Империя прилагается (гет)

Управлять автомобилем с порезом на руке было не очень удобно, но это мелочи, к которым быстро приспосабливаешься.

Госпожа все же сдержала обещание, и девочка Артура возвращается с нами. Правда, не ясно, для чего ей понадобились близнецы. Даже не рискну предположить — радоваться за них, или лучше посочувствовать. Тут ведь как карта ляжет, как настроение у госпожи будет. Хотя, Нэд мне понравился. Одна попытка побега чего стоит. Глупый, но смелый поступок. Если его обучить, может и пригодиться.

Госпожа задумалась над чем-то. Дай Солнце, не над очередной пакостью... А все же малый коронобруч ей идет. Профиль — как на монетной чеканке.

Меня все еще познабливает, несмотря на теплый императорский плащ и пару кружек горячего чая. Я, признаться, был удивлен, что она вспомнила о брошенном вскользь обещании. Чай был очень кстати.

А вообще, она молодец — лихо прижала управляющего. Он так перепугался, что готов был на что угодно. Но вот рабов чаем поить при нем не следовало: наверняка сплетни распустит по всей Империи. Но она ведь упрямая. И характер взрывной. Задумаешься, обращать ли на себя лишний раз внимание.

— Марк, есть разговор серьезный.

Чуть руль не дернул от неожиданности.

— Конечно, госпожа, слушаю...

Ну вот — опять забыл — назвал не так, как требует. Но, вроде бы, обошлось: или не заметила, или не захотела замечать.

— Я все думаю, кто мог передать нападавшим наш график движения? Идея возникла внезапно. Времени на подготовку было мало. Знал о поездке ограниченный круг лиц. Я тут поразмышляла: собственно, три человека — двое охранников и Ян. Хотелось бы узнать, что ты по этому поводу думаешь?

Вот это да! Ай да девочка! Логика-то стальная. Я даже не приступал к разбору акции, а она за столь короткий промежуток времени уже сделала выводы. И выводы верные. Действительно, только трое. И все они не поехали с нами.

— Вы правы, госпожа, — соглашаюсь с ней. — Теоретически вся тройка могла быть информаторами. Но практически — только один человек — Ян.

— Почему?

Смотрит внимательно и требовательно, но, кажется, не злится. Просто хочет понять.

— Охрана заступает на сутки. И эти охранники еще не сменялись. Они не могли не то что покинуть территорию дворца, но даже на несколько минут уйти с поста. Значит, шансов передать информацию у них нет.

— Но кто-то мог сам к ним подойти, — не соглашается она.

— Вряд ли. Пары охраны не стабильны. Никто не может знать, с кем будешь дежурить в следующий раз. Это сделано специально — усложняет различные интриги, сговор и простую безалаберность в несении службы. Слишком ничтожен шанс, что оба охранника — информаторы, и именно в этот день им совпало стоять в паре. Если же информатор только один из них, то тем более невероятно, что он рискнул общаться с посторонним в присутствии чужих ушей.

Она какое-то время молчала. Наверное, пыталась найти изъян в моих словах. Но я знал, что изъяна нет. Мне тоже не нравится мысль, что предал Ян. Но другого, кажется, не дано.

— Марк, почему ты не пытаешься как-нибудь его прикрыть? — напряженно спросила она.

Все, что угодно, кроме такого странного вопроса, мог я ожидать.

— Что значит «прикрыть», госпожа?

— Ну... выгородить. Перекинуть вину на других.

— А зачем?

— Но ведь ты и он в одинаковом положении, — пытается объяснить она. — Вы оба рабы. Неужели нет чувства объединения одной бедой?

Странные слова, необычные для нее мысли. Видимо, это влияние чужого мира.

— Нет, мы не в одинаковом положении, госпожа.

Я старательно подбирал слова, словно нащупывал верный путь через трясину.

— Он остался во дворце, в безопасности, не пожалел ни вашу, ни наши жизни. И прикрывать его я не стану. Я, если госпожа изволит вспомнить, отвечаю за вашу безопасность. Если с вами что-либо случится, отвечать снова будет не Ян — отвечать мне. И спросят с меня жестко. Так отчего же я должен его прикрывать?

— Да, конечно, ты прав. Я как-то не подумала о последствиях. Но кто же с тебя спросит, если, например, императрица погибнет?

Я только усмехнулся невесело.

— Найдется кому, Ваше Величество. Поверьте, не в моих интересах ваша смерть.

— А моя жизнь?

— Ваша жизнь...

Я задумался. Еще вчера с чистой совестью признался бы себе, что и жизнь ее мне безразлична. Но не теперь. Вот только стоит ли об этом говорить?

— Вы задаете сложные вопросы, госпожа.

— Знаю.

— А что вы хотите услышать?

— От этого, насколько я понимаю, будет зависеть ответ?

— Конечно, госпожа.

— Тогда правду, Марк. Даже если она мне не понравится.

При таком раскладе можно сказать и правду, очищенную от неясных мне пока эмоций.

— Ваша жизнь мне не безразлична, госпожа. Если понадобится, можете на меня рассчитывать. Не могу сказать, что готов отдать за вас жизнь, но охотно расплачусь своей кровью.

— Спасибо, Марк, — тихо сказала она. И снова о чем-то задумалась. Интересно, зачем ей знать, как я к ней отношусь? Ищет замену Яну? Фу! Пакость какая в голову лезет. А ведь как не крутись, с Яном придется что-то решать. Допросить, конечно, нужно вначале. И допрашивать придется мне. Вот это я в своей работе ненавижу. Каждый раз невольно представляешь, что когда-нибудь кто-то будет так же вести твой допрос. Сделай только один неверный шаг.

Хотя и к боли можно привыкнуть. Ко всему привыкаешь. А я вот, кажется, начинаю привыкать к «новой» императрице. Это, наверное, плохо. Не знаешь, чего ждать, не знаешь, как себя вести, что отвечать. Такая императрица мне нравится больше. Но вот только надолго ли она такая? А если... это не блажь — то, что она не императрица. Мы же исходим из предпосылки, что у госпожи временная амнезия из-за длительного пребывания в иномирье. А если предпосылка изначально не верна? И мы действительно притащили в Атлантиду женщину лишь похожую на императрицу. Так, думай... Думай! Что в этом случае? Как это использовать в интересах подполья? Можно ли тогда играть с ней в открытую? Ведь если псевдоимператрица будет на нашей стороне, можно попробовать протолкнуть ряд реформ. Можно — страшно подумать! — полностью изменить «Установление о рабстве»...

Но, если я ошибаюсь, моего допроса лучше не дожидаться. То, что придется делать с Яном, всего лишь дружеский упрек. В случае ошибки умирать мне придется долго и тяжело. Очень хотелось бы этого избежать. Значит, не будем торопиться. И внимательно присмотримся к императрице. Можно даже пару-тройку раз спровоцировать ее неординарными поступками. Чтобы уж знать наверняка, с кем имеем дело. Для начала привлеку ее к допросу Яна. Настоящая госпожа приветствовала такие «развлечения». Кстати, подъезжаем. Все... отдых закончился.

Артура сейчас лучше не трогать, пусть побудет с девочкой. Близнецов — под опеку ребят Рика. Пусть устроят на постой. В казармах мест достаточно. А самого Рика и пару парней сопровождения придется тоже привлечь к допросу.

— Госпожа, думаю, вы понимаете необходимость скорейшего выяснения обстоятельств нападения?

— Конечно, — устало соглашается она.

— Тогда я вынужден немедля приступить к допросу и прошу вас присутствовать на нем.

Она излишне быстро бросила на меня острый и внимательный взгляд.

— Это необходимо? Я имею в виду мое присутствие?

Конечно нет, драгоценная. Но как же хорошо, что вы либо не помните об этом, либо не знаете. А мне обязательно нужно, чтобы вы, драгоценная, там были. Нужно видеть ваши глаза, оценить поступки. Нужно, чтобы понять.

— Да, госпожа, ведь Ян — ваша собственность. Вы должны оценить степень вины и назначить наказание. Это должен делать только владелец раба.

Должен-то должен, да только все это не к спеху. Но я снова промолчу. Так надо. Она зябко передернула плечами и, не дожидаясь пока я выйду из машины и открою ей двери, сделала все сама. Хм... Конечно, это нарушает традиции, но не затрагивает этикет. Мне не в чем ее упрекнуть, но отчего-то мерзко на сердце. Словно я незаслуженно обидел неспособного защищаться человека. И, кажется, что она поступила так из-за того, что злится на меня. Вернее, считает недостойным даже того, чтобы открыть двери и подать руку.

Становится обидно, глупо, по-детски, обидно. Смешно сказать из-за чего: не дали открыть дверцу. Нелепо и так непохоже на меня.

Кивнул Рику, дал знак паре ребят следовать за нами. Догоняю госпожу и начинаю «выполнять планы» — честно говоря, откровенно нарываюсь на свидание с кнутом. А именно, прихватываю госпожу за локоть и, полуобняв, притормаживаю.

— Подождите. Прежде, чем идти, нужно знать, куда.

Вот так. Не добавляю обязательное «госпожа» и продолжаю физический контакт. Нет, держу ее, конечно, аккуратно, не причиняя ни боли, ни неудобства. Но это совершенно недопустимо. Сам пьянею от собственной наглости и краем зрения улавливаю совершенно ошалевшего от моих поступков Рика. Он отрицательно покачивает головой, пытаясь вернуть меня в привычные рамки. Знаю, знаю, дружище, но не могу. Так надо.

— Хорошо, Марк. А куда нам идти?

Похоже, она нисколько не удивляется происходящему. И ничуть не злится. Выдыхаю облегченно, сегодня мне не придется свидеться с давней подругой болью. Отпускаю госпожу, пытаясь сделать это естественно и не грубо. Первый пробный шар дал странный результат. Но этого очень мало. Судить лишь по одному опыту недопустимое легкомыслие. Не будем пока делать выводы.

— Сперва Рик и его подопечные отыщут и доставят в допросную Яна. Потом позовут нас. А мы пока можем передохнуть с дороги. Думаю, у нас будет минут двадцать, госпожа.

Она зябко передергивает плечами и обнимает себя руками за плечи. Похоже, замковые сквозняки доставляют ей беспокойство.

Рик и ребята уже скрылись в левом коридоре. Там комнаты личных рабов госпожи.

А я все еще стою столбом и пытаюсь разобраться в своих мыслях и ощущениях. И если с первыми все в общем-то понятно, то с эмоциями мне явно не везет. Сердце заполошным комком колотится в горле, губы немеют от невыносимого желания прикоснуться к прохладной коже женщины, которую я обнимал несколько десятков секунд назад. А к чувству так и не ушедшей обиды примешивается тонкая приправа безнадежной нежности. Вот если бы она сейчас спросила, как я отношусь к ее жизни, услышала бы совсем другой ответ: выше и дороже, чем к своей. И если бы две наших жизни лежали на весах судьбы, и нужно было бы решать, чьей чаше остаться на земле, а чьей встретиться в небесах с богами, я не раздумывая выбрал бы ее жизнь и свою смерть.

Нет, дружище, не стоит себя обманывать: это не чувство признательности, это хуже, гораздо хуже. Потому что сильнее, чище и безнадежнее — это любовь. Хоть самому себе нужно найти силы в этом признаться...

Вот и сказаны эти слова. В тишине своего сердца и в глубине разума. Пусть там и остаются. И если мне никогда не дозволено будет стать любимым, никто не сможет мне запретить любить и оберегать. И я снимаю пожалованный мне плащ и бережно и нежно накидываю его на плечи моей госпожи.

— Вы замерзли.

— Да, как то зябко. Спасибо, Марк.

И мне подарили теплую признательную улыбку. Чувствую, как против воли совершенно по-глупому улыбаюсь в ответ.

Тихо подходит Рик.

— Все сделано.

Обращается ко мне.Он не входит в круг личных рабов госпожи и потому не имеет привилегии обращаться к ней напрямую. Пора заняться делом — той работой, для которой выращен, которую прекрасно знаю.

— Пойдемте, госпожа, — следую по коридорам и лестницам впереди, показывая дорогу.

Допросная находится в подземном этаже здания. Это сделано с умыслом: из-под земли почти не слышны крики, и ничто не тревожит благопристойную тишину императорского дворца. Тут нет решеток. Это не тюрьма, и они не требуются. Те, кто входит в этот коридор, редко покидают его самостоятельно. Хорошо, если вообще покидают это место живыми. Зато вокруг вдосталь черного камня — с камней легко смывается кровь. Толкаю обычную, разве что немного более плотную дверь, и все мы по-очереди входим в помещение допросной.

Как часто я бывал здесь за все годы служения госпоже? Много и часто. Особенно в последние годы. Кажется, привык ко всему, но взглянул на Яна, и сердце резануло жалостью и сочувствием. Не связан, не прикован, стоит у стены с решеткой — мерзким приспособлением для закрепления человеческих тел. Белый, словно мел, с безнадежно опущенными плечами. Госпожа удивленно оглядывается, словно оказалась тут впервые.

— Ваше кресло, — указываю ей подготовленный заранее полутрон — мягкий и удобный. Раньше, до посещения запретного мира, напоминать не пришлось бы. Это было излюбленное место госпожи. Молча прошла и села, все так же кутаясь в плащ. Что это: все еще мерзнет, или пытается неосознанно отгородиться от того, что будет тут происходить? Подавляю лишние эмоции и коротко бросаю Яну:

— Снимай рубашку.

— Только рубашку? — безжизненно и безнадежно уточняет он.

— Пока да.

Он подчиняется молча, пару секунд думает, куда положить одежду, а потом безразлично бросает ее в угол на пол. Молчит... Я тоже молчу. Не потому, что хочу наполнить его сердце страхом и укрепить ожидание неизбежной боли. Просто решаю, как и какой вопрос следует задать первым. От правильности этого вопроса многое зависит. Наконец, определяюсь.

— Что тебе пообещали за информацию?

Он резко вскидывает опущенную голову и молча долго смотрит мне в глаза. В его взгляде нет ненависти, нет вызова. Уже хорошо. Значит, предал не по велению сердца и разума. Что-то заставило. Вот это и есть то, что нужно выяснить — причина предательства. На самом деле, вовсе не важно, кому переданы сведения. Это наверняка не заказчик, а мелкий посредник. Важно, почему он это сделал. Важно для обеспечения дальнейшей безопасности. Узнать, устранить, не допустить впредь.

— Не слышу ответа.

Молчание.

— Это ты рассказал о поездке? — неожиданно вмешивается госпожа. Чувствую легкую досаду — совершенно лишний вопрос. И так ясно, что он. Молчание... Что ж, ты не оставил мне другого пути, братишка. Коротко киваю ребятам Рика:

— Малый круг боли.

Ловлю его удивленный взгляд. Да, все еще хочу обойтись малой кровью. Люди Рика уже закрепили его запястья в оковах и растянули тело на решетке. Он развернут к госпоже лицом, чтобы дознавателям было удобно задавать вопросы. Они уже выбрали бичи и ждут приказа начинать. Но я все еще медлю. Надеюсь, что Ян использует свой последний шанс. Но он молчит. Пауза бесполезно затягивается, и я киваю — даю разрешение на пытку.

Хотя, малый круг — это еще не боль, это только вход в ад. Самое начало. Еще один шанс. Кому, как не мне — главе службы безопасности — знать слабые звенья всех приближенных к императрице. Знаю и то, чего боится Ян — он плохо переносит боль. И даже Малый круг для него на самом деле — страшное, почти невыносимое испытание. Уже сейчас, в самом начале, он до крови прокусил губу, но все еще молчит. Слышен только свист пары бичей, разрезающих воздух и тяжелое, неровное дыхание Яна.

— Стойте!

Приказ госпожи выполняется немедленно. Смотрю на нее... Да, так не сыграешь: в глазах слезы, губы дрожат, словно сама проходит через пытку. Молча ожидаю, пока она справится с волнением.

— Не надо, — наконец негромко произносит она.

— Что «не надо», госпожа?

— Все это... делать не надо.

Совсем не понимаю, что она хочет, пожимаю плечами.

— Ваш приказ, госпожа? — уточняю вежливо.

— Отпустите его.

Ребята размыкают оковы. Ян чуть пошатываясь, делает шаг в сторону от решетки и опускается на колени, ожидая решения госпожи. С правого плеча по руке сбегает тонкая нитка крови, в тишине допросной слышно, как она капает на камень пола. Пауза неприлично затягивается. Ну же, девочка, давай — решай, что всем нам делать дальше!

Наконец она говорит:

— Я, конечно, понимаю, что все мы могли погибнуть в том нападении. Я понимаю, что любое предательство заслуживает наказания. Я понимаю, что несу ответственность за... за своих... за тех, кем управляю. Я понимаю все это. Но не хочу и не могу так поступать с людьми. Это неправильно. Не по-человечески. Я должна принять решение?

Это она меня спрашивает? Бедная девочка... Как же ей плохо. Придется помогать. Чувствую себя виноватым за то, что заставил ее прийти сюда.

— Любое ваше решение, госпожа, неоспоримо и справедливо.

— Тогда... отпустите его. И не нужно никакого дознания. Пусть то, что он сделал, будет на суде его совести.

И, помолчав, добавляет:

— И еще, я больше не хочу тебя видеть, Ян. Пусть тебе найдут какое-нибудь дело так, чтобы нам не пришлось сталкиваться друг с другом.

Смотрит на меня огромными чуть влажными глазами, словно спрашивает — «все так, все верно?». Губы — твердо сжатая нить, скулы заострились, побелевшие пальцы стискивают ткань плаща. Что ж, девочка моя, это тоже решение. Не самое лучшее для меня, как для управляющего службой безопасности, но кто посмеет сказать, что неправильное?

— Ты проводишь меня, Марк?

— Конечно, госпожа.

Чувствую, что против воли в моем голосе звучит тепло и неподдельное уважение. Я все еще не рискну сделать выводы, но сейчас передо мной истинная avanta-mou — госпожа, властвующая над душой. Она понимает, что на самом деле подчиняющий и подчиненный — всего лишь две стороны одной монеты. И чтобы добиться результата, этой паре нужно идти вместе и рядом. Только добровольное подчинение — самое настоящее и крепкое. Только оно и существует реально. Все остальное — не власть, а лишь иллюзия власти. И я уважительно открываю двери перед моей avanta-mou.