Всего лишь маленькая девочка (джен)

В самом большом зале старого дома жил авгурей. Потрёпанная птица вечно сидела в клетке; перья его совсем выцвели, он давно уже стал пыльно-серым, как и многое в этом доме. Он часто плакал, особенно когда маленькая девочка оказывалась неподалёку. Раньше она побаивалась его печальных, хриплых криков, предвещающих дождь; но теперь-то она знала, что это ничего не значит. Но госпожа и благодетельница была уверена, что плач авгурея предвещает беду, и беда эта ждёт именно девочку.

Впрочем, недавно девочка начала думать иначе. Возможно, в её присутствии несчастная птица плачет ещё горше оттого, что чует — девочка живёт здесь в такой же неволе, как и он сам, и может подарить ему свободу. И вот сегодня, в один из серых, мрачных осенних дней, девочка проснулась от крика авгурея. И точно — не успела она спуститься в залу, как за окном вновь зарядил дождь. Сильные холодные струи так и колотили в оконные стёкла, и на подоконниках образовывались лужицы. В зале было страшно холодно — текли не только окна, но и крыша, а огонь в камине не разжигали уже много десятков лет. У девочки даже зубы застучали.

Неужели кому-то охота попасть на улицу в такую погоду? Но авгурею, слезящимися глазами взирающему на окна, очень этого хотелось. Эти странные птицы ведь любят дождь. Так пусть хоть кто-нибудь получит сегодня то, чего он так сильно хочет! Девочка подошла к клетке и, поковырявшись с замком, сбросила его. Это было нелегко; но, кажется, ей помогло волшебство — да, она была волшебницей! Иногда девочка в этом сомневалась — сомневалась, сможет ли она по-настоящему колдовать, слишком маленькими и слабенькими были всплески её магии.

Открыв клетку, обрадованная и согревшаяся от усилий, девочка перебежала через огромную залу и подошла к окну. Все окна были надёжно заперты, хотя и имели ручки; девочка взобралась на подоконник и потянула одну из ручек — и, о радость, рама подалась! Ледяной дождь хлынул в комнату, брызнул девочке на лицо, промочил платье, осел блестящими капельками на волосах. Содрогаясь от холода, она спрыгнула с подоконника и взглянула на авгурея. Он перестал плакать и, странно притихший, смотрел на распахнутую дверцу своей клетки, но не делал попыток выбраться из неё.

— Ну! — воскликнула девочка. — Улетай! Ты что, не хочешь? Неужели же ты не хочешь?

Авгурей, словно поняв человеческую речь, встрепенулся. Казалось, он принюхивался к пронзительно-свежему воздуху, хлынувшему в комнату, пропахшую сыростью и затхлостью, пропитанную тоской по прошлому. Когда-то эта комната была модным салоном, а птица в клетке — его не менее модной частью, украшением интерьера. А теперь?..

И авгурей вытянул шею, встряхнулся, приподнял ослабевшие за долгие годы заточения крылья. Неловко, неуверенно ступая когтистыми лапами, выбрался из клетки, встал на стол, скользя и царапая полировку. А затем расправил широкие — надо же, какие широкие! — крылья и, теряя перья, спрыгнул на пол.

Девочка даже немного оробела — она удивилась, какой крупной птицей оказался старый авгурей. Но он был напуган не меньше своей неожиданной свободой; ковыляя и переваливаясь, он добрался по полу до того места, где в комнату засекал дождь. Едва капли коснулись авгурея, он весь преобразился. Это было настоящее чудо! Дряхлая, чуть живая птица посветлела и помолодела на глазах; перья заблестели, приобретая лёгкий зеленоватый оттенок, переливчатый, как на хвосте сороки — только менее яркий. Авгурей захлопал мгновенно окрепшими крыльями, поднимая пыль, и, подняв голову, издал негромкий, но радостный и приятный слуху звук; девочка засмеялась и захлопала в ладоши, прыгая на месте. Робость перед огромной птицей прошла, и ей просто стало весело — она и сама не знала, отчего. Авгурей, не глядя на неё, вспорхнул на подоконник и деловито сложил крылья, задумчиво выглядывая в сад. Наконец он оглянулся на свою освободительницу, снисходительно взирая на её бурное веселье; девочке показалось, что он будто бы приглашает её с собой.

Но разве она могла пойти? У неё нет крыльев, а холодный дождь обещает ей не расцвет и оживление, а крепкую простуду; девочка это уже хорошо знала.

Мгновенно посерьёзнев, она взмахнула руками.

— Ну, лети же! Кыш!

Авгурей снова посмотрел на неё сверху вниз и боком выбрался из узкого окна на жестяной подоконник, а оттуда — вспорхнул на ветку старого вяза, растущего под окном. Он ещё посидел немного на ветке, посматривая на девочку, оставшуюся в тёмной комнате, а потом шумно вздохнул и улетел — поднялся высоко-высоко над садом и растаял в дымке серого дождя.

А девочка смотрела ему вслед, забыв обо всём. О, как бы она хотела улететь!

— Это ещё что такое!? — громкий возглас госпожи и благодетельницы заставил девочку вздрогнуть.

Она, конечно, понимала, что раз госпожа до сих пор не выпустила авгурея, значит, не собиралась этого делать; знала она и то, что на всё надо спрашивать разрешения. Но ведь она не получила бы такого разрешения, а авгурей был такой несчастный! Мучить животных ещё хуже, чем делать что-либо не спросясь…

Собственно, эти соображения были второстепенными; но девочка была ещё слишком мала, чтобы хорошенько разобраться в своих чувствах и понять, что не любит и не уважает госпожу и благодетельницу, а потому и забывает о ней как можно чаще. Выпуская авгурея, девочка действовала под влиянием порыва и просто не думала про хозяйку дома и её реакцию.

Но реакция не заставила себя ждать. Госпожа разозлилась; её выцветшие глаза метали молнии, но лицо осталось почти невозмутимым.

— Ты выпустила птицу? — спросила она свистящим шепотом, который звучал пострашнее иного крика.

Девочка кивнула.

— Зачем ты это сделала?

Девочка молчала — она не могла выговорить ни слова. Наверно, в глубине души она чувствовала, что эта женщина не сможет понять причину, по какой авгурей обрёл свободу, а если и услышит объяснения, то не поверит и только разозлится ещё больше. Кроме того, ей было просто страшно.

— Зачем ты это сделала? — повторила хозяйка, снова и снова, точно заводная. Руки у неё дрожали; она медленно протянула их к девочке, больно вцепилась в плечи и встряхнула; при этом не дрогнула ни одна чёрточка лица госпожи, и это усиливало жуткое впечатление. Казалось, у госпожи не лицо, а неподвижная маска, а под этой маской… о, что может скрываться под этой маской!..

— Ты ещё пожалеешь, дерзкая, испорченная девчонка! — прошипела сквозь зубы госпожа и благодетельница, — Пожалеш-ш-шь!

С этими словами она вытащила девочку из залы, протащила по лестнице, зашвырнула в комнату, отведённую малышке, и заперла дверь на ключ. Затем девочка услышала всё то же злобное шипение:

— Жди, я ещё придумаю тебе наказание! Ты узнаешь! Свалилась на мою голову… одни беды… плохо кончит… эта девчонка плохо кончит…

Наконец ворчание стихло, стихли и тяжёлые шаги. Как ни странно, девочка быстро успокоилась и забыла об обещанном наказании. Прежде госпожа и благодетельница не раз наказывала её, заставляя стоять по полдня в углу, оставляя без обеда или без ужина. Фантазия у неё была небогатая. Девочка привыкла к тому, что к ней придираются за вздохи, шум шагов, взгляд, брошенный не вовремя и показавшийся дерзким; это было очень обидно, но не убийственно, так как она не была привязана к хозяйке и в глубине души ни во что её не ставила.

Поэтому девочка просто постаралась использовать полученную передышку перед наказанием; она поговорила с Марианной, полистала книжки, выученные почти наизусть, а потом свернулась калачиком на холодной постели и предалась мечтам. Воздушные замки, которые она строила, в конце концов стали казаться ей более реальными, чем обстановка старого дома.

Когда она услышала на лестнице тяжёлые шаги госпожи и благодетельницы, её мысли были далеко-далеко; старуха схватила её жёсткой рукой и потащила из комнаты, не говоря ни слова. Девочка шла за ней, спотыкаясь, и прижимала к груди Марианну.

Маленькая эльфийка Нани, бледная и неслышная тень, мелькнула на пороге одной из комнат, но девочка её не заметила. Зато Нани заметила всё.

И когда по дряхлому дому разнёсся полный ужаса детский крик, эльфийка сжала маленькие сухие лапки в кулачки и — и исчезла из особняка с тихим, но отчётливым хлопком, потерявшимся в шуме дождя за окном и звуках судорожных рыданий маленькой сиротки.