Один из нас (джен)

Беллатрикс изобразила святую невинность.

В дверях перед ней стояла невысокая женщина с короткими волосами, видимо, жена Лонгботтома.

Донесся звук разбитого стекла.

— Фрэнк! — вскрикнула женщина и бросилась бежать. Беллатрикс шагнула в прихожую, но беглянка уже скрылась.

Прыгающие стены темного коридора.

Беллатрикс легкой походкой наугад последовала в гостиную. Каблуки весело цокали по паркету. Куда спешить? Тело, затянутое корсетом, ждало медленной пытки, упоения, для себя и для них. Этих счастливцев.

Посреди смешно ухоженной гостиной — светлые занавески, желтые обои — стояли Родольфус и Рабастан. Растерянный Крауч застыл в проломленном окне.

Неприметная с первого взгляда дверь распахнулась. Хозяйка дома, скрывавшаяся в соседней комнате, теперь выскочила оттуда, и послала заклинание в братьев Лестрейнджей.

Лонгботтом, воспользовавшись ослепительной вспышкой, подбежал к Рабастану сзади и сдавил рукой шею. Отобрал палочку. Рабастан с блаженной улыбкой на губах не сопротивлялся, даже когда Лонгботтом потащил его за собой, отступая к стене, чтобы не быть окруженным.

Беллатрикс остановилась в дверях, лениво отразила заклятие и с отсутствующим видом наблюдала за действиями Лонгботтома. Тот слегка растерялся: Рабастан, которым он прикрывался, стал обузой, но отпускать его было нельзя — он был опасен и без оружия.

Нападавшие не двигались. На несколько секунд наступила тишина. Все выжидали.

Родольфус держал палочку наготове, перебегая глазами с Лонгботтома на Беллатрикс. Его лицо просветлело. Беллатрикс угадывала, как щемящий восторг заполняет каждую клетку его тела.

Она втянула воздух.

Мышки в клетке, но они верят, так наивно верят, что могут уйти. Они надеются на везение, но чуют, что попались.

— Петрификус Тота…!

Крауч неловко отразил заклинание. Рабастан вывернулся и толкнул Лонгботтома на пол.

Беллатрикс обратилась к Родольфусу:

— Ну же. Пора кончать.

Беллатрикс и Родольфус одновременно послали заклятия. Женщина упала, оглушенная. Беллатрикс подошла к ней, но прикасаться не стала.

Огляделась. Связанный Лонгботтом с презрением смотрел на подошедших к нему Лестрейнджей. Теперь, лицом к лицу, она вспомнила, что они с Лонгботтомом состояли в отдаленном родстве. Но им ни разу в жизни не доводилось разговаривать.

Он не выглядел испуганным. Его взгляд упал на жену, лежавшую в ногах Беллатрикс.

Беллатрикс перехватила его и твердо приказала топтавшемуся без дела Краучу:

— Свяжи. Ее мы тоже возьмем с собой.

Беллатрикс медленно настигала скука. Сколько раз она проделывала все это! Теперь в этом нет огня, нет изюминки. Она пыталась распалить саму себя, вызвать прежние эмоции, и на несколько мгновений ей это удалось. Но теперь, глядя на поверженных врагов, которых ждали многочасовые пытки, мыслями она была очень далеко. Беллатрикс устала. Без Лорда их действия — не победный марш смерти, повергавший обывателей в ужас, а борьба за выживание их идей.

А Темный Лорд где-то там, далеко…

* * *

Беллатрикс оперлась о стену, не в силах стоять самостоятельно. Она была на грани, во время последней попытки ей хотелось кричать вместе с Лонгботтомом.

Она огляделась, желая узнать, что поделывают остальные.

Крауч забился в угол, не пытаясь скрыть колотившую его дрожь.

Лонгботтом лежал на боку, рот его был широко открыт, и, как он не старался справиться с онемевшей челюстью, это ему не удавалось. Он только беспомощно двигал губами, искусанными в кровь. Бесформенная масса посреди комнаты уже совсем не напоминала человека. Глаза, окончательно остекленевшие, смотрели на Алису.

Та устала кричать и пытаться вырваться и очень раздражающе, по мнению Беллатрикс, монотонно повторяла имя мужа.

Родольфус и Рабастан хищно кружили над Лонгботтомом. Родольфус поддел носком сапога его руку и фыркнул:

— Ну что это за мерзость… Ты же в Ордене Феникса, ты должен быть самым храбрым из людей.

— А ты прав! — воскликнул Рабастан и пнул Лонгботтома со всего размаху. — Сопротивляйся! Эй, ты!

Алиса пронзительно пискнула, словно чувствовала за Лонгботтома ту боль, которую он уже не был способен ощущать.

Беллатрикс подскочила, резко схватила ее за волосы и поволокла в центр комнаты.

— Хватит! Надоела! Побеседуем с тобой!

— Да, пообщайтесь… как девушка с девушкой, — истерически хихикнул Рабастан.

Но Беллатрикс не оценила шутку. Кончики пальцев свело судорогой, мерзкой и тошнотворной, стремящейся овладеть всем телом и добраться до сердца. С секунду она раздумывала, ощущая страх в пересохшем горле. Уже десять лет каждый раз она испытывала секундный страх перед тем, как применить Круцио, словно боялась быть застуканной кем-то. Круцио — таинство. Нелегко распахнуть душу.

Ее личная боль.

Нет, их боль.

— Круцио.

Ее шея напряглась, окаменевшая рука тряслась от ярости.

Алисе страшно, верно? И Беллатрикс тоже испытывала страх: оттого, что не знала, на что способна ее злость.

Вот так! Да, громче!

Она надорвала горло, вопя вместе с жертвой. Сил было слишком много, они опьяняли ее, убивали ее.

Передышка. Она хотела избавиться, излить, ответить, но становилось только хуже.

— Круцио!

Тело стало тяжкой помехой. Невыносимой ношей, хотелось царапать пол, как она.

Жертва сопротивлялась, билась.

Одинаково больно. И хочется продолжать.

Разум просветлел, отделился от сознания жертвы. Зачем она это делала?

Ей нужна правда. А ее злость… внезапная вспышка… нет, не внезапная, а долгожданная и едва сдерживаемая — она от вранья этой глупой курицы. Кого она защищает? Не мужа ведь, в самом деле. Люди способны защитить только себя, оставаясь как можно дольше глухими к чужим мольбам.

Беллатрикс откинула назад голову, воспарив, вкушая томительное притупление чувств. Голова кружилась.

Но пора продолжать.

— Говори!— Беллатрикс схватила Алису за плечи, пытаясь поймать ее взгляд. — Ну!

Глаза Алисы не понимали. Как и все те, другие, не понимали и молили о пощаде. Но что делать? Проклятье, она надеялась, что на этот раз будет не так. Что этот раз будет особенным. Контакт, полная взаимность. Только милорд умел это. Сколько раз так было между ними. Прекрасные, незабвенные минуты, часы. Они заменяли ей все, что он не давал.

Беллатрикс опустилась на колени перед Алисой.

Алиса уткнулась лицом в пол, но Беллатрикс обхватила ее лицо ладонями и приблизила к своему. Изучая ее, влюбляясь в эти муки. Ее отчаяние вызвано страхом, а отчаяние Беллатрикс — вкус жизни. Жизнь есть, только пока существуют обнаженность, потерянность. И Беллатрикс поможет этой маленькой заблудшей овечке дойти до конца. До того рубежа, когда начинаешь понимать и наслаждаться.

— Прошу тебя, — ласково произнесла она, размазывая по щекам Алисы слезы. — Заклинаю тебя, откройся мне. Все, во что ты веришь. Все ложь. Ты знаешь. Так не цепляйся больше. Сдерни завесу.

— Я скажу все, что вы хотите, — пролепетала Алиса. — Что вы хотите знать?

— О, милая, это тебе нужно кое-что узнать. Позволь мне помочь тебе. Мы вместе. Да, только вместе, — она обняла Алису, убаюкивая ее.

Рабастан с философским спокойствием покуривал трубку. Родольфус набивал ритм, постукивая костяшками пальцев.

Шло время.

* * *

— Обожаю эти моменты! — Родольфус едва не поперхнулся шампанским, споткнувшись о не шевелившегося Лонгботтома. Его покачивало, как во время шторма. — Так отпразднуем же! — он поднял бокал. — Наш последний день! Пусть все летит к черту! Слышишь, дорогая женушка, катись-ка и ты к дьяволу!

— Господа, — Рабастан широко раскинул руки, привлекая к себе всеобщее внимание. — Предлагаю обсудить насущные вопросы. Раз эти двое не знают, где Темный Лорд, спросим: а где их ребенок? Беллатрикс говорит, он искал именно этих двоих детей. Поттера и Лонгботтома. В чем секрет? Лонгботтом, ты должен знать. Он мог стать новым Волдемортом? Более сильным, чем нынешний?

— Брось, Рабастан! Не мели чепуху! — Беллатрикс развалилась на софе.

— Что ты скрываешь, Беллатрикс? Я вижу, как ты морщишь нос, значит, я говорю правду. Лорд хотел уничтожить этих мальчишек, потому что они могли сокрушить его, когда вырастут. Ай, как блестят наши глаза! Я угадал! Угадал, верно?

—Ты! Куда собрался, парень? — Родольфус преградил дорогу пытавшемуся улизнуть Краучу.

— Неужели тебе скучно с нами? — спросил выскользнувший из дурманящей дымки Рабастан. Он по-отечески приобнял Крауча. — Смотри, дружище, это свобода. Ты пришел к нам за свободой, не так ли? Вот она, получай! С тобой, Белла, мы еще договорим, — бросил он через плечо Беллатрикс.

— Это не допрос. Это сумасшествие, — пробормотал Крауч. — Мне давно следовало уйти.

— Сумасшествие? Ты думаешь? — откликнулась Белла. Она поднялась на ноги, направила палочку на Алису. — А это? Это что?

Алиса закричала под пыткой, но слабо, почти по инерции, и отползла от Беллатрикс, как только та сняла заклинание.

Крауч, которого Рабастан стискивал в объятиях, сделал попытку вырваться.

— А это? Думаешь, сумасшествие? — вопрошала Беллатрикс, преследуя Алису, которая пыталась спрятаться за креслом. Заклинание разнесло кресло в щепки, но Алисе удалось спрятаться за сервантом.

Беллатрикс схватила Крауча за руку и подтащила к жертве.

— Давай. — Крауч посмотрел на нее недоуменно. — Мне учить тебя заклинанию? — Он сглотнул, не глядя на Алису. — Я не буду настаивать. Сам решай. Но либо сейчас, либо никогда.

Крауч глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Беллатрикс отвернулась: она знала, что это действительно подтолкнет его.

Молчание повисло в воздухе. Крауч за ее спиной сделал шажок вперед.

— Круцио, — его голос был холоден.

Беллатрикс посмотрела на Алису. Та билась в судорогах с минуту, а потом затихла.

От Крауча шла небывалая энергия. Недаром его отец — такой сильный маг, что-то и сын получил в наследство.

Беллатрикс знала это первое ощущение превосходства: наэлектризованная рука, желание свернуть горы.

Она послала в Алису другое пыточное, но быстро прервалась, весело подбадривая Крауча. Он вошел в раж и не стеснялся больше.

В небольшой перерыв, когда Крауч вытирал носовым платком лоб, Алиса попыталась уползти.

— Ату, ее, ату! — завопил с улюлюканьем Рабастан.

— Иди сюда, тварь! — крикнула Беллатрикс, но ее голос заглушил другой.

Хриплый, скрежещущий, усиленный в несколько раз:

— Бросьте палочки! Вы окружены! Выходите из дома с поднятыми руками!

Родольфус и Рабастан переглянулись. Родольфус переступил через Лонгботтома, которого он пытался заставить пошевелиться, и подошел к окну. Аккуратно отодвинул штору, под углом разглядывая двор.

Яркий луч солнца едва не ослепил его.

— Что там? Что ты видишь? — спросила Беллатрикс.

— Закат.

* * *

Авроры выбили окна и проникли в дом.

Когда стычка закончилась, только один человек не пожелал зайти внутрь и посмотреть на стол, заваленный едой и пустыми бутылками, на двух пленников, похожих на испуганных кроликов, на грязь, на следы чужого веселья.

— Чего я там не видел? — хмыкнул Муди.

Он выпрямился, как струна, похожий на статую справедливости, когда стали выводить схваченных Пожирателей.

Беллатрикс вели под руки двое авроров. Увидев Муди, она не удержалась:

— Посмотрите на него! Сколько кичливости! Напыщенный дурак! Ты ничего не стоишь!

— Закройте рот этой гадине, — приказал один из помощников Муди. Получив пощечину, Беллатрикс последовала за стражей.

Муди оставался все таким же непоколебимым.

* * *

Люциус валился от усталости. На этот раз убийство его измотало. Тело Стирателя памяти уже было зарыто в саду. Никогда еще убийство не забирало столько моральных сил. Сколько времени прошло с тех пор, как все это началось?

Десять лет. Ха-ха.

— Не ходи никуда, Нарцисса.

Он посмотрел на жену, которая успела одеть теплую мантию.

Нарцисса нетерпеливо теребила в руках перчатки. Из-за ее нерешительности Люциус сделал вывод, что она и сама не знала, зачем искать Беллатрикс.

— Но Белла… Что будет с ней?

— Оно того не стоит. Не в ней дело, а в нас, — Люциус понимал, что его голос звучит скорее устало, чем нежно. Но играть в игры ему осточертело. К тому же, за последние сутки между ними проскользнула крупица искренности — не хотелось бы рубить ее на корню, как он делал прежде. Как ни странно, этот конец вполне мог стать началом для них с женой.

— Она моя сестра, — попробовала сопротивляться Нарцисса.

— С каких пор ты стала столь чувствительной к семейным узам?

— С тех пор, как родила ребенка, — пробормотала Нарцисса.

Люциус неотрывно смотрел в окно. Он боялся пропустить момент, когда они явятся. Если это будет неожиданно, он не вынесет.

Нарцисса, не снимая мантии, подошла к нему. Словно все еще раздумывала, какое решение принять.

У него было ощущение, что только ей одной предстоит собрать все. Восстановить мир из детских воспоминаний, из книг о подвигах их предков, которые возвращались домой из своих путешествий в дом, полный слуг, к цветущему саду и спокойствию. Их мир разрушен. Уже давно их мир словно большое неповоротливое животное, которое осталось только добить. Которое хотели спасти, а вместо этого унизили и заклеймили. Пожиратели Смерти — самая бессмысленная вещь на свете. Одна Нарцисса не запятнана. Как и Драко.

Кроваво-алый закат играл всеми оттенками на ее коже.

— Что нам теперь остается, Люциус?

— Ждать, — со смирением покойника отозвался он.

* * *

В Аврорате стояла суматоха. Ремус сомневался, что когда-либо видел это место настолько переполненным посторонними людьми. Арестованные кричали, ругались, пытались вырваться, авроры выпроваживали толпы родственников. Первым он заметил Долиша, стоявшего как каменное изваяние среди кутерьмы, творившейся вокруг.

— Джон!

Возглас Ремуса разнесся по коридору и привлек внимание сновавших туда-сюда авроров. Долиш обернулся к нему, но тут же снова уставился в свиток, который держал в руках. Ремусу показалось, что Долиш пытается избежать его взгляда.

— Здравствуй, Ремус. Прости, но ты не вовремя. Что-то срочное?

Ремус невольно посмотрел на пергамент, который столь внимательно изучал Долиш. Свиток был испещрен фамилиями, некоторые из них были обведены, возле большинства стоял знак вопроса. Ремус постарался не вчитываться и сосредоточиться на том, зачем он сюда пришел.

— Я хочу знать, что происходит.

— Ну как что… — Долиш невольно сделал движение, будто отмахивался от Ремуса, как от назойливой мухи. Вдруг он оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на Ремуса. Тому очень не понравился этот прищуренный взгляд и вопрос, последовавший за ним: — Как ты можешь быть не в курсе?

— Не томи, — Ремус старался держать себя под контролем. Он чувствовал себя глупо, расспрашивая знакомых авроров. Так, словно он не член Ордена.

Куда больше его волновало другое. Пугающая мысль, которую он гнал от себя, но она настойчиво возвращалась, с каждым разом усиливаясь.

И все же он попытался объясниться под пристальным взглядом своего приятеля Долиша. А его ли приятеля? Нет, друга Джеймса и Сириуса. Но не его.

— Я был на задании Ордена, далеко от Лондона. Только вернулся. И совершенно не понимаю… На улице люди говорят…

— Люди правду говорят, — отрезал Долиш, на мгновение взгляд его потух и сделался пустым. — Джеймса и его семью убили. Волдеморт пал.

Конец. Все его страхи в одно мгновение обрушились на него. Но он ждал этого. Только не был готов. До сих пор.

— Всех? — выдавил он. — Я слышал, малыш Гарри жив.

— Это мне не известно, — Долиш смутился и, кашлянув, добавил: — Ты извинишь меня? Больше я не могу тебе сказать. Точнее, мне не позволено.

— Да, — только и мог сказать Ремус.

Вот уже полчаса он знал. Но мысль никак не укладывалась в голове.

Он повернулся и пошел к выходу, чувствуя провожающий его задумчивый взгляд Долиша.

Но как Волдеморт узнал, где они прячутся? Хранителем был Дамблдор, Ремус в этом не сомневался. Едва ли что-то могло заставить Дамблдора открыть тайну. Только если…

Что, если Волдеморт добрался до него? Директор всегда казался всесильным, но он тоже человек. Быть может, больше, чем любой из членов Ордена.

У Люпина свело живот: казалось, вот-вот вывернет наизнанку. Однако он продолжал идти.

Что-то случилось с Дамблдором. Иначе как объяснить то, что он до сих пор не призвал к себе Орден? Или, быть может — и от этой мысли Люпину стало тошно, — его одного не позвали?

Почему так мерзко? От себя ли, от них? Он больше не принадлежит Ордену, вот чем дело. К нему нет доверия.

А Сириус — он молчит. Потому и молчит, что Ремусу больше не доверяют. Как хочется заставить его просить прощения или самому повиниться! Он пойдет к нему. В конце концов, остались только они вдвоем. И Питер. Да, Питер, верно. Но он не в счет.

Он заставит Сириуса смотреть ему в глаза. Заставит увидеть себя. Потому что Джеймса больше нет.

* * *

Сириус маячил по комнате. Люпина не оказалось на месте. Но Ремус точно уже вернулся с задания, порученного Орденом: его вещи лежали здесь, в углу. На столе — недопитая кружка чая, на тумбочке — колдография. Они все вместе: Сохатый, Бродяга, Лунатик и… Петтигрю. Все четверо были здесь. Он так привык к такому настоящему, что не мог поверить, что этой реальности — людей, связанных друг с другом на всю жизнь — больше нет.

У них были свои сложности, своя история. И вдруг все испарилось. Но настоящее не может исчезнуть без причины. И эта причина появилась еще тогда, когда завязалась дружба. Если подумать, все изначально шло к тому, чтобы в один день произошел взрыв, который сметет всех на своем пути. Можно сблизиться с одним человеком, но не с тремя.

Петтигрю завидовал Джеймсу черной завистью, это было ясно уже тогда. Сириус говорил об этом Джеймсу, но тот лишь досадливо отмахивался.

Сириус сжал рамку колдографии в своих руках. Он разглядывал Петтигрю: притворщик и льстец, но была ли в нем сила? Не может быть, чтобы это был он. Пойти к Волдеморту, договориться с ним — он струсил бы, у него не хватало духу даже сесть на метлу.

Сириус перевел взгляд на Люпина. Значит, он был честен. А Сириус-то думал… Рука его дрогнула. Он продал друга, он первым предал того, кто был так верен, так чист перед ними обоими.

И все его расспросы… Ремус действительно беспокоился о Джеймсе и его семье.

Сириус стал подозревать Ремуса сразу. Один из них предатель, а поводов больше всего у Ремуса. В глубине души он его даже не осуждал. Он считал его даже не приятелем, а скорее кем-то родным, неотделимым от его жизни, кто всегда рядом, но кого он не обязан любить. Сириус почти не скрывал своих подозрений, и видел, как Ремус бледнеет под его тяжелым взглядом.

Все так запуталось. Джеймс стал больше времени проводить с женой. Сириусу было обидно и грустно, и его злило, что Джеймс, пытаясь загладить свою вину, был нарочно внимателен к нему и интересовался его настроением, как любящая жена. «Как поживаешь, дружище?», «Ты съездишь к сестре? Дай слово, что повидаешься с ней». Гадко.

В окружавшей его путанице хотелось сделать хоть что-то правильное и рассудительное. Почувствовать свою ценность. И он решил защитить семью Джеймса во что бы то ни стало. Заставить Джеймса и Лили быть обязанными ему.

Лили тоже его порой раздражала, но она была не так плоха. Пожалуй, самая ненадоедливая и некапризная женщина из тех, что он встречал.

Была.

Странно думать о них в прошлом времени.

Отныне есть Ремус, есть Хвост…

Думать о Ремусе стало неприятно. Предстоящий откровенный разговор его не пугал. Страшило то, что он отдалит их друг от друга, расставит все точки над i. Но кому, как не им, предстоит искать Хвоста? Ремус тоже захочет это сделать, как только узнает правду.

В минуты злости или отчаяния, которые выпадали на долю Сириуса все чаще, ему ужасно хотелось пойти к Дамблдору и выложить все свои подозрения. И снова проступок, его вина: выясни он сразу, кто предатель, этой беды могло не случиться. Однако странно, что и Дамблдор медлил так же, как и Сириус.

Ремус все не объявлялся. Сириус в беспокойстве мерил шагами комнату.

Что он ему скажет? Ремус знал, что Сириус врет ему. Точнее, недоговаривает. Показное вранье или недомолвки — это и не ложь вовсе, а вот недоверие… Это в разы хуже.

Он остановился. Все слова, которые они могли сказать, уже не произнести.

Сириус в очередной раз обратился к колдографии. А что, если предательство — дело рук двоих? Ремуса и Хвоста. Это было бы логичным объяснением пропажи Хвоста и его новоявленной храбрости.

Едва ли.

И все-таки это объяснило бы очень многое.

Сириус уже не понимал, где правда. Ощущение абсолютного, всепоглощающего одиночества накатило на него.

Он вышел из комнаты и тихо затворил за собой дверь. Побрел по узкому коридору в неясном мрачном цвете заката.

Землистые стены и гнетущий свет только что зашедшего солнца. Сириус прислонился плечом к шероховатой стене.

Все вокруг казалось ему потускневшим. С Джеймсом была ясность, он был ориентиром, когда становилось совсем уж туго. С ним вся мораль этого мира не казалась такой далекой. Мир лишен любви напрочь, о ней лишь много говорят, и Сириусу казалось мерзостью называть любовью то, что окружало все виденные им пары — была одна только сублимация, подпитка самолюбия и бесконечное вранье друг другу и окружающим о высоких чувствах. Не было семейных уз, только хвастовство, сплетни и грабеж; не было отцовской заботы, только желание доказать свое превосходство, как лучшего воспитателя. Но дружба — не приятельство и не бесполезные философствования с попыткой доказать свою состоятельность, понравиться, добиться доверия, а настоящая, без оглядки, без зависти или выгоды, с готовностью переступить через свои интересы, действительно переступить, а не пойти на компромисс — вот такая дружба была. И их связь с Джеймсом тому доказательство. Можно иметь сотню отличных собутыльников, влюбляться в каждую встречную милашку, но друга ничем не заменить.

Сириус медленно сползал по стене. Серость реальности придавила его. Мир будто открывался во второй раз. Во всей своей полноте, во всей грязи, которая называется личными интересами. Хотя на самом деле все это глупость. Кроме мимолетного удовлетворения собственного эго, цели людей ничего не содержат.

Неправильно говорят, что мир рушится. Мы видим всего лишь его лицо. Руины, которые при поэтическом воображении приносят радость. И Сириус радовался, веселился, просто так, не ища цели, как другие, не пытаясь ратовать за мораль.

Тем не менее, оставалось кое-что святое, напоминающее детство и то время, когда в нем была вера — Джеймс и их дружба.

А теперь ничего нет, только смерть.

Нет, еще месть. Или справедливость. Осталась ли между ними разница, он не знал.

Так где искать Хвоста?

Он стиснул зубы от боли. Мерлин, как хочется забыться. Но он знал, что даже алкоголь не поможет ему в этом.

Сириус с трудом поднялся, как одряхлевший старик. Таковым он себя и чувствовал.

Он вышел на улицу и сильно удивился, когда Хогсмид встретил его разноцветными огнями. Люди ходили толпами, незнакомцы хлопали друг друга по плечу, дети голосили и отдавливали ноги прохожим при полном попустительстве празднующих родителей. Вдалеке взорвался салют. Сириус очутился в самой гуще этого пира во время чумы.

От бешенства его начала колотить дрожь. В этот момент подвыпивший студент задел его плечом. Сириус схватил его за шиворот и приложил об землю со всей силы.

Взвизгнула девица, кто-то крикнул:

— Что вы делаете? Осторожней!

Сириус опустил кулак. Вокруг них образовался полукруг. Студентик, лежа на земле, вытирал кровь под носом.

— В такой день могли бы вести себя приличней, молодой человек! — воскликнула пожилая дама благонравного вида в застегнутой на миллион пуговиц мантии. — Мы немедленно вызовем авроров!

— Валяй! Только побыстрее, я спешу! — рыкнул Сириус, сплевывая на землю.

Надо найти Хвоста и заставить его ответить за все.

Раздвигая зевак, Сириус побрел куда глаза глядят.

Ему было совершенно безразлично, как на него смотрят. Он не пытался держать себя в руках, не замыкался в себе, он стал честен с миром, как с самим собой. Он не надевал маску добродетели, верности, вежливости, сочувствия, понимания. Он не скрывал злобы ко всем тем, кто ненавидел втихаря, по пустякам, и осуждал всех, кроме себя. Сириус хватило духу самому себя приговорить, осудить себя. Он не желал больше никого понимать и входить в чужое положение, потому что ради него никто подобного не сделает. Так кто здесь нелюдь? Сириус или тот, кто смеется в день, когда он потерял своего друга? Он больше не видел ничего человеческого ни в ком, кроме себя.

* * *

Ремус плотнее запахнул мантию. Стоял дикий мороз, пробиравшийся под кожу.

Лачуга Сириуса была перед ним. Оставалось сделать всего с десяток шагов. Но как трудно было сдвинуться с места!

Он знал, что Сириус не способен смириться и непременно предпримет какие-нибудь действия. Ему известно куда больше, чем Ремусу, он в курсе всего. Обида снова засаднила в груди.

А что, если бросить все так? Отпустить ситуацию. Сириус непременно наделает глупостей. Он будет мстить, он придумает виноватых, если их нет. И его, Ремуса, он тоже запишет в виноватые. Ну и пусть. Пожалуй, приятнее, больше не притворяться.

Они не друзья. И он не знает, считал ли так когда-нибудь Сириус. Ремусу казалось, что Сириус воспринимает его как друга. Но только временами.

Сириус записал его в предатели? Ведь этим объясняется тишина и вакуум, в котором Ремус оказался.

— Пропади оно все пропадом.

Они не друзья, но пусть Сириуса теперь замучает совесть.

Ремусу хотел постучать, но дверь сама со скрипом отворилась. Он толкнул ее сильнее. Сириус должен был быть наверху. Он медленно поднялся. Никого.

Безмолвие. Дом брошен. Сириуса здесь больше нет.

* * *

— Не уходи, — прошептал Люциус.

— Я только должна отпустить няню, — не слишком сопротивляясь, ответила Нарцисса.

— Нет, это подождет. Останься.

Внизу раздался грохот. Оба вздрогнули и расцепили объятия. В неясном ночном свете Люциус успел заметить, как побледнела Нарцисса.

Грохот множества ног, будто за ними несется сам черт.

Дверь слетела с петель. На пороге стояло несколько человек.

— Люциус Малфой, — объявил холодный громогласный голос,— мы арестуем вас именем закона.

Должно быть, тем же тоном сам Люциус столько раз выносил приговор. И с ним происходило все в точности то же самое, что он не раз уже видел.

Люциус не пошевелился. Он прирос к месту, на котором стоял. Он не даст им шанса, он не окажет сопротивления. К нему подошли, он протянул руки. Было стойкое ощущение, что это происходит не с ним. Не на его запястьях смыкаются металлические браслеты (какие они, оказывается, тяжелые), не от него по обе стороны становятся авроры, не его чуть пихают, не он делает шаги так легко, словно идет на прогулку. Кто бы мог подумать.

Невольно поймал взгляд Нарциссы. Кажется, она впервые в жизни не знает, как себя вести. Он делает это ради нее и Драко? Он сам себе не верил. Что ни сделай, их будущее это не улучшит.

А что бы сказал отец? О, как бы он взбесился. Кто бы мог подумать! Авроры — наши цепные псы и вдруг арестовывают нас самих, необычно и так трагикомично. Жаль, достопочтенный отец не оценил бы иронии.

Злорадное, душащее торжество взвилось в груди. Кто-бы-мог-подумать-Люциус!

Пробило полночь. Прошли сутки с тех пор, как пал Темный Лорд.