Вода (гет)

О том, что брат убил Мадару Учиха, а Мито стала джинчурики кьюби, Тоби узнал из зашифрованного письма, находясь далеко за пределами страны Огня. Адреналин разошёлся по венам от прочитанных строк, воображение за секунду обрисовало картину произошедших событий. Одно успокаивало — раз письмо есть, значит, всё завершилось благополучно.

Тобирама теперь редко бывал в Конохе, избрав служить деревне согласно призванию — как шиноби. С возрастом брат научился справляться с ролью Хокаге, набравшись и опыта, и здравого прагматизма. Тоби же шла роль рядового командира: его не только уважали, но и побаивались.

В деревне же его ничто не держало: Тобирама не обзавёлся ни семьёй, ни друзьями. Ученики подросли достаточно, чтобы не нуждаться в его внимании постоянно. Собственный пустой дом не привлекал. Фамильный особняк Сенджу отталкивал, особенно с тех пор как в нём появилось двое новых жильцов — сыновья-близнецы Хаширамы.

Тобирама не завидовал. Считал, что не имел права. Грубо одёргивал себя каждый раз, стоило неподобающим мыслям пробраться в сознание. Кажется, Хаши и Мито нашли взаимопонимание и были по-своему счастливы. Но маленькие мальчишки напоминали Тоби о том, чего лишился он — по своей ли вине или року судьбы, уже сам не знал.

Сын.

Тот, которого он возненавидел, не дождавшись даже его рождения. Тот, гибели которого он даже не придал значения — тогда.

Сын одарённый и имевший все шансы стать великим шиноби, коими никогда не станут племянники. Они были тихими, улыбчивыми и послушными детьми, покладистыми и смирными, как их мать. А Хаширама словно и внимания тому не придавал. Казалось, брата действительно не тревожила их бесталанность.

Время шло, оно же и рассудит.

Вспыхнувшая война продолжала тлеть медленным, но упрямым огнём. Не помогали ни сражения, ни убеждения, ни попытки подкупа, ни компромиссы. Особенно много неприятностей доставляли шиноби Киригакурэ и Кумогакурэ. И если с Облаком Коноха успешно удерживала позиции, то против Тумана приходилось сложнее. Если бы не союз с Узушио, выступавшей фронтиром, им пришлось бы несладко.

Тобирама практически всё своё время проводил в приморье. Техники водной стихии становились лучше и смертоноснее с каждым сражением.

Ашина Узумаки, находившийся всегда рядом в сопровождении отрядов Узушио, одобрительно хмыкал, получая удовольствие от родства с младшим братом Хокаге. Старик хоть и смотрел на тот свет, но сила его по-прежнему равнялась его тщеславию. Один раз он даже попытался сосватать Тоби свою старшую внучку… но от одного вида ярко-алых волос и тёмных глубоких глаз хотелось отвернуться.

Аджисаи Узумаки, как истинная наследница упрямого Ашины, показала себя великолепной куноичи: быстрой, сообразительной и бесстрашной, иногда до безобразия. И очень жаждущей доказать свою значимость.

Внешне она очень напоминала Мито, но смирения в ней было меньше.

— После смерти дедушки я возглавлю клан, — сказала Аджисаи, когда они, вымотанные вусмерть, возвращались в лагерь после стычки с отрядом Кири. — Нам повезло, что мы, как наследники глав, можем сражаться бок о бок.

— У моего брата есть наследники, — сухо ответил ей Тобирама.

— Слышала, что в искусстве нинзя они не блистают.

Парировать было нечем. Мальчишки Хаши и интереса к их делу не имели. Младшего больше интересовал бонсай и книжки, чем сюрикены.

Аджисаи не преследовала цели оскорбить Тоби, поэтому, коротко улыбнувшись, продолжила:

— Давайте просто продолжать союзнические отношения наших кланов, Тобирама-сан. Браки — это хорошо, но что может быть лучше боевого товарищества?

* * *

Мито отодвинула сёдзи и прищурилась. Глаза, привыкшие к теням большого дома, отвыкли от солнца. Слух привлёк внимание разговор на приглушённых тонах — под большой раскидистой кроной сакуры тихо болтали об одним им известных вещах Каварама и Итама.

Взгляд Мито остановился на сыновьях. Казалось, недавно родились, были крошечными, маленькими… а уже совсем скоро и Академию закончат. Как и десять лет назад, как и сотни, тысячи раз до этого, в груди ничего не дрогнуло. Сердце не откликалось, словно мальчики были ей не детьми, а младшими братьями, что ли. Мито заботилась о них и даже беспокоилась, но всепоглощающей материнской любви не случилось. Стыд и вина с годами притупились. В конце концов, возможно, они были слишком похожи на неё саму? Смирные, кроткие, тихие, нерешительные.

Словно эти дети были ей наказанием — не наследники клана, а воплотившиеся в крови и плоти её худшие черты.

В Кавараме и Итаме не было ни силы духа Хаширамы, ни неумолимого напора Тобирамы.

Будь эти мальчики хоть чуть больше похожи на своего отца, возможно, Мито бы не вспоминала про того ребёнка, которого потеряла. Как ни гнала она от себя злые мысли, но знание сидело глубоко внутри и жужжало: он был бы достойным наследником.

Возможно, Ками действительно прокляли её, но больше забеременеть не получалось. А после того, как пришлось заточить в себя кьюби, Мито и пытаться перестала. Риски стали неоправданно велики.

Хаширама же словно не замечал бесталанности сыновей и души в них не чаял. И ни разу не укорил Мито за то, каких сыновей она родила ему.

— Госпожа, подать на энгаву чай? — раздался вопрос служанки из-за спины.

— Нет, — ответила Мито. — Сегодня я планирую выйти в деревню.

Кинув последний взгляд на мальчиков, она накинула хаори поверх юкаты и вышла на улицу.

В последнее время выходила в деревню Мито редко — слухи о том, что она стала джинчурики, распространились быстро. Люди, даже некогда знакомые, начали относиться к ней с опасением. За приветливыми улыбками не всегда скрывалась искренность. Впервые в жизни Мито почувствовала, что такое — обладать устрашающей силой. Раньше она бы за такое многое отдала, теперь, по прошествии юности, предпочла бы и не знать вовсе. Сражения не были её стезёй и никогда не будут.

Магазины привлекали яркими вывесками. То тут, то там продавались товары для шиноби. Внимание привлекло ярко-красное ципао.

Мито остановилась. Воспоминания о давно былом заполнили сознание. И, наверное, она стояла слишком долго. Потому что в один момент дверь магазина отворилась, и на улицу выглянула морщинистая старушка.

— Хотите померить? — спросила она.

Мито не собиралась.

Что за глупости? Зачем ей это?

— Да.

Но вопрос, как и многие другие, остался без ответа. Мито согласилась.

Ципао аккуратно обтянуло её фигуру, подчёркнув изгиб талии. Красный шёл к её волосам. Возможно, выглядело вычурно или неподобающе вызывающе для её положения?.. Купить ципао Мито так и не решилась. К чему ей? Хаши нравилась она в светлых, жемчужно-белых одеждах.

— Возьмите скидку на следующий раз? — предложила старушка и всунула ей в руки купон, расписанный вручную. — Подумайте. Вам очень идёт красный!

— Благодарю, — вежливо улыбнувшись, поклонилась Мито и вышла из магазина.

Впервые за долгое время ей было не безразлично слепящее солнце — ей было горько. Хотя винить за странную, то ли поломанную, то ли изначально неправильно заведённую, как механическую игрушку, судьбу было некого. Время прошло.

* * *

Хаширама всегда забывал о важных датах и праздниках, и Мито постоянно приходилось ему напоминать. Не для себя — ей иногда хотелось забыть о прошлом вовсе — но для детей. Каварама и Итама отца обожали и, хотя и гордились титулом отца, втайне расстраивались, когда планы срывались.

— Хорошо, что у тебя получилось прийти, пап, — сказал Каварама, уплетая жареные рёбрышки.

— Да, мы уже и не очень надеялись, — набивая рот, поддакнул ему Итама.

— Как я мог пропустить вашу сдачу экзаменов? — улыбнувшись, ответил Хаширама.

Мальчишки, довольные, просияли под тёплым взглядом отца.

Служанка принесла саке.

Мито скользнула взглядом по бутылке, потом по фигуре мужа. По потяжелевшим векам и едва-заметным мимическим морщинкам на лбу и под слёзными железами. За последние несколько лет Хаширама состарился сильнее, чем за предыдущие десять. Они никогда не общались о политике: Мито не лезла не в своё дело и старалась стать хорошей женой, но она не могла не видеть, какими трещинами покрывался его неугасаемый оптимизм с каждым вызовом судьбы. И теперь не было никого рядом, чтобы поддержать.

А она не могла. Он бы и не послушал. Что с неё взять? Мито не желала колебать его гордость. Хаширама слишком сильно старался стать ей опорой и стеной.

Мито иногда чувствовала вину перед мужем — она знала, что лишила его брата. Будь Тобирама рядом, Хашираме было бы легче. Хаши не приходилось бы раз за разом переступать через себя, принимая решения, которые противоречили его пониманию правильного. Тоби был жёстче. Мито ощутила это на себе.

Семейные ужины у них были редкостью.

— Всё хорошо? — спросила Мито в конце, когда мальчики выбежали во двор, ободряемые ожиданием совместной чистки оружия с отцом.

Окликнула, тронув рукав юкаты.

Хаши ободряюще улыбнулся ей. Алкоголь налил щеки румянцем и вернул в движения расслабленность.

— Конечно.

Он врал — не нужно быть сенсером, чтобы почувствовать. Мито и без того знала, что дела обстояли скверно. Слухи тенями проникали даже внутрь особняка. Оседали пылью на мебели. Коноха полнилась слухами. А ещё Мито получала письма от старшей сестры: та ужасно беспокоилась об участвовавшей в боях дочери. Мито помнила племянницу ещё смешливой любопытной девчушкой, а теперь она была настоящей куноичи. Время летело неумолимо.

Призывать Хашираму к честности было бессмысленно. Ссор с ним Мито избегала вовсе, не желая вызывать на себя недовольство мужа. И потому сделала вид, что поверила.

Просто кивнула, словно ответ её удовлетворил. И, поколебавшись, в пол голоса спросила:

— Ты сегодня… придёшь?

— Мне прийти? — по обыкновению спросил Хаши.

Хаширама редко проявлял инициативу в постели, хотя и никогда не отказывал. Мито перестала его ревновать, но и понимать не научилась. Научилась довольствоваться теплом, заботой и уважением, которыми он с лихвой её окружал. Многие женщины её круга не удостаивались такого отношения от супруга. Она должна была быть благодарна судьбе.

Смотря прямо в глаза мужа, Мито кивнула.

С улицы закричал Каварама:

— Пап, ты скоро?!

* * *

Раненное плечо ныло, раздражая нервы и не позволяя до конца расслабиться и отдохнуть. А ещё Тобирама чувствовал себя уязвлённым. Не увернулся от какого-то сенбона.

Ашина Узумаки считал, что такое глупое ранение — верный признак усталости. Что ему, Тоби, следовало сложить оружие и вернуться на время в Коноху. Восстановить силы. Как делал часто, Тобирама отмолчался. Спорить — только время тратить. В Коноху он не собирался, но несколько недель самоотвода всё же взял. Ирьёнины настаивали на месяце, но месяц бездельничать из-за небольшой ранки было унизительно.

Узушио, где Тобирама воспользовался гостеприимством на время отпуска, щедро делилась безмятежностью бытия. Непрекращающаяся война редко всплывала в разговорах. Жизнь текла своим чередом, разве что шиноби в деревне было заметно меньше.

Непривыкший бездельничать, Тобирама воспользовался предложением Ашины и принял за правило посещать библиотеку клана. Узумаки специализировались на фуиндзютсу, а Тоби не оставлял попыток ускорить хирайшин. Он значительно ускорял бой и ужасал врагов, но тратил много чакры и всё ещё был далёк от совершенства.

После того, как Мадара Учиха ушёл из деревни, писем от брата стало гораздо меньше. Хаши если и писал, то сухо и по делу, лишь изредка справляясь, как его, Тоби, дела.

«Получил известие о твоём ранении. Всё в порядке?» — гласили последние строчки последнего письма.

Солнце светило ярко, белая бумага свитка почти ослепляла. Вода в реке под мостом играла бликами. Мир в такие моменты словно застывал. Безмолвная передышка бытия.

К последнему дню отпуска в Узушио Тоби поймал себя на мысли, что не хочет больше сражений. Самым горячим желанием было вернуться в Коноху. Вдохнуть свежего лесного воздуха, без примеси морской соли и водорослей. Обнять брата. Пройтись по улицам деревни. Увидеть Мито. В душе больше не было кипения чувств — только медленное тление. Наверное, его любовь выгорела. Или он сам её затушил. Тобирама не разбирался в оттенках переживаний.

— От кого письмо, Тобирама-сан? — раздался совсем рядом, из-за спины женский голос. — От женщины???

Хитринка в голосе вызвала непроизвольную улыбку.

Аджисаи Узумаки была что котёнок — юная, полная любопытства и жажды жизни.

— От брата, — ответил Тобирама.

— М-м!

Интереса в голосе Аджисаи поубавилось значительно.

Пальцы сами сложили то, что ещё минуту назад было письмом, в бумажную птичку. Кривую и не слишком красивую — в каком-то очередном сгибе закралась ошибка, — но у Тоби не было опыта, только лишь память. Лениво размахнувшись, он пустил её по ветру.

— Не знала, что вы — романтик, Тобирама-сан, — удивлённо произнесла Аджисаи. — Загадали желание?

— Желание?

— Вы не знаете про желание? В Узушио мы считаем, что если загадать желание и птичка улетит, оно обязательно сбудется.

Рваный порыв ветра остановил птичку и отнёс в сторону, а потом и вовсе рывком вернул обратно. Пролетев мимо них, бумажка пронеслась по пыльной мостовой и сорвалась с моста в реку.

— Что ж, — тихо заметила Аджисаи. — Возможно, и к лучшему, что вы ничего не попросили.

Тобирама промолчал. Он действительно ничего не просил. Спрашивать значило вверять судьбу безликому ожиданию. Тоби научился либо действовать, либо не надеяться.

Но, вверившись необъяснимому порыву, тем же вечером ответил на письмо брата. Мысли о Конохе посещали его всё чаще.

«Здравствуй, брат!» — начал Тоби.

* * *

В глаза словно насыпали песка. Смаргивая усталость каждые тридцать секунд, Хаширама перечитывал письмо. Оно пришло поздно, далеко за полночь, выдернуло из постели. Мито недовольно поджала губы, наверняка оскорблённая. Что ж? Он не мог по-другому.

Закрывшись в кабинете, Хаширама вскрыл свиток.

Брат писал про жизнь в Узушио, про библиотеку Узумаки, про утомлявшего деятельного старика Ашину. Ни слова про ранение. Упрямец.

Устало откинувшись на спинку кресла, Хаширама перевёл взгляд на незашторенное окно. Там в темноте ночи колыхались на ветру листья. Его жизнь превратилась в одно ожидание без конца. Беспокойство и бездействие сжирали изнутри. Ответственность цепями приковала его к деревне. Всё чаще его посещали мысли о том, как хорошо бы им с Тоби поменяться местами.

Тобирама стал бы хорошим Хокаге. Ему самому не хватало жёсткости, а Тоби… Тоби мог отдавать такие приказы, на которые Хаши не решился бы никогда.

Тобирама стал бы лучшим мужем Мито, чем он сам. Она привыкла к другому обращению. Ей не нужны были ни понимание, ни уважение границ — как того требовало его собственное сердце. Мито жаждала близости без остатка.

А ему было самое место на поле боя. За ним шли люди. Не из уважения или страха, а из любви.

Ему самому больше остального на свете хотелось свободы.

В ночи запела птица, тоскливо и печально. Взгляд Хаширамы метнулся на деревянный шкаф, на нижней полке которого, за рядом аккуратно сложенных свитков, была припрятана бутылка саке.

* * *

— Мама, мама, смотри! — кричал Итама с воды, горделиво раскинув руки в стороны.

Мито едва заметно улыбнулась. Она помнила, какие это необычные ощущения — в первый раз в жизни пройти по воде, как по земле. Почувствовать движение волн под ногами. Не провалиться в холодную, леденящую стихию, а обуздать и взять над ней верх.

Глаза стоящего рядом Хаши были полны гордости, даже несмотря на то, что он сам в этом возрасте уже умел многим, многим больше.

— Ты очень хороший отец, — произнесла Мито; произнесла не в первый раз, но она не уставала повторять.

Лучшего отца своим детям — конкретно этим детям — она пожелать не могла. Хаширама был чутким, понимающим и очень добрым. Мито не помнила, чтобы он хоть раз повышал на мальчиков голос… не то чтобы они давали повод. Они все жили в молчаливом согласии.

— Ты мне льстишь, — ответил Хаширама. — Я просто пытаюсь не совершить ошибок своего отца.

Бицума Сенджу был мужчиной крутого нрава и непреклонных решений. Мито видела его лишь несколько раз, и то украдкой. Ей, совсем малышке, не позволялось присутствовать на официальных встречах глав кланов, когда они проходили в Узушио. И даже в те краткие моменты Бицума производил на неё неизгладимое впечатление человека, от взгляда которого хотелось спрятаться. Кротко опустить глаза.

Повзрослев, однако, Мито поняла, что с таким мужчиной, как Бицума, жить ей было бы гораздо проще. Он не скрывал жёсткости и упрямства. Зато скрывал Хаширама.

Хаширама отрицал, но он был сыном своего отца. Просто слишком сильно тому сопротивлялся. Кто-то от этого выигрывал, кто-то страдал. Мито иногда задавалась вопросом, каково же было самому Хашираме. Но ответа никогда не находила.

Она никогда не понимала его.

На воде под мостом игрался Итама, пока Каварама безуспешно продолжал попытки обуздать воду: проваливался, вылезал, злился и повторял вновь.

Пальцы нащупали в кармане бумажку.

— Что это? — вытянув шею, заглянул Хаширама и прочитал название магазина. — М-м. Я думал, ты такое не носишь.

Подарочный купон. Мито и забыла, куда его сунула. Думала, потеряла. Клочок бумаги жёг пальцы.

Мито согласно кивнула. Она такое не носила.

Ловко скрутив бумажку по зазубренным линиям, она поджала губы, глядя на пёструю птичку. Готовая влететь, как всегда. Когда в последний раз она это делала?

Глупость, но почему бы нет?

Взмах руки, и бумажная птичка отправилась парить над рекой. Взгляд зацепился за неё, неожиданно упрямый и твёрдый. Впервые за долгое время ждущий, надеющийся. А вдруг?..

Порыв ветра возник из ниоткуда: подхватил полы хаори, едва не сбил с ног. Мито опустила глаза. Под ноги ей опустилась её птичка.