Хтоническая шкатулка (джен)

Фантазия не раз спасала Сью в трудных ситуациях. Достаточно было вообразить что-то, чтобы все исправить. Если представить, что проблемы нет — она исчезнет, так она думала. Разбитая тарелка склеивалась, порванный рукав зашивался, оторванная рука куклы возвращалась на место сама собой. Все делалось само собой, стоило только захотеть этого. Сью просто закрывала глаза и строила в голове более приятный исход событий. Если все ну прямо очень плохо, то надо всего лишь посильнее зажмуриться и напрячь воображение, и — ПУФ! — все отлично.

Сью постоянно ругали за витание в облаках. Фантазия, хоть и помогала, но часто рассредоточивала, и девочка теряла нить разговора, тему или вообще забывала про окружающий мир. И это часто стоило ей очень дорого: шлепок по затылку, крик, больной тычок в бок. Иной раз — до крови или синяка.

Но это быстро решалось. Известным способом.

Дети не общались со Сью. Точнее, они перестали это делать с недавнего времени. В день похорон матери соседских близнецов Пола и Дженни все были невероятно печальны, и слезы лились ручьями из каждой пары глаз. Глаза близнецов были мокрее Великих озер, и никакие соболезнования взрослых не могли успокоить двух маленьких детей. Сью искренне не понимала их скорби, и потому, когда близнецов оставили наконец в покое, она подошла к ним.

— Просто представьте, что она живая и все, — сказала Сью.

Ее уверенный голос заставил детей замолкнуть. Ровно на секунду, чтобы успеть вобрать в легкие побольше воздуха и во всю глотку закричать. Взрослым понадобилось много времени, чтобы оттащить дерущихся детей друг от друга.

В тот день девочка осталась без ужина. И без друзей, которых, впрочем, она легко заменила на воображение.

Ее новые друзья поселились в ее домике на дереве. Старый клен так долго держал на своих плечах-ветвях ветхую постройку, что та уже давно стала ее частью. Но Сью не пугала ни эта ветхость, ни противный затхлый запах внутри дома. В нем можно прятаться и играть — это главное. Друзья Сью — черно-желтые полосатые насекомые с прозрачными крыльями. Пчелы, Сью была уверена, что это пчелы. Однажды обнаружив их улья под крышей домика, она решила, что подружиться с ними — это невероятно отличная идея.

Подготовка к игре — целый квест, даже, наверно, ритуал, который она совершала каждое утро. Встать с кровати, умыться, одеться — это не так занимательно, рутина, не стоящая внимания. Самое интересное начиналось, когда она садилась завтракать. Мать ставила перед ней тарелку и садилась напротив, начиная мазать свои некрасивые руки кремом. Она расслабленно втирала его в сухие ладони, между длинными пальцами со сломанными ногтями, размазывала по морщинистым запястьям. Сью не любила, когда мать прикасалась к ней этими неприятными руками, но было что-то завораживающее в том, как она пыталась за ними ухаживать. И весь квест заключался в том, чтобы оторвать взгляд от такого медитативного занятия.

Через какое-то время на кухню заходил отец. Не поздоровавшись ни с женой, ни с дочерью, он уходил в гостиную и не вставал с дивана до самого обеда. Здесь сложность в его тяжелом взгляде, которым он иногда одаривал членов семьи. Если его взгляд пересекался со взглядом матери, то начинался скандал. И в эти моменты выйти из дома — непосильная задача.

Дальше же все проще. Подняться на дерево, устроиться у стены домика, прижавшись к ней спиной, и закрыть глаза, вслушиваясь в жужжание сверху. И ритуальность заключалась в том, что без этого не обходилось ни одно утро.

Сью представляла себя пчеловодом, отважным, как она думала, собирателем меда в шляпе с сеточкой. С боем отобрав у пчел мед и собрав их в желтые банки, девочка непременно устраивала огромный пир с медовыми тортами, медовыми пирожными, медовухой и вообще любой едой, в которой есть слово «мед».

Сью общалась с пчелами, жужжала вместе с ними. Конечно, она знала, что у пчел «танцующий язык», об этом говорили взрослые, но танцевать в старом и явно неустойчивом домике по-настоящему она не решалась. И она как раз вела невероятно увлекательную светскую беседу, когда вдруг уловила краем уха полицейскую сирену. Извинившись перед полосатым собеседником, Сью в долю секунды оказалась внизу.

За оградой заднего двора и правда стояла полицейская машина. Сине-красная мигалка завораживала и интриговала детское воображение. Сью сразу поняла, что случилось что-то интересное. Конечно, только по ее мнению «интересное».

К сожалению, что же там произошло, она увидеть не смогла, а выходить боялась. Не придумав ничего лучше, она окликнула стоявшего неподалеку полицейского. Он обернулся и удивленно на нее посмотрел. Он был молодой и красивый, с большими глазами, из-под полицейской фуражки выбивались короткие светлые волосы. Сью сразу поняла, это хороший взрослый, а хороший взрослый расскажет ей о произошедшем.

— Девочка, здесь не на что смотреть, уходи, — прикрикнул он строгим голосом. Но строгость звучала наигранно и даже немного насмешливо.

— Что тут? Убийство? Тут кто-то умер? Поэтому вы здесь? — Сью заваливала его вопросами, пытаясь подпрыгнуть повыше и высмотреть детали. Увидела две машины. Не полицейские. На этом — все.

Парень-полицейский подошел к ограде и одарил Сью недоуменным взглядом. А она не сводила взгляда с черной коробочки рации на плече.

— Иди отсюда, здесь тебе не телевизор, — он махнул рукой и кивнул в сторону дома. — Иди играй… во что-то свое.

— Я играю с пчелами, — обиженно сказала Сью, надув губы и расстроившись из-за его непонятливости. Очевидные же вещи!

Полицейский выгнул бровь и окинул взглядом двор, а затем спросил:

— Ты где пчел взяла? До пасеки далековато.

— Пчелы в домике! — Сью ткнула пальцем на домик на дереве и нетерпеливо топнула ногой. На вопросы не ответил, игры не понимает, так еще и не верит. Точно ли он «хороший» взрослый? — Под крышей.

Полицейский вздохнул и почесал шею.

— Пчелы не строят улья под крышами. Может, ты с осами спутала? — осторожно спросил он. — Не боишься, что укусят?

— Это! Пчелы!

Сью покраснела от злости и топнула ногой, а затем — убежала вглубь двора. Спрятавшись за деревом, она услышала крик:

— Осторожнее с осами!

Все-таки красивый полицейский оказался обычным взрослым, а не «хорошим». Обычный взрослый, который только ругает, возражает и ничему не верит. Обычный, как отец Пола и Дженни, как школьные учителя, как ее собственные родители, которые даже не здороваются с ней по утрам. В душе Сью засела глубокая обида.

И конечно же, вскоре, совсем-совсем быстро, она и думать забыла об этом.

День за днем продолжался ее утренний ритуал, заканчивавшийся играми с пчелами. Сью почти научилась отличать оттенки меда и дала имя каждой пчеле. Фантазия Сью работала точнее часов, и она не знала более никакой радости, кроме игр с крылатыми друзьями и их маленьких воображаемых приключений.

В тот день, когда старый клен начал сбрасывать листву, а лето подходило к концу, Сью почувствовала, что что-то пойдет не так.

Все началось еще в ванной, когда она не заметила на прежнем месте отцовской зубной щетки. Потом — в гостиной, в дверях которой она увидела отца, суетливо бродящего из угла в угол и с почти точной периодичностью скидывающего вещи с полок.

А на кухне — самое интересное. Мать не подала ей тарелку, на плите вообще не было никакой посуды, даже чайника. Сью вдруг внутренне вздрогнула, но молча села за стол. Мать сидела напротив, перебирая какие-то бумажки. Она брала по одной, долго смотрела, а затем бросала в общую кучу и брала новую. Или, возможно, ту же самую.

— Ешь и уходи, не до тебя сейчас, — сказала мать, отбросив очередную бумажку и взяв ее снова.

Сью тупым взглядом посмотрела на стол, словно ожидая, что сейчас перед ней появится еда и приборы. Она могла бы легко представить себе самые вкусные, любимые блюда или придумать новые, но сейчас ей этого не хотелось. Ее вновь передернуло.

— Слушай, у нас проблемы, — вздохнула мать. Она начала заламывать руки, как делала это обычно, когда мазала их кремом. Но сейчас крема не было. Это просто привычка. — И я без понятия, как их решать!

— Ну… представь, что этого нет, — неуверенно проговорила Сью и съежилась. В памяти всплыла та самая разборка с Полом и Дженни. Но несмотря на это, она продолжила: — И проблемы исчезнут.

Мать подняла на нее взгляд. Сначала он показался девочке пустым и тусклым, но потом она будто сфокусировалась на дочери и посмотрела на нее очень внимательно. И следующие ее слова звучали очень четко, твердо. Так, будто она репетировала это долгие годы.

— Я делаю это уже десять лет. И ты до сих пор не исчезла.

Сью не проронила ни слова, выходя из-за стола. Она не заметила, как оказалась в домике, как села у стены и устремила взгляд в никуда. В голове, в душе, во всей ней было почему-то пусто. Почему-то очень сильно хотелось заплакать, но слезы не шли, в глазах песок. Она точно ощущала крохотные песчинки под веками.

И почему-то стало очень тихо. Пчелы не жужжали. Или жужжали, но их заглушал голос матери, повторявший эту самую фразу. В разных тональностях, с разным уровнем громкости. И когда фраза превратилась в глухую пульсацию в ушах, Сью заметила на сгибе локтя пчелу. Толстое полосатое брюшко тряслось, пока насекомое исследовало руку девочки.

Сью уставилась на тонкое черное жало и вдруг громко зарыдала. На щеку опустилась вторая пчела, но Сью этого не заметила.

* * *

Сью танцевала с пчелами, кружилась под их жужжащую песню. Они били тонкими черными лапками в соты-барабаны, пока другие поднимали ее в воздух, и ей казалось, будто она сама обрела крылья. Они садились на нее, щекотали тонкими лапками и заставляли смеяться и побуждали не останавливать свой танец. Сью подчинялась им.

Пчелы говорили с ней, и она понимала их язык. Их слова пахли медом.

Сью знала, что у пчел есть королева. И она была поистине прекрасна: стройная, с тонкой талией, широкими бедрами и пронзительными глазами. Ее медового цвета волосы, увенчанные черной извилистой короной, переливались от каждого движения. Прозрачная накидка раскрывалась в огромные крылья, стоило ей подпрыгнуть или закружиться в черно-желтом вихре.

Королева протянула руку в желтой перчатке и заглянула своими большими черными глазами прямо в душу Сью. У королевы острое треугольное лицо и тонкие черты — и это показалось девочке очень красивым. Она приняла приглашение Королевы и закружилась с ней в танце.

* * *

— Так значит, пропала девочка, родители бездействуют, а соседи вызвали полицию, — Джим заглянул за плечо Люка Коннора и вытянул блокнот из его рук.

— Ага, — протянул Коннор и потер виски. — Тебе, вроде, сказано было родителей опросить?

— Так я уже опросил, — ответил Джим. Под выжидающим взглядом Коннора он продолжил: — Они последние три дня провели под градусом. Не знают н-и-ч-е-г-о. Короче, очередные неблагополучные. Деваха, наверно, сидит у какой-нибудь подружки или гуляет. Найдем.

Коннор обвел взглядом заросший задний двор и зацепился мыслью за домик на дереве.

— Наверху смотрели?

Напарник пожал плечами, а Коннор покачал головой и почесал сырые от пота светлые волосы под фуражкой.

— Пошли, сыщик.

Их встретил запах разложения. Такой мерзкий, что у Коннора заслезились глаза, и рука сама потянулась к носу. И как он только с улицы не почувствовал? Судя по невнятным звукам за его спиной, Джим пытался справиться с приступами рвоты. Эта глубокая вонь надолго засядет в желудке.

Только сущий дурак не понял бы, что Сью здесь. Ее тело, прислонившееся спиной к стенке, он заметил сразу после запаха. Включив фонарик, он не решился навести на нее луч: знал, что увидит. По вони давно научился определять. Гниение не спутать ни с чем. Ее силуэт и так прорисовывался достаточно четко: голова опущена, руки сложены на коленях.

— Ох, ну и… — выругался Джим, осветив тело Сью. Коннор, мельком увидев множественные укусы, закрыл глаза. — Она тут сколько лежит? Дней пять? Как они только… Почему сразу сюда не полезли?

Из уха девочки вылетело черно-желтое насекомое. О том, сколько еще таких «жителей» могло быть в ее голове, Коннор решил не думать. Он видел такое сотни раз, но каждый сто первый все равно становится плохо.

Покружив над головой, насекомое взлетело к темному потолку. Удивленный голос напарника раздался у самого уха Коннора:

— Черт, ну и мерзота. Это пчелы?

Коннор поднял фонарик, и его свет открыл десятки овальных, похожих на огромные куриные яйца, серых ульев. Их тут тысячи. В каждом сером «домике» по тысяче. Только сейчас он вслушался в жужжание, приглушаемое полицейской сиреной. Этому крылатому оркестру звучать бы в стиле похоронки, пришло вдруг на ум, но эта мысль привела его ужас.

— Нет, Джим, — он направил фонарик в другой угол, в котором копошащиеся насекомые, вероятно, работали над новым ульем. — Пчелы не строят улья вблизи человека. Это осы.