На краю света (гет)

— Человеческий мозг — самый сложный артефакт во всей известной вселенной. Никому еще не удавалось проникнуть настолько глубоко, чтобы раскрыть его тайны. Но из всех загадок мира именно феномен человеческого сознания наиболее интригующий, потому что позволяет заглянуть в суть самого себя. Не существует учебников по ментальной магии, поскольку сознание каждого человека столь же уникально и неповторимо, как узор ледяных кристаллов в снежинке. Не существует единого для всех заклинания, позволяющего изменять человеческие умы. К каждому сознанию приходится подбирать свой ключ, и если действовать грубо и шаблонно, то можно сломать замок, но так и не проникнуть в тайну чужих мыслей.

Снейп медленно прохаживался вдоль небольшого сада позади дома Уилкинсов. Крона высоких деревьев укрывала от полуденного солнца, а легкий ветерок с моря приносил свежесть и срывал с ветвей ярко-фиолетовые цветы, которые укрывали землю так густо, что свежая зеленая трава под ними оставалась незаметна. Гермиона сидела на подвесной раскачивающейся скамейке и всеми силами старалась уловить суть слов Снейпа, но находила в них все новые и новые противоречия собственным знаниям и опыту.

— Чтобы суметь наложить или снять ментальное заклятие, необходимо детально изучить сознание человека, иначе в лучшем случае колдовство не сработает, в худшем же — вы нанесете непоправимый вред , влекущий за собой полную потерю памяти или безумие. Ваша задача на эту неделю, Гермиона, изучить как можно лучше Монику и Венделла Уилкинсов. Узнайте, чем они занимаются, что любят, чего боятся, о чем мечтают.

— Но это глупо! — не выдержав, наконец, возразила Гермиона. — Я знаю своих родителей! Мы только впустую потратим целую неделю.

— У вас сложилось ложное впечатление, что мы ведем дискуссию? Или, может, вы решили в очередной раз доказать, насколько самонадеянны и склонны к поспешным суждениям ? Я согласился тратить время на ваше обучение, но это не означает, что готов выслушивать возражения и капризы. Я говорю, вы — внимательно случаете и запоминаете. Если что-то из сказанного вам непонятно, задаете короткий уточняющий вопрос. Вы не оспариваете сказанное, не делитесь своими соображениями, какими бы ценными они вам не казались, и не подвергаете сомнению данные вам инструкции — вы в точности им следуете. Если я говорю, что вы должны изучить людей, прежде чем даже помышлять о вмешательстве в их сознание, то вы это в точности исполняете. Если же вам когда-нибудь взбредет в голову нарушить мои указания, то невменяемость ваших родителей окажется полностью на вашей совести. Это ясно?

Снейп настолько вошел в привычную роль преподавателя, что Гермиона на мгновение позабыла, что находится не в Хогвартсе, а на другом конце света. И хотя отсутствие развевающейся профессорской мантии слегка смазывало эффект, все же Снейпу удавалось производить впечатление мрачное и пугающее. Если бы не крупный фиолетовый цветок, свалившийся прямо ему на макушку и развеявший транс, Гермиона, возможно, проглотила бы все вертевшиеся на языке возражения. Но время было другое, и декорации другие, она больше не была ученицей и не обязана слепо подчиняться приказам Снейпа. Она имеет право сама решать, что и как ей делать.

— Вообще-то нет. Мне не ясно, почему я должна выполнять действия, суть которых не понимаю. Не ясно, почему должна терять драгоценное время впустую, вместо того чтобы попытаться вернуть память родителям. И мне не ясно, почему я должна слепо принимать теории, противоречащие моим знаниям и наблюдениям.

— А вы не задумывались, что ваши знания и наблюдения ложны и являются лишь результатом вашего ошибочного мышления? — парировал Снейп, даже не утруждая себя уточняющими вопросами, словно заранее знал, с чем и почему она не согласна. Это раздражало, ведь Гермиона уж точно не догадывалась, что на уме у самого Снейпа.

— Я знаю своих родителей! — упрямо выкрикнула она.

— Если бы вы знали их, то без труда сумели бы снять свое заклинание.

— Ваша теория противоречит сама себе. Как, по-вашему, я смогла наложить это заклинание в первую очередь? Мне кажется, что не существует прямой связи между знанием людей и заклинаниями памяти.

— Разумеется, именно так вам и кажется. Вы слишком близоруки, чтобы разглядеть очевидное. Люди, живущие в этом доме, — не ваши родители, поэтому вы не знаете о них ровным счетом ничего.

— Это абсурд. Они мои родители. Хотите, можете проверить на зелье крови.

— Кровное родство не определяет взаимосвязь людей на ментальном уровне, это делает воспитание. Моника и Венделл Уилкинсы не воспитывали вас, поскольку никогда не имели детей. Люди, которые были вашими родителями, — Грейнджеры. Вы были знакомы с ними достаточно близко, чтобы ваше заклинание замены памяти сработало и превратило их в Уилкинсов. Но вы не в состоянии отменить собственное заклинание, потому что отчаянно цепляетесь за память о людях, которых больше нет. Вы пытаетесь снять заклинание с Грейнджеров, и слишком слепы, чтобы разглядеть людей, не имеющих с вашими родителями ничего общего. Я предупреждаю в последний раз, что не потерплю споров. Не моя задача поддерживать ваши детские иллюзии. Моя задача — научить вас ментальной магии, так что будьте внимательны и не мешайте мне ее выполнять.

Гермиона злилась и негодовала. Снейп вел себя так, словно она надоедливый капризный ребенок, с мнением которого не стоит считаться. Но спорить со Снейпом сейчас не имело смысла. Если она права, то через неделю это выяснится, и тогда у нее будет больше аргументов.

— Что я должна делать?

— Вы воспользуетесь зельем невидимости и проведете по три дня, наблюдая за каждым из Уилкинсов. Вы будете вести подробные записи обо всем, что увидите, и в конце недели составите что-то вроде общей характеристики.

— Вы хотите, чтобы я шпионила за ними? Но это низко.

— Избавьте меня от проповедей о морали, Гермиона. Я предлагаю простой и действенный способ узнать людей. Для чистоты результата объекты не должны подозревать, что за ними наблюдают.

— Мои родители не объекты, они люди. И если для вас самый простой способ узнать человека — это устроить за ним слежку, то мне вас жаль.

— Оставьте жалось для Лонгботтома. И в своей гневной отповеди, Гермиона, вы забыли, что способ должен быть действенным, а не только простым. Вам наверняка кажется, что достаточно задушевной беседы за чашечкой чая, и внутренний мир человека раскроется перед вами. Но люди притворщики и лицемеры, они лгут и изображают тех, кем не являются.

— Не стоит всех судить по своему примеру! — не сдержавшись, выпалила Гермиона. Ее бесило высокомерие Снейпа. Но еще больше выводило из себя, что он посмел так говорить о ее родителях. Это он двуличный лживый лицемер. Это ему неведомо слово искренность, а притворство настолько вошло в привычку, что разбуди его среди ночи, и он без заминки сыграет одну из многих своих ролей. Это его маска намертво срослась с кожей. А ее родители честные и открытые люди, достойные доверия и уважения.

— Как я уже говорил — мы не ведем дискуссию. Я даю инструкции — вы выполняете. Сделайте так, как сказано, и вскоре поймете, что в моих словах гораздо больше искренности, чем можно ожидать от многих других. И не слишком цепляйтесь за свои иллюзии, иначе будете горько разочарованы.

* * *

Гермионе совсем не нравилась идея шпионить за родителями. Что бы там ни говорил Снейп, но вторгаться в личное пространство людей против их воли, без разрешения выпытывать их секреты — это неправильно и недостойно. Она согласилась на зелье невидимости только потому, что была уверена — ничего предосудительного она не увидит, только подтвердит то, что и так знала. Ее родители честные и хорошие люди, и остаются такими вне зависимости от того, видит их кто-то или нет.

Начать Гермиона решила с матери. За два дня, что она провела в Брисбене, мать ни разу не вышла к гостям, и Гермиона начала всерьез беспокоиться. Следующим утром Гермиона выпила зелье, наложила на себя чары, заглушающие любые звуки, и незаметно прокралась в спальню родителей. Первое, что бросилось в глаза, — это раздельные кровати. Когда Гермиона покупала дом, то в хозяйской спальной стоял изящный светлый гарнитур и роскошная двуспальная кровать, обращенная к окну так, чтобы, проснувшись, первым делом можно было увидеть восходящее над океаном солнце. Теперь же посреди комнаты стоял массивный шкаф, а в противоположных углах две одинаковые, не слишком широкие кровати, одна из которых была аккуратно застеленной и пустой. На второй, плотно укутавшись в одеяло, спала мать Гермионы. Все окна в спальной были плотно закрыты темными тяжелыми шторами, так что разглядеть спящую женщину оказалось невозможно. Боясь засвечивать палочку, чтобы не разбудить, Гермиона села в одно из двух одинаковых кресел и принялась ждать. Но время все бежало и бежало, а Моника Уилкинс не спешила подниматься с постели. Возможно, она тяжело больна, раз спит дольше полудня и пропускает работу. Чтобы унять тревогу, Гермиона произнесла несколько простых диагностических заклинаний, но никаких серьезных повреждений они не выявили. Больше всего было похоже на легкое пищевое отравление.

Гермиона сильно проголодалась и устала от безделья, так что когда около двух часов дня Моника Уилкинс все же встала с постели, Гермиона готова была прыгать от радости. Хорошее настроение улетучилось, как только мать немного отодвинула штору, и дневной свет ворвался в комнату. Моника болезненно сощурилась и застонала, прикрывая глаза рукой. Выглядела она совсем не здоровой. Желтоватый оттенок кожи, заметный даже вопреки необычному для англичанки загару, темные мешки под глазами, волосы, напоминающие скорее воронье гнездо, чем прическу. Впрочем, последнее Гермиона наблюдала и у себя на голове достаточно часто. «Неуловимый шарм женщин Грейнджер», — любила шутить ее мама, расчесывая непослушные космы дочери, собирая ее в начальную школу. Теплые детские воспоминания полоснули по сердцу острой болью, и Гермиона сердито смахнула навернувшиеся слезы.

За дверью ванной зашумела вода, и когда спустя полчаса Моника вернулась в спальню, выглядела она посвежевшей и не такой болезненной, хотя все еще недовольно щурилась от солнца. Гермиона облегченно выдохнула, ведь ее мать не была слишком больна, раз собиралась на работу. Наблюдая за сборами, Гермиона заметила, что помимо загара миссис Грейнджер приобрела привычку накладывать слишком много косметики, носить несколько откровенные наряды для замужней женщины ее возраста, но зато разучилась торопиться и суетливо бегать по комнате, разыскивая любимые серьги или заколку для волос. Возможно, более спокойный ритм жизни по сравнению с вечно спешащим Лондоном заставил даже ее энергичную мать немного сбавить темп и расслабиться.

Когда Моника добралась до небольшой стоматологической клиники, в которой работала вместе с мужем, Венделл уже собрался уходить. В Лондоне родители Гермионы всегда работали вместе, но, возможно, в Брисбене у них не было столько клиентуры, и удобнее оказалось работать посменно. Вопреки предположению Гермионы, пациентов оказалось довольно много, и Моника до восьми вечера оставалась в кабинете. Наблюдать за работой стоматолога было довольно скучно. Это в детстве кабинет родителей казался Гермионе чем-то волшебным, и множество блестящих инструментов в свете ярких ламп зачаровывали и вызывали живое любопытство. Но после того, как мадам Помфри смогла одним простым заклинанием исправить то, что родители наотрез отказывались корректировать, Гермиона навсегда разочаровалась в маггловской стоматологии.

Когда последний пациент с облегчением выбрался из кресла, за окном уже стемнело. Весенний город шумел и сиял яркими вывесками и витринами. Привлеченная одной из неоновых вывесок, Моника спустилась в полуподвальное помещение, оказавшееся баром. Там ее уже ожидали двое смуглых, нарядно одетых женщин — вероятно, новые австралийские подруги. Это хорошо, что мать не чувствует себя чужой и одинокой на новом месте. Гермиона даже подумывала, не выпить ли антидот к зелью невидимости и не присоединиться ли к весело болтающим и распивающим разноцветные напитки с яркими соломинками женщинам. Было бы здорово узнать новых маминых знакомых. В Англии Джейн не слишком любила посиделки с подругами, предпочитая тихий вечер дома в кругу семьи. Иногда она устраивала встречи книжного клуба, но это скорее ради отца, любившего шумные обсуждения, чем для собственного удовольствия. Гермионе очень хотелось пообщаться с матерью и ее друзьями теперь, когда она сама была уже взрослой и могла чувствовать себя наравне. Так уж сложилось, что сама Гермиона с детства дружила с мальчишками, и веселая женская компания стала бы для нее приятным разнообразием. Только мысль о несносном Снейпе и его речах о всеобщем лицемерии и притворстве остановила Гермиону. Она докажет этому напыщенному индюку, что далеко не все люди настолько же скрытны и двуличны, как он, и сделает это соблюдая поставленные им условия, чтобы потом он не мог придраться.

Вечер тянулся к ночи, посетители бара приходили и уходили, и на Гермиону потихоньку наваливалась сонливость. Она не могла позволить себе опустить голову на барную стойку и вздремнуть — не хватало еще, чтобы кто-то плюхнулся на ее невидимое спящее тело. А за столом громко смеющихся женщин одни яркие коктейли с зонтиками сменялись другими, и расходиться по домам подруги не торопились. Удивительно, что Моника все еще веселилась. Обычно уже после второго бокала вина ее клонило в сон, потому пила мама Гермионы редко и совсем немного, в основном ограничиваясь бокалом шампанского, искрящиеся пузырьки в котором ей так нравились.

Незаметно для себя Гермиона все же ненадолго задремала, уронив голову на сложенные руки. Разбудил ее голос бармена, намекавший засидевшимся посетителям, что заведение закрывается и пора бы расходиться по домам. Гермиона мысленно отругала себя, что выпустила мать из виду, но прогнав остатки сна и осмотревшись по сторонам, увидела, что Моника все еще сидит за своим столиком, потягивая очередной напиток, хотя подруги ее уже ушли.

— Вставайте, мэм, бар закрывается. Вам вызвать такси? — вежливо поинтересовался бармен.

— О, Дерек, ты такой милый, всегда знаешь, что мне нужно, — слегка заплетающимся языком заговорила Моника, и бармен поморщился, отходя на шаг назад, чтобы пары алкоголя вместе с ее дыханием не так резко били в нос. — Но, пожалуй, я справлюсь сегодня сама.

Гермиона на мгновение испугалась, потому что Моника открыла сумочку и в ее руке зазвенели ключи от машины. Но Дерек, привыкший справляться с засидевшимися допоздна завсегдатаями, уже ловко перехватил ее руку, и спрятал ключи в кармане собственных джинс.

— Это сегодня побудет у меня. Можете забрать утром.

Моника хотела возразить, но пошатнулась, как только поднялась на ноги, и глупо захихикала, прикрывая рот ладошкой.

— Наверно, мне нужно такси. Дерек, ты, как всегда, угадал, — сладко пропела она, цепляясь за крепкую руку мужчины, чтобы не упасть.

— Угадал, как же... — недовольно буркнул бармен, но все же провел посетительницу и проследил, чтобы она села в машину и назвала верный адрес.

Гермиона аппарировала к дому, но не отправилась спать, а осталась в саду, караулить, когда подъедет такси. Мысли в голове путались и не желали складываться в сколько-нибудь разумные объяснения. Из того, что она сегодня увидела, напрашивался один неприятный вывод, но этого просто не могло быть. У Джейн Грейнджер, на дух не переносившей пьяниц и не позволявшей себе больше чем бокал вина по праздникам, не могло быть проблем с алкоголем. Хотя бармен знал ее достаточно хорошо, чтобы запомнить домашний адрес, и это явно не первый раз, когда ему приходилось вызывать для Моники такси, потому что она была не в состоянии самостоятельно добраться домой. А еще ее болезненный вид утром и недомогания, на которые ссылался отец... Фары подъезжающей машины осветили лужайку, и Гермиона решила, что слишком устала за долгий день и не станет делать поспешных выводов. Может, все совсем не так плохо, как выглядит.

К сожалению, два последующих дня продемонстрировали, что все намного хуже, чем показалось в начале. Распорядок Моники повторялся с точностью до минуты. Она спала до обеда, шла в клинику, затем в бар и оттуда возвращалась далеко за полночь и едва способная держаться на ногах. Сомнений быть не могло — Моника была алкоголичкой, и непонятно как долго она сможет вести подобный образ жизни, прежде чем утратит способность нормально работать или влипнет в неприятности, если бармен закрутится и вовремя не отберет у нее ключи от машины. Это было ужасно. Но что еще больше удивляло и расстраивало Гермиону — ее отец совершенно ничего не предпринимал, чтобы поменять сложившийся расклад. Венделл Уилкинс ночевал в отдельной спальне, уходил на работу рано, а когда его жена возвращалась домой, уже спал. За все три дня родители ни разу не столкнулись друг с другом, кроме нескольких минут, пока сменяли друг друга на работе. Гермиона не могла поверить, что отец не замечает проблем матери, ведь не зря же он прикрывал ее перед поселившимися в доме туристами. А раз он знает, но ничего не предпринимает, значит, ему попросту все равно. Такое безразличие и черствость было совершенно не похоже на добросердечного мистера Грейнджера, готового по первому зову примчаться на помощь другу или просто знакомому. Это от отца Гермиона унаследовала твердую уверенность, что друзей в беде не бросают, какие бы глупости они не натворили. А уж ради любимой жены и единственной дочери мистер Грейнджер готов был свернуть горы.

Не желая делиться неутешительными результатами наблюдений, Гермиона трусливо пряталась от Снейпа все прошедшие дни. Зелье невидимости давало свои преимущества, когда не хотелось сталкиваться с одним особо неприятным типом. Когда пришел черед следить за отцом, Гермиона с ужасом ожидала неприятных открытий. Какие еще скелеты скрывались в шкафу ее родителей? К счастью, распорядок Венделла Уилкинса на проверку оказался более чем нормальным и обыденным. Венделл вставал рано, отправлялся на пробежку, после чего пил кофе и готовил завтрак. К восьми утра он уже был в клинике и работал до двух или трех часов дня, смотря когда появлялась Моника. Обедал Венделл ровно в двенадцать тридцать в небольшом кафетерии за углом. Сразу после работы он возвращался домой и проводил остаток дня на террасе с книгой или же смотрел спортивный канал в главной гостиной. Если бы не его равнодушие к проблемам жены, которую он, казалось, старался не замечать, Гермиона бы посчитала, что ее отец никак не изменился после переезда на другой континент и смены имени.

Третий день наблюдения за Венделлом подходил к концу. Мистер Уилкинс как обычно дождался прихода жены в клинику, сел в старенький фольцваген, вот только по дороге домой он сделал небольшой крюк, заехав в симпатичный ресторанчик на берегу вечерней гавани. Если бы не следящие чары, которые Гермиона предусмотрительно установила на одежде отца, она бы потеряла его из виду, потому как по привычке аппарировала сразу домой. Когда спустя час отец так и не вернулся с работы, она проверила чары и переместилась прямо к угловому столику, за которым Венделл мило беседовал с молодой коллегой по работе. Несколько минут Гермиона наблюдала за ним, не понимая, что именно в небольшом изменении рутинных занятий отца ее так насторожило. Лишь когда молоденькая ассистентка, заливисто смеясь очередной шутке начальника, похлопала его ладошкой по колену, а потом так и оставила свою руку на бедре Венделла, невнятная настороженность в голове Гермионы сменилась паникой. «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста сбрось ее нахальную руку со своих штанов, скажи что это непозволительно, попроси счет и езжай домой!» — мысленно молила Гермиона, но ее мольбы не были услышаны. Ладошка ассистентки ползла все выше и выше по наглаженным брюкам, а Венделл не спешил возражать. Напротив, под теми же наглаженными брюками уже явно проступали признаки его глубокого одобрения. Гермиона возблагодарила Мерлина за то, что пропустила обед, потому что сейчас любая пища покинула бы ее желудок не самым приятным способом. Подкатившая к горлу тошнота оставляла горьковатый привкус во рту, и Гермиона плеснула на лицо немного воды, чтобы успокоить взбунтовавшееся тело. Она вовсе не была ханжой и не считала, что у ее родителей в их возрасте не должно быть нормальной интимной жизни. Но широта ее взглядов заканчивалась намного раньше, чем предположение, что интимная жизнь отца не ограничивается ее матерью и будет протекать прямо у нее на глазах.

Расплатившись по счету, Венделл и его смешливая ассистентка не торопились разъезжаться по домам. Вместо этого они отправились в ближайшую гостиницу, где заранее сняли номер. Разумеется, будь Снейп там, он непременно проследил бы за парой и не закончил бы наблюдение до тех пор, пока Венделл не вернулся бы домой. Но Гермиона не могла себя заставить войти в номер отеля вслед на молоденькой красоткой, всего лет на десять старше ее самой. За последний час Гермиона увидела уже гораздо больше, чем когда-либо хотела, поэтому дождалась, пока щелкнет замок закрывшейся перед ней двери, и аппарировала.

* * *

Появляться в доме, где ее наверняка поджидает Снейп, не хотелось, и она, вопреки сложившейся привычке, перенеслась не в сад, укрытый фиолетовыми цветами, а на пляж неподалеку. Солнце уже почти село, и немногочисленные туристы разошлись по пабам и отелям, оставив берег, искрящийся закатным золотом, безмолвным и пустым. Стройные пальмы отбрасывали длинные черные тени, а невысокие волны с тихим шипением подкатывались к ногам и облизывали прибрежный песок, оставляя влажные следы. Гермиона бесцельно бродила вдоль воды и размышляла, как ее жизнь превратилась в этот запутанный клубок лжи и грязи. Вовсе не этого она хотела, отправляя самых родных для нее людей на край света. Она хотела уберечь их, оградить от того чудовищного зла, с которым вынуждена была сражаться. Но, пряча от одних напастей, она отправила родителей прямо в гущу других, не менее страшных и разрушительных. Сначала Гермиона изменила им память, лишив родного дома и единственной дочери, а теперь вынуждена наблюдать, как ее родители теряют последнее, что у них оставалось от прошлой жизни, — друг друга. А самое страшное — они постепенно теряли самих себя. Их брак на грани развода, у отца интрижка на стороне, а мать с каждым днем все глубже тонет в выпивке. Гермиона ударяла ногами по воде, поднимая в воздух холодные сверкающие брызги, и не могла поверить, что допустила подобное. Это она во всем виновата, и чего бы ей это не стоило, но она все исправит.