Психея и не маг (гет)

Если бы за каждый его приход Любава ставила очередную подпись и печать в подписании диагноза, то его карта уже бы заполнилась полностью, потому что девушка поспешила бы исписать каждую страницу, лишь бы избавиться от его личины, которая совсем не хотела её покидать, так как считала это, как вариант, что он “сдаётся”.

А властительница иллюзий только об этом и мечтала. Чтобы он отпустил руки, чтобы прекратил препираться и насиловать её мозг, чтобы воспринял её откровенные, уже даже сарказмом неприкрытые посылы в далёкие миры и, в конечном итоге, собрал свои пожитки и скрылся в неизвестном направлении, но исполнять её желаний факир совсем не собирался.

Раз за разом он поддерживал её саркастичные речи, тоже оскорблял собеседницу в ответ, только весьма тонкими и красивыми намёками, продолжая уроки и движения своих рук.

Преслава уже даже скрывать не пыталась, что попытки неудачи её смешат, и, когда каждый раз после занятия, её дочь болтала что-то о Саньке, осуждая мальчишку за совершаемую благодетель, она лишь хохотала, выражая в этих смешках, в самом деле, всё отношение к злобе своего ребенка.

Когда вместе с гостем в дом пришла ещё и её соперница, Сатана даже не пыталась сдерживать себя в узде. Не отсидев даже и половины от урока, оскорбив одноклассника попутно, что он — ещё тот надоедливый чурбан и глупый идиот, не зрящий границ в терпении оскорблений, она отправилась к родительскому столу, оскверняя пришедшую знакомую, а после скрылась в комнату, усевшись пред зеркалом, предприняла попытку себя успокоить.

— «Алехандро», «Алехандро»! — сыграла она пред своим же отражением главную соперницу в своём классе. — Варвария! Идиоты, стоящие друг друга!

Любуясь своими актерскими этюдами, она поправляла свои волнистые локоны, сошедшие в шикарные пышные волны, и аккуратно перекидывала из стороны в сторону, ощущая, будто она и впрямь какая-то греческая богиня, которая рассматривает свои очертания в старом ажурном зеркале с древними золотыми украшениями, которые висели на его раме по всему периметру.

Схватив в руки блеск, она покрасила им свои засохшие за посиделку на теплом солнце губы, попутно повторяя всё то, что пытался объяснить фокусник, но только в сильно агрессивном смысле.

— Помогите мне…, — совершив руками точно те движения, каковые задавал не маг, она закатила глаза, повторяя их вновь и видоизменяя. — Помогите ему найти мозги!

Теперь каждая её гневная реплика сопровождалась движением пальцев, которые, что поразительно, не ошибались вовсе, показывая каждое слово и каждую отдельную букву безошибочно, чего Любава не понимала довольно долго, продолжая и продолжая осуждать мальчишку пред самой собой.

— Я — альтруист! Я всех спасу! Я такой хороший!

Внезапно показав последнюю фразу, она всецело осознала своё занятие и замерла на месте с так и взмытыми вверх руками.

Ты что, его впрямь слушаешь? Ты что, и впрямь запоминаешь каждое выданное им объяснение в жестах?!

По телу побежала дрожь, а кости, кажется, все обратились в камень, ибо банально шевельнуть никакой из них дьявольская душонка не могла. Она ведь ни разу не запнулась, пока болтала со своим же отражением, используя язык жестов. Ни на секунду даже не призадумалась о том, как тот или иной знак обозначается.

Медленно опуская руки вниз, она сделала, верно, самую умную вещь из всех, что могла позволить себе в данной ситуации: заперла эмоции подобного вида в третью личность, заведомо изгоняя прочь из Сатаны и её приспешника. Эта та, третья малявка всё учит и запоминает, это она сохранила на потёмках памяти каждое словечко и буковку и это ей не плевать.

Та личность так глубоко, что не вытащить и не вытянуть, она не подаст никакого знака о своём знании и не выдаст её заинтересованность.

Властительнице иллюзий только предстояло узнать, что та устраивает революцию, ибо больше не согласна обитать в тени.

В следующий раз, когда её учитель приплелся к ней, принуждая её в её стильном платьице снова усесться на газон, Любава уже давилась от этих уроков и своей глухоты, в который мыслями протекали мысли факира, что казались ей слишком нафталиновыми и громкими.

— Что нужно такого сделать, чтобы ты ушёл раз и навсегда? — гневно спросила она, пред этим одарив мальчишкой ещё сотней комментариев. — Нужно, как твоя дурочка поцелуями одаривать, а потом сбегать?

— Если ты роешься в моей голове, то ты прекрасно знаешь, что я не ухожу даже так, — отвечал без единой доли обиды фокусник, уже привыкший к тому, что староста пляшет либо на его любимой, либо на его же лучшей подруге и её сопернице. — Верно, необходимо нечто сильно кардинальное, — пискнул он, впервые поднимая взор со своих книг прямиком на собеседницу, он блеснул очами так, что Бабейл внезапно отыскала в его чертах и нежных линиях какую-то прелесть, осознание от которой тут же отогнала прочь. — Чтобы ты меня жестами послала.

Состроив демоническую улыбку, девушка потянула средние пальцы из ладоней, готовясь поставить их прямо пред носом друга.

— Не факами, — тут же приглушил подобное явление мальчишка.

Колдунья иллюзий столь предсказуема, что факир уже научился распознавать её последующие действия, и даже не слабо на этом танцевал. Так подумать, они уже прекрасно плясали вместе на нервных клетках друг друга, да так аккуратно, что в этих музыкальных исполнениях ни одна из них не падала смертью храбрых.

Разозлившись от подобной самоуверенности юнца, так ещё и разгневавшись окончательно из-за его победной ухмылки, она вовсе позабыла о том, что условилась скрыть прочь своё внезапно возникшее посредством его уроков умение.

Откинув пряди белокурых локонов назад, чтобы те не мешались в её движениях, она гордо хмыкнула, тоже осветив свой мир торжествующей улыбкой, а после, сильно шевеля губами и хорошо жестикулируя, по буквам произнесла желаемое послание:

— Иди к чёрту!

После этого староста гордо подняла подбородок так, что позволила волосам снова рухнуть вперед, чтобы те мгновенно украсили её физиономию, с чудесной величественной улыбкой на ней. Специально вытянувшись и того сильнее, она постаралась приподняться так высоко, чтобы оставаться в сидячем положении, но при этом смотреть на знакомого сверху вниз.

Чтобы он в очередной раз ощутил её весомое совершенство над ней. Ей были по-настоящему, как воздух, нужны эти дешевые панты.

Смешно то, что сигналы своему мозгу она совсем не отдавала, тот не кричал ей о том, что же она делает и никак не пытался остановить. Позволил и одарить альтруиста наглой улыбкой, и попутно состроить стервозное лицо, а после и вовсе не кинул даже секундного понимания ее поступка, отчего для нее стало несказанным удивлением его радостное, даже какое-то гордое лицо, каковым он освятил её в следующую секунду.

— Абсолютно правильно. Молодец, — произнёс он, тут же возвращаясь к книгам. — Продолжим.

В эту секунду на неё обязана наехать злоба, охватить ураган из гнева и возыметь себе ненависть, но вместо этого в ней воцарилось странное, совсем не ясное опустошение, а следом за ним в голове раздался истеричный, на грани гибели крик Сатаны, которую с престола согнала её третья личность.

Осознание, что он не обиделся, совсем не разозлился и, даже несмотря на отвратные реплики, в которых она его на постой купает, тот продолжает настаивать на уроках, восприняло это, как сумасшествие, как и всегда.

Но только теперь, будто врач, она отметила это безумство приятным.

Они были исключительно разными, пусть и имели крайне много общих интересов. Мало того, что они явно выступали за разные принципы и считали себя участниками чуть ли не разных небесных войск, ибо Сашу относили и он сам причислял себя к ангелам, в то время, как Любава не стеснялась вторить, что она — дитё самого Аида[1], в них имелось кардинальное отличие, которое попросту разорвало рассудок девушки: она никогда не болела желанием помогать людям и никогда не вытворяла чего-либо, что хоть как-то могло понизить её достоинство и самооценку, в то время, как он плевал на свою гордость, стремясь оказать, в первую очередь, спасение.

Общаться таким личностям противопоказано, ибо один из них испепелит мировоззрение иного в костре своих убеждений, и дитечка ада ни на секунду не сомневалась, что именно она поглотит фокусника в себе.

Почему-то её мозг этому испугался, потревожился, что этот ясный свет потонет, но зато Сатана и его приспешник были рады поиграть в эту игру. После этого занятия стало ясно, что староста выучила язык глухих в совершенстве, но при этом ни он, ни она не решились отменить занятия, и, пока две её личности ссылались на то, что она желает изломать его внутреннего альтруиста, обратив его в несчастную шельму[2], подобную ей, третья её личина сокрылась в самом уголке мозга, забрав вместе с собой неясное чувство, которое возникало в её плоти, в котором мешалось радость от его лицезрения, восхищение знаниями и выдержкой, а ещё заворожённость его несгибаемостью.

И где-то среди этой горы неясных и неразборчивых эмоций нарастало ни к кому ранее не испытываемое, максимально банальное уважение.

[1] Аи́д (др.-греч. Ἀΐδης (Aides) или ᾍδης, или Гаде́с) в древнегреческой мифологии — верховный бог подземного царства мёртвых.

[2] Шельма — мошенник, плут.