Что ты видишь в темноте (джен)

— Роланд, с Неллой все будет в порядке? — жалобно спросил Эван, но на слезы у него уже не хватало сил. Его голова склонялась все ниже и ниже к подушке, веки начинали слипаться. Эван встал, сделал круг по комнате, чтобы отогнать сонливость, и снова сел, так как ноги отказывались его держать. Ему сейчас как никогда нужно было сохранять бодрость. В любой момент Нелле может понадобиться его помощь.

— Я не знаю, Эван. Нужно надеяться, верить и бороться и в то же время быть готовыми ко всему, — ответил Роланд, который сидел в кресле, обхватив голову руками. После пережитых приключений она просто гудела. Он поднял голову и посмотрел открыто на Эвана. Он с сыном привык разговаривать откровенно, стараясь не тешить понапрасну иллюзиями, которые могут не оправдаться и причинить еще большую боль от разочарования.

Эван с пониманием кивнул и даже не заплакал.

— Роланд, можно тебя кое-о-чем попросить?

— Да, Эван, проси, конечно.

— Расскажи мне сказку, пожалуйста.

— Сказку? — удивился Роланд, но лицо Эвана выглядело вполне серьезным. Роланд удивился не тому, что Эван в двенадцать лет интересуется детскими сказками, а тому, что у него возникло дежавю. Причем не первый раз за короткий период пребывания его в волшебном мире. Это уже было. Когда она тяжело болела под конец, Уилл задал точно такой вопрос и обратился с точно такой же просьбой. Папа усаживался на край кровати, накрыв сына, и читал — сказки, которые любил всю жизнь и сам Роланд.

— Да, сказку. Я знаю, что данная просьба прозвучит странно и неуместно, но мне сейчас это жизненно необходимо — ты понимаешь? Может, это поможет мне отогнать сон.

— Я понимаю, — ответил Роланд. — Тогда укладывайся поудобнее.

— Нет, лучше я сяду, — возразил Эван, потирая зудящие глаза. — Нелла очень часто мне перед сном рассказывали сказки и разные старинные легенды, сложившиеся на протяжении многих веков. Она садилась рядышком, раскрывала книгу и читала при свете свечи.

«Опять дежавю!» — промелькнуло в мыслях Роланда, но он попытался отогнать всплывавшие картины безвозвратного прошлого.

— Это сказка одного известного в нашем мире писателя. Боюсь, у меня не выйдет передать всю художественную выразительность и глубину этого произведения, пересказывая его⁽¹⁾. Эту сказку лучше читать, но, к сожалению, у меня нет текста, а к нему в вашем мире не доберешься: связь не ловит! — Роланд достал из кармана мобильный телефон, от которого не было уже никакого толку, и усмехнулся.

— Не страшно, Роланд. Расскажи как у тебя получится, — попросил Эван.

— Ну хорошо. Однажды Студент влюбился в девушку и мечтал танцевать с ней на балу. Возлюбленная обещала осуществить его мечту, если юноша подарит ей красную розу. Но в саду Студента не было ни одной красной розы. Его сердце разрывалось при мысли о том, что у него не получится достать заветный цветок. На помощь вызвался Соловей, разливавшийся трелями под окном Студента. Соловей ставил любовь выше всех сокровищ земли, выше власти и даже жизни. Соловей решил отправиться на поиски розы для Студента. Сначала он полетел к одному Розовому Кусту, потом к другому, но они цвели белыми и желтыми розами и не могли дать юноше того, что он жаждал. Соловей направился в третьему кусту — он давал красные розы: «они красны, как лапки голубя, они краснее кораллов, что колышутся, как веер, в пещерах на дне океана. Но кровь в его жилах застыла от зимней стужи, мороз побил его почки, буря поломала его ветки, и в этом году он не мог дать роз», — некоторые цитаты и реплики Роланд помнил наизусть после неоднократного прочтения сказки сыну.

— И что же предпринял Соловей? — спросил увлеченный трогательной и богатой на красочные образы сказкой Эван, на время позабыв о своих горестях.

— Соловей пожертвовал своей жизнью, оценивая жизнь маленькой пташки дешевле, чем любовь и ее торжество. Он создал розу из своей песни при лунном сиянии и окропил кровью своего сердца. В награду Соловей попросил у Студента лишь одном: быть верным Любви, «ибо, как ни мудра Философия, в Любви больше Мудрости, чем в Философии, — и как ни могущественна Власть, Любовь сильнее любой Власти. У нее крылья цвета пламени, и пламенем окрашено тело ее. Уста ее сладки, как мед, а дыхание подобно ладану», — Роланд произносил эти строки с упоением, словно поэзию. Он особенно любил эти строки, потому что запали в его сердце мелодичным бархатистым голосом, которым они зачитывались, — ее голосом. Роланд в десятый раз отогнал призрачные видения и заключил: — Но, увы, жертва Соловья оказалась неоцененной, роза, а вместе с тем хваленая Любовь ненужной ни студенту, ни его возлюбленной. Девушку интересовали лишь сокровища, а студента его сухая наука, — закончил Роланд.

— Какая прекрасная, трогательная и вместе с тем печальная история! — задумчиво произнес Эван. — Но я все же считаю, что жертва Соловья не была напрасной, и Любовь действительно важнее денег, знаний, власти и сильнее смерти.

Роланд с интересом взглянул на маленького принца.

— Мудро. Но в моем мире тебя бы приняли за идеалиста. Как, впрочем, и в этом мире, — заметил он и подошел к окну и увидел свое отражение — то самое отражение, которое он мечтал увидеть, но не разглядел в старческом изможденном лице почти сутки назад в офисе президента. Почему-то Студент напомнил немного Роланду его самого и всю его жизнь. Он, как и Студент, что-то упустил…

Эвану полегчало после сказки, но когда Роланд закончил рассказ, его веки снова налились свинцом. Когда же придет Марта? Почему ее так долго нет? Тревога опять заклокотала в груди.

— Мне так стыдно. Нелла переживает боль, страдает там, а я… Я смертельно хочу спать, я погружаюсь в темноту все ниже и ниже, — сонным голосом пролепетал Эван. — Я тогда тоже расскажу тебе сказку — одну историю которую рассказывала мне Нелла. Она входит в канон 12 традиционных волшебных сказок всего нашего мира и всего народа.

Роланда одолело любопытство. Он сам чувствовал сильную усталость, но почему-то был бодрее, чем Эван. Возможно, внезапное переселение в тело 20-ей юности (а если быть точнее, то приблизительно так он выглядел, когда ему было 23-24 года) пробудило всплеск потока энергии, доселе забытой. Роланду стало интересно хоть немного соприкоснуться с народной культурой и произведениями этого странного мира.

— Сказка называется «Мое второе я», — начал Эван. — Жила была маленькая девочка, у которой были самые рыжие волосы на свете. Она жила в крошечной деревне среди холмов. Ее душа не тянулась к магии, магия не давалась ей. Она любила проводить время в саду, выращивая лекарственные травы и цветы. В свободное время девочка любила взбираться на небольшой холм и любоваться чудесным видом на закат. Но однажды в ее семье произошло несчастье: мама порезалась осколком разбитого стакана. Мама промыла тщательно рану, но она все равно воспалилась, и утром начался жар. Девочка ухаживала за мамой, но все приложенные усилия не давали результатов. Однажды ночью девочка, наконец, уснув после слез, оказалась перед дверью. Войдя в нее, она оказалась на вершине холма — точно такого же холма, на котором она любила провожать закат. На холме она встретила девочку, которая выглядела как ее сестра-близнец, и у нее были точно такие же огненно-рыжие волосы. Девочка сидела и горько плакала. «Почему ты плачешь?» «Моя птичка — такая красивая ярко-синяя птичка — она случайно улетела». Девочки-близняшки разговорились и обнаружили много общего. Новая знакомая тоже не выказывала интереса к магии и любила ухаживать в саду за цветами. Девочки подружились. Героиня, с которой началось повествование, подарила своей новой подруге цветок — не помню точно, как он называется, Нелла бы вспомнила. Цветок, который нравился птицам и должен был вернуть птицу. Эти же цветы героиня развесила у постели матери и вплела ей в волосы. Птенец вернулся, а главная героиня снова оказалась дома, в своеq постели, через те самые двери, появившиеся перед ней вновь. Она подумала, что это сон… — по мере того, как Эван рассказывал, его голова все ближе и ближе склонялась к подушке, пока полностью на нее не опустилась. Веки отяжелели, голос замедлялся. Эван все чаще делала паузы. — Но… это был… не сон… — при последних словах веки окончательно сомкнулись, сон таки одолел маленького принца в результате упорной борьбы с ним.⁽²⁾

Некоторое время Роланд сидел и наблюдал за Эваном: периодически он всхлипывал во сне, две крупные слезы скатились по его щекам, на лице отобразилась тень страдания и боли; но затем одна фаза сна сменилась другой, Эван перестал всхлипывать, лицо его просветлело, исполнилось мира и покоя. Не осознавая до конца свои действия, Роланд взял со своей кровати одеяло, чтобы не будить мальчика, который повалился поверх своего, и укрыл его. Он потушил свечи, оставив только одну на маленьком столике возле кресла, в которое снова сел, погрузившись в раздумья.

Несмотря на то, что Роланд потерял гораздо больше — он потерял своего сына, своих родных и на его глазах взорвался целый мир, как в фильме-катастрофе, поверженного принца в пяти шагах от того, чтобы надеть корону, ему было больше жаль, чем самого себя. Эвану в течение нескольких дней судьба беспощадно наносила удары по голове, отбирая сначала отца. Потом выясняется, что человек, которому он доверял, и есть убийца его отца. Затем государственный переворот, изгнание, смертельная погоня, лишение даже собственного родимого крова, в котором воспитывался и провел все свое детство с отцом и его дорогой Неллой. И едва под конец не потерял и Аранеллу, которую, как понял Роланд, Эван любил как старшую сестру или даже почти как мать. Если, конечно, Аранелла выживет, то хотя бы одной потерей в жизни этого светлого мальчика будет меньше, — подумал так Роланд. В Эване он уловил столько чистоты и непосредственности, он верил в добро и искренне старался следовать ему. За небольшой промежуток времени, за который Роланд успел познакомиться с мальчиком, он уловил свет, который излучал этот ребенок, и внутри Роланд становился как будто… чище… Эван очень напоминал в этом плане Уилла. У Уилла такое же «большое доброе сердце», выражаясь словами Аранеллы.

«Уилл и Эван бы подружились…» — подумал Роланд, и сердце прожгла боль и затошнило. Ему казалось, что пустота и темнота разрушенного мира вперила в него два пылающих глаза и разинула громадную пасть, в которой клокотал всепожирающей огонь.

В дверь постучали.

— Да-да, войдите! — отозвался Роланд.

Дверь приоткрылась, в темную комнату упала золотисто-оранжевая полоса света. Тетушка Марта поманила из-за двери рукой.

— Конечно, я иду.

Роланд бросил озадаченный взгляд на умиротворенное лицо Эвана, продолжавший мирно спать. Ему так не хотелось снова возвращать натерпевшегося бед мальчика в реальность, в которой тревога все еще не желала отступать.

Роланд вышел сам в коридор к тетушке Марте. Он пытался по лицу прочесть выводы о состоянии Аранеллы, но попытка не увенчалась успехом. Лицо тетушки Марты не поменяло серьезного и сосредоточенного выражения с первого разговора.

— Тетушка Марта, как девушка? У нее есть шансы? — он вдруг осознал, особенно в данный момент, насколько сильно его беспокоила судьба Аранеллы.

До этого момента Роланд беспокоился об Аранелле, постоянно думая об Эване — какой ужасной утратой обернется ее смерть конкретно для него. Наверное, это связано также с тем, что с начала пути и для Роланда, и для Аранеллы все их волнения концентрировались вокруг жизни беззащитного доброго мальчика и цели защитить его от опасностей. Но сейчас Роланд понял, что об Аранелле он переживал не меньше, чем о самом Эване. Хотя Аранелла была достаточно взрослой и старше Эвана как минимум лет на шесть (Роланд мог бы дать Аранелле лет 18-19, судя по внешности), при этом замещая роль матери для него, Аранелла, казалась ему таким же, по сути, ребенком — хоть и сильным, и мудрым не по годам — которого он также обязан защищать.

— Пройдемте со мной, молодой человек, — тетушка Марта приглашающим жестом указала на соседнюю дверь в комнату внучки, где лежала Аранелла, и, остановившись у входа, вновь повернулась к Роланду. -Итак, шансы у девушки есть.

Тетушка Марта, наконец, открыла дверь и зашла в комнату. За ней последовал Роланд. В комнате стоял аромат неизвестной Роланду травы — немного горьковатый, но приятно-душистый, лекарственный запах — Роланд с детства любил подобные ароматы лекарственных растений. Вокруг и возле кровати, на столике с разложенными лекарствами, миской с водой и мягкой тканью и растением, столпились трое фуняшей зеленого, фиолетового и серебряного цветов — очевидно, те самые фуняши, которых тетушка Марта именовала Травником, Чертенком и Звонким Экзорцистом. Аранелла, переодетая в чистую голубую сорочку, все так же лежала без сознания, но периодически из груди у нее вырывался кашель и ее лихорадило. Темные волосы девушки, собранные всегда в высокий объемный хвост, свободно рассыпались по подушке. Роланд с удивлением обнаружил, что ее белая от природы кожа, обугленная и потемневшая под действием высокой температуры, вновь просветлела, места ожогов и ран тоже стали затягиваться. Но было еще кое-что, что приковало его внимание: подошел поближе, не отрывая взгляда от лица Аранеллы.

— С вами все в порядке? — спросила тетушка Марта, заметив, что Роланд на мгновение замер, упорно всматриваясь в лицо девушки, как будто силясь что-то то ли вспомнить, то ли понять.

— Ах да-да, все в порядке, — отмахнулся Роланд. — Так что, Аранелле стало лучше? Вы говорите, у нее есть шансы?

— Да, — пожилая леди посмотрела испытывающим взглядом сквозь сдвинутые на нос очки на Роланда. — Но ситуация обстоит гораздо сложнее, чем я предполагала.

Роланд в ожидании взглянул на тетушку Марту, снова ощутив тревогу и в то же время недоумение. Ему ведь показалось, что Аранелла выглядела и в правду лучше после ухода и лечения тетушки Марты.

— Я с фуняшами осмотрела девушку. Оказалось, что сам ожог как физическое воздействие на организм, оказался не настолько серьезным, как показалось вначале. Огонь задел только верхние покровы кожи, что нам с Травником без труда удалось ликвидировать. Оттого кожа девушка восстановилась.

Тут только Роланд заметил, что фуняш по кличке Травник стоял у изголовья Аранеллы на подушке и приложил к следу ожога на лоб девушки маленькую лапку, от которой исходил салатовый луч; под действием луча ожог постепенно исчезал.

Роланд был очарован магией исцеления: «Что же это за существа такие поразительные? Истинные тебе лекари!»

— Однако проблема заключается в том, что, во-первых, термическое воздействие огня, посланное злополучным Темным Рыцарем, едва задев верхние покровы, каким-то образом проникло во внутрь организма, в легкие девушки — оттого ей так тяжело дышать и она кашляет. Во-вторых, она испытала шок, от которого еще долгое время будет приходить в себя. И третье обстоятельство, самое неприятное — девушка получила не обычный ожог. Темный Рыцарь использовал запрещенную черную магию.

— Да, — кивнул Роланд, нахмурившись, — Аранелла говорила об этом. Но что это значит?

— А то, что, как известно, черная магия оставляет следы.

Роланд помимо своей воли вспомнил обрывочные цитаты из одного очень известного и популярного в его мире произведения «Гарри Поттер», которое входило в список любимых, часто перечитываемых и пересматриваемых в виде киноэкранизаций сюжетов Уилла. В те редкие дни, когда Роланд все же раньше освобождался с работы и мог уделить внимание сыну, он пересматривал иногда фильмы о «мальчике, который выжил» вместе с ним. Признаться, отец не отказывался иногда расслабиться с помощью произведений массовой культуры сказочно-фантастического характера (если они составляли художественную и идейно-философскую ценность) за компанию с Уиллом, хотя предпочитал классическую, историческую литературу, в которой очень хорошо разбирался, поскольку с детства испытывал неукротимую жажду к знаниям и к высокому художественному слову. Ему припомнился эпизод из шестой части «Гарри Поттера», связанной с поисками крестражей, в которой темный волшебник расчленял свою душу, дабы обрести таким образом бессмертие. В ней знаменитый директор школы Альбус Дамблдор произносит практически дословно те же слова: «…магия, особенно темная магия, оставляет следы…»

Если бы ситуация с Аранеллой не была настолько серьезной и сложной, Роланда позабавило бы то, что многие реалии мира, в который он попал, отсылают его мыслями к мотивам литературы жанра «фэнтези». Этот мир будто причудливо соткан из этих мотивов.

Роланд до сих пор на самом деле не был уверен, что весь этот мир и все, что с ним приключилось, не являлось сном и что он не проснется в кресле офиса своего президента все тем же 48-им пожилым мужчиной перед лицом решения сложной задачи. Может, под впечатлением от книг Уилла, ему и снится вся эта страна. Ведь в снах часто сплетается реальное с вымышленным, парадоксальным и фантастическим, обретает новые, подчас неожиданные черты. Как же тогда объяснить эти постоянные переживания «дежавю», сходства жизненных ситуаций, реплик, образов? К примеру, Эван — это и есть трансформированный Уилл…

Роланд опять отогнал мысли, которые лезли ему в голову очень некстати.

— Темный Рыцарь изрыгал проклятое пламя, которое гораздо сильнее воздействует на организм человека, — продолжала вести мысль тетушка Марта. — Это большая удача, что вы с Его Высочеством Эваном доставили девушку ко мне и так скоро. Фуняш Экзорцист успел освободить ее от проклятия, прежде чем оно поразило тело глубоко. Эта ночь должна быть решающей: либо шок и проклятие все же окажутся сильнее девушки и приложенных нами усилий и тогда — вы сами понимаете… — Роланд мрачно кивнул. — Либо она выстоит, выздоровеет. Но, я очень боюсь, болезнь может каким-то образом сказаться на ней, ослабить ее… Вот, что я подразумеваю под тем, что черная магия оставляет следы.

Когда Роланд вернулся за Аранеллой в пещеру и обнаружил, что она дышит и на протяжении часа, пока они искали пристанище, подавала признаки, надежда и даже уверенность в благоприятном исходе лечения и выздоровления воспитательницы Эвана настолько переполняли их, что мало верилось, что все может выйти совсем иначе. После этой кризисной ночи Аранелла может выздороветь и продолжить путь мальчика, куда бы не пошел, а может и умереть… И тогда все усилия пройдут зря, а надежды окажутся ложными.

Аранелла часто задышала, как будто ей не хватало воздуха, и заметалась по подушке.

— Сейчас, милая, сейчас, — засуетилась тетушка Марта. Она налила из прозрачного стеклянного кувшина в стакан воду, которая переливалась при свете свечей изумрудным оттенком, и, поддерживая бережно голову девушки, поднесла к ее рту. — Девушка в бессознательном состоянии может не принять воду, но нужно хотя бы временами смачивать ей губы и лицо. Она сейчас испытывает агонию, горит изнутри. Потому я освежаю ей лицо, руки и шею.

Роланд не мог без боли смотреть на эту юную девушку, невинного ребенка, хрупкое тело которого изнутри пожирал костер, словно осиновый прелый лист: на психосоматическом уровне ему казалось, будто у него самого внутри в груди стало печь.

— А что это за лекарство? — спросил Роланд, чтобы отвлечься от тревожных раздумий, показывая рукой на снадобье в стакане, которое давала тетушка Марта принимать Аранелла.

— Это? Ах это? А вы разве никогда не слышали? — тетушка Марта вопросительно и озадаченно посмотрела на молодого человека. — А название «целебного двулиственника» о чем-то вам говорит?

Роланд внутри напрягся, поняв свою оплошность: ну в самом деле, не рассказывать же пожилой леди о том, что он пришелец из другого мира, где такая трава не растет, и его мир погиб? Да и он не горел желанием вообще об этом говорить. К счастью, он вспомнил, что когда они с Эваном и Аранеллой сбегали из дворца Коронелла, встретили по пути в Подземные каналы служанку Аню, которая снабдила Эвана в дорогу этими двулиственниками и объяснила их целебные свойства.

— Да-да, конечно, у нас как раз имеются двулиственники в небольшом количестве, — ответил Роланд.

— Существует целое семейство этих целебных растений, куда входят трехлиственники и четырехлиственники. Все они разнятся интенсивностью целебного воздействия и эффективностью лечения. Я приготовила отвар из четырехлиственника — слава Богу, сохранился. Четырехлиственники составляют довольно редкую разновидность, и их не так легко достать, но мне повезло. Я знаю некоторые секретные места, — сговорческим и таинственным тоном заметила леди.

— Скажите, вы, должно быть, лекарь? — логично заключил Роланд, наблюдая, как ловко тетушка Марта выхаживала Аранеллу.

Тетушка Марта добродушно улыбнулась и даже слегка рассмеялась.

— Нет-нет, молодой человек, я вовсе не лекарь. Считайте, это местная народная медицина и житейский опыт. Никакого специального образования я не получала. А вот они, — тетушка Марта указала движением головы в сторону суетившихся у кровати фуняшей, — они — да, истинные лекари и знатоки того аспекта медицины, который им дан от природы — хотя тоже без специального медицинского образования.

Тетушка Марта еще раз протерла промоченной в отваре тканью лицо девушки, затем отложив миску и ткань, села на край кровати, опустив голову, о чем-то задумавшись.

— Мы сделали все возможное. Нам остается только ждать... А ей бороться… — пожилая леди бросила взор мимолетный взгляд на Аранеллу.

Воцарилось минутное молчание, не нарушаемое ни едва уловимым дыханием Аранеллы, которое постепенно выровнялось, ни даже бульканьем фуняшей. Фуняши тоже присели рядом с тетушкой Мартой и затихли.

Роланд понял, что тетушка Марта тоже устала, хотя не хотела этого выдавать.

— Тетушка Марта, прошу вас, вы действительно сделали все, что от вас зависело, и вам необходимо отдохнуть. Мы и так злоупотребляем вашей добротой и невероятно признательны, — Роланд положил руку на плечо пожилой доброй леди.

— Ну что вы, вы нисколько не злоупотребляете мною. Может, мир и рушится и переворачивается верх дном, особенно в последние времена, но я все еще не лишилась души и сердца. Есть ли что зазорное в обычном человеческом отношении друг к другу — естественном и единственно возможном на этом отрезке земли? — тетушка Марта пронизала Роланда глубоким взглядом. — Девушку нельзя сейчас оставлять. Это ночь для нее решающая.

— Но, поскольку вы выполнили все необходимые лечебные процедуры, то я могу сменить дежурство подле Аранеллы, — настоятельно предложил Роланд. — Ведь вы и так весь вечер и полночи хлопочете.

Тут только Роланд обратил внимание на небольшие деревянные часы с кукушкой, показывавшие два часа ночи.

— Но разве вы не устали? — тетушка Марта удивленно посмотрела на Роланда. — Я ведь знаю, что вы наверняка целый день с Его Высочеством Эваном на ногах, после погоней и потрясений.

— Нет, тетушка Марта, у меня еще имеется порох в пороховнице, — пошутил Роланд. — Мне не привыкать. Я сменю вас и посижу столько, сколько смогу. А потом меня, если что, сменит Эван.

Роланд не темнил душой и не геройствовал, утверждая, что может посидеть с Аранеллой, хотя у него выдался самый немыслимо-длинный день за всю его жизнь. Он и сам не мог объяснить самому себе, откуда у него взялись вдруг силы. Да, он, разумеется, очень устал и очень хотел свалиться на кровать и уснуть, но у него еще откуда-то оставалось достаточно сил, чтобы еще немного пободрствовать. Ему, в конце концов, не привыкать. В юности, да и в зрелые годы, хроническая бессонница, учеба, работа, самообразование до утра входили в его обыденный порядок вещей, даже когда он уставал. Роланду достаточно было выпить немного кофе или горячего черного чаю с лимоном сейчас. Стоп, в этом мире есть кофе?

— Тетушка Марта, нельзя ли попросить вас заварить кофе? — Роланд решил рискнуть.

— Кофе? — тетушка Марта повернулась к Роланду, а потом хлопнула себя по лбу. — Ой, какая же я невнимательная! Вы ведь пришли уставшие и голодные с дороги. Наверняка вы ничего не ели! Я сейчас быстренько что-нибудь вам принесу поесть. А кофе — у меня есть замечательный кофе, привезенный мне подругой из самого далекого Лай Дзиня.

Роланд облегченно вздохнул: кофе в этом мире есть, значит, его не примут за пришельца.

— Нет-нет, прошу вас, не беспокойтесь. Я совершенно не могу сейчас есть и не хочу. Только кофе, чтобы набраться сил.

— Вы уверены? Ну хоть лимонные печеньки к кофе попробуйте — я буквально до вашего прихода их испекла с фуняшами.

— Благодарю вас, — отозвался Роланд, почувствовал, как его вдруг наполнило тепло в присутствии этой доброй и заботливой бабушки. Он очень давно ничего подобного не испытывал, с тех пор как во взрослом возрасте мать покинула мир.

Тетушка Марта вышла и скоро вернулась с подносом, на котором стояли белая чашка с заваренным кофе и тарелка с бело-желтыми объемными печеньками.

— Я заглянула в соседнюю комнату: его величество Эван отдыхает, даже не знаю, что делать. Он так настрадался за последнее время… — заметила тетушка Марта, поставив поднос на стол и пододвинув чашку Роланду.

— Я думаю, нет нужды сейчас будить и его тревожить. Эвану просто необходимо хоть немного набраться сил и прийти в себя после пережитого, — выразил мнение Роланд. — Я буду следить внимательно за Аранеллой, и если наступит кризис и ситуация начнет ухудшаться, я позову Эвана…

— Хорошо, молодой человек, полагаюсь на вас. Если что, непременно будите и зовите меня — обязательно, хорошо? Дайте слово, — тетушка Марта строго посмотрела на Роланда.

— Обещаю.

— Ладно. Я оставлю с вами фуняшу-целителя. Мне кажется, что он не прочь с вами познакомиться.

Зеленый фуняш с листочком на голове, видимо, тоже не горел желанием спать, жаждая новых знакомств и впечатлений.

— Ну с Богом!

— Спокойной ночи, тетушка Марта, — пожелал напоследок Роланд.

Когда дверь за тетушкой Мартой закрылась, Роланд пододвинул кресло ближе к кровати, чтобы следить за изменениями самочувствия Аранеллы. Половина свечей в комнате потухла, оставшиеся две догорали до половины, поэтому комната оставалась в полутьме. Роланд решил не добавлять света, чтобы он не раздражал и не нарушал состояние покоя, который, он считал, был необходим Аранелле. Фуняш уселся на подоконник в ожидании и затих, только иногда испуская робкие капающие звуки, которые он старался сдерживать.

Дыхание Аранеллы оставалось все таким же размеренным и спокойным, внушая надежду на улучшение положения. Но это пока что. Нужно быть готовыми ко всему.

Но, все-таки, какими поразительными способами и формами лечения обладает этот мир! В его мире Аранелла бы погибла бы непременно, даже при высокоразвитой медицине в его стране.

Аранелла шевельнулась, тяжело вздохнув, и повернула голову, но не проснулась. Роланд всматривался в ее лицо: те же черты лица — абсолютно, те же густые черные волосы, утонченные черты белого лица; кожа вся тоже была прозрачно-белая. А, главное, глаза — большие, зеленые, как символ жизни, казалось, глядящие в самую душу… Глаза те же.

Наконец, в долгожданном состоянии покоя, Роланд вернулся к вопросу, который не давал ему покоя, связанный с Аранеллой. Почему, при точном внешнем и внутреннем сходстве с ней, у него было ощущение, что это не она? Может быть, это ощущение и стало причиной, по которой он при первом же знакомстве с Аранеллой в этом мире не придал значения поразительному сходству ее с родным ему человеком, помимо гонки, спешки, испытаний, в разгаре которых просто было не до подобных рефлексий. Во-вторых, с тех пор прошло столько лет, утекло много воды. Со временем память человеческая становится ненадежным хранилищем детализированных образов людей, ушедших за горизонт, даже самых близких и дорогих сердцу. По крайней мере так было у Роланда. Как-то странно, что у него осталось очень мало ее фотографий, а на те, которые сохранились, из-за боли потери, он не в силах был смотреть на протяжении многих лет. В этот мир он перешел с пустыми руками, с одним мобильным телефоном, который здесь бесполезен и уже перестал работать, отрезанный от связи и источника заряда энергии. В-третьих, Роланд попал в волшебный мир, пока еще совсем ему неведомый и загадочный, где, вероятно, возможно все что угодно. Если бы Аранелла была ею и попала в этот мир так же, как и Роланд, то почему вела с ним в начале пути как с незнакомцем? И нужно было считаться с тем фактом, что Аранелла воспитывала Эвана с младенчества, то есть с детства жила в Коронелле — и Эван это может подтвердить, а значит, Роланд не мог ее встретить ее в фактическом на сегодняшний день возрасте в том мире…

А еще нужно вспомнить все эти переживания дежавю, повторявшиеся множество раз за день: и чтение сказки Эвана, и болезнь Аранеллы, точные фразы, эпизоды. И сам Эван до боли похож был на Уилла — такой же чистосердечный, эмоциональный, чуткий, открытий, добрый, наивный, еще не испорченный алчностью и тщеславием этого мира, жаждущий приключений и героических подвигов ради улучшения жизни окружающих людей и мира (что, впрочем, передалось от отца сыну). Только Уилл ограничен был в своих действиями — слабым здоровьем и больными ногами.

Мир волшебный и мир его мир, по сути, не сильно отличаются, кроме как тем, что во втором нет волшебства. Роланду на интуитивном уровне представлялось, что существует некая таинственная связь между его миром и этим. Какая-то нить, сшивающая занавеси единой сцены жизни, которые отражаются друг в друге как в зеркале. Аранелла объясняла, что во всем волшебном мире царят смута и взаимное неприятие между социальными классами внутри страны и на межгосударственном уровне. На сцене жизни такая же картина разрухи, царствующая везде, как и в его мире, который уже погиб.

В таких раздумьях Роланд просидел около часа — по-видимому, кофе возымело действие, раз он до сих пор не уснул.

Аранелла вдруг начала кашлять, задыхаться, словно подстреленная птица в клетке. Роланд быстро налил в стакан снадобье из целебного четырехлистника и дал ей выпить — кашель через некоторое время перестал душить, но дышала она тяжело, с хрипом в горле. Роланд положил руку на лоб Аранеллы: она опять горела, ее лихорадило от жара. Роланд напрягся: кажется, наступает тот самый кризис.

Роланд сел ближе, взял ее слабую горячую руку и легонько сжал в своей, надеясь таким образом передать Аранелле связь с действительностью.

— Аранелла, борись, я верю, ты сможешь. Ради Эвана! Ради нового королевства, в котором все будут жить долго и счастливо! — Роланд не мог поверить, что произносил это вслух. И неожиданными для него самого стали слова о новом королевстве. Почему ему пришла сейчас мысль о призрачной и нереальной мечте, в которую он сам уже с трудом верил.

Аранеллу все еще очень лихорадило и трясло. Фуняш подскочил с подоконника к изголовью Аранеллы и приложил крошечную ручку к ее волосам, из нее полился салатовый свет. Роланд помогал, неотрывно проводя смоченной мягкой тканью по ее руке, стараясь остудить пекущий адский огонь, который пожирал ее тело снаружи и изнутри. Агония длилась около получаса-часа, пока лихорадка не прекратилась и девушка не уснула. Роланд почувствовал, что горячая рука, которую он держал, остыла — жар спал. Неужели кризис миновал в пользу жизни?

Фуняш будто прочитал его мысли и радостно запрыгал перед Роландом.

— Фу-ня-ня!!!

— Ты уверен? — уточнил счастливым голосом Роланд. — Она будет жить?

— Фу-ня-ня! — комната наполнился звоном и бульканьем.

— Ты молодчина, дружок!

— Ня! — пискнул заключительно фуняш.

«Надо сообщить Эвану! — подумал Роланд. — Только секунду, нужно отдышаться, буквально секунду».

Роланд сел в кресло и откинулся на спинку, устремив взгляд в окно: тьма рассеивалась, открывая закутанные в серо-лазурную вуаль тени деревьев во дворе и поле. Впереди выныривали из моря темноты контуры холма.

* * *

Холм казался одиноким островком, на котором сидела маленькая девочка, чьи темные косы сливались с цветом теней, а зеленые глаза искали в небе двери, ведущие куда-то далеко, в неведомые пространства и измерения, где так сладок аромат неба… и свободы. Глаза искали образ жизни с изумрудным оттенком цвета свежей весенней травы. Возле нее качались из стороны в сторону ветки деревьев, как качели. Девочка схватилась за них. Качели сорвались и полетели, уносимые ветром. Туда, далеко. Там край, такой чистый, светлый. Там море сливается с небом. На берегу моря девочка с зелеными глазами стала раскладывать на песке желтые, голубые, зеленые ракушки.

Со скал с яростным и требовательным криком жизни сорвались чайки, взметнулись вниз, к самой воде, такой чистой, хрустально-изумрудной, как глаза ребенка, мирно игравшего на берегу. Они касались поверхности воды крыльями и издавали громкий крик-плач, а капли, слетавшие с крыльев, падали чистыми слезами обратно на поверхность. Ах, как чисты, как прекрасны эти слезы, сколько в них свежести и жизни! Черпать и пить бы из них без остановки. Увидев поющих-плачущих чаек, девочка подбросила ракушки в небо — они превратились разноцветных птиц. Она протянул руки навстречу птицам, радостно расхохоталась и побежала, хлюпая маленькими ножками по воде. Вода и слезы. Слезы и чайки. Слезы и хрусталь. Изумруд и жизнь. Слезы и жизнь. Ах, как же хорошо! Слов нет!

Ребенок бежал вдоль берега, но вдруг остановился. Свет изумруда потух в нем, сменив его цветом зловещего багрянца, в который оделся небосклон, захватив в свои пелена водную поверхность. Огромная пылающая звезда неслась со скоростью света, поглощая все вокруг и оставляя вздымающийся пепел. Она разрасталась до исполинских размеров. Чайки бросились навстречу багрянцу, заявляя о правах изумруда и чистых слез жизни, но поплатились за это: звезда опалила их свободные крылья, и они упали комком пепла в теперь уже багровую воду. И все вокруг стало пеплом. Ребенок заплакал, из его изумрудных глаз полились последние слезы жизни, он бросился навстречу отравленным огнем воде и упал в роковые волны. Волны опалили его и вынесли на поверхность.

Исполин-звезда наливалась кровью и ставала все больше и больше. Внезапно кровавый цвет ее стал гаснуть, и сама она превратилась в большой сияющий изумрудного цвета хрустальный шар. Хрустальный шар лопнул, заполнив пространство белыми искрами и медово-сладким ароматом погасшей свечи…

Роланд очнулся и увидел вместо лопнувшего хрустально-изумрудного шара зеленое светлое поле, осветившееся под первыми проблесками солнечного луча. Последняя свеча на столе только-только потухла, оставляя плавный душистый шлейф. Аранелла мирно спала, ее лицо под лучами рассвета просветлело.

За дверью послышали шаги, двери раскрылись, и в комнату вбежал в волнении Эван.

— Роланд, что с Неллой? Она жива? Почему ты меня не разбудил? — взволнованно воскликнул Эван, подбегая к Аранелле.

— Тихо-тихо, Эван, не стоит ее сейчас будить, — остановил Эвана Роланд, а потом взял за плечи. — Эван, послушай, что я тебе скажу.

Эван посмотрел на Роланда, затаив дыхание. В его голубых глазах отразилось солнечное небо рассвета. Комната залилась ярким лимонно-мандариновым светом и вспыхнула радостью новой надежды и воскресшей жизни.

— Эван, Аранелла одолела кризис. Аранелла будет жить!

1) Сказка, которую рассказывает Роланд Эвану, принадлежит перу Оскара Уайльда — "Соловей и Роза"

Вернуться к тексту

2) Сказка, которую рассказывает Эван, заимствована из серии 12 волшебных сказок, представленных в первой части игры Ni no Kuni: Wrath of the White Witch.

Вернуться к тексту