Всего лишь маленькая девочка (джен)

Яркое весеннее солнце, внезапно выглянувшее из-за лилово-серых туч, осветило старый сад, позолотив ветви деревьев и кустарников. Прежде чем вновь скрыться, солнечный луч ослепительно блеснул на стеклах оранжереи и заставил прищуриться девочку-подростка, стоявшую под старой яблоней с книжкой в руках.

Эта девочка являла собой весьма красивую и умиротворяющую картину — прямо-таки воплощение юности и весны. У неё было белое лицо, чуть тронутое нежным румянцем, большие карие глаза, которые многие называли "бархатными", яркие алые губы; словом, то была идеальная модель для картины в духе прерафаэлитов.

Эту девочку звали... она и сама точно не знала, как её нарекли при рождении; не знала она и фамилии отца. То имя, которым её сейчас величали, девочка выбрала сама, а фамилию ей дали родители — приёмные, конечно; единственное, что было ей известно о родителях кровных — это то, что их давно нет в живых.

Итак, её звали Розамунда Грейнджер-Хортон; пожалуй, это было несколько слишком длинное имя, но девочке оно очень нравилось. Ей исполнилось пятнадцать лет — или около того, поскольку и точная дата рождения была ей неизвестна. Она была волшебницей, но не знала наверняка, каков её "статус крови" — ей посчастливилось жить в те времена, когда это не имело большого значения.

Признаться, последние годы её эти статистические вопросы не очень-то заботили. Всё это была такая чепуха в сравнении с новым сортом роз, высаженным ею в оранжерее, или в сравнении со старой книгой, которую она вновь прочла — или с новой книгой, которую её мама с папой написали. Жизнь Рози — чаще всего её именно так и называли, — была спокойной и приятной с того самого дня, как она повстречала свою маму. Это случилось восемь лет назад; а до этого...

Рози не любила вспоминать то, что было до этого. Иногда ей казалось, что та жизнь была просто дурным сном. А мама пришла и разбудила её, как Спящую Красавицу из маггловской сказки...

Интересно, какие сны снились Спящей Красавице? Уж наверно, хорошие! Про принца...

Даже мама иногда удивлялась тому, какие странные вопросы рождались в голове Рози.

И даже папа удивлялся, хотя ему, великому мастеру ментальной магии и психологии волшебников, казалось бы, не пристало удивляться!

Рози любила своих родителей и гордилась ими. Ещё бы, она сама их выбрала! Обоих. Сначала маму, а потом и папу. Правда, папа сказал ей по секрету, что ему уже давным-давно нравилась мама, ещё до того, как восемь лет назад они сошлись у постели Рози в холодных стенах госпиталя Святого Мунго.

Но роль Рози в их сближении, надо сказать, была велика. Это было так романтично! А Рози имела некоторую слабость к романтическим историям... кто ж её не имеет в пятнадцать-то лет?

Когда мама взяла Рози к себе, им обеим было нелегко. Рози частенько болела, да и вообще... теперь-то она понимала, как сильно отличалась от других детей, как туго иной раз соображала. Поэтому с ней занимался профессор Хортон. "Мистер Чарльз", как она его тогда называла. Он был удивительным целителем, который не прописывал противных на вкус зелий и не наводил на своих пациентов чар. Он разговаривал с ними, даже рисовал и играл, давал задания — и как-то незаметно (для таких маленьких, какой тогда была Рози — незаметно) облегчал жизнь.

Рози тогда, конечно, порядочно отставала в развитии. И разговаривала-то она не так хорошо, и людей стеснялась, и шарахалась от каждой тени. Теперь-то, это, конечно, в прошлом; но и тогда она, пожалуй, кое-что соображала. Во всяком случае, она разобралась, что лучшей жены, чем её мама, "мистеру Чарльзу" не найти. И она оказалась права!

И вот теперь они жили все вместе в старинном уютном коттедже, который тоже выбрали сами. Пожалуй, это очень даже здорово — самому выбирать себе жизненный путь... особенно когда тебе пятнадцать лет, а вокруг цветёт весна, и все дороги открыты перед тобой.

Рози считала, что переживает чудесный период в своей жизни. Она уже не была всего лишь маленькой девочкой — она ощущала себя взрослой и полной сил; до совершеннолетия оставалось всего два года; будущее представлялось ей светлым и радужным. Как много впереди вёсен! И нынешняя весна, теплая, светлая... с первоцветами на лужайках, с готовыми лопнуть бутонами на яблонях в саду... и с подготовкой к экзаменам, надо не забывать...

Сегодня утром Рози проснулась рано-рано; завернувшись в пушистую шаль, она уселась на широкий подоконник в своей комнате и, замирая от восторга, встретила рассвет. Птицы на яблоне под её окном пели гимны весне и восходящему солнцу, и юный, блистающий росой мир казался Рози прекрасным и полным чудес. Розовый отблеск упал на потрёпанную обложку её любимой книги, оставленной на прикроватном столике; Рози взяла книжку, открыла её наугад и прочла:

"Странно, что в этой жизни мы лишь изредка испытываем уверенность в том, что будем жить вечно. Порой это чувство посещает нас на рассвете, если он тих и задумчив. Бывало, выйдешь из дому, станешь поодаль, откинешь голову и смотришь, смотришь в вышину, наблюдая, как неспешно разгорается бледное небо и наступают чудесные перемены, а потом взглянешь на восток и чуть не вскрикнешь от восторга, и сердце замрёт от всегда удивительного, величественного восхода солнца — а ведь это повторяется каждое утро, в течение многих, многих тысяч лет. Тут-то и почувствуешь — на миг или два — уверенность, что будешь жить вечно. А не то бывает, что стоишь один в лесу на закате — таинственный золотой свет тихо сквозит меж ветвей и, кажется, снова и снова медленно говорит тебе что-то, чего ты, как ни старайся, не можешь расслышать. Или ещё, когда глядишь в бескрайнюю синеву ночного неба, усеянного миллионами звёзд, которые смотрят на землю, словно ждут чего-то, проникаешься верой; а порой в этом убеждает далёкий звук музыки или взгляд чьих-то глаз..."⁽¹⁾

У неё было именно такое чувство.

Это утро казалось слишком уж замечательным. Рози спустилась на кухню, где старая эльфийка Нани — наёмная работница, не следует забывать! — уже ставила на стол завтрак, а родители, как всегда, обсуждали всё на свете. Они болтали и смеялись, строили планы на выходные, намазывая яблочным джемом хлеб, и набрасывали нумерологические расчёты на салфетках. Всё было так хорошо!

А потом, после завтрака, когда Рози помогала Нани убирать со стола, пришло письмо, которое обеспокоило и маму, и папу. Они долго совещались в кабинете, а Рози стояла в саду с любимой книгой в руках и ждала, когда они расскажут ей — раскроют тревожные тайны, связанные, видимо, с её происхождением.

Однажды, восемь лет назад, жизнь Рози круто изменилась — и это была волшебно-прекрасная перемена. Но сейчас... сейчас она чувствовала, как новая перемена приближается, крадётся, словно хищный зверь, готовый поглотить их счастье.

В кроне яблони, среди крошечных листиков и готовых лопнуть бутонов, беспечно прыгали и распевали мелкие птички, солнце то выходило, то скрывалось за облачками; старинный коттедж с пристроенной к нему оранжереей по-прежнему выглядел солидно, уютно и надёжно. Родной дом! Родное гнездо!

Рози вскинула голову. Она не знала, кем родилась. Зато ей было известно, кем она стала — и кем намеревалась стать в будущем.

И когда на дорожке показались три фигуры — высокая, худощавая фигура папы, изящная фигурка мамы и маленькая, согнутая Нани, Розамунда встретила их спокойным взглядом и ободряющей улыбкой.

Много воды утекло с тех пор, как она была всего лишь маленькой девочкой в огромном доме, где в дождливые дни плакал авгурей. Но она выпустила бедную птицу на волю, и этот шаг запустил целую цепь событий, благодаря которым она тоже смогла расправить крылья и обрести свободу; никто и ничто не заставит её вновь сложить их! Рози решила, что будет храброй, как мама и папа.

Как мама и папа, кем бы не были те люди, чья кровь текла в её жилах.

Недаром, в конце концов, она сама назвалась "Розой мира"! Значит, будет мир, полный роз, солнца и чудесного чувства полёта сквозь сияющую Вечность.

1) Фрэнсис Бёрнетт, "Таинственный сад".

Вернуться к тексту