Принятие, или некоторые заметки из жизни князя Мышкина и Аглаи (гет)

Был тихий и теплый вечер июля. После неприятных событий у Епанчиных, когда князь разбил китайскую вазу Лизаветы Прокофьевны, и того прилюдного припадка, прошел год. Князь сидел на лавочке в саду около их с Аглаей дачи. Прикрыв веки, он откинулся на спинку скамейки и просто слушал тишину. С того дня припадок повторился лишь дважды. Стоит заметить, оба раза не так вредоносно, но при втором князь изрядно рассек себе висок. К счастью, рядом оказался врач Б., принесший вести о состоянии здоровья Ипполита.

Не стоит о нем и о них, сейчас мы сосредоточимся на том, с чего начали: тихий и теплый вечер. Князь чувствовал, что третий припадок будет совсем скоро. Ничем нельзя было объяснить это чувство: только предвкушение, заставлявшее не делать резких движений и почаще отдыхать.

Со свадьбы князя и Аглаи прошло полгода. Однако, сколько нервов ушло при подготовке к ней! Аглая была нервная и вспыльчивая каждый Божий день, стоило только упомянуть о грядущем празднике. После свадьбы Аглая стала немного другой. Супружество повлияло на нее заметным образом. От увеличившейся ответственности она более осмысленно подходила к жизненным вопросам, стала серьезней, вдумчивей, одним словом — повзрослела. Ощущение покровительства и главенства мужа, а так же нового чина (после генеральской дочери — в княгини), сделали свое дело, и девушка стала женщиной. Чем не могла не восхищать своих родителей, которые только и делали, что любовались и гордились своей младшей дочерью, первой решившейся исполнить родительскую мечту. А уж как исполнила, то есть, какого жениха подобрала, это уже другой вопрос. Все мы знаем, как об этом думали Епанчины: простой, больной, но князь, и любит же его доченька, в конце концов.

Сам князь не сильно переменился после супружества, потому что и до него обладал качествами, которые необходимы для такого дела: терпение, самодостаточность, надежность, верность, твердость в своих убеждениях. Правда, некоторые считали, что князь не способен на твердость, считали, что, раз говорит он не громко, значит мямля. Сама Аглая так не считала. По крайней мере, после первой их ссоры ее сомнения по этому поводу окончательно развеялись. Аглая хотела вложить средства в одно дело, которое князь рассудил ненадежным и запретил ей. Сколько молодая жена ни приводила доводов, сколько ни манипулировала, сколько ни ластилась к мужу, пытаясь хоть какой-нибудь тактикой да сломить его решение, у нее ничего не вышло. После затяжной ссоры Аглая не разговаривала с князем пару дней. Затем они как-то помирились. Никто не знал, как они мирились, но зато все знали, как они ссорились: горячо и внезапно. Аглая в такие моменты будто включала в себе капризное дитя, а князь, будто из родительской позиции, включал непреклонность к манипуляциям и молчаливость. Он никогда не кричал, в отличие от своей жены, но в его словах ощущались твердость и уверенность. Он любил устанавливать компромиссы.

Однажды Аглая Ивановна так разозлилась, что в порыве разбила тарелку прямо у ног князя. Она называла его истуканом, бесчувственным, злым, идиотом, глупым. Она в тот момент уже и забыла, по какому поводу началась ссора, она увлеклась своей злостью и с удовольствием развивала ее в себе, наслаждаясь своим состоянием. Князь молчал и терпел, и ей казалось, будто он ничего не чувствует в этот момент, а только нарочно мстительно молчит ей в ответ. В тот раз и случился его первый в супружеской жизни припадок. Аглая, как и в предыдущий раз, успела подхватить князя, и тот не поранился об осколки на полу. После этого они не ссорились целых пару недель. Бедному Лебедеву и не было чем поделиться за выпивкой с товарищами: «Все чинненько-с, любовненько у них. Ничего интересного и нового-с».

Второй припадок не заставил себя долго ждать и случился через месяц. В этот раз не внезапно, князь предвидел его в своем угнетенном и тяжелом состоянии. Он остался дома, предупредил и окружающих, что ему плохо. Аглая старалась не ссориться с ним и, зная свой характер, больше молчать и быть в стороне, но наблюдать и быть на готове. Подловив князя вот уже пару раз, Аглая чувствовала в себе способность сгладить его страдания во время припадка.

Ей никогда не был противен князь во время припадка и после него. Были люди, которые внутри себя таили отвращение к князю после того, как увидели его в припадке, но заталкивали свои чувства поглубже, чтобы это не мешало общению и, в конце концов, это выглядело куда благороднее перед обществом. Были также люди, которые побаивались князя после увиденного. Однако, все это меньшинство. Основное его окружение, в лице жены, Епанчиных, Иволгиных, Лебедевых относились к нему нормально, как будто переступив через тот отрезок времени, когда они увидели князя в таком состоянии.

Возвращаясь к тихому теплому вечеру, уточним, что супруги снова были в ссоре, и князь поспешил выйти от Аглаи, предчувствуя свое состояние. Он сидел, пытаясь дышать ровно и размеренно и не думать о плохом.

Вдруг его руки коснулись тонкие пальчики Аглаи.

— Тебе плохо? — прошептала она так, будто и не кричала на него минуту назад.

— Да, — прошептал князь, не открывая глаза. Его лицо было совсем бледным и будто безжизненным.

Аглая придвинулась ближе и нерешительно и тихо произнесла:

— Прости меня…

Князь опешил и в удивлении посмотрел на Аглаю. Ее щеки покрыл румянец, и она стала еще привлекательнее в глазах князя. Он поцеловал ее в мокушку.

— Это не стоило моего крика, — прошептала она, угнетенно потупив взгляд в землю.

Они помолчали с минуту, затем князь рукой, нежно и уверенно, приподнял лицо жены за подбородок. Горячий и долгий поцелуй обжег ее губы. Из ее глаз потекли слезы. Князь стал их вытирать и усеивать поцелуями ее щеки.

— Любимая, — приговаривал он тихо, — моя любимая Глаша…

Наконец она расслабилась в его объятьях и прильнула к его груди. Он прижал ее к себе и только тогда заметил, что и ему самому стало легче.

— Я буду стараться, — начала Аглая, всхлипывая, — я сто раз это говорила, но я все равно стараюсь. Может этого не видно, но стараюсь быть тише, стараюсь терпеть и смиряться… А ты, — она уткнулись лицом в грудь мужа, от чего ее слова стали еще неразборчивее, — а ты всегда веришь мне и прощаешь меня. Иногда мне кажется… Почти всегда кажется, что ты и не злишься на меня никогда… Как ты… Все-таки, ну…

Князь едва чувственно погладил ее по голове и снова поцеловал в макушку.

— Какой же ты…

Она хотела сказать «Идиот», в этом не было сомнений. Они оба поняли друг друга, но князь не обиделся, как и всегда не обижался на нее. Он просто не мог, ведь любил ее больше всех на свете. Аглая всегда знала это и никогда не подвергала это сомнениям. Этот фактор также влиял на ее поведение, ведь когда знаешь, что тебе ничего не будет за плохое поведение, обязательно захочется это испытать. И потом еще раз и еще, забывая о чувствах другого.

— Она вас не любит, — язвительно сказал когда-то Ганечка, узнав о их ссоре с тарелкой.

— Нет, — отвечал князь, тихо улыбаясь, — она просто знает, что я ее люблю.

Аглая Ивановна вошла в спальню и положила книгу, которую читала в саду, на стол. Князю это показалось очень знакомым. Он внимательно посмотрел на супругу.

— Ты впервые сегодня так заходишь?

Супруга только недовольно фыркнула в ответ и продолжила искать нужную бумагу в папке с документами. Между тем князь не мог перестать рассматривать книгу на столе. Он спросил снова. Аглая посмотрела на князя, и ее руки замерли.

— Я читаю эту книгу каждый день. Иногда на улице, иногда в доме.

Последовало долгое молчание, во время которого супруги смотрели друг другу в глаза. Оба не двигались, пока Аглая, опустив взгляд на папку, медленно не вытащила из нее небольшой листок с печатью.

— Одевайся. Нам нужно в город, — поспешно сказала Аглая, развязывая на спине узел своего будничного платья. — И не смотри, — добавила она немного с укором.

Князь отвернулся. Его внимание снова приковала книга Аглаи. Он не читал названия, только внимательно рассматривал жилки кожаного переплета. В голове навязчиво крутилась мысль, что это уже происходило, и он не мог понять, так ли это.

Вдруг книгу прикрыл пиджак князя — Аглая бросила его на стол, что-то сказала и вышла.

Когда князь спустился, супруга его уже ждала в двуколке.

— Все нашел? — спросила она, и с какой-то настороженностью заглянула ему в глаза.

— Представляешь, — начал князь с иронической улыбкой, дивясь самому себе, — я всюду искал свою рубашку. Думал, ты ее повесила в шкаф, а ее там не оказалось. Потом на спинке стула смотрел. На кровати не оказалось. Наконец, я вышел и спросил Веру, не видела ли она мою белую рубашку. Она так странно посмотрела на меня, потом на мою грудь. Так странно, что я сам посмотрел себе на грудь, а я в той самой рубашке!

С двуколки они пересели в поезд. Через пару часов их встречала серость Петербурга и неприятная дымка, стоявшая в воздухе. После природных пейзажей к такому не сразу привыкаешь, но со временем перестаешь замечать и забываешь о том, что что-то беспокоило глаз. Воздух тоже был не таким приятным, но вскоре и это становилось привычным.

Когда они снова садились в двуколку, у князя в глазах вдруг помутнело. Рука промахнулась и, ухватившись за воздух, по инерции ушла вперед, утягивая за собой все тело. Аглая поспешила помочь супругу подняться. Внезапно к действию подключился извозчик. Князь почувствовал, как его левый локоть обхватили тонкие пальчики, а правый будто кто-то хотел оторвать. Грубый першащий, но добрый голос начал что-то приговаривать, потом, по всей видимости, шутить и смеяться своим шуткам. Послышалось, будто бумага высыпалась на землю. Голос извозчика. Тишина.

На смену пелены на глазах и ваты в ушах пришла резкая чувствительность к звукам, запахам и движениям. Быстро подняв взгляд на бородатого кучерявого извозчика, который уже сидел впереди, князь вдруг стал отчетливо его слышать.

— М-да, господа, — протянул тот, сочувственно глядя в глаза князю. — А знаете! — он вдруг оживился. — Медицина давно уже бьется над этой болезнью и успешно ее решает! Тут главное не дергаться и не переживать. Все утрясется! Хе-хе-хе!

Лицо Аглаи покраснело от негодования.

— Прекратите! Как вы смели вообще трогать наши документы?! Ладно помогли подобрать, но читать! Как это низко!

— Да ведь взгляд сам упал, ей Богу, милая, я не специально! Невольно прочиталось. Чесслово!

— Я вам не за шутки плачу. Везите уже нас к месту назначения. Что за люди? Отвернитесь! Хватит улыбаться! — Аглая была вне себя от злости. Ее тонкие пальчики впились в руку князя.

Звуки биения деревянных колес о камни ударили князю по ушам — двуколка тронулась.

Врач внимательно читал содержание листов, которые ему вручила Аглая. Иногда он глубоко вздыхал и поглядывал на молодых. Наконец, он отложил бумаги, снял пенсне и обеспокоенно посмотрел на Аглаю.

— Как ваши родители такое допустили?

Аглая молчала, глядя в глаза врача с упрямством. Смекнув, что данной темы лучше не касаться, он стал говорить непосредственно о болезни.

— Столько случаев, и вы только сейчас обратились к нам… Аглая Ивановна, я вынужден оставить вашего супруга до завтра под наблюдением. Подождите. Я все понимаю, но случай несколько запущен. Я возьму необходимые анализы, осмотрю пациента. Мне нужно увидеть воочию характер ночных приступов. Одна ночь, большего я не прошу. Вам есть где остановиться? Нет? — он задумался. — Позвольте предложить вам отель одного моего старого знакомого. Я попрошу его, чтобы он лично проследил за вашим комфортом. Место на одну ночь будет стоить недорого. Сейчас я напишу вам адрес. Медсестра! Что стоите? Подготовьте койку. Только палату отдельную. Или хотя бы отделенную! Не стоит смущать остальных. Что ж, я пока выйду за инструментами, а вы попрощайтесь.

Врач услужливо и грустно улыбнулся им и вышел. Князь начал понимать, что происходит. Он смешался: ему было страшно из-за того, что он не помнил последних событий и стыдно из-за того, что, по всей видимости, Аглая пережила немало страданий за последнее время. А он даже не знал, каких именно…

Он посмотрел в ее блестящие от слез глаза и почувствовал, как в груди больно заныло. Аглая коснулась его белой как мел руки и уткнулась лбом в его плечо. Послышались тихие всхлипы. Князь не мог найти, что сказать. Через минуту он непослушным ртом смог вымолвить лишь: «Прости меня». Аглая толкнула его в плечо и поспешно вытерла слезы.

— Я приеду завтра, — сказала она, несколько успокоившись. — Постарайся ради меня, хорошо? Пообещай! Вот. Все, мне пора. За меня не волнуйся, денег у меня достаточно, я с приданого вытащила. Никто не знает, куда мы поехали. Я постаралась, чтобы и Вера не узнала. Надо теперь поразмыслить, что всем говорить о нашем отсутствии.

— Зачем скрывать? — прошептал князь, с каждым словом теряя силы.

— Я не хочу, чтобы нас обсуждали. И так обсуждают, а тут мы им еще один повод дадим. Не дай Бог, Лебедев узнает. В общем, нужно придумать крепкое алиби. Это слово я вычитала из книги. Ты бы тоже почитал ее на досуге, она очень интересная. Родители не разрешали мне читать детективы, а с тобой хоть из книг мир узнаю. Они и того не позволяли. В общем, что это я? — прибавила она, грустно улыбнувшись. — Все будет хорошо. Врач тебе поможет. Я уверена. А если он не справится, мы в Швейцарию тебя повезем к… Шнайдеру, да? Не суть. До завтра!

Она быстро поцеловала его в щеку и, не оборачиваясь, побежала к выходу. Дверь громко отворилась и со скрипом захлопнулась. За ней забубнил голос врача. Князю показалось, что рядом с ним кто-то стоит.

В затылке вдруг глухо запищало.

Каждая новоиспеченная семья перед браком особенно не думает о том, чего хочет от своего бракосочетания, кроме как счастья и наслаждения в повседневных встречах с любимым человеком. Однако, вступив в брак, молодые понимают, что торжественное обещание перед Богом и священником — это не конец, а только начало. Начало долгого и сложного пути, в процессе которого ты пересматриваешь свой характер, отношение к жизни и понимаешь, чего хочешь от этой самой жизни.

Наш князь, Лев Николаевич Мышкин, почти через три месяца после своей женитьбы держал экзамен на домашнего учителя и выдержал успешно. Обучая местных детишек в возрасте от семи лет до двенадцати, он зарабатывал не так, чтобы много, но жить было можно, и даже совсем-таки неплохо, если брать в учет и наследство князя. Посещая деток в их домах, а иногда принимая в своем, князь расцветал прямо на глазах. Общение с детьми производило на него поистине исцеляющее действие. Дети тоже его любили. Бывало, что девочки собирали цветы по пути к князю и просили передать их его супруге. К слову, Аглаю Ивановну маленькие ученики никогда не видели. Не из-за каких-то запретов, а из-за нежелания самой Аглаи Ивановны. Дело в том, что молодая жена не питала особых чувств по отношению к детям. Даже не так… Она питала к ним чувства, но отнюдь не такие, как ее муж, а скорее противоположные. «Все дети капризные, — выразилась как-то Аглая, — по-дурацки выражаются. Это бездельники, которые шатаются по улицам с криками. В них нет ничего привлекательного. Эти маленькие сопливые носы и вечно грязные руки. Фу! Мне не о чем с ними разговаривать, потому что они совсем еще ничего не смыслят в этой жизни».

Получив таким образом один отказ от встречи, князь решил больше не заводить разговоров на подобные темы. Однако периодически не выдерживал и делился с Аглаей тем, как и какие ученики делают успехи в тех или иных предметах, и как некоторые остроумно справляются с поставленными задачками. Рассказывал, как девочки робко спрашивают, почему они в доме князя никогда не встречают его супругу и то, как ему порой сложно найти, что им ответить так, чтобы они не подумали об Аглае плохо. «Ведь ты не такая, — говорил он ей, — ты по правде не думаешь о детях так. Просто ты никогда с ними не общалась лично. Я ни на чем не настаиваю, не подумай, я ведь понял твою позицию… Просто считаю, что ты это все говоришь от неимения опыта в общении с детьми».

Помимо всего вышеперечисленного, Аглае о детях напоминал не только князь, но также и ее родители. В частности, ее мать — Лизавета Прокофьевна. Деликатно и совсем неприметно, как считала сама Лизавета Прокофьевна, она спрашивала у дочери о будущем потомстве: о своих внуках, которые никак не появляются ни у Аделаиды, ни у Аглаи. Аделаида отвечала с такой же «деликатностью», что об этом мать известят самой первой: «Как только — так сразу, maman». Аглая же вспыхивала как пламя, разгадав хотя бы самый отдаленный намек на деторождение. Один раз Лизавета Прокофьевна намеренно допустила разговор на вышеупомянутую тему в присутствии Ивана Федоровича, князя Щ. и Льва Николаевича. Те, право, не ожидали от генеральши внезапного порыва на интимный разговор за чашечкой чая и даже несколько опешили. Иван Федорович мгновенно переменил тему, сделав самый непринужденный вид, однако осадок от случившегося у всех остался, и после к чаепитию в доме Епанчиных обе молодые пары относились с некоторой настороженностью.

Как относилась к данному вопросу Аглая Ивановна, мы вам поведали, но «как насчет князя?» — подумаете вы. Ответ будет совсем не однозначным. С одной стороны, князь любил детей, и допустить мысль об отцовстве он мог, и даже, заметим, что не раз допускал. Однако медицина предрекала, что болезнь падучая передается по наследству и этот факт изрядно тормозил князя в принятии решения, чему Аглая была в тайне даже рада.

Полностью понимая отношение Аглаи к детям, князь все же пытался как-нибудь свести ее хоть с одним ребенком, хоть на минуту. И однажды такой случай ему предоставился. О нем мы ниже и поговорим.

— Лев Николаевич! — послышался детский голос с улицы.

Сначала князь подумал, что случилось что-то плохое; девочка вбежала на веранду, спрятав что-то в ладошках.

— Здравствуйте! — опешила девочка, поравнявшись со своим учителем. — Я нашла его на дороге!

Она приоткрыла ладошки: в них оказалось желтое пушистое существо. Оно прерывисто и часто попискивало, в панике поглядывая в разные стороны.

— Это уточка?

— Это цыпленок, Наталья Федоровна, — улыбнулся князь. — Где твои книги, дорогая моя?

Девочка вздрогнула, вспомнив, что о книгах-то она и забыла на той самой дороге, поэтому вручила цыпленка князю и побежала за потерей. Князь прошел в кухню, где пила чай его супруга.

— Смотри, — сказал он, придерживая дверь одной рукой, а другой протягивая цыпленка в ладони. — Наташенька нашла на дороге цыпленка. Наверное из тележки выпал.

Аглая поспешно поставила чашку и подошла к князю, который в это время вышел обратно на веранду. Когда Аглая приняла пушистое чудо в руки, на веранду вошла девочка с книжками.

— Познакомься, Наталья Федоровна, это моя супруга — Аглая Ивановна. Аглая Ивановна, перед тобой моя лучшая ученица — Наталья Федоровна.

Девочка рассматривала Аглаю с восторгом и трепетом. Аглая Ивановна просто окинула ее ответным взглядом.

— Здравствуйте, — прошептала девочка с благоговением. — Я хотела его забрать домой, но, если хотите, я могу оставить его вам.

Аглая Ивановна протянула цыпленка супругу, явно желая удалиться с веранды, на что тот отреагировал с улыбкой и сделал шаг назад, намекая, чтобы цыпленка взяла девочка, и Наташа приняла цыпленка с рук Аглаи в свои руки.

— Как думаете, это петушок или курочка? — Наташенька очень хотела поговорить с Аглаей.

— Наверное, курочка, — сказала Аглая.

— А я думаю, петушок, — сказал князь.

— Я тоже думаю, что это курочка, — сказала Наташенька, обращаясь к Аглае. — Это все потому, что у нее пальчики тоненькие и шейка изящная.

— На самом деле, я думаю, они в таком возрасте друг от друга не отличаются, — сказала Аглая.

— Я раньше никогда не видела цыплят. А вы видели, Аглая Ивановна?

— Нет, но я слышала, как они пищат в коробке. Только не так, как этот. Этот какой-то беспокойный.

Наташенька сняла с себя шляпку, поместила туда цыпленка и протянула Аглае.

— Я думаю, — сказала она несколько деловито, — что ему будет спокойнее в моей соломенной шляпке. А сейчас мне пора учить математику. Я была очень рада с вами познакомиться! — добавила она, когда Аглая уже выходила на кухню со шляпкой в руках.

Князь был в полном восторге. Сразу после занятий он поспешил искать свою супругу, чтобы узнать ее впечатления от встречи. Не найдя ее в комнатах и в саду, он вернулся в спальню и, только присев на кровать, заметил, что соломенная шляпка, в которой мирно спал цыпленок, лежит у Аглаи на подушке. Он подметил, что цыпленок лежал на белом платочке.

Аглая пришла через пару часов. Оказалось, она ходила на чай к сестрам в доме Епанчиных. Убедившись, что цыпленок в порядке, Аглая понесла его на кухню и стала предлагать ему пшено, хлеб и воду. Там она и оставила своего нового друга. На вопросы князя Аглая нарочно не отвечала, лишь иногда покачивала головой, как бы в знак того, что она его слышит, но говорить ни о чем не хочет.

— Завтра у Наташеньки занятия в четыре. Вы можете снова увидеться. Я думаю, что ей захочется узнать, как поживает ее маленький друг, — он подумал и с улыбкой прибавил, — или подруга.

Как бы нам хотелось закончить историю по-другому, но события вынуждают нас описывать все, как было. На утро цыпленка обнаружили посреди кухни с перегрызенной шеей. Кошка, периодически гостившая на веранде, незаметно проскользнула в кухню, по всей видимости, почуяв запах цыпленка. Вера очень извинялась перед всеми, что не проследила за кошкой. Аглая молча смотрела на маленький желтый трупик с красным пятном на шее: маленькие глазки не до конца закрылись, крылышки были беспомощно раскрыты. Князь подобрал несчастное существо и, завернув в газету, вынес во двор.

Как и условлено, в четыре пришла Наташенька. Как всегда, веселая и непринужденная, она улыбалась в ожидании ответов на свои вопросы о цыпленке. Князь не мог найти, что ответить, и в этот самый момент на веранду вошла Аглая. Тихо улыбнувшись, она поставила стул рядом с девочкой и присела. Девочка приняла от нее белый платочек и развернула его. Внутри оказалось несколько желтых пушинок.

— Так бывает, — ответила Аглая на немой вопрос в глазах Наташеньки.

— Понимаю, — грустно вздохнула девочка.

Аглая обняла Наташеньку. Они просидели молча с минуту, затем Аглая встала и вышла с веранды на улицу.

— Она милая… Я о Наташеньке. Я не ожидала, что она такая, — сказала Аглая князю вечером того же дня. — Возможно, и не все дети противные и злые.

В этот день Аглая читала письма, пришедшие давеча с почтовым поездом. Она вскрыла самый первый конверт и, с первых строчек узнав знакомый почерк, пошатнулась. Вот что было в письме:

«Приветствую вас, многоуважаемая Аглая Ивановна!

Со всем моим распахнутым к вам сердцем, я откровенно, хотя не без стыда, решилась писать вам. Я вынуждена сообщить, что ужасно больна вот уже год. Сразу признаюсь, что, кроме вас, еще одно лицо читает это письмо. Но у меня нет тайн от него. Вот и сейчас: стоит надо мной и следит за моим пером… Рогожин, этот зверь, сколько я перенесла от его лап! Но до того меня любит, точно знаю, до ненависти меня любит.

Лишь вспоминая о вас, о вашей прекрасной чете, я могу улыбнуться. Не считайте моих слов больным восторгом воспаленного ума, но вы, Аглая Ивановна, для меня все ещё остаётесь совершенством! Вы стали для него истинным светом, как он тогда и говорил о вас… Я и без слов поняла, что вы, вы и только вы для него — свет и спасение. Это тогда вы были для меня одно, а сейчас вы одно и перед Богом, и перед всеми…

Прошу вас… Возможно, на мой уставший ум влияет горячка, а возможно я и вовсе в бреду, но прошу вас следующий лист отдать князю, а этот сжечь после прочтения. Смею ли от вас просить этого? Глупости ли это больного ума? Да, быть может, люди вокруг правы, и я правда всегда была больна умом. Но вы, вы так не считаете, нет! Вы — совершенство. В вас чистый разум, и с самого начала вы поступали как совершенство, зная, что я вас соединяю для себя же. Бога молю лишь об одном: чтобы вы всегда были светом и спасением для нашего дорогого князя! Вы способны вывести его из тьмы болезни, ваша любовь способна сделать его счастливым. Лишь ваша, но не моя. Я уже давно отказалась от мира и от счастья.

(Так заканчивался первый лист, а следом шел второй)

[Второй лист]

Милый князь, я очень рада вам писать после такой длительной паузы в нашей, хоть и недолгой, переписке. Дорогой Лев Николаевич, жизнь наша с генералом Н. подходит к концу в одном швейцарском городке. (Помнишь ты, как все хотел меня туда отправить?) Но случилось непоправимое: мы оба тяжело захворали непонятной местной болезнью. Врачи только головой качают, когда мы спрашиваем, сколько дней нам осталось. Знаю, Лев Николаевич, что будешь ты из-за меня грустить, но не стою я того. Тем более, не переживай, мой старичок генерал за мной проследит и не оставит, этот чудесный человек помогает мне во всем, правда играть в рулетку любит, но я ему денег даю, он ведь совсем юродивый. Этот человек заботился обо мне все это время. Знаешь, он даже чем-то похож на тебя… А ты и так столько для меня сделал, как никто другой, и ничего мне не должен, запомни это, у тебя есть право на счастье, ведь ты так страдал. За все тебе благодарна, но теперь прошу забыть меня совсем.

Но всё, нет сил писать. Давайте не будем расставаться на грустной ноте? Улыбнитесь, ведь рядом с вами само совершенство — ваша почтенная супруга. Ее любовь к вам не содержит эгоизма. Она чиста и светла. И только для вас одного. Навсегда. Будьте счастливы! Прощайте навсегда! Ваша, только ваша, Настасья Филипповна».

Аглая Ивановна встала с кресла, крепко сжимая пальцами листы только что прочтенного письма Настасьи Филипповны. На ее напряженное лицо упал свет от огня в камине.

Следующее сентябрьское утро выдалось тоскливым, темным и дождливым. Аглая Ивановна проснулась в мерзком расположении духа. Обычно она просыпалась значительно позже князя, однако в этот раз ее мучила бессонница. Перед тем, как встать, Аглая еще некоторое время рассматривала лицо князя — безмятежное, спокойное и приятное. Убрав несколько белокурых прядей волос с его лица, она поспешно встала и подошла к окну. Мысли роились в ее голове бурным потоком. От нерешительности и страха по спине проходил неприятный холодок, особенно когда она смотрела на князя. Сейчас или вечером? Может быть, за обедом? Гнетущее чувство долга лежало на ее сердце камнем. «Должна», — прошептала она и в решительности стала переодеваться в свое будничное голубое платье.

Не завтракая, она хотела было отправиться в отчий дом, однако, припомнив, что там все любят поспать, поняла, что ее никто не встретит. Да и на улице лил дождь. Аглая на секунду почувствовала себя заключенной в своем доме. Вера Лебедева, держа на руках самую младшую свою сестру, вошла на веранду, где находилась Аглая. Ребенок мирно спал на ее руках.

— Доброе утро, Аглая Ивановна, — прошептала Вера. — Не ожидала вас здесь встретить. В таком случае, я сейчас вернусь и приготовлю вам завтрак.

— Не стоит, — остановила ее Аглая. — Я потом, со всеми.

Вера была услужливой девушкой, которой было приятно заботиться обо всех в доме. Несмотря на множество выполняемых ею домашних работ (забота о сестрах, уборка, готовка, стирка), она быстро подмечала и запоминала привычки всех жильцов дома. Узнав, что Аглая Ивановна, мало того, что в пять утра уже не спит, так еще и отказывается от завтрака, Вера поняла, что грядет какое-то неприятное событие в княжеской семье.

Кое-как пережив утро и дождавшись князя на веранде, Аглая тут же потянула его гулять.

— В дождь? — удивился князь.

— А ты что, сахарный? Пошли, сейчас дождь не идет, у нас есть время!

— И без завтрака… — грустно пробормотал князь, но покорился внезапному порыву своей супруги и, взяв шляпу, пошел вслед за ней в сад.

— Нас приглашала в гости Аделаида. У ее супруга сегодня день рождения, — сказал князь, внимательно наблюдая за растерянной Аглаей.

— Неужели? — Аглая переменилась в лице. — Так что же ты стоишь тут?! Пошли в дом собираться! На который час звали? Ну, ты… Почему раньше мне не сказал? А я тут не знаю, чем себя занять! Иди в дом уже, ну!

Им буквально в спину стал лить дождь, супруги успели забежать в дом. Аглая, поскользнувшись на деревянных ступенях, схватилась за пиджак князя, тот сразу подхватил ее. Их взгляды пересеклись. Лицо князя тронула нежная улыбка. Аглая, у которой обычно тут же наливалось краской лицо в подобных случаях, на удивление князя, ответила холодно и даже несколько нервно.

Отобедав в доме князя Щ., по уговорам Аделаиды, Мышкины все же остались у них до вечера. Князь все это время наблюдал свою жену, подмечая, как быстро меняется ее настроение и как она старается не смотреть на него. На обратном пути, уже на подходе к дому, их застал дождь и заставил спрятаться под ближайшим раскидистым дубом. Князь накинул на спину Аглаи свой пиджак, заметив, как от зябкости она вскидывает плечи. Впервые за все это время Аглая взглянула в глаза князя.

— Ты любишь меня? — в ее голосе князь не заметил ни тени сомнения, этот вопрос будто был риторическим и подводил к каким-то сопутствующим темам.

— Очень люблю, — ответил он.

— А если бы я… убила человека, к примеру, ты бы любил меня? — голос Аглаи стал увереннее.

Князь чуть заметно усмехнулся.

— Действия бы твоего я не одобрил, но все равно бы любил тебя.

— А если бы я изменила тебе с кем-нибудь?

Улыбка ушла с лица князя, и он серьезно и непонимающе посмотрел в глаза супруге.

— Мне было бы очень больно… но я бы все равно любил тебя.

— А если бы я скрывала от тебя ее письма? — уже с вызовом спросила Аглая.

— Любил бы, конечно. Но, Аглая, кажется в последний раз она писала нам, что беспокоить нас больше не станет.

— Верно. Вчера пришло ее последнее письмо.

Аглая выдержала паузу, глядя князю в глаза.

— Она умирает.

— Не шути так, Аглая!

— Я не шучу, — она не отрывала от него пронзительного взгляда, — она сама мне это написала. Вчера утром я получила от нее письмо. Она просила его тебе передать.

— Пойдем домой, — сказал князь обеспокоенно, — и ты мне его передашь.

Аглая продолжала всматриваться в его глаза, но тот отвёл взгляд.

— Ты ее любишь, — произнесла она с замиранием сердца.

Князь молчал.

— Ты все еще ее любишь! — уже обреченно воскликнула Аглая. Сердце в ее груди забилось с бешеной скоростью, настолько, что застучало в висках.

— Скажи мне, что это не так! — крикнула она, бросая пиджак в князя.

Князь стоял, опустив руки, и пиджак его упал в лужу. Медленно подняв голову, он печально посмотрел на супругу.

— Это… так.

— ЧТО?! Боже, Боже! — вскричала Аглая, хватаясь за свои плечи и не зная, куда бежать — кругом лил дождь. — Какая я была идиотка! Этот Рогожин тебе не отдал ее, вот ты и прибежал ко мне! Все теперь ясно, Господи, все теперь ясно!

— Аглая, прошу, выслуш…

— Ты мерзкий больной идиот! С твоими припадками ты никому, кроме нас, был не нужен и ты цепко ухватился за возможность иметь при себе хорошенькую няньку!

— Аглая, прошу…

— Сожгла я то проклятое письмо, слышишь?! Как только прочла — тут же в огонь бросила! Мало я терпела ее мерзкие письма с больными восхвалениями нашей семьи, так теперь ты мне лично говоришь в лицо о своем пренебрежении мной! Моей любовью! Моей заботой! А я отдалась тебе без минуты сомнения! Сделала тебя первым и последним в своей жизни! Боже! — она нервно ходила туда-сюда под деревом, периодически забывая о холодном дожде, выходя из-под густых ветвей и судорожно забегая обратно.

Князь молча стоял на одном месте, прекрасно понимая, что Аглая его к себе в таком состоянии ни за что не подпустит. Выслушав от нее тираду скорби и презрения, он обратился к ней со всей проникновенностью, нежностью и искренностью, что были в нем.

— Аглая, я люблю ее не так, как тебя. (Аглая хотела говорить еще) Нет, послушай! Я люблю тебя больше всех на свете! Перестань разрывать себе сердце, молю тебя! Милая моя, я никогда не нуждался и не нуждаюсь в няньке! При случае, мне понадобится именно врач, а не нянька. Я безмерно ценю твою верность, твою чистоту, твое терпение! Настасью Филипповну я жалел всем сердцем, она была готова сгубить себя. Я хотел лишь спасти ее!

— А когда вы были помолвлены, то ездили вместе мимо моего дома, конечно же, только для того, чтобы спасти ее, а не посмеяться надо мной! А когда она сбежала из-под венца, сорвав вашу свадьбу, ты со спокойной душой пошел ко мне!

— Все не так, как ты описываешь! — воскликнул князь.

Аглая жестом руки остановила его.

— Мне нужно было знать лишь одно: любишь ты ее или нет? И я услышала ответ на свой вопрос.

Дождь кончился. Князь молчал, обреченно и с мольбой глядя на Аглаю.

— Тебе не о чем беспокоиться, я любил ее из жалости. Это было другое чувство… К тебе я испытываю другую любовь. Эта любовь сильнее всего, что я испытывал когда-либо.

Ответ, по всей видимости, оставил Аглаю не до конца удовлетворенной. Она, все еще держа вытянутой руку, не подпуская князя к себе, пошла к дому. Князь пошел за ней. Лишь войдя в дом, Аглая решительно обернулась и тихо произнесла:

— Письмо на камине.

Князь Мышкин дрожащей рукой взял листок, и на несколько минут в комнате воцарилась тишина. Он прочел письмо несколько раз, с каждым разом становясь все мрачнее. Аглая заметила его настроение и спросила:

— Ну, что ты на это скажешь? Я все понимаю, но ведь какая наглость с ее стороны…

— Нет, Аглая, тут другое. Разве ты не поняла, что нет никакого генерала, никакой Швейцарии, что все это она придумала, чтобы успокоить меня! А скорее всего она с Рогожиным, и она очень страдает, иначе бы не стала писать мне. Но что у нее на уме? И правда ли так больна? Ах, как жаль, если так…

Князь вытер слезы, которые от душевной боли хлынули из глаз, и бросил письмо в огонь.

Аглая же в гневе бросилась из дома. В эмоциях, не глядя под ноги и широко шагая, она поскальзывалась на траве и падала. Вставала и снова шла, не зная, куда и зачем. Единственное, что ей в тот момент хотелось — это сбежать и никого не видеть. Забыв о всяких приличиях и стыдливости, она громко разрыдалась себе в ладоши.

Мы не знаем, сколько точно она так бродила вокруг дома: может час, а то и два часа. В гневе не ощущается ничего, кроме бурных эмоций, бьющих через край, а все физическое становится как бы на второй план и кажется совершенно незначительным.

Аглая вернулась настолько мокрая, что с нее текли тоненькие струйки. Нарядное персикового цвета платье было в грязевых пятнах. Изнуренная слезами, она вошла в гостиную, где в задумчивости сидел князь. Увидев супругу в таком состоянии, он сорвался с места и подскочил к ней, но не успев ничего сделать, получил оглушительно громкую пощечину. На минуту повисла тишина, прерываемая лишь треском огня в камине.

— Ненавижу тебя, — обессиленно произнесла Аглая, глядя куда-то сквозь супруга.

Князь ее крепко обнял, не обращая внимания на мокрую одежду.

Он действительно ее любил по-другому. Если в желании быть с Настасьей Филипповной у него была полная самоотдача ради счастья самой Настасьи, то с Аглаей он и сам обретал удовольствие. От взглядов супруги, от ее прикосновений у него всегда сладко сжималось сердце. Такого с Настасьей он никогда не ощущал. Это были две разные любви, где с одной князь спасал женщину, а с другой, помимо безвозмездной самоотдачи, удовлетворял свое глубинное эгоистичное желание, которое присуще каждому человеку.

Так как дверь была открыта, Вера, не без стыдливости обнаружив обнимающихся и заметив внушительного размера капли воды, идущие от входной двери в гостиную, поспешила принести полотенце и разогреть воду в самоваре.

Следующие пару дней Аглая Ивановна провела в тяжелой горячке. Путая имена и лица, она неизменно узнавала лишь Льва Николаевича. Хватая его рукав словно последнюю надежду, она умоляла его не оставлять ее, простить и любить хотя бы чуточку так же, как и раньше. После выздоровления между супругами больше никогда не вспоминался былой скандал. Все было так, как и прежде. Возможно, даже и лучше.

Август был на исходе, в теплом сухом воздухе стоял отчетливый запах мяты, что росла у террасы. Аглая Ивановна сидела за вышиванием. Она увлеклась процессом, когда из простых цветных узелков складываются узоры, отдаленно похожие на розы. Вечерело. Тихо, мирно, лишь цикады пели где-то в кустах и на деревьях за ее спиной. Умиротворение прервало неясное чувство, навязчивое и внезапное: кто-то стоит за спиной! Аглая медленно и настороженно обернулась. Внутри у нее все замерло при виде знакомого силуэта, стоящего при дороге и смотрящего прямо в ее сторону. Тот выждал пару секунд и стремительно направился к ней, открыл калитку, вошел на террасу как к себе домой и сел напротив. Его маленькие глаза без любопытства смотрели на нее совсем неприветливо, и от этого становилось неприятно.

— Ну, здравствуйте, — Парфен невольно опустил взгляд на ее маленький живот.

Аглая, уже не ощущая иголки и ткани в своих руках, изумленно кивнула.

— Князя дома нет, так ведь?

Его вкрадчивый тон проникал Аглае в душу. Она снова махнула головой, только уже отрицательно.

— Так я и думал… Князь ведь уже с неделю по паре часов в день где-то пропадает. Я наблюдал неподалеку. Из личного интереса, — прибавил он, заметив, как Аглая вскинула брови.

— Так скоро шесть, — сказал он после недолгого молчания. — Я его подожду, если позволите. А если не позволите, так я за калиткой.

— Сидите уж, — пробормотала Аглая, так крепко сжав пальцами иголку, что потекла кровь. Парфен безучастно посмотрел на ее новообразовавшуюся ранку. — Может, чаю? — Аглая отложила рукоделие и спрятала обагренный палец в кулаке.

— Не буду.

Между ними повисла давящая тишина, которая тревожила одну Аглаю. Она, скрывая свое любопытство и украдкой бросая на незваного гостя быстрые взгляды, снова принялась за рукоделие. Парфен спокойно, с выжиданием посмотрел на линию горизонта.

— Так вот она какая, — Парфен попытался улыбнуться, не отрывая взгляда с дороги, — тихая семейная жизнь. Дома всегда ждут, лишнего не спрашивают, а коль спросят, так и отмолчаться можно, все равно ведь не оставят одного. Что бы ни сделал, все равно примут. Все равно есть, куда податься.

Он прищурился и медленно перевел взгляд на Аглаю. Та замерла, почувствовав на себе его взгляд, и внутри у нее опять все похолодело: немного от страха, но больше от смысла его визита.

Парфен внезапно встал, и легкая ухмылка тронула его сжатые губы. Он медленно, твердо ступая, спустился с террасы навстречу князю и протянул ему руку. Князь совсем не удивился, будто бы ожидал его здесь увидеть. В душе Аглаи вдруг все сжалось, и снова ощутилась старая, глубоко спрятанная, неисцеленная рана, нанесенная ревностью и ненавистью.

— Все равно ведь найду, — Парфен не сдержал внутреннего напряжения и при рукопожатии крепко, до боли сжал руку князя.

— Она очень больна, Парфен. Она уже не может ходить, я уговорил ее вызвать доктора. Ей нужен покой.

— Я всем ее обеспечивал, — Парфен горько улыбнулся. — Все прихоти ее исполнял. И покой ей был, и забота. Рабом ее был, покуда горячка не отпускала ее, а она все тебя звала, — он проглотил очередную волну накатившей злобы. — А меня то гнала, то обнимала как последнюю надежду, а во сне тебя звала.

Князь почувствовал, как его буквально бурит гневный взгляд супруги, но с горечью в сердце продолжил смотреть на Парфена.

— Где? — прошептал Парфен, еще сильнее сжимая руку князя.

Тот немного поморщился, но руки не отнял. Глаза его слегка заблестели от накатившихся слез. Между тем, Парфен уже сгорал от злобы и нетерпения: после трех лет жизни с Настасьей Филипповной он так привык знать каждый ее шаг, что внутри все трепетало от злобы за прерванный покой. Он рывком руки притянул князя ближе к себе. Князь отрицательно качнул головой, покорно ведомый, как агнец на закланье.

— ''Христианская любовь князя'', говорит, — продолжил Парфен, — ''исцелила бы меня ото всех болезней, да только вот ты, Рогожин, опять меня погубишь''. Так тебе небось и говорила давеча, верно?

— Да, — прошептал князь.

— И что дальше? Вот спряталась она за твоей спиной. Дальше что? Ты не сможешь прятать ее от меня вечно и содержать ее не сможешь вечно. Ей некуда идти, только я — ее единственное пристанище.

— Нет, Парфен, все не так, — князь с силой выдернул руку из цепкого рукопожатия. — Мы уже все решили, и, когда она выздоровеет, ты ее больше не найдешь.

Лицо Парфена вытянулось и расслабилось. Глубоко вдыхая горячий вечерний воздух, он выжидающе посмотрел на князя, затем немного наклонил голову набок и снова улыбнулся.

— Швейца-а-ария.

Князь кивнул, еще острее ощущая взгляд супруги, который так и пронизывал его насквозь. Он будто бы ощутил всю ее боль и злобу на себе. Если бы взгляд мог убивать, князя на этом месте так и повалило бы замертво.

Аглая встала и, на этот раз нарочно, со всех сил сжала иглу в ладони. Боль совсем не ощущалась ей, только злоба, раздирающая грудь изнутри. Дрожа всем телом, она забежала в дом. Дверь за ней громко захлопнулась.

— Целовала она тебя?

Внезапный вопрос, да еще и такого рода, немного пошатнул князя.

— Нет, Парфен. Ты, как и раньше, не о том думаешь.

— Но любишь же, — внутри Парфена назрело желание насмехаться. — Двух любишь, стало быть? Хе-хе. Несчастный.

— Прошу тебя… Даже когда ты знаешь, что у меня семья, ты не отпускаешь мысли о том, что я могу забрать ее для себя. Но вся суть в том, что я ее забираю от тебя не для себя, а для нее. Несчастная тянется к тебе как по наитию, но погибает, оказавшись рядом, как мотылек, который садится тонкими лапками на раскаленное стекло подсвечника и обжигается насмерть. Видел бы ты ее лицо, Парфен, когда она, задыхаясь от кашля, пришла ко мне ночью. Она очень исхудала, в ней жизни нет. Я отвел ее в безопасное место, она держала меня подле себя почти всю ночь и бредила от горячки. На утро запретила мне вызывать доктора. Выгоню его, кричала, только тебя приму. Я и приходил, проведывал ее всю неделю, выхватывал у ней из рук ножи и осколки разбитого ею в бреду сервиза. Только сегодня она наконец расслабилась, поняв, что ты не придешь, и сама меня попросила доктора вызвать.

— Она не поедет в Швейцарию, и ты это знаешь, — Парфен шептал так, будто, если кто-то его услышит, точно произойдет что-то плохое. — Как от тебя из-под венца сбежала, так с перрона ко мне прибежит. Вот увидишь, Лев Николаевич.

— Пусть так, Парфен, — князь ответил спокойно, опустив грустные глаза. — Я нисколько не удивлюсь, что все будет именно так…

— Стало быть, остается только ждать, — он выжидающе посмотрел на князя.

— Что еще ты хочешь знать, Парфен? — князь понял, что от него ждут, но твердо решил не говорить адрес.

Парфен в раздумьях переступил с ноги на ногу, затем обошел князя и взялся открывать низенькую калитку. Кажется, отпустило. А ведь и не было смысла приходить, ведь ни для кого не секрет, что она снова будет бегать между ними двумя, хоть и после долгой паузы, во время которой мнимо считала, что обманывает князя о своей судьбе с каким-то добрым благодетелем. Но нет, Парфену надо было прийти. Надо было убедиться, что она жива и что князь ее не любит так же, как он. Рогожин в последний раз обернулся, едва слышно пробормотав: «Рад был видеть. И поздравляю», а затем вышел за ограду.

Князь кивнул в ответ и посмотрел другу вслед. Внутри все стыло от страха — нужно входить в дом.