Любовь и прочие неприятности 2. Дети и родители (джен)

Я недоумевал, для чего такие сложности. Мы находились в Восточной Европе, и логично было бы отправить нас на корабль с берлинского космопорта. Зачем понадобился перелет через половину земного шара и какой смысл в нашем нахождении в Штабе флота в Сан-Франциско, мне было непонятно. Йодль на мой вопрос только буркнул: «Так надо», с чего я сделал вывод, что он тоже не в курсе. Кто был доволен, так это Макс. Ему понравился сам перелет, он вертел головой, постоянно что-то спрашивал, а на месте поражался высоте зданий и обширности комплекса, принадлежащего флоту. Я на это пожимал плечами. Полет как полет, здания как здания. Я бы на их месте скорее вглубь закопался для безопасности, чем выставлялся на высоте для обозрения. Хотя не исключено, что я просто чего-то не понимал.

Чтобы не привлекать лишнего внимания, нам пришлось одеть форму космофлотцев, на которой не было знаков различия, и прикрыть голову форменным кепи. Скрыли нас неплохо. По комплексу передвигались в закрытом автокаре, потом нас оставили в какой-то комнате отдыха под присмотром Томаса и еще двоих флотских, где мы несколько часов изнывали от скуки. Единственным развлечением оказался поход в служебную столовую для перекуса. Там я второй раз столкнулся с реакцией на свою неординарную внешность.

Перед тем как сесть за стол, я стянул с головы кепку и, по примеру некоторых, просовывал ее под погон на левом плече, когда почувствовал чей-то взгляд. Подняв голову, увидел, что какой-то офицер с непонятной болезненной гримасой удивленно разглядывал меня, затем его взгляд окинул всю нашу компанию, задержался на Максе, вновь вернулся ко мне, потом он скривился, развернулся и стремительным шагом вышел из столовой.

Да уж, оставил наш папаня о себе память, — подумалось мне, — даже спустя столько времени забыть его не могут.

Нашим сопровождающим это не понравилось, один из них отошел в сторону и что-то сказал в коммуникатор. Я вздохнул. Этот инцидент не добавил мне ни настроения, ни аппетита, лишь возникли нехорошие предчувствия. И полтора часа спустя я смог убедиться, что своим предчувствиям вполне могу доверять.

Все-таки Макс большой романтик, ему нравилось все, что связано с космосом. Я снисходительно и с некоторой долей зависти слушал его восхищенные возгласы во время полета и удивлялся, насколько мы разные. В тех же кораблях на орбите он сначала видел красоту и находил образные сравнения, а я прежде всего думал о функциональности и невольно сличал характеристики. Наконец такой длинный и выматывающий для нас день закончился, мы добрались до цели. Вот он, космический бродяга, легендарный «Энтерпрайз». У брата еще хватало сил на разглядывание корабля и команды, мне же отчего-то стало неуютно, захотелось побыстрее оказаться в каюте и завалиться в постель. Но сначала нас отправили знакомиться с капитаном. И нашу небольшую команду, состоящую из четырех человек — меня, Макса, нашего наставника Томаса Йодля и Джонсона — проводили на мостик. Оказавшись среди главных офицеров, я осознал, что смутное беспокойство, которое возникло у меня на корабле и которое я списал на интерес к новым лицам, имело и другую причину. Я прямо кожей ощущал, как любопытство находящихся на мостике людей сменилось на безмерное удивление и глубокую неприязнь. А ненавидящий взгляд капитана в мою сторону что-то сдвинул в сознании, и я едва не сорвался.

Никогда раньше я не чувствовал ничего подобного. Весь мир разом потерял краски и стал черно-белым. Я четко видел сжатые кулаки Кирка, непроизвольно дернувшуюся к оружию на поясе ладонь Спока; сидящего в кресле и напрягшегося, как перед прыжком, первого пилота; еще не понравилась смуглая женщина с высоким хвостом волос на голове, отступившая чуть в сторону, как бы уходя с траектории моего возможного броска. Мозг, отодвинув сознательную часть, заработал в каком-то особом режиме, определяя наиболее опасных противников и способы противодействия...

В реальность меня вернула крепкая до боли хватка в предплечье.

— Л-лекс, усп-покойся...

Бледный заикающийся Макс с прилипшей к потному лбу челкой смотрел на меня покрасневшими глазами, а под носом набухала капля крови. Я несколько раз моргнул и тряхнул головой. Тут нас загородила широкая спина Йодля, и куратор со злостью, которую мы никогда от него не слышали, произнес:

— Насмотрелись? Может, теперь покажете детям, — выделил он последнее слово, — каюты, у них был тяжелый день, и они устали.

Томас понял или знал то, о чем я мог и сам додуматься. На подобных кораблях, подолгу пропадающих в экспедициях, очень важна психологическая совместимость и притертость людей друг к другу, поэтому экипажи не меняются годами. «Энтерпрайз» не исключение, его костяк почти тот же, что и тогда. Неужели это был какой-то эксперимент? Кого хотели проверить? Посмотреть на Джонсона я в тот момент не догадался. После слов Йодля офицеры, как мне показалось, стыдливо опустили головы, а я их в этот момент возненавидел. И себя тоже. Потому что самым пострадавшим оказался Макс. Он ведь никому ничего плохого не сделал! Макс у нас особенный, с проявляющейся иногда необычной чувствительностью. Если бы он знал, какой прием нас ждет, то настроился, и был бы готов. Но он был так очарован кораблем, о котором столько раз слышал от крестного, и полон восхищения, что не почувствовал подвоха; в результате пропустил такой вот своеобразный ментальный удар. Но больше всего добавил я, меня он мог чуять, как никто другой. Макс запрокинул голову, шмыгнул носом и прижал к нему пальцы, выдохнул через рот. Я виновато прошептал:

— Прости, сам не понял, что случилось.

— Ничего. Не подумал просто, что так может быть, — прогнусавил он. — Хреново только что-то, голова болит. Прилечь бы.

— Что с ним? — спросил капитан. — Отведите его в медсекцию.

Меня насторожил взгляд Спока, он наклонил голову и пристально с интересом вглядывался в Макса, как будто силился что-то вспомнить. Йодль подхватил брата и, окинув хмурым взглядом окружающих, покинул мостик. Я последовал за ним. В какой-то миг мне показалось, что меня хотят задержать и о чем-то спросить. Хорошо, что не задержали, вряд ли я смог бы вести адекватный диалог. Идя за Томасом, я думал, как же это хорошо, когда рядом неравнодушный взрослый! Узнать бы еще, куда пропал наш крестный.

Макс от медиков отказался. Я его понимал, сам не хотел никого видеть. Йодль хотел настоять на медсекции, но, видя нашу решимость и поняв, что мы знаем причину недомогания, отступил. Нам с Максом выделили двухместную каюту, где мы почти сразу уснули.

* * *

Кирк в раздражении обратился к Джонсону:

— Что, черт вас побери, происходит? Почему один из пассажиров — клон Хана?!

Джонсон, готовый начать разговор, в последний момент передумал, озадаченно посмотрел на капитана, потом, слегка улыбаясь, произнес:

— Хм... клон? Любопытная версия. Но вы ошибаетесь, это не клон.

— Смею предположить, — вклинился Спок, — что оба ребенка имеют самое непосредственное отношение к небезызвестному мистеру Хану, более того, связаны с ним и между собой самыми близкими родственными связями.

— Ваши формулировки как всегда точны, а выводы исчерпывающе достоверны, мистер Спок, — усмехнулся Джонсон, затем обратился к одному из офицеров: — Проводите меня до каюты, коллега, мне надо обсудить с вами пару вопросов.

Кирку осталось только скрежетать зубами — безопасник ни подтвердил, ни опроверг слова первого помощника — и он, скривившись, сказал Споку:

— Мог бы просто сказать, что это его дети.

— Второй мальчик выглядел больным, это не опасно? — подала голос Ухура.

— Медики разберутся, — буркнул Кирк.

Спок промолчал, у него насчет «болезни» были свои догадки.