Каменное сердце (джен)

Тайны боевых навыков Жанетты Жак вполне мог заставить себя забыть. В конце концов, может, она в молодости научилась драться у отца, или подглядела где пару боевых приёмов, чтобы отбиваться от насильников, дело частое. Загадка свистка Марка оказалась куда привлекательнее… но проверять её Жак пока что побаивался. Марк редко шутил, и почти никогда — столь изощрённо, чтобы смысл шутки не доходил до «жертвы» спустя минут пять после розыгрыша. Пока что Жак решил, что вполне разумно будет просто надеть свисток на шею, и при удобном случае испробовать, что за защитников он призовёт…

Но более всего Жака интересовало то, зачем тот худощавый выскочка пришёл на пустырь, и почему так сильно хотел, чтобы кроме него там никого не было. Назначил свидание? Небось, есть места попривлекательнее заброшенного глухого пустыря для таких дел. Заключить какую-то незаконную сделку? Но вроде бы, у него при себе ничего не было, и на пустыре его никто не ждал, чтобы предложить товар. Тогда зачем?

Полночи Жак думал об этом, прежде, чем уснуть, и, наконец, подумал, что сегодня, скорее всего, этот мерзавец на пустырь больше не приходил. Во-первых, залечивал, небось, раны, а во-вторых, наверняка опасался, что кто-то отследит его передвижения. Значит, ему нужно будет попасть на пустырь ещё раз. И тут-то Жак его и подкараулит!

…Ранним утром Париж медленно и бесшумно атаковала прохладная белесая дымка, спустившаяся с небес, и одеялом окутала мосты, улицы и перекрёстки. Было пасмурно, и, выйдя за калитку дома, Жак поёжился от морозца, поплотнее запахивая жакет. Серые тучи, плотно заслонившие небеса, обещали хмурый осенний день.

И, тем не менее, даже в такую погоду утренний Париж, лишённый своих обычных шумов, имел особое очарование, и даже тот квартал, в котором жил Жак, становился каким-то другим, сказочным, незнакомым и невероятным.

Юноша решил пойти именно с утра, чтобы вернуться к завтраку с горбушкой хлеба за десятку су из местной лавки. Так он одновременно сможет задобрить мать после вчерашнего скандала, пополнить запасы еды (хлеба, помнится, дома оставалось совсем мало), скрыть истинную цель своей вылазки из дома, и заодно избавить Жанетту от очередного похода на рынок, то есть, своеобразным образом вернуть должок за лечение.

Жак не мог похвастаться сильным телом, каким обладал его брат, унаследовавший кровь отца. Зато порой Корентин-младший очень неплохо соображал, если ему самому это очень хотелось или было выгодно. Сколь бы ни презирал Жак иностранные выражения и словосочетания, которые нагло вторгаются во французский язык и сложно произносятся, но оценка, звучащая как «высокий аналитический интеллект», какой один раз одарил его учитель грамматики в местном училище, в меру ему льстила. Порывшись в старых библиотечных записях и раскопав пару латинских словарей, заинтересованный Жак уяснил для себя, что «интеллектом» называется незримый умственный предел, на который способна человеческая черепная коробка. То есть, если ты умный — значит, интеллект высокий, и наоборот. Слово «аналитический» происходило от древнегреческого «анализ», то есть, разложение на составляющие с целью изучения. Жак был доволен своими изысканиями вплоть до того момента, пока не постарался объединить два в одно. Что означает «аналитический интеллект», он решительно не понимал. Вкупе, конечно, это означает, что Жака назвали умным, однако даже слово «умный» имеет множество значений. «Зануда», «выскочка», «всезнайка», «молодчина» — всех и не перечислишь.

Спросив об этом у того же учителя, Жак только получил порцию розог за излишние вопросы, ненужную вычурность и заносчивость, что, вполне естественно, отбило у него всякое желание задавать вопросы этим надутым пузырям в накрахмаленных платьях. Наверняка, употребляя это словосочетание, толстяк просто сам не знал, что оно значит, но был уверен, что звучит умно…

В таких вот гневных размышлениях о том, кого вообще король Франции назначает обучать детей, Жак проделал весь свой вчерашний маршрут, однако заходить на пустырь не стал, а спрятался за углом дома, осторожно вглядываясь в мрачное пространство.

На пустыре кто-то был.

Несколько угрожающих чёрных фигур странно двигались по территории пустыря: то ли слепцы, разом растерявшие очки, то ли гончие, пытающиеся взять след — они явно что-то искали, и Жак решительно не понимал, что именно группа людей могла потерять в такой ранний час на никому не нужном пустыре…

Подлая капля влаги, скатившаяся, наверное, по стальному желобу наверху, упала прямо за шиворот Жаку, и потекла по спине. Мальчик зашипел, пытаясь рукой достать до столь не вовремя охлаждённого позвоночника, наступил ногой на плоский железный таз, который не преминул оглушительно зазвенеть на всю улицу…

Жак ни слова не понял из раздавшихся криков, но распознал язык быстрее, чем говорящий закончил речь. Это были англичане!

Сердце ушло в пятки: юноша замер на месте и даже пошевелиться не мог от испуга.

Англичане не могут находиться здесь, в Париже, никаким законным способом. Может, это чей-то розыгрыш? Но за такое, если стража узнает, и головой можно поплатиться…

Секунду-две он ещё испуганно медлил, и только потом сообразил, что лучше отсюда бежать и заглянуть на пустырь, когда там никого не будет… но было поздно.

Из прохода между домами, ведущего на пустырь, вышел широкоплечий громила в чёрной мантии до щиколоток. На голову его был накинут капюшон, а верхнюю половину лица скрывала белая маска, такие Жак иногда видел на парижских ярмарках и маскарадах. Сейчас же, тихим и скупым на свет парижским утром, маска казалась угрожающей.

— Что ты здесь дел… делаэшь? — с ужасным акцентом спросил громила по-французски. — Умереть захотель?

Вжавшись спиной в стену дома, трясущийся Жак помотал головой. Страх перед англичанами, которых он всегда презирал и ненавидел лишь на расстоянии, поглотил его полностью и почти не давал нормально дышать. Встретившись лицом к лицу с опасным врагом, Жак Корентин впервые в жизни осознал, что его ненависть совершенно ничего не значила и не могла значить для этого злого и сильного человека.

Немного отшагнув от него, здоровяк заглянул в проход и что-то крикнул своим товарищам. Тут-то что-то и щёлкнуло в сознании Жака: поймав момент, когда англичанин отступит от него хотя бы на шаг, он ринулся в противоположную сторону, оставляя врага позади.

Тот что-то закричал, получил в ответ какой-то приказ и побежал за Жаком. Судя по топоту, спустя какое-то время к нему присоединились ещё два или три человека, из которых как минимум один был весьма быстроногим.

«Вот если бы, — думал Жак, перебегая через деревянный мост, — встретить стражу… Как назло, никого нет…»

«…Свистни, только если тебе что-то угрожает, понял?» — всплыли в голове слова Марка. Воодушевившись, Жак сбежал вниз с моста, развернулся лицом к бегущим на него англичанам, взял в руку свисток, поднёс его к губам…

— Что ты творишь?! Сюда! — чья-то крепкая рука схватила его за запястье и потащила прочь, так и не дав воспользоваться спасительным свистком. Уволакиваемый вглубь переулка кем-то, одетым в рваную белую рубаху с синим жилетом, Жак не знал, радоваться ему, что заступник всё же нашёлся, или огорчаться, что свистком воспользоваться не удалось?

— Сюда. Давай живее.

…Его буквально силой запихнули в тёмную щель открытой двери, а затем раздался щелчок задвигаемой стальной щеколды. И тут Жак осознал, что если он сейчас захочет уйти, ему могут и не дать этого сделать, и задумался, а не попал ли он из одной ужасной передряги в ещё более ужасную?

— Не бойся, — послышался в темноте почти юношеский голос его спасителя. — Ты теперь в безопасности. Хорошо, что не успел свиснуть, иначе плохо бы было…

— Спасибо, что спасли, — поблагодарил Жак, вздохнув с облегчением. — Но кто вы, мсье?

— Меня зовут Филипп Одноглазый. Пойдём, заглянешь в гости. Дело к тебе есть. Интересно тебе, что за люди за тобой гнались?

Жак воодушевлённо кивнул, зная, что в темноте его жест всё равно неразличим.

— Да, мсье. Мне как раз очень любопытно.

* * *

Место, куда Жака сперва завёл Одноглазый, было чем-то вроде пустующего узкого холла. Буквально наощупь отыскав перила лестницы, Филипп поднялся по ней и отодвинул в сторону ставню небольшого окошка, впустив в дом немного утреннего света. Теперь Жак разглядел его молодое лицо: чёрные кудри, перевязанные зелёной косынкой, шрам под левым глазом, а правый закрыт чёрной повязкой (так что Филипп действительно был одноглазым, не придумал), тонкие губы и совсем юношеский подбородок, лишённый обычной округлости, наблюдаемой у взрослых.

— А тебя как звать, малыш? — спросил Филипп Одноглазый.

«Малыш» больно резануло по самолюбию, однако Жак сдержался, напомнив себе, что, возможно, этот человек спас ему жизнь, так что не стоит прицепляться к словам.

— Жак Корентин, мсье.

— Можно просто «Филипп», мне всего-то двадцать три, — отмахнулся Одноглазый. — Не такой уж я и старый, чтобы ты звал меня мсье. А я буду звать тебя просто Жаком, идёт?

— Да, — радостно согласился тот.

— Идём, — он кивнул на дверь второго этажа, находящуюся в конце лестничного пролёта. — В «Гаване» всегда рады гостям.

— «Гавана»? — Жак осторожно ступил на первую ступеньку. — Это так место это называется?

— Ага. Наш приют, — подойдя к двери, Филипп взялся за резную деревянную ручку, по форме напоминающую стрелку компаса. — Добро пожаловать. Господа, это Жак, на сегодня он наш гость, и причины его визита понятны скорее нам, чем ему…

За дверью находилось нечто смешанное: то ли гостиная, то ли жилая комната. То ли рабочий кабинет, то ли некая загадочная галерея… Здесь стоял широкий деревянный стол с разложенной на нём картой, несколько лавок со спинками, какие-то разноцветные знамёна на стенах с неизвестной Жаку символикой. В этой комнате их с Филиппом и встретили обитатели «Гаваны».

— Надо же, какое совпадение, — приятным басом произнёс мужчина в длинной пыльной накидке, под которой блестели узорные, давно не чищеные доспехи. Большую часть его головы даже здесь, в помещении скрывал капюшон, а лицо, видневшееся на свету, было не юношеским, и не стариковским: не слишком густая чёрная бородка уже покрывала щёки, а морщины ещё не появились. Руки были укрыты перчатками из толстой чёрной кожи. Мужчина был широк в плечах, настоящий великан.

Жак прошёл и настороженно сел напротив него.

«Великан» склонил голову.

— Когда-то давно мы с тобой уже встречались, Жак. Возможно, ты этого не помнишь, ты тогда был ещё слишком мал.

— А меня звать Бальт, — на плечо Жаку упала ладонь в кожаных рукавицах. Подняв голову, он встретился взглядом с ещё один мужчиной, менее широкоплечим, чем Аделард, и одетого, как простолюдин. Разве что сейчас мало кто носил зелёные накидки с капюшонами. У Бальта было изящное скуластое лицо, пересечённое кривым шрамом, крючковатый нос и длинные чёрные волосы, стянутые на затылке в пучок.

— Бальтазар Жерар Жан д’Арманьяк. К вашим услугам.

— Жак Жозе Корентин. Рад знакомству, мсье.

— А ты знаешь толк в манерах! — Бальта представление Жака почему-то развеселило. — Мне это нравится! Ну-ка взгляни на нашу птичку! Что скажешь? Видел таких когда-нибудь?

Рядом с лавкой, где присел Жак, действительно сидела в небольшой клетке маленькая птичка в ярко-жёлтом оперении. Она чистила перья, а, отрываясь от этого занятия, важно прохаживалась из стороны в сторону по жёрдочке, порой издавая звуки, чрезвычайно похожие на человеческую речь, что Жака порядком напугало. Подумав, что в бедную птичку вселился нечистый, мальчик поспешил отсесть подальше от клетки…

— Это Преске, — с улыбкой объяснил Филипп. — Попугай. Слышал о таких птицах?

— Никогда, — удивлённо покачал головой Жак, взглянув на Одноглазого. — Она почтовая? Это такой голубь?

— Что-то вроде, — хмыкнул Филипп, просовывая палец между тонкими прутьями. — Преске?

Птичка повернула неряшливую голову с хохолком, раскрыла клюв и извергла из себя:

— Пр-р-роклятье!

Жак предпочёл отсесть ещё дальше, чтобы не накликать беды. Бальт засмеялся и с задором поглядел на Преске: точно хулиган, научивший маленького ребёнка ругательству.

— Пока что только это говорит, но мы не сдаёмся. Такие голуби, как он, могут звуки, а то и целые слова повторять… Эй, Лисс, может, поздороваешься хотя бы для приличия? — вдруг нарочито громко осведомился он, метнув взгляд куда-то в угол.

Повернув голову, Жак вздрогнул: на полу около самой стены притаилась девушка в чёрном платье, с короткой стрижкой и бледной кожей. Худые запястья её при первом взгляде казались мраморными, и Жаку даже захотелось к ним прикоснуться. Наверняка, подумал он, эта кожа нежнее всего, что есть на свете…

— З-здравствуйте, — прошептала Лисс, едва подняв большие глаза.

Этим она и ограничилась.

— Она у нас не очень болтливая, не обращай внимания. А теперь поговорим о деле.

Филипп сел по правую руку от Аделарда, тогда как Бальт занял место слева. Он, кстати, единственный из троицы, кажется, не понимал, о каком деле они собрались говорить. Ну и Жак, разумеется, который до сих пор не очень осознавал, какими ветрами он очутился здесь.

— Итак, сегодня, — начал Филипп Одноглазый, обращаясь к своим товарищам, — я встретил этого юношу, убегающего от толпы английских псов, и посчитал нужным его спасти. Скажи, что ты делал так рано на улице, когда даже стражники предпочитают спать и видеть сны?

Жак посмотрел в пол, словно был в чём-то виноват.

— Долгая история… Я встретил на пустыре одного неприятного типа, с которым мы… не поладили. Сегодня я вернулся, чтобы осмотреть пустырь и найти то, зачем тот парень вообще туда приходил. Но там уже были эти… Англичане. Они как будто бы что-то искали…

— Что меня так же заинтересовало в этом молодом человеке, — Филипп снова обратился к Аделарду и Бальту, — так это то, что у него был свисток, и, если бы я его не остановил, совершил бы Призыв.

Жак не понял значения его слов, однако Аделард и Бальт, кажется, поняли, и многозначительно переглянулись.

— Покажи свисток, Жак, — негромко попросил его Франсуа де Лард.

«Что ты, Марк, за штуку мне отдал…» — с опаской подумал Жак, извлекая свисток в виде птичьего крыла из-под одежды.

— Если этому не положено у меня быть, забирайте, я не возражаю, это не моё, — торопливо оправдался он, отдавая свисток Аделарду, будто бы снимая с себя обвинения.

Филипп, Аделард и Бальт задумчиво воззрились на свисток, даже Лисс, кажется, привстала со своего места.

— Кто тебе его дал? — Аделард первым нарушил молчание.

— Мой брат… — промолвил Жак, совершенно ничего не понимая. — Марк Корентин. Он дал мне это, чтобы я мог уберечь себя…

— О чём Марк только думает, — Бальт неожиданно разозлился, сжав кулаки так, что перчатки заскрипели. — Подвергать нас опасности…

— Согласен. У парня мозги не на месте, — произнёс Филипп словно разочарованно. — Рановато мы с ним возимся.

— «Поверил единожды — верь до конца», — процитировал что-то Аделард, сверля свисток взглядом. — Я думаю, у него были причины так поступить.

— Вы что, про моего брата говорите? Вы его знаете? — удивился Жак. И тут же про себя догадался: люди, которые знали его и Жозе, просто не могли не знать Марка.

— Кр-ряква, — невпопад выдал с места попугай и зарылся клювом в перья.

Кинув на него короткий взгляд, Филипп посмотрел на Жака.

— Знаем, он… наш товарищ. Понимаешь, Жак, мы дали эту вещь ему на хранение, или даже пользование. И то, что он отдал её тебе, весьма красноречиво показывает, что он думает о нас... или же о тебе.

— Не вините его, прошу! Если этот свисток может защитить меня от врагов, не думаю, что Марк дал мне его шутки ради! — поспешил заверить их Жак, порядком напугавшись.

Аделард добродушно скривил губы, словно неудачно попытавшись улыбнуться.

— Не бойся, Жак. Мы не желаем Марку зла, как и всей вашей семье, вовсе даже наоборот.

— Говори за себя, Аделард, — негромко пробормотал Бальт. — В отличие от Жозе, всё, что мы делаем, Марк воспринимает как бредни сумасшедших…

— Не сейчас, Бальт, — с нажимом произнёс Филипп.

— Что именно?

Филипп взял со стола и протянул Жаку короткий карандашик мела, завёрнутый в зелёную обёртку с одного конца.

— Вы что, ещё и учитель? — хмуро спросил Жак, приняв подарок и вертя его в руке. Возможно, Филипп действительно школьный учитель, ибо неизвестно, где ещё можно взять такие карандашики.

Одноглазый захохотал.

— Ну ты даёшь! Разве я похож на зануду?! Я ведь аристократ, помнишь? Если мне что-то нужно, я просто иду и беру это.

Жак подозревал, что то, о чём его попросят, будет не очень законным: уж очень ловко Филипп заменял словом «Аристократ» банальное «вор». Однако просьба его оказалась на удивление простой, и не требующей никаких особенных усилий.

— Я не прошу тебя гулять по ночам, и более того, не советую тебе этого делать. Однако же если ты где-то снова увидишь англичан, оставь на стене ближайшего дома надпись. Что-то вроде «здесь был Жак». Это поможет нам поскорее найти злодеев и выдворить их из Парижа. Самое главное — не смей следить за ними, и вообще лучше отправляйся восвояси, как только увидишь, понял?

Жак судорожно кивнул, завернув мелок поглубже в обёртку, чтобы не пачкался, и засунул в карман.

— Понял.

...Когда вскоре Жак покинул «Гавану» (она оказалась мастерской, где чинили подковы, и почему так называлась — неизвестно), было уже светло, но пасмурно. Моросил мелкий осенний дождик, грозящий разойтись в течение дня.

Жак вовремя сообразил, что сильно мочить одежду не стоит, чтобы себя не выдать, поэтому, перебегая от навеса к навесу, заспешил домой, к лекарской лавке Корентин…