Окольные пути / Hearts on Detours (гет)

Прогулка по территории замка и вниз по склону холма к квиддичному полю была, пожалуй, одной из самых странных прогулок, которые Гарри когда-либо совершал, и, безусловно, самой неоднозначной. Конечно, направляясь на свой первый матч по квиддичу три года назад, он сильно нервничал, но при этом не испытывал ничего похожего на то внутреннее противоречие, с которым боролся сейчас. Он точно знал, куда ему нужно идти и что необходимо сделать, что придавало его шагу отчётливую уверенность и целеустремлённость, но в то же время какая-то его часть всё ещё трусливо стремилась повернуть назад, прочь от места назначения и поставленной цели.

И только яростная убеждённость в правильности того, что ему предстояло сделать, заставляла его упрямо идти вперёд, несмотря на собственные страхи. Он шёл, глубоко засунув руки в карманы пальто, дыхание вырывалось в холодный воздух клубами пара, а покрытые изморозью травинки мягко шуршали под его ботинками.

Вскоре Гарри обнаружил, что стоит на краю поля, глядя на мчащуюся высоко вверху фигуру, тёмным силуэтом выделяющуюся на фоне затянутого серыми облаками неба. Если издалека смелые воздушные манёвры Виктора Крама выглядели впечатляюще, то в непосредственной близости они казались просто сверхъестественными, невольно порождая сомнения в том, что существо, летящее на метле, является человеком.

При виде этой картины Гарри неожиданно задумался о том, насколько сильно отличается настоящий полёт от обычного умения не упасть с метлы. Он вдруг остро ощутил несовершенство собственных лётных навыков и поймал себя на мысли, что лучше бы ему впредь не использовать метлу ни для чего, кроме подметания пола, если он не хочет выставить себя дураком. Но в то же время он чувствовал, что никогда не устанет наблюдать за виртуозным полётом болгарина. Возможно, Гарри ещё оставался новичком в мире магических видов спорта, но он не мог даже представить, чтобы кто-либо когда-либо летал с более совершенным сочетанием лёгкости, грации и ловкости, чем этот человек. В его полёте не было ничего искусственного, каждое движение казалось абсолютно правильным и естественным на каком-то примитивном, инстинктивном уровне. Это было чистое явление природы, как гром, ветер и дождь, — нечто, не поддающееся контролю. Но по какой-то причине всё это сейчас никак не улушало настроения Гарри.

Он не мог бы сказать, как долго стоял там в молчаливом восхищении. Рядом не было никого, кто мог бы напомнить ему о его цели, так что было довольно легко потерять счёт времени. В какой-то момент Виктор спустился чуть ниже и остановился, паря в воздухе. Гарри показалось, что болгарин смотрит прямо на него, поэтому он немного нерешительно поднял руку и неловко помахал.

С задержкой не более чем в секунду Виктор вошёл в крутое пике прямо в сторону Гарри, что могло выглядеть как попытка самоубийства или убийства для любого стороннего наблюдателя, в том числе для Гарри, который и являлся потенциальной жертвой в случае второго варианта. Будь это не Виктор Крам, Гарри, возможно, даже подумал бы сдвинуться с места, но болгарский ас, как и следовало ожидать, прервал своё дерзкое падение в паре метров от земли. Подтянув рукоятку своей «Молнии» к самой груди и уперев ноги в стремена, он перешёл в какое-то наклонное, почти горизонтальное положение в воздухе, прежде чем использовать оставшийся импульс для ловкого, с подворотом, прыжка с метлы на землю прямо перед Гарри, при этом «Молния» оказалась благополучно зажата в его левой руке.

Гарри очень хотелось бы сказать, что Крам рисуется, но, к сожалению, это был просто его способ приземления. Однако, учитывая, что как только его ноги коснулись земли, Виктор каким-то странным образом снова стал походить на своё неуклюжее двуногое «я», было удивительно легко не обижаться на него за рутинную лёгкость, с которой он только что проделал то, что для простых смертных было надёжным способом встретить собственную смерть.

— Гарри, — поприветствовал его Виктор, явно удивлённый его появлением, и, дождавшись ответного приветствия, дружелюбно спросил, кивнув в небо: — Не хочешь присоединиться? Ветры сегодня фантастические.

— Спасибо, — отказался Гарри, подняв руки, — но я думаю, что за последние пару дней я достаточно выставил себя дураком, чтобы продержаться какое-то время.

На лице Виктора приступило явное замешательство.

— Что ты имеешь в виду?

— Скажем так, — попытался объяснить Гарри, — после наблюдения за тем, как летаешь ты, я чувствую себя немного глупо при мысли о том, что когда-то думал, что полёт — это то, в чём я действительно хорош.

— Не говори так, — ответил Виктор, нахмурив брови. — Это просто смешно. Ты отличный лётчик, Гарри.

— Ну да, «U2» тоже делает неплохую музыку, — заметил Гарри, — но я искренне надеюсь, что этот парень, Боно, не считает себя Моцартом.

— И всё же было бы обидно, если бы какая-нибудь хорошая группа перестала играть свою музыку только потому, что до них жил Моцарт, да?

Гарри надул щёки, а затем несколько неохотно признал:

— Да, наверное.

— Когда ты впервые сел на метлу? — спросил Виктор после некоторого размышления.

— Чуть больше трёх лет назад, — ответил Гарри немного задумчиво, со слабой улыбкой вспоминая ошеломляющий прилив возбуждения, который испытал в тот момент. — В мой первый год в Хогвартсе. До этого я даже не знал, что летающие мётлы вообще существуют в реальной жизни.

— Я летал на метле ещё до того, как научился ходить, — сказал ему Виктор. — По крайней мере, так говорит моя мать. И ходить у меня никогда не получалось так же хорошо, как летать, — так мне постоянно говорит мой отец.

Он улыбнулся самой искренней улыбкой, которую Гарри когда-либо видел на его лице, и Гарри был удивлён, как сильно это изменило его суровые черты. В конце концов, возможно, каждое лицо действительно создано для своей, уникальной улыбки, надо лишь найти для неё причину.

— И это единственное различие между тобой и мной, которое стоит упоминания, — добавил Виктор. — Время. Практика. Э-э… — он сделал вращательное движение пальцем, — повторение! Кроме того, квиддич — это практически единственное, о чём мне нужно беспокоиться, у тебя же, судя по тому, что я слышал, всё несколько сложнее, да? Ты можешь стать великим игроком, если будешь продолжать этим заниматься. И в последний раз, когда я проверял, английская сборная остро в них нуждалась.

Они оба непринуждённо рассмеялись. Гарри потребовалась пара секунд, чтобы осознать полную новизну такого общения с Виктором, и только тогда он внезапно и очень неудобно вспомнил первоначальную причину, по которой сюда пришёл. Не желая погружаться в потенциально неловкое молчание, Гарри прочистил горло и собрался с духом.

— На самом деле, — начал он как можно увереннее, — я пришёл сюда не для того, чтобы говорить с тобой о квиддиче.

Виктор посмотрел на него в безмолвном ожидании, и Гарри продолжил, хотя и поначалу немного неуклюже:

— Ну, то есть я определённо предпочёл бы и дальше болтать о квиддиче, о твоей семье и… и прочих… более приятных вещах. — Он помолчал и покачал головой. — Но я пришёл сюда, чтобы кое-что тебе сказать. Честно признаться. И извиниться.

Виктор приподнял свои выразительные брови и озвучил то, что уже и без того безошибочно читалось на его лице:

— Я не уверен, что понимаю.

— Нет, конечно ты не понимаешь, — согласился Гарри, снова качая головой. — Но я… — на этот раз он кивнул, — как раз это я и хочу изменить.

Пару секунд они оба с довольно растерянным видом смотрели друг на друга.

— Дело в том, что… — неуверенно продолжил Гарри. — Поначалу, наверное, это прозвучит немного странно... впрочем, скорее всего, это и потом продолжит звучать немного странно... или не немного, но, в общем, в конечном итоге это обретёт какой-то странный смысл. Да. Так вот.

Он тихонько кашлянул в ладонь, затем потёр руки, вдохнул немного воздуха, задержал дыхание на мгновение и наконец быстро проговорил на выдохе:

— Я солгал тебе, Виктор. В понедельник, когда ты подошёл спросить меня о Гермионе, я… я солгал. Я сказал тебе, что она уже приглашена, и это была ложь, и я знал это, и мне очень жаль. Я тогда сразу понял, что поступил неправильно, но только сегодня понял, насколько сильно я всё испортил. Ты обратился ко мне по секрету, честно рассказал о своих намерениях и был до смешного вежлив, а я просто взял и откровенно тебе солгал, как настоящий подлец. Или среднестатистический слизеринец. Это была полная чушь. Нет никакого Дэвида Копперфилда. Я просто выдумал это, и мне очень жаль. Честно. И я могу только надеяться, что ты ещё никого не пригласил, чтобы ты мог спросить Гермиону, как и собирался, и пойти с ней на бал, и это будет почти так, как будто я никогда ничего не портил.

Глаза Виктора задумчиво блуждали по окрестностям в течение нескольких секунд. Гарри в напряжении ждал приговора. Затем Виктор снова пристально посмотрел на встревоженного мальчика перед собой и после ещё одной паузы наконец заговорил:

— Нет никакого Дэвида Копперфилда?

— Ну… на самом деле Дэвид Копперфилд, конечно, есть, — с запинкой ответил Гарри, несколько выбитый из колеи вопросом, которого ожидал в последнюю очередь, — но он американский иллюзионист, который по возрасту годится Гермионе в отцы, совершенно не подозревает о её существовании и встречается с какой-нибудь Клаудией Шиффер.

— Что такое иллюзионист? — спросил Виктор далее, сведя брови так близко друг к другу, что с таким же успехом они могли бы быть одной единой бровью.

— Эм, — коротко произнёс Гарри, размышляя о том, какую часть из своей речи он произнёс только в своём воображении. — Ну, это, э-э… что-то вроде фокусника? Они показывают всевозможные непонятные трюки для развлечения публики. Это как раз то, что магглы обычно называют магией.

— А, — сказал Виктор, медленно кивнув и лишь слегка расслабив брови.

Гарри подождал ещё какой-нибудь реакции и, когда её не последовало, отважился на прямой вопрос:

— Так что, ты уже кого-то пригласил? На бал, я имею в виду.

Виктор резко вдохнул, как будто его внезапно пробудили от какого-то стоячего сна.

— Нет, — сказал он немного рассеянно. — Нет, не пригласил.

— О, это… это здорово! — сказал Гарри так радостно, как только мог, и какая-то его часть даже искренне разделяла эту радость. Другая его часть на этот раз благоразумно помалкивала.

Виктор издал какой-то невербальный звук согласия, а Гарри, со своей стороны, чувствовал себя всё более неловко, не совсем понимая, сделал ли он ещё какую-то ошибку в своей попытке исправить первую ошибку. И сколько ошибок потребуется, чтобы в итоге сделать всё правильно? Может, дюжина?

— Ну, так я, наверное, пойду? — нерешительно предложил он, делая робкий шаг назад. — Я, эм… я не знаю, сможешь ли ты простить меня или что-то в этом роде, но я надеюсь, что ты спросишь Гермиону, как и планировал. Ну, то есть я знаю, что из-за моего глупого вмешательства всё немного запуталось, она уже знает о твоих намерениях и всё такое, но это не значит, что всё испорчено, правда же? Думаю, всё ещё может закончиться хорошо. По крайней мере, так сказал Шекспир. Кажется. Тебе просто нужно её спросить. Она знает, что это всё моя вина, и я уверен… уверен, что она скажет «да». Так что… вот.

Он сделал ещё один шаг в сторону от Виктора, который не выказал никаких видимых признаков реакции — его глаза оставались прикованными к какому-то неопределённому пятну на земле. Пробормотав последнее извинение и неловкое «пока», Гарри развернулся на каблуках и продолжил отступление. Уходя, он чувствовал, как его всего охватывает странное ощущение, будто какая-то неясная болезнь покидала его грудь, и дышать становилось гораздо легче. Но если его целостность и была частично восстановлена, то сердце почему-то казалось тревожно потерянным.

— Подожди, — проник сквозь его нестройные размышления голос Виктора, заставив остановиться на полпути. — Прости. — Гарри повернулся к нему в недоумении. Виктор встретил его взгляд и продолжил: — Я не хотел быть грубым. Я был немного… какое правильное слово? Ошеломлён, да? — Он сделал задумчивую паузу. — Могу я задать тебе один вопрос?

Гарри поколебался — исключительно от удивления, а не от нежелания отвечать на какие-либо вопросы — и пошёл обратно по собственным следам на тонком, но стойком слое инея.

— Конечно, — сказал он подходя и, пожав плечами, добавил: — Спрашивай.

Он выжидательно посмотрел на Виктора и попытался изобразить ободряющую улыбку. Несколько секунд Виктор, казалось, был занят сборкой синтаксической конструкции своего вопроса.

— Почему? — наконец прозвучал поразительно односложный результат вышеупомянутой сборки.

— Я могу надеяться, что этот твой вопрос не имеет никакого отношения к Дэвиду Копперфилду? — шутливо спросил Гарри, явно уклоняясь от ответа, и с облегчением увидел намёк на улыбку в уголке тонких губ Виктора.

— Я просто хотел бы понять, — попытался объяснять свой вопрос Виктор. — Я ценю, что ты пришёл сюда, чтобы рассказать мне всё это, и теперь я вижу собственными глазами, почему Гермиона всегда так высоко отзывается о тебе. — Увидев, что Гарри стыдливо отводит глаза, он решительно продолжил: — Мы все совершаем ошибки, Гарри. Что отличает одних людей от других, так это способность ответить за свои поступки. Дело не в том, чтобы никогда не делать ничего плохого, а в том, чтобы видеть это и пытаться исправить. И, может быть, не делать этого снова.

Гарри сглотнул, его горло внезапно неприятно сжалось.

— Да… боюсь, что этот тест я тоже провалил. — Виктор вопросительно посмотрел на него, и он с унылым вздохом признался: — Я сказал ту же ложь Кормаку Маклаггену. Ну, за исключением Дэвида Копперфилда. За несколько дней до разговора с тобой. Так что, когда я лгал тебе, я на самом деле делал это снова.

— И, очевидно, совсем об этом не жалеешь, — заметил Виктор с выразительным взглядом. С губ Гарри сорвался нервный смешок.

— Ну, Кормак и рядом с тобой не стоял, — сказал он, — но это не оправдание. Ни того, что солгал ему, ни того, что решал за Гермиону, а именно это я и сделал своей глупой ложью. Она даже была благодарна, когда узнала о Кормаке, подумала, что это я так благородно защитил её от его раздутого самомнения и белоснежных зубов. Ты можешь в это поверить? — Он горько усмехнулся и покачал головой, обращаясь больше к самому себе, чем к собеседнику. — Чёрт, кажется, я никогда так грандиозно не портачил, а я, между прочим, врезался на угнанных летающих машинах в особо охраняемые волшебные деревья. Пассивно. На самом деле за рулём был Рон. Но всё же.

— Даже не буду спрашивать, — бросил Виктор, махнув рукой. — А по поводу моего вопроса…

— Ах да, да, — поспешно вернулся Гарри к тому месту, на котором даже не останавливался, что заставило его задуматься, а куда, собственно, он вернулся. — Хм… ну да.

— Насколько я понимаю, — помог ему Виктор, — ты солгал этому парню, Корбину Маклеггинсу, потому что он не тот человек, которого ты хотел бы видеть рядом с Гермионой, да?

— Ну, в общем, да, — согласился Гарри. — А может, и просто чтобы от него избавиться. Опять же, это не оправдывает моего вранья, но… он самый несносный человек за пределами Слизерина.

— А я? — спросил Виктор.

— Что ты?

— Я тоже… как ты сказал… несносный?

— Что? — потрясённо переспросил Гарри. — Нет. Конечно нет! Это совсем не то, что я хотел сказать!

— Тогда зачем говорить мне то же самое, что и ему? Очевидно, ты не хотел видеть рядом с Гермионой и меня тоже.

— Нет, это совсем не то, что… что я… — Гарри беспомощно замолчал, запутавшись в собственных разбегающихся мыслях. — Я не считаю… Ты не… Я просто…

— Гарри, — спокойно произнёс Виктор, и это заставило Гарри не только прекратить своё бесцельное заикание на середине предложения, но и побудило оторвать взгляд от того места, где он тщетно пытался отыскать утерянную связность мысли. Убедившись, что завладел его вниманием, Виктор продолжил: — Это хорошо, что ты извинился за свою ложь, но я думаю, что здесь остался ещё один человек, которому ты продолжаешь лгать.

— Кто? — выдохнул искренне озадаченный Гарри и, к его чести или нет, немного скосил взгляд в поисках этого конкретного человека. Наблюдавший за ним Виктор поджал губы, возможно сдерживая улыбку, которую счёл неуместной в тот момент.

— Я говорю о тебе, — наконец пояснил он.

— О тебе? — повторил явно ошеломлённый Гарри. — В смысле обо мне?

— Да, именно так, — подтвердил Виктор. — Нет, конечно, ты всё ещё немного лжешь и мне тоже, но я не принимаю это на свой счёт, потому что вижу, что ты и себя пытаешься в этом убедить.

— Я не лгу себе, — изо всех сил запротестовал Гарри. — Это просто смешно! Я же не могу не знать, что сказал себе неправду, если знаю правду?

— Ну, если всё так просто, то ты легко ответишь на такой вопрос, — многозначительно заявил Виктор. — Может быть, то, что ты солгал двум разным людям, связано не столько с этими людьми, сколько с человеком, о котором ты солгал?

Гарри нерешительно застыл на месте, и только его глаза метались туда-сюда и обратно. Затем он скрестил руки на груди.

— Да какая разница? — слегка сердито спросил он. — Почему мы вообще об этом говорим?

Виктор в очередной раз извинился. Как ни странно, как бы часто он это ни делал, слова извинения из его уст всегда звучали искренне, а не навязчиво.

— Я не хотел… лезть тебе в душу, но мне показалось, что тебе трудно разобраться в этом самостоятельно. Оказывается, всё не так уж просто, да?

— Да что тут сложного? — едва ли не огрызнулся Гарри, тут же пожалев об этом. Быстро успокоившись, он добавил более спокойным тоном: — Я всё испортил. Теперь исправил, насколько это возможно. Давай на этом и закончим.

— Мне это не кажется разумным, — высказал своё мнение Виктор, болезненно напомнив Гарри Гермиону. — Прости, — снова повторил чемпион Дурмстранга, — я, конечно, не в праве тебе указывать, но я правда считаю, что тебе нужно поговорить с Гермионой. И ей тоже нужно поговорить с тобой.

— Думаю, с неё хватит разговоров со мной на некоторое время, и я даже не могу её в этом винить.

— У меня такое чувство, что потребуется нечто гораздо большее, чтобы заставить Гермиону отказаться тебя слушать.

Гарри только скептически нахмурился, покачав головой.

— Я этого не заслуживаю, — с горечью в голосе пробормотал он. — Я вообще ничего от неё не заслуживаю. Я не заслуживаю даже того, чтобы она была в моей жизни, и к настоящему времени совершенно ясно дал это понять. Я много лет воспринимал её как должное. Я так привык к тому, что она всегда рядом и поддерживает меня, что даже не задумывался, а я её поддерживаю? Нуждается ли она во мне? Что я могу для неё сделать? Но кого это волнует, верно? Главное — что нужно мне, а всё остальное не имеет значения. Если бы не она, я был бы уже был мёртв, это точно. За три года я так и не научился по-настоящему ценить её, и тут появляешься ты и делаешь это за… сколько?.. шесть недель? Ты во всём разобрался практически сразу, в то время как я стоял тут и врал людям, как чёртов болван, потому что никак не мог определиться, что же мне делать. Нет, ты не можешь пригласить её, приятель, потому что я всё ещё не решил, стоит ли мне сделать это самому или не стоит. Встань в очередь, ладно? В конце концов, я Гарри чёртов Поттер. Должен хоть на что-то годиться!

Виктор без малейших признаков нетерпения слушал эту самоуничижительную тираду. Только когда юный гриффиндорец закончил и его последний гневный выдох рассеялся в холодном зимнем воздухе, Виктор снова заговорил.

— Тебе не кажется, что было бы интересно узнать мнение Гермионы о том, что ты сейчас сказал?

Гарри бросил на него недовольный взгляд и собирался уже возразить, но вместо этого лишь слабо вздохнул.

— Зачем ты вообще это делаешь? — спросил он с искренним непониманием. — Я пришёл сюда, чтобы сказать тебе, что Гермиона на самом деле ещё не принимала ничьих приглашений на этот дурацкий бал и что ты всё ещё можешь её пригласить, а ты вместо этого рассказываешь мне, как устроена жизнь, и уговариваешь взять себя в руки и сделать это самому? В этом нет никакого смысла!

— Не пойми меня неправильно, — ответил Виктор. — На самом деле я тебе завидую. Я никогда раньше не встречал никого, похожего на Гермиону, и у меня никогда не было никого, кто был бы для меня тем, чем вы двое, очевидно, являетесь друг для друга.

— Тогда зачем тебе это делать? Зачем отходить в сторону и практически подталкивать меня к действию?

Губы Виктора на мгновение растянулись в мимолётной улыбке, которая на этот раз каким-то образом заставила его выглядеть ещё более грустным, чем обычно.

— Потому что это не соревнование, — заявил он как ни в чём не бывало и, когда Гарри вопросительно посмотрел на него, добавил: — Сердце Гермионы это не то, что можно завоевать. Оно либо даётся свободно, либо не даётся вообще.

Гарри тупо уставился на него, слегка приоткрыв рот.

— Знаешь, когда ты говоришь подобные вещи, я чувствую себя маленьким ребёнком, который уверен, что любовь — это держаться за руки на публике.

— Мы не можем выбрать время, когда наши сердца заговорят.

— Серьёзно, — настороженно ответил Гарри. — Прекращай это.

Виктор издал низкий, гортанный смешок и перевёл взгляд на затянутое тучами небо.

— Это то, что однажды сказала мне Гермиона. Легко казаться умным, цитируя её слова.

Гарри некоторое время молча смотрел на него, пытаясь разобраться в своих суматошных мыслях, затем протяжно вздохнул, когда наконец нашёл то, что ему нужно было сказать.

— Я уверен, что она сказала бы «да», если бы ты её спросил.

— Может быть, — согласился Виктор, слабо пожав плечами. — Да, я легко могу это представить. Думаю, я достаточно ей нравлюсь. Но не стоит забывать, что мы говорим о простом танце, а не о предложении руки и сердца. Тут есть небольшая разница. По крайней мере, в наши дни.

— Я просто не знаю, — сказал Гарри своим беспокойным мыслям. — Я не понимаю, с чего бы ей вообще слушать меня после того, что я натворил, не говоря уже о том, чтобы соглашаться сопровождать меня на тот самый бал, который она так яростно осуждала при любой возможности.

Настала очередь Виктора вздохнуть.

— Правильно ли я понимаю, что ты не сказал ей о настоящей причине своей лжи?

Внезапный интерес Гарри к влажно блестящим следам, оставленным его ботинками на покрытой белым слоем траве, был молчаливым, но всё же достаточным признанием.

— Тогда забудь о бале, — решительно сказал ему Виктор. — Выбрось его из головы. Просто честно поговори с ней. Скажи ей правду и посмотри, что из этого выйдет. На самом деле это совершенно не важно. — При этих словах Гарри поднял глаза и с сомнением взглянул на Виктора. — Не важно, — повторил Виктор, — потому что ты делаешь это не для себя, не для того, чтобы добиться какого-то нужного тебе результата. Ты делаешь это для неё. Потому что она заслуживает знать правду.

Гарри сглотнул, и ему показалось, что где-то в горле у него развязался настоящий узел.

— Ты прав, — выдохнул он, проведя пальцами по лбу, а затем по своим непослушным волосам. — Конечно, ты прав. Чёрт, и почему в последние дни правы все, кроме меня?

— Имей в виду, — сказал Виктор, — если окажется, что я всё-таки ошибаюсь, то я на целую секунду буду сильно удивлён, но в следующий момент уже буду стоять прямо перед Гермионой, чтобы пригласить её самому.

Гарри уставился на него, потеряв дар речи, но в этот момент приятная улыбка на мгновение рассеяла тени на лице Виктора.

— Только не испорти всё, — полушутя добавил он.

Медленное и рассеянное покачивание головой ещё больше подчеркнуло то, насколько невероятным казалось Гарри всё происходящее.

— Я даже не знаю, что сказать, — сказал он, противореча таким образом своим собственным словам. — Простого «спасибо» тут явно будет недостаточно. Рон, вероятно, убил бы меня, но я почти чувствую, что должен пригласить на бал тебя вместо Гермионы.

Виктор рассмеялся.

— Вот это было бы нечто. Прессе было бы о чём написать, да? — Гарри издал собственный смешок, хотя его ментальное присутствие всё ещё было в лучшем случае сомнительным. — Но не беспокойся, тебе особо не за что меня благодарить, — честно сказал ему Виктор, догадываясь о состоянии Гарри. — Я не считаю, что сделал что-то особенное. Всего лишь сказал тебе поговорить с девушкой, которая всё время говорит о тебе.

Несколько секунд они простояли в тишине. Гарри продолжал качать головой и смотреть в пространство, в то время как Виктор наблюдал за ним с тихим весельем.

— Что ж, — в конце концов нарушил он молчание, — уже темнеет, и я хотел ещё немного полетать, так что, надеюсь, ты меня извинишь.

Он уже приготовил свою «Молнию», позволив метле свободно парить в воздухе рядом с ним, а затем ловко запрыгнул на неё одним быстрым и плавным движением, вновь поражая переменой в осанке и движениях.

— Подожди, — внезапно выпалил Гарри, и Виктор выжидающе посмотрел на него. — Несмотря на недостаточность… Спасибо тебе. — Получатель кивнул в ответ. — Правда спасибо.

— Я бы пожелал тебе удачи, — ответил Виктор, поправляя одну из своих тёмных кожаных перчаток, — но сомневаюсь, что она тебе понадобится. Просто оставайся самим собой, и этого должно быть достаточно.

Подмигнув — чего Гарри никак не ожидал от такого человека, как Виктор Крам, — знаменитый ловец оттолкнулся от земли и взлетел в воздух с такой невероятной скоростью, что уже через несколько секунд превратился в размытый силуэт на фоне темнеющего неба. Гарри с благоговением смотрел на полёт болгарина, но на этот раз его восхищение было связано не столько с манёврами, которые он наблюдал, сколько с человеком, который их выполнял.

Увидев ещё одну череду быстрых петель и штопоров, ловких поворотов и движений, которые он в принципе считал невозможными, Гарри в конце концов оторвал взгляд от завораживающего зрелища, чтобы вернуться в замок, где его ждал честный и откровенный разговор.