Принятие, или некоторые заметки из жизни князя Мышкина и Аглаи (гет)

В этот день Аглая читала письма, пришедшие давеча с почтовым поездом. Она вскрыла самый первый конверт и, с первых строчек узнав знакомый почерк, пошатнулась. Вот что было в письме:

«Приветствую вас, многоуважаемая Аглая Ивановна!

Со всем моим распахнутым к вам сердцем, я откровенно, хотя не без стыда, решилась писать вам. Я вынуждена сообщить, что ужасно больна вот уже год. Сразу признаюсь, что, кроме вас, еще одно лицо читает это письмо. Но у меня нет тайн от него. Вот и сейчас: стоит надо мной и следит за моим пером… Рогожин, этот зверь, сколько я перенесла от его лап! Но до того меня любит, точно знаю, до ненависти меня любит.

Лишь вспоминая о вас, о вашей прекрасной чете, я могу улыбнуться. Не считайте моих слов больным восторгом воспаленного ума, но вы, Аглая Ивановна, для меня все ещё остаётесь совершенством! Вы стали для него истинным светом, как он тогда и говорил о вас… Я и без слов поняла, что вы, вы и только вы для него — свет и спасение. Это тогда вы были для меня одно, а сейчас вы одно и перед Богом, и перед всеми…

Прошу вас… Возможно, на мой уставший ум влияет горячка, а возможно я и вовсе в бреду, но прошу вас следующий лист отдать князю, а этот сжечь после прочтения. Смею ли от вас просить этого? Глупости ли это больного ума? Да, быть может, люди вокруг правы, и я правда всегда была больна умом. Но вы, вы так не считаете, нет! Вы — совершенство. В вас чистый разум, и с самого начала вы поступали как совершенство, зная, что я вас соединяю для себя же. Бога молю лишь об одном: чтобы вы всегда были светом и спасением для нашего дорогого князя! Вы способны вывести его из тьмы болезни, ваша любовь способна сделать его счастливым. Лишь ваша, но не моя. Я уже давно отказалась от мира и от счастья.

(Так заканчивался первый лист, а следом шел второй)

[Второй лист]

Милый князь, я очень рада вам писать после такой длительной паузы в нашей, хоть и недолгой, переписке. Дорогой Лев Николаевич, жизнь наша с генералом Н. подходит к концу в одном швейцарском городке. (Помнишь ты, как все хотел меня туда отправить?) Но случилось непоправимое: мы оба тяжело захворали непонятной местной болезнью. Врачи только головой качают, когда мы спрашиваем, сколько дней нам осталось. Знаю, Лев Николаевич, что будешь ты из-за меня грустить, но не стою я того. Тем более, не переживай, мой старичок генерал за мной проследит и не оставит, этот чудесный человек помогает мне во всем, правда играть в рулетку любит, но я ему денег даю, он ведь совсем юродивый. Этот человек заботился обо мне все это время. Знаешь, он даже чем-то похож на тебя… А ты и так столько для меня сделал, как никто другой, и ничего мне не должен, запомни это, у тебя есть право на счастье, ведь ты так страдал. За все тебе благодарна, но теперь прошу забыть меня совсем.

Но всё, нет сил писать. Давайте не будем расставаться на грустной ноте? Улыбнитесь, ведь рядом с вами само совершенство — ваша почтенная супруга. Ее любовь к вам не содержит эгоизма. Она чиста и светла. И только для вас одного. Навсегда. Будьте счастливы! Прощайте навсегда! Ваша, только ваша, Настасья Филипповна».

Аглая Ивановна встала с кресла, крепко сжимая пальцами листы только что прочтенного письма Настасьи Филипповны. На ее напряженное лицо упал свет от огня в камине.