Его заинтересовало, как отреагирует на такое предложение девочка, но в этот момент в коридоре — теперь с другой стороны — послышались шаги…

Боря обернулся и про девочку забыл начисто. Шла врач, ее каблуки стучали по кафельному полу. Она издалека окинула взглядом всю их компанию, на ходу достала из кармана белого халата ключи и — ох, мама! — подойдя именно к этой двери, отперла ее и скрылась в кабинете.

Уже скоро!

Лучше бы это кварцевание продолжалось подольше!

Женщина с малышом была в очереди перед ними, поэтому она поднялась, готовясь зайти. У Бори отчаянно билось сердце и ему очень хотелось сбежать. Или чтобы врач сказала, что он еще не до конца выздоровел и поэтому прививку делать еще рано. И тогда можно будет отсюда уйти.

Когда эту прививку делали всему классу, Боря сидел дома с простудой. Их школьный врач тогда позвонила маме и сказала, что прививку им потом нужно будет сделать самим — когда он поправится и когда разрешит участковый врач. Выздоровел он уже давно, уже почти месяц прошел, а Светлана Никитична как раз сказала подождать месяц.

Лучше бы она сказала подождать два!

Дверь открылась, Боря вздрогнул. Врач выглянула, посмотрела на женщину, которая теперь стояла прямо у двери и кивнула ей:

— Заходите.

По звуку ее голоса Боря попытался определить — добрая она или… не совсем. По одному слову определить было сложно, но то, что она не улыбнулась, настораживало. От того, добрый врач или нет, зависело очень многое. Очень. Вот их врач в школе — добрая. Это не мешало Боре все равно ужасно бояться, но если бы она ругалась, было бы еще хуже. Да и даже добрая Татьяна Ивановна под конец длиннющей очереди их класса становилась раздраженной и куда менее внимательной к их переживаниям… Потому Боря всегда маялся выбором — с одной стороны, было выгоднее зайти в начале, с другой, еще нужно было себя заставить…

Женщина с малышом на руках зашла, дверь со стуком закрылась. Когда она откроется в следующий раз, настанет Борина очередь!..

Сердце билось где-то в пятках, правильно говорят, что «душа в пятки ушла»…

…«Я уколов не боюсь…»…

… «если надо — уколюсь»…

Не хочет он! Даже если надо!

Он сидел весь в напряжении, не замечая, как вцепился пальцами в сиденье скамейки. В коридоре было очень тихо, девочка успокоилась, больше не плакала и молча теребила своего зайца. Боря изо всех сил прислушивался к звукам в кабинете, но слышно не было ничего, даже голосов.

Только спустя какое-то время, — Боре казалось, что он не дышал, так старался прислушаться, — послышался приглушенный голос. И почти сразу — детский крик.

Значит, малыша уже укололи.

Значит, скоро выйдут.

Значит…

…«Я прививки не боюсь…»…

Он вдруг решил, что бояться не будет. Ну не должен он бояться — мужчины не бояться и пионеры не бояться тоже! Вдруг стало заметно легко, и волнение как будто отступило. Или ему только показалось, что отступило… Но дышать и вправду стало легче. Он разжал пальцы, отпустил скамейку и выпрямился, делая глубокий вдох.

…«если надо — уколюсь»…

Ведь надо?

И тут открылась дверь. Женщина с плачущим ребенком появилась на пороге, Боря смотрел на нее, до конца не веря, что вот уже прямо сейчас ему надо туда идти. Рядом зашевелилась мама.

Вдруг загорелась и погасла лампочка над кабинетом — знак того, что можно заходить следующему. Страх разом вернулся — будто по сигналу этой лампочки. Мама поднялась, взяла со скамейки свою сумку и его ранец, сказала: «Пойдем» и подтолкнула его за плечо. Боря поднялся, не сводя глаз с белой двери, которую женщина аккуратно прикрыла, одной рукой удерживая сверток с плачущим ребенком. Боря его почти не слышал, у него в ушах что-то звенело.

В кабинете ужасно противно пахло чем-то медицинским и пугающим. Наверно, лекарствами. Боря, как положено пионеру, вежливо поздоровался с врачом и внимательно поглядел на ее лицо: кивнула она вроде приветливо и доброжелательно, но сомнения оставались. И пока мама объясняла про прививку и почему не сделали ее вовремя, Боря огляделся — хотя делать этого вовсе не следовало.

Все вокруг было пугающе белое. Белые стены, белое окно без занавесок, белый шкаф, за стеклянными дверцами которого виднелись пузырьки с какими-то лекарствами. Белые раковины — почему-то их было две. Зачем одному врачу две раковины?.. Белые столики на колесиках. И какой-то шкаф в углу, похожий на холодильник.

Врач внимательно прочитала бумажку, которую отдала ей мама — Светлана Никитична сказала, что это направление. А потом посмотрела на него, Борю. Он стоял рядом — мама села на единственный стул, а он остался стоять. Хорошо, что мама не решила посадить его к себе на колени! Врач оглядела его и произнесла:

— Так… Тарасов Боря… иди, — она кивнула себе за спину, — вон, садись на кушетку и снимай пиджак и рубашку. Можешь только с левой руки снять.

Она отвернулась обратно к своей большой тетради, в которую стала что-то записывать, сверяясь с направлением. Боря направился к кушетке и сел на твердую, ровную и холодную поверхность, но сразу поднялся — стоя снимать пиджак было легче. Он снял его, снял галстук, положил их рядом и уселся обратно, принявшись расстегивать пуговицы на рубашке. Его немного трясло и руки плохо слушались — с мелкими пуговицами рубашки справился не сразу. Врач тем временем встала изо своего стола — Боря напряженно за ней наблюдал, воюя с особо не поддающейся пуговицей — и подошла к шкафу со стеклянными дверцами, приговаривая: «Та-а-ак… АДС, АДС…» Боря вытащил, наконец, левую руку из рубашки. Что такое таинственное «адээс» его совсем не интересовало, хотя было все-таки странно — на направлении было написано «прививка от коклюша, дифтерии и столбняка». В другое время эти забавные слова его обязательно развеселили бы, но сейчас было не до веселья.

Врач достала какую-то коробочку и поставила ее на ближайший маленький столик на колесиках. В коробочке что-то пугающе звякнуло. Чуть подальше стоял еще один такой же столик, там стояли в специальной подставке пробирки с красными крышечками — Боря видел такие раньше, когда у него брали кровь. Это было еще страшнее, чем укол, потому что иголку воткнули и продолжали в нем держать, и он еле дождался, когда это закончится. Рядом там же стоял белый лоток, в который врач обычно складывает нужные инструменты.

Как раз в этот момент врач поставила такой же лоток на ближний столик, и Боря понял, что это для него. Лоток неприятно звякнул о металлическую поверхность. Сейчас она положит туда вату… и шприц.

Он изо всех сил старался унять дрожь, напрягал все мышцы, но его все равно трясло, и он очень переживал, что это заметит врач. Заметит — и что-нибудь скажет, пристыдит его, что он такой большой, а боится.

Рядом с первым лотком появился второй. А в первом уже лежали два кусочка ваты и шприц. И еще стояли два темных пузырька.

Врач подкатила столик к кушетке, прямо рядом с ним. Теперь она была в маске и перчатках. Она что-то делала, Боря не видел, что именно, потому что с ужасом смотрел на шприц. Потом она взяла шприц и стала его наполнять из малюсенького пузырька, который держала в другой руке. Затем подняла шприц вверх и из него «стрельнула» маленькая, тоненькая струйка. При виде этой струйки Борю охватил еще больший ужас и он не выдержал — отвернулся. Взгляд его упал на большие белые ящики у стены — на одном было написано «отходы класса А», на другом «отходы класса Б». Любопытство на одно мгновение пробилось сквозь страх и он подумал, что это за классы такие — как в школе, с буквами. Но мысль быстро растворилась в переживаемом ужасе.

Врач шагнула к нему ближе, чуть подняла его руку — он так отчаянно сжимал мышцы, пытаясь унять дрожь, что не сразу позволил ее поднять.

— Расслабься, а то я не смогу укол сделать.

Хорошо бы, чтоб не смогла, подумалось Боре, но он понимал, что, увы, так не выйдет — укол ему все же сделают, никуда уже не денешься. Но расслабить мышцы, скованные нервами, было непростой задачей.

Врач протерла его плечо ваткой, от которой противно воняло. Затем пощупала руку.

— Давай, давай, Боря, расслабь руку. Если тебе страшно, отвернись, только расслабься.

Признавать, что ему страшно, не хотелось, но деваться было уже некуда. Он отвернулся, изо всех сил сжал в кулак правую руку, а левую… расслабил. Взгляд его уткнулся опять в эти «классы», он посмотрел выше — там, на полке, стояли какие-то… кастрюли. Ничего успокаивающего в этих кастрюлях не было, они были слишком… медицинскими.

— Во-о-от, молодец, — проговорила врач, но ее голос он слышал сейчас не слишком хорошо, в ушах звенело. Подумал, что молодец, наверно, потому что сумел расслабиться, и эта похвала была немного приятной.

Он действительно ничего не видел, но мгновение, когда она поднесла к его руке шприц, понял — и зажмурился одновременно с тем, как стало больно от прокола иголкой.

— Вот и все, одевайся, — сказала врач веселым голосом.

Он открыл глаза и не поверил, что действительно все. Повернулся и покосился на шприц, который лежал теперь в лотке и был ему больше не опасен.

— Место укола не чесать и три дня не мочить. Может покраснеть, припухнуть немного, не пугайтесь. Может подняться температура до тридцати семи, это нормальная реакция, не переживайте. Если будет выше, выпейте парацетомол. Если температура будет держаться дольше трех дней, тогда уже к врачу.

Это все врач говорила маме, пока Боря во второй раз пытался справиться с мелкими пуговицами. Он ее слушал, но особо не вникал — почувствовал вдруг, насколько сильно устал.

На маму он старался не смотреть, было стыдно.

— Спасибо вам, — сказала мама врачу и поднялась со стула. — Борь, пойдем, в коридоре оденешься, не будем задерживать.

Она шагнула к нему и, взяв пиджак, подтолкнула его к двери. Боря в одной рубашке, зажимая в руке красный галстук, вышел в коридор, мама попрощалась с врачом и тоже вышла.

Девочка Мариша снова плакала, правда, не так громко, как в начале. Наверно тоже устала.

— Ну что, живой? — приобняла за плечи мама, когда они пошли по коридору к выходу на лестницу. — Больно?

— Немного… — произнес Боря тоном мужчины, способного запросто вытерпеть любую боль.

Мама, кажется, усмехнулась — он все еще не решался на нее смотреть. Усмехнулась как-то необидно, так, что ему почему-то даже стало чуть-чуть легче. Застегнув пиджак, Боря забрал у мамы свой ранец, а мама вдруг остановилась — стала поправлять ему галстук. Когда они спустились на первый этаж, она протянула ему гардеробный номерок:

— Иди, возьми вещи, я сейчас в регистратуру загляну быстренько.

Боря взял номерок и все же посмотрел маме в глаза — она улыбнулась так, что ему сразу стало спокойней и теплее, и чуть потрепала его по голове.

— Беги.

Когда они вышли на улицу, Боря с наслаждением вдохнул прохладный воздух осеннего утра. Воздух, в котором нет запаха лекарств и больницы. Воздух свободы.

— За пятнадцать минут успеем дойти до школы? — спросила мама, посмотрев на часы.

— Ма-а-ам, я сам дойду!

— Нет уж, первое время после прививки опасное. Я не хочу тебя одного оставлять. И Наталье Егоровне не забудь сказать, что тебе сегодня прививку сделали, чтобы она обязательно была в курсе.

— Хорошо… — спорить с мамой иногда бывало невозможно.

— Пошли, боец, как говорит папа.

Боря засмеялся и радостно сбежал по ступенькам, размахивая ранцем в руке.

Сережа прислушался к звукам с кухни и, убедившись, что мама чем-то занята, забрался на диван, а с него — на подоконник. При маме залезать было запрещено. Почему-то она начинала ругаться и говорить, что он обязательно упадет. Сережа никак не мог понять, почему мама так боится — ведь он крепко держится за ручку! И вообще — он уже большой и сам точно знает, что можно делать, а что нельзя. И это не он придумал, мама сама часто повторяет: «Не ходи по лужам, ты же уже большой!», «Что ты, как маленький? Не болтай ногами!» Обычно в такие моменты шестилетнему Сереже переставало хотеться поскорее вырасти, и он удивлялся, почему же оказалось, что быть большим — это так скучно?

Он еще раз прислушался к шуму льющейся воды на кухне, к звякающим тарелкам и чашкам. Мама моет посуду, значит, какое-то время точно не придет в комнату. Покрепче взялся за ручку и осторожно переступил по подоконнику, чтобы было лучше видно.

День уже почти закончился, еще не стемнело, но в домах напротив давно горят окна. Что происходит внизу, во дворе, не видно — все скрывает темная листва деревьев. А за углом дома — сквозь деревья ну совсем ничего не видно! — проходит улица, по ней ездят машины и автобусы.

Как-то так получилось, что больше всего Сережа любил кататься именно на автобусах. Если народу было немного, мама разрешала постоять у водительской кабины, огороженной широким стеклом. Там, держась за резной, желтоватый поручень обеими руками, Сережа внимательно следил за дорогой, то и дело поглядывая на водителя. Звать его в такие моменты было бессмысленно, он был занят очень важным делом — помогал вести автобус! Открывал и закрывал двери воображаемым движением, тихо, шепотом объявлял остановки и ревностно проверял, все ли водитель делает правильно.

Именно на автобусе они и должны были сегодня поехать в парк. Мама планировала встретиться с тетей Светой, и они решили пойти в воскресенье в парк все вместе — мама с ним, Сережей, и тетя Света со своим сыном Павликом. Павлику было всего пять, и Сережа, чувствуя свое огромное превосходство в возрасте, относился к приятелю с добрым снисхождением.

Он провел у окна почти весь сегодняшний день. Ждал. Ждал, когда закончится дождь.

С утра еще была надежда, что дождь успеет пройти и поездку не отменят. В общем-то, самому Сереже дождь нисколько не мешал. Он с радостью погулял бы и под дождем, так даже веселее в некотором роде! Вот только карусель в парке обычно в плохую погоду закрывают.

Потом мама позвонила тете Свете и, прислушавшись к ее словам, Сережа понял, что они никуда не поедут. Окончательно расстроившись, он забрался на подоконник — все равно мама в коридоре по телефону разговаривает! — уселся, извернувшись так, чтобы было видно улицу, и с тоской уставился за окно. Все вокруг давно уже было мокрым, дождь весело стучал по стеклу, по листьям, по асфальту и крыше соседской, дяди Петиной машины. Дядя Петя жил в доме напротив и у него была самая большая машина в их дворе — УАЗ. Сережа не слышал, как стучит дождь по ее железному верху — она далеко внизу, но почему-то был уверен, что тот делает это исключительно весело — брм!-брм!-брм!.. Ему хотелось на улицу, хотелось подставить дождю ладошки и так же весело ловить падающие с неба капли.

Было совершенно понятно, что на улицу они сегодня не пойдут. Можно поиграть, можно посмотреть любимые книжки, но почему-то Сереже не хотелось уходить от окна. Он смотрел и смотрел на дождь, который то почти затихал, то вновь расходился так, что почти превращался в настоящий ливень. Когда дождь затихал, Сережа рассматривал капли на стекле. Их очень хотелось потрогать, ведь если по ним провести пальцем, все капли соберутся в маленький ручеек, а это очень весело — собирать капли в ручеек! Но они на той стороне стекла и до них не достать.

Так весь день и прошел — в грустном ожидании.

Когда мама закончила мыть посуду, Сережа предусмотрительно слез с подоконника и отправился к своему игровому месту, твердо решив заняться чем-то интересным. На глаза попалась любимая «змейка» и он уже успел задуматься, что именно из нее сейчас сложит, когда в комнату заглянула мама:

— Сереженька, пошли ужинать.

— Ма-а-ам, я не хочу… — пластиковая коробочка, в которой лежала «змейка», стояла на полке секретера и чтобы ее достать, пришлось потянуться на носочках.

— Нет, никаких игрушек. Быстро мыть руки и за стол.

— Но я не хочу ку-у-ушать…

— Сережа.

Когда мама вот таким тоном коротко произносила только его имя и молча и серьезно смотрела, оставалось лишь одно — подчиниться. Опыт подсказывал, что ничего хорошего не будет, если этого не сделать. Потому Сереже не осталось ничего другого, как печально отправится в ванную. Мама включила ему свет и ушла на кухню, остальное он уже умел делать сам — и воду включить, и помыть руки, и вытереть. Расстройство по поводу необходимости идти за стол быстро забылось — как только в руках оказался кусочек мыла. Сережа намылил руки, положил скользкий кусочек обратно в мыльницу, чуть набрав воды, сложил ладошки вместе и осторожно развел их в стороны так, чтобы между ними осталась тонкая пленка из мыла. Осторожно подул, но пленка тут же лопнула. Соединил ладошки и снова чуть-чуть раздвинул, пытаясь увидеть, получилась ли пленочка…

— Что, не получается?

— Нет, — обернувшись к маме на пороге ванной, расстроенно покачал головой Сережа. — Утром только получилось. А сейчас не получается.

— Ну, давай попробуем.

Мама зашла, присела на край ванны и намылила руки, смочив их под струей воды. Именно мама накануне показала Сереже, как можно выдувать мыльные пузыри из намыленных ладошек. Самостоятельно у Сережи получилось только сегодня утром — после вчерашних и позавчерашних тренировок.

— Смотри, нужно, чтобы края ладоней обязательно полностью касались друг друга и между ними не было дырочек, — мама подула в свои ладони и из них показался длинный-длинный пузырь.

— Ого, какой! — восхищенно воскликнул Сережа. Пузырь оторвался от ладоней — и тут же лопнул, даже не долетев до дна ванны. — Я тоже хочу!

— Хорошо, попробуй один раз — и все. Помнишь, о чем мы договорились?

— Да, не баловаться, — ответил послушно Сережа, намыливая заново руки.

— Хорошо водой смочи, чем больше воды, тем лучше получится пена.

Сережа изо всех сил соединил ладошки, чтобы точно-точно не было дырочек и осторожно их развел. В маленькой — по сравнению с тем, как у мамы! — дырочке блестела мыльная пленка. Он тихонько подул — если подуть сильнее, пленка просто порвется и никакого пузыря не получится! — но опять ничего не получилось.

— Ты наверно слишком сильно дуешь.

Сережа хотел попробовать еще раз, но мама остановила:

— О чем мы договорились утром?

Сережа вздохнул:

— Ну, один разочек только!

— Нет. Моешь руки, попробуй. Получилось — хорошо, не получилось — попробуешь в следующий раз. Иначе ты так целый час будешь тут торчать. Домывай руки и приходи, сейчас каша уже остынет.

Мама ушла, Сережа сполоснул руки, закрутил кран и, привстав на носочках, дотянулся до своего полотенца.

На кухне его ждала тарелка нелюбимой гречневой каши. Он забрался на свой стул, тоскливо поглядел в тарелку и покосился в сторону маминой спины у плиты. Гречневую кашу не хочется ужасно, но если он об этом скажет маме, мама будет сердиться… Может, все же сказать?.. Пока он с самым кислым видом рассматривал крупинки гречи, мама отошла от плиты и вдруг налила из кастрюльки в его тарелку молоко. Другое дело!..

— Ну что, передумал говорить «не хочу, не буду»? — весело спросила мама, посматривая на него. И откуда только она знает, что он хотел сказать?..

— Ага… — Сережа подул на горячее молоко, взял ложку и, набрав в нее каши, утопил ложку в молоке, крупинки утонули вместе с ложкой. — Мам, а почему одни крупинки утонули, а другие плавают?

— Потому что в тех, которые плавают, есть частички воздуха, из-за этого они не тонут. Не балуйся, пожалуйста, а ешь.

— Оно горячее…

— Подуй осторожненько.

Сережа подул и от нечего делать поболтал ложкой в тарелке. Потом снова утопил ее в молоке, наблюдая, как крупинки уходят «на дно». Несколько осталось, он их снова от нечего делать сосчитал — пять штук. Интересно, почему в них воздух есть, а в других нет?.. Спросить у мамы он не успел, на кухню зашла баба Тоня, их соседка.

— Ой, Сереженька, кушаешь кашку? Молодец какой! — она прошла к своему шкафчику и что-то в него положила. — Какой сегодня дождь льет! — это баба Тоня говорила уже маме. — Хотела сегодня к дочке съездить, с Алешкой повидаться, так не поехала.

Алешкой звали бабы Тониного внука, она ездила его навещать на выходных, а потом жаловалась Сережиной маме на свою дочку, что та Алешку «балует» и всегда приговаривала: «Ирочка, смотрите, не испортите Сереженьку! Такой мальчик хороший!» Сережа, когда это слышал, удивлялся: как его можно испортить?!.. Как это «испортить кого-то»?..

— Да мы тоже сегодня не поехали гулять. У меня вон ребенок целый день грустит, парк с каруселями отменился.

— Ну, ничего, — поглядела баба Тоня на ковыряющегося в тарелке Сережу, — в следующий раз погуляете. Пойду я, Ирочка, глажку под вечер затеяла… Раз уж не поехала…

— Конечно, Антонина Валентиновна. Я тоже сегодня хоть делами занялась, а то все некогда.

— Сереженька, кушай хорошо! Будешь кушать гречку, вырастишь большим и сильным! А не будешь — не вырастишь.

— Как это?.. — не понял Сережа и аж замер с наполненной ложкой, не донеся ее до рта. Молоко тут же вылилось обратно в тарелку.

— А как же ты вырастишь, если кушать хорошо не будешь? А особенно гречку, — баба Тоня посмотрела на маму, чему-то улыбнулась и ушла. Сережа вздохнул. Ну, если он не любит гречу, что же теперь?.. Нет, с молоком еще терпимо…

Мама поставила тарелку с кашей для себя и присела за стол рядом с ним.

— Действительно, ты есть сегодня будешь? Ешь, пока не остыла, подогревать не буду.

Сережа еще раз вздохнул и набрал очередную ложку.

— Если завтра дождя не будет, после садика сходим на пруд.

— И уточек кормить будем? — с надеждой спросил Сережа.

— Будем. Но если дождя не будет.

И тут Сережа вдруг вспомнил, что хотел днем спросить у мамы, пока она долго разговаривала с тетей Светой.

— Мам, а почему идет дождь?

Мама из-за чего-то удивилась и задумалась.

— А помнишь, я тебе рассказывала, что вода с земли испаряется и поднимается в небо, и из нее получаются тучи?

— Не-е-ет…

Мама снова ненадолго задумалась и почему-то посмотрела на часы.

— Хорошо, я объясню и, может быть, даже покажу, но сначала ты съешь свою кашу.

— Как это покажешь?! Что покажешь?

— Дождик, — улыбнулась мама. — Увидишь. Ешь.

После такого обещания Сережа почти забыл, что не любит кашу, и быстро ее доел. Когда мама поела, она убрала тарелки, затем достала из шкафчика маленькую кастрюльку и еще одну побольше. Сережа внимательно следил за ее действиями и уже решил, что мама забыла о своем обещании и занялась своими делами. В кастрюлю поменьше мама налила воды, зажгла газ на плите и поставила туда кастрюлю. Сережа уже хотел напомнить про свой вопрос, но мама вдруг повернулась к нему.

— На Землю светит Солнце. На все-все, что есть на Земле: на дома, на людей, деревья, озера и моря. Солнышко горячее, поэтому вода с поверхности Земли — с озер, рек, морей и даже маленьких луж — испаряется.

— Как это?

— Маленькие-маленькие частички воды поднимаются в воздух. Когда чайник закипает, помнишь, у него из носика пар идет?

— Ага, — кивнул Сережа, внимательно слушая маму.

— Это тоже испаряется вода. Только она нагревается не солнышком, а газом на плите. Так же и частички воды, которых испаряет солнышко, поднимаются вверх и летят в воздухе высоко-высоко в небо.

— А почему их не видно?

— Потому что они очень-очень маленькие. Гораздо меньше, чем те, из которых состоит пар, выходящий из чайника, — мама заглянула в кастрюльку на плите и продолжила. — Они поднимаются наверх, в небо. А высоко-высоко в небе очень холодно. И частички воды там остывают и превращаются в облака.

— Облака?.. — удивился Сережа. Как же так?.. Получается, что облака… это вода?..

— Да, пока погода теплая, облака гуляют по небу. Но когда становится холодно, частичек воды в облаках становится все больше и больше, и облака превращаются… Как думаешь, во что?

— В тучи! — воскликнул сразу догадавшийся Сережа.

— Правильно. И когда в тучах частичек воды становится много-много, они собираются вместе и превращаются в капельки. Капельки тяжелые и не могут просто висеть в воздухе — и они падают на землю.

— И идет дождик?

— И идет дождик, — кивнула мама и снова заглянула в кастрюльку. Там уже шипела вода. — Получается, что испарившиеся частички снова вернулись на землю, только в виде дождя. Были в озере, поднялись в небо и опустились обратно в озеро в виде дождика. Это называется круговорот воды в природе.

— А зачем он нужен?

— Потому что так в природе устроено. Дождик нужен, чтобы росли трава, и цветы, и деревья.

— А почему он бывает короткий, а бывает целый день, как сегодня?

Мама почему-то вздохнула.

— Потому что бывают небольшие тучи, они проходят быстро, и с ними уходит дождик, а бывает, что все небо, как сегодня, тучами затянуто, и весь день дождь льет.

Затем мама сделала очень странную вещь: достала из морозилки мясо и положила в кастрюлю побольше, которая стояла на столе.

— Иди сюда, — вдруг подозвала она Сережу, и когда он подошел, подняла так, чтобы ему было видно плиту. В кастрюльке булькала и шипела вода. — Видишь, идет пар?

— Ага!

Мама поставила его на пол.

— Этот пар — это и есть маленькие частички воды, которые испаряются из кастрюли. Сейчас они испаряются, потому что кастрюля греется на огне, а в природе вода испаряется из озера, потому что ее греет солнышко. Понимаешь?

— Угу…

Мама взяла кастрюлю с мясом.

— А теперь будем делать дождик! Потрогай, какая она холодная, — мама протянула кастрюлю ему и Сережа обеими руками за нее взялся. Она оказалась очень холодной, как будто сама стояла в морозилке. Мама поднесла ее к кастрюльке на плите так, что большая кастрюля оказалась над маленькой. — Большая кастрюля — это как будто небо. Оно холодное, поэтому я положила туда холодное мясо, чтобы и кастрюля стала холодной.

— Но мне же не видно, — сказал Сережа, думая, что что-то будет происходить в самой кастрюле.

— Нет, ты увидишь даже лучше, чем я. Смотри на дно большой кастрюли. Видишь, пар поднимается вверх и оседает на дне кастрюли?

Сережа очень внимательно смотрел, пока не заметил…

— Там капельки!

— Да, там много-много маленьких капелек. Так же и частички воды, испарившиеся с земли, собираются вместе. Смотри внимательно дальше.

Сначала ничего не менялось, капелек было много-много по всему дну кастрюли, но вроде бы ничего не происходило… Но постепенно маленькие капельки стали как будто бы увеличиваться… И посередине дна вдруг повисла одна большая капля. Мама наклонилась и, продолжая держать кастрюлю, заглянула под нее.

— Видишь, теперь капельки собираются вместе в большие?

— Ага… Ой! Мам! Она капнула!

— Конечно, капнула… Как капает дождик.

— Еще одна! И сейчас еще две капнут! Как дождик! — весело воскликнул Сережа с восторгом, не отводя глаз от дна кастрюли.

Он дождался еще нескольких капель, и мама поставила кастрюлю на плиту.

— Вот так дождик и идет… — мама убрала мясо обратно в морозилку и выключила газ. — А теперь, мой хороший, мыться и спать.

Ну вот… Всегда, когда что-нибудь происходит интересное, так сразу «мыться и спать»! Почему надо идти спать именно тогда, когда не хочется?!.. Но если он сейчас скажет, что не хочет, мама все равно заставит… А ему совсем-совсем не хочется! Он еще даже не успел все обдумать! И про дождь, про то, как капли в холодном небе остывают, и про то, как так получается, что почти настоящий дождик можно сделать... самим!

— Так, нос не вешаем, самый несчастный ребенок в мире, — мама потрепала его по голове. — Чем быстрее ты ляжешь спать, тем быстрее наступит завтра. Ты же хочешь на пруд сходить?

— Хочу. А спать не хочу.

— А папе, когда он вернется, я что буду рассказывать? Что Сережа капризничал и не хотел спать укладываться?

Сережа тяжко-тяжко вздохнул и поплелся в сторону ванны. От упоминания папы сделалось еще более грустно. Вот если бы он мог прямо сейчас приехать!.. Мама бы обрадовалась, и на какое-то время уж точно все забыли бы про то, что надо спать! А папа подхватил бы его на руки и сильно-сильно обнял. От него пахло бы табаком и лесом, и дымом костра, а мама целовала бы папу в щеку, и он наклонялся бы к ней прямо с ним, Сережей, на руках, смеялся бы и говорил, что он «ужасно колючий». Потом, конечно, мама про него вспомнила бы, и папа тогда опустил бы его на пол и сказал бы: «Понимаешь, брат, надо — значит, надо…»

Мама зажгла свет и открыла ему дверь в ванну. Почему «надо» — это тоже так скучно?.. Правда, потом папа пообещал бы завтра рассказать ему много-много интересного. Только обидно бы было, что когда он пошел бы спать, папа маме на кухне уже бы что-то рассказывал… Мама кормила бы его ужином, и они разговаривали бы свои «взрослые разговоры»… Как же все-таки скучно быть маленьким!.. Но все равно было бы очень-очень здорово, если бы папа приехал!..

Мама достала с полки мыло и мочалку и включила душ.

— А скоро папа приедет?

— Ну, вот ты мне это и скажи.

Сережа сначала задумался, не сразу сообразив, откуда он может это знать… Он же поэтому и спрашивает…

— Какого числа папа должен приехать?

— Шестого июня, — это Сережа отлично помнил.

— А какое сегодня?.. Сколько до конца мая осталось? Иди посмотри на календаре и сосчитай. Сегодня можешь уже не считать.

Сережа отправился в комнату, мама тоже пошла за ним. И пока мама доставала что-то из шкафа, он определил, что до конца мая осталось пять дней.

— Пять дней осталось!

— Та-а-ак, — одобрительно кивнула мама. — Пять в мае, и сколько в июне?

— Шесть.

— А вместе? Пять плюс шесть — сколько будет?

— …Одиннадцать.

— Ну вот, сам все прекрасно знаешь. Тебе какую пижамку доставать? Со слоненком или которую бабушка подарила?

— Со слоненком, — ответил Сережа, раздумывая о том, что одиннадцать дней — это наверно очень долго…

— Все, бегом в ванную.

Почему-то так всегда получалось, что после купания он начинал хотеть спать — даже если не хотел до этого. Как только мама закончила его вытирать, Сережа подумал, что хочется поскорее забраться под одеяло.

— Одевайся и иди укладываться, я скоро приду, — сказала мама, а потом вдруг накинула ему на голову полотенце и обернула вокруг.

— А-а-ай! — Сережа весело засмеялся, прекрасно зная, что будет дальше.

Мама покрутила его несколько раз и остановила. Под полотенцем он не видел совсем ничего. Это была их с мамой небольшая игра — он закрывал глаза, мама его крутила так, что он забывал, как сначала стоял, и когда останавливала, он должен был угадать, в какой она стороне.

Он протянул руку вперед, но там мамы не было.

— Еще две попытки, — сказал где-то сверху мамин веселый голос.

Сережа протянул руку в сторону — и вдруг до чего-то дотронулся. Сначала руку одернул — это что-то было каким-то неприятно холодным и уж точно не было мамой, но все же осторожно потрогал… Рука коснулась чего-то гладкого, прохладного и — Сережа осторожно пощупал — длинного…

— Как ты думаешь, что это?

— Не знаю…

— Подумай, что у нас в ванной есть такое?

В игру с угадыванием предметов на ощупь они с мамой играли тоже, поэтому Сережа быстро сообразил.

— Это ванна!

— Правильно! А с какой стороны от ванны ты стоял?

Сережа задумался. С какой стороны — это значит справа или слева?.. Он сейчас держится за ванну правой рукой, значит, ванна справа. А сначала он стоял к ней… спиной! Значит… значит, и сейчас надо встать спиной... Под полотенцем было уже жарко, и мама вдруг спросила:

— Ты не задохнешься у меня? Давай полотенце снимем, а ты глазки закрой.

Вдруг дышать стало легче, Сережа добросовестно закрыл глаза, не отпуская ванну, казалось, что если отпустит, то забудет, как стоит. Он сообразил, что надо повернуться налево, отпустил руку, повернулся и протянул руки вперед. И тут же радостно открыл глаза.

— Молодец! — вместе с ним засмеялась мама. — Одевайся и бегом в кровать.

Мама вышла и из открывшейся двери в нагретую ванную потянуло холодом. На стиральной машине лежала приготовленная мамой одежда. Все еще довольный тем, что сам догадался, где мама, Сережа быстро надел трусы и натянул пижамную кофту, — по слоненку на груди легко было определять, где перед! — но потом немного помучился со штанами, с ними всегда было сложнее.

Тапочки, надетые на босые ноги, смешно шлепали по полу. Сережа дошлепал до комнаты, подошел к приготовленной мамой постели, но заметил, что мама еще не закрыла форточку после проветривания. Там, в черном квадрате открытой форточки, шумел дождь. Сережа подошел к окну — свет от зажженной люстры сверкал на падающих каплях, пахло дождем и летним днем в деревне.

Он смотрел на капли и думал о том, что рассказала мама. Это сейчас эти капли стали дождем… А до этого они были в небе и собирались там вместе, как на дне кастрюли. А еще до этого они были в озере или в море… или даже в их пруду недалеко от дома, куда они завтра пойдут… Это было… странно и удивительно… Вода была в пруду — и туда же возвращается.

— Это что такое?! А ну быстро в постель! Только после купания! Заболеть хочешь?

Под мамины возмущения Сережа молча юркнул к своей кровати, и пока мама закрывала окно и задергивала шторы, забрался под одеяло. Шум дождя теперь слышен не был. Жаль… Он выглянул из-под одеяла, чтобы убедится, что сердится мама не очень сильно. Она включила маленькую лампу на столе и пошла выключать люстру.

— Мам…

— А?

— А зачем нужен дождь, если вода испарилась и опять возвратилась обратно?

Мама выключила люстру, подошла к нему и присела рядом на кровать.

— Пока идет дождь, вода попадает не только туда, откуда испарилась. Испарилась из озера, а дождик поливает все вокруг возле озера, все, что на берегу, и то, что далеко-далеко, там, где никаких озер и рек нет. Все-все. Дождик, то есть вода... нужна всему живому. Всем растениям, без воды ничто расти не будет. И маленькие животные пьют воду из луж.

— А почему дождик бывает то маленький, то сильный?

— Это зависит от того, сколько воды накопилось в туче.

— А почему…

— Ты спать сегодня будешь, Почемучка? — мама спросила ласково, но Сережа знал, что значит этот вопрос.

— Ма-а-ам, ну, пожа-а-алуйста. Расскажи еще что-нибудь…

— Сереженька, спать пора. Завтра поговорим, — мама погладила его по голове. — Давай-ка засыпай, мой хороший. И сам, как взрослый. А то разбаловала тебя бабушка колыбельными своими…

Сережа предпринял последнюю попытку оттянуть момент засыпания:

— Мам, а есть песенки про дождь?

— Конечно, есть. Вот завтра обязательно повспоминаем. А сейчас спать.

Сережа вздохнул и решил попробовать еще разочек:

— А ты не пой колыбельную, ты спой просто что-нибудь.

— Хитрый какой! — засмеялась мама.

— Или расскажи что-нибудь… А потом я буду спать. Честно-честно.

— А ты знаешь, действительно есть песенка про дождь… — вдруг задумчиво сказала мама. — И она даже колыбельная. И там даже есть мальчик, который просит маму рассказать о дожде.

— Ма-а-амочка!..

— Только она… не совсем детская.

— Ма-а-амочка, спой…

— Тихо, куда ты собрался? — Сережа от переизбытка эмоций попытался подняться. Мама уложила его обратно и накрыла одеялом. — Хорошо, только потом спать, ты обещал.

Мама немного помолчала, смотря куда-то в сторону, потом повернулась к Сереже.

— Дождь прохожих осыпает,

В окна моросит.

Мой мальчишка засыпает, — мама погладила его по голове, — но еще не спит.

Мама, расскажи мне о дожде…

И пою я тихо сыну

Днем и под луной:

Дождь бывает желтый, синий,

Серый, голубой…

Голубой, он самый добрый,

С ним цветы цветут.

Голубой идет недолго —

Его долго ждут.

Мама пела тихо, как настоящую колыбельную, но Сережа и не думал засыпать — внимательно слушал.

— Вот приходит летний вечер,

Шмель в траве гудит,

И помчат земле навстречу

Синие дожди.

Синий дождь раскрасит сливы

У тебя в саду.

Синий дождь, он самый сильный,

От него растут.

Мама чуть поправила одеяло и погладила Сережину руку, высунувшуюся из-под одеяла.

— Закрывай глазки…

Сережа послушно закрыл. От маминой руки было тепло и хорошо, а под одеялом очень уютно. И ему очень нравились картинки, которые он представлял, слушая песню. Он даже успел представить, как мимо сливы на дереве проносится капелька с кисточкой с синей краской!

— Осень озеро остудит,

Клен озолотит.

В сентябре приходят к людям

Желтые дожди.

Желтый дождь протянет руки

К той судьбе и к той.

Желтый дождь, он для разлуки,

Он пока не твой.

Мама, а бывают черные дожди?

И пою я тихо сыну

Днем и под луной:

Дождь бывает желтый, синий,

Серый, голубой…

Спи, мой сын, приходят к людям

Разные дожди.

Только черный дождь не будет

На твоем пути.

Верю, черный дождь не будет

На твоем пути.

Он очень внимательно слушал, представлял, каким может быть голубой дождь, а каким непонятный желтый… Под конец и вовсе удивился и от удивления открыл глаза: разве может быть черный дождь?.. Но ему очень понравилось, как пела мама, поэтому он не стал ничего спрашивать — иначе она рассердилась бы и больше не стала ему петь. Да и… не хотелось сейчас спрашивать. Глазки уже сами закрывались…

— Спи, мой хороший, — мама поцеловала его в лоб, поправила одеяло и тихо-тихо сказала: — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — так же тихо прошептал Сережа.

Под одеялом было очень тепло и уютно. Сережа подумал, что завтра они обязательно пойдут на пруд, и он обязательно спросит у мамы про разноцветные дожди… Про желтый… и еще какой-то…

Ярко-ярко светило солнце, и в его лучах блестело все вокруг — мокрая трава и тонкие нити легкого летнего дождика. Папа про такой дождик говорит «грибной». Сережа бежал по полянке с собранным букетом мокрых ромашек и ему было очень весело бежать: от дождя, теплого и чуть-чуть щекотного, от того, что светит солнце и идет дождик одновременно, от того, что мама смеется и ждет, когда он до нее добежит. И все вокруг смеялось вместе с ним: и дождик, и сверкающие капли на траве и цветах, и солнышко, и тучка на небе, высоко-высоко над головой!..

Под теплым одеялом было жарко и душно, а главное, довольно-таки темно, даже несмотря на слабое освещение, но Сережа вылезать из-под него не спешил. Если откинуть одеяло, бабушка может заметить свет фонарика, а этого допустить никак нельзя! За чтение ночью она, обычно добрая, вполне могла рассердиться и наказать чем-то по-настоящему серьезным. Например, запретить завтра пойти с другом Пашкой и его мамой на озеро.

Конечно, именно об озере Сережа сейчас не думал вовсе, слишком увлечен был чтением, но в голове сидела неотступная мысль — надо вести себя осторожнее.

Можно было бы и не рисковать, отложить книжку и спокойно дочитать ее завтра, но Сережа так сделать не мог. Он читал ее сегодня целый день, прерывался только — с большой неохотой! — на обед, незначительную помощь бабушке и ужин. Как раз после ужина бабушка и сказала довольно строго, что много читать вредно, и что, если он, Сережа, не отложит сейчас же книжку, она «примет меры».

Под этим названием подразумевался звонок родителям. Отца десятилетний Сережа не то чтобы боялся, но очень не хотел расстраивать, поэтому до «принятия мер» дело старался не доводить. Да и вообще был довольно послушным внуком. До подобного звонка ситуация дошла лишь однажды.

Прошлым летом из-за его провинности вышла целая история. Он ушел без спроса купаться, думая, что бабушка его отпустила — так сказал знакомый мальчишка-сосед, а оказалось, что пока он купался и собирал в лесу малину с друзьями, его искала вся деревня. От бабушки ему тогда влетело, конечно, но они быстро помирились. Сережа чувствовал себя виноватым и радовался, когда бабушка его простила и все осталось позади. Но история на этом не закончилась — на следующий день они пошли на почту звонить родителям. Бабушка сказала, что не может не рассказать о его «недостойном поведении», и Сереже пришлось объясняться с мамой — хорошо еще, что папа был на работе! К маме найти подход все же куда проще… Но сделать это по телефону оказалось неожиданно трудно. Сколько ни принимай самый виноватый вид, сколько ни смотри умоляющими глазами, мама всего этого не увидит. Пришлось объяснять все словами. Стыдно было — ужасно. После того случая Сережа вдвойне опасался всерьез рассердить бабушку.

Последние две страницы он дочитывал с огромным желанием, чтобы книжка не кончалась, чтобы не надо было вот прямо сейчас расставаться с ее героем. За сегодняшний день он стал Сереже… почти другом. Другом, с которым вот-вот придется расстаться.

Дочитав до последнего слова, Сережа выключил фонарик и откинул одеяло, вдыхая, наконец, свежий воздух. То, что ему только что практически нечем было дышать, его нисколько не заботило. Он этого и не заметил, весь поглощенный миром, в котором только что был и из которого еще не успел вернуться. Он лежал теперь на спине, смотрел на низкий деревянный потолок комнаты, но продолжал видеть все те картины, которые рисовало воображение по ходу чтения.

Сейчас перед ним расстилалась бескрайняя пустыня с барханами из горячего песка, с палящим над нею солнцем… Вот бы побывать в том самом месте!.. Вдруг он действительно когда-нибудь появится снова… Но ведь это пустыня! Туда не летают самолеты, не ходят поезда, туда можно попасть только пешком или на верблюде — так папа рассказывал. Не так-то просто там оказаться.

Хотя какая разница просто или нет, если это только… выдумка? Книжка, сказка, ведь так на обложке и написано! Если это сказка, значит, ничего этого нет, не существует. Конечно, не существует, нельзя же по космосу летать просто так, без ракеты и скафандра! Но… как же не существует, если… если он сейчас верит… верит, что есть где-то среди звезд планета Маленького принца, и на ней есть роза — капризная, нежная и очень красивая, и есть барашек, который спит в своей коробке!

Пустыня на потолке сменилась черным-черным бескрайним космосом — множество сияющих звезд среди абсолютной темноты. И планета Маленького принца — небольшая, с вулканами и розой, накрытой стеклянным колпаком. А там, чуть позади, планета фонарщика, который то и дело зажигает и гасит свой фонарь. А еще дальше разноцветная Земля с синими океанами, окутанная белыми облаками. А вон там, в сторонке — Сатурн. Прекрасный и загадочный.

Да, он знает все планеты Солнечной системы, может наизусть их перечислить и о каждой планете рассказать, он знает, что жить можно только на планете Земля. И уж совсем точно нельзя жить на астероиде! Ведь там совсем-совсем нет воздуха. Ну и что? Может, ученые еще не все изучили? Может, есть еще планета — пусть совсем небольшая, — на которой можно жить! Просто планета эта очень маленькая, поэтому ученые еще ее не открыли! А детских книжек они не читают, они же взрослые. И они не знают историю Маленького принца.

Сережа быстро откинул одеяло и сел на кровати, свесив ноги. Пол оказался довольно прохладным, и он поскорее влез в тапочки. Рядом с кроватью стоял шкаф, где-то там на полках лежала карта звездного неба, которую недавно привез папа. Сережа взял фонарик и пошел искать карту.

Примерно месяц назад в его обычную летне-деревенскую жизнь, состоящую из привычных и давно знакомых занятий вроде игр с друзьями, купания в озере и походов в лес, ворвался таинственный и прекрасный мир. Родители, приехав навестить их с бабушкой на выходных, привезли новую книжку — она называлась «О чем рассказал телескоп». Папа сказал, что книжка написана для детей помладше возрастом, что она детская, но очень интересная. Сережа первым делом спросил, что такое телескоп, и когда услышал ответ, тут же уселся читать — папино объяснение обещало много нового и интересного! Книжка оказалась действительно детской, читалась очень легко и Сережа «проглотил» ее за два дня. И — заболел космосом. Два дня он только и делал, что расспрашивал папу про звезды и планеты, про разные созвездия, про то, как летают ракеты, и где можно достать телескоп. Потом родители уехали на работу, а Сережа перечитывал книжку и делился впечатлениями с бабушкой. На следующих выходных папа привез карту звездного неба, где были изображены разные созвездия, они долго их вдвоем изучали, и Сережа уговорил папу дождаться ночи и посмотреть на звезды на небе. Папа согласился, правда, бабушка, когда стало совсем поздно, немного ворчала, что ребенку давно пора спать. Но папа сказал, что на каникулах можно и немного «похулиганить». Им тогда повезло — ночь выдалась ясной и звезд было много, хотя Сережа помнил, что прошлым летом он видел их гораздо больше. Папа объяснил, что это зависит от времени, что в июле звезд видно гораздо меньше — из-за белых ночей, и что потом, уже в августе, их будет больше. Но и среди тех, что были, они нашли некоторые созвездия — Лебедя, Кассиопею и Большую Медведицу.

Карту Сережа нашел под любимой книгой с логическими задачками и, взяв ее с собой, вернулся в кровать и снова забрался под одеяло, чтобы бабушка не увидела свет фонарика. Карта была довольно сложной, «взрослой» и Сережа многое в ней не понимал. Еще она почему-то называлась «подвижной», было совсем непонятно, как она может двигаться, но папа обещал вскоре показать и объяснить.

Лебедя, Кассиопею и Большую Медведицу он уже без труда нашел — запомнил, где они и как выглядят. И очень гордился тем, что может найти их на небе! Остальные созвездия, говорил папа, найти сложнее, когда еще не совсем стемнело, они видны не полностью. Может быть, получится уговорить папу еще раз посмотреть ночью?.. Сейчас уже август и звезд должно быть больше!

Подсвечивая себе фонариком и поворачивая карту по кругу, Сережа читал уже знакомые названия — Андромеда, Пегас, Персей, Возничий… Мама обещала осенью, когда он приедет в город, принести из библиотеки книгу про все созвездия, и Сереже впервые хотелось, чтобы поскорее закончилось лето и наступила осень. Пока он только читал названия — очень красивые, необычные, обязательно таящие за собой необыкновенную историю, почему-то или иное созвездие назвали именно так!

Где же может быть планета Маленького принца?.. Может, в Дельфине? Или на одном из крыльев Орла?.. А ведь там, в книжке, еще были планеты рядом! Где жил фонарщик, и где географ, и король… Они такие же маленькие, как планета Маленького принца. Если ученым про них еще неизвестно, значит, они могут быть где угодно.

К окну пришлось идти на ощупь — ночи были уже темные, августовские, луна освещала двор, но кровать стояла далеко от окна и лунного света было недостаточно, чтобы осветить всю комнату. Обойдя стол со стульями, — хорошо бы не шуметь, чтобы не разбудить бабушку за стенкой! — Сережа добрался до окна и попытался посмотреть на небо. Окно было довольно маленьким, за ним сбоку рос куст сирени и его ветки почти полностью закрывали небо.

Он должен посмотреть на звезды! Прямо сейчас.

Оглянувшись в комнату, Сережа нерешительно покосился в сторону общей стены с бабушкой. Если он пойдет во двор, он вполне может бабушку разбудить, а делать этого совсем-совсем не стоит.

Да и… боязно же. Немного.

Осторожно ступая маленькими шажками, он добрался до двери. Стараясь открыть ее предельно аккуратно и бесшумно, он вдруг вспомнил о входной двери. Она же скрипит! Как раз сегодня сосед дядя Коля предлагал бабушке, что он «зальет ее маслом, чтобы не скрипела», а бабушка махнула рукой и ответила, что сама сделает, просто «руки не доходят».

Эх! Лучше б дошли! Как же ему теперь ее открыть?!

…Интересно, как дверь можно залить маслом? И каким? Подсолнечным? И куда лить?.. Надо будет спросить.

Выбравшись из своей комнаты, Сережа оказался на веранде. Здесь было гораздо прохладнее, а после теплого одеяла и вовсе казалось холодно. Но не возвращаться же за одеждой! Да и переодеваться долго, пока пижаму снимешь, пока оденешься…

Как же он раньше не замечал, что еще и пол так ужасно громко скрипит?! Сколько раз по нему ходил, бегал и даже прыгал. И как странно, что ночью все звуки кажутся гораздо громче, чем днем.

По дощатому полу веранды пришлось идти, осторожно ступая на каждую дощечку. Сквозь закрытые занавески лунного света проходило немного, Сережа видел только темные очертания мебели — вот стол, за которым они с бабушкой обычно завтракают и обедают, вот стул, почему-то отставленный далеко от стола, и хорошо бы на него не наткнуться, а вон в углу чернеет темная громада бабушкиного буфета. Сейчас все вещи казались не такими, как днем — они были как будто больше размером и имели странную форму...

В одной пижаме он давно уже замерз, но деваться было некуда… Не возвращаться же обратно!

Открыв верандную дверь, Сережа оказался в темных сенях без окон. Сразу стало еще холоднее и… страшнее. Сени были короткие, всего метра полтора длиной, но заставленные чем только можно. Усиленно тараща в темноте глаза и тщетно пытаясь хоть что-то рассмотреть, Сережа решил, что нужно постараться вспомнить, где здесь что стоит. Вот грохоту-то будет, если он случайно заденет какое-нибудь ведро! А ведра где-то в углу должны быть… Здесь вешалка с одеждой… под ней обувь. Аккуратно переступая, пробуя шаг ногой, как в болотистом месте в лесу, Сережа все же наткнулся на что-то — то ли свои ботинки, то ли бабушкины калоши.

Выставив вперед руку, он, наконец, коснулся чего-то большого, плоского и холодного и впотьмах принялся на ощупь искать щеколду, которой дверь закрывается изнутри. Сначала она не поддавалась, пришлось изо всех сил потянуть дверь за ручку на себя, чтобы щеколда открылась.

Преодолеть последний рубеж оказалось самым трудным. Очень хотелось одним движением распахнуть широко дверь и оказаться, наконец, во дворе, но приходилось медленно-медленно, буквально по сантиметру осторожно ее открывать, надеясь, что бабушка не услышит иногда раздающиеся скрипящие звуки.

Когда расстояние оказалось достаточным, чтобы в него пролезть, Сережа выбрался на крыльцо и, придерживая дверь рукой, подтянул ногой кирпич, которым бабушка подпирала дверь в теплые дни, чтобы та не закрывалась.

Фух! Наконец-то он на свободе. Теперь главное, чтобы бабушка не проснулась сама по себе. Ему тогда…

Мысль Сережа не додумал и вообще забыл о ней.

Сколько звезд!!!

Спустившись по ступенькам крыльца, он задрал голову вверх и так и застыл. Миллион звезд! Все-все небо в звездах!

От восторга он совершенно не замечал, как на улице холодно. Первым делом нашел знакомые созвездия — Лебедя и Кассиопею. Чтобы увидеть Большую Медведицу, нужно завернуть за угол дома, но в темноте Сережа этого делать не стал — все-таки немного боялся. Здесь, у самого крыльца было куда безопаснее, и совсем не страшно, и светло от луны, а на угол дома падала тень от большой яблони и полностью скрывала и тропинку, и дождевую бочку, пряча их в большом облаке абсолютной черноты — даже смотреть в ту сторону не хотелось.

Сколько звезд! И каждая может оказаться… той самой! Интересно, что Маленький принц сейчас делает? Может быть, у него вечер и он, сидя на стуле, любуется закатом? Или у него утро и он прочищает вулканы? Хм, задумался вдруг Сережа, на секунду отвлекшись от звезд, а чем их надо прочищать?.. Они же, наверно, маленькие… Вспомнилась какая-то специальная штуковина, которой бабушка моет бутылки, может, у Маленького принца такая же, только для вулканов?..

А может быть, он играет с барашком. Или о чем-то спорит с розой. О том, что барашек без намордника съел розу, Сережа даже думать не станет! Не могло такого быть. Маленький принц обязательно что-нибудь придумал!

Вот бы… вот бы подружиться с ним! Ведь Маленький принц хотел найти друзей. Сережа был бы замечательным другом. Он сводил бы Маленького принца на озеро, там такие закаты!.. Папа уже два раза водил его на озеро поздно вечером, несмотря на то, что в это время Сереже давно пора спать. Он познакомил бы его с Пашкой, с Линой и Игорем. Надо будет спросить у них, читали ли они книжку про Маленького принца.

А еще он попросил бы папу свозить их в город, и он показал бы Маленького принцу, как взлетают и садятся самолеты. Огромные самолеты, не похожие на тот, который чинил летчик в пустыне. А еще он обязательно показал бы Маленького принцу море! Ведь вполне может быть, что он его не видел, пока путешествовал по Земле!

Они бы много-много разговаривали обо всем на свете! Им было бы весело, и Маленький принц смеялся бы своим особенным смехом, похожим на звон бубенчиков.

Вспомнив об этом, Сережа вновь посмотрел на звезды и изо всех сил сосредоточился, надеясь услышать веселый звон, как слышал его летчик.

— Ну-с, молодой человек, и что мы здесь делаем?

Не бубенчики. Совсем-совсем не бубенчики!

Похолодев — хотя куда уж больше! — от ужаса, Сережа застыл на месте и не решился повернуться. Пока он лихорадочно пытался придумать достойное объяснение, бабушка дошла до него, и не успел он даже оглянуться, как его вдруг закутали во что-то теплое. Он не сразу понял, что это плед с бабушкиного кресла. Только в эту секунду пришла запоздалая мысль, что если бы бабушка сердилась по-настоящему, точно не сказала бы «молодой человек». Да и тон у нее был бы другой.

— Ну-ка, давай, шагай на крыльцо.

На крыльцо? Не в дом, а всего лишь на крыльцо?..

Сережа дошлепал в тапочках — только сейчас почувствовал, что они стали мокрыми от росы, — до крыльца и неловко обернулся, пытаясь удержать огромный плед, в котором могло поместиться еще трое Сереж. Заметил, что на бабушке ее длинное осеннее пальто, которое она надевала в самую холодную погоду.

— Надевай.

Бабушка что-то протянула Сереже и, скорее на ощупь, чем в лунном свете, он определил, что это его шерстяные носки. Обалдевший и ничего не понимающий, он решил, что лучше просто подчиниться — не ругают и ладно, хотя поведение бабушки ему было совершенно непонятно. Не злится, не кричит, не гонит в дом и спать… Пока он надевал носки, к его огромному удивлению, бабушка села рядом с ним на верхнюю ступеньку. Натянув носки, он посильнее закутался в плед — все же сильно замерз.

— Ну что, ищешь планету Маленького принца?

Разинув рот от удивления, Сережа не знал, чему же удивляться больше — что бабушка все поняла или что она совсем не сердится и даже, кажется, улыбается! Даже ему понятно, что его только что застигли прямо на месте преступления. И в любом другом случае бабушка его сейчас ругала бы. Почему же она улыбается? И как она догадалась? Может, ему в темноте просто мерещится? Но ведь голос у нее добрый. Она как будто и голосом улыбается…

— Ну что ты на меня так смотришь? — засмеялась бабушка. — Что, я внука своего не знаю, что ль?

— И ты не будешь меня ругать?

— По-хорошему, надо бы. Но сейчас не буду. Завернись только в плед получше, раскрылся весь.

Сережа послушно натянул сползающий плед повыше, закутался с головой — действительно замерз! — и даже ноги, которым теперь было тепло в носках, запрятал под его свисающий конец. Ему очень хотелось спросить, почему же «сейчас не буду», но боялся лишними расспросами все испортить.

— Так что, нашел планету-то?

— Нет… Их же вон сколько! — наполовину разочарованно, наполовину с восхищением ответил Сережа.

— Да-а-а… — протянула бабушка, рассматривая бескрайнее небо. — Звезд много.

— А вон Лебедь! — ткнул Сережа пальцем вверх и провел две воображаемых линии «креста». Кассиопею было не видно из-за крыши крыльца.

Когда они с папой собирались изучать звезды, Сережа то и дело бегал во двор проверять, насколько уже стемнело. И в сумерках, когда еще не было даже одиннадцати, увидел две первые звездочки. Одна была высоко, а другая совсем низко, прямо над домом на соседнем участке. Про вторую папа сказал, что это планета — или Юпитер, или Сатурн. Сереже очень хотелось, чтобы это был Сатурн, он казался ему самой загадочной и самой красивой из планет — из-за колец.

Увидеть бы его когда-нибудь хоть одним глазком!..

Ох, вот бы погулять с Маленьким принцем по звездам и планетам! Побегать наперегонки по кольцам Сатурна! Ух, как это было бы здорово!!! Да, в космосе нельзя находиться без специального костюма — скафандра… Но… А вдруг можно?!.. Вдруг ученые еще не все знают?!..

— Знаешь, — вдруг произнесла бабушка и Сережа даже вздрогнул от неожиданности, так увлекся воображаемым путешествием по космосу, — а мне было очень жаль Маленького принца...

— Почему?.. — тихо спросил Сережа, вдруг понявший, что бабушка тоже читала книжку, и удивившийся этому... Почему-то до этого момента ему казалось, что Маленький принц — это его, Сережин, личный... несостоявшийся друг. И он имеет отношение только к нему, Сереже. Ну или к друзьям, к Пашке, например, если друзья читали книжку. Но не к бабушке. Она же... взрослая!

— Он такой... трогательный, — задумчиво сказала бабушка, погладив Сережу по плечу в пледе, — искренний, нежный... И очень ранимый.

Сережа слова бабушки понял... не очень хорошо. То есть совсем не понял. Потому что ему самому Маленький принц показался обычным мальчиком — он бывал и радостным, и грустным, и веселым, и печальным, как любой мальчик. И вместе с тем, конечно, он был самым необыкновенным — потому что умел летать и мог путешествовать по космосу!.. И жил на другой планете!

Космос... Глаза сами собой вернулись туда, к звездам, и Сережа снова запрокинул голову наверх, удобно устроив ее на бабушкином плече.

— Ты у нас будущий астроном? — усмехнулась она, закрывая пледом его раскрывшуюся шею. — Ну, давай назови звезды какие-нибудь.

— Альтаир! — тут же воскликнул Сережа. И подумал, что надо будет у папы спросить названия каких-нибудь еще крупных звезд.

Альтаир был той первой звездой, что хорошо видна на еще розово-сиреневом небе, — яркий, отличающийся от остальных. Сереже очень понравилось это название, и он его несколько раз повторил, когда папа назвал его в первый раз. Аль-ль-та-ир-р. Слово перекатывалось во рту как лимонная карамелька — вкусно и немножко кисленько. А еще в этом слове было что-то… волшебное.

Сейчас звезд было так много, что Сережа не мог найти Альтаир среди них. Думал на одну, очень яркую, но не был уверен. Вот, даже яркий Альтаир не найти, что уж говорить про крохотную планету Маленького принца!..

— Ба, а как ты думаешь, какая планета Маленького принца?

— Не знаю, Ежик, — бабушка обняла Сережу, завернутого в плед, и посильнее притянула к себе поближе — для тепла. Он поудобнее устроил голову на ее плече, чтобы лучше было видно звезды.

— А как же узнать? Как ее выбрать, когда их вон сколько!

Бабушка молчала, и Сережа уже решил, что она не станет отвечать. Наверно, тоже не знает как.

— А что сказал бы Маленький принц? — вдруг спросила она. — Как он посоветовал бы выбирать?

Сережа задумался. Вопрос взволновал, он смотрел и смотрел на звезды, представлял маленького мальчика с золотыми волосами, веселого и смеющегося. Вот задаешь ему вопрос… мальчик становится серьезнее, перестает смеяться, а потом вдруг улыбается… и…

— Искать надо сердцем… Самого главного глазами не увидишь… — прошептал Сережа. Он не видел, как бабушка в темноте улыбнулась.

— Вот и ищи.

Может, вон та? Отдельная от других, она бросается в глаза и ее легче найти. Но ведь Маленький принц посетил много соседних планет, навряд ли он мог улететь очень далеко — значит, рядом с его планетой должны быть еще звезды.

А может, вон та, такая яркая-яркая? Ой, нет, конечно, нет! Если звезда яркая, значит, она большая — а планета Маленького принца совсем маленькая, на ней и есть-то, что три вулкана, роза и баобабы, которых надо выпалывать. А теперь там еще и барашек.

Как же они там поживают?

— Бабушка-а, — задумчиво протянул Сережа, попытавшись в темноте рассмотреть выражение ее лица, — а как ты думаешь, барашек… съест розу?

— Думаю, что нет, — ответила бабушка, вдруг взмахнув рукой. — Комары еще летают!..

— Почему?

— Потому что Маленький принц очень внимательно за ним смотрит и следит, чтобы он ел только траву, — немного ворчливо пояснила бабушка. Сережа понял, что ворчание относилось к комарам. Странно, его они не кусают… — Он же не даст в обиду свою розу.

Да… Сережа немного успокоился. Конечно, Маленький принц будет очень внимательно следить за барашком. Но… Ведь за всем не уследишь! Вдруг он отвлечется на что-нибудь? Или барашек выберется из коробки, когда Маленький принц будет спать? Сережа вздохнул, вновь посмотрел на небо и вспомнил, как Маленький принц сказал летчику — что хорошо, что тот не знает, какая именно планета его, значит, для него все звезды будут особенными. Точно, он же сказал, что она такая маленькая, что он не может ее показать. Значит, ее не видно.

Это, конечно, очень печально. Но… но главное, что она есть! Где-то там есть Маленький принц… и, может быть, прямо сейчас он сидит на своем стульчике и смотрит на закат… Барашек давно уснул в коробке… и розе Маленький принц уже пожелал спокойной ночи и на всякий случай поставил ширму, чтобы ей не дуло — ночью же прохладно, а она может простудиться…

И тут Сережа вспомнил про Лиса. Бедный-бедный Лис, он же так больше и не видел своего друга! Он же наверно очень соскучился!

— Сережик, — бабушка взмахнула рукой, наверно снова отгоняя комара, — пойдем уже, спать пора.

— Ну, давай еще немножко посидим, а? — как можно ласковее попросил Сережа, прижавшись к теплому шерстяному плечу щекой.

— И что, не холодно тебе?

— Неа!

— Только две минуты, — согласилась, вздохнув, бабушка, снова поправляя зачем-то на нем плед.

Что такое скучать по другу, Сережа знал. Каждое лето он проводил то с родителями на даче, то у бабушки в деревне, с одноклассниками не виделся и скучал по лучшему другу Олегу. На даче ребят его возраста не было, друзья летом у него были здесь, в деревне — Пашка, Игорь и Лина. По ним он тоже скучал осенью, но быстро перестраивался на привычную школьную жизнь, они были скорее просто приятелями, с которыми он играл летом, зато Олег — друг, с которым он проводил очень много времени: и за одной партой сидели на всех уроках, и после школы гуляли.

«Ты в ответе за тех, кого приручил». Так говорил Лис.

Дружить — это значит приручить?.. Ведь так было с Лисом? Значит, они с Олегом приручили друг друга? И теперь в ответе друг за друга?.. Какое странное слово — «приручить»… Ведь так говорят о животных, которых берут в дом — о собаках, о кошках…

«Ты в ответе за тех, кого приручил».

Сережа вздохнул от одного воспоминания, даже вздрогнул слегка и покосился на бабушку. Хорошо, что она не умеет читать мысли и ничего не знает о том, о чем он сейчас вспомнил!

Однажды, два года назад, осенью Сережа пришел со школы и обнаружил прямо у подъезда серого котенка. Он был еще совсем маленьким, сидел, сжавшись в комочек у закрытых дверей, замерзший и наверняка голодный. Дома как раз никого не было, поэтому Сережа взял котенка домой, поставил на пол в прихожей и стал с интересом наблюдать, что тот будет делать. Котенок пооглядывался вокруг, принюхался и отправился изучать незнакомое место, оставляя на паркете грязные следы мокрых лапок. И пока тот крайне заинтересованно, хоть и с опаской, тыкался мордочкой во все закоулки прихожей, наверное, удивляясь тому, что здесь так сухо и тепло, Сережа с ужасом осознавал, что наделал. Он же не сможет его оставить! Он не сможет уговорить ни маму, ни папу, даже неизвестно, кого было бы легче — трудно, невозможно обоих! Родители всегда были против домашних животных, а уж грязного, уличного котенка и вовсе терпеть бы не стали. Еще бы и его, Сережу, хорошенько отругали, что самостоятельно его домой принес. Котенок был очень хорошенький, серо-белый с рыжими пятнышками, очень забавный… Настоящий пушистый комочек. Но когда этот комочек попытался заползти под огромный шкаф, Сережа испугался, что не сможет его оттуда вытащить до прихода родителей. Подхватил его — тот испуганно пискнул — и усадил на диван: с него котенок точно никуда не денется. Малыш отправился исследовать и это новое место, а Сережу вдруг осенило, что он может написать прямо на светлое покрывало, да и сам котенок грязный. Посомневавшись еще немного, Сережа все же отнес котенка на лестницу, затем вынес ему блюдце с молоком.

Он его видел еще несколько дней, выносил ему колбасы тайком от мамы, а потом котенок пропал. Наверно, его кто-то взял к себе… Очень-очень хотелось верить, что котенок не замерз и не умер от голода!..

Вспоминать было стыдно. Ужасно стыдно.

«Ты в ответе за тех, кого приручил».

Но ведь того котенка он… не приручил? Ведь котенок даже не успел понять, что был дома, где мог бы жить в тепле?..

Сейчас бы он так не поступил. Сейчас бы он попытался спросить у мамы разрешения, попытался бы ее уговорить.

Он никогда так больше не сделает.

Постепенно Сережины мысли вернулись к Лису и Маленькому принцу. А как же Маленький принц? Он же тоже скучает по своим друзьям! И по Лису, и по летчику. Почему же так несправедливо, что они не могут жить рядом?

Когда он вырастет, подумал Сережа, он обязательно отправится в большое путешествие, как Маленький принц. Он увидит много разных красивых мест, разных стран, познакомится с разными людьми (эх, вот бы потом рассказать все Маленькому принцу, ему было бы интересно!) И когда он будет путешествовать, он будет скучать по своим друзьям, которые остались дома — и по Олегу, и по Пашке, по Игорю и Лине. А потом он к ним вернется и привезет подарки. Папа всегда привозит им с мамой подарки, когда возвращается из своих командировок.

Мысль про путешествия странным образом вдруг связалась… со звездами над головой. Ракеты, полеты в космос, космонавты!.. Вот бы вырасти и…

— Ежик, все, пойдем-ка спать, как бы ты ни заболел…

Сережа укрылся получше пледом, чтобы бабушка не переживала, и решил задать вопрос, который мучил его все время с момента, как дочитал книгу.

— Ба, ведь… Маленького принца на самом деле не существует, да? Это просто сказка?

— Да, не существует, — вздохнула бабушка, помолчала и добавила: — Но ведь ты хочешь, чтобы существовал?

Сережа активно покивал головой, смотря на бабушку. В лунном свете было хорошо видно, как она улыбнулась.

— Тогда верь, что существует. Одно дело — знать, и совсем другое — верить.

«Одно дело — знать, совсем другое — верить», — повторил про себя Сережа, задумавшись. «Зорко одно лишь сердце». Ну, конечно, Маленького принца нельзя увидеть, даже планету его невозможно найти на небе, но это же не значит, что его нет!

Бабушка с оханьем и кряхтением поднялась с низких ступенек, пробормотав привычное «старость — не радость».

— Пойдем, Сереж. Все, насмотрелся уже.

Все еще очень удивляло, что бабушка не стала его ругать и согласилась с ним посидеть, и очень хотелось спросить, но лучше это сделать завтра. А то вдруг он спросит и его все же накажут?.. Сережа поднялся на ноги, пошел за бабушкой и перед тем, как войти в дверь, оглянулся на кусочек звездного неба, видневшегося из-под крыши крыльца.

Спокойной ночи, Маленький принц!..

Примечания:

Из упоминаемых детей Рома Воронов — это Рома из "Территории врага", а Оля Вихрова — одноклассница Бори из "Должницы", к сожалению, там даже имя ее не звучало.

---

Боря очень торопился, потому что с уроками просидел дольше, чем рассчитывал, и теперь опаздывал. Зашнуровал спортивные кеды — на улице вроде сухо и можно пока не влазить в осенние тяжелые ботинки, — поправил свитер и потянулся за курткой.

— Бо-о-орь, вынеси мусор! — донесся с кухни мамин голос. — Ведро полное!

Боря с досадой вздохнул и, на ходу просовывая руки в рукава куртки, пошел на кухню. Вынос мусора был его обязанностью, и после нескольких нехороших разговоров с мамой следить за ним Боря старался так, чтобы ей не приходилось напоминать. Получалось не особо: он то пропускал, потому что ведро наполнялось в разные дни по-разному, то забывал. А сейчас ему совершенно некогда! Вот если б можно было выбросить мусор по дороге — ему как раз идти мимо помойки, — но ведь с ведром еще домой вернуться надо!

— А ты куда собрался? — Когда мама пришла с работы, он сказал ей, что уйдет вечером, но, видно, мама не поняла, куда.

— У нас же сбор отряда!

— А чего так поздно? — глянула мама на часы, и Боря посмотрел тоже. Через пятнадцать минут он должен быть в школе! Опаздывать Боря не любил — сказывалось отцовское воспитание. — Что ж вы после уроков не остались?

— Ну, так получилось, мам! — нетерпеливо отмахнулся Боря, вытаскивая из-под раковины ведро. — Я побежал!

Объяснять маме, что устрой они сбор сразу после уроков, на него обязательно пришел бы их классный руководитель, а они хотели все обсудить сами, Боре было просто некогда.

Он примчался бегом с пустым ведром обратно, в коридоре открыл тумбу, где хранилась макулатура, вытащил газету, оторвал нужного размера лист и постелил его на дно. И подумал с сожалением, на какую ерунду приходится тратить драгоценную макулатуру! Донес ведро до кухни, попрощался второпях с мамой и убежал.

Боря волновался не только из-за того, что не любил опаздывать. С начала этого учебного года один из учеников их класса, Толя Савельский, перевелся в другую школу из-за того, что его семья переехала в соседний район. Толя был звеньевым, как раз в его звене был Боря. И на первом же сборе в начале сентября Костя, их вожатый, поставил вопрос о выборе нового звеньевого. Ребята выбрали Борю. Для него это было неожиданностью, сам он считал, что лучше всего на роль звеньевого подходит Саша Стогнин, самый активный парень в их звене, и вообще один из самых активных во всем отряде, ответственный редактор отрядной стенгазеты. Но Саша сказал, что у него и так много забот с редакцией, и Костя его поддержал. Из остальных ребята единогласно выбрали Борю. Было приятно, что ему доверяют, но и тревожно — руководить друзьями всегда непросто, даже несмотря на то, что они сами его выбрали. Еще и отец тревоги добавил — когда узнал, что Борю выбрали звеньевым, хмыкнул, удовлетворенно кивнул и сказал: «Давай-давай, набирайся опыта, всяко пригодится». Боря, конечно, понимал, почему отец так сказал — он уже точно знал, что будет поступать в Нахимовское училище и будет военным моряком. Но ведь он не метит в адмиралы!..

Конечно же, к новой должности Боря поначалу отнесся со всей ответственностью. Следил за успеваемостью учеников своего звена и требовал не только отличной учебы, но и дисциплины — конечно, в разумных пределах. Очень быстро понял, что в этих требованиях начинать надо с самого себя — ты не имеешь права спрашивать с других, если сам не соответствуешь. С этим оказалось труднее — учился Боря не по всем предметам на отлично, некоторые немного провисали, и пришлось подтягиваться. Впрочем, это-то было очень даже кстати — чтобы закончить на отлично девятый класс, стоило уже сейчас, в шестом, не заваливать учебу, тем более что начали появляться новые предметы.

Торопился, как оказалось, зря. Ребята в классе сидели кучками — девчонки что-то звонко обсуждали, мальчишки разбились на группы, все о чем-то говорили. Боря нашел глазами Мишу Федотова, председателя совета отряда, и понял, почему еще не начали — рядом с Мишей из звеньевых сидела только Оля Вихрова, а Юрки Румянцева еще не было. Боря отыскал друга Вовку, подошел к нему, тот тут же спросил про домашнее задание по математике — многие запутались в задачке про совхозное поле и тракторы и теперь спорили, прямая там зависимость или обратная. Кто-то перечитывал определения из учебника, кто-то составлял на листочке уравнение. За обсуждением решения не заметили, как в классе появился запыхавшийся Румянцев. Отвлеклись только, когда Миша Федотов вдруг громко позвал: «Ребята! Давайте начинать!»

Обычно сборы отряда проводили торжественно, в пионерской комнате, совет отряда важно усаживался за стол президиума рядом с вожатым. Сейчас они собрались в своем классе, парты двигать не стали. Миша встал у доски, звеньевые Оля и Юрка устроились на первой парте. Боря остался сидеть рядом со своим звеном. Остальные расселись кто куда — раз сбор неофициальный, необязательно занимать свои обычные места.

— Все вы знаете, — начал Миша, по привычке закинув широкой пятерней челку на бок и сделав шаг вперед, — что скоро будет юбилей у нашего Леонида Степановича!

Соня Клименчук, тихая, скромная девочка, подняла руку как на уроке, но тут же одернула и заговорила с места:

— Миша, я слышала, что директор от имени всего коллектива учителей подарит ему часы с гравировкой. Мне мама рассказала по секрету! — Соня тут же обернулась к остальным: — Смотрите не проболтайтесь!

Сонина мама работала в их школе учителем младших классов.

— Да, — кивнул Миша, — нам нужно тоже придумать какой-то подарок для него от нашего класса.

С разных сторон послышались высказывания, но Миша поднял руку:

— Нет, это мы обсудим чуть позже. Сначала нужно решить все текущие проблемы! Подарок подарком, но хороши мы будем, если к юбилею классного руководителя наполучаем двоек и троек и окажемся на последнем месте по сбору макулатуры!

По классу прошлась волна вздохов — тема предстоящей сдачи макулатуры волновала всех, и чем ближе она была, тем печальнее становились ребята. В прошлом году занять ни первое, ни второе место по школе у них не вышло.

— Вот с макулатуры и начнем, — объявил Миша. — Значит, первое звено, Румянцев, вы в прошлый раз выиграли соревнование по отряду, поэтому вам достается наш подшефный завод. Мы им на субботнике помогали, они нам обещали помочь с макулатурой.

Ребята снова зашумели:

— Сколько у них коробок должно быть!..

— Да, повезло!

— Тихо! — легонько стукнул по парте Миша. — Второе…

— А я еще, — перебил его, поднявшись с места, Коля Полуянов из первого звена, — смогу из дома принести! Мы много насобирали за полгода!

— Опять у отца возьмешь? — со смехом спросил главный шутник и балагур класса Вовка. Боря, как и остальные, засмеялся, вспомнив, как полгода назад счастливый Коля приволок в школу связки журналов «Наука и жизнь». — Отец наверно еще больше журналов собрал? — продолжил Вовка под дружные улыбки ребят, поглядывающих на чуть смущенного Колю.

— Да ладно вам…

— Коля, а ты скажи своему папе, чтобы он отобрал, что ему интересно, — обратилась к нему Надя Гущина. — Моя мама тоже «Работницу» собирает, а я ей говорю, вырежи то, что тебе надо, а сам журнал в макулатуру! Очень удобно, — повернулась Надя к девочкам, — мы и папки отдельные сделали для рецептов, для заметок интересных…

— Это вам, девчонкам и женщинам, проще! — махнул рукой Коля. — Вырезал рецепт и готово дело. А у бати моего статьи целые, со схемами, фотографиями!.. Понимать надо!

— Статьи тоже можно!..

— Тихо, тихо! — снова призвал к порядку Миша. — Потом доспорите. Понятно, что отцовские журналы Коле все равно брать нельзя. А то будет как в прошлый раз — придет отец за своими журналами, и всем классом копаться в макулатуре со всей школы будем. Еле нашли тогда, хорошо, что вывезти не успели!

— Да не собирался я его журналы брать! Мне и тогда влетело! — снова махнул рукой обиженный Коля и сел. — У меня бабушка летом свои газеты выписывала, а теперь мне отдала ненужные! А вам лишь бы посмеяться лишний раз!

— Хорошо, Коля, — все же улыбаясь, кивнул Миша, — будет очень хорошо, если ты их принесешь.

— Я тоже смогу много принести! — подняла руку Лида Быстрова, и Боря, как бы подтверждая это, кивнул. Лида ему уже говорила, что ей бабушка с дедушкой в деревне половину своего запаса отдали, вторую оставили на зиму — печку растапливать.

— Хорошо, — снова кивнул Миша. — Второе звено, Тарасов, — Боря выпрямился и зорко глянул на своих ребят, — вы пройдите по нашей территории, зайдите на почту, в сберкассу… А твое звено, Оля, возьмет магазины. Ну и, как обычно, у жильцов спрашивайте.

— Да никто не дает! — недовольно воскликнул Румянцев, и Оля согласно закивала. — Говорят, самим надо!

— Да, у меня родители на Агату Кристи макулатуру собирают, мне не дают, — вздохнула одна из девочек.

— А у меня соседи две ежедневных газеты выписывают и еще «Огонек» каждую неделю, а меня даже слушать не стали!..

— Плохо, конечно, — пожал плечами Миша, снова подняв руку, чтобы призвать к тишине, — что не все согласны нам помогать. Тем более что остальные классы тоже макулатуру собирают, и тоже у всех подряд спрашивают. Соберем то, что сможем, но надо в этот раз особенно постараться, ребята!

Далее Миша выяснил у ребят, кому на прошлом сборе Костя и Леонид Степанович давали поручения подтянуть отстающих, как продвигается работа. Боря в обсуждение особо не вслушивался, размышлял о том, как организовать сбор макулатуры. В его звене сильно отстающих не было.

Потом слово взял Саша Стогнин и напомнил всем, что скоро выпускать стенгазету, а заметок ему еще никто не сдавал. Решили посвятить стенгазету Леониду Степановичу и долго обсуждали, что написать. Решили, что каждый еще подумает.

И до конца сбора обсуждали, как быть с подарком. Некоторые ребята привели в пример, что дарили родителям их рабочие коллективы, но все это было не то — ведь на подобные подарки нужны деньги. У некоторых из них есть деньги на «карманные расходы», но их точно будет недостаточно. Да и хочется, чтобы подарок был от всего класса. Всем понравилась идея подарить картину — у Толи Савченко дедушка настоящий художник, и можно было бы его попросить написать что-то специально для их учителя, но это тоже не будет подарком от всего класса. В конце концов, расстроенные тем, что ничего так и не придумали, ребята решили посоветоваться с Костей.

* * *

Резкий звонок отвлек Борю от уроков, он с радостью бросил недочитанный параграф в учебнике и помчался к телефону в коридор. Снял трубку и, еще не поднесся ее к уху, услышал с кухни мамин голос: «Кто там, Борь?» Они вдвоем ждали вестей от папы, который задерживался на неопределенное время из очередной командировки.

— Алло!

— Боря? — пискнула телефонная трубка девчачьим голоском. — Это Оля Вихрова. — Боря прикрыл трубку рукой и крикнул маме, что это к нему. — Боря, у нас срочный сбор совета отряда! Прямо сейчас! Я уже звонила Мише, и он сказал всех собрать!

— А что случилось? — спросил Боря, нахмурившись. Сегодня у него занятие в кружке, а он и так еще не закончил с уроками! Сосредоточиться на них было сложно — руководитель кружка, дядя Федя, обещал сегодня принести законченную модель одного старшего воспитанника, которую тот недавно доделал. Боре очень хотелось увидеть ее — это очень редкая модель линкора «Советский союз», в масштабе один к ста сорока четырем! Почти двухметровая махина с башнями главной артиллерийской установки, противоминной артиллерией и зенитками дальнего действия! Мыслями Боря был уже в кружке, а приходилось сидеть над скучнейшей ботаникой! А теперь еще и срочный сбор…

— Потом узнаешь! — нетерпеливо ответила Оля, почему-то очень возбужденная. — Приходи через двадцать минут к школе!

К сожалению, совет отряда важнее кружка. Боря вздохнул и пообещал, что придет. Конечно, дядя Федя его поймет, даже если он опоздает и объяснит свое отсутствие, но все равно неудобно…

На улице шел дождь, Боря оказался к этому не готов, поэтому пришлось бежать, чтобы не промокнуть сильнее. У школы, ютясь под козырьком крыльца, уже стояли Миша, Оля и Юрка. Боря и Саша с противоположной стороны подбежали почти одновременно.

— Привет! Что за срочность такая? — недовольно бросил Саша, отряхивая непокрытую голову. Боря уже проделал то же самое. — Одеться даже некогда было!

— Давай, Оля, тебе слово, — разрешил Миша.

— Мальчики, я придумала! — всплеснула она руками. — Честное слово, придумала! Это так здорово!

— Что ты придумала? — недовольно спросил Юрка, кутаясь в накинутую куртку.

— Подарок Леониду Степановичу! — воскликнула, счастливо улыбаясь, Оля. — Мама сейчас пришла с работы и рассказала, как к ним пришла женщина, ветеран труда, которая раньше работала на их предприятии, еще давно-давно, сразу после войны! Она ходила, и ей все рассказывали, показывали, как все изменилось, а она рассказывала, как было раньше! Многие мамины коллеги начинали работать вместе с ней, она многим помогала, была этим… как это…

— Наставником, — подсказал Миша.

— Да! — кивнула Оля, взмахнув руками. — Многие ее помнят, и все очень радовались!

— И что? — фыркнул Саша. — Причем тут наш Леонид Степанович?

— А притом, что представьте, как ему было бы приятно встретиться с теми, кого он раньше учил! — воскликнула, торжествуя, Оля. — Навряд ли многие смогут приехать, у всех дела, работа, но мы можем хотя бы написать бывшим ученикам Леонида Степановича! Рассказать, что у него юбилей, что мы его нынешние ученики и хотим сделать ему такой сюрприз! Пусть они напишут, поздравят его, а мы потом в стенгазете отрывки из их писем поместим!

Оля замолчала и наступила тишина, только дождь барабанил по листу железа над их головами.

— Идея действительно стоящая, — глянул на притихших парней Миша. — Мне понравилась.

— Мне тоже нравится, — согласился Боря, подумавший о том, с каким теплом отец иногда вспоминает курсантов, которых учил в академии. — Леониду Степановичу наверняка будет приятно!

— Да-а-а, — почесал мокрый затылок Саша. — Ну ты даешь, Олька! Молодец!

Оля с победным видом «а вы слушать не хотели!» глянула на них по очереди.

— Надо только придумать, где список учеников найти… — задумчиво проговорил Юра.

— Я знаю, где, — сказал вдруг Миша. — Сначала у Кости спросим, если он не сможет выяснить, спросим напрямую у директора.

— Жа-а-алко рассказывать… — протянул Юрка.

— Жалко у пчелки! — по привычке поправила его Оля, она всегда всех поправляла. — И ничего не жаль, директор же не побежит Леониду Степановичу все рассказывать! Сюрприз все равно получится! А Косте так и так надо рассказать, он же спросит, что у нас с подарком.

Воспоминания про отца и бывших курсантов Борю не оставляли, и он вдруг ухватил неясную мысль, все мелькавшую в голове:

— А пусть ученики не только поздравят, но и расскажут о себе кратко и фотокарточки свои пришлют. Леониду Степановичу наверняка интересно, как они теперь живут и кем стали.

— Точно! — воскликнули ребята.

— Значит так, — подвел итог Миша. — Узнаем список, возьмем класса два наверно. Распределим между всеми, пусть каждый возьмет на себя по два человека. Постараемся выяснить адреса, и тогда все спишутся с учениками. Долго это, но время еще есть, успеем!

* * *

— Прекра-а-асное дале-е-еко, не будь ко мне жесто-о-око, не будь ко мне жесто-о-око, жесто-о-око не бу-у-удь! От чистого исто-о-ока в прекрасное дале-е-еко, в прекрасное дале-е-еко я начинаю путь! — доносилось из приоткрытой двери, и Боря, поморщившись, обхватил голову и закрыл уши ладонями.

Просить Надю перестать петь — дело заведомо гиблое, она в ответ наговорит столько, и про то, что имеет на это право, и про «не нравится, так найди себе другое место!», и «всем нравится, как я пою!», что… пусть уж лучше поет.

— …Слышу голос и спешу на зов скоре-е-е… по дороге, на которой нет следа-а-а… Прекрасное дале-е-еко, не будь ко мне жесто-о-око…

Боря вздохнул и поплотнее прижал ладони. Не то чтобы ему и правда не нравилось, но сейчас Надя очень мешала сосредоточиться. Получалось у нее действительно неплохо, хотя, конечно, до Алисы ей далеко.

Их класс еще весной посходил с ума после фильма «Гостья из будущего». Его показывали на каникулах, и в первые дни учебы после них все только и говорили про чудесную девочку Алису, беднягу Колю Герасимова и прибор миелофон, умеющий читать мысли. Девчонки восхищались Алисой, мечтали о такой же прическе и таком же красном платье, даже хотели научиться так же прыгать и выучить восемь языков. А мальчишки обсуждали фантастические возможности будущего — флаеры, флипы, бластеры и телепортацию.

Борю фантастика особо не впечатляла, все эти космолеты и лазерные лучи не представляли для него большого интереса, но сама Алиса своим каким-то будто неземным обликом покорила. На нее хотелось смотреть и смотреть, в ней было чудесно все — и взгляд необыкновенный, и такая чудесная улыбка, и сам образ чего-то далекого и прекрасного. Девчонки в классе подтрунивали над мальчишками, говорили, что наверняка все они втайне влюбились в Алису. Мальчишки действительно открыто ею восхищались, и хоть она и девчонка, но восхищаться ею было вовсе не зазорно — она была как будто бы своей, равной, так много всего знала, умела потрясающе бегать и прыгать, ничего не боялась, отстаивала справедливость и была готова спасать Колю, попавшего в руки пиратов. И, немного робея, говорили, что она очень красивая.

Боря еще ни в кого не влюблялся, не знал, как это, но отчего-то был уверен, что его восхищение этой девочкой не может быть влюбленностью. Он примерно с таким же восторгом готов смотреть и смотреть на трехмачтовый корабль с наполненными ветром парусами, такой же необыкновенный, далекий и прекрасный! Пожалуй, даже с большим восторгом. Наверное, не дорос он еще до всяких этих влюбленностей!..

— Борька, ты домой идешь?! — Открылась вдруг дверь, и в читальную всунулась Вовкина растрепанная голова.

— Не, посижу еще, — махнул рукой Боря, и Вовка скрылся за дверью, толкнув ее на себя. Дверь ударилась выступающим «язычком» замка и снова немного открылась. Правда, Надиного пения слышно уже не было, наверно, она ушла вместе с Вовкой.

Боря страдал над пустым листочком, вырванном из тетрадки, уже минут двадцать. Грыз ручку, теребил свисающую на лоб рыжую челку и больше думал о том, как его угораздило дать обещание Саше написать заметку в стенгазету, чем о том, что же именно написать. На перемене, когда Боря с ребятами своего звена обсуждал успехи и неудачи последних дней сбора макулатуры, подошел Саша и напомнил, что Костя велел до юбилея учителя выпустить обычную стенгазету отряда, а на юбилей сделать специальную. И сказал, что опять почти никто не сдает ему заметки. Боря тут же повернулся к своим, велел не отлынивать и что-нибудь написать. Троечник Толик, которого только что на уроке русского учительница отчитала за не выученный урок, тут же возразил, мол, чего это он, Боря, от них только требует, пусть сам тоже напишет.

Боря сначала опешил — он же ими руководить должен, ему некогда и вообще, чего это они раскомандовались! — но Саша тут же подключился: «Точно, Борька! Напиши, пусть видят, что мы тоже все можем, а то сейчас начнут ныть, что им некогда и что мы ничего не делаем, только командуем!» Боре, который только что собирался как раз высказаться насчет того, что у него и так полно забот, стало совестно. И тоном, будто ему это ничего не стоит, он пообещал Саше написать заметку. Теперь мучился над ней.

Писать Боря не любил. Изложения у него получались еще ничего — за счет того, что он отлично запоминал ход событий и умел их пересказывать. Сочинения давались хуже, облекать в слова собственные мысли в письменном виде было делом сложным. Особенно Боря не любил сочинения на свободную тему или обычные «Как я провел лето», которые приходилось писать в сентябре. Мысли разбредались в разные стороны, он думал то об одном, то о другом, вспоминал лето, как ездили с мамой к ее двоюродной сестре в поселок под Ничинском, как здорово было ходить за грибами и как скучно за ягодами (за черникой хотя бы вкусно, а походы за клюквой были сущим наказанием!), Боря все это вспоминал, увлекался и не знал, что и как он должен написать.

Вот сейчас тоже. Хоть тему бы какую Сашка подкинул, уже проще было бы!.. Девчонки в стенгазету обычно писали стихи. Саша вел «колонку редактора» и писал об общественной жизни их отряда — что делали, куда ездили на экскурсию, кому помогли — ему было, как считал Боря, проще всех. Иногда в стенгазету писали Костя и Леонид Степанович — как правило, о дисциплине, об успеваемости или если в отряде случалось что-то важное. А вот Миша, кстати, никогда никаких заметок не писал, хоть и председатель совета отряда!.. Почему же Боря как звеньевой должен отдуваться?! У них еще двое звеньевых есть, если уж на то пошло!..

Но… раз пообещал, значит, ничего не поделаешь.

Боря обвел взглядом читальную комнату, как будто и так давно знакомая обстановка могла ему в чем-то помочь. Несколько парт, вдоль стен шкафы с журналами, газетами и книгами, на подоконниках какие-то растения в горшках с длинными прямыми листьями — ничего особенного, все как всегда. Две двери: одна в коридор, она никогда не открывалась, все ходили через пионерскую комнату, вторая — собственно в пионерскую комнату. На первой висит календарь, на второй плакат с надписью «Соблюдайте тишину!»

Боря, насупившись от усердных попыток что-нибудь придумать, смотрел-смотрел на шкафы, потом поднялся и подошел к стопкам «Пионерской правды». Может, он здесь найдет какую-нибудь тему?.. Конечно, это не совсем правильно, но он же не списывать будет, а просто поищет что-то, о чем написать можно…

Попутные мысли о проблеме макулатуры при виде стопок газет и журналов настроения, конечно же, не прибавили.

Разворачивать широкие листы газеты здесь было неудобно, а нести все в соседнюю комнату, где был широкий стол, Боре не хотелось, поэтому он для начала взял парочку журналов «Пионер», листать которые было гораздо проще, и вернулся на свое место.

Кто-то неаккуратный переворошил всю стопку, сверху оказались не два последних номера, а апрельский и почему-то январский. Но это было и хорошо — обложку апрельского с Кремлевскими башнями Боря не узнал, наверно, он его еще не читал.

На первой же странице была помещена большая фотография Михаила Сергеевича Горбачева, нового генерального секретаря ЦК КПСС, и Боря вспомнил, что именно тогда, в марте, он и был назначен на внеочередном пленуме. Дальше была напечатана его краткая биография и сообщение о работе пленума — Боря это быстро пролистал, так как это было совсем неинтересно. Несколько страниц, посвященных дню рождения Ленина, Боря пролистал тоже — подобных мероприятий им хватает в апреле, чтобы еще сейчас об этом читать. А вот на рубрике «Точка на карте» он тут же остановился, потому что в глаза бросились рисунки — на одном пароход на широкой реке (Боря подумал, что это Волга, но статья называлась «Вниз по Енисею»), на другом пристань в селе, на третьем крупный порт со множеством кранов для разгрузки судов. Речной флот Борю привлекал гораздо менее морского, но и эта тематика, конечно же, вызывала интерес. А на следующей странице был нарисован капитан в форме, с фуражкой с белым верхом, черным околышем и лаковым козырьком с бликами света. И, конечно же, кокардой с красной звездой, якорем и лавровым венком. У капитана было улыбчивое, но в то же время строгое лицо — легко было представить, как он перестает улыбаться, близко сводит густые брови и грозно смотрит на подчиненных. «Юным читателям журнала "Пионер", мечтающим о морской профессии. Пусть исполнится ваша мечта. Ждем вас. До встречи на океанских дорогах! Капитан т/х "Пионер Москвы"», — было написано рядом с рисунком. Боря перечитал краткие, но такие волнующие слова дважды. Было очень удивительно, что сейчас именно этот номер попал ему в руки!..

Стихи Боря пролистал — некоторые ему нравились, особенно, о войне и, конечно же, о море, но сейчас для идеи заметки они ему точно не помогут.

Отрывок из повести «Среди войны» он начал пролистывать, но взгляд цеплялся то за один абзац, то за другой, стало интересно — и вот уже прочел и про семью главного героя, маленького мальчика, про его отца-лесника, обожающего лес, про мать с удивительно-странным именем Улита, и про то, как мальчик в школу пошел раньше семи лет, потому что был очень смышленым, как его приняли в пионеры, и про то, как началась война. Как ушел на фронт отец, как мальчик остался за главного в семье, как немцы пришли в их село, как мать помогала красноармейцам, как расстреляли односельчан, как один старик, падая, увлек мальчика за собой, накрыл собой и только поэтому фашисты не узнали, что мальчик остался жив. Как потом он несколько дней провел в беспамятстве, не в силах преодолеть пережитый ужас… На этом повесть обрывалась, продолжение следовало искать в следующем номере. Боря, еще под впечатлением от прочитанного, посмотрел в сторону стопки журналов, подумал найти там майский номер, но опомнился, что занят совсем не тем, что много времени потратил на чтение, с досадой перелистнул пару страниц дальше и хотел уже отложить журнал и взять «Пионерскую правду», в которой было больше разного материала, когда вдруг услышал, как хлопнула дверь в соседнем помещении. Дверь между читальной и пионерской комнатой так и осталась приоткрытой.

Боря не придал звукам особого значения — уроки, конечно, давно кончились, но мало ли кто остался в школе по своим делам, вот, он тоже до сих пор не ушел. И вдруг услышал: «Да не дрейфь ты, Петушок! Никого тут нет!» Ответа на фразу Боря не разобрал — отвечали приглушенно, будто опасаясь говорить громко. Но и без того Боря не сомневался, что в пионерской комнате сейчас его одноклассники, Илья Шумихин и его друг Васька Петухов, которого все без исключения звали в классе Петушком.

— Где еще поговорить, если не тут?.. У тебя родаки дома, а у меня сам знаешь. — Боря хорошо представил, как Илья махнул рукой, тот всегда так делал, когда о чем-то сокрушался. Это он, наверно, о своем отце, подумал Боря, вспомнив, что отец Ильи весьма крутого нрава, очень строгий. Но, кажется, они собираются о чем-то секретничать, и Боря уже хотел выйти и обозначить свое присутствие — пусть ему и любопытно, что это за секреты такие, но если они потом узнают, что он тут был и намеренно их подслушивал, получится очень некрасиво. Но даже подняться из-за парты он не успел.

— Пойдем сегодня ночью! Сегодня сторож один останется! — Борю заставили замереть и сама фраза, и тон Ильи — возбужденный и… заговорщицкий какой-то. — Он когда один дежурит, выпивает и засыпает всегда! Я точно знаю, сколько раз уже ходил!

— А если он не будет пить сегодня? Или не заснет?

В голосе Петушка слышалось опасение, и Боря сразу понял, что друзья собираются лезть тайком в какое-то охраняемое место. Но куда?!.. Тут же подумал, что это, в общем-то, его не особо касается — может, на какую-то стройку или заброшенное здание, мало ли куда пацанам захотелось пролезть! Только стало любопытно — он и сам непрочь был бы где-нибудь полазать в интересном месте. Конечно, так, чтоб об этом никто не узнал.

— Будет, — авторитетно заявил Илья. — Я же знаю, я сколько раз за ним следил! В семь часов последняя машина приходит, с полчаса разгружать будут и все. Потом никто уже не приезжает, и сторож остается один. Мы подождем, когда стемнеет, и пойдем. Он к этому времени уже хороший будет.

«Хороший — то есть пьяный», — понял Боря. Последнее прозвучало тоже авторитетно — видимо, по отцу Илья хорошо знал, как люди пьянеют. Но разговор про некую машину Боре не понравился. Не похоже на заброшенную стройку.

— А сколько возьмем? Мы же не унесем много вдвоем! — Петушок все сомневался, и Боря начинал проникаться к нему сочувствием, хотя сначала слегка презрительно думал, что тот трусит. Теперь же выходило, что Петушок опасается по делу. Они не просто собираются куда-то залезть, но и еще что-то взять. То есть… украсть, получается?!..

— Даже если мы возьмем килограмм по восемь, это будет уже шестнадцать! А мне и так всего семь килограмм не хватает до двадцати! Лишнее отнесем в школу, пусть Вихрова пищит от радости, что наше звено впереди всех!

Борю одновременно бросило в жар и в холодный пот. Теперь он даже дышал осторожно, боясь выдать свое присутствие. Потому что наконец понял, куда они собрались. Кажется, понял… Машина, которую будут разгружать, сторож, килограммы… Все сходится!

— Илюх, я наверно не смогу сегодня… Родители каких-то гостей позвали, сказали, чтобы я обязательно дома был вечером… Может, не сегодня?..

— А когда?! Неделю будет другой сторож, тот не пьет совсем и территорию обходит регулярно, как будто военный склад охраняет, ей-богу!

— Ну вот, через неделю… время же еще есть… — неуверенно протянул несчастным голосом Петушок.

— Вечно с тобой проблемы какие-то! — бросил досадливо Илья, и Боря вместе с Петушком ждал его решения. — Ладно, подождем неделю. Но смотри, как только, так чтоб готов был!

— Да я же всегда готов, Илюха! Ну, родаки, понимаешь…

Что ответил тот про Васькиных родителей, Боря уже не разобрал, голоса стали отдаляться, и вскоре снова хлопнула дверь.

Ох… Боря положил на парту журнал, который все время разговора продолжал сжимать в руках, и уставился на него. Журналы, газеты… Сторож, семь килограмм до двадцати… Да, сомнений нет, парни собрались стащить макулатуру со склада пункта приема! Наверняка, того, что в их районе. И, судя по словам Ильи, он уже это проделывал раньше. Вот где он находит столько макулатуры, что хватает и в школу принести, и собирать на книжки!..

Ох!.. Боря только сейчас сообразил! «Пятнадцатилетний капитан»! Они давно уже договорились с Ильей, что Боря возьмет у него почитать Жюля Верна, когда тот его получит. Так вот каким образом Илья так быстро собирает макулатуру на книжки!..

Но это же… несправедливо!.. Они с ребятами ходят везде, просят, собирают эту несчастную макулатуру, а они просто возьмут уже собранное кем-то другим! Это же кража! Пусть эта макулатура никому не нужна, пусть они не сделают никому плохо тем, что украдут, но это обман, это нечестно и несправедливо. Особенно по отношению к ним, остальному отряду, они сколько времени уже ходят-ходят, собирают, выпрашивают, а Илья с Васькой придут на все готовое… И их за это еще и похвалят, и их звено выиграет!..

Что же делать?!.. Сказать Косте? Или сразу Леониду Степановичу?.. Нет, так не пойдет. Это тоже нехорошо — на своих доносить!.. Но что же тогда делать? Сказать Вихровой? Нет, она точно побежит к Косте. А тому придется собирать сбор и тогда узнает и Леонид Степанович, и вообще вся школа. Вот позора-то будет на их класс. Нет, говорить Оле нельзя.

Но… их же надо остановить! Нельзя допустить, чтобы они это сделали!

Боря убрал оставшийся чистым тетрадный листок в портфель, положил журнал на место, и, почему-то осторожно выглянув за дверь, как будто Илья и Васька все еще могли его увидеть, вышел из читальной. Прошел пионерскую комнату и вышел в коридор, оказавшийся пустым. И крепко задумавшись, пошел на выход.

Может, хоть Вовке рассказать?.. Вместе они что-нибудь придумают…

* * *

Сбор макулатуры шел совсем не так, как хотелось. На почте после их долгих просьб и уговоров им сунули несколько помятых коробок, а в сберкассе прямо сказали, что все уже разобрали до них. Разрешили зайти через неделю, может, что-то будет.

Вовка все подстрекал Борю зайти в милицию, ведь отделение тоже на их территории, но Боря считал неправильным отвлекать серьезных людей от работы. Это же не тетеньки на почте, что сидят днем без дела, потому что все посетители придут вечером после работы!

Вообще Боря на сбор макулатуры и не надеялся. Все вокруг ее собирают! Дети собирают, чтобы отнести в школу, а взрослые — чтобы сдать в пункт приема и обменять на книжки. Причем для обмена надо накопить двадцать килограмм макулатуры! Кто же станет отдавать свое накопленное пришедшим пионерам, если скоро пойдет сдавать и получит новенькую, только что напечатанную, хрустящую свежими белыми страницами книгу! Долгожданную книгу, которой нет в продаже.

Теперь, после подслушанного разговора, думать ни про макулатуру, ни про получаемые на нее книги вовсе не хотелось — противно было.

Они с Вовкой сидели на лавочке недалеко от отделения милиции — Вовка караулил какого-нибудь милиционера, все хотел у него про макулатуру спросить. Боря догадывался, что интересуют друга вовсе не лишние газеты или исписанная ненужная бумага, что просьба о макулатуре лишь повод заговорить с милиционером, подойти поближе к зданию из красного кирпича, которое последние месяцы стало притягивать Вовку и вызывать жгучий интерес. Шебутной балагур и весельчак вдруг становился серьезным и задумчивым, когда они проходили мимо. В последнее время от Вовки только и слышно было про дедуктивный метод Шерлока Холмса и серое вещество Эркюля Пуаро. А как он пересказывал Боре детективные книги, которые невесть где доставал!..

По своей морской тематике Боря тоже старался прочесть все, что можно найти. Просил родителей поспрашивать у знакомых, у кого есть какие-нибудь книги, в районной библиотеке одна старенькая бабулька-администратор уже узнавала его и, сочувственно улыбаясь, каждый раз сообщала, что нового ничего не поступало. «Пятнадцатилетнего капитана» тоже не было. То есть в библиотеке два экземпляра раньше были, но исчезли, наверно, недобросовестные читатели оставили себе, ведь в продаже книги давно не было.

Боре очень хотелось прочитать удивительную историю юного матроса Дика, отважного, смелого юноши, сумевшего в очень тяжелой ситуации взять на себя управление кораблем, оставшегося без капитана. И не только кораблем, Дик возглавил всю команду, стал во главе всей компании, состоявшей из матросов и пассажиров судна — жены и маленького сынишки погибшего капитана. Они пережили много невзгод, испытали величайшие трудности, подвергались многочисленным опасностям и угрозе смерти, прежде чем вернулись домой. Боре хотелось прожить эту историю вместе с юным Диком, стоять с ним рядом на капитанском мостике, вглядываясь через подзорную трубу в неведомую синюю даль, крепко держать тяжелый штурвал в руках, несмотря на накатывающие волны, достающие до самой палубы. Хотелось чувствовать капли воды на лице, хотелось дышать соленым морским ветром, хотелось смотреть, как он наполняет огромные паруса…

— Смотри! — вдруг толкнул его локтем в бок Вовка, и Боре пришлось срочно возвращаться с просторов бескрайнего моря.

Возле входа остановились желтые милицейские «Жигули» с синей полосой.

— Наверно ждет кого-то! Водитель за начальством приехал!

— Начальство, — поправил Боря, — на «Волгах» ездит, а не на «Жигулях».

— Пошли подойдем! — схватил его за руку Вовка.

— Дурак ты, — остановил его Боря, потянув за рукав и усадив обратно. — Они же сейчас уедут куда-то! А тут ты со своей макулатурой! Кто ж тебе пойдет ее отдавать и бросит все свои дела?

Вовка вздохнул, опустил плечи и уставился на машину. Минут через пять из здания вышли двое мужчин в синей форме, один шел позади другого, и даже отсюда было заметно, как он старается внимательно слушать первого. Первый отдал последние распоряжения — судя по чуть повернутой в бок голове, — сел в машину, и та незамедлительно уехала. Второй смотрел ей вслед, потом похлопал по карману брюк и что-то достал. Вскоре по его жестам стало понятно, что он закуривает.

— Идем! — поднялся Боря и расстегнул куртку, чтобы было видно красный галстук. — Пока он будет курить, он никуда точно не уйдет!

Вовка поднялся, и они, перебежав дорогу, заспешили к красному зданию. Милиционер курил, поглядывая на небо, там со стороны запада надвигались серые тучи, хотя день с утра был не по-осеннему солнечным. Боря, подойдя ближе, присмотрелся к погонам. На пока еще не спрятавшемся солнце сверкали четыре небольшие звездочки.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться! — бойко проговорил Боря, остановившись в метре от милиционера.

Тот глянул на них неспешно, будто нехотя, переведя взгляд с неба, стряхнул пепел с папиросы — Боря заметил пачку «Беломора» и коробок в руке, — и хмыкнул, чуть щурясь от солнца.

— Ну, обращайтесь… товарищи пионеры.

Обращение прозвучало чуть с насмешкой, на что Боря немного обиделся — он же к милиционеру со всем уважением… Он хотел начать издалека, про ответственное пионерское задание, но что-то в тоне и взгляде мужчины подсказало ему, что к пионерам тот относится как-то… несерьезно. Боря иногда встречал такое отношение у взрослых.

— Мы собираем макулатуру, — пояснил он прямо. — Может быть, у вас в отделении найдется лишняя бумага ненужная или старые газеты…

— Лишней бумаги у нас хоть завались, — вздохнул почему-то милиционер, — вот только вся она, к сожалению, нужная!

Боря ничего не понял, переглянулся с тоже недоумевающим Вовкой и переспросил:

— А газеты и журналы?

— А газеты и журналы мы не читаем, некогда.

Тут открылась резко дверь и в нее просунулась голова. Без фуражки и с лысиной.

— Олег Саныч! — позвала голова, не обратив внимания на ребят. — Там из главка звонят!

Милиционер тут же шагнул к урне, смял недокуренную папиросу, выкинул ее и, шагнув к двери, молча за ней скрылся. Дядька с лысиной уже исчез. Боря хмуро уставился на закрытую перед ними дверь. Если бы этот «Олег Саныч» говорил с ними на равных, как подобает с пионерами, пусть и младшими, но равными товарищами комсомольцев, Боря ни за что не стал бы отрывать того от важных дел и как-то мешать. Но тот отнесся к ним как к малолетним детям, от просьбы… отбрыкался, как говорила в таким случаях мама, и Борю это возмутило. Милиция — это же милиция, а не какой-нибудь несознательный гражданин, с полным правом захлопывающий перед их носом дверь своей квартиры. Разве милиция не должна пионерам помогать, если пионеры помогают милиции?..

— Идем! — решительно бросил он, взглянув на понурившегося Вовку, и шагнул к двери.

— Куда?!

Но Боря уже открыл, правда, не без труда, тяжелую дверь.

Внутри оказалось темнее, чем он ожидал, или это так казалось после солнечной улицы. Влево от нескольких ступенек уходил длинный коридор. Справа за наполовину стеклянным, как на почте, ограждением сидел тот самый милиционер с лысиной, — Боря глянул на его погоны, — старший лейтенант. Тот, что курил, стоял по эту сторону ограждения и что-то внимательно слушал в трубке, просунутой через окошко. Видимо, телефон стоял далеко, витый провод почти выпрямился. Над окошком красным цветом прямо по стеклу было написано: «Дежурная часть».

Пока капитан разговаривал, Боря и Вовка с интересом огляделись. Рядом с ними на стене висела доска объявлений, к ней были прикреплены какие-то листы и отдельно крупными буквами было от руки выведено: «Паспортный стол — кабинет 12» и ниже написаны часы работы. Дальше на стене висела надпись «Их разыскивает милиция», и под ней два черно-белых изображения, таких же, как показывают в кино. На взгляд Бори, довольно странных. Вовка, осмелев, подошел рассмотреть их поближе.

Милиционер за ограждением поглядывал на них подозрительно, но молчал. Наверно не хотел мешать капитану разговаривать, подумал Боря.

Тот наконец договорил, протянул трубку в окошко и оглянулся — пока разговаривал, он уже оглядывался и видел их.

— Петрович, не завалялась у тебя газетка-другая старая? Мальцы вон, — он кивнул в сторону мальчишек, — макулатуру собирают.

Боря с Вовкой подошли ближе.

Старший лейтенант «Петрович» возмущенно крякнул:

— Кхм! А я все думаю, чего толкутся и вроде вас дожидаются! — И огляделся вокруг себя. — Да где ж у меня они найдутся?

— Да ты пошукай, пошукай у сэбэ, — вдруг на украинский манер произнес, усмехнувшись, капитан. — Кроссворды-то на последней странице, небось, разгадываешь?

— Так не на слу-у-ужбе же, това-а-арищ капитан! — протянул дежурный, косясь на мальчишек.

— Ладно, — махнул рукой «Олег Саныч» парням. — Пошли, гляну, что есть.

Чуть подтолкнув вперед засомневавшегося в такой удаче Вовку, Боря направился вслед за капитаном по длинному коридору. Тот вскоре остановился у одной из закрытых дверей и обернулся:

— Не входить, ждать здесь, ничего не трогать.

И зашел в кабинет, оставив дверь открытой настежь. Оттуда сразу потянуло застарелым запахом табака — так пахло в курительной в военчасти у отца, Боря сразу узнал знакомый запах.

Пока Вовка с жадным интересом рассматривал с порога кабинет, Боря огляделся вокруг. На двери напротив висела табличка «капитан Багдаева Мария Павловна, старший инспектор по делам несовершеннолетних». Стало как-то неуютно. Хорошо, что они не у Марии Павловны решили макулатуру спрашивать…

Милиционер скрылся где-то за раскрытой дверью, слышно было, как хлопнули пару раз дверцы и скрипнули старые петли. Вовка дернул Борю за рукав, привлекая внимание, и кивнул в сторону кабинета.

— Вон, сейф у окна. Там наверно оружие, — прошептал он. На поясе у капитана, подумал Боря и кивнул, кобуры действительно не было.

— А вы сюда за макулатурой пришли или на пистолет поглазеть? — раздалось из-за двери, и Боря с Вовкой, разом испугавшись, что их сейчас выгонят, переглянулись. Ну и слух у капитана!..

— За макулатурой! — крикнул Боря.

— Вот, что есть. — Протянул им капитан, вдруг появившись из-за двери, несколько папок с надписью «дело №». Папки были пустые, с перечеркнутыми надписями сделанными от руки.

— Спасибо! — Боря принял у него папки. Милиционер в его глазах все-таки исправился, пусть и нехорошо отнесся в начале, но ведь все-таки пошел искать хотя бы что-то.

— У нас этого добра действительно немного. Лучше в универсамах, в универмагах поспрашивайте, у них коробок много должно быть.

— Да мы уже везде спрашивали, — вздохнул Боря.

— Ну, значит, ничем больше помочь не могу, — развел руками капитан. — Давайте, — кивнул тот в сторону того конца коридора, откуда они пришли. — До выхода сами дойдете, не заблудитесь?

— Нет. Спасибо, — повторил Боря, и они с Вовкой пошли в обратном направлении.

У дежурной части, наклонившись к окошку, какая-то женщина что-то говорила милиционеру. Мальчики вышли на улицу и не сговариваясь повернули в сторону Вовкиного дома — его мама разрешила хранить найденную макулатуру у них. Задумчивого друга Боря пока не трогал, только ухмылялся молча, глядя на его серьезную физиономию.

— Он настоящий оперуполномоченный, видел? — спросил вдруг Вовка, прервав молчание.

— Почему ты так решил?

— А ты табличку на его кабинете видел?

— Неа, — качнул головой Боря. — А что там было?

— Оперативный отдел уголовного розыска. Это значит, именно он преступников ищет! Ну, и коллеги там его.

— Понятно. — Боря все же не удержался: — Ну и что тут такого? Подумаешь, посмотрели на их кабинет, кабинет как кабинет, самый обычный, даже ничего интересного!

— Я б на тебя посмотрел, — фыркнул обиженно Вовка, — если б тебя сейчас в штаб флота отправили макулатуру спрашивать! Там тоже, знаешь, такие же кабинеты!

— А вот и нет! — горячо возразил Боря. — Там наверняка не так! Там карты морей на стенах, глобусы, модели кораблей!..

— Тут тоже карта была. Района нашего. Большая такая, я таких не видел, там наверно каждый дом есть!

— Когда ты рассмотреть успел?! — удивился Боря. Вроде бы он тоже в кабинет заглядывал.

— Я же знал, на что смотреть надо! — гордо улыбнулся Вовка. — Слушай, пойдем быстрее, я бабушке обещал пораньше прийти. Хочешь, у нас останешься?

— Не, — качнул головой Боря. — Отец сегодня приехать должен. Пойдем.

Они прибавили шаг. Боре после посещения милиции все еще было не по себе — из-за мыслей про кражу. Если Илья и Петушок украдут макулатуру и Боря об этом всем расскажет, их же, наверно, приведут к этому… инспектору по делам несовершеннолетних?.. Самое плохое то, что если Боря расскажет сейчас, что они только собираются украсть, их тоже могут отправить в милицию…

И что делать?..

Вовке Боря пока так и не рассказал.

* * *

Придя со школы домой, Боря обнаружил на столе записку от мамы, чтобы он пообедал и сходил в магазин за сметаной, кефиром и хлебом — деньги лежали рядом. Отца дома не оказалось — и не должно было, он с утра собирался в часть. А мама по дороге с работы наверно сама собирается за продуктами зайти, поэтому часть ему поручила купить, чтобы не все одной нести.

Боря сначала подумал сбегать прямо сразу, до обеда. Но если за хлебом можно было бы сгонять в булочную недалеко от дома, то за сметаной и кефиром придется идти в универсам, он дальше. А кушать уже очень хочется!.. Поэтому он отправился на кухню, достал из холодильника кастрюлю с супом, отлил себе в маленькую кастрюльку и разогрел ее на плите. И понял, что не подумал — ни сметаны, ни хлеба к обеду не было. Быстренько слопал не особо любимые клецки — с голоду еще ничего, — пожалел, что это не борщ или грибной — жаль, что у отца в сентябре не нашлось времени за грибами съездить! — составил тарелку и кастрюльку в раковину и отправился одеваться. Когда уже обулся и надел куртку, вспомнил, что не взял банку для сметаны. Сходил на кухню, вернулся с ней в коридор, сунул пустую банку в специальную сумку для продуктов, всегда висящую в коридоре, проверил в кармане деньги и вышел.

В универсаме взял на развес сметану, набрал в корзину хлеба и две бутылки кефира. Подошел к отделу «Соки-воды», возле которого как всегда стояли люди у высоких столиков со стаканами. Боря со вздохом окинул взглядом большие сосуды с разливными соками. Договоренностей с мамой не было, поэтому брать ничего не стал, но для успокоения отметил, что самого вкусного, томатного, сейчас нет.

Возле отдела бакалеи о чем-то шумно спорили несколько женщин, Боря не любил таких скандалов, поэтому обошел их стороной — хорошо, что мама не поручила купить какую-нибудь крупу или сахар. Вроде бы про гречу те женщины что-то там кричали. Наверно, гречу завезли, и они спорят, кто за кем будет. И по-хорошему, ему бы остаться и взять тоже, но они с мамой давно договорились, что даже если в магазине появляется что-то дефицитное, он сам брать не будет, лучше прийти и сказать, а мама уж сама решит.

Мимо мясного отдела и неизменных пирамид из банок консервов, которые никогда никто не берет, Боря прошел к кассе. Аккуратно ссыпал сдачу в карман — что карман целый, он проверил еще дома, — и вышел из универсама.

Бутылки кефира, позвякивая, стучали в сумке друг об друга, и Боря сунул между ними буханку хлеба. Нести было не тяжело, и пошел Боря обратно не тем же путем, а немного в обход. Так, чтобы пройти мимо пункта приема вторсырья. В их районе пункт был один — именно с небольшим складом, куда приезжали машины, что собирали макулатуру во дворах. С одной стороны здания располагался пункт приема стеклотары, там постоянно выстраивалась очередь, с другой принимали макулатуру, там же к зданию примыкал забор склада.

Боря бывал здесь часто. Когда дома собиралось одиннадцать бутылок из-под молока, кефира или ряженки, Боря нес их сюда сдавать. Одиннадцатая бутылка всегда была его, мама разрешала плату за нее взять себе. На вырученные пятнадцать копеек можно было купить пирожок и стакан газировки с сиропом, или стакан семечек, или эскимо.

Низкое, одноэтажное здание из серого кирпича, ветхое, с покосившейся деревянной дверью… Боря впервые на него посмотрел другими глазами. Сразу от здания начинается забор, обычный, деревянный. Где-то в нем наверняка есть замаскированная дыра с отодвигающейся доской — иного способа пролезть внутрь Боря не видел. Дверь, конечно, выглядит очень ненадежной, может быть, ее и сломать можно, но надо же пролезть незамеченным, а там где-то внутри должен быть сторож… Поэтому скорее всего все-таки дыра в заборе.

Может, этому самому сторожу сказать, чтобы охранял получше и смотрел в оба?.. Ага, так он и поверит… Решит еще, что Боря просто хулиган или, того хуже, заодно с… ворами. Еще милицию вызовет.

Нет, решил Боря, хоть Илья с Васькой и собираются совершить подлый поступок, но сообщить об этом кому бы то ни было означает, что все в конце концов будет связано с милицией. Но… они же не настоящие воры!.. Милиция — это слишком серьезно. Тем более они еще ничего не сделали.

Надо все-таки решить все самим. Без взрослых.

* * *

С письмами бывших учеников Леонида Степановича они работали всем звеном сообща — отбирали лучшие для юбилейной стенгазеты, сочиняли ответы. Собирались дома у Ромки Воронова. Он жил с родителями в просторной трехкомнатной квартире, места всем хватало, к тому же его мама работала помощником редактора и всячески им помогала и письма писать, и отбирать лучшие, и находить нужные, самые интересные отрывки для стенгазеты.

Пользуясь моментом, Боря еще раз напомнил, что нужно написать заметки для отрядной стенгазеты, утром у него самого Костя спрашивал, что у них с готовностью — через два дня уже надо оформлять, и Косте не мешало бы уже сейчас почитать, что они подготовили. Боря пообещал, что все будет сделано, и теперь наседал на своих. В конце концов, Лида пообещала, что принесет что-нибудь из своих стихов, а Ромка сказал, что пожертвует им пару своих фотографий. Его отец увлекался фотографией, и Ромка вместе с ним ходил на «фотоохоту» и потом они вместе проявляли снимки, закрывшись в темноте в ванной комнате. Ромкина мама рассказывала ребятам об этом со смехом — про вечную войну за ванную, и всем им было понятно, что на самом деле она не сердится на мужа и сына, любит их и уважает их хобби. В гостиной на стенах действительно висели очень красивые фотографии — в основном, там были изображены животные или природа. А Ромка хвастался и показывал ребятам собственные фотографии — там были Петропавловская крепость, Дворцовый мост, Зимний дворец и еще несколько зданий, которых Боря не знал. Вовка дружил и с Ромкой, и на прошлый день рождения Боря пригласил и Ромку тоже, с тех пор они иногда гуляли втроем. А на день рождения Ромка пришел с подарком — фотографией крейсера «Аврора», сказал с гордостью, что сам фотографировал. А Боре было приятно, что друзья уважают его увлечения.

Ребята, услышав его требования насчет заметок, тут же спросили, написал ли он свою. Боря ее еще не написал, но уже придумал и сегодня как раз собирался взяться — поэтому соврал, что уже давно все готово. Не признаваться же, что он столько времени тянул!

С письмами сегодня разобрались быстро, их было всего два. Одно не от самого ученика, а его мамы — сам он оказался моряком, служил в Севастополе, и его мама очень переживала, что сам он не успеет написать ребятам. Учителя мама помнит и помнит, как сын учился — рассказала, что смогла, и даже прислала фотографию сына.

Борю, конечно же, взволновало одно упоминание о моряке, тем более служащем в Севастополе — то есть это военный моряк, боевой офицер!.. Он долго рассматривал фотокарточку, любовался серьезным молодым лицом, парадной формой, фуражкой, и представлял, как этот моряк служит на флоте.

По дороге домой он все размышлял о нем и представлял, как потом, через много-много лет, какие-нибудь другие пионеры, которые сейчас наверно только-только родились, будут так же искать информацию о них, об их классе, и так же узнают про моряка Борю Тарасова. А он тогда будет капитан-лейтенантом и будет служить в Севастополе! У него обязательно будет медаль «За отвагу», а может быть даже орден Мужества, и он будет приезжать домой к родителям в красивой парадной черной форме — с сияющими звездами на погонах и с кортиком на боку! И будет привозить в отпуск родителям южные фрукты прямо из Крыма!

За этими мечтами Боря добрался до дома и только тогда вспомнил, что ему еще предстоит написать заметку. Настроение тут же скисло — хоть и знал, о чем писать, но это еще надо было хорошенько обдумать!.. Надежд на заметку у него было мало, но все же хотелось попробовать, посмотреть, будет ли какой-то эффект.

* * *

В пионерской комнате шла полным ходом работа редколлегии. Саша Стогнин ругался со звеньевыми Олей и Юрой по поводу малого количества сданных заметок. Юрка возмущался: «Что, мне самому за них за всех писать, что ли?!», а Оля молча слушала и вздыхала. К их с Борей звену Саша претензий не предъявлял, потому что ему сдали и три заметки, и фотографии Ромы, от которых он пришел в восторг и сказал, что только что придумал замечательную идею. Какую — пока не сказал, но пообещал, что Боре понравится, потому что у него, у Бори, не будет проблемы, о чем написать в следующий раз. Только Боря хотел возмутиться, что они так не договаривались, никаких следующих «разов» он не хочет, ему и так хватило, но в этот момент вошли Оля и Юра и разгневанный ответственный редактор переключился на них.

На разложенном на широком столе листе ватмана Коля Савченко, их «газетный» оформитель, уже старательно выводил название и готовил рамочки для заметок.

Несколько ребят, авторы сданных заметок, пока слонялись без дела — ждали, когда придет Костя.

Наконец он пришел, Саша вручил ему все имеющиеся заметки. Костя сначала оценил их общее количество и посетовал, что заметок мало. Саша, конечно же, тут же торжествующе и с видом «а что я вам говорил?» грозно уставился на смущенных звеньевых. Боря сидел в стороне и подходить не торопился. Ему надо было, чтобы Костя «пропустил» его заметку, но при этом не начал ее обсуждать прямо сейчас. Хватило Саши, которого с трудом удалось уговорить не приставать с расспросами.

Их вожатый в прошлом году закончил школу, уже давно был комсомольцем и всем им казался совсем взрослым. Ребята его любили и уважали, потому сейчас обступили со всех сторон, кто-то заглядывал через плечо, кто-то дышал в затылок, всем было интересно и волнительно. Костя читал одну заметку за другой, то улыбался, то хмурился, то отчего-то вздыхал, но один за другим все листочки ложились в одну стопку, ни одну он пока не отложил отдельно. Обычно, когда было совсем плохо написано, Костя предлагал автору переписать, обсуждал, объяснял, что неправильно. Но пока он читал молча.

— Лида, очень хорошие стихи, молодец, — похвалил он, добавляя сложенный тетрадный листок к общей стопке. Лида, щеки которой тут же стали ярко-розовыми, смущенно заулыбалась. Боря порадовался — Лида была из его звена, и похвалу ей он услышал так, будто имел какое-то отношение к таланту девочки.

Следующей — Боря хоть сидел далеко, но старательно выглядывал, вытягивая шею, — Костя взял его заметку. Как ни старался Боря изобразить, что ему совершенно все равно, глаз от вожатого он отвести не смог. Костя прочитал, нахмурился, немного подумал — и отложил листок отдельно от других. Взялся читать следующий. Боря сидел обескураженный и не понимал, что это значит. Косте не понравилось как написано? Но писать ему помогала мама, там не может быть плохо! Он специально рассказал маме целую историю про то, как случайно услышал разговор двух мальчиков, будто они договаривались насчет драки с мальчиками из другого класса. Мама покачала головой, сказала: «Вам бы, мальчишкам, только драться, об одном думать умеете!» Боря сказал, что именно об этом хочет написать в заметке в стенгазету, и мама согласилась проверить, что он напишет и подправить, если получится не очень хорошо. Пару фраз мама действительно ему немного изменила. И поудивлялась, почему же он ничего не сказал прямо о том, что драться нехорошо.

Правда, потом он все же пару слов заменил из тех, что мама исправила, а он хотел, чтобы было именно так. Но не может же быть, что Косте это не понравилось…

Следующую заметку Костя протянул Саше:

— Ошибки только исправьте, когда переписывать будете.

Чей это был листок, кому Саша его передал для исправления, Боря не интересовался, ему было не до этого.

Наконец Костя снова взял его заметку и еще раз ее перечитал. Боря теперь уже открыто не отводил от него взгляда. Смотрел на склоненную над листком темную голову — Костя как раз задумчиво почесал короткий ежик волос на затылке, — и думал, что, может, вот прямо сейчас отозвать его в сторону и все рассказать?..

Пока Костя читал заметки, многие ребята — те, кого он уже прочитал, — разошлись. Остались только звеньевые, Саша Стогнин, Миша Федотов и еще один Саша, тот, кому сказано было исправить ошибки. Коля продолжал рисовать название и ни на кого не обращал внимания.

— Тарасов не хочет признаваться, о ком он это написал! — не выдержал Стогнин. — Я спрашивал, я же должен быть в курсе! А он не говорит!

— Он тебе вовсе не обязан рассказывать, — ответил ему вдруг Костя, и Боря внутренне возликовал. — Откуда ты знаешь, что он про кого-то конкретного написал? Может, это из книги или из фильма? А Боря просто поднял важную тему.

На самого Борю Костя не смотрел. Положил листок сверху остальных — Боря облегченно выдохнул, — засучив рукав, глянул на часы и поднялся.

— Все, ребята, у меня комсомольское собрание сегодня, мне бежать надо! Миша, — обратился он к Федотову, — завтра поговорим насчет юбилейной газеты, все обсудим, что еще осталось сделать. — Федотов ответил, и Костя направился к дверям. — Боря! Пойдем, проводишь меня, у меня как раз для вашего звена идейка одна была.

Боря, не успев ни о чем подумать, поднялся, пошел вслед за Костей, но уже выходя в пустой коридор, понял, что тот таким образом сделал так, что они остались вдвоем. И вопросу, когда они отошли от закрытой двери пионерской комнаты, уже не удивился.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

В этот момент, посмотрев в серьезные, внимательные глаза вожатого Боря принял решение. Он вдруг в одну секунду задал себе вопрос, как бы поступил на его месте сам Костя.

— Нет, — твердо ответил он.

Костя некоторое время смотрел ему в глаза, потом кивнул:

— Ну, смотри, как знаешь. Если передумаешь…

Боря кивнул. Запоздало понял, что тем самым подтвердил, что сказать-то мог бы, просто не стал, и сказка про взятую из фильма или книги тему — это только отговорка для любопытных, но было уже поздно. Костя улыбнулся и похлопал его по плечу.

— Побегу, опаздываю!

Он в самом деле почти бегом преодолел оставшуюся часть коридора и махнул Боре рукой перед выходом на лестницу.

Боря вздохнул, но теперь стало легче — теперь точно знал, что делать.

* * *

«Что делать, если знаешь, что твой товарищ хочет сделать что-то плохое? Каждый пионер скажет, что надо ему помешать, остановить, надо ему объяснить, что то, что он хочет сделать — это плохо. А что делать, если знаешь, что он и так это понимает? Понимает, что плохо, но все равно будет делать. Сказать взрослым? То есть наябедничать? Сдать своего товарища, не протянув ему руку помощи? А что делать, если сам не совсем прав, потому что узнал случайно, нечаянно подслушав чужой разговор?»

Его заметку Надя Гущина читала всем вслух — специально для тех, кто не успел прочитать самостоятельно, а толпа, собравшаяся у висящей стенгазеты, мешала подойти ближе.

Борю мнение одноклассников нисколько не интересовало, он следил только за реакцией Ильи и Петушка. Предположили ли они, что речь может идти о них, или нет, он так и не понял, но о чем-то они на переменах все же шептались. Боря жалел, что нельзя услышать, о чем именно. До конца назначенной недели оставался всего день. То есть послезавтра они, может быть, пойдут воровать макулатуру на складе.

В школе макулатуру надо будет сдавать через два дня. Утром, во время первого урока — макулатура, а потом, после обычных трех уроков учителя будут поздравлять Леонида Степановича. В связи с чем дел у всего класса было очень много — кто-то еще дособирал нужные килограммы, бегая по территории и обходя все жилые дома, кто-то готовил тайком юбилейную стенгазету. При этом надо было не забывать об учебе.

Наверно из-за того, что у всех было полно забот, про его заметку поговорили только пару перемен, не больше. Причем не только пытались у него выяснить, о ком он написал, но и обсуждали, собственно, сами поднятые вопросы. Девчонки склонялись к тому, что надо рассказать взрослым, парни говорили, что сначала надо выяснить, о чем речь, может, это плохое не такое уж и плохое, и необязательно по каждому поводу бежать ябедничать. Ни Илья, ни тем более Васька в обсуждениях участия не принимали. Но иногда странно на него косились.

После школы Боря долго сидел дома над уроками: сделал две упражнения по русскому, побился над задачками по математике — пока решал, изрисовал весь черновик системами координат и графиками разных функций, — и долго возился с географией, потому что задали ответить на вопросы в учебнике письменно. Устно-то еще куда ни шло, но писать пришлось долго и скучно. Вообще изучать Африку Боре не очень понравилось — интересно было только про исследователей, первооткрывателей, жалел тогда особенно, что не читал еще «Пятнадцатилетнего капитана», про рельеф тоже более-менее перекликалось с любимой морской темой, но потом начались скучные темы про климат, полезные ископаемые, а дальше и вовсе история образования на материке европейских колоний — про высшую и низшую расы, рабство и торговлю людьми.

Освободился только часов в шесть и отпросился у мамы немного погулять. Вовке он так ничего и не рассказал, даже сегодня, хотя тому пришлось непросто — ему даже заметку прочитать толком не дали, кинулись расспрашивать, считая, что он как друг должен быть в курсе. Боря в ответ на его вопрос махнул рукой — мол, неважно, потом объясню. После окончания уроков Вовка убежал на почту — проверять, вдруг успело прийти письмо от одного из учеников Леонида Степановича. Тот жил в далеком Новосибирске, его еле нашли, и теперь жалели, что времени осталось так мало — написали, но ответа все не было.

Позвать гулять можно было как раз Вовку, но сегодня у Бори было очень важное дело. Он шел к Илье.

Пока шел, думал с грустью про книгу Жюля Верна — ведь если Боря сейчас помешает Илье с кражей макулатуры, то, скорее всего, у них испортятся отношения, и Илья не захочет ему ничего давать, к тому же копить на книгу ему придется намного дольше. Да и не нужна Боре книга, добытая таким нечестным путем!.. Иногда нет, нет, да грызло сомнение — ведь очень-очень плохого ничего бы не случилось, даже если бы они украли. Просто сдадут еще раз то, что уже сдал кто-то другой. Зато уже через несколько дней Боря держал бы в руках желанную книгу!.. Но, как только появлялись такие мысли, он тут же вспоминал, сколько времени все ребята ходили в последние дни с этой несчастной макулатурой, сколько потратили сил, и становилось обидно за них. Нет, это все равно что у них самих украсть!.. И вообще, кража — это плохо, что бы ни было украдено. Потом вспоминал лицо Кости, когда тот спросил, не хочет ли Боря ему объяснить свою заметку, и последние сомнения уходили прочь. Они же пионеры!.. И Илья с Васькой тоже пионеры!

Илья жил в новой пятиэтажке, правда, ощущения, что дом новый не было никакого — на стенах облупилась краска, а в парадной очень плохо пахло. Скривившись от неприятной вони, Боря быстро прошел первый этаж и, перешагивая через ступеньку, поднялся на второй. Бывал он здесь редко, с Ильей особо не дружил, да и не любил тот, когда за ним заходили домой. Говорил, что отец, когда выпьет, становится очень строгим, может и из дома выгнать — и самого Илью, и его друзей. Маму Ильи Боря видел всего один раз — она ему показалась очень уставшей и как будто больной. В общем, лишний раз идти сюда не хотелось, но сегодня было очень важно.

Сначала никто не открывал, Боря уже решил, что никого нет дома, подумал, что искать Илью надо у Петушка, но тут щелкнул замок, и дверь приоткрылась. В проем высунулась вихрастая светлая голова Илюхи.

— Это ты?.. — он как будто растерялся, и Боря тут же порадовался, что его заметка, кажется, сработала. — Чего трезвонишь? — недовольно шикнул Илья. — Отец только прилег после смены.

— Я же не знал, — пожал плечами Боря, немного смутившись: отца Ильи он побаивался, хотя ни разу того не видел. — Пойдем на улицу.

— Зачем? Мне некогда.

— Ну, пойдем выйдем, сам же говоришь, что отец прилег, не здесь же разговаривать.

— О чем?

— Сам знаешь! — потерял терпение Боря. — Пошли!

Илья, видно, какое-то время сомневался, потом голова его вдруг скрылась за дверью, а вскоре он вышел, обутый и на ходу накидывая куртку. На улице пнул валяющийся у парадной камень и повернулся к Боре, что шел следом.

— И чего это я знать должен? Ничего я не знаю!

— Знаешь! Вы с Васькой весь день на переменах шептались, а Васька на меня смотрел-смотрел, я все сказать ему хотел, что дыру протрет взглядом.

— Мало ли о чем шептались, — Илья засунул руки в карманы и выставил вперед ногу, всем видом показывая, что Борю он не боится. — У нас свои дела, и ты в них не лезь!

— Знаю я ваши дела. На склад макулатуры полезете, когда сторож выпьет и заснет?

— Ну и полезем! — видно, Илья уже не удивился, что Боря все знает. — Тебе-то что?

— Мне что?! — Боря даже опешил от такой наглости. Илья не только не стал скрывать, что действительно пойдут, так еще и делал вид, что в этом нет ничего плохого! — Мы всем отрядом сколько дней собирали макулатуру! Ребята полгода копили, кто-то из деревни вез, сколько по домам, по магазинам ходили, выпрашивали! А вы на все готовое придете?! Заберете то, что до вас кто-то сдал, и сделаете вид, что это ваше?!

— Ну и что такого?.. Поду-у-умаешь, кто-то сдал — ну и что? Тому, кто сдал, уже все равно!

— Зато ребятам не все равно! И вообще кража — есть кража!

— Дурак ты, Тарасов. Только вот не пойму, когда же ты что подслушал…

— Я дурак?! — этого Боря уже терпеть не смог. Шагнул ближе и толкнул Илью за плечи. Тот покачнулся, отступил, но на ногах устоял. — Я не подслушивал! Вы сами… — Илья ринулся на него и пришлось вступить в драку, забыв про то, что хотел сказать.

Отвесив друг другу пару тумаков, они все-таки свалились на землю и тут же угодили в лужу. Боря, уворачиваясь от грязных брызг, пропустил пару ударов, разозлился и, вцепившись в куртку Ильи, хорошенько того встряхнул, насколько хватило сил. Илья был почти одного с ним роста, но очень худым, потому легче и подвижнее. Боре еще и застегнутая куртка мешала, а у Ильи куртка осталась незастегнутой и не сковывала движения.

— Эт-т-то что еще такое?! — завопил вдруг где-то рядом чей-то голос. Скрипучий и противный. — А ну быстро прекратили!

Мельком Боря заметил какую-то старушку у дверей парадной. Она стучала по асфальту палкой, на которую опиралась, и продолжала кричать.

— Прекратите сейчас же! Илья, ты, что ли?.. А ну сейчас к отцу поднимусь!.. Ишь устроили тут драку! Пионеры еще называется!

Они нанесли еще по паре ударов, почти все мимо, но уже вяло и без былого напора. Старуха подошла ближе и теперь кричала особенно громко.

— Давайте, давайте, разошлись! А то милицию сейчас вызову!

Обоим стало понятно, что надо прекращать, иначе она так и будет орать и, чего доброго, действительно вызовет милицию. Боря отполз от лужи и поднялся, все еще тяжело дыша. На старуху старался не смотреть — стыдно было. Илья поднялся и тоже принялся отряхиваться.

— Не будем мы больше, Настасья Ивановна!

Старуха еще что-то попричитала, уже гораздо тише. Боря разобрал что-то про отца, но не вслушивался — сообразил, в каком виде он сейчас домой придет. И пока он раздумывал, как настолько грязную одежду объяснить маме, старуха направилась прочь от них, наверно, туда, куда и собиралась идти, выйдя из дома.

— Если вы украдете макулатуру, мы продолжим, — пообещал Боря, хмуро глядя на насупленного Илью с грязной физиономией. — И ребята все узнают.

— Ой-ой-ой, напугал, — фыркнул Илья. — Ты еще в милицию сходи пожалуйся!

— Можно и в милицию, — кивнул Боря, и очень вовремя ему вспомнилась табличка на двери кабинета, — к Марии Павловне, инспектору по делам несовершеннолетних.

По тому, как странно взглянул на него Илья, Боря понял, что попал в точку. И ему стало неприятно и немного страшно: он вдруг осознал, что Илья на самом деле знаком с инспектором по делам несовершеннолетних, то есть его уже приводили в милицию!..

Вдруг где-то вверху стукнула оконная рама.

— Илья! — раздался строгий мужской голос, и они оба посмотрели наверх. В окне второго этажа торчала голова какого-то мужчины. — Домой.

Голова тут же исчезла, будто этого короткого приказа было достаточно. Отец, понял Боря, и порадовался — вот Илье сейчас от того попадет, видно, он крики бабкины слышал, и Илья уже никуда не пойдет, ни на какой склад.

Илья молча повернулся к дверям парадной, ни попрощавшись с Борей, ничего ему не сказав. Боря постоял еще немного, соображая, что теперь делать — куртка мокрая, с грязными разводами, от попыток отряхнутся перепачканными руками стало только хуже, штаны на коленках мокрые насквозь. Хорош он будет, когда домой придет!.. А ведь скоро день рождения… Как бы без подарка не остаться, ведь влетит сейчас здорово! Еще и отец дома, ладно бы, мама одна была, с ней проще договориться. То есть с ней вообще можно договориться, с отцом-то… вон, почти как у Ильи. С той разницей, что поводов для таких строгих приказов Боря давал гораздо меньше.

Боря решил сходить к Петушку — того запугать гораздо проще, он испугается милиции, и начнет отговаривать Илью. Кто знает, может, и отговорит. А пока Боря до него доберется, а от него домой, хоть одежда подсохнет.

Он не стал ничего объяснять разинувшему рот Петухову, когда тот открыл дверь и увидел чудный Борин наряд. И спрашивать тоже ничего не стал — заявил прямо в лоб, чтобы они не смели соваться на склад макулатуры, иначе дело дойдет до милиции. Бедный Петушок сначала испуганно побледнел, потом покраснел, и жалобно сказал, что он и не хочет никуда идти, но Илья его слушать не станет. Ему нужны семь килограмм до двадцати, чтобы закрыть талон на книжку.

Боря повторил, чтобы не смели ничего красть, добавил про неведомую Марию Павловну для пущей убедительности, и ушел, оставив приунывшего еще больше одноклассника на пустой лестнице. Видно, того и так целый день мучила необходимость предстоящей вылазки, а тут еще стенгазета с Бориной заметкой. Наверняка он на переменах убеждал Илью, что Боря мог иметь в виду именно их, но Илья его не слушал.

Боря покинул огромный многоквартирный дом, в котором жил Петушок, прошел сквозь большой, просторный двор с детской площадкой — в другой раз обязательно подтянулся бы на турнике, но сейчас ему не до того. Вышел на улицу, на которой уже давно горели фонари, и побрел в сторону дома. Теперь предстояло придумать, что объяснять про свой вид.

* * *

Настроение у Бори с самого утра было ужасное. Вчера, к его счастью, отца дома не оказалось, вызвали в военчасть, но и от мамы здорово влетело. Особенно после этой злополучной заметки и того, что он маме наговорил про драку.

С момента, как проснулся, сразу вспомнил про макулатуру — и волновался и за то, что сдаст его звено, и насчет того, ходили ли Илья с Васькой на склад.

Еще и на завтрак получил нелюбимую пшеничную кашу. Как будто мама ее приготовила в наказание за вчерашнее. Пшенную Боря ел охотно, а вот пшеничную терпеть не мог — ни с маслом, ни с молоком. Только если на ужин с мясом и подливой.

В общем, в школу Боря шел невесело, по пути встретились с Вовкой, и Боря запоздало подумал, что надо было все же другу все рассказать — может, вместе бы придумали, как поступить.

Самое плохое, что сегодня не только сбор макулатуры, но и празднование юбилея Леонида Степановича. Все волнуются в ожидании его реакции на письма учеников, вчера до позднего вечера Коля Савченко переписывал выбранные фрагменты, красиво оформляя их для стенгазеты. Не хотелось бы портить никому настроение этой историей с кражей.

В вестибюле они с Вовкой встретили переобувающихся девчонок — Олю Вихрову с двумя подружками. Как они всем классом накануне договорились, все пришли нарядные — девчонки в белых передниках и с бантами в косах. Боря вчера галстук и форму гладил самостоятельно — маму после того, как она его отругала, просить не стал. Хорошо хоть, к Илье ходил не в форме!

Оля тут же принялась расспрашивать про макулатуру, сколько у них будет, перечисляя кто что принесет и волнуясь, у кого же будет больше. Вовка сказал, что гораздо важнее, чтобы у всего отряда в итоге было больше, чем у остальных сдающих классов.

Боря пристроил свои две связки на скамью и отправился на поиски Леонида Степановича, Кости или хотя бы Миши. Всех троих он обнаружил у спортзала, по случаю осенней дождливой погоды — пока дождя не было, но мог пойти в любую секунду, небо было все затянутое серыми тучами, — решено было собирать макулатуру в спортзале, отдельными кучками по отрядам, а потом уже все вместе перенести в кладовую. Машину обещали прислать только завтра.

Боря сбегал за своей макулатурой, объяснил дожидающимся его ребятам, куда идти, и вскоре они все вместе вошли в спортзал. По всей его площади стояли отдельные таблички с надписями классов. Кое-где уже лежали внушительные кучи — Боря со знанием знатока ревниво осматривал, у кого откуда какая макулатура. Где были коробки, Боря сразу раздумывал, где же их достали.

У таблички с их классом уже лежали чьи-то связки, причем значительно много. Ребята тут же обрадовались. Постепенно подходили остальные, приносили свои тюки, перевязанные веревками. Наконец пришел Костя с безменом, и началось самое главное — взвешивание.

Записывать результаты поручили Юре Румянцеву как лучше всех знающему математику — он действительно очень быстро и правильно решал в уме примеры, еще в третьем классе. И сейчас после каждой новой связки он оглашал общую сумму.

В Борином звене больше всех принесла, как и обещала, Лида. На этот раз «общественной» макулатуры у них было меньше, чем личной. В звене Румянцева больше всех принесли две девочки, живущие в одном подъезде. Они рассказали, что полгода со всех жильцов собирали макулатуру — договорились почти со всеми в своем подъезде, и раз в неделю всех обходили. Боря подумал, что так действительно получается намного лучше, чем если прийти к людям один раз — даже если и дадут, то только то, что смогут конкретно в тот день, когда ты пришел. А так хоть и один еженедельный журнал или пять ежедневных газет, но зато постоянно каждую неделю! Жаль, что он до такого способа не додумался!

Лидировало звено Оли. Начали его взвешивать с лежащих отдельно связок, про которые кто-то пояснил, что это еще рано утром принес Шумихин. Боря нахмурился, встревожился, но промолчал, так и не решив пока, сообщать ли всем.

Пока взвешивали, кто-то из ребят бегал по залу, смотрел, как продвигается взвешивание у других отрядов. После одного из забегов особо любопытствующий Славик Потапов прибежал, заглянул в записи Румянцева и воскликнул:

— Нам бы еще килограмм тридцать, и мы на первом месте будем! У седьмого «Б» на двадцать меньше, чем у нас! Правда, у них там еще несколько связок лежат…

Ребята тут же заволновались — за самый лучший результат отряд могли наградить интересной поездкой.

К концу взвешивания подошел Леонид Степанович, спросил, как у них дела. Костя, подцепляя на безмен связку, радостно сообщил:

— Если еще кто-то принесет, можем и победить, Леонид Степанович!

— О, это же отлично!

— А вы не знаете, Леонид Степанович, какой в этот раз приз для победившего отряда? — тут же спросили ребята.

— Знаю, — улыбнулся учитель. — Но пока вам не скажу! Давайте подождем всех результатов.

Борю тревожило отсутствие Ильи и Петушка, и действительно они появились внезапно, когда уже никто не ждал, что еще кто-то придет.

— Смотрите, смотрите! Ребята еще несут!

— Ого! Живем!

— Ой, девочки, а вдруг победим?

Илья с Васькой притащили по две связки каждый, на взгляд там было примерно килограмма по четыре, этого вполне могло хватить, и Боря с тоской подумал, что этот момент, которого он так опасался, все же настал. Они явно украли это все!.. И как сейчас всем сказать, что это краденая макулатура?!.. Он, конечно, скажет, обязательно, но… может, можно это сделать как-нибудь потом? Не при всех и не в такой праздник!.. Но ведь если он сейчас промолчит, вся их макулатура будет посчитана. И если их отряд выиграет, то выиграет нечестно.

Боря стоял рядом с Костей и Леонидом Степановичем, когда они поднесли свои связки и торжествующе положили их на пол. Тут же возник рядом Славик:

— У «бэшек» сто сорок два килограмма! Они сейчас впереди!

— Ох, только бы у нас больше было!

Костя взвесил две связки, и Юра воскликнул:

— Трех килограмм всего не хватает!

Боря, нахмурившись, смотрел на происходящее и лихорадочно искал выход из положения, в котором оказался. Он не хотел, чтобы все знали, хотел решить проблему мирно. Может быть, потом он сказал бы Косте или учителю, но не при всех. А тут получается, что именно от этой краденной макулатуры зависит победит их отряд или нет! То есть узнают все.

Но что же делать?..

Мимо как раз прошел председатель совета дружины, оглядел сваленные в кучу связки, одобрительно кивнул и пошел дальше.

— Шесть килограмм! — радостно поднял вверх последнюю тяжелую связку Костя.

— Молодцы, молодцы, ребята! — послышалось со всех сторон, кто-то шлепнул Илью по плечу.

Боря посмотрел на Леонида Степановича. Тот довольно улыбался, глядя на торжествующего Илью.

— Молодец, Шумихин! Знаю, знаю, что это твоя заслуга, вы всегда вместе и ты всегда главный. Вася, молодец, — учитель мягко провел рукой по плечу смущенного Петухова. Боря не отрываясь глядел на Илью. Как будто чего-то ждал, сам не понимая, чего. Сердце билось часто-часто, и было очень жаль. И учителя, и Костю, и отряд. — Молодец! — учитель еще раз улыбнулся Илье. — Настоящий пионер!

У Бори все свело внутри от этих слов. Но от того, как отреагировал Илья, Боря аж задохнулся от возмущения. Тот вытянулся стрункой, расправил плечи и поднял руку:

— Всегда готов!

Этого Боря терпеть не смог. И подумать, правильно ли поступает, уже не успел.

— И тебе не стыдно?! — он шагнул к Илье вплотную и схватил того за поднятую руку, желая ее опустить. Не имеет Илья права на этот жест! И на звание пионера! «Готов» он!.. Что готов?.. Красть?!

Девчонки вокруг ахнули, кто-то из ребят шагнул ближе, готовясь разнять, если случится драка.

— Тарасов! — воскликнул учитель с вопросительной интонацией.

— А чего мне стыдится? — нагло улыбнулся Илья, глядя Боре в глаза. — Это моя макулатура, я ее все лето собирал!

— Ты ее украл. И ты знаешь, что я это знаю!

Вокруг снова ахнули и со всех сторон посыпались вопросы. Боря их не слушал — не отрываясь глядел в глаза Илье.

— Чем докажешь?.. Я собирал ее все лето, и ты не можешь знать, правда это или нет!

— Еще вчера тебе не хватало семь килограмм для талона на книгу! А сегодня вдруг откуда-то взялась накопленная за лето макулатура? — Боря зло кивнул в сторону валяющихся связок.

Илья нахмурился и бросил взгляд в сторону Петухова.

— …Трепло! — бросил он шепотом, но стоящий рядом Боря услышал. И не только он.

— Так, — наконец вмешался Леонид Степанович, — ясно, что ситуация странная. Ну-ка, давайте, ребята, четко и по порядку объясняйте, в чем дело. Боря, отойди уже от Ильи, он никуда не сбежит. И расскажи, что между вами происходит.

Боря шагнул назад, встретился взглядом с Костей, и понял, что тому все стало понятно. Тот качнул головой — мол, «да-а, ну дела!»

Глядя на учителя, Боря рассказал все — и про обсуждение тайком в пионерской комнате услышанное случайно, и про вчерашние разговоры. Леонид Степанович слушал молча и очень серьезно. Потом посмотрел поочередно на Илью и Ваську.

— Эта макулатура, — теперь он кивнул на связки у ног Кости, — украдена?

Илья упрямо молчал. Васька стоял ни жив, ни мертв, и уже только по его лицу все было понятно.

Ребята потрясенно молчали. Боря жалел, что так и не придумал вчера ничего дельного. Только и смог, что подраться, и то несерьезно. Только маму зря расстроил.

— Хорошо, — кивнул Леонид Степанович и тут же пробормотал: — то есть ничего хорошего, конечно!.. Костя, отложите эти связки в сторону. Этим вопросом позже займемся.

* * *

После подведения итогов всех взвешиваний выяснилось, что без украденной макулатуры их отряд оказался аж на четвертом месте вместо первого. Ребята расстроились, но обсуждали больше саму кражу и рассказ Бори, чем несостоявшуюся победу. Кто-то припомнил Борину заметку, и все теперь поняли, о чем она была.

Из спортзала уходили вразнобой, отдельными группками. Борю сначала многие обступили с расспросами, кто-то сетовал, что надо было раньше рассказать, нашлись и те, кто сказал, что надо было в самом начале еще в пионерской комнате выйти и все им сказать. Отвечал Боря вяло — на ребят это только сейчас свалилось, они же не думали об этом несколько дней, как он. Если бы думали, поняли бы, что сделать ничего нельзя было.

На лестнице он оказался почему-то один. Никто рядом не теребил и не выдвигал свою версию того, как Боря должен был поступить. А на плечи вдруг легла чья-то рука — более тяжелая, чем у любого из одноклассников.

— У всех бывают ошибки, Борь.

— Ошибки?! — от удивления Боря чуть не споткнулся на ступеньках. — Леонид Степанович, это же… кража!

— А я не про Илью, Борь. Я про себя. И про тебя.

Боря непонимающе уставился на учителя и даже приостановился.

— Вы… про себя?..

— Если мой ученик, — вздохнул Леонид Степанович, подталкивая его вперед и шагая дальше вверх, — совершил плохой поступок, значит, в этом есть и моя вина. Чего-то я ему недодал, что-то упустил в нем…

Говорил учитель очень серьезно, и слова его прозвучали так грустно, что Боря перепугался — ведь сегодня праздник, а настроение у Леонида Степановича уже испорчено!

— А про меня, — осторожно спросил Боря, — вы считаете, что надо было рассказать все вам?

— Считаю, что да.

— Я хотел, как лучше…

— Все мы хотим как лучше, Борь, когда ошибаемся. Ну, почти все.

— А что бы вы сделали? — спросил он горячо. Ведь столько времени размышлял об этом, но так и не придумал.

— Поговорил бы с ним, — пожал плечами Леонид Степанович, — возможно, пришлось бы привлечь его родителей или даже органы правопорядка. В профилактических целях.

Боря спорить с учителем, конечно, не стал, но про себя подумал, что это и получилось бы предательством с его стороны — что он просто сдал бы товарища… Но ведь у него не получилось самому остановить его… Боря вздохнул. Как же иногда бывает трудно, когда не знаешь, как поступить!.. И ведь он до сих пор так и не понял, что же было бы лучше…

Вскоре Леонид Степанович увел гордо молчащего Илью и раскаивающегося Петушка в класс, попросил ребят дать им поговорить и закрыл дверь. Кто-то кучками в коридоре обсуждал произошедшее, девчонки пытались подслушать под дверью. Боря швырнул портфель в общую кучу у кабинета и уселся на подоконнике в отдалении. Слушать обсуждения ему не хотелось.

— Че ты ниче не сказал-то?! — возмутился вдруг рядом Вовкин голос, и Боря повернул голову. Не заметил, как тот подошел.

— Хотел, но момента подходящего не было.

— Надо было навалять им вдвоем, да и все!

Боря лишь пожал плечами. Он пока не понимал почему, но был почти уверен, что Илья пошел бы на склад, даже если бы ему сам Леонид Степанович приказал не делать этого.

— Эх, и не выиграли! — махнул рукой Вовка.

— Собирать надо было лучше, — буркнул Боря, сердясь на то, что он теперь оказался виноват в том, что их отряд не выиграл соревнование.

Теперь Вовка пожал плечами — понимал, что ничего уже не исправишь. Да и все равно не собрали бы они столько.

Подошел Миша Федотов. Высказал претензии, почему Боря ему ничего не сказал. Как и в случае с Вовкой, на Мишино «я бы с ним поговорил» ответить было нечего. Спорить и доказывать свою точку зрения у Бори не было настроения.

В какой-то момент он заметил в конце коридора возвышающуюся среди школьников фигуру Кости и вздохнул. Теперь ему перед вожатым было совестно за тот разговор, за то, что так уверенно промолчал. Может, если бы сказал, все иначе, лучше бы сложилось.

Косте преграждали путь то девчонки, то мальчишки, наверняка что-то спрашивали, хотели знать его мнение или интересовались, что будет с Шумихиным и Петуховым. Костя им что-то отвечал, но Боря видел, как он то и дело поглядывает в их сторону, и вскоре Костя добрался до их окна. Боря сполз с подоконника из уважения к Косте, но в глаза ему посмотреть не решился. И чувствовал себя так, будто это он сам украл эту треклятую макулатуру.

— Да-а-а, — протянул Костя. — Отличились…

Боря поднял на него взгляд, потому что не понял, кого конкретно Костя имеет в виду. Смотрел тот, как показалось Боре, с сожалением.

— Ты тоже считаешь, что надо было рассказать?

— Не знаю, брат, — вздохнул Костя, коротко качнув головой, и положил руку Боре на плечо. — Вроде да, надо было. А иначе посмотришь, так ты попытался сделать единственное, что было возможно… А что тут еще делать?.. Не привяжешь же Илью к стулу и не запрешь, чтобы не выбрался. А когда человек свободен, он свободен во всех своих помыслах. Сколько ему ни угрожай неминуемым наказанием.

Боря обрадовался, что Костя думает так же, как думал все эти дни он сам. Но теперь это утешало не много.

— Я не понимаю, — произнес Боря, — почему он все-таки пошел туда, если точно знал, что я все знаю. Я думал, он не пойдет.

— Наверное, потому что он украл не только ради того, чтобы добыть макулатуру…

— А зачем еще?! — воскликнул Миша. Боря и Вовка тоже не поняли, о чем говорит Костя.

— Просто потому что ему хотелось это сделать. Я не силен в психологии, — пожал плечами Костя, — но знаю, что так бывает. Человек понимает, что потом, возможно, последует наказание, но все равно делает. Может, даже Борин визит его еще больше подстегнул. Не ради выгоды, а ради самого действия, понимаете? Назло. Вопреки.

— Но зачем? — снова спросил Миша.

Костя снова пожал плечами:

— У меня есть кое-какие соображения, но я же говорю, я далек от психологии. Это вот пусть Леонид Степанович разбирается. Он точно правильно всех рассудит и во всем разберется.

Будто в подтверждение его слов, открылась дверь кабинета, и учитель разрешил зайти в класс. И пока, суетясь и толкаясь, все принялись разбирать кучу портфелей, прозвенел звонок.

Зайдя в кабинет, Боря первым делом глянул на уже сидящих на своих местах героях дня. С Васькой было все понятно, сидел с красной, распухшей физиономией, пряча глаза от одноклассников — наверняка плакал и просил Леонида Степановича ничего не рассказывать родителям. Надо было всю неделю его запугивать, запоздало подумал Боря, тогда он гораздо сильнее сопротивлялся бы Илье. А один тот, может, и не пошел бы, и на стреме стоять некому, и одному много не унести.

Илья сидел спокойно, смотрел в окно и не обращал никакого внимания на комментарии рассаживающихся ребят. Но и той наглости, с которой он выдал «чем докажешь?», в нем уже не было.

— Ребята, урок уже начался, — тихо поторопил всех Леонид Степанович, и это как всегда подействовало. Класс перестал шебуршать портфелями, тетрадками и учебниками, беспрестанно вертеться и затих.

— Председатель совета отряда, доложите о готовности.

Растерянно оглянувшись на класс, Миша поднялся с места. Обычно такие официальные формальности опускались, никто из учителей их не придерживался.

— Отряд к уроку готов. Отсутствующих нет.

— Садитесь, — кивнул Леонид Степанович. — Надеюсь, что отряд не подведет своего командира и докажет, что действительно готов работать и думать об учебе и ни о чем больше…

* * *

Три урока после первого «макулатурного» пролетели незаметно — ничего серьезного учителя на них не планировали, понимая, что накануне ученикам будет не до контрольных или сложных самостоятельных работ. Их отряду повезло особенно — новым материалом их тоже не загружали, как будто уже зная, что все взбудоражены происшествием.

После уроков Саша Стогнин и Миша Федотов сами принесли стенгазету из читальной, где прятали ее с утра. Повесили в классе и дожидались, когда придет Леонид Степанович — его как раз сейчас поздравляли в учительской директор и учителя.

Пришел он растроганный, улыбающийся, с букетом цветов и небольшой коробкой — наверно, с теми самыми часами с гравировкой. Стенгазету он сначала и не заметил. Миша вышел вперед, произнес речь от имени всего класса, Леонид Степанович слушал его серьезно и слегка удивленно, как будто не ожидал, что и они будут поздравлять. Пока Миша говорил, ребята нервно переглядывались, особенно дергались девчонки, все волновались — как учитель отреагирует на их подарок. Но вот Миша пообещал, что они будут очень стараться учиться хорошо, не подводить своего классного руководителя ни своими отметками, ни поведением — тут Боря снова помрачнел, подумав, что зря учителю опять напоминают про плохое поведение, — и что они очень хотели чем-то порадовать его в такой день и что он, Миша, надеется, что у них это все же получилось. С этими словами он шагнул к стене, где обычно висел плакат с правилами правописания, и только тогда Леонид Степанович заметил огромный лист с заголовком «С юбилеем, Учитель!» Он удивленно улыбнулся, подошел ближе, наверно, ожидая, что там поздравления и пожелания от них самих, присмотрелся и вдруг замер. Почти весь класс замер тоже и, кажется, не дышал. Боря забыл про терзающие размышления, про Илью с Васькой, которым хотелось надавать хорошенько, и смотрел за реакцией учителя. Все-таки молодчага Вихрова, такую идею придумала! Леонид Степанович растерянно оглянулся на притихший класс.

— Ребята… — он с волнением сдернул с носа очки, вгляделся в лица, полные ожидания и надежды, и снова повернулся к газете. — Как же вы… — пробормотал он так тихо, что ребята еле расслышали. Снова надел очки и теперь внимательно разглядывал фотографии. — Коля Совин… Валера Черных… Наташенька Куприянова…

Ребята прекрасно знали эти имена, выучили их наизусть, пока с жаркими спорами решали, чьи фотографии и выдержки из чьих писем публиковать в газете. Места-то было далеко не для всех.

— Леонид Степанович, мы хотели вас… порадовать! — не выдержала Оля и вскочила из-за парты. — Мы думали, что вам будет приятно узнать о своих учениках…

Ее парта находилась почти напротив висящей на стене газеты, и Леонид Степанович обернулся к ней, шагнул ближе и по-отечески погладил по тугим косичкам.

— Мне очень приятно, девочка моя! — и взглянул на весь класс. — Ребята!.. Какие вы молодцы! Я даже не знаю, что сказать! Я не ожидал такого!..

Тут и остальные не выдержали, повскакивали с мест и окружили учителя.

— Это еще не все, Леонид Степанович!

— У нас еще много писем есть! И фотографий!

— Сюда не все поместились!

Леонид Степанович растеряно оглядывался, улыбаясь теплой и тоже будто растерянной улыбкой.

— Как же вы это придумали? Как сделали? Нашли всех моих учеников… Они же, поди, по всему Союзу разъехались!

Боря с Мишей, Юрой и Сашей переглянулись. И Миша положил руку на плечо Оли.

— Это Оля придумала, Леонид Степанович! А нам очень понравилась ее задумка! Мы всем классом писали письма, у каждого по двое человек было. Только не все ответили, правда… Может, почта задержалась…

— Оленька, — учитель с другой стороны приобнял ее за плечи, — спасибо, девочка! Это очень трогательно! — И снова оглянулся на всех: — Ребята! Всем вам спасибо! Понимаю, что все потрудились, все руку приложили! Только как бы мне…

— Леонид Степанович, а вы возьмите все домой! — предложил Миша. — У нас и все остальные письма здесь, хотите, мы вас проводим и все вам домой отнесем, а вы дома спокойно все почитаете?

— Да, давайте мы вам все отнесем! — подхватил идею Саша. — А потом, через пару дней, когда вы все прочитаете, заберем и повесим газету возле пионерской комнаты, чтобы все увидели!

— Да, неудобно, это же не отрядная стенгазета, зачем же для всех вешать?

— Чтобы все знали, какой у нас учитель! — смеясь, объяснил Саша. — Там, знаете, сколько хороших слов ваши ученики написали!..

— Тем более неудобно, ребята! — с укором качнул головой Леонид Степанович. — Хвалиться вообще нехорошо…

— Зато всем будет интересно прочитать, как живут и кем стали бывшие ученики, — выступила вперед Надя. — Нам вот очень интересно было читать письма! Скажите, ребята!

Сразу несколько голосов вокруг дружно ее поддержали, и Леонид Степанович, улыбаясь, сдался.

— Ну, хорошо. Может быть, и повесим. Ребята, но как же вы всех найти сумели?

— Нам Костя помог, — объяснил Миша. — Он у директора спрашивал. — И Миша повернулся к ребятам: — Давайте коробку сюда!

Двое парней достали из-под задней парты запрятанную коробку, Степан Леонидович только покачал удивленно головой.

— Вот, здесь все письма! Может быть, еще придут позже, не все успели ответить.

— Спасибо вам, ребята! Вы даже не представляете, какое дело сделали! Вот как вас всех знаю, так и их, и каждого помню… Вон, Наташенька Куприянова замечательные стихи писала. Кстати, Лида, — нашел учитель Лиду Быстрову среди обступивших его ребят, — Наташа свои стихи и в «Пионерскую правду» посылала, и их печатали! Ты все-таки подумай, может, отправишь что-то.

— Я знаю, — смущенно улыбнулась Лида. — Она об этом написала, мне ребята показывали письмо. Она и сейчас стихи пишет, красивые очень.

— Леонид Степанович… — услышав голос Ильи все замолчали. Он подошел ближе и протянул учителю конверт. — Вот еще письмо… оно пришло только утром.

Класс тут же отреагировал:

— Когда же ты его прочесть успел, не до того наверно было?

— Как это утром? Так рано почтальоны не ходят, оно еще вечером прийти должно было!

— А вечером ему не до писем было, он же занят был!

— Ребята! — чуть повысил голос Леонид Степанович. — Давайте не будем теперь нападать и припоминать Илье и Васе этот случай. Илья, я не защищаю вас. Ребята злятся и имеют на это право. Но я хочу, чтобы мы все вместе разобрались в этой ситуации. Поэтому я как ваш классный руководитель назначаю на завтра пионерский сбор.

Напоминанием про макулатуру праздничный настрой сбился, Леонид Степанович еще раз всех поблагодарил, попросил Мишу и Олю как автора изначальной идеи помочь донести газету и письма до дома, и на этом все разошлись.

Боря по дороге домой размышлял то над поразившими его словами Кости про то, что Илья украл просто потому что ему так хотелось, то пытался придумать, что из всего произошедшего рассказать родителям.

Он так и не придумал, уже даже дойдя до дома и поднявшись к своей квартире. Но оказалось, что никого дома нет. А уж до вечера он что-нибудь обязательно придумает.

* * *

По оконному стеклу барабанил дождь, приличный такой, сильный. Боря натянул одеяло повыше, почти с головой скрывшись под ним — стука капель теперь слышно не было.

Надо вставать, но как не хочется!.. Обидно же в собственный день рождения так рано вскакивать, плестись в школу и учиться целых пять уроков!.. Да еще и шагать под таким дождем! Ну, где справедливость?! Имениннику положен торт, подарки и праздник, а не холод, дождь и скучные ботаника с рисованием!.. Хорошо хоть, дурацкого пения сегодня нет!

Боря выглянул из-под одеяла в сторону будильника — у него еще есть целых пять минут! И устроился поуютнее, снова укрывшись. Нет, обычно он встает легко, иногда учится собираться по-армейски — спичку, конечно, никто ему жечь не станет, но Боря про себя считает до сорока пяти и одевается. Но сегодня, в день рождения, имеет же он право чуть-чуть полентяйничать!..

Что сегодня хорошо — так это день рождения в школе! Вчера с мамой специально ходили в магазин, и Боря сегодня в школу понесет три кулька разных конфет, всем ребятам по три штуки. В школе считалось, что после шестого класса они уже взрослые, дни рождения можно отмечать без конфет, поэтому в этом году последняя возможность.

За последние дни жизнь в классе вернулась в обычное русло. Провели сбор, все, кто хотел, высказались, постановили, что макулатуру украденную Шумихин и Петухов должны вернуть на склад и к следующей сдаче собрать такой же объем, но уже нормальным способом. Насчет милиции ребята парней пожалели и попросили Леонида Степановича ни о чем никуда не сообщать. Боре показалось тогда, что и учитель, и Костя сомневались, ему самому тоже не сильно верилось, что Илья больше не совершит никакого подобного проступка, но в итоге после того, как Леонид Степанович коротко кивнул, Костя поднялся и сказал, что у них пионерский сбор и его законы таковы, что решение, на нем принятое, подлежит исполнению.

— Илья, за тебя, считай, весь отряд поручился, — сказал тогда Шумихину Леонид Степанович. Тот молча кивнул, он весь сбор просидел молча, даже когда его прямо спрашивали, зачем он украл макулатуру.

После сбора все вроде бы пришло в норму. Боря не сильно старался приглядываться к Илье, за него все-таки пусть у Вихровой голова болит, он в ее звене, но казалось, что ребята общаются с ним меньше, хоть и держатся ровно. Зато Петушок точно отдалился от прежнего друга, даже пересел к Ваньке Шитову, который до этого сидел один — после того, как из класса ушел звеньевой Толя Савельский.

Про то, как следовало поступить ему, Боре, ребята к единому мнению не пришли. Костя и Леонид Степанович сказали, что в любом случае лучше рассказать, что они, ребята, хоть и не малыши уже, но взрослым всегда виднее, как поступить в той или иной ситуации.

Атмосфера в классе могла бы быть напряженной после случившегося, но общее настроение у всех было положительное — во многом из-за рассказов Леонида Степановича про своих учеников. Было очень забавно слушать, как учились, как шалили и получали и двойки, и тройки те, с кем ребята успели списаться, кого знали как молодого, но уже уважаемого учителя или военного, работницу фабрики или маму троих близняшек.

Будильник затрезвонил одновременно с открывшейся дверью. Боря высунулся из-под одеяла, нажал кнопку и взглянул на дверь.

— Папа! — Вчера вечером его долго не было, и они с мамой все гадали, сможет ли папа приехать сегодня домой.

— Боец, подъем! Школу проспишь!

Боря откинул одеяло, тут же вскочил и в два счета очутился рядом с отцом.

— Давай, — тот потрепал Борю по и так встрепанной и еще не причесанной рыжей шевелюре. — Умываться и завтракать. Поздравления вечером.

— Ага! — радостно воскликнул Боря и помчался в ванную. С кухни пахло чем-то вкусным. Гостей — Вовку, Ромку и, может быть, кого-то еще, — мама разрешила пригласить на завтра, и сегодня вечером они с мамой пойдут в магазин за продуктами и тортом. Но сейчас пахло чем-то очень-очень аппетитным, только Боря еще не разобрал, чем именно.

Умывшись, он вернулся в комнату и принялся одеваться. Надел носки и брюки, взял со стула футболку и… замер с ней в руках. На стуле, спрятанная до того под его одеждой, лежала темно-синяя незнакомая книга.

«Пятнадцатилетний капитан»!..

Боря, не веря глазам, взял ее в руки, открыл и удостоверился, что это действительно Жюль Верн. Книга была новой, с чистыми снежно-белыми страницами — загляденье просто!..

— Мам! Пап! Спасибо!!! — закричал Боря еще из комнаты, и, счастливый, побежал на поиски родителей.

Женька уже минут десять искала карандаши по всем полкам и начала злиться. Оставалось сделать последнее задание по математике, и она будет свободна! А тут как назло куда-то исчезла коробка новеньких карандашей. Конечно, можно было бы взять и старые, но те должны быть красивее, и Женьке хотелось их испробовать.

— Ну, куда они подевались?! — зло прошептала она себе под нос и рывком открыла выдвижной ящик, в котором и так уже два раза искала.

Мишка, соседский мальчишка, Женькин ровесник из параллельного класса, в другом углу комнаты сосредоточенно ковырялся в сломавшемся магнитофоне — у них дома не было нужных инструментов, и он часто приходил к Олегу Сергеевичу, когда у него появлялась какую-нибудь сломанная техника. Инструменты для него даже лежали приготовленные в отдельном ящике, чтобы он мог сам их взять — только разрешения у мамы спрашивал. Сегодня, когда он пришел, Женька только фыркнула, увидав огромный бобинный магнитофон. А тем более когда Мишка с энтузиазмом открутил все винтики, снял заднюю стенку — и застыл в растерянности, уставившись в магнитофонные внутренности. Но спустя минут пятнадцать он вооружился паяльником и чем-то там еще, и Женька решила подождать результата — все же он ходит в радиокружок и чего-то умеет.

— О, привет, Мишаня! — в комнату вошел Сашка, средний из младшего поколения Мурашовых. — Что это у тебя? Олимп? Да ну, такое старье ремонтировать!

— Это наш, — поднял голову Миша, — давно сломался, родители наконец-то разрешили попробовать. Вот смотрю…

— Та-а-ак, и что тут у тебя? — с видом знатока радиоэлектроники Сашка подсел рядом. Женя лишь покачала головой — точно уверена, что брат ни в чем там не разбирается, но построить из себя надо же умного и все знающего!.. Детский сад, как говорит мама в таких случаях… И это человеку шестнадцать лет недавно стукнуло!

Она отвернулась от двух склоненных над раскуроченным магнитофоном голов и снова принялась за поиски. Из угла комнаты доносился теперь какой-то бубнеж, вслушиваться в который у нее желания не было. Впрочем, надо бы у Сашки спросить!..

— Сань, ты не видел мои карандаши новые?

— Карандаши?.. — тот поднял голову, с неохотой отрываясь от якобы интересного дела. — Понятия не имею, какие карандаши! Я, что, должен следить за твоими вещами?!

— Я просто спросила, — махнула рукой Женька и села за математику. Раз нет новых, придется использовать старые.

Пока решала саму задачу, ответ которой нужно изобразить в виде диаграммы — ее-то Женя и хотела раскрасить, — парни в углу комнаты чем-то противно скрипели, что-то у них звякало и, кажется, ломалось. Потом Сашка ушел, видно, как решила Женя, чтобы не спалиться перед Мишей, что он на самом деле нефига не понимает.

Женя с помощью циркуля нарисовала круг, рассчитала сектора — осталось закрасить. И снова стало обидно, что новых карандашей она так и не нашла. Взгляд снова заблуждал по комнате, останавливаясь теперь на тех местах, где карандашам вовсе… не место. Например, на кровати под матрасом.

От осенившей вдруг мысли Женька вскочила и выбежала в коридор. Поискала по квартире, но брата нигде не оказалось — видимо, ушел во двор. Вернулась и принялась за поиски — теперь уже исходя из появившихся подозрений.

Миша на ее ворчание по ходу поисков никак не реагировал — был так увлечен своим делом, как раз чего-то там паял.

— Ми-и-иш?.. А ты случайно не знаешь, где мои карандаши? — от отчаяния спросила Женька. Соседский-то мальчишка откуда это знать должен?..

— Неа, — промычал тот, тряхнув головой, не поднимая ее от какой-то железки.

Женька молча посверлила взглядом его светлый затылок, на котором волосы упрямо торчали во все стороны, и вернулась к своему столу. Ну, вдруг… Правый ящик. Левый. Тумбочка. Нижняя полка. Верхняя. Нету.

Можно было бы уже давно плюнуть на поиски, доделать домашку и уйти наконец гулять (последние деньки, когда в футбол играть можно! и дождя как раз сегодня нет!), но Женька уже поняла — карандаши пропали не просто так. А значит, эту очередную битву с идиотизмом своих старших братьев она должна выиграть. Вопрос только — которого из двух. Димы с утра дома нет, но ведь и Сашка ушел — какой смысл пакостить, если потом не наслаждаться мучениями жертвы?.. И все же что-то подсказывало Жене, что это дело рук Саши. Дима хотя бы иногда бывает разумным человеком!

Следуя прошлому опыту, Женя придвинула к шкафу стул, взобралась на него и, с трудом уворачиваясь от полетевшей сверху пыли, сняла объемную коробку, в которой средний из младших Мурашовых хранил весь хлам, который жалел выбросить. В прошлый раз свою пропавшую заколку Женька нашла именно здесь, среди сломанных наручных часов, обломка транспортира, старых советских десяток, коллекции давно устаревших вкладышей от жвачек и невесть зачем нужной погнутой вилки.

Все-таки чихнув, она еле удержала коробку, в которой задребезжало и клацнуло чем-то железным все содержимое, и собралась слезать со стула, чтобы поискать руками — карандаши могли оказаться на самом дне, — когда со стороны Миши вдруг раздалось недовольно-обреченное:

— В комоде. Где у вас постельное белье лежит. Он положил их туда.

Головы Мишка так и не поднял, а Женька, сопя и глотая все упреки, сунула коробку назад, со злости пихнув ее сильнее, чем надо, так, что коробка оказалась далеко от края, и теперь ее можно было достать только со стремянки. Ну, хоть как-то отплатила!..

— Я полдня их ищу! — крикнула она в сторону Мишиного затылка. Впрочем, информацию стоило еще проверить — что Женька и сделала. А, вернувшись, бросила пачку карандашей на стол, а сама встала перед другом, уперев руки в бока и возмущенно сопя.

— Это он тебе сейчас сказал?.. Мог и раньше мне сказать, где они!

— Он сказал не говорить, — пожал плечами Миша.

— А ты такой послушный!..

— Ну ты еще маме пожалуйся!.. — в тон ей воскликнул Миша, и Женька чуть не задохнулась от возмущения. Это был запрещенный прием среди всей их компании: она никогда не жаловалась, что бы друзья или ее братья вместе или по отдельности ни делали. Она не жаловалась, они это знали, и за счет этого она всегда была равной для всех парней во дворе. Иногда и для старших братьев.

Женька фыркнула, отошла, уселась за стол и принялась за свою диаграмму.

С Мишей она не разговаривала до самого его ухода, даже когда он хотел похвастаться отремонтированным магнитофоном. Даже на его «пока» не ответила. Друг, называется!..

Вечером, когда Женька вернулась домой, до утра расставшись с компанией дворовых ребят, Мишка, почему-то не выходивший гулять, встретил ее на лестничной площадке. Поджидал, что ли?..

— Нас мой папа в лес зовет завтра! За грибами. Пойдем? У Саши еще не спрашивал, про него не знаю.

Ох… Вот так вот, собиралась подольше демонстрировать свое презрение, но как тут и дальше молчать и не реагировать?.. Лес же, грибы! Ходить в лес Женя обожала. Они с Санькой вдвоем обожали. Ну, что за подстава такая?.. Она на них обижена, и именно сегодня дядя Паша решил ехать в лес!..

Женя молча достала ключи, но пока вставляла их в замок, дверь открылась, и на пороге возник Сашка.

— О, а я хотел за тобой идти! — окинул он Женьку радостным взглядом. — Что, поедем за грибами?

— А что мама? — все еще сдержанно, «сохраняя лицо», как говорит про подобные ситуации их учительница, спросила Женя.

— Ну, как всегда! Сказала, что разрешит, если мы их потом сами чистить будем.

И брат с сестрой вдвоем понимающе переглянулись — чистить, конечно, не хочется, но на эту жертву пойти придется, если они хотят и в лес, и жаренных грибочков потом поесть.

А они хотят, оба. Мама и Дима ходить за грибами не любят. Маму и вовсе сложно представить в резиновых сапогах и с корзинкой, а Димка в грибах не разбирается, ненавидит комаров и в лесу ему скучно.

— Ну, пойдем, — улыбнулась Женька, заодно решив объявить временное перемирие. — Но карандаши я тебе еще припомню! — И протиснулась мимо брата в квартиру. Сзади раздалось какое-то веселое фырканье.

Остаток вечера прошел в сборах, искали подходящую одежду, доставали с антресолей убранные после лета резиновые сапоги, спорили, кто пойдет с корзинкой, а кто с ведром. То и дело хлопала входная дверь — бегали к дяде Паше и Мише, живущим в соседней квартире, спрашивали то одно, то другое. Когда встал вопрос перекуса, дядя Паша велел сделать бутерброды и сказал, что об остальном он позаботится.

Заснула Женька не сразу. Наполненный приятными, волнительными сборами вечер все не отпускал, она то вспоминала, все ли они приготовили, то представляла, как завтра будет собирать грибы, как хорошо будет в лесу… И только уже почти засыпая, подумала, что ее сегодняшний обидчик ведет себя как ни в чем не бывало. Ничего, так даже лучше, у нее будет больше времени — она потом продумает план мести.

Но… высшая справедливость наказала Сашку без Женькиного вмешательства: накануне он только пошмыгивал носом и пару раз пожаловался на холод, хотя в квартире было достаточно тепло, но утром проснулся с температурой. Конечно, навряд ли они с мамой об этом узнали бы, но шмыгающий нос и беспрестанное чихание выдали Сашку с головой. Конечно же, ехать в лес мама ему запретила, уложила и пригрозила горчичниками, если не будет слушаться, Женька же, не скрывая своего злорадства, завтракала и вслух рассуждала, какие сейчас должны быть грибы: уже не лето, осенью полный набор найти можно. «Вот ты найди сначала!» — с паузами на два чиха напутствовал ее брат, на том и расстались. На прощание он всерьез пожелал удачи, а она — чтоб к вечеру поправился.

Утро оказалось еще более холодным, чем они привыкли, когда шли в школу — было еще слишком рано, половина седьмого. Женька подрагивала от холода, Мишка прыгал вокруг отцовской «четверки», сам дядя Паша укладывал в багажник их корзинки и свой рюкзак.

Ехали, как показалось успевшим заскучать ребятам, долго. Сначала было еще темно, и Женька переживала, что они в лес приедут и еще не рассветет — как же они грибы собирать станут. Но уже стали видны деревья вдоль дороги, местами широкая канава, небо прояснилось и оказалось, что на нем нет ни облачка, значит, будет хороший, солнечный денек, и зря их мамы заставили взять дождевики.

Когда дядя Паша свернул с шоссе, машину стало трясти, а стена леса, до этого бывшего далеко от дороги, вдруг придвинулась, и Женя с Мишей прильнули к окнам, уже сейчас высматривая грибы.

— Что вы там найдете под листвой-то да на скорости? — засмеялся дядя Паша, но они все равно высматривали. Пару раз Женьке показалось, что мелькнули красные шляпки — наверно, мухоморы. А может, просто красные листья опавшей осины.

Наконец дядя Паша остановился — прямо в лесу. Песчаная дорога с явными следами проезжавших здесь раньше колес уходила и дальше, но дядя Паша сказал, что там будет большая яма, из-за недавних дождей наверняка залитая водой, а «вытаскивать машину из размокшего песка с помощью двух пацанят» он не станет.

— Пап, почему пацанят? — удивился Миша. — Женька же девчонка!

— Ну, ее мама в этом не уверена! — усмехнулся дядя Паша. — Так, хватит болтать, разбираем амуницию, и вперед. Компасом пользоваться не разучились?

Дядя Паша достал из багажника Женину корзинку и Мишино ведро, свой рюкзак, три заранее заготовленные палки, а из кармана рюкзака вытащил три небольших ножа и два протянул ребятам.

— Помните: с земли гриб срезать не надо, возьмите его целиком. Так вы не повредите грибницу, она в земле останется. А вот ножку потом надрежьте, на червивость проверьте.

— Да мы знаем, пап! — Мише не терпелось в лес, и Женька его чувства разделяла.

Наконец дядя Паша закрыл машину, достал из кармана куртки компас и задрал голову наверх — в ту сторону, где за деревьями проглядывало солнце.

— Идем на северо-восток. Там немного сквозь бурелом продраться надо будет… Зато в два раза быстрее, чем в обход.

— А вы здесь часто бываете? — спросила Женя, когда они наконец-то тронулись в путь.

— Раз пять был, — ответил сосед, приостановившись, чтобы прикурить. Женька про себя фыркнула: это надо же приехать в лес, где такой вкусный воздух, и отравлять его себе табаком!.. — Вы идите вперед, чтобы на вас не летело, — и чуть виновато дядя Паша махнул рукой, разгоняя сигаретный дым.

Ребята поторопились вперед, Женька огляделась и с наслаждением вдохнула лесной запах — правда, здесь он пока был не совсем лесным, пахло как в парке, опавшей пряной листвой. Но как же было красиво вокруг!.. Все желтое, с редкими красными пятнами. Даже ковер зеленого пушистого мха оказался почти весь скрыт под нападавшими листьями! Ох, и трудно же грибы искать будет под таким желтым покрывалом!..

Бурелом оказался недолгим, но трудным — пролазить пришлось сквозь заросли и поваленные деревья. Постепенно стали попадаться грибы. Сначала поганки нагло лезли в глаза, красные мухоморы притягивали взгляд, заставляли приглядываться, наклоняться, рассматривать… Женьке повезло, первый «правильный» гриб нашла она — переросший подберезовик на кривой ножке, зато чистый, без червивости. Мишка внимательно оглядел все поблизости, но собратьев у Женькиной находки не оказалось.

Идти по лесу было очень приятно. Женька обожала особенную лесную тишину, запах осени, перестук дятла и поскрипывание старых стволов на ветру. Где-то в отдалении каркала ворона, портила общую звуковую «картину», но вскоре то ли они от нее отдалились, то ли она улетела.

— Пойдемте быстрее дальше, здесь мало грибов. Чувствуете, даже сыростью не тянет? — подгонял их то и дело дядя Паша.

Женя с Мишей послушно принюхивались, соглашались, но то в одном месте, то в другом, в нескольких метрах, в сторонке виднелись россыпи белых шляпок — очевидно, поганок, но их все тянуло проверить, вдруг там не только поганки?

Сквозь деревья вдруг завиднелись белые просветы — лес постепенно рядел.

— Вот сейчас просеку перейдем, и там уже грибы пойдут, — подбодрил заскучавших ребят дядя Паша.

Женьке все казалось, что они по дороге пропускают грибы — то вон на той полянке бы посмотреть, то под теми сосенками. Они с Мишей шли зигзагами, то и дело ныряя под кусты, заглядывая под раскидистые еловые ветви, и стараясь не отставать от идущего впереди дяди Паши. Женя замечала — тот тоже иногда останавливается, наклоняется, но все равно им приходилось его догонять.

Просека оказалась широкой, с песчаной почвой. Дядя Паша велел, чтоб они присмотрелись — здесь могут быть маслята и козлята. Ребята принялись высматривать светло-коричневые, желтоватые шляпки, но дядя Паша и теперь не дал им много времени — мол, не попались на пути, и ладно.

После просеки начался смешанный лес, забелели березки. То и дело приходилось обходить черничники, и ребята жалели, что не осталось ни одной ягодки. Зато краснела брусника, и за неимением лучшего они срывали ее — и морщились, когда она горчила.

— Ну, теперь смотрите в оба! — предупредил их дядя Паша.

Поначалу Женьке попадались одни сыроежки — крепенькие, беленькие, с яркими красными или желтыми шляпками. Старые она не брала — знала, что все рассыплется, и дома на дне корзинки будут одни крошки и лохмотья поломанных пластинок. Мишка что-то собирал — она видела, — но к ней почему-то как обычно не бежал, не совал под нос красивые грибочки. У нее самой было несколько подберезовиков, но хвастаться там было нечем — одни старые, другие совсем маленькие. Хотелось найти что-нибудь солидное — моховиков, лисичек, рыжиков и предел мечтаний, конечно — белых. Подосиновики в их лесу почему-то не встречались, о чем Женя жалела — очень нравились ей красивые стройные грибочки с красновато-коричневой крепкой шляпкой.

— Па-а-ап! — позвал вдруг Миша неподалеку. — Посмотри…

Жене, конечно же, стало любопытно, и она тоже подошла, даже раньше задержавшегося у поваленного дерева дяди Паши. Мишка в растерянности глядел на семейку желтовато-коричневых грибов. Женька присмотрелась — вроде похожи на моховиков… Шляпка, правда, чуть светлее, но сухая, не такая склизкая, как у маслят. Один гриб Миша держал в руке — юбочки тоже не было, как и должно быть у моховиков. Только ножка на срезе оставалась сероватой, не синела.

— О, так это козляки! — с ходу определил опытный дядя Паша. И тут же огляделся. — Посмотрите, тут еще должны быть! Они семьями всегда растут. — И тут же ушел обратно, туда, где осталась стоять его большая корзина. Видно, там тоже напал на богатое место.

Женя тоже ушла в сторону: раз грибное место нашел Миша, все грибы — его.

Солнце поднялось уже высоко, когда на пути им попалось место чьего-то пикника. В центре полянки темнел круг кострища, рядом лежало бревно — явно использовалось в качестве скамейки. Дядя Паша распорядился, что здесь они сделают привал и велел собрать сухих сучьев для костра. Искали долго, за это время дядя Паша повытаскивал из своего рюкзака целую кучу еды, и, только увидев на небольшой клеенке, постеленной на землю, разложенные бутерброды, огурцы, помидоры, три яйца и три сосиски в бумажном, магазинном кульке, Женя поняла, как проголодалась.

— Давайте сосиски на костре пожарим! — воскликнул Миша, тоже с явным аппетитом оглядевший «стол».

— Давайте, давайте, — покивал дядя Паша, — только палочки подходящие найдите.

Искали палочки поровнее, потом ждали, когда дядя Паша их окорит и заточит. Миша под его руководством тем временем разжег костер, а Женя разлила всем горячего чаю из дяди Пашиного термоса.

В прошлые разы, когда сосед брал ее с собой в лес, привалов не делали, еды с собой не брали, потому и времени, свободного от поиска грибов, не было. Теперь Жене было интересно — может, дядя Паша расскажет что-то необычное, интересное, пока они будут сидеть у костра. Но тот помалкивал, молча стругал кору с палочек, а потом и вовсе стал расспрашивать про учебу и дела в школе. Отвечала она неохотно.

За разговором грела руки у огня — вроде и не замерзла, но от костра шло приятное тепло, которым хотелось погреться. Жаль, что картошки у них с собой нет: летом с пацанами жарили хлеб и картошку в костре, что развели на старой стройке. Было весело и вкусно, хоть и перемазались все!

Затем дядя Паша услал Мишу к проходящей недалеко канаве — промочить хорошенько палочки, чтобы они не сгорели на огне. Женька дождалась, когда тот вернется, и решила спросить. Дядя Паша как раз нанизал сосиски на палочки и стал их аккуратно поджаривать.

— Дядь Паш, а вы в этом году уже ходили за грибами?

— Ходил, — кивнул и почему-то хитро улыбнулся тот, как будто только и ждал подобного вопроса.

— Расскажите! — догадалась вдруг Женя. — Что-то случилось? Вы нашли ту поляну?

Как-то дядя Паша жаловался, что набрел однажды на чудесную полянку с лисичками, — полкорзины тогда собрал! — старался запомнить, где она, но потом найти не смог.

— Нет, Женек, — тут же печально вздохнул дядя Паша. — А случилось… Да. — Палкой подкинул в костер отскочивший уголек и продолжил таким безразличным тоном, что Женя не сразу сообразила, что услышала. — Лося я тут намедни встретил…

— Как?!

Вопрос, к Женькиному удивлению, задали они с Мишей оба в один голос. Странно, что отец сыну ничего не рассказывал! Впрочем, если б рассказал, Женя уже была бы в курсе, конечно.

— Почему ты не рассказывал?! — возмущенно добавил Миша с оттенком беспокойства.

Дядя Паша пожал плечами:

— Не хотел нашу маму понапрасну пугать. Еще б не отпустила никуда больше! — и весело сыну подмигнул.

— Дядь Паш, расскажете? — тихо спросила Женя.

Но дядя Паша, видно, и сам собирался рассказать.

— Иду я… забрел, значит, в место незнакомое, вроде помню, что впереди где-то просека должна быть — хотел на нее выйти, а то заплутал малость.

— Это когда? — перебил Миша. — В последний раз?

— Нет, — качнул головой дядя Паша, — в августе еще. Ты у бабушки тогда был. Ну вот… А впереди заросли, кустарник — грибов нет, конечно, но в обход сворачивать не хотелось, и так уже много лишнего прошел. Иду… — Дядя Паша прервался, послюнявил пальцы и пощупал сосиску, изрядно подрумянившуюся. — О, готово уже, давайте-ка, налетайте на свои.

Ребятам пришлось заняться сосисками, хотя теперь не менее важно было услышать продолжение. Прожевав половину горяченной сосиски, дядя Паша заговорил снова.

— Иду, значит… Главное, еще и не слышу ничего — капюшон накинул, чтоб голову защитить, ветки по куртке болоньевой елозят… Так-то, может, заранее лося услышал бы… Ну… обхожу куст большой, а еще только начало осени было, листва не опала, и не видно за кустом было. Обхожу — и… Стоит. Прямо в метре от меня. И смотрит. Мы наверно, оба обалдели и оба не знали, что делать и как реагировать! — Сейчас дядя Паша посмеивался, но ребятам казалось, что это вовсе не смешно. — Почему он меня не слышал — не пойму, но казалось, что мое появление было для него такой же неожиданностью, как и его для меня.

— И что же ты делал?

— А что я мог делать? Бежать нельзя — догонит. Так и смотрели друг на друга… — Дядя Паша доел сосиску, раздал им по вареному яйцу и принялся чистить свое. — Глаза у него большие, карие… Я пошевелиться боялся, мало ли что в его рогатую голову взбредет!

— А рога большие были? — с тихим восторгом спросил Миша. Видно, беспокойство за отца прошло — ничего же не случилось.

— Такие… средние наверно. Но приличные, — и дядя Паша руками изобразил какие. — Рога-то лоси для нападения не используют, они им только для борьбы с самцами за самку нужны. Эх… а соль-то мы, Мих, не взяли, вот дурак я старый… И ты, Жень, не брала? — Женька покачала головой. Дядя Паша вздохнул и, только прожевав добрую половину яйца, продолжил. — У них самое страшное оружие — копыта. Бывает, что лоси даже медведей убивают копытами, защищаясь! Что уж тут про людей говорить… Ударит один раз по черепушке — и привет.

— И как же вы… спаслись? — спросила Женя.

— Постоял, постоял и, потихоньку отступая, ушел обратно за куст. И оттуда, конечно, максимально в сторону пошел. А лось остался жевать свою то ли осинку, то ли еще что… Не разобрал я, чем он там угощался. — Дядя Паша, запрокинув голову, допил свой чай и поднялся. — Давайте-ка поторопимся, дорогие мои! Еще до одного места хорошо бы дойти. Женек, помоги собраться. Миша, а ты набери воды в канаве, — дядя Паша протянул ему плошку. — Надо костер не просто потушить, но и залить водой.

Женя собрала остатки бутербродов, сложила яичную скорлупу в обертку от сосисок, собрала кружки. Дядя Паша убрал все в рюкзак. Миша принес воды, вылил ее в почти догоревший костер — горячие угольки зашипели и пошел пар.

— Пожалуй, надо еще подлить, — оценил дядя Паша, и Миша снова ушел.

Женя продолжала думать про лося, представляла, каково это — вдруг встретить в лесу такую махину с огромными рогами. Страшно. Но… жуть, как любопытно!

— Дядь Паш, а что же делать, если бы лось все-таки пошел за вами?

— Не убегать, конечно. Можно залезть на дерево. В общем-то, если лось на расстоянии, можно за деревом спрятаться — у них зрение не очень. Но если он уже увидел, то лезть на дерево. Лось же не хищник, дожидаться под деревом добычу не станет.

Мишка вернулся с водой, и вскоре они снова тронулись в путь. О том, что надо искать по дороге грибы, ребята вспомнили не сразу — под впечатлением от рассказа.

По пути к тому месту, куда хотел прийти дядя Паша, попались странные, на Женькин взгляд, грибы. Нашел их дядя Паша и подозвал ребят.

— Грузди черные! — издалека радостно сообщил он, размахивая в воздухе грибом и ножиком, подзывая их ближе. — И не червивый, надо же, а большой какой! Ну-ка, поищите тут еще, они россыпью растут!

С груздями Женя «в лицо» знакома не была, только помнила, что говорят, будто они на коровьи «лепешки» похожи. В общем-то, как именно выглядят эти самые лепешки, она тоже точно не знала, но то, что сейчас ей виднелось среди травы прямо возле ее ног, весьма напоминало… дурно пахнущую кучу, оставленную неким животным. Даже было каким-то… склизким, что ли… Скривившись, Женя присела и осторожно потыкала кучу палкой. «Оно» оказалось упругим, а не мягким — и не пахло. Женька поддела коричневый краешек и — вдруг увидела обычную пластинчатую шляпку.

— Эх, хорошо! — довольно приговаривал дядя Паша, то и дело наклоняясь за очередной находкой. — Их засолить… М-м-м!.. Да под водочку! Эх!..

Он даже крякнул от приятного предвкушения, и Женька с Мишей, смеясь, переглянулись.

Пооглядывавшись по сторонам, Женя заметила, что грибы рядом совсем разные. Некоторые такие круглые, и впрямь на лепешки похожи, а другие неровные, чуть волнистые, и цвета тоже разного — от черного до коричневого. Она взяла парочку самых различающихся между собой и подошла к дяде Паше. Но тот сказал, что это все и есть черные грузди, просто разного возраста.

Класть их в свою корзину Женя не стала — почему-то ей совсем не хотелось брать такие некрасивые грибы. Поэтому она собрала, что нашла, и отдала дяде Паше. Кстати, места у того в его огромной корзине становилось все меньше и меньше! Значит, скоро они пойдут обратно. А Женька так до сих пор не нашла ни рыжиков, ни лисичек, ни белых!.. Вот уж точно — «эх!»…

Но пока они все еще шли к новому месту. Лес теперь пошел сосновый — стройные ряды ровных, прямых стволов, никакого подлеска, ни поваленных засохших деревьев, ни опавшей листвы. Хвойный, чуть терпкий запах, который ни с чем не спутаешь… Красота! Только обычных для такого места грибов почему-то видно не было. Ни белых, ни маслят, ни рыжиков… Только сбитые кем-то белые мухоморы. Наверно, недавно тут кто-то прошел уже!..

Постепенно стали попадаться осины и березы, лес снова заиграл множеством красок — как те самые карандаши, что вчера испортили Женьке полдня. Точнее, испортил брат, за что и поплатился. И Женька со злорадством подумала, что так тому и надо — пусть теперь поваляется с температурой вместо прогулки по лесу!.. Но… тут же брата пожалела — хоть и дурак, но жалко его, она же знает, как он на самом деле расстроился, что не смог поехать. Да и советами сейчас мог бы помочь, чтоб не обращаться к дяде Паше — в грибах Сашка разбирается лучше Жени.

По дороге попалась широкая канава, заполненная водой, на ее гладкой темной поверхности плавали желтые листья. Постояли немного на берегу, прощупали палками дно — глубоко для канавы, мокрый след около метра. Пришлось идти вдоль, пока не нашли поваленное кем-то дерево — кто-то соорудил нехитрую переправу. Дядя Паша шагнул на ствол и попробовал его на устойчивость. Бревно слегка закачалось.

— Ну-ка, — обернулся он к ребятам, — давайте мне свои корзинки, чтоб они вас не перевешивали. И идите осторожно. Быстро, но осторожно.

— Да чего тут осторожничать! — пожала плечами Женька, перехватила корзинку поудобнее, обогнула дядю Пашу и взобралась на ствол. Ну да, качается, но не так уж и сильно!..

— Женя! — крикнул сзади дядя Паша, но Женька была уже на середине и резво шагала дальше. Шаг, еще один, еще — и она спрыгнула на землю.

— Ну, Женя! — покачал головой рассерженный дядя Паша. — Я же перед твоей мамой за тебя отвечаю!..

Это прозвучало как жалоба, и Женька с Мишей рассмеялись — явственно услышали в дяди Пашином голосе страх перед умеющей быть грозной Светланой Васильевной. Правда, Миша быстро перестал улыбаться — предстояло повторить Женькин трюк, а он, Женя знала, побаивался высоты. Ну, что ж, должна же она была отомстить за его вчерашнее предательское молчание?..

Дядя Паша все же забрал у Миши ведро, и тот прошел по бревну, раскинув в стороны руки для равновесия. Вначале сомневался, примеривался, прежде чем начать шагать — и Женька, насладившись своей местью, снисходительно отвернулась — ладно уж, пусть идет, не будет она его смущать. Еще свалится!..

На прежний маршрут возвращались постепенно, срезая угол, и оказались в местах, где дядя Паша не бывал. Внезапно наткнулись на большую яму. Женька не раз встречала в лесу небольшие ямы — явно от бомб. Но эта была намного больше, а главное — квадратная. Точнее, прямоугольная.

Они с Мишкой вдвоем застыли на ее вершине — стояли на самом высоком склоне.

— Землянка, наверно, — предположил подошедший сбоку дядя Паша. — А может, и блиндаж, хотя мелковато.

Жене странно было стоять и представлять на этом месте жилище солдат в войну… Землянка?.. Какая она… маленькая!.. А ведь там и стенки из бревен, и лежанка, да не одна, и печка!.. Как это все здесь помещалось?!..

— А вообще, знаете, — посмотрел на них дядя Паша, — ямы в лесу разные бывают. И угольные могут быть, и смолокурни. Даже для выжигания сала — мыло варили в войну.

Женя хотела переспросить — дядя Паша сказал какое-то непонятное слово, она его даже не разобрала толком, — но Мишка тут же заговорил:

— Нет, пап, смотри, — махнул он рукой вниз, чуть перед ними, — тут проход был! — От ямы действительно отходила небольшая канавка. — Здесь выше, значит, здесь вход был, и как раз проход. А та канава, через которую мы переходили, может быть окопом!

Дядя Паша пожал плечами:

— Может, ты и прав.

И они снова замолчали. Почему-то здесь, на этом склоне бывшей землянки хотелось стоять молча, не нарушая тишину.

Женька смотрела на березу, растущую почти из середины ямы. Большая, ствол… сантиметров тридцать наверно шириной — как раз с линейку Женькину, а та на тридцать сантиметров. Вспомнилось, как года два назад перемерила во дворе несколько берез — задание было такое по природоведению, учились узнавать возраст деревьев. Как сейчас помнила: надо измерить обхват ствола и разделить его на два с половиной. Сейчас замерять нечем, но на глаз береза похожа на одну из тех, что во дворе. Той что-то около тридцати восьми лет, кажется, было… Теперь уже сорок. Наверно, и этой примерно столько же.

Сорок… А с войны пятьдесят один год прошел. Этой мыслью она поделилась с Мишей, и тот сказал:

— Наверно, в первые года еще бревна оставались, потом сгнили… Вот она между них и выросла.

Про устройство землянок, о том, как жили в них солдаты, им не раз рассказывали на уроках — их класс к девятому мая даже сценку ставил про то, как командир в блиндаже перед боем планировал со своими солдатами, кто откуда наступать будет… В это время над ними проносились вражеские самолеты, но скрытый под землей блиндаж не обнаружили. Антоха Гарников, первый хулиган в классе, принес магнитофон и в нужный момент за «кулисами» включал запись с шумом пролетающих самолетов — и очень гордился своей ролью. Женька играла медсестричку, слов у нее не было, она только должна была забинтовать якобы раненную руку одного из «солдат» и потом уйти. Анна Михайловна, учительница, еще говорила им на репетициях: «Ребята, что вы гуляете по всей сцене?! Это же блиндаж в земле, а не зала для бальных танцев!»

Так странно… Так мало места… И так странно стоять здесь и понимать, что пятьдесят лет назад здесь жили люди, здесь шла война, гремели бои, взрывались снаряды и падали бомбы с пролетающих с жутким ревом немецких самолетов…

— Идемте, ребята, — позвал их дядя Паша.

Дальше снова разошлись — видели друг друга, но старались не мешать и дважды по одному месту не проходить. Женя немного погрустнела — яма оставила странное впечатление, — и думала о том, что про землянку обязательно расскажет Олегу Сергеевичу.

Настроение вскоре подняли, конечно же, грибы. Женька наткнулась на целую семью… груздей! И не тех противных зеленоватых, похожих на коровьи какашки, а красивых, крепеньких, с коричневой, слегка волнистой шляпкой. Женя точно помнила — те, что она показывала дяде Паше выглядели в точности так же! Заглянула в свою корзинку — уже скоро идти обратно, а там весьма пусто, чу-у-уть больше половины. Сашка засмеет! И Мишка в отдалении что-то собирает, наверняка, у него грибов больше!

И Женя собрала всех груздей. Пусть мама тоже засаливает! Что ж, если рыжиков нет — наверное, они позже пойдут, когда похолодает, — пусть грузди будут. Может, Олегу Сергеевичу они тоже «под водочку» вкусными будут. И друга своего, дядю Женю, в гости пригласит. Дядю Женю, неизменно называющего Женьку «тезкой», она любила, и беседы их любила, и сердилась, когда они вдруг обменивались взглядами и замолкали на полуслове.

Мысли эти окончательно развеселили, Женьке снова стало хорошо, в лесу снова стало здорово — и воздух чудесный и вкусный, и дятел где-то стучит весело, и мох красивый под ногами, и… Ох, мамочки! Наконец-то! Белый!.. Женька от неожиданности упала коленками прямо в мох, чудом не задев крепенький, небольшой грибок. Аккуратно вытащила его из мха и срезала конец толстой ножки. Оказался не червивым, хотя шляпкой в одном месте кто-то успел полакомиться.

Шла теперь еще внимательнее, не пропускала ни одной выемки, поваленных сучьев, за которыми может быть не видно притаившегося гриба, палкой ворошила кучки опавших листьев. Нашла пару подберезовиков, но боровики больше не попадались.

Но… кто ищет, тот всегда найдет! Еще один, потом другой, с маленьким «детенышем» рядышком… Но что-то в них настораживало. И ножки с коричневой, пусть и бледной, сеточкой, и шляпка внизу какая-то будто розовеющая… По этим признакам — это не боровики, а горчаки. Горький, ядовитый гриб, ложный белый! Но… может быть, ей все-таки это кажется?..

На всякий случай Женя положила эти грибы в корзинке так, чтобы сразу найти, отделила от остальных горстью листьев. И проверила первый боровичок — срезанная ножка оставалась белой, это хорошо!

Дошла до дяди Паши, по пути найдя парочку ну уж очень симпатичных сыроежек — не удержалась, взяла.

— Дядь Паш, посмотрите, это белые или горчаки? — спросила она, раскапывая в корзинке грибы из-под листьев.

Миша был рядом и тоже подошел, заинтересованно стал смотреть вместе с папой.

— Ну, так-то похожи, конечно… — пробормотал дядя Паша. Пока он рассматривал, надрезал ножки, нюхал, Женя, уже это все проделавшая, вытаскивала листья из корзинки. — Но что-то розоватость некоторая наблюдается… Так, — он посмотрел на них с Мишей, — никогда так не делайте! — И немного лизнул срез на ножке. Тут же скривился и сплюнул. — Молодец, Женек! Правильно засомневалась! Горчаки и есть.

— Горькие? — расстроенно спросила Женя, хотя и так было уже понятно.

— Ага! — кивнул дядя Паша и отшвырнул грибы в сторону. — А тот вон у тебя? Настоящий? — И он показал рукой в ее корзинку.

— Да! — гордо улыбнулась Женька. — Правда, один пока…

— Жень… А это… что? — вместо одобрения по поводу найденного белого вдруг спросил дядя Паша, заглядывая в ее корзину. — Ого… и много так!.. Женечка, ты чего?

Дядя Паша вытащил пару груздей, которыми Женька втайне гордилась. Все-таки не одни сплошные сыроежки с подберезовиками…

— А… что? — спросила она, насторожившись.

— Что это за гриб по-твоему? — спросил дядя Паша, и в его глазах промелькнула очень обидная насмешка.

— Гру-у-уздь… — протянула Женька, уже понимая, что, очевидно, ошиблась. Но если это не грузди, то что?.. В груди разгоралось очень неприятное чувство, но пока Женя ждала ответа.

— Так это же свинухи! — воскликнул Мишка. — Женьк, они же ядовитые!

Как… свинухи?!.. Она прекрасно знает, как выглядят свинухи! Сколько раз видела! Как она могла их спутать?!..

— Да, Женечка, — кивнул дядя Паша, выкидывая ее «груздей» из корзины. — Это свинушки, они, конечно, условно-съедобные, но в них накапливаются тяжелые элементы. Стронций, например, — он говорил противным ласковым тоном, будто жалея ее, и Женьку этот тон злил еще больше.

Вот… дуреха!.. Это же надо было так…

— Ну ты даешь, Женьк! — качал головой Мишка, оглядывая горку валяющихся на желто-бурых листьях грибов.

— Похожи ведь… — пробормотала под нос Женька. Но тут же схватила свою корзинку. — Хорошо, я поняла. Мы идем дальше?

— Идем, — кивнул дядя Паша, рассматривая ее почему-то. — Повнимательней, Жень, хорошо?

— Да, — ответила Женя и бодро пошла вперед, чтобы они не видели ее расстроенной физиономии.

Как же обидно! И стыдно!.. А она, дура, так радовалась, что груздей насобирала! Чтоб мама насолила, чтоб Олег Сергеевич дядю Женю пригласил… Дура!.. Но ведь похожи, заразы!..

Ничего. Она обязательно еще найдет много грибов!.. Надо только постараться.

 

Женька почистила зубы, умылась, завернула кран и потянулась за полотенцем. Пальцы так и не отмылись — после чистки грибов кожа потемнела. Ничего, со временем сойдет. Вытерла лицо, поглядела в зеркало — оттуда на нее смотрела сонно-уставшая физиономия, — повесила полотенце и вышла из ванной. В комнате братьев горел свет, и Женька осторожно заглянула — Сашка лежал с книжкой.

— Почистила?

— А то.

— Надо было маму уговорить, я б тоже помог.

— Зачем? Чтоб ты на все грибы нам начихал своих микробов?

Сашка фыркнул… и будто в подтверждение ее слов чихнул. Женька так и стояла на пороге, подходить не стала. Она и так уже набегалась к болеющему брату, хвастаясь своими трофеями — одиннадцать подберезовиков, пять белых и остального по мелочи: маслята, моховики и сыроежки. Сашка ее хвалил и — она же видела, — чуть-чуть завидовал.

— Ты свет выключай, мама там уже закончила на кухне, — решила стать доброй сестрой Женя, — а то влетит. Ты знаешь, что уже час ночи?

— Вот именно. Маленьким деткам спать пора, а ты еще болтаешься по квартире.

— «Маленькие детки» вместо тебя работали весь вечер! — возразила Женька, как обычно поздно понимая, что поддается на провокации. — Спокойной ночи, — и не дожидаясь ответа прикрыла дверь.

Заглянула на кухню, пожелала спокойной ночи маме, и отправилась к себе. Мама оказалась права, когда посоветовала постелить диван еще до того, как приняться за чистку — сейчас у нее никаких сил бы не нашлось!.. Женя, с трудом преодолевая желание свалиться и тут же заснуть, переоделась в ночнушку, распустила волосы, дотопала до выключателя, вернулась на ощупь обратно к дивану и наконец-то легла.

Перед глазами стоял лес. Желтые листья, белые и серые поганки, красные мухоморы, зеленый мох и каждый из пятерых белых — по очереди. Очень хотелось вернуться обратно — казалось, что в комнате душно, не хватало особенного лесного воздуха. Еще из грибов вспоминались свинушки, которые она приняла за грузди — тут же становилось обидно и стыдно, и думать про грибы Женя бросала. Вспоминала землянку, костер, рассказ про встречу с лосем… Дядя Паша пообещал, что они обязательно еще съездят за грибами, когда Сашка поправится. Вдруг они тогда тоже лося встретят?..

И на представлении, как они с Сашкой и Мишей втроем удирают от бегущего за ними лося с огромными растопыренными рогами, Женька, улыбаясь, заснула.

---

Примечания:

По поводу свинушек. Кто-то их собирает и по сей день, но они давно признаны несъедобными. Версию про стронций я слышала от своего папы — вероятно, и он ее слышал от кого-то, давно, еще в советские времена. Врачи же определили, что поедание свинушек приводит к выработке антител, которые пагубно сказываются на иммунитете — они разрушают эритроциты в крови, что может привести к очень плачевным последствиям.

Примечания:

У всего сборника рейтинг не меняю, если вдруг еще кому-нибудь из повзрослевших детишек захочется вспомнить что-нибудь этакое, буду указывать в скобках)

Женька — Евгений Реутов из "Тренера"

Маринка Чеснокова — Смерч-2, серия 37

Таня — МД-5, серия 30

---

Бдыщ! Бдыщ! Бдыщ! Эх, черт, промазал!.. А, есть же еще одна жизнь в запасе!.. Поехали! Бдыщ! Бдыщ! Тррррррр! О, как! Очередью по кругу — противника впереди, снайпера снизу и дурацкую летающую тарелку прихватил! Есть!.. Так, мост — внимательно! Он взрывается — по нему можно только кувырком… Крутые же сальто он делает!.. Ух, крепкий какой ДОТ, никак не расстреливается, но ничего, постоим, постреляем… Ага, есть!.. Странные у них джунгли — с замурованными в земле башнями танков, — почему-то раньше, когда играл в двенадцать лет, об этом не задумывался!.. О, наконец-то — странная фиговина, плюющаяся красными снарядами. Ее б взорвать, но в игрушке есть только автомат, который почему-то стреляет точно такими же снарядами-шарами. Стреляешь с полминуты — и готово, в фиговине пробита брешь, уровень пройден!

Фух. Васька выключил игру — стало скучно, хотя убедился, что прохождение уровней в «Контре» хорошо помнит до сих пор.

Мама с бабушкой ушли на почту, и у Васи появился свободный час — потом мама начнет спрашивать, сделал ли он уроки. Обычно ему удавалось отговориться или даже напрямую соврать, тетради мама проверять не бралась уже давно, но на днях было родительское собрание… Мама, как она потом сказала, «пережила там несколько неприятных и стыдных минут», и с тех пор контроль с ее стороны усилился. Хорошо хоть, отцу не рассказывала, судя по всему…

Позавчера, видимо, на волне повышенного воспитательного ажиотажа после собрания, мама заставила его навести порядок в своих вещах. Вася два дня разбирал завалы, и в числе прочего раскопал старые картриджи с играми — от приставки. И вот теперь, пока никого нет, решил поностальгировать.

Жаль, «Робокопа» он отдал кому-то, а «Черепашек-Ниндзя» взял поиграть и раздолбал картридж друг и сосед по парте Витька. В остальные играть не хотелось, и приставку Вася выключил. Все равно скоро придет бабушка — время ее очередного бразильского сериала подходит. На этот раз — «Земля любви». До этого были разные Тропиканки, Милагрос, и страшная актриса, игравшая в двух сериалах подряд главные роли. Вроде бы там считалось, что она красавица — странные у бразильских мужиков вкусы!..

По-хорошему пора бы приняться за уроки. Их много, а вечер не резиновый. Хотя делать прям уж все Вася, конечно, и не собирается… А пока и вовсе отправился на кухню — найти что-нибудь вкусное, пока не вернулась мама и не усадила есть «по-человечески».

Так, что у них завтра?.. Алгебра, ОБЖ, — Васька вспоминал расписание, одновременно изучая содержимое холодильника, — физра, инглиш, физика. О, сырок творожный!.. Ну и заодно бутер с колбасой можно сделать и по-быстрому слопать.

По ОБЖ задано что-то скучное и неинтересное — про домашнюю аптечку и необходимые лекарства, которые нужно всегда иметь под рукой. То ли список надо было составить, то ли что… Ладно, это он потом у Витьки уточнит. Ну, и спишет, если что. Или сам придумает — вон, у мамы не аптечка дома, а аптека целая… Но это из-за часто болеющей бабушки.

По английскому училка ничего не задавала, потому что будет диктант. Ладно, с этим проблем нет. Как и вообще с предметом в целом.

Вот алгебра и физика… Ох-хо-хо… Вася отправил в рот толстый кусок колбасы, отрезал хлеба, соорудил два бутерброда с еще двумя кусками, убрал все в холодильник, забрал с кухни приготовленное блюдце с бутербродами и сырок, и принес все в гостиную. Затем сходил к себе и принес учебники, тетрадку по алгебре долго искал, но в конце концов, к своему удивлению, нашел.

Взял бутерброд и придвинул к себе физику. Номер параграфа, который задавали прочитать, он почему-то запомнил и теперь листал страницы в его поиске. Двадцать девятый, двадцать восьмой, о, двадцать седьмой… Ох, нет!.. «Электромагнитные колебания. Свободные колебания. Вынужденные колебания»… Да… заколебали они со своими колебаниями!.. И вообще со своей непонятной физикой! Два предыдущих урока тоже были про колебания — кажется, никто в классе ничего не понял. Во всяком случае, они с Витькой точно ничего не поняли! Вообще с начала года физика началась какая-то особенно непонятная. Магнитное поле, индукция, куча формул и задач с непонятными условиями!.. Нет! Вася захлопнул учебник. Может быть потом, если останется время, он прочитает, но сейчас точно не станет!

Вася дожевал бутерброд, взялся за сырок и подумал, что неплохо бы еще большую чашку чаю, но вот-вот придет мама и будет ругаться, что он перекусывает вместо нормального обеда.

Алгебра… Конечно, положено записывать в дневник, но у него по обыкновению в дневнике недели две не заполнены — кстати, надо бы заполнить, Наталья Аркадьевна, классная, обещала скоро собрать их на проверку. Домашнее задание, записанное карандашом на полях, нашлось в тетради — вот совершенно забыл, что записывал.

Так… задачи №476, 479, 483. Ну, посмотрим… Ох, ты ж, елки! Логарифмы!.. Как он мог забыть?.. Ну, алгебру, считай, он тоже не делает, потому что в жизни не поймет эту хренотень!.. Не понял ничего на уроке, пока НинВанна что-то там объясняла, — Витек весь урок бубнил на ухо про то, как на следующей неделе поедет с отцом в Москву, и они там пойдут на матч «Спартака» и «Зенита». Логарифмы в Васиной голове — и так-то совершенно непонятные! — нехило перемешались с восторгами друга — Красная площадь, Лужники, футбол! — и в результате Вася не понял даже то малое, что, может быть, и мог бы понять, если б слушал внимательно.

Ладно, надо хотя бы попытаться… И Вася честно взялся за учебник с намерением попробовать вникнуть в объяснения в параграфе. «Логарифмом числа b по основанию а называется показатель степени, в которую надо возвести число а, чтобы получить число b». Вася перечел определение еще раз. И еще. Ну… так-то вроде понятно… наверно… Хотел разобраться на приведенном примере, но из коридора донесся звук поворачивающегося в замке ключа. Прислушался — через какое-то время хлопнула дверь и послышались голоса, но почему-то, кроме мамы и бабушки, услышал еще кого-то. Стало любопытно, и Вася вышел в коридор.

— Здравствуй, Васенька!

— Здрасте… — кивнул он Наталье Кузьминичне, бабушке одного из своих друзей.

Все втроем раздевались, вешали пальто, мама искала тапочки для Натальи Кузьминичны — видно, та пришла в гости, а не заглянула на минутку. Иногда они с Васиной бабушкой ходили друг к другу в гости.

— Наташ, проходи в гостиную, я сейчас, — кивнула ей бабушка, но та остановилась возле удивленного Васи.

— А я к вам в кино пришла, Васенька! — улыбнулась она, будто извиняясь. Васе стало немного неловко. — У нас же ремонт дома, а… дядя Володя как раз взялся с электричеством что-то там делать, провода куда-то проводит, подключает что-то… В общем, света у нас дома на весь вечер нет! А как же сериал-то!..

А-а… Теперь Вася понял. Кивнул, улыбаясь, хотя ему, собственно, было совершенно параллельно, зачем именно Наталья Кузьминична пришла.

— Ой, Нин, — повернулась она к бабушке, — уже десять минут! Уже серия идет!

— Васюш, — попросила бабушка, — включи нам телевизор, пожалуйста.

— Сейчас я вам чайник поставлю, мам, — мама ушла на кухню.

Вася направился в гостиную, включил телевизор. На экране шла дурацкая реклама какого-то чистящего средства — с двумя мужиками с унитазами. «Дося»! Ну и название!

— Ой, хорошо, успели! — Наталья Кузьминична по приглашению бабушки села в любимое бабушкино кресло. — Нин, а ты смотрела позавчера серию? Меня Володька все со своим ремонтом отвлекал… Я не поняла, как так получилось, что дочка Джуллианы снова с ней? Вчера показывали их в пансионе, где находится сын Джуллианы!

— Они с Марианой приехали к ним домой, потому что Жанет и Марко Антонио не было дома…

У Васи от обилия имен быстро завяли уши и он вернулся к столу, где были разложены учебники. Вслушиваться в события бурной жизни сериальных героев ему вовсе не хотелось. Хотя… та самая Джуллиана — очень даже ничего!.. Он иногда поглядывал на нее, пока бабушка не видит. Красивая девушка с необыкновенными глазами и потрясающей улыбкой… Его Таню чем-то напоминает.

— Антонио Фагундес, Раул Кортез, Анна Паоло Арозио, Тиаго Ласерда…

В телевизоре зазвучала заставка, обсуждение предыдущих серий закончилось, и Вася вернулся к логарифмам. Да, он же пример хотел посмотреть!.. Так… Логарифм тридцати двух по основанию два… «Заметим, что 32=2^5, т.е. для того, чтобы получить 32, надо два возвести в пятую степень». И что?.. Ну, да, пять, понятно… И это все?.. Ну, так вроде понятно…

Но дальше в параграфе пошли свойства логарифмов, вникать в которые оказалось уже сложнее. Тем более что в телевизоре вроде как наметилась любовная сцена — там, конечно, ничего интересного не покажут, но все же такие сцены в зарубежных сериалах всяко отличаются от подобных сцен в советских фильмах — там их просто и не бывает! И посмотреть-то, конечно, любопытно. Особенно забавляет, что в доме куча народа, мать девушки не спит, слышала голоса и даже вышла в коридор, но уже никого не увидела, и сестра девушки тоже не спит, подслушала под дверью… А сама девушка в одной ночной рубашке пришла к молодому человеку, который в их дом приехал в гости. Да уж… Пришла, сама, в одной ночной рубашке — понятно же, зачем именно!.. Но они там все такие воспитанные, «ах, что ты обо мне подумаешь», «а что ты обо мне подумаешь?» Вася покачал головой — вот дураки же, все же понятно, чем вы сейчас заниматься будете!.. Наконец она сказала «закрой глаза», Вася обрадовался, что она станет раздеваться — интересно, что из этого покажут, — но девушка, сняв с себя ночную рубашку… осталась полностью одетой! На ней были еще какая-то кофта и что-то типа панталон. Но они уже хотя бы целоваться начали…

В самый интересный момент, когда от поцелуев вроде бы дело пошло дальше, в гостиную зашла мама с чаем на подносе. Вася тут же уставился в учебник — и уроки он делает, и в телек не смотрит, тем более, когда там что-то такое показывают — его это вовсе не интересует!..

На свойства логарифмов Вася смотрел долго — сначала поглядывал в телевизор, но там быстро наступило утро и больше ничего интересного не светило, потом честно пытался вникнуть. Они вроде бы и не были чересчур сложными, в записанных формулах было вроде как все понятно, но приведенные примеры откровенно пугали. Вася вообще не любил все эти степени, квадратные корни… А особенно с дробями все было очень грустно!.. А тут они… все вместе!..

Ладно, хрен с ними, со свойствами, может, и так решит что-нибудь… Какая там задача?.. Четыреста семьдесят шесть?.. Так… Найдите логарифм по основанию а числа, представленного в виде степени с основанием а. Брррр!.. Перечитал еще раз. Посмотрел на пример — тот выглядит намного проще, чем само задание!.. 3^2=9… И что? Ну, да, три в квадрате — это девять, что тут решать-то?!.. Из этого логарифм нужно сделать?.. Ох… Так… Логарифм — это степень. Степень тут — 2. Три возвели в квадрат, получилось девять. То есть… два — это логарифм числа девять по основанию три… Так, что ли?.. Вроде так. Но, блин, зачем это все?! Зачем городить такие огороды, когда и так ясно, что три в квадрате — это девять?!.. Зачем и кому нужны эти долбанные логарифмы?!

Следующий пример Васе нравился уже гораздо менее. Там и дроби, и отрицательная степень — это ж напрягаться и думать надо!.. И вдруг от этого чрезвычайно неприятного занятия его спас телефонный звонок. Он поспешил в коридор, чтобы до телефона не успела дойти мама с кухни.

— Василек, привет! — звонил Женька Реутов, чья бабушка как раз сидела у них в гостиной. Вася успел подумать, что ему как раз бабушка и нужна. — Слушай, выручай! У меня батя полностью электричество отключил на весь вечер! А мне крайняк сегодня надо комп посмотреть приятелю одному! Помнишь, Никитос из второй группы?

Никитос?..

— А, это длинный-то такой? — вспомнил Васька несуразного парня из «параллельной» группы в школе рукопашного боя.

— Да! Короче, можно я к тебе комп принесу? Там ненадолго наверно — я у тебя его почищу, приготовлю, посмотрю, что там, а завтра у себя с утра сделаю, что надо.

— Ну, давай, — пожал плечами Васька, размышляя, откуда это у Никитоса взялся компьютер. Вроде он из обычной такой семьи, весьма небогатой.

— Только ты ко мне зайди, я один все не унесу!

— Ладно, давай, щас буду!

Васька бросил трубку и направился на кухню.

— Мам, можно к нам Женька придет? Ему надо комп починить!

— Что починить? — переспросила мама, обернувшись к нему у плиты. Там стояла кастрюля, в которой что-то булькало, а в сковородке рядом под закрытой крышкой что-то шкварчало. Хорошо б, это были котлеты, подумал Вася.

— Ну, комп. Компьютер то есть.

— Что значит починить? Какой компьютер? Объясни нормально.

— Ну, комп ему надо для приятеля починить, а у них электричества нет! Он принесет его к нам и здесь починит, — иногда становилось трудно объяснять родителям очевидные вещи.

— А обедать?

— Мам, ну, не до обеда сейчас!

— Ничего-ничего, — мама помешала что-то в кастрюле, — вот и пообедаете вместе. А потом почините.

Спорить с ней, тем более относительно таких вопросов как еда или тепло ли он одет, всегда было бессмысленно, потому Васька лишь молча ушел. Типа согласился. Ничего, потом отговорится как-нибудь!

Быстро переоделся, в коридоре обулся, накинул куртку и вышел, пока мама не успела прийти проконтролировать, надел ли он шапку и шарф.

На улице оказалось весьма прохладно, Васька поежился от холода, сунул руки в карманы и быстрым шагом отправился через двор к соседнему дому. Женька поджидал в раскрытых дверях квартиры — тут только Вася сообразил, что раз отключено электричество, значит, он не смог бы позвонить.

Зашли в темный коридор, и Женька тут же сунул ему в руки какой-то пакет:

— Выходи на лестницу, сейчас остальное возьму, — и скрылся где-то в темных недрах квартиры, откуда доносилось сердитое ворчание Владимира Александровича. Видно, с электрикой что-то не ладилось.

Вася на ощупь кое-как добрался до двери, вышел и при свете лестничной лампочки заглянул в пакет: там лежали плоскогубцы, напильник, паяльник, отвертка и какая-то баночка. Наверно, с канифолью, подумал Вася, припомнив кружок судомоделирования, в который ходил до спортивной школы — иногда им доводилось немного паять и некоторое представление о процессе он имел.

Женька вынес еще один пакет, так же сунул в руки и скрылся за дверью. В пакете оказалась небольшая коробка, но что на ней написано, Вася разглядеть не успел — тут же снова открылась дверь и Женька вынес компьютер.

Настоящий компьютер Вася видел только у самого Женьки и в кабинете директора, когда Васю в последний раз к нему вызывали — за разбитое окно раздевалки. Это они с Витькой так неудачно поиграли в футбол прямо у школы, нет, чтоб подальше отойти!..

— Помоги! Только осторожно, не урони! — пропыхтел Женька, пытаясь и компьютер удержать, и дверь закрыть на ключ. Вася помог, дверь благополучно закрылась, и они двинулись вниз по лестнице — впереди Вася с пакетами, чтобы открывать перед Женькой двери, сзади он с большой, пластиковой, дорогущей коробкой наперевес.

— Слушай, а откуда у Никитоса компьютер? У них вроде денег немного…

— Он сказал, что ему двоюродный брат отдал, а тому какой-то друг, который срочно куда-то уехал или, может, переехал… Не помню. В общем, это на время отдали. А Никитос говорит, включаю, а там жужжит что-то и как будто подвывает. Ну, понятно, что с кулером проблема, забился наверно, надо чистить, — Женька тащил и говорил с придыханием. — Ну, заодно посмотрю, вдруг там с материнкой что. Хотя… наверно, с блоком питания проблемы!

Когда только Женька начал во всем этом разбираться?!.. Вроде они много общаются, постоянно в спортивной школе пропадают, а оказывается, он нехило так разбирается в компьютерах, как будто только и делает, что ковыряется в них постоянно!

Дошли до Васькиной квартиры быстро — он пооткрывал все двери, придерживал их, и компьютер наконец был доставлен.

— Здравствуйте, Мария Васильевна!

— Здравствуй, Женя, — кивнула вышедшая к ним мама. — Мойте руки и садитесь обедать, потом своими делами заниматься будете!

— Ну, мам…

— Вася, проводи друга в ванную, — как обычно не обращая внимания на его протесты, ответила мама и ушла.

— Пошли ко мне, — махнул рукой Васька в сторону своей комнаты, когда они переобулись и повесили куртки.

В комнате Женька расположился на столе, подвинув нагромождение Васькиных вещей — журналов, тетрадей, кассет, и всего по мелочи, от оставшейся грязной чашки от какао до почему-то валяющихся здесь шнурков. Вася сунул шнурки в ящик, все барахло сдвинул в сторону, а чашку взял отнести на кухню.

Готовился к длинному дипломатическому выступлению по поводу еды, но неожиданно пришла подмога в лице Женькиной бабушки. Та — они с Васиной бабушкой как раз пришли на кухню после просмотра сериала, — услыхав про обед, сказала, что они действительно недавно обедали и чтобы мама и бабушка не вздумали «кормить нашего оболтуса», Женьку то есть.

Васька, сияя победной улыбкой, быстро согласился пообедать, как только они с Женькой закончат, сунул чашку в раковину и быстро ретировался с кухни.

Женька, вместо того, чтобы ковыряться в своем компьютере, листал книгу «Боевые искусства мира», что Васе дал на днях тренер Геннадий Степанович.

— Да дам я ее тебе прочитать, когда сам прочитаю!

— Ты уже неделю у себя ее держишь! Дай хоть посмотреть.

— Ну, потом посмотришь, когда получишь!

Васька на самом деле очень хотел есть. А еще на кухне сейчас так аппетитно пахло котлетами!.. Поэтому он теперь мечтал, когда друг сделает все свои дела и можно будет поесть спокойно. К тому же, бабушка и мама сейчас поедят, значит, потом он будет есть один — и можно будет взять что-нибудь почитать. У Васьки лежал недочитанным американский детектив. Хорошо, что маме не приходило в голову пролистать книгу — главный герой там был очень крутым частным сыщиком и буквально каждый день у него появлялась новая девушка, с которой он при каждом удобном моменте тут же уединялся в любом подходящем месте. Описывалось сие действо, конечно, не в тех подробностях, которых хотелось, но и того, что было, хватало, чтобы будоражить воображение разными картинками!

— Ладно, — захлопнул Женька «Боевые искусства» и поднялся, — потом так потом.

Достал из пакетов, что они принесли, коробку с отвертками и принялся откручивать винты сзади компьютера. В этот момент открылась дверь и вошла мама с тарелкой, на которой лежали яблоки.

— Вот яблочки хоть погрызите, раз обедать не будете. — Мама поставила тарелку, а Вася подумал, что лучше бы это были бутерброды с колбасой. — Это и есть компьютер? — спросила мама, глядя за действиями Женьки.

— Это называется «системный блок», Мария Васильевна! К нему еще монитор нужен, клавиатура, мышка, ну и так далее…

— Мышка?

Вася усмехнулся и потянулся за яблоком.

— Мам, она такая маленькая и с проводом, как у мышки хвостик, поэтому называется мышкой!

Яблоко оказалось сочным и очень вкусным, и Вася активно заработал челюстями, предоставив дальнейшие объяснения Женьке.

— Хоть посмотреть на него, что это за чудо такое, — улыбнулась мама чуть смущенно, с интересом поглядывая на последний откручиваемый винтик.

Ваське и самому было любопытно взглянуть на компьютерные внутренности. Они их вроде как даже проходили на информатике, но все эти винчестеры, процессоры, оперативное запоминающее устройство были только словами, а хотелось посмотреть собственными глазами. Вникать в их работу Вася не хотел, просто было любопытно.

— Вы же там все равно ничего не поймете, — улыбнулся с видом знатока Женька, затем поддел боковую стенку, потянул ее в сторону и наверх, но она будто застряла. — Что такое, не пойму… — пробормотал он, выгнулся, просунув руку под приподнятую стенку, чем-то там пошуршал… — Да что это такое… Не должно быть там ничего…

Он нахмурился, еще больше наклонился, просунув руку дальше. Послышался негромкий треск и Женька руку вытащил, а на стол что-то упало. Вася, скучая от вдруг возникшей заминки, снова надкусил яблоко, глянул непонимающе на ленту скотча, прилипшую к пальцам Женьки, а потом перевел взгляд на стол. И чуть не подавился.

На столе чуть рассыпавшейся кучкой лежали карты. Наверно, целая колода. Почему-то даже несмотря на изображение, приковывающее взгляд, Вася сразу заметил цифры и буквы в углах, по диагонали, означающие масть и достоинство карты. Но это было вовсе не главное.

Бросило в жар, потом сразу пробежала холодная дрожь — когда в полной мере осознал мамино присутствие. Яблоко застряло где-то в горле, и Вася, вдохнув наконец воздуха — оказалось, что какое-то время не дышал, — закашлялся.

У мамы были карты для пасьянсов, маленькие, аккуратные, они с папой иногда, когда не могли найти, куда сунули свои игральные, просили их у мамы, чтобы поиграть в «дурака».

Эти были большими, игральными. Самодельными, потому что номер и символ масти были нарисованы от руки поверх фотографий. Эротических фотографий.

— Что… что это такое? — услышал Вася голос мамы.

— Это… не мое… Мария Васильевна, — пробормотал не менее Васи растерявшийся Женька. — Друг попросил… компьютер починить… Наверно от рода… родителей прятал… и забыл.

Вася все еще пытался прокашляться и не сводил глаз с карт. Не мог.

Но Женька, вроде как очнувшись от охватившего оцепенения, отложил в сторону панель, которую все еще продолжал держать до этого, сел на стул, что Вася ему поставил для удобства, быстро собрал рассыпавшиеся карты и руку сунул куда-то вниз, под стол. Только сейчас Вася заметил, что в самом системном блоке, внизу, в куче пыли, лежат пачка сигарет и какие-то странные пакетики. Женька вытащил их оттуда — ну, пачку Кэмэла с верблюдом Васька узнал сразу, а пакетики… Прозрачная упаковка, что-то овальное внутри, вроде как резиновое… О, черт!.. Резиновое, твою ж мать!.. Очередная волна смятения от маминого присутствия захлестнула с головой — Вася почувствовал, как покраснели уши и шея. И теперь мечтал только о том, чтобы мама поскорее ушла. Ушла, чтобы… чтобы можно было хорошенько рассмотреть карты.

— Женя, дай мне карты! — до боли знакомым, строгим, не терпящим возражений тоном велела мама, одновременно собирая все лежащее на столе. — Сделаешь то, что тебе нужно, я принесу и положишь обратно, раз уж это не твое… Вернешь… владельцу.

Вася даже порадовался, что тон, которым был произнесен этот «владелец», обращен не к нему. Но как же за карты обидно!.. Впрочем, возразить — как он поступил бы в абсолютно любом другом случае! — сейчас он не посмел. Да он вообще ни слова вымолвить бы не смог сейчас!

Женька упирался, отдавать карты, ясное дело, не хотел, взглянул на Ваську, но тот другу никак не помог.

— Женя, я жду.

Васька на собственном опыте знал, что против такого голоса его мамы, особенно, когда и возразить-то нечего, ничего не противопоставишь. Остается только подчиниться.

Женька досадливо вздохнул и выложил на стол колоду, которую продолжал держать в руке. Мама ее взяла — Васька проводил глазами видную сверху девушку в ярком желтом купальнике, прикрывающем совсем не то, что по идее нужно прикрывать, — и вышла из комнаты.

Ох, ну и дела!..

В другой ситуации первым делом бы заржали, сбрасывая напряжение, но сейчас было остро обидно за унесенные карты.

— Ты мне должен две бутылки пива! — провозгласил Женька, отчего-то улыбаясь.

— С хрена ли?! Потому что моя мама не вовремя пришла?! Я в этом виноват?!

— Да не ори ты, — бросил Женька и… выложил на стол три карты. — Больше оставлять побоялся, заметно было бы.

Ох… Вот в чем дело! Пока он якобы сомневался, отдавать ли, незаметно вытащил из колоды карты. Ловко!..

Вася шагнул ближе, рассматривая «уцелевших» девушек.

В позапрошлом году одноклассник притащил в школу несколько страниц из старого иностранного «Плейбоя» девяносто пятого года. Устроил себе неплохой бизнес — за право посмотреть брал плату: или деньгами, или кто что мог предложить.

Это были даже не страницы, а целые постеры. Из четырех Ваське больше всего понравилась одна — почему-то она была самой «скромной», но он все смотрел и смотрел на нее, пока новоявленный бизнесмен не отнял постер: «Хочешь купить — покупай, а нет — не мешай другим смотреть!» Тогда прозвенел звонок, из туалета, где они и устроились, пришлось расходиться. Васька все боялся, что уроки кончатся, Гришка уйдет и унесет Ее домой. А Ваське очень хотелось хотя бы еще раз на Нее посмотреть. Урок был последним, после него парни уже во дворе школы — те, что не были в туалете, но прослышали про «Плейбой», — обступили Гришку. Конечно, не обошлось без споров и даже наметившейся драки — у Васи и самого чесались руки, но принципы честного боя, донесенные Геннадием Степановичем, накрепко засели в сознании. И Вася сделал то единственное, что мог — предложил Гришке свой новый плеер, подаренный недавно родителями. Таких денег, что запросил жадный бизнесмен, у него не было, так что пришлось потом родителям с абсолютно честным расстроенным видом — из-за потери плеера расстроился-то вполне искренне! — каяться, что где-то потерял их подарок, мол, везде с пацанами искали, но, видно, кто-то уже нашел и себе присвоил. А в Васькином столе, в потайном месте под дном одного из выдвижных ящиков поселилась обнаженная красавица. На ней было красивое черное белье на каких-то цепочках вроде бус, она лежала на кровати, на животе, грудь, скрытую под небольшими лоскутами черной ткани, видно было плохо из-за ракурса фотографии, да и распущенные темные волосы ее немного прикрывали. Но Вася глаз не мог отвести от ее загорелой, гладкой кожи, от изгибов ее тела, мастерски подсвеченных фотографом. Она была идеальна. Это совершенное в своих формах тело было гимном женской красоте, и именно глядя на эту фотографию он понял, что эротика — это не когда ты можешь рассмотреть особо интересные части женского тела, обычно скрытые одеждой, эротика — это не просто голые или обнаженные женщины, эротика — это красиво.

На фотографиях, что лежали сейчас на столе, девушки были обнажены куда более откровенно, чем та. Собственно, можно сказать, что раздеты они полностью, потому что те остатки или части одежды, что на них были, ничего не прикрывали.

Он, конечно, представлял себе, как полностью обнаженные женщины в принципе выглядят, но видел — впервые. Нет, у него была книжка «Откуда берутся дети» и там все было нарисовано во всех подробностях, но то ж рисунки!..

— Вот эта хороша! — ткнул пальцем Женька в правую фотку, на которой была девушка с неестественно, как казалось Васе, большой грудью. Трудно было на нее не пялиться, жадно рассматривая то, что в принципе никогда не видел, но… Васе больше нравилась та, что посередине. Он не мог дышать, глядя на нее.

Уши, кажется, так и не перестали гореть, потому что кровь пульсировала в голове, подступала к ушам и горлу. Вася сглотнул и подумал о том, что надо ответить как можно более равнодушным тоном. Что он, голых баб не видел, что ли?..

— Ага… — Он постеснялся сказать, какая ему нравится больше. Это было уже чем-то личным.

— Эта тоже ничего! — теперь Женька указал как раз на среднюю, и Вася, если б был постарше, решил бы, что ревнует. — Но у той сиськи-то больше!..

Они все-таки заржали — сразу про все, про такую неожиданную находку, про то, что рядом оказалась мама и как пришлось выкручиваться. Только легче от смеха почему-то Васе не стало — внутри как будто что-то сжалось и не отпускало.

За закрытой дверью послышались шаги, и Женька молниеносно убрал карты со стола одним движением руки. Сунул их в карман, тут же схватил отвертку и полез в компьютерное нутро.

От испуга, что их застукают и мама отберет еще и эти — и за них уже точно Васе попадет! — и от еще не пережитых эмоций, Васю штормило и он не знал, куда себя деть. Шаги стихли — мама прошла мимо. Мелькнула мысль, попробовать найти, куда она дела унесенные карты, но навряд ли она оставит их без присмотра — наверно на кухню с собой взяла, чтобы уж точно он до них не добрался.

Подумаешь, секреты какие!.. Рано или поздно он все равно все это увидит, в конце концов! И он уже взрослый, чтоб от него, как от ребенка, скрывать такое!

Но от этих «секретов» слегка подрагивали руки и все еще колошматилось взволнованное сердце, перегоняя бурлящую кровь. И… фотография та… все еще стояла перед глазами.

— Никитос, конечно… Мог бы и сам в свой комп залезть!

— Хорошо, что не залез, — усмехнулся Вася, радуясь, что можно немного просто поговорить и прийти в себя, — иначе мы бы ничего уже не нашли.

— Да уж! — в ответ усмехнулся Женька. — Но это ж надо было про такие заначки забыть и комп отдать!..

— Ага…

— А презики-то доисторические какие-то, — будто со знанием дела пожал плечами Женька, ковыряясь в какой-то штуке отверткой. Вася понятия не имел, доисторические они или нет. В аптеке их рассматривать стеснялся.

Вспомнилась давняя реклама, которую крутили по телеку, когда он был маленьким, лет шесть-семь назад. Женщина несла банку с рыбкой, но ее слегка сбила машина, женщина не пострадала, но банка разбилась и рыбка оказалась на асфальте. Женщина в панике увидела рядом вывеску аптеки и бросилась туда. Прибежала, крича, что ей нужны какие-то непонятные штуки и вода, Вася тогда в детстве того слова не понял и не запомнил. В результате воду налили в какой-то пузырь странной формы, похожий на полиэтиленовый пакет, и женщина запустила туда рыбку. Его, девяти-десятилетнего Васю, волновала судьба рыбки и он радовался, что она осталась жива. Только потом уже понял, что именно рекламировалось.

— Так… — Женька выпрямился и задумчиво уставился в системный блок. — Вась, твоя мама разрешит мне взять пылесос?..

 

Был уже поздний вечер, когда зазвонил телефон. Уроки после обеда, плавно перешедшего в ужин, худо-бедно Вася доделал и теперь готовился ко сну. Ну, как доделал… Логарифмы с трудом дорешал, когда спросил у пришедшего с работы отца, помнит ли он, как решается отрицательная степень — разумеется, по ходу получил втык, что сам не знает. Физику с ее колебаниями — спасибо, что не трением! — читать не стал. На ОБЖ и аптечку забил. Пытался почитать книгу Геннадия Степановича, но вместо текста видел… то, что представлялось перед внутренним взором, когда закрывал глаза.

— Алло! — мимоходом Вася глянул на часы: поздно, родители будут ругаться, что друзья в такое время звонят.

— Васек, у меня батя сейчас только свет врубил. Короче, я договорился с одним приятелем, он фотографией увлекается и сам фотки проявляет. Пришлось взять его в долю, но зато будут копии! Завтра все сделаем! А Никитосу я сказал, что комп послезавтра верну, сказал, что там контакты подчистить надо, контроллер, кстати, один мне реально не понравился… В общем, все путем будет!

— Хорошо, — обрадовался Вася, — давай, до завтра!

— До завтра!

План действий они обсудили по дороге, когда несли компьютер обратно. Разумеется, упускать такую удачу из рук они не собирались, так просто отдать такую находку было бы верхом глупости!

Женьке хорошо, он в любой момент может карты достать… Ничего, они сделают копии, и у него тоже будет! Все брать не стоит, да и не нужно ему столько. Но… ту… — дыхание сбивалось от одного воспоминания! — обязательно.

Вася услышал, что отец освободил ванную, прихватил свое полотенце, сходил к маме пожелать спокойной ночи, пробил почву на предмет того, рассказала ли она отцу про карты — тот по обыкновению ушел на кухню, всегда пил чай после мытья, и разговора не слышал, — и после того, как его ласково потрепали по шевелюре, собрался отправиться в душ.

И был уже в дверях, когда за спиной вдруг услышал:

— Вась, у тебя есть… девочка?

— Какая… девочка? — Легче всего прикинуться дураком, чтобы выиграть пару секунд. Что говорить-то?!..

— Тебе нравится какая-нибудь девочка в школе?

Если бы он весь вечер не старался ни в коем случае не выдать, о чем постоянно думает после этих карт, может быть, он и ответил бы правду. В конце концов, в этом нет ничего такого — необязательно же маме рассказывать, что они уже целовались! Но Вася на автомате соврал, что никто ему не нравится. И для убедительности даже прибавил немного правды, улыбнувшись как можно более искренне:

— Раньше Маринка Чеснокова нравилась! А сейчас никто.

Мама, конечно же, ухватилась за тему, и какое-то время они говорили про Маринку и его детскую влюбленность.

— И что, теперь никто-никто не нравится? — казалось, что мама даже как будто расстроена этим фактом. Может, зря соврал?..

— Нет… — отступать-то уже оказалось некуда.

— Ну, иди, сынок. Я уже спать иду, так что спокойной ночи, — улыбнулась мама. И тут же добавила: — После душа сразу спать!

Вася ответил и поспешил поскорее скрыться в ванной, чтобы вновь не выдать охватившего его смятения. Наконец-то он будет один и предоставлен сам себе!..

Таня… Воображение тут же нарисовало тот осенний парк, букет из кленовых листьев, что она, смеясь над его шутками, собирала. И как шли потом, взявшись за руки… как она замерзла… как согревал дыханием ее ладошки… и поцелуй… Их первый поцелуй… Им бы согреться тогда…

Перед глазами стояла все та же фотография с карты. Там позади девушки горел камин. Тут же представились Васе они с Таней у такого камина. На ней длинное платье — как та ночнушка на девушке из сериала, — она смотрит на него темными-темными глазами, ее взгляд все-все ему разрешает, но он даже не успевает до нее дотронуться — она снимает платье и… на ней такое же белье, как на модели с фотографии… Белое кружево, что ничего не скрывает… Обнаженная грудь, тонкие руки, ладошка, что как будто стыдливо прикрывает треугольник темных волос… Он берет ее руку и отводит в сторону…

Вася поспешил залезть под душ и сунул разгоряченную голову под горячую воду. А перед мысленным взором вода стекала по нежной, бархатной коже Таниных плеч…