Предел свободы. Часть первая (джен)

1 августа 1991 года, остров посреди моря.

Постепенно все стало приходить в норму. Раненому была оказана первая помощь, чтобы он не истек кровью, а выпучившая от возмущения глаза школьная сова без всякого вознаграждения за столь эпичную погоню была отправлена за помощью в Хогвартс. Хагрид с перевязанной ногой степенно беседовал с дядей Верноном о политике. Последний настолько напористо убеждал полувеликана в том, что тот целиком и полностью виноват в произошедшем, что наивный лесничий чувствовал себя до крайности неловко, вломившись в чужое жилье и перепугав всех обитателей. По крайней мере, так ему представлялась действительность всего лишь после получаса общения с дядей. Еще через час он был абсолютно уверен, что совершил едва ли не смертный грех, нарушив отдых такого замечательного человека, как Вернон Дурсль, так что едва только наметилась более-менее нейтральная тема для разговора, Хагрид не замедлил её поддержать, хотя и разбирался в политике, как многие из его любимых созданий в атомной физике.

Гарри был, мягко говоря, изумлен, видя, как еще недавно пытавшийся проклясть дядю человек спустя всего лишь пару часов слушал его с неподдельным уважением. Тем временем Вернон сел на любимого конька (а вернее, одного из многих) и очень красочно описывал степень некомпетентности и неспособности принимать хоть какие-то адекватные решения действующего премьер-министра Джона Мейджора. Хагрид активно поддакивал, рассказывая, что, несмотря на сегрегацию миров, проблемы, похоже, у них одни и те же. Что, мол, министр их нынешний, Фадж — бестолков до жути. И чуть ли не ежедневно шлет сов Дамблдору.

«Совета просит, — гордо пробасил Хагрид. — Без Дамблдора он в своем кресле и дня не усидит, так-то!»

Данное утверждение заставило Гарри, с детства наслушавшегося дядиных монологов на политические и околополитические темы, начать более внимательно прислушиваться к разговору. Похожую реакцию выказал даже Дадли, который мало интересовался данной темой, не говоря уже о Верноне, проводившем последние годы в казалось бы непрерывной политической борьбе или же подготовке к ней. Дядино лицо излучало максимальную степень доброжелательности, которую Гарри доводилось видеть всего пару раз, на ужинах с самыми крупными и важными деловыми партнерами дядиной фирмы. Гарри всегда вспоминал эти вечера с изрядной долей смущения — тетя Петунья пыталась заставить их с Дадли говорить гостям, что они стали героями их школьных сочинений. И если кузен не видел в этом особых проблем, то Гарри считал, что подобные заявления слишком уж отдают дешевым фарсом. К счастью, Вернон в тот раз с мнением племянника согласился, заставив их придумать что-нибудь более изощренное.

Тем временем дядя и школьный лесничий, казалось бы, поменялись ролями. Не слишком разговорчивый обычно Хагрид, поощряемый Верноном, который активно расхваливал как самого краснеющего от смущения лесничего, так и превозносимого им директора Хогвартса, едва ли не подпрыгивал в возбуждении, рассказывая о легендарном человеке, к которому испытывал безграничное уважение. Хагрид рассказывал о знаменитой победе Дамблдора над Гриндевальдом, о его достижениях как председателя Визенгамота, так и верховного чародея в магическом аналоге Лиги Наций (прим. автора: именно Лиги Наций, не ООН).

С каждым сказанным словом лицо Гарри приобретало все более задумчивое выражение. Вернон же,казалось, и вовсе лишь кивал в такт своим мыслям и время от времени задавал уточняющие вопросы. Он даже перестал кидать в сторону Петуньи настороженные взгляды, когда та подходила поправлять повязку Хагриду, морщившемуся от боли, после очередной экзальтированной речи о достижениях директора. Также мельком он упомянул Того-Кого-Нельзя-Называть, известность мальчика и судьбу его родителей, отчего Петунья заметно побледнела, а Вернон, нахмурившись, окончательно ушел в свои мысли.

Гарри рос в очень необычной обстановке и, в отличие от других детей, общение с которыми, впрочем, у них с кузеном было весьма ограниченным, с детства привык слушать не сказки, а дядины рассказы о бурной молодости, об окружающих их недоумках, которые, по мнению Вернона, составляли едва ли не девяносто процентов знакомых и незнакомых людей. А еще он часто слушал о политике. О людях, которыми Дурсль-старший восхищался и о других, которых он столь же самозабвенно ненавидел. О системе, которая построена на скрытом угнетении и тотальном зомбировании, и где коррупция и некомпетентность будто фиговым листиком прикрыты пластом традиций и неформальных правил игры.

Гарри всегда считал, что идеи дяди несколько... надуманны. А проблемы, существующие в их обществе, не столь уж велики. Хотя насчет огромного количества недоумков Гарри, становясь старше, соглашался все чаще и чаще.

Он был весьма сообразительным ребенком, и к моменту, когда раскрасневшийся лесничий закончил свой рассказ, у него в голове сложилась определенная картина.

«Итак, доверенное лицо... — Гарри бросил взгляд в сторону привалившегося к стене Хагрида. — Возможно, не самое умное... — мальчик вспомнил выражение лица огромного человека, когда тот рассказывал о своем патроне — ...да, без сомнения преданное доверенное лицо очень влиятельного даже в мировом масштабе человека приезжает на остров посреди моря, чтобы убедиться, что первоклассник попадет в школу... Если бы кто-взялся измерять уровень абсурдности в жизни человека, то по этой шкале данная ситуация запросто наберет, как минимум, девяносто из ста».

Немного подумав, Гарри все же решил, что он преувеличивает. Во-первых, мир все-таки магический, и многое там может быть иначе, хотя дядя, к примеру, считал, что человека не переделаешь. Гарри до определенной степени был согласен с этой точкой зрения. Во-вторых, магический мир не может быть столь уж велик, иначе вряд ли у них получилось бы долгое время скрывать свое существование. И, в-третьих, как он понял из рассказов Хагрида, Гарри в волшебном мире был кем-то вроде знаменитого героя войны. И, несмотря на то, что сам он довольно скептически относился к новообретенному статусу, это хотя бы имело смысл.

Гарри решил, что с внесением поправок данная ситуация на шкале абсурдности потянет баллов на пятьдесят.

Он не мог себе представить, чтобы доверенное лицо, скажем, того же Мейджора явится к ним на Тисовую, дабы убедиться, что он, Гарри Поттер, непременно попадет... ну пусть будет даже не школа, а колледж... и все равно маловероятно. А затем, когда он все-таки представил себе развитие ситуации, Гарри немедленно попытался стряхнуть с себя нахлынувшие видения. Единственный возможный исход визита доверенного лица министра-консерватора в их дом отчего-то заканчивался взаимодействием с государственными или муниципальными институтами. Для представителя — больница, для дяди Вернона — тюрьма, а для них с Дадли — органы опеки.

Затем взгляд Гарри в очередной раз зацепился за окровавленное колено хогвартского лесничего, и мальчик, усмехнувшись, поздравил себя с составлением сносного прогноза.

Хижину окутала плотная пелена тишины. Каждый думал о своем: Петунья с сыном — о возможностях выбраться с острова, Хагрид — о том, что юный Гарри не совсем такой, каким он его представлял, в то время как последний размышлял над ситуацией в целом.

Дядя Вернон предавался одному из смертных грехов. Он завидовал. Его обуяла самая настоящая черная зависть. Известность. Настоящий Бренд с большой буквы. «Сами-Знаете-Кто» — подумать только, парень которого знают ВСЕ. Огромный политический капитал.

В этот момент снаружи раздалось два хлопка, и в хижину в сопровождении женщины в возрасте торжественно вошел директор школы чародейства и волшебства Хогвартс, обладатель ордена Мерлина первой степени, Верховный чародей Визенгамота Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор.

* * *

Альбус Дамблдор, несмотря на колоссальный жизненный опыт, не мог представить, что у Хагрида могло пойти не так. Нет, он знал, что есть области, в которых этот человек, мягко говоря, не блещет. И, положа руку на сердце, таких областей не одна и не две. Но что может быть сложного в том, чтобы сопроводить ребенка из пункта А в пункт Б? У Альбуса не было детей и, несмотря на более чем полвека работы в школе, он действительно слабо представлял, что в этом может быть сложного. Немаловажным был тот факт, что всю поездку Дамблдор спланировал лично. Тот факт, что в таком простом на вид деле возникли непредвиденные сложности... нет, не бил по его самолюбию — он просто находился за пределами его мировосприятия, так что когда он прочел доставленное невероятно уставшей школьной совой, ухватившей на прощание лимонную дольку с его стола, послание, он не колебался ни секунды. Вызвав Минерву по каминной сети, он отправился к точке аппарации, рассчитывая, что его заместитель поспеет туда одновременно с ним.

В ту памятную ночь он долго сомневался, стоит ли оставлять юного Гарри в этой семье. Если в волшебном мире Мальчик-Который-Выжил мог превратится в маленького избалованного принца, то глядя на дом, в котором проживало семейство Дурслей, Дамблдор не мог даже представить, кем мальчик может вырасти.

Тогда, стоя посреди улицы и играя дезиллюминатором, он смотрел то на раздраженную Минерву, то на дом, цвет которого так хорошо подходил к цвету усыпанной звездами мантии старого волшебника. Он не знал, кем может вырасти мальчик, но глубоко в душе его грела надежда, что в этом доме вырастет великий волшебник, который сможет понять его идеи, разделить с ним тяжкое бремя борьбы с Тьмой, которое он нес уже долгие годы. Да, это будет великий волшебник, который разделит с ним его идеи, его вкусы... и, может быть, даже страсть к лимонным долькам.

* * *

Хижина на острове посреди моря, 1 августа 1991.

Минерве сразу не понравились эти магглы. Макгонагал знала, что сестра Лили не любит магию. Но она и не думала, что та еще и умудрится выскочить замуж за сумасшедшего.

Когда Альбус сообщил ей, что возникли проблемы с родственниками Гарри Поттера, она была ничуть не удивлена. От этих всего можно было ждать. Место, к которому им с Альбусом пришлось аппарировать, только укрепило её мнение об этой семейке. Ну кто в здравом уме будет проводить выходные здесь?

Когда они зашли в хижину, муж сестры Лили бросился пожимать руки Альбусу, и на его лице было такое выражение, будто он внезапно встретил давно потерянного родственника. Затем он кинулся объяснять ситуацию с Рубеусом, который не только не возмущался, но и оправдывал этого... типа. Затем разговор зашел о том, что Гарри необходимо посетить Косой переулок, и Минерва заметила, что на следующей неделе она должна посетить одну маглорожденную ведьму, и что это будет вполне подходящее время, в связи с её занятостью как заместителя директора. Гарри быстро вставил, что он не возражает, и постарался скрыться от изучающего взгляда Альбуса, который, похоже, заметили все присутствующие. И пока Минерва размышляла, что её старый наставник увидел в молодом волшебнике, Альбус уже дал разрешение дяде мальчика сопровождать того в Косом переулке. Дальше разговор пошел о всяких незначительных мелочах. Но когда этот магл спросил, сможет ли он сделать такие же звездочки, как на мантии директора, с помощью немагических средств, Минерва напомнила Альбусу, что Хагрид нуждается в медицинской помощи. Дамблдор призвал своего феникса и попросил его доставить лесничего в больничное крыло. Напоследок Альбус угостил всех присутствующих лимонными дольками. Кроме Гарри, который отказался от угощения. С тем они покинули хижину и аппарировали обратно в Хогвартс.