Скованные одной цепью (гет)

Северус Снейп не привык принимать у себя, в Паучьем Тупике, больше одного гостя за раз. Правда, являвшиеся для запугивания Пожиратели Смерти или авроры приходили парами или более многочисленными компаниями и без приглашения. Авроры разыгрывали из себя доброго и злого. Пожиратели Смерти играли в плохого Пожирателя и очень плохого. И первые, и вторые напрочь забывали о правилах хорошего тона и ничего не смыслили в салфеточках.

А вот мама Северуса салфеточки обожала. Они придавали обстановке респектабельный вид даже в самые тяжёлые времена.

Отец Северуса салфеточки терпеть не мог. Он считал их проявлением манерности представителей среднего класса.

На неискушённый взгляд Северуса принадлежность к среднему классу имела свои преимущества, если альтернативой ей служило использование книг для растопки, забрасывание обутых в грязные ботинки ног на стол или злоупотребление дешёвым пивом. Сам он был за то, чтобы книги читать, по дому ходить в тапочках и предпочитал кислому пиву сухое вино. А потому — и за салфеточки.

Порой салфеточка заменяет магическую защиту, заставляя присаживаться на краешек стула, прихлёбывать чай мелкими глотками и отщипывать бисквит по кусочку, а оскорбления заменять неискренними пожеланиями всего наилучшего. Там, где повсюду разложены салфеточки, голос не повышают.

Северус придирчиво осмотрел гостиную, точно новоиспечённая жена перед первым визитом свекрови. Вязаные салфеточки лежали на спинках кресел, кружевная дорожка — на буфете, отороченные тесьмой салфеточки были подстелены под лучшие фарфоровые тарелки, на которых подавалось миндальное печенье, и под набор праздничных бокалов для обещанного Люциусом вина.

Отпечатка аристократического декаданса интерьер не носил, но средств на это Северусу и не хватило бы. Всё выглядело буржуазно, тем более, так оно и было по-честному; и он надеялся, что Гермиона предпочтёт честность декадансу. Впрочем, Северус бы не возражал против некоторой конструктивной упадочности в обстановке, когда б ему представилось хоть полшанса.

Услышав стук в дверь, он расправил закатанные рукава, застегнул манжеты, пригладил сюртук и пошёл открывать.

Люциус, случалось, проводил у зеркала по часу и более, чтобы не выглядеть специально принарядившимся. В этот раз он так не выглядел.

— Я принёс твоё любимое бургундское, — сказал он, держа три булки. — По одной на каждого. Надеюсь, Гермионе хватит вкуса и благоразумия, чтобы оценить хороший товар.

— А Хэзлитту мы вина не предложим? — прочистив горло, спросил Северус.

— Пить с прислугой? Нет, мой дорогой мальчик, только не такое вино.

Бутылки откупорили, давая вину подышать, поставили на буфет и скрыли дезиллюминационными чарами.

Люциус устроился в излюбленном кресле у камина и вытянул ноги к теплу пламени.

— Итак, — начал он, — что мы будем делать с девчонкой Грейнджер?

Уголок губ Северуса дёрнулся.

— Прежде ты не был столь прямолинеен.

— Прежде я не знал, на чьей ты стороне и не запустишь ли мне в спину заклятием, — с довольной улыбкой ответил Люциус. — Сейчас же наши интересы более схожи: ты хочешь девчонку Грейнджер, а я хочу, чтобы ты её заполучил.

— Но я не…

— Не отрицай! Не скажу, что я всякий раз могу разоблачить тебя, когда ты врёшь. Чаще всего не могу, и история это доказала. Но в данном случае твой интерес к девчонке очевиден.

— Вообще-то я собирался усомниться в том, будто знаю, что мне делать с Грейнджер, если я её заполучу.

Люциус выгнул бровь.

— Во-первых, — справившись с изумлением, сказал он, — она, кажется, знает, что делать с тобой.

— А во-вторых?

— В библиотеке Малфоев множество книг — интересных и весьма инструктивных.

— Да чего я только в вашей библиотеке не читал, — отмахнулся Северус и замолчал, вспоминая, а вдруг и впрямь что-то пропустил. — Мерлинов шнобель! — воскликнул он. — Только не «Поучительные и подробные истории из жизни семейства Малфоев» в тринадцати томах!

— Да хотя бы. — Люциус рассмеялся скрипучим смехом. — Почему-то никто не хочет читать эти «Истории». Даже мой сын, который наверняка разочаровывает свою жену и любовницу.

— Малфои, — покачал головой Северус. — Вам закон не писан.

— Я не изменял своей жене с любовницами, и посмотри, к чему это привело, — шутливо парировал Люциус.

— К долгому счастливому браку, — постановил Северус, но в ответ получил лишь пожатие плечами. — Ты не думал найти себе кого-нибудь ещё? — спросил он, старясь максимально тактично сменить тему ухода Нарциссы.

— Женщину, которую привлечёт моя репутация, не захочу я. А ту, которую захочу, отпугнёт моя репутация. — Люциус заёрзал, уютнее вжимаясь в кресло. — Если у тебя выгорит с Грейнджер и мы заставим её хорошо ко мне относиться, для меня всё может измениться к лучшему.

— Ох, даже от сердца отлегло. Я уже было решил, что ты на старости лет превращаешься в хаффлпаффца. А тут, оказывается, имеется для тебя выгода.

— Разумеется, я хочу, чтобы ты счастливо устроился. — Люциус слабо улыбнулся. — Это наименьшее, что могу сделать я, после того, что сделал ты. Ради Драко.

— Полагаю, с моей стороны будет крайне невежливо пренебречь историей семьи друга, — задумчиво произнёс Северус. — Раз уж ты ею так гордишься.

Последней прибыла в Паучий Тупик Гермиона. Когда она вошла в гостиную, адвокат уже примостился на краю дивана. По обеим сторонам этого жёсткого на вид предмета мебели в креслах у камина расселись Люциус и Северус.

Гермиона никогда в жизни не видала столько салфеточек и даже стала подозревать, вдруг они — образчик неизвестного ей колдовства, по секрету передаваемого в волшебных семьях из поколения в поколение: какие-нибудь сплетённые вручную проклятия, которые взмоют и набросятся, а потом примутся душить, если преступить нормы вежливости… И Гермиона несколько раз одёргивала себя, когда, забывшись, собиралась макнуть печенье в чашку с чаем — на всякий случай.

— Итак, — сказала она после чаепития, — с чего начнём?

Хэзлитт с величайшей осторожностью поставил свою чашку на маленький столик у дивана и подался вперёд:

— Господа Малфой и Снейп будут моими подмастерьями в этом ритуале.

Губы Северуса тронула тень улыбки, вызванной, скорее, не собственным неудовольствием, а тем, как взвился Люциус:

— Мне казалось, мы договорились, что будем называться ассистентами!

— С наложенными на мисс Грейнджер чарами конфиденциальности лучше не рисковать, — отрезал Хэзлитт, настроенный по-деловому. — Лично я не имею желания знакомиться с ответственностью за их взлом в качестве обвиняемого. И так пришлось потрудиться, убеждая министра ослабить их до уровня, позволяющего мне проконсультировать мисс Грейнджер.

— А я думал, Гермиона у министра в любимчиках, — сказал Люциус и послал Северусу ухмылку.

— Так и есть… — Хэзлитт замялся. — Прошу меня простить, мисс Грейнджер. Министр уверял, что рад бы помочь, но у него связаны руки. Мне не показалось, будто он врёт.

— Значит, острозубые уродцы-недомерки с ушами торчком закогтили и министра? — удивился Люциус. — Интересно.

— Не нужно называть их так! — возмутилась Гермиона. — Это неправильно, когда других членов магического сообщества — важных членов, я должна заметить, — сравнивают с… с животными. Я давно и тяжко борюсь за права волшебных существ, чтобы они могли занять подобающее место в…

— Даже когда эти существа пытаются засадить вас в Азкабан? — перебил Люциус не без ехидства.

— Да! — ответила она и упрямо сжала губы. — Вас же я считаю человеком, несмотря на то, что вы пытались меня убить. Дважды.

В гостиной повисло напряжённое молчание, нарушенное в конце концов единственным словом Северуса:

— Перемирие.

Гермиона нервно вскинула руку к волосам и пригладила пальцами длинную косу:

— Прошу прощения. Я была непозволительно груба.

— Тем не менее, я учту ваше мнение, — произнёс Люциус с леденящей холодностью. — Вы знаете, что на гоббледук слово «человек» переводится как «беззубый неженка»? Возможно, это знание облегчит вашу совесть.

— Я в самом деле прошу прощения, — сказала она жалобно. — Просто я…

— Вы — ведьма, совершенно неспособная извинить и забыть то, что сами согласились оставить в прошлом. Я уже понял, — невозмутимо заметил Люциус.

— … просто я раньше принимала близко к сердцу, когда кто-либо считался недостойным из-за предрассудков. Но можно согласиться и с вашей формулировкой. К тому же вы сейчас назвали меня ведьмой, поэтому я вас прощаю.

— Но вы же и есть ведьма, не так ли? — выпалил Люциус, рассерженный прощением, полученным за то, что он не считал неправильным и требующим прощения.

— Да. — Гермиона искренне улыбнулась. — Но лет пять назад вы бы, скорее, выкололи себе глаз собственной палочкой, чем признали, что я ведьма.

Люциус в ответ тоже улыбнулся, но очень неуверенно — словно не в полной мере осознавая, что последние три недели воспринимал Гермиону как равную.

Хэзлитт деликатно кашлянул.

— Может, вернёмся к цели нашей встречи? — спросил он.

Гермиона кивнула:

— Что вам нужно узнать?

— Давайте начнём с вашего ареста, — приступил Хэзлитт. — Расскажите мне, как всё случилось.

— Если подумать, то это было забавно. За мной послали отряд из четырёх авроров. Арестовать меня. В воскресенье ни свет ни заря, в половине пятого утра! Я не спала, потому что всю ночь сводила бюджет отдела для встречи с министром в понедельник утром. И тут вдруг охранные чары забили тревогу. — Гермиона искоса бросила взгляд на Люциуса и продолжила, взвешивая каждое слово: — Когда-то в Министерстве посчитали разумным, чтобы у нас была сильная защита, оберегающая от нежелательного внимания, так сказать.

— Чтобы избежать отмщения со стороны Пожирателей Смерти, которые не настолько раскаялись, как я? — спросил Люциус, сдерживая улыбку.

Гермиона в ответ кивнула.

— Поэтому Аврорат не вправе жаловаться, что двое их лучших сотрудников попали в больницу из-за ранений, вызванных агрессивным магическим воздействием. А всего-то нужно было постучать! Но нет, они решили испытать себя и проломиться через защиту, даже когда поняли, что у них не выйдет и что я уже и так не сплю. Мальчишество же! Это как не спрашивать дорогу, когда заблудился, и прочие глупости. Если имеется лёгкий путь, но подразумевающий — с их точки зрения — потерю лица, или трудный, но без оной, они по-детски каждый раз обязательно выберут трудный.

— Авроры предъявили документы? — спросил Хэзлитт.

— Нет. Не тогда. — Гермиона замолчала, поморщившись от воспоминаний. — Честно говоря, стоило защите исчезнуть, как меня сразу связали и отправили в Министерство. И уже там предъявляли документы.

— Как им удалось преодолеть защиту? — удивился Северус.

Гермиона посмотрела на него, не зная, что и сказать.

— Вы будете смеяться.

— А поподробнее? — подстегнул Люциус.

— Двое из них были ранены. Я не могла не проверить, как они, — ответила Гермиона.

Люциус расхохотался первым, но и Северус отстал не намного.

— Ладно вам, ладно! — сдалась она. — Знаю, это было глупо.

— И потому в следующий раз вы в подобной ситуации не выйдете из дома, а вызовете своего адвоката и подождёте его прибытия, — наставительно заключил Хэзлитт. — Ведь так?

Гермиона кивнула и продолжила:

— В итоге меня обвинили по пяти пунктам использования запрещённых охранных чар и по одному пункту сопротивления аресту. Ещё грозились привлечь за причинение ранений аврорам при исполнении, но те не стали выдвигать обвинения. Не знаю, может, их Гарри попросил. Или они не хотели, чтобы в «Пророке» написали, будто их в одиночку одолела женщина. Наверное, и то, и другое.

— Итак, вас отправили в Министерство, — напомнил Северус.

— Да. Там с меня сняли связывающие чары и поместили в очень неуютную камеру, где и оставили одну на несколько часов, пока арестовавшие меня авроры залечивали раны и завтракали. Мне предложили только чашку чая, да и то не сразу. А удобства в камере… Ведро в углу и несколько обрывков «Пророка» — вот и все удобства.

— Да, весьма неудобно.

— Потом авроры вернулись, делясь между собой впечатлениями о завтраке: о двойной глазунье, жареной картошке с бобами, о том, каким вкусным был бекон. Меня перевели в другую камеру, чуть получше. И предложили чашку чая.

— Вы просили пригласить адвоката? — спросил Хэзлитт.

— Вы пили тот чай? — одновременно с ним спросил Северус.

— Да, я просила вызвать адвоката, а когда мне отказали, попросила свидания с Гарри. И чай я не пила — только Веритасерума мне и не хватало. Прямо горжусь собой, какой я была сильной. — Гермиона торжествующе улыбнулась. — Уж свои права я знаю: сама составляла проект. Никакого Веритасерума без разрешения суда и присутствия адвоката и вызванного подозреваемым целителя. Параграф третий аврорского кодекса. Доказать, добавили ли в чай Веритасерум, я не могу, но для «Эрл Грея» запах был слишком лимонным.

— Чем же они мотивировали отказ вызвать для вас адвоката?

— Они как будто и не отказывали, но отговаривались, мол, ещё слишком раннее утро, чтобы его будить, и мы вернёмся к этому вопросу позже. Но и позже адвоката не вызвали.

Хэзлитт кивнул и спросил:

— А потом они начали допрос?

— Да. — Гермиона принялась теребить кончик своей косы, точно играющая с собственным хвостом кошка. — То есть сперва я даже не поняла, что это допрос. Казалось, они просто сплетничают. Мне и раньше задавали такие вопросы: какой на самом деле Гарри и каково оно — быть в бегах, и действительно ли мы проникли в Гринготтс.

— А-а-а, — с пониманием протянул Северус.

Люциус вздохнул.

— О да, — сказал он. — Хотя в моём случае обычно спрашивали, каким на самом деле был Тёмный Лорд, каково оно — сидеть в Азкабане. И правда ли, что мы устраивали пожирательские пирушки.

— И что вы отвечали? — заинтересовалась Гермиона.

— Страшный. Ужасно. Нет. А вы?

— Храбрый. Ужасно. Да, — ответила она. — До сих пор ненавижу грибы.

— А меня спрашивали о Тёмном Лорде, о пирушках и каким был Поттер. Предвосхищая ваш вопрос, отвечаю: страшный, нет и идиот. Весёлое было время, — сказал Северус.

— Да уж, — процедила Гермиона, решив оставить тему умственных способностей Гарри по причине безнадёжности такого спора со Снейпом. — Весёлое.

— Значит, вам не сообщили, с чем связан их интерес? — уточнил Хэзлитт.

— Нет. Они как будто не замечали, что мне неприятно вспоминать о войне, а мои односложные ответы их не устраивали, и они всё время возвращались к вторжению в Гринготтс. Не ожидала, что в конце концов меня обвинят в ограблении банка. — Гермиона расстроенно вздохнула. — Тяжкое, без срока давности преступление, наказание за которое — пожизненное заключение в Азкабане. И самое главное то, что я его совершила.

— Ну, это, конечно, затруднение, но вполне преодолимое для хорошего адвоката, — сказал Люциус.

— Они это предусмотрели. Мне совершенно недвусмысленно намекнули, что если я буду хорошей девочкой и признаю вину, они не тронут Гарри и Рона, а я получу мягкое наказание. Если же я потребую адвоката или не признаю вину, то мы все втроём ответим по полной программе. Гарри и Рон очень гордятся своей службой в Аврорате. Да и общественные работы не самый плохой вариант.

Хэзлитт немедленно возразил:

— Вас на несколько часов лишили воды, пищи и сна. Вы были не в состоянии взвешенно принять такое сложное решение.

— Я была полностью… — возмущённо начала Гермиона, но осеклась и вскочила на ноги. — Ой! Нет, вы правы. Я только сейчас поняла, что вы имеете в виду. Определённо, на мою способность принимать решения отрицательно повлияло то, как со мной обращались авроры!

— Думаю, этого будет достаточно, чтобы инициировать пересмотр дела, — решил Хэзлитт.

— Но чем это поможет, если мы и вправду незаконно проникли в Гринготтс? — отмахнулась Гермиона.

— Пожалуйста, перестаньте так говорить! — Хэзлитт покачал головой, раздосадованный извечной глупостью клиентов. — Что на самом деле не поможет, так это подобные заявления! Особенно когда они не соответствуют действительности.

Гермиона нахмурилась.

— Хм… но мы были в Гринготтсе.

— Кто знает, может, и были, а может, и не были, — пожал плечами Хэзлитт.

— Я? — с некоторым сомнением спросила Гермиона.

— Чушь! Вас кто-нибудь видел?

— Гоблины, — сразу ответила она, но вдруг задумалась. — Хотя те двое, которые видели нас вблизи, мертвы. А остальные видели Беллатрикс. Значит, вы так хотите меня защищать: заявить, что меня там не было? Но я же там была!

— Вас пригласили. А грабителей определённо не приглашают.

— Но пригласили-то Беллатрикс, — возразила она.

Хэзлитт отреагировал мгновенно:

— Значит, вы признаёте, что в банке все видели Беллатрикс?

— Мерлин, я запуталась! Хотя кому, как не мне, знать? — Гермиона улыбнулась. — А вы молодец.

— Благодарю, — ответил Хэзлитт, нисколько не смущённый похвалой. — Люциус, вы не знаете, Нарцисса не собиралась подавать жалобу в связи с проникновением в хранилище госпожи Лестрейндж? Я полагаю, всё имущество перешло к вашей бывшей супруге по наследству.

— Понятия не имею. Но я спрошу. Впрочем, не думаю, что Нарцисса при любых обстоятельствах поддержала бы Министерство. И, разумеется, она не стала бы жаловаться на мисс Грейнджер. А если это ещё и связано с Поттером, то в особенности. Она до сих пор чувствует себя обязанной ему из-за того, что он помог Драко.

— Даже ради Беллы? — усомнился Северус. — Прости, я не мог не спросить.

— Нарцисса скорбит о сестре, которая у неё когда-то была, но не о той, кем она потом стала, — помолчав, ответил Люциус через силу. — Давайте прекратим об этом говорить.

— Прекрасно, что имущественных претензий нет. Сторона обвинения не получит ни единого шанса на победу! Во-первых, никто не сможет подтвердить, что мисс Грейнджер была на месте преступления. А если и была, то её пригласили. А если приглашение явилось следствием ошибки из-за применения Оборотного зелья — а гоблины вряд ли признают, что их настолько легко одурачить при помощи такого пустяка, — то ничего не было похищено.

Гермиона ошарашенно захлопала ресницами.

— Вы так это преподносите, что я, выходит, и не виновата.

— И какой же из этого следует вывод, мисс Грейнджер? — с притворной суровостью спросил Хэзлитт.

— Никогда ничего не говори, пока не посоветуешься со своим адвокатом, — отчеканила она.

— Очень хорошо. Думаю, для начала достаточно. И уж точно достаточно, чтобы завтра с утра пораньше поднять с постели дежурного секретаря по апелляциям, требуя срочного пересмотра дела.

— А он не рассердится? — спросила Гермиона.

— Он будет в ярости, — Хэзлитт удовлетворённо улыбнулся. — И уж я направлю её против идиотов из Аврората и Визенгамота, которые хотели запятнать доброе имя героини, но даже не попытались сделать это по закону. — Он поднялся и, прощаясь, кивнул Северусу и Люциусу. — О результатах я доложу моим… подмастерьям.

Гермиона собралась было последовать за адвокатом, но вспомнила, как кто-то, кажется, обещал принести вино. Один бокал ещё никому не вредил. К тому же Люциус намекнул, что Северус особенно обрадуется, если она задержится.

И три часа спустя она сидела на полу гостиной в гнезде из подушек, удобном и от близости камина тёплом. Сбоку, чуть поодаль от неё, прислонился к креслу Люциус, держа за горлышко последнюю наполовину опорожнённую бутылку. Северус растянулся спиной к очагу рядышком с Гермионой и украдкой бросал на неё взгляды. В одной руке он держал бокал, другая же мало-помалу ползла, точно паук, в направлении Гермионы.

— Знаете, это почти романтично, — лениво протянула она, наблюдая приближение пауколадони.

— Почему «почти»? — спросил Северус. — Огонь, вино, я и Люциус. Или здесь недостаточно шикарно? Хоть я и из рабочего класса, но повсюду разложил салфеточки и вообще…

— Двое мужчин и одна женщина — это не романтично, а извращённо, — сказала Гермиона.

— А может, наоборот, вдвойне романтично, — возразил Люциус.

Гермиона моргнула, собираясь с мыслями:

— Возможно. Пусть будет в полтора раза романтичней. А чтобы было в два, нужна ещё одна женщина.

— Нет, моя дорогая, тогда это будет оргия. — Люциус ухмыльнулся.

— Ясно, — кивнула она и на миг задумалась. — А что, вы когда-нибудь?..

— Нет, — печально отозвался Северус. — Оргий не было. Регулус обещал, но их не было. Не было даже вечеринок с приличной выпивкой и крекерами.

— Зато сейчас у нас есть приличная выпивка и… Ну, ладно, просто приличная выпивка, — сказал Люциус.

— Да, крекеров бы сейчас, — мечтательно произнесла Гермиона, но никто не сдвинулся с места, чтобы раздобыть крекеры. — А в слизеринской гостиной оргий тоже не бывало?

— Боже мой, нет! В девять вечера декан приказывал всем отправляться в постель, но не в том смысле, как нам бы тогда хотелось, — ответил Люциус, улыбаясь во весь рот. — А вы что вытворяли у себя в гриффиндорской гостиной?

— Преимущественно домашние задания, — ответила она почти так же печально, как Северус, жалеющий о несостоявшихся оргиях. — Некоторые, правда, обнимались-целовались. Но не я. А стоило бы, наверное.

Ладонь Северуса накрыла колено Гермионы, и она отрешённо воззрилась на неё.

— В молодости я часто обнимался-целовался, — сказал Люциус. — А потом женился. А потом развёлся. И теперь никто меня не целует-обнимает. Это печально.

Гермиона положила свою ладонь поверх ладони Северуса. Тот вздрогнул и собрался отступить на нейтральную территорию ковра. Но Гермиона, передвинув обе ладони выше по своей ноге, отпустила его руку, и он нежно сжал её бедро.

— Но, — продолжил Люциус, с блеском в глазах следя за успехами пауколадони, — у меня всё ещё есть мой прекрасный дом. И друзья. Друзья — это хорошо, правда, Северус?

Тот проигнорировал вопрос, занятый продвижением вверх по бедру Гермионы.

— Друзья — это здорово, — согласилась она. — Ведь вы с Северусом дружите ужасно много лет, да?

— Не по женскому летоисчислению, — покачал головой Люциус. — Так что не ужасно много.

Гермиона широко улыбнулась.

— И каким он был?

— Лучше я выйду, чтобы вы могли посплетничать обо мне, — пробурчал Северус.

— Воплощение огня и страсти. Пожалуй, это наиболее точная характеристика. — Люциус сверкнул ответной улыбкой. — Во всяком случае, когда он был в полной боевой готовности.

— Я, — вмешался Северус, — был мелкой сварливой сволочью. Ни больше ни меньше.

— Ну, это Регулусовы слова — о воплощении огня и страсти, — сказал Люциус. — Он долгое время был тобой увлечён.

Северус рывком сел.

— Что значит «увлечён»? — обалдело спросил он.

— Вы ему нравились, — пояснила Гермиона. — Вы ведь это имели в виду, Люциус?

Тот кивнул.

— Ну и почему же, чёрт подери, он так прямо и не сказал? — Северус повалился навзничь на подушки и уставился в потолок.

— Действительно, почему? Подумаешь, ты был влюблён в Лили, и вообще тебе нравятся девушки!

— Я был подростком, Люциус, переполненным гормонами подростком. Я бы с радостью полез в трусы к любому, кто мною заинтересовался, независимо от того, что у него в тех трусах.

— Какие у тебя широкие взгляды. — Люциус изогнул бровь. — Хотя о таком лучше помалкивать в смешанной компании.

— А мне нравится, когда мужчину легко привлечь, — сказала Гермиона. — Не могу же я каждый раз спаивать Северуса таким прекрасным вином, чтобы соблазнить.

— У вас прекрасный вкус. — Люциус отсалютовал ей полупустой бутылкой. — Ещё бокал?

— Потому что ей понравилось вино или понравился я? — воинственно потребовал ответа Северус.

— В силу обеих причин, мой дорогой мальчик. Да кто поверит, в самом деле, что мы с тобой ни разу не… — Люциус сделал многозначительную паузу, — хм-хм… не обнимались.

— Не знаю, с чего вдруг ты заделался ханжой. Обнимались? Ты что, пытаешься намёками на наше сомнительное прошлое очернить меня в глазах Гермионы?

— Ого, — сказала Гермиона с видом человека, чьи мысли сделались не просто грязными, а радостно барахтались в грязи. — И как это было? Приятно?

На неё уставились две пары глаз.

— И от кого вы желаете получить ответ? — спросил Люциус. — Вам требуется подтверждение мужской состоятельности Северуса? Или подробнейший отчёт об опыте запретных удовольствий?

— Запретные удовольствия? — Северус фыркнул. — Торопливые объятия и…

— Поскольку в процессе участвовал я, то могу заверить, что запретные удовольствия имели место.

— А я вот помню…

Но Люциус прочистил горло, не дав закончить фразу.

— Пусть лучше Гермиона представляет себе двух молодых привлекательных мужчин, — принялся вещать он, — которые после ночи, проведённой за распитием шампанского и поеданием канапе, сплелись на шёлковых простынях, а поутру расстались, пообещав друг другу позабыть об этом, но воспоминания навсегда остались в их сердцах, тогда как на самом деле…

Гермиона и впрямь представила себе такую картину и нашла её приемлемой.

— … тогда как на самом деле мы надрались в «Кабаньей голове», где и провели ночь в одной постели, потому что Нарцисса перестала по неизвестной причине со мной разговаривать, а ты меня пожалел.

— Не помню, чтобы я тебя жалел, — не согласился Северус. — Разве что утром, когда поделился с тобой Антипохмельным зельем. Всё из-за дешёвого пойла.

— Мерлин, да! — Люциус вдруг улыбнулся совершенно по-мальчишески. — Я думал, что умру, и отчасти даже хотел этого. Но вообще всё было довольно мило. Поэтому, если хотите справку, Гермиона, я готов засвидетельствовать, что Северус энергичный, полный энтузиазма и благородный.

— Тогда я был моложе, — смутился Северус. — Энтузиазма ещё хватает, а вот спина уже не та. И колени.

— Что же, на этой радостной ноте я вас покину, предоставив друг другу, а сам отправлюсь в свою никем не согретую постель. — Люциус отставил бутылку и поднялся на ноги с меньшим, чем обычно, изяществом. — Увидимся, думаю, сегодня позже.

— Много позже, — кивнул Северус. — Бывай.

Люциус едва разминулся с дверным косяком на выходе из гостиной, но, судя по донесшемуся из прихожей грохоту, с подставкой для зонтов ему повезло меньше.

После его ухода воцарилась тишина, вовсе не казавшаяся уютной. Она была наполнена напряжением, боязнью и возможностями, готовыми вот вот-вот потеряться. И тогда Северус решил бросить ей вызов, сказав нечто остроумное, чарующее и исполненное соблазна.

И он сказал:

— Хм…

— Шёлковые простыни очень скользкие, я знаю, — сообщила Гермиона таким тоном, словно расставалась с заветной фантазией. — Но если не считать их, вы были… Были ли вы неопытным юношей, вовлечённым в тёмные и отвратительные деяния, о которых даже говорить можно только шёпотом? Или вы воспользовались слабостью Люциуса и подчинили его своей воле?

— И как… — вкрадчиво начал Северус, а его ладонь вернулась на бедро Гермионы, — вам хотелось бы, чтобы это было?

— Не знаю, — со стоном ответила она.

— Тогда оба варианта. Битва за доминирование, длившаяся всю ночь с переменным успехом, когда силы то убывали, то возвращались, и сначала один из нас одерживал верх, потом другой, пока…

— Пока — что? — Гермиона глядела на него во все глаза.

Северус не ответил. Он придвинулся ближе, оставляя между своими и её губами расстояние короче выдоха.

— Не дразнитесь, — прошептала Гермиона и, разделив с ним дыхание, преодолела и разделявшее их расстояние.

Первый поцелуй получился лёгким и нежным, но на втором Северус подмял Гермиону под себя и с жадностью прижался к ней всем телом.

Они переместились в спальню, для чего пришлось подняться с пола и на второй этаж. Там до первых лучей солнца они и складывали зверя с восемью с половиной спинами, пока член Северуса не объявил забастовку.

В приятном изнеможении любовники тесно обнялись на жесткой кровати, созерцая рассвет, сующий розовые пальцы сквозь занавески.

— Хорошо, — сказал Северус.

— Даже лучше, чем хорошо, — отозвалась Гермиона, укутываясь покрывалом.

— Жаль, повод был несколько надуманным, — вдруг признался он, заставив её замереть, напряжённо, молча и огорчённо ожидая объяснений. — Вся эта штука с Люциусом…

Напряжение чуть ослабло.

— Я и сама подумала, что всё было не совсем так, как он желает показать, — сказала она. — Продолжай.

— Этого вообще не было.

В ответ Гермиона опрокинула Северуса на спину и пригвоздила пристальным недобрым взглядом.

— Ты мне солгал.

— Не совсем.

Она быстро высчитала, что он имеет в виду:

— Ты солгал Люциусу.

— Скажем так, мы действительно поцеловались и завалились в тот клоповник, чтобы довести дело до логического завершения, и…

— И — что?

— И он уснул.

Гермиона сначала коротко хихикнула, потом расхохоталась.

— Уснул? Люциус, великий и непревзойдённый любовник, уснул? И ты ему ничего не сказал?

— Утром он мучился похмельем, у него было плохое настроение. Мне показалось, так гораздо проще…

— Да?

— Да. Потому что он, несмотря на плохое настроение, был… он гордился собой. Я не хотел задевать его чувства.

Поцеловав Северуса в плечо, она сказала:

— Это было очень мило с твоей стороны.

— Наверное.

— И ты даже не собирался шантажировать его когда-нибудь?

— Н-у-у, — протянул он. — Я был молод и глуп. Тогда мне это на ум не пришло.

Он не увидел, а кожей почувствовал мягкую улыбку Гермионы у себя на плече.

— Просто он твой друг.

— Ты слишком хорошо обо мне думаешь.

— Кто-то же должен, — пробормотала она. — Если не ты, тогда придётся мне.