Один из нас (джен)

Люциус прислушался.

Шепчут.

Удовлетворенно кивнул. В его доме всегда шепчут.

С недавних пор ему приходилось напрягать слух. Потому что шепот стал совсем тих.

Но он был. В темном углу, за портьерой, под лестницей. В каждом укромном месте Малфой-мэнора.

Бездействие Темного Лорда породило заговоры. Он, Люциус, ни в одном из них не участвовал. Стало быть, только он гарантированно выкарабкается. Еще, пожалуй, Беллатрикс.

Метка взорвалась болью. Бокал выпал из руки. Вино растеклось лужей по ковру.

Руку не просто жгло огнем, ее раздирало изнутри.

Так Лорд никогда не вызывает. Он хочет унизить его…

Ощущения напоминали Круциатус. Только остаешься в сознании.

Адская боль ослабела на секунду — но не успел Люциус перевести дух, как метка взорвалась снова. Кровь прилила к лицу, судорогой свело подбородок — и вдруг боль исчезла.

Он не сразу понял, что не осталось даже отголоска или легкого жжения. Страх перед болью был в разы сильнее, чем реальные ощущения. Оглушенный, ожидавший новой атаки разум не желал сразу прийти в себя.

Расслабившись, Люциус положил руки на подлокотники.

Небывалая легкость в теле после такой боли озадачила его. Он невольно поднялся из кресла. Его тело давно уже принадлежало не ему одному, потому любые новые ощущения настораживали. Нахмурившись, Люциус поднял руку на уровень своих глаз, чтобы проверить, не наливается ли она свинцом. Но нет, рука по-прежнему была здоровой: ничто не стягивало, не резало, не убивало медленно ядом.

Он начал было расстегивать микроскопические пуговицы, но второпях дернул со всей силы и разорвал манжету. В первую секунду ему почудилось, что метка вообще исчезла. Настолько бледной она стала.

Люциус зажмурился. Открыл глаза.

Угольно черный рисунок не желал проступать на коже.

Правда? Или причуды уставшего мозга?

Сжимая и разжимая кулак, он с недоверием смотрел на метку. Как она себя проявит?

Мышцы натягивались под нездоровой белой кожей, проступали голубые вены, но рисунок на предплечье оставался белым и словно помертвевшим.

Люциус больше не смотрел на руку. Его тяжелый сосредоточенный взгляд застыл на одном из портретов, висевших на стене. Однако он не видел перед собой ничего.

Метка потухла. Единственное, что связывало Люциуса с Темным Лордом, больше не действовало. Он был почти уверен, что это случилось не с ним одним. Метка — нечто большее, чем средство связи. Она — сердце огромного организма, сердце, которое никому не давало жить спокойно. Черная метка была последним, что связывало Пожирателей. Если их еще что-то связывало.

Лорд сделал это нарочно? Вполне вероятно. Он хочет проследить, кто первым доложит о случившемся в Аврорат или в Орден Феникса? Этим вариантом не стоит пренебрегать. Но не стоит исключать и другую возможность: он оставляет Пожирателей. На время, навсегда. Неважно насколько. Еще год назад Люциусу такое предположение показалось бы смехотворным. Теперь он втайне надеялся на подобный исход, хотя предвидел, насколько шатким станет его положение.

Поправив рукав, Люциус в пару шагов достиг двери. Раздался хруст. Бокал с разлитым вином, который он уронил, попал ему под ноги. Не обратив внимания на такую мелочь, Люциус раздавил его.

Пройдя по коридору, слабо освещенному одним канделябром, он свернул к лестнице. Спустился на этаж ниже. За одним из поворотов краем глаза заметил Беллатрикс, высунувшую голову из спальни для гостей.

— Не вмешивайся, — небрежно бросил ей Люциус на ходу.

Беллатрикс проводила его свирепым взглядом и с грохотом захлопнула дверь.

* * *

Зеленое пламя вспыхнуло в камине, не дожидаясь его команды. От неожиданности Люциус вздрогнул.

Над очагом повисла голова Нотта.

— Ты первый? — не удержался Люциус. — Ожидал кого угодно, но не тебя.

Голова крутилась, осматривая помещение. Удостоверившись, что они одни, Нотт состроил невинную мину.

— Так, значит, метка действительно исчезла. Вот незадача, — он поцокал языком.

Люциус счел нужным промолчать.

Он небрежно дотронулся рукой до каминной полки. Она была вся в пыли. Несносные эльфы.

— Мы с тобой приятели, Люциус? — спросил внезапно Нотт.

— Сторонники, — поправил его Люциус.

— Правильно. И мы сделаем все, что в наших силах, чтобы милорд вернулся?

— Можешь не сомневаться, — со всей учтивостью согласился Люциус.

— А ты в свою очередь полагайся на меня. Собственно, я хотел только удостовериться… в том, что мое положение такое же, как твое, — Люциус сжал кулак. — Теперь прошу меня простить.

— Надеюсь, еще увидимся.

Все-таки не удержался.

Нотт метнул на Люциуса недовольный взгляд:

— Конечно.

— До свидания, Маверик.

— Прощай, Люциус.

Огонь в камине резко взвился вверх, и голова исчезла.

Как быстро всегда закрытый и застегнутый на все пуговицы Нотт прибежал к нему. До чего смехотворный лжец. Кривляка. И трус.

Уж Люциус-то знал о трусости все.

И, тем не менее, метка Нотта тоже исчезла. Единственная полезная информация, которую он принес.

Теперь предстоит решить, торопиться ли связаться с кем-то из работников Министерства? Или лучше подождать и посмотреть, что будет.

Тем более, даже если Лорд не подаст о себе вестей в течение нескольких часов и будет совершенно ясно, что произошло что-то экстренное, рваться с места тоже не стоит. Дамблдор только того и ждет.

Интересно, сколько форы он им даст? Люциус слишком хорошо знал старика. Правда, Дамблдор наверняка догадывался об этом. Что ж, пускай. Главное не показывать, что он слишком рассчитывает на спасительный шанс от Дамблдора. К тому же, этот шанс только для тех, кто не совершает необдуманных глупостей. Поэтому Люциус будет действовать так, как положено, так, как можно предугадать.

Только аккуратнее, Люциус. Осторожней.

Он смахнул с полки пыль и поглядел на ворсистые комки, скопившиеся на ладони. Ничтожные эльфы. Ну, потом он ими займется.

* * *

Пара свечей на всю комнату. Этого было достаточно.

Безмолвные силуэты выплывали из темноты и снова в ней исчезали. Все томились неизвестностью. Посреди гостиной стоял Нотт. К нему присоединились Малфой и Розье. Они негромко переговаривались.

— Что думаешь, Люциус?

Беллатрикс буквально впилась глазами в лицо Малфоя.

— Советую не принимать необдуманных решений этой ночью, — заметив более чем заинтересованное выражение лица Беллатрикс, Малфой послал ей презрительную усмешку: — Ты справишься?

Беллатрикс, наблюдавшая из кресла за Малфоем, Ноттом и Розье, встала и подошла ближе.

— Я считаю: ты правильно делаешь, раз осмеливаешься только советовать, — помедлив, ответила она, глядя в упор на Малфоя. — Отдавать приказы имеет право только Повелитель.

— Вот именно, — автоматически поддакнул Малфой и взглянул на часы.

— Уходишь? — Беллатрикс было трудно скрыть огорчение в голосе.

— Не вижу смысла торчать тут вечно, — холодно ответил Малфой. — Кроме того, с вопросами бросаются сразу ко мне. Это порядком утомляет.

Вскинув голову, она пристально поглядела на него. По-прежнему мнит себя этаким фаворитом Лорда, подумать только. Однако нынешнее состояние дел давало ей шанс уличить Малфоя: один неосторожный шаг — и ей будет что рассказать милорду при встрече. Несмотря на то, что Беллатрикс была крайне обеспокоена, она верила, что исчезновение метки — временное явление.

Малфой протянул руку Нотту, затем Розье и, кивнув еще нескольким присутствовавшим, поспешил скрыться.

Беллатрикс с досадой проследила взглядом за Малфоем и отошла к окну. Теперь, когда Малфой ушел, ей не на ком было вымещать свое раздражение. Отсутствие Повелителя, а главное, внезапное исчезновение метки вызвали в ней болезненные мысли. Она пыталась гнать их от себя, но вновь и вновь перед ней вставал вопрос: он мог бросить остальных, но как он мог покинуть ее? Что бы ни случилось, что бы он ни задумал, он знал ее преданность. Порой ее мысли становились совсем пугающими: а что, если он ранен или… убит?

У Беллатрикс пересохло в горле. Нет-нет, это невероятно.

Вынужденное бездействие терзало ее. Полностью углубившись в свои переживания, она, тем не менее, не теряла бдительности. Наоборот, ее мнительность на этот раз перешла всякие пределы. Никто не выдавал себя ни словом, ни жестом, но она догадывалась, что потухшая метка для большинства не была трагедией. Дорожат своими шкурами.

С другой стороны, покорность воле Темного Лорда ее радовала. Никто не брал на себя роль лидера и не пытался командовать остальными. Ей было приятно, что Пожиратели не разглагольствуют попусту, а ждут вестей от своего Повелителя. Излишнюю самостоятельность Малфоя, Рабастана и Снейпа она воспринимала в штыки.

Несколько человек из тех, что находились сейчас с ней в комнате, Беллатрикс видела впервые. Пожиратели были на редкость осторожными существами. Открывать свое истинное лицо перед незнакомцами было не в их правилах. Она знала только ближайшее окружение Повелителя — тех, кто был под его крылом много лет.

Ей казалось, что она знает все о делах Повелителя, его планах и приказах, но теперь чувствовала, что это не так. И не находила себе места. Как вернуть его расположение? Может, стоит найти его и тем самым показать, что она знает его как никто другой из Пожирателей? А если ее чрезмерная забота выведет его из себя, как бывало не раз? Она не боялась боли, которую он мог ей причинить. Его гнев был для нее страшней всего. Пусть он пытает ее сколько угодно, но только бы он был ей доволен, выделял ее, хвалил…

Уязвленная гордость снова кольнула Беллатрикс в самое сердце. Он лишил ее метки! Наравне со всеми!

— Нам стоит уйти, Белла, — по голосу она узнала Родольфуса.

Она резко обернулась.

— Кому это — нам?

— Тебе и мне.

— С чего бы это мне идти с тобой? — безразлично произнесла Беллатрикс, пожав плечами, и собралась отойти от него.

К ее удивлению, Родольфус схватил ее за запястье словно тисками.

— Я твой муж.

Беллатрикс едва не подавилась смехом. Она вырвала руку и посмотрела в его мрачное лицо. Серьезность, с которой он назвался мужем, порядком развеселила ее.

В тишине ее лающий смех резанул уши присутствующим и привлек всеобщее внимание к ней и Родольфусу.

— Ты… — она глубоко вздохнула, по-прежнему борясь с позывами дикого хохота, — ты серьезно?

Со дня их свадьбы Беллатрикс и ее супруг не вспоминали, кто они друг другу. Даже в мыслях Беллатрикс никогда не называла Родольфуса мужем. Общего между ними почти не было. Разве что чрезмерная тяга к крови. Родольфус не боготворил Лорда, как она. Ему нравились безнаказанность и полная свобода, которую предоставлял Лорд.

— Сидением на одном месте ты ничего не добьешься, Белла.

— Я выказываю свою преданность милорду.

— И этим ты тоже ничего не добьешься, поверь мне. Наш повелитель — человек действия. Твое трогательное ожидание выставляет тебя не в лучшем свете. А если тебя здесь схватят? Это бросит на меня тень. На мою репутацию.

— А какая у тебя репутация, расскажи мне, я видимо, чего-то не понимаю, — поддела она Родольфуса. — С чего ты решил, что нас схватят? Я здесь как раз для того, чтобы все окружение Повелителя заметило…

— Он не дает о себе знать уже пять часов. Очнись, Белла! — рявкнул Родольфус. — Метка погасла! Я не знаю, что будет завтра или послезавтра, но здесь и сейчас мы под прицелом.

Беллатрикс заметила, что все поглядывают на них, но ничуть не смутилась.

— Лучше быть здесь, — она со злостью указала пальцем на место, на котором стояла,— чем лезть туда, куда милорд не велел соваться.

— Идиотка. Пока мы сидим и ждем его появления, армия рассыпается на глазах! Ты хоть заметила, сколько народу ушло отсюда, удостоверившись, что здесь пара-тройка приближенных… Да и те сидят по углам.

Беллатрикс вспыхнула.

— Ты оспариваешь его власть. И тянешь меня за собой!

— С тобой бесполезно разговаривать. Мы должны сохранять свою власть. Его власть. И себя мы должны сохранять, так что уйдем.

— Мерлин, да ты напуган! — со всем возможным отвращением воскликнула Беллатрикс. — Ты не стоишь мизинца Темного Лорда!

— Ты, можно подумать, стоишь, — с философским спокойствием заметил Рабастан, восседавший в кресле.

— Я пытаюсь уговорить твоего братца не позориться перед Темным Лордом! Как и вас всех! — она воинственно обвела комнату взглядом.

— Ах, как я обожаю семейные сцены, — с притворным умилением произнес Рабастан. — Вы оба в чем-то правы. Здесь мы в центре событий. Любые новости о местопребывании нашего Повелителя попадут сразу к нам в руки. Это верно. Как верно и то, что об исчезновении Темного Лорда уже знает Дамблдор. Но неужели… — с нежностью поглядев на волшебную палочку в своей руке, он повернул к Беллатрикс свое лицо, — неужели, попробуй кто сунуться сюда, мы не будем готовы?

Воодушевляющая речь.

На освещенном желтым светом лице Рабастана выступали скулы и ясно прочерчивался белесый шрам на щеке. Человеческое обличие прикрывало лишь холодную жестокость.

Беллатрикс смерила Родольфуса презрительным взглядом и, всласть налюбовавшись его жалким видом, вышла из гостиной.

Бродить по унылым пустым комнатам было тяжело. Здесь совсем недавно кипела жизнь: Лорд держал рядом с собой самых разных людей, они доносили друг на друга, собирали сведения в Министерстве, искали его защиты, заискивали, молили пощады, веселились. И вдруг без предупреждения все исчезло. Она не решилась зайти в его любимую… — нет, такого слова он не перенес бы, — в приглянувшуюся ему комнату. Она осталась стоять в дверях и с тоской смотрела на пустое кресло, в котором он проводил часы раздумий. Отчего страх обыденности снова нависает над ней? Ничего не известно. Она не знает, где он. Но почему она чувствует, что его не будет очень долго?

Удушливое отчаяние накатило на нее. Десять счастливых лет — и снова в клетку? Она не хотела этого, она давно выбрала свой путь. Но что делать, когда он внезапно оборвался?

Ей отчаянно не хватало воздуха. Избавиться от своих мыслей уже не представлялось возможным. Не видеть эти стены — единственное, что она могла сделать. Не оглядываясь, она побрела к выходу.

На пороге Беллатрикс столкнулась с кем-то. Из-под капюшона поблескивали черные глаза Снейпа. Не остыв окончательно от разговора с Родольфусом, она угрюмо спросила:

— Куда это ты спешишь, Снейп?

Не уступая ей дорогу, Снейп кивнул и с будничным сарказмом сказал:

— Весьма увлекательно слушать твою перебранку с мужем и его братом. Однако есть куда более интересные занятия в четыре утра. Доброй… хм… ночи.

Гнусно ухмыльнувшись, Снейп спустился с крыльца и вскоре исчез среди деревьев.

Пустой дом, в котором временно располагался штаб Темного Лорда, находился на окраине маггловского поселения. В конспиративных целях было запрещено убивать жителей в радиусе нескольких десятков миль. Дом был окружен густой рощей и казался забытым местом.

«Я настолько завишу от него, что исчезновение на несколько часов вводит меня в отчаяние?» — размышляла Беллатрикс, беспокойно расхаживая перед домом.

В какой-то момент она поняла, что пугает ее больше всего. Повелитель исчезал и раньше, но сейчас под угрозой была вся организация. Дела всей их жизни больше нет… И она не может ничего сделать из-за страха перед неизвестностью.

Последние месяцы вместо того, чтобы действовать, Повелитель тянул время. Она не смела его осуждать: несомненно, у него были свои планы. Но отсутствие привычных акций вывело многих из строя. Пожиратели не старались больше эпатировать публику, они словно залегли на дно. Последней действительно серьезной акцией она могла назвать убийство главы Комитета по избавлению от опасных существ. С тех пор помешать использованию инферналов почти никто не мог.

Но это было около года назад, а затем Повелителя точно подменили. Если он и позволял ей сидеть рядом, то говорил исключительно о Поттерах. Не могла же эта никчемная семейка стать помехой для его гения! Исчезнуть из-за глупой грязнокровки и ее звереныша — уму непостижимо!

Теперь она чувствовала, что именно в этом все дело. В проклятом пророчестве. Хотя еще пару часов назад такое предположение казалось ей ненормальным. Она толком и не задумывалась, верит ли она в него. Темный Лорд с уважением отнесся к этому событию, но ей до поры до времени, пока он почти не помешался на нем, это казалось забавой. В магическом мире было принято верить предсказателям, даже при том, что почти ни одно из пророчеств не сбывалось. Темный Лорд — первый из магов, уж он-то обязан был войти в историю предсказаний.

Когда Повелитель узнал, что Трелони поступила на работу в Хогвартс, он впал в странное состояние. Перепады его настроения и раньше действовали на Пожирателей, но теперь, впадая в бешенство, он мог и убить. Пытать слугу до смертельного исхода. Разумеется, некоторые и заслуживали такой участи за расхлябанность и неповиновение, но убийства чистокровного волшебника многие не понимали. К тому же, это доставляло изрядное количество хлопот: перенести тело, придать вид естественной смерти и так далее. Убийство чистокровного могло напугать и ближний круг. К счастью, о том, что внезапная кончина кузена Беллатрикс по материнской линии связана с Повелителем, знали только Малфой и она. Пару месяцев назад это событие наделало много шуму.

Сперва не принимала новой политики Повелителя и Беллатрикс. Но затем до нее дошла одна простая истина: магглолюбы, чистые по крови, — еще большие предатели истинного предназначения магов, чем те, кто не только защищает, но и спаривается с магглами. У вторых хоть видимость причины есть.

Это проделки Дамблдора вынудили Лорда стать таким неосмотрительным — Беллатрикс была уверена в этом как никогда. Дамблдор демонстративно взял на работу предсказательницу, произнесшую пророчество о Повелителе. Вкупе с внезапным исчезновением Поттеров из их дома подозрения, что предсказание правдиво, возникли бы у кого угодно. О, Дамблдор как никто понимал, что тогда Темный Лорд окончательно уверится в правдивости пророчества. От злости и бессилия ей ничего не оставалось, как проклинать Дамблдора, который заставил ее Повелителя отказаться от власти и искать какого-то младенца.

Внезапная мысль осенила ее. А что, если пророчество вовсе не липовое? Не выдумка Дамблдора? Вдруг в нем была сказана правда, и потому ее Повелителя больше нет с ней? Она не верила, но оно сбывается. Да, так и есть.

Беллатрикс замерла в ужасе. Мерлин, как ей теперь искупить свою вину! Он говорил, что под пророчество подходили не только Поттеры. Кажется, еще Лонгботтомы. Да, верно. Может, он отправился туда, а поиски Поттеров были обманом, направленным на то, чтобы скрыть свои истинные помыслы?

Что ей делать? Если она сорвет планы Повелителя, он никогда ей не простит. Вдруг он пропал из виду специально для того, чтобы выманить Поттеров и Лонгботтомов из укрытия? Но тогда это означает, что он больше не доверяет ей.

Замкнутый круг какой-то.

Полагая, что ее никто не видит, Беллатрикс не сдерживала тяжелые вздохи.

Под чьими-то сапогами хрустнула покрытая изморозью земля.

— Люмос.

Яркий свет ослепил ее. Сощурившись, она огляделась.

Череда уходящих вдаль голых стволов. Иней на коре, крутой склон, поросший мхом.

Среди деревьев мелькнул Пожиратель, и в последний миг перед тем, как он аппарировал, она узнала в нем Люциуса Малфоя.

* * *

Люциус брезгливо разглядывал безвкусный фарфор, выставленный на всеобщее обозрение. Должно быть, Фадж им гордится. Высокая должность в Министерстве никогда не сделает из блохи человека. Даром что чистокровный.

«Однако ты сейчас зависишь от этого человечка. Точнее, от его жадности».

Вошел Фадж. Несмотря на ранний час, он уже был на ногах. Жилет застегнут на все пуговицы, свежий, незаспанный вид. Люциус нацепил приторно-приветливую улыбку.

— Люциус! Чем обязан вашему визиту? — приветствовал гостя хозяин. — Признаться, весьма неожиданно. Весьма.

Люциус сразу уловил настороженные нотки в голосе Фаджа. Какие мысли он пытается скрыть?

— Я удивлен, что вы не спите, Корнелиус.

Фадж рассеянно ответил на его рукопожатие.

Приятельски назвав Фаджа по имени, Люциус надеялся сразу задать тон предстоящему разговору. Его визит был неосторожным, можно сказать, его приход говорил сам за себя. Но ждать уже не было сил. Вернувшись перед рассветом в штаб Лорда, Люциус увидел наяву, что его догадки подтверждаются. Лорд пропал надолго. От организации «Пожиратели Смерти» осталось одно название.

— Да… — протянул Фадж. На миг его лицо просветлело, словно он вспомнил, кто его собеседник и скольким он ему обязан, но тут же лицо снова приняло озабоченное выражение. — Меня разбудили. Это не тот человек, который потревожит зря…

Люциус упорно ждал продолжения, но когда понял, что его не будет, небрежно произнес:

— Мне на руку, что вы поднялись столь рано. В последние месяцы я страдаю бессонницей и встаю в неподобающее время.

— К несчастью, в нынешние времена такие случаи не редкость.

— Верно. Но вот что прискорбно: память стала подводить меня, должно быть, из-за сбившегося режима. Иногда возникает ощущение, что она наполнена ложными воспоминаниями. Будто я помню то, чего на самом деле не было.

Люциус не смотрел на Фаджа, он заинтересованно любовался пляшущими языками пламени в камине. Он прекрасно догадывался, что выражает сейчас лицо Фаджа. Удивление. Неоправдавшиеся надежды. Страх.

Не спугнуть его, ни в коем случае.

Фадж не мог не догадываться о том, кто такой Люциус на самом деле.

— Как ответственный за работу группы Стирателей памяти в Министерстве, вы, я думаю, хорошо знакомы с природой этого явления.

Фадж непозволительно долго молчал. Затем сказал раздельно, взвешивая каждое слово:

— Фальшивые воспоминания — явление редкое. Иногда они бывают недолгосрочными. Вашей памяти и рассудку они не повредят.

— Именно это я и хотел услышать.

— Мои сотрудники отлично разбираются в этом. В их аккуратности можете не сомневаться. Если позволите, я пришлю кого-нибудь, чтобы над вами поработали.

— Желательно сегодня. Головные боли стали просто невыносимы.

Люциус посмотрел прямо в глаза Фаджу.

Под взглядом Люциуса Фадж выпрямился.

— Хорошо, я так и велю. Это надежный человек.

— Не сомневаюсь в этом. Я уверен, что следов не останется.

«Во всех смыслах этого слова, — добавил про себя Люциус. — Интересно, какой судьбы для своего Стирателя памяти ожидает этот остолоп? Неужели он и вправду думает, что я отпущу Стирателя гулять на свободе с настолько опасной информацией?»

— Вот и договорились, — со светской учтивостью сказал Люциус и добавил невзначай: — Я вижу, вы осознаете, что правильней быть моим другом.

Фадж едва заметно побледнел, что не ускользнуло от Малфоя.

Фадж боится того, что делает. Но жажда власти сильней. Всегда сильней. Уж Люциус-то знает.

«А теперь к Хиггсу», — решил Люциус.

Берти Хиггс, сын богача, который много лет проматывал наследство, а теперь вздумал сделать карьеру в Министерстве. Был полезен тем, что славился простотой и, что самое главное, чистотой. Безобидный меценат, добряк, который в приятельских отношениях со всеми. Даже с ним, с Люциусом.

Но Люциус кое-что знал об этой «безобидности». Легкий ненавязчивый шантаж, похлопывание по плечу — и он на стороне Люциуса.

Люциус был уверен, что теперь существует только одна сторона. Его.

* * *

В дверном проеме стоял Дамблдор. Высокий, статный, в развевающейся мантии. Палочка в опущенной руке.

В предрассветных сумерках его глаза решительно поблескивали.

— Пора.

Плащ лег на плечи хозяина. Исполосованное шрамами лицо перекосилось в усмешке.

— Я уж думал, не доживу до этого момента, — прокаркал Аластор Муди.

Сладковато-гнилой запах бил в ноздри. Тела инферналов были свалены в канаву. Рядом возвышалась аккуратная горка из их отрубленных конечностей. Спокойные, одухотворенные лица застыли, нисколько не напоминая посмертные маски. Их давно уже нет. Муки смерти угасли в телах, которые не способны были дальше разлагаться.

Аластор Муди приказал окружить дом плотным кольцом авроров. Он сам выбрал точку, с которой хорошо просматривался парадный вход.

Вонь от трупов не мешала ему. А вот аврор, пристававший каждые пять минут с вопросами, порядком поднадоел.

— Пришел Уинстон, мистер Муди. Доложил, что вокруг дома больше никого нет. Кроме этой женщины…

Муди раздвинул ветви деревьев и еще раз вгляделся в женскую фигуру. Было в ней что-то смутно знакомое. Но с такого расстояния опознать личность было трудно.

— Мне кажется, — доверительно понизил голос молодой аврор, — это место мало похоже на гнездо Пожирателей.

Нахальный щенок.

Муди сплюнул на землю. Пристрастные рассуждения раздражали его. Аластор Муди верил только фактам. Несмотря на то, что место указано Альбусом, то есть лицом, не входившим в список осведомителей Аврората, ошибки быть не могло.

— Я не держу у себя тех, кто сомневается в моих решениях. Уинстон выяснил, сколько людей в доме?

— Заглянуть через окна — непосильная задача, — ответил смутившийся собеседник. — Что прикажете делать?

— Пусть Хампфри и Уинстон подберутся ближе и применят нужные заклинания.

Муди шумно, с наслаждением втянул воздух.

— Отсюда все равно никто не уйдет.

* * *

К рассвету Беллатрикс была уже почти в бреду. Мысль о Лонгботтомах прочно засела у нее в голове. Эта мысль стала и облегчением, и наваждением. Стала священной.

Лонгботтомы. Беллатрикс провела пальцем по губам, смакуя это слово.

В них спасение для нее. Пророчество с самого начала подходило к их чистокровному ребенку куда больше, чем к личинке грязнокровки Поттер.

Он у Лонгботтомов.

Беллатрикс не покидала штаба Пожирателей. Она ждала вестей от своего повелителя. Своего победителя.

Лонгботтомы. Как чудесно, что существует эта семейка! В них весь смысл. И как никто не понимает?

Ее накрыла эйфория. На радостях от своего открытия она приплясывала на месте и заходилась удушливым смехом.

Повелитель скрылся, значит, он выследил тех, кого нужно. Он перехитрил всех, обманул.

Как только он явится, она упадет перед милордом на колени и будет умолять простить ей сомнения в нем. Она предана до самого конца. Все ее существо трепетало от того, что отныне это не пустые слова — она может доказать это искренним раскаянием.

Последние часы были настоящим испытанием для слуг Темного Лорда, и ее преданность подверглась серьезным изменениям. Только сейчас она почувствовала всю разницу: она принадлежала Лорду в своих мыслях, но теперь ее связь с ним перешла на некий новый уровень. И другие почувствуют это. Да, она не одна, недаром он выбрал именно этих людей носить имена Пожирателей.

Однако были те, для кого метка с самого начала была средством, а не целью. Их испуганные лица вставали перед ней один за другим. Но о них после… Сперва нужно доказать свою преданность делом.

Она с любовью рассматривала рисунок на руке.

«Почерней же, — умоляла Беллатрикс, — взорвись болью, пронизывающей до костей. Верни нам свою силу. Теперь ты знаешь, кто ее достоин».

Свист.

Она схватилась за висок. На нем была ободрана кожа. Заклятие? Кто осмелился пустить в нее заклинание?

Беллатрикс ловко выхватила палочку. Она обежала глазами окружающее ее пространство.

Голые ветви деревьев, переплетаясь, образовывали бесконечную серую паутину. Если кто-то попробует подобраться, она сразу заметит. Но было пусто и слишком тихо. Неестественно. Беллатрикс почувствовала себя мухой, запертой в банке.

Она вздрогнула всем телом, когда чья-то палочка уткнулась в спину. Сердце пустилось вскачь.

— Тише, милая. Подними руки.

Беллатрикс осторожно подняла руки. Всего в паре метров перед собой она уловила шевеление.

— Молодец, — продолжал хриплый голос за ее спиной. — А теперь отдай мне палочку.

Беллатрикс, не оборачиваясь, не дергаясь, не делая лишних движений, направила палочку перед собой. Туда, где, по ее мнению, скрывались под дезиллюминационными чарами остальные авроры.

— Бомбарда!

Горячая волна воздуха и комья земли полетели в лицо. Она прикрыла глаза рукой. Сквозь гул услышала:

— Какого черта! Дура!

Щурясь из-за обжигающего воздуха, она резко обернулась. Среди отпрянувших авроров ей удалось различить того, кто секунду назад держал ее на прицеле.

Аластор Муди, с которым ей уже раз приходилось иметь дело. К счастью, о том, кто она такая, он не имел понятия. Муди тоже согнулся, спасаясь от взрыва, и теперь не вполне пришел в себя. Беллатрикс кинула в него Импедименту, пока он не поднял головы. Еще пара заклинаний вслепую — и она завопила что было сил:

— Нападение! Живей ко мне! Нападение!

Муди она оставила на закуску: похоже, от него можно было узнать новости о Лорде.

Авроры бросились вперед, к дому. Но и о ней никто не забывал.

Атаковали сразу трое. Их нерешительность была ей на руку: ну кто подумает, что женщина способна постоять за себя? Беллатрикс не мелочилась, их было слишком много: одному перерезала горло в первое же мгновение, в другого кинула Бомбарду. Но он выставил мощный щит, и, пока она справлялась с летевшим на нее заклинанием, третий противник обошел ее и напал со спины. Недолго думая, Беллатрикс пустила в него Аваду. Он пытался увернуться, но ее заклинание попало точно в цель. Она даже не стала смотреть, как он упадет замертво, удостоверившись только в том, что зеленый луч ударил в нужном направлении.

У нее ушло много сил на убивающее проклятие, и теперь, кинув в противника Ступефай, она хотела скрыться, но не тут то было. Ступефай был с легкостью отражен. Набравшись смелости, аврор осторожно кружил вокруг нее, посылая несерьезные обездвиживающие заклинания. Беллатрикс защищалась без особого азарта.

— Ну что за детские игры! — не выдержав, остервенилась она. Пробив щитовые чары аврора, выбила из его рук палочку.

— Infinita minutione.

Аврор не сразу понял, что произошло. Забыв о Беллатрикс, он посмотрел на свои руки: по ним струилась кровь. Он рухнул на колени, слабея с каждой секундой.

Беллатрикс удовлетворенно кивнула. Использовать простые темномагические заклинания как орудие для убийства ей давно казалось забавным. Необходимо разнообразие, иначе можно соскучиться. С секунду она любовалась своей работой. Оглянулась по сторонам.

Почти сразу ее задело заклинание, больно обожгло руку. Она ответила Авадой.

Кругом дрались. Авроров было несравненно больше, чем Пожирателей, большинство из которых были в масках. Немного нашлось тех, кто не прикрыл лица.

Розье без маски, весь в поту, дрался сразу с четырьмя. Рабастан был ранен и отступал в рощу, надеясь скрыться.

Крики, рев, возгласы, хохот слились в неистовую какофонию. Беллатрикс ловко маневрировала между дерущимися. Отсекла руку у локтя у одного аврора, кинула Ступефай в другого, чтобы помочь Родольфусу, но промахнулась.

Она вновь почувствовала неясную тревогу: то, что сперва казалось ей бредом, обратилось в реальность. Штаб Лорда атакуют. Магические щиты, наведенные самим Повелителем, не подействовали. Невероятно, чтобы…

Сильное заклинание сбило ее с ног. Неловко упав на землю боком, Беллатрикс оглянулась. Муди приближался к ней.

— Постой-ка! — его брови высоко взлетели. — Я тебя знаю, ты Лестрейндж! То-то я и муженька твоего видел!

Беллатрикс подняла палочку и кинула в него проклятие, затем вскочила и побежала. Посмотрела назад: Муди преградили путь.

Она услышала голос Родольфуса, пытавшийся перекрыть шум и грохот:

— Уходим!

— Струсили и бежите! — проорал Муди. — Сбегаете, как ваш Лорд!

Беллатрикс пустила заклинание в аврора, пытавшегося ей помешать, и в последний раз оглянулась перед тем, как аппарировать.

Муди, величественно вытянув руку, направил на нее свою палочку и хищно ухмыльнулся.

* * *

Люциус вошел в гостиную в глубокой задумчивости. Несмотря на то, что давно занялся день, портьеры были плотно задернуты. В щели между ними пробирался свет, делая полумрак, царивший в комнате, гнетущим.

Он медленно стянул с себя перчатки и бросил их на диван. Его губы что-то шептали, пока он развязывал мантию, которая вскоре полетела к перчаткам.

Дверь беззвучно отворилась, и вошла Нарцисса. Темные круги под глазами выдавали бессонную ночь. Безукоризненно одетая, с волосами, зачесанными волосок к волоску, она выглядела словно фарфоровая кукла с дурным характером. Когда она вошла, Люциус повернулся к двери, но, узнав Нарциссу, снова впал в забытье.

Нарцисса приблизилась к окну и отодвинула портьеру. Хмурое октябрьское утро прорвалось в комнату. Свет упал прямо на Люциуса. Он поморщился и сжал пальцами переносицу.

— Закрой, будь добра, — раздраженно произнес он, отвернувшись.

Нарцисса пожала плечами и отпустила портьеру.

— Кто тот человек, что приходил рано утром?

— Из Министерства. Впрочем, — Люциус странно хмыкнул, — теперь неважно.

Нарцисса скользнула взглядом по его грязным сапогам, но промолчала. Люциус внезапно заговорил, сам того не замечая.

— Я все устрою, — рассеянно разглядывая комнату, пробормотал он. — Не о чем беспокоиться. Книги… И письма… Пожалуй, они тут не к месту.

— Положение настолько экстренное? — настороженно осведомилась Нарцисса.

— Не беспокойся, — внимательно разыскивая что-то среди книг, отозвался Люциус, не удостоив ее даже взглядом. — С нами ничего не случится.

Нарцисса, задетая его равнодушным, небрежным тоном, поджала губы. Она некоторое время наблюдала за тем, как он, что-то бормоча себе под нос, выкладывает записки из книг и кидает их в камин.

Она подошла к камину, достала палочку и зажгла огонь.

Люциус оторвался от своих размышлений и поднял глаза на Нарциссу.

— Надеюсь, ты не против, чтобы я тебе помогла? — с нарочитой беззаботностью спросила она.

В глазах Люциуса сверкнули озорные искры, но лицо осталось непроницаемым.

Когда за женой закрылась дверь, он дал волю своей улыбке.

Он не ожидал этого от Нарциссы. У него внезапно полегчало на душе.

Что ни говори, исчезновение Лорда принесло не так много радости, скорее одни хлопоты. Похоже, с прежней жизнью покончено. Почему-то жаль было прощаться с ночной жизнью, с той атмосферой, где он мог быть самим собой. Там было непросто и опасно, но это была та опасность, ради которой стоило пощекотать себе нервы. Своего рода отдушина его беспокойному нраву. За десять лет он, конечно, пресытился, но становиться порядочным не только для публики казалось шагом назад. Впрочем, куда стоило идти вперед, он тоже не знал.

«Я буду проводить время в компании таких, как Фадж, — думал Люциус, опустившись в любимое кресло. — Лучше это компании Лорда или хуже? Ха-ха! Я не знаю! Нет, честно, не знаю! С Лордом была борьба, хотя бы и только поначалу, а что теперь?»

«Тем не менее, я должен предусмотреть все варианты, — рассуждал он, осторожно поглядывая через окно на пустой двор и на садовника, подстригавшего кусты волшебным секатором. — Я должен спасти то, что у меня есть. А потом буду думать о будущем, но увлекаться идеями — никогда… С меня довольно идей».

И все-таки время шло. Необходимо было избавиться от всего, что может скомпрометировать.

Ему было противно заниматься этим. Даже когда он встал на сторону Лорда в восемнадцать лет и скрывал это от отца, ему не приходилось прятать что-либо. Он воображал себе, что за ним придут, что его обвинят, что все его знакомые будут в шоке смотреть на юношу, решившегося на это. Тогда ему мерещились на горизонте величие, слава.

То ли он стал не тем, то ли его мечты были слишком идеальными. Но сейчас ему не хотелось попасть в Азкабан.

Люциус поднялся в свой кабинет. Нервно хохотнув, он взялся за уничтожение большей половины своих вещей.

Спустя полчаса в дверь постучали.

У расслабившегося Люциуса пересохло в горле.

Авроры стучать не будут. Этот вывод его успокоил. Он остановился посреди комнаты и придал своему лицу надменное выражение.

— Войдите.

Вошел Снейп.

«Всего лишь Северус», — мелькнуло в его голове.

— Присаживайся, — мельком взглянув на гостя, Люциус взялся за прежнее дело.

У него отлегло от сердца. Ожидать авроров в одиночестве было слишком тягостно. Да и, к тому же, необходимо было узнать, что происходит в штабе Лорда, много ли уже людей убежало, и кто остался.

— Думаешь, к тебе пожалуют авроры? — скучающе спросил Снейп.

Люциус остановился на секунду и насмешливо посмотрел на него. Неужели он думал, что Люциус ответит на этот вопрос утвердительно?

— Никто не посмеет явиться в мой дом, Северус.

— Как скажешь, — повел бровью Снейп и не удержался от иронии: — Тогда зачем уничтожаешь все темномагические артефакты?

— Надо быть предусмотрительнее, — Люциус проигнорировал издевку. — Я побывал у Фаджа и у Берти Хиггса ночью. Они будут на моей стороне.

— Разумно.

Люциус не смог скрыть улыбку. Он не мог не торжествовать, хотя и понимал, что таких же догадливых найдется много. Тот же Нотт. Только не у всех имеются связи, которые есть у Люциуса. В сущности, он годами готовился к тому, что однажды Лорда не станет. Умрет, исчезнет, бросит их — какая разница! Люциус знал, что останется один. В таких ситуациях есть только те, кого можно купить, шантажировать, заставить, а друзей нет. Он искоса посмотрел на Снейпа.

Даже он, пожалуй, не друг.

— Кого успел увидеть? — продолжил разговор Люциус.

— Игоря — он уже, наверное, сбежал. Лестрейнджей. Они пытались утихомирить друг друга, но только больше надрывали глотки. Нотта. Он аппарировал, не сказав ни слова.

Люциуса позабавили меткие характеристики, данные Снейпом. У него был природный талант к колким фразам. Интересно, что бы он сказал о нем, Люциусе? Люциус готов был держать пари, что Снейп и о нем сейчас подумал что-то до крайности желчное.

Малфой достал пару бокалов и бутылку вина, налил и протянул один Северусу.

— Хочешь?

— Не помешает.

Сделав пару глотков, Снейп откинул голову на спинку кресла. Люциус поставил бокал на стол и стал просматривать свои старые письма. Они будут искать любые улики, даже намек для них будет преступлением.

— Тебе бы тоже не помешало подстраховаться, — заметил Люциус Снейпу, который явно собирался уснуть.

— Я надеюсь, что не зря возился столько с человеком, в доверие к которому Темный Лорд велел мне войти.

Люциус на мгновение почувствовал себя ничтожным рядом со Снейпом, задремавшим в кресле. Он, Люциус, шел по прямому пути, как любой недалекий маггл. Он запутался меньше, чем Снейп, а значит, глядел не так глубоко, замечал не каждую грань этого изменчивого мира. Он вполне мог стать заурядностью, не попадись ему на пути Лорд.

В Снейпе было нечто, и Лорд знал это, раз именно его послал водить за нос Дамблдора; нечто, что в свою очередь разглядел в нем Дамблдор; нечто, чего не хватало Люциусу.

Снейп верил не до конца.

* * *

Беллатрикс по наитию аппарировала к воротам Малфой-мэнора. Роскошный особняк семейства был частым местом сбора ближайших к Лорду Пожирателей, потому что его порог боялись переступать министры, чиновники, главы департаментов. Заподозрить надменное и благородное семейство в связи с Пожирателями, с грязными убийствами, пытками, опытами рядовым волшебникам было тяжело. Ходили слухи, но мало кто представлял, что правда куда отвратительнее, чем любой из домыслов.

Беллатрикс прикоснулась к кованой решетке. Калитка отворилась, и она прислонилась к ней спиной, тяжело дыша.

— Сбегаете, как ваш Лорд… — прошептала она.

Звук аппарации возвестил о том, что как минимум двое тоже здесь. Родольфус и Рабастан. У одного разорвана мантия, у другого — ссадина на лбу.

Беллатрикс и эти двое молча переглянулись, но никто не проронил ни слова. На лицах братьев было оцепенение, ступор, и Беллатрикс тоже еле сознавала, что произошло. Последние слова Муди заставляли ее пальцы дрожать от негодования. Темный Лорд может скрыться, затаиться, как настоящий слизеринец, но не позорно бежать. На нее накатило самозабвенное желание вернуться и ответить, по-настоящему ответить на мерзкое, лживое оскорбление. Но сил не было: отчаяние завладело ею.

Спустя пару минут рядом аппарировали трое.

— Это все? — спросил Рабастан.

— Да, — кивнул Розье.

— Остальные? — выдохнула Беллатрикс. Но она заранее знала, что услышит.

— Они бежали.

— Дьявол! Мерзкие предатели, они ответят за это! — она вцепилась в решетку, чтобы унять свой гнев. Но если бы была возможность, то она вцепилась бы в горло одному из тех, кого назвала предателями. — Они ответят за это, — повторила она твердо, давая клятву. — А теперь идемте.

Пожиратели последовали через парк к парадному входу в дом.

Гравий скрипел под их ногами. Беллатрикс шагала быстрее всех. Она торопилась, она догадывалась, что нужно действовать немедля. Собрать людей заново, найти Повелителя во чтобы то ни стало. Прекратить весь этот хаос.

Беллатрикс оторвалась от своих спутников совсем, взбежала по лестнице и открыла тяжелую дубовую дверь.

* * *

В просторном холле Малфой-мэнора вполголоса беседовали Малфой и Эйвери.

Увидев Беллатрикс, они прервали разговор и переглянулись.

— Клянусь дьяволом, она не в духе, — заметил Эйвери.

— Где ты был? — раздраженно бросила Беллатрикс Малфою.

— И тебе доброе утро, — ответил Люциус. Он посмотрел поверх ее головы.

Подоспели остальные. Родольфус сел прямо на парадной лестнице. У всех был возбужденный вид.

— Где ты был, я тебя спрашиваю? — Беллатрикс надрывно повторила свой вопрос. — Почему не сражался вместе с нами? Почему не сражался, когда…

— Штаб Лорда захвачен? — вмешался Эйвери.

— Да, представь себе! — крикнула Беллатрикс.

Глаза Люциуса обежали всех присутствующих.

— Большие потери? — обратился он к остальным, стараясь не замечать Беллатрикс.

— Пятеро убиты, двое схвачены, — отрапортовал Долохов, прислонившийся к балюстраде.

— Немного, — протянул Люциус, задумчиво сложив руки.

— Немного? — осклабился Родольфус. — Погляди на нас! Это все, кто остался от организации.

«Похоже, он не понимает, что организации больше нет», — сделал вывод Люциус. Его тревожили слишком решительные лица Лестрейнджей и испуганная физиономия Крауча, скромно стоявшего в стороне.

Эйвери благоразумно держался в тени, Розье тупым взглядом гипнотизировал пол, Долохов, скрестив руки, смотрел на остальных. Рабастан и Родольфус так и не убрали свои палочки, очевидно готовясь к тому, что вот-вот в дом ворвутся авроры.

— Нас видели, — нарушил тяжелое молчание Родольфус. — Мы были без масок. Я не знаю, что ты теперь будешь делать, Люциус.

— Что я буду делать? — раздельно процедил Люциус. — Меня куда больше волнует, зачем вы показали свои лица, зачем притащились сюда?

— Начальник из Аврората, этот разиня, друг Дамблдора, как его… — начал молчавший до этого Рабастан.

— Муди, — подсказал Эйвери.

— Верно, этот Муди кричал во все горло, пока я сражался с ним, что Темного Лорда победил младенец. Тот самый Поттер, которого он искал. Что Лорд применил к нему убивающее проклятие, но Поттер выдержал его, и наш Лорд бежал. Он потерял свою силу.

Беллатрикс отступила на шаг.

— Выдумка! — рявкнула она. — Неужели ты поверил в эти бредни? Муди водил тебя за нос, надеялся, что ты сдашься, что испугаешься!

— Он не настолько наивен, чтобы думать, что после его слов мы сложим палочки, — резонно заметил Родольфус.

— Мне самому не хочется верить, но как узнать наверняка? — развел руками Рабастан.— В любом случае, в первую очередь нам нужно найти Повелителя.

— Не думал, что ты отличаешься такой преданностью, — отозвался Люциус, уверенный в своей безнаказанности за эти слова.

Рабастан злобно сверкнул глазами. Он был предан Лорду не больше, чем Люциус.

— Вам нужно пойти к себе домой и сделать вид, что ничего не было, — заключил Люциус с внушительным спокойствием.

— Иными словами, не подставлять тебя, верно? Но только не дрожи от страха. Я знаю, что делать!

— Не сомневаюсь, ты всегда в себе уверена! Потому и допускаешь столько промахов! — вне себя выкрикнул Люциус.

— Черт с тобой, я найду его, — Беллатрикс перешла на свистящий шепот. — Плевать на всех вас, я справлюсь одна. Я одна разыщу его!

— Люциус? Беллатрикс? — по лестнице спешно спускалась Нарцисса, она рассматривала собравшихся встревоженными глазами. — О, Белла! Что с тобой?

Беллатрикс никак не отреагировала на появление сестры, ее усмешка стала только сильней.

— Что случилось? — Нарцисса попыталась снова воззвать к сестре, но та лишь досадливо махнула рукой, чтобы Нарцисса молчала.

— Я тебе скажу, что случилось, Нарцисса,— Люциус от злости вцепился в отворот своей мантии. — Твоя сестра окончательно распрощалась со здравым смыслом. И что ты собираешься предпринять, Беллатрикс? Что ты можешь? Пойдешь убивать прохожих на улице?

— Мне плевать на твое мнение! — завопила Беллатрикс.

Она порывалась уйти, но Люциус встал на ее пути.

Братья Лестрейнджи мрачно переглянулись.

— Если не найдем Лорда, нужна еще одна акция, — сказал, не замечая шума, Рабастан. — Иначе все рухнет.

Распад организации был для него слишком большой потерей: при всей его родовитости у него было слишком мало власти. А терять контроль над столь сильной и жестокой армией он не хотел ни под каким предлогом и уж тем более не из-за оплошностей лидера.

Родольфус медленно кивнул, соглашаясь с братом.

Тем временем Люциус опустился до крика в присутствии посторонних. Кроме того, в холле как-то незаметно появился Снейп, который с интересом наблюдал за сценой.

— Ты нас всех ставишь под удар,— Люциус обращался преимущественно к Беллатрикс и не слышал слов Рабастана. — Неужели ты не понимаешь, что сейчас надо сидеть тихо и не высовываться! Авроры и Орден уже схватили всех, кто был в штабе, и вам крупно повезло, что никто не увязался следом!

— Тебя там даже не было, жалкий трус! Ты не сражался вместе с нами! — в бешенстве заорала Беллатрикс. — Я всегда знала, что ты отступишься! Я сама найду его!

Люциус театрально захохотал над ее словами, стремясь задеть ее, по возможности посильнее. Снейп, стоявший рядом с Беллатрикс, схватил ее за плечо.

— Темный Лорд приказывал тебе разыскивать его на случай, если метка исчезнет? — спросил он скороговоркой. — Он что-то тебе говорил?

— Не твоя забота! — огрызнулась Беллатрикс.

Она скинула руку Снейпа и, казалось, готова была захлебнуться от ненависти к нему.

— Остынь, Беллатрикс! — презрительно бросил ей Люциус, продолжая посмеиваться. — Темный Лорд наверняка не был бы доволен твоими выходками.

— Милорд никогда не сомневался во мне. Он повторял, что если не Поттеры, то… Словом, он раскрыл мне тайну пророчества! Я знаю, где его искать! Дай пройти!

— Никуда ты не пойдешь! Ты не понимаешь слишком много! Пора бы включить голову! — надрывался Люциус.

— Нам нужно к Лонгботтомам! Это о них шла речь в пророчестве! О них или о Поттерах!

Вперед вылез Барти Крауч.

— Я иду с вами, — обратился он к Беллатрикс. — Я знаю, где живут эти... Лонгботтомы. Они прячутся, но моя мать с ними общается. И потом, сейчас там уже и охраны нет: люди думают, что хозяин ушел, — он дрожал от лихорадочного возбуждения.

— Остынь, Беллатрикс! — зло передразнила Беллатрикс Малфоя. — Похоже, ты не так предан ему, как хочешь казаться. Видишь, нашлись те, — она ткнула пальцем в Крауча, — кто ценит интересы Повелителя превыше своих.

— Если ты не забыла, он был уверен, что пророчество касается Поттеров.

— Не понимаю, о чем толковать. Очевидно же: он нас бросил, — внезапно вставил Эйвери из-за спины Люциуса.

— Милорд никогда не бросит своих верных слуг! — взвизгнула Беллатрикс, как ужаленная, и выхватила палочку.

Ее грудь высоко вздымалась. Еще чуть-чуть — и она бросится на Малфоя, на Эйвери. На любого, кто попытается ей помешать.

— С меня довольно, я ухожу!

— Да катись ко всем чертям! — выплюнул Люциус. — Беги, разыскивай его! Но только посмей произнести мое имя, когда тебя арестуют!

Она побагровела. Все в напряжении ожидали новой атаки. Но, видимо, рассудив, что не имеет права тратить время, она опустила палочку и махнула своему мужу:

— Пошли.

Группа Пожирателей вышла в распахнутые двери и углубилась в парк. Помедлив, стали расходиться оставшиеся: первым покинул особняк Ивэн Розье, закутавшись в мантию. Незаметно ушел Эйвери, следом Долохов. Они не прощались, притворяясь, что их еще что-то связывает. Люциус замер на месте, гадая, кто из них предаст другого.

Входная дверь покачивалась на сильном сквозняке. Сад опустел.

И только четверо по-прежнему удалялись от дома в другую сторону.

Глаза Беллатрикс, Рабастана, Родольфуса загорелись целью. Беллатрикс чувствовала, что Родольфус и Рабастан будут с ней до конца. Только вряд ли знала об их мотивах.

Они решительно шагали вперед, только Барти Крауч украдкой оглянулся. Затем, не сговариваясь, Пожиратели вынули палочки. Ноздри Беллатрикс раздувались. Она жаждала крови.

* * *

Люди собирались толпами и обсуждали случившееся. Любопытных было море, поэтому никто не обратил внимания на угрюмого молодого человека, глядевшего на толпу с недоумением.

— Ужас, — говорил один прохожий другому, — я слышал, выжил только малыш Поттеров.

— А что же с его родителями? — спросил третий.

— Их нашли мертвыми.

Краска сбежала с лица Ремуса Люпина. Он сделался белее снега, лежавшего на улочках Хогсмида.

Китти разгладила покрывало на кровати и легла. Закинула ногу на ногу, игриво повела плечами, потом нахмурилась. Повернулась на бок.

— Не годится, — капризно промурлыкала она себе под нос.

Вскочила и плюхнулась в кресло. Расправила складки юбки, удостоверилась в том, что прическа не растрепалась. Уже в который раз полюбовалась несложным, но эффектным сюрпризом: бутылка шампанского, виноград, легкие закуски, свечи. Верхний свет гасить не стала. Как есть в темноте? К тому же, через пару часов рассветет.

Она оглядела обшарпанные стены, вовсе без обоев, кое-как натянутые цветастые занавески, между прочим, купленные ею, разномастную мебель и покачала головой. Богатые и знатные родители, и дядя наследство ему оставил, а живет в бардаке, в такой бедности. Неужто ему совсем все равно?

Не успела Китти привести себя в порядок, как внизу громко хлопнула дверь и послышались тяжелые шаги.

Она томно вздохнула, готовясь встретить Сириуса сахарной улыбкой. И вот он появился на пороге. Откинувшись в кресле повальяжней, она запрокинула голову, ожидая услышать возглас удивления и восторга. Но его не было.

Сириус перемещался по комнате, как в бреду. Волосы были растрепаны, мантия сидела криво, на руках были кожаные перчатки для езды.

Китти озадаченно уставилась на него.

— Кто-нибудь приходил? — она отрицательно мотнула головой. — Может, приносили записку? Где моя сова? Она вернулась?

— Да, вот твоя сова, успокойся. Я посадила ее в клетку, чтобы не мешала.

— Письма не было? — его блуждающий взгляд наконец остановился на ней, и Китти поняла, что он не в себе. — Ты уверена, что никто не приходил? — он споткнулся о накрытый стол и опрокинул его, но едва ли заметил это. — Давно ты здесь, Люси?

— Никого не было, — сердито отрезала Китти, надув губы. Нет, она, разумеется, знала, что она у него не единственная, но хоть крупица уважения должна быть!

Между тем, Сириус с виду успокоился. Он встал как вкопанный посреди комнаты, словно какая-то мысль озарила его и прояснила разум.

— Дольше я ждать не намерен. Поеду к Сохатому. Лучше удостовериться самому, что все в порядке. Заодно предупрежу насчет Питера. Если этот негодяй просто вышел прогуляться, то, даю слово, я задам ему такую трепку, какая может присниться только в кошмарном сне!

Китти ничего не поняла из этого монолога, явно обращенного к самому себе. Но ей было все равно: она надевала шляпу, чтобы никогда не возвращаться к этому негодяю и изменнику.

* * *

Сириус снова вскочил на свой мотоцикл и повернул ключ зажигания. Маггловское изобретение взлетало при помощи магии, но ему нравился сам факт того, что оно приводится в действие рукой. Мотор взревел. Не надевая шлема, Сириус со всей силы нажал на педаль и стал разгоняться на узкой тропинке, подпрыгивая на сиденье. Круто взял вверх. Мотоцикл оторвался от земли, и Сириус почувствовал привычное приятное покалывание в груди. Захватывало дух.

В воздухе он чувствовал себя, как рыба в воде, и надеялся унять странную дрожь, преследовавшую его всю дорогу от укрытия Хвоста до дома. Он не любил знаки судьбы и тому подобную ересь.

И что могло подтолкнуть недоумка Хвоста выйти из укрытия? Ответ напрашивался только один, но он был слишком невероятным. Хвост — предатель? «Я смогу поверить в это, только если услышу от него самого, — думал Сириус. — Ну откуда в нем могла взяться решимость на это, вот я чего не пойму? Нет, нет, тут что-то не так… Я не сомневаюсь, ему помогли, его подтолкнули к измене. Или этот осел настолько потерял чувство реальности?! Сейчас, когда только что убили Маккиннонов, когда прятаться вынужден даже Джеймс! Немыслимо!»

Сириус попытался найти что-то светлое и положительное среди мрачных вопросов, встававших перед ним. Ему не хотелось строить догадки и философствовать.

«Мы с Джеймсом разыщем его. Вот заодно и веская причина для Сохатого выйти из дому: полетим вместе искать малыша Питера», — решил Сириус.

Джеймс, запертый в четырех стенах, вызывал у него тоску. Сириус, разумеется, понимал, какая опасность угрожала другу и его семье, но совсем не боялся за себя или за Джеймса. Они возьмут палочки, и будь что будет. Они наконец-то будут в деле. Там, где требуется решимость и отвага. Положат конец посиделкам на веранде!

— Да! — Сириус рубанул кулаком воздух.

Он выжимал максимум скорости из мотоцикла. Нужно было спешить: именно сейчас Джеймс подвергается наибольшей опасности. Потому что не ждет ее, потому что расслаблен и потому что он, Сириус, потерял так много времени, разъезжая туда-сюда. Чертовы меры предосторожности: Питер наверняка отлучился на полчаса, а Сириус теперь чувствует себя обязанным лететь проверять Джеймса. Похоже, он заразился этим от других членов Ордена. Но ведь они с Джеймсом никогда не придерживались правил!

Тут Сириус слегка призадумался и откинул назад волосы, которые ветер кидал в лицо.

Не подчинялись правилам не только они. Недаром Мародерами себя прозвали четверо, а не двое. Сириусу казалось, что Ремус и Питер ни на что не способны без их подстрекательства.

С малышом Питером все было ясно. Но что происходило в голове Ремуса? Как ни парадоксально, несмотря на их многолетнюю дружбу, он мог только догадываться. И эти догадки пугали его. Однако он не сказал Сохатому о том, кого подозревает. Джеймс все равно не стал бы слушать.

После вступления в Орден Феникса они стали редко видеться. Ремус всегда был себе на уме. Он много времени посвящал работе, связанной с его блохастой особенностью. Джеймс огорчался в такие моменты, что прежней искренности между ними уже не будет. Сириусу же было ни горячо, ни холодно. Ремус был хорошим приятелем, с ним можно было на славу поразвлечься, но ничто не заставляло Сириуса дорожить им. Он был частью компании, еще одной ее составляющей, не более того.

Сириус не был таким беспросветным оптимистом, как Джеймс. Каждый может предать.

Значит, каждый? И Питер тоже?

Питер — ничтожество.

Однако именно его сегодня не оказалось на месте.

Какие у Хвоста могли быть причины для предательства? А вот у Ремуса они были, и не одна. Предай он их, выдай важную информацию Пожирателям, он скорее всего сделал бы это ради чьей-то пользы. Хотя бы пользы для оборотней и для себя заодно. Его попытки играть в альтруизм иногда выходили за грань и раздражали Сириуса. Однажды Ремус отпустил Пожирателя, который оказался в его лапах и мог принести пользу Ордену.

А Питер? Что с ними, что с Волдемортом — он везде будет шестеркой. Какая ему разница?

Сириус нервно ухмыльнулся, пытаясь отогнать настырный голос рассудка.

Идиот Питер мог поверить Пожирателям. Залиться краской от похвал, которые они ему бы расточали. И рассказать что угодно.

В его лачуге не было следов борьбы.

Крысы первыми бегут с корабля.

* * *

Казавшийся сверху игрушечным дом быстро увеличивался в размерах. Колеса коснулись земли.

Кусты, бережно постриженные рукой Лили.

Мотор протяжно взвыл и заглох, и Сириус спрыгнул в сугроб. Ноги промокли, но он не заметил этого.

Не долетая до земли, таяли хлопья снега.

На верхнем этаже зияло отверстие, будто стену проломили огромным молотом. Часть мебели спокойно стояла на своем месте, но из страшной дыры, словно из разинутой пасти чудовища, свисало то, что раньше было столом.

Сириус сделал несколько шагов вперед. Взыграло буйное воображение? Но нет. Под ногами хрустнуло зеркало, выпавшее, вероятно, сверху. Там была спальня, вспомнил он. Она там и осталась. Только вывернута наизнанку.

Перед ним возникло бледное лицо Хагрида с бородой, торчащей во все стороны.

Вопль, пригвоздивший его к месту:

— Сириус?!

Он услышал обвинение. Он сам себе его выдвигал.

Сириус приложил руку ко лбу. В ужасе втянул носом воздух, чтобы иметь возможность заговорить, чтобы действовать, чтобы жить. Схватил Хагрида, чтобы тот не падал.

Хагрид придержал его своей ручищей, и Сириус понял, что это его самого кидает из стороны в сторону, как на палубе корабля. Он вцепился в Хагрида сильнее, пытаясь стать с ним одного роста, заглянуть в глаза. Но этого и не требовалось. Бешеный натиск неожиданного накрывал его волной. До ушей доносились всхлипы, а Сириус запрокинул голову, теряя себя.

В недосягаемой вышине расстилалось небо.

Великан стиснул его, и Сириус залепетал мягким детским голосом:

— Хагрид, что ты здесь делаешь? Ты знаешь о заклятии Доверия? Откуда, Хагрид? Они сбежали? Что с домом?

Это не он произнес. Не его слова потонули в широких братских объятиях Хагрида.

— Я опоздал?

Веки слиплись, как у засыпающего, и все-таки спокойное слово, даже резкое в этой тишине, не похожее на его состояние, вырвалось рядом с ним:

— Да.

Хагрид продолжал говорить, но Сириус уже не слышал. Так вот что такое смерть. Когда больше не охотишься, не ищешь, не спешишь, а руки тяжелеют, и тело — просто механизм. Ему хотелось, чтобы его встряхнули. Джеймс умел это делать, он был опорой для них всех.

«Нас» не было. Был только Сириус. И Джеймс. Только не здесь. И Ремус. И Питер.

И это был Питер.

Слезы Хагрида стали противны.

— А я… Мне велено Гарри отвезти к тетке… Сириус, я не остался бы здесь, если б не велели смотреть… В общем, это самое, не остался бы… Ох, моя воля, я бы…

— Гарри? — в голове Сириуса, уловившего только это из слов Хагрида, что-то взорвалось.

— Ну я так об этом и сказал… Сириус, ты чего?

— А больше никто?..

— Нет, Сириус, — Хагрид перестал вздрагивать от сотрясавших его рыданий. — Как же так… Ты, наверное, не пришел в себя.

Гарри остался один. Сириус в ответе за него с этого момента, все-таки крестный.

Внутри, где-то между ребрами, зарождалась саднящая злость. Его вырвали из блаженной бесчувственной невесомости, из бессознания. Джеймс и Лили… А теперь остался только Гарри.

Он вдруг почувствовал, что дрожит, и сфокусировал взгляд на Хагриде.

— Так Волдеморт умер?

— Что-то вроде того. Ага.

Питер уничтожил семью Джеймса, он больше чем предал.

Нет, Сириус пока не мертвец. Он спасет Гарри.

Он не сохранил друга, он мало ценил его, он держал обиды, столько, что всех не перечислишь, он хотел порвать дружбу, рассориться раз и навсегда, но Джеймс — единственная причина, по которой он еще не возненавидел этот мир.

Может быть, ради Гарри он сможет даже в этой нелепой и ужасающей пародии на ад найти точку отсчета. Не поддаться и… выполнить свое предназначение.

Пожиратели вскоре узнают правду, если они еще не в курсе. Они придут за ребенком. Нужно спрятать его, побыстрее унести отсюда.

— Где Гарри?! Отдай мне его! — вскричал Сириус. Испуганный, трепещущий, забытый, одинокий, теперь навсегда.— Я его крестный! Его нужно срочно унести отсюда!

— Э-э-э… Я его соседке тут отдал. Старой Батильде Бэгшот. Сам его вынес отсюда, из развалин, значит, — с тоской произнес Хагрид, опуская глаза.

— Где он? Приведи эту Батильду сюда, пускай она мне передаст Гарри. Нет, я сам пойду… Быть может, еще не поздно! Как мы могли так сглупить, Хагрид? Мой долг — забрать его отсюда немедленно!

— Ну не знаю, — Хагрид смутился. — Мне насчет этого не сказали…

Сириус настойчиво потянул Хагрида за отворот мантии и внезапно перешел на каркающий крик:

— Ты что думаешь, я ни на что не способен? Ты тоже так думаешь?

— Слушай, Дамблдор велел отвести его к тетке.

— Ты мне не доверяешь?! Где Гарри? Я его крестный, я за него в ответе! Сейчас же отдай мне его! Хватит хлопать глазами, немедленно отдай мне его! Хотя да, у тетки ему, может, будет лучше… — Сириус захлебнулся словами и не договорил, схватившись за голову.

Где они? Взглянуть на них! В последний раз. Поверить, что они мертвы.

Насколько они изуродованы? Узнает ли он их?

В забытьи он приблизился к открытой двери. Пробирающий до костей холод обдал его своим дыханием.

Ботинок Джеймса. Там, у лестницы. Это слишком.

Бой был неравный, и Сириус сдался. С силой захлопнув дверь, он уперся в нее руками.

Он не может. Если он поймет, что эта смерть — случайность, в которой он вдруг вышел виноватым (и не без оснований), назад дороги не будет.

Джеймс доверял ему не потому, что видел в Сириусе что-то хорошее, он делал это без задней мысли. Он был самым человечным из всех, а Сириус снова пытается не запачкать руки. Что дальше? Чувствовать все и молчать. Но в этот раз так нельзя.

Он снова отворил дверь, зашел, будто бы решил заглянуть в гости, а хозяев не было дома. Джеймс лежал на спине, раскинув руки в стороны, ноги были слегка согнуты, как у человека, упавшего в обморок. Его не пытали, сразу ударили Авадой, решил Сириус.

Тело смотрелось так органично в неживом, кишащем старостью доме. Который Джеймс ненавидел, несмотря на все попытки Лили придать жилищу уюта.

Вот все и закончилось. Не там и не так. И что Сириус теперь мог сделать? Джеймс нашел бы ответ, он никогда не пытался встать на чужое место, все видел со стороны. Джеймс был отрешен, был почти безразличен. Но одного не заметил — нельзя было чересчур доверять Сириусу. Сириус перемудрил, пытаясь обмануть Волдеморта и Пожирателей.

Из глаз давно лились слезы.

— Я узнаю, зачем была нужна твоя смерть, Джеймс, обещаю. И все закончилось, не так ли? Слишком быстро. Мы познакомились совсем недавно. Я больше не узнаю, каким ты мог бы стать. Может, в этом плюс? Кто знает, как сложилась бы наша жизнь.

И Джеймс стал предметом. Кожа — белой, а глаза — шарами из слоновой кости. Он плавал в этом доме, вместе с ним бурлил, как единое целое. Сириусу захотелось разрубить молчание, тишину непостоянного. Нанести Джеймсу раны, заставить трепетать голубую вену на шее.

Джеймс будто бы умер за будущее, за то, чтобы его сын жил. Но этого недостаточно. Оказывается, правое дело и вера — это так мало. Сущий пустяк. Смерть за них не возносит, она как плевок в лицо. На что ребенку такая жизнь, если он будет знать, что из-за него погибли родители?

Забота Сириуса о Гарри — иллюзия. Чем он способен помочь Гарри? На что мальчику такой родственник? Даже Хагрид не позволяет Сириусу забрать Гарри.

Сириус оскалился.

«Мне надо сперва разыскать Хвоста, а потом решать», — подумал он, уже зная, что должен совершить. Тяжелая, неподъемная мысль заставляла его коченеть. Он может восстановить равновесие зла в мире.

Однако у него остались силы на то, чтобы совершить мужественный поступок. Если все бывает просто так и случается, просто потому что случается, и он, Сириус, виноват потому, что виноват, то он сам расставит все по своим местам. И не он будет сгорать от ненависти к миру — пусть лучше мир отвернется от него. А он поступит по совести.

Сперва он отправится к Ремусу. Тот поймет его, больше того — поможет.

Небольшой крюк на его пути, но Питер не уйдет. Он либо бросит его в объятия дементоров, либо убьет. И пусть он проболтался или выдал информацию из страха, Сириус его настигнет. Смертоносная глупость заслуживает кары. Он накажет сразу обоих. Себя и его.

Сириус замер, прислушиваясь к биению своего сердца и прощаясь. Он молил Джеймса простить его. Сириусу было наплевать на всех, хотя он считал, что это нормальное равнодушие, присущее каждому человеку. Это вымотало его раньше срока. Он пытался забыться, чтобы отдохнуть от равнодушия всего и вся, в том числе от своего собственного. И теперь потерял единственную ценную вещь, оставшуюся в мире — дружбу.

На онемевших ногах он повернулся уходить, но замер. Ему так хотелось взглянуть на Джеймса последний раз, запечатлеть как можно точнее печать смерти и страха на его лице, чтобы мстить без оглядки. Но он остановил себя. Иначе ему просто никогда не уйти отсюда.

Хагрид стоял возле мотоцикла и вытирал слезы, то и дело капающие на сиденье.

— Возьми его, — любимый, новый, красивый мотоцикл. Тоже его друг, боевой товарищ. — На что он теперь мне?

Сириус больше никогда не взлетит.

* * *

Алиса достала из серванта сверкающие своей чистотой бокалы.

— Фрэнк! Ну, Фрэнк! Не будь угрюмым, надо верить в лучшее.

Она кружила над наспех накрытым столом.

— Открой же шампанское! Надо было пригласить всех, зачем продолжать скрываться? Ну да, да, не смотри так.

Алиса шутливо чмокнула Фрэнка в щеку, чтобы задобрить его.

В дверь громко постучали.

— Я открою, — прошептала она ему на ухо. — Должно быть, это Дингл, он обещал принести новости. Шампанское, Фрэнк! — напомнила Алиса, выскакивая в прихожую и открывая дверь, сотрясавшуюся от ударов кулаком.

— Здравствуй, — приветливо сказала Беллатрикс.

Алиса медленно отступила в глубь прихожей.

Беллатрикс изобразила святую невинность.

В дверях перед ней стояла невысокая женщина с короткими волосами, видимо, жена Лонгботтома.

Донесся звук разбитого стекла.

— Фрэнк! — вскрикнула женщина и бросилась бежать. Беллатрикс шагнула в прихожую, но беглянка уже скрылась.

Прыгающие стены темного коридора.

Беллатрикс легкой походкой наугад последовала в гостиную. Каблуки весело цокали по паркету. Куда спешить? Тело, затянутое корсетом, ждало медленной пытки, упоения, для себя и для них. Этих счастливцев.

Посреди смешно ухоженной гостиной — светлые занавески, желтые обои — стояли Родольфус и Рабастан. Растерянный Крауч застыл в проломленном окне.

Неприметная с первого взгляда дверь распахнулась. Хозяйка дома, скрывавшаяся в соседней комнате, теперь выскочила оттуда, и послала заклинание в братьев Лестрейнджей.

Лонгботтом, воспользовавшись ослепительной вспышкой, подбежал к Рабастану сзади и сдавил рукой шею. Отобрал палочку. Рабастан с блаженной улыбкой на губах не сопротивлялся, даже когда Лонгботтом потащил его за собой, отступая к стене, чтобы не быть окруженным.

Беллатрикс остановилась в дверях, лениво отразила заклятие и с отсутствующим видом наблюдала за действиями Лонгботтома. Тот слегка растерялся: Рабастан, которым он прикрывался, стал обузой, но отпускать его было нельзя — он был опасен и без оружия.

Нападавшие не двигались. На несколько секунд наступила тишина. Все выжидали.

Родольфус держал палочку наготове, перебегая глазами с Лонгботтома на Беллатрикс. Его лицо просветлело. Беллатрикс угадывала, как щемящий восторг заполняет каждую клетку его тела.

Она втянула воздух.

Мышки в клетке, но они верят, так наивно верят, что могут уйти. Они надеются на везение, но чуют, что попались.

— Петрификус Тота…!

Крауч неловко отразил заклинание. Рабастан вывернулся и толкнул Лонгботтома на пол.

Беллатрикс обратилась к Родольфусу:

— Ну же. Пора кончать.

Беллатрикс и Родольфус одновременно послали заклятия. Женщина упала, оглушенная. Беллатрикс подошла к ней, но прикасаться не стала.

Огляделась. Связанный Лонгботтом с презрением смотрел на подошедших к нему Лестрейнджей. Теперь, лицом к лицу, она вспомнила, что они с Лонгботтомом состояли в отдаленном родстве. Но им ни разу в жизни не доводилось разговаривать.

Он не выглядел испуганным. Его взгляд упал на жену, лежавшую в ногах Беллатрикс.

Беллатрикс перехватила его и твердо приказала топтавшемуся без дела Краучу:

— Свяжи. Ее мы тоже возьмем с собой.

Беллатрикс медленно настигала скука. Сколько раз она проделывала все это! Теперь в этом нет огня, нет изюминки. Она пыталась распалить саму себя, вызвать прежние эмоции, и на несколько мгновений ей это удалось. Но теперь, глядя на поверженных врагов, которых ждали многочасовые пытки, мыслями она была очень далеко. Беллатрикс устала. Без Лорда их действия — не победный марш смерти, повергавший обывателей в ужас, а борьба за выживание их идей.

А Темный Лорд где-то там, далеко…

* * *

Беллатрикс оперлась о стену, не в силах стоять самостоятельно. Она была на грани, во время последней попытки ей хотелось кричать вместе с Лонгботтомом.

Она огляделась, желая узнать, что поделывают остальные.

Крауч забился в угол, не пытаясь скрыть колотившую его дрожь.

Лонгботтом лежал на боку, рот его был широко открыт, и, как он не старался справиться с онемевшей челюстью, это ему не удавалось. Он только беспомощно двигал губами, искусанными в кровь. Бесформенная масса посреди комнаты уже совсем не напоминала человека. Глаза, окончательно остекленевшие, смотрели на Алису.

Та устала кричать и пытаться вырваться и очень раздражающе, по мнению Беллатрикс, монотонно повторяла имя мужа.

Родольфус и Рабастан хищно кружили над Лонгботтомом. Родольфус поддел носком сапога его руку и фыркнул:

— Ну что это за мерзость… Ты же в Ордене Феникса, ты должен быть самым храбрым из людей.

— А ты прав! — воскликнул Рабастан и пнул Лонгботтома со всего размаху. — Сопротивляйся! Эй, ты!

Алиса пронзительно пискнула, словно чувствовала за Лонгботтома ту боль, которую он уже не был способен ощущать.

Беллатрикс подскочила, резко схватила ее за волосы и поволокла в центр комнаты.

— Хватит! Надоела! Побеседуем с тобой!

— Да, пообщайтесь… как девушка с девушкой, — истерически хихикнул Рабастан.

Но Беллатрикс не оценила шутку. Кончики пальцев свело судорогой, мерзкой и тошнотворной, стремящейся овладеть всем телом и добраться до сердца. С секунду она раздумывала, ощущая страх в пересохшем горле. Уже десять лет каждый раз она испытывала секундный страх перед тем, как применить Круцио, словно боялась быть застуканной кем-то. Круцио — таинство. Нелегко распахнуть душу.

Ее личная боль.

Нет, их боль.

— Круцио.

Ее шея напряглась, окаменевшая рука тряслась от ярости.

Алисе страшно, верно? И Беллатрикс тоже испытывала страх: оттого, что не знала, на что способна ее злость.

Вот так! Да, громче!

Она надорвала горло, вопя вместе с жертвой. Сил было слишком много, они опьяняли ее, убивали ее.

Передышка. Она хотела избавиться, излить, ответить, но становилось только хуже.

— Круцио!

Тело стало тяжкой помехой. Невыносимой ношей, хотелось царапать пол, как она.

Жертва сопротивлялась, билась.

Одинаково больно. И хочется продолжать.

Разум просветлел, отделился от сознания жертвы. Зачем она это делала?

Ей нужна правда. А ее злость… внезапная вспышка… нет, не внезапная, а долгожданная и едва сдерживаемая — она от вранья этой глупой курицы. Кого она защищает? Не мужа ведь, в самом деле. Люди способны защитить только себя, оставаясь как можно дольше глухими к чужим мольбам.

Беллатрикс откинула назад голову, воспарив, вкушая томительное притупление чувств. Голова кружилась.

Но пора продолжать.

— Говори!— Беллатрикс схватила Алису за плечи, пытаясь поймать ее взгляд. — Ну!

Глаза Алисы не понимали. Как и все те, другие, не понимали и молили о пощаде. Но что делать? Проклятье, она надеялась, что на этот раз будет не так. Что этот раз будет особенным. Контакт, полная взаимность. Только милорд умел это. Сколько раз так было между ними. Прекрасные, незабвенные минуты, часы. Они заменяли ей все, что он не давал.

Беллатрикс опустилась на колени перед Алисой.

Алиса уткнулась лицом в пол, но Беллатрикс обхватила ее лицо ладонями и приблизила к своему. Изучая ее, влюбляясь в эти муки. Ее отчаяние вызвано страхом, а отчаяние Беллатрикс — вкус жизни. Жизнь есть, только пока существуют обнаженность, потерянность. И Беллатрикс поможет этой маленькой заблудшей овечке дойти до конца. До того рубежа, когда начинаешь понимать и наслаждаться.

— Прошу тебя, — ласково произнесла она, размазывая по щекам Алисы слезы. — Заклинаю тебя, откройся мне. Все, во что ты веришь. Все ложь. Ты знаешь. Так не цепляйся больше. Сдерни завесу.

— Я скажу все, что вы хотите, — пролепетала Алиса. — Что вы хотите знать?

— О, милая, это тебе нужно кое-что узнать. Позволь мне помочь тебе. Мы вместе. Да, только вместе, — она обняла Алису, убаюкивая ее.

Рабастан с философским спокойствием покуривал трубку. Родольфус набивал ритм, постукивая костяшками пальцев.

Шло время.

* * *

— Обожаю эти моменты! — Родольфус едва не поперхнулся шампанским, споткнувшись о не шевелившегося Лонгботтома. Его покачивало, как во время шторма. — Так отпразднуем же! — он поднял бокал. — Наш последний день! Пусть все летит к черту! Слышишь, дорогая женушка, катись-ка и ты к дьяволу!

— Господа, — Рабастан широко раскинул руки, привлекая к себе всеобщее внимание. — Предлагаю обсудить насущные вопросы. Раз эти двое не знают, где Темный Лорд, спросим: а где их ребенок? Беллатрикс говорит, он искал именно этих двоих детей. Поттера и Лонгботтома. В чем секрет? Лонгботтом, ты должен знать. Он мог стать новым Волдемортом? Более сильным, чем нынешний?

— Брось, Рабастан! Не мели чепуху! — Беллатрикс развалилась на софе.

— Что ты скрываешь, Беллатрикс? Я вижу, как ты морщишь нос, значит, я говорю правду. Лорд хотел уничтожить этих мальчишек, потому что они могли сокрушить его, когда вырастут. Ай, как блестят наши глаза! Я угадал! Угадал, верно?

—Ты! Куда собрался, парень? — Родольфус преградил дорогу пытавшемуся улизнуть Краучу.

— Неужели тебе скучно с нами? — спросил выскользнувший из дурманящей дымки Рабастан. Он по-отечески приобнял Крауча. — Смотри, дружище, это свобода. Ты пришел к нам за свободой, не так ли? Вот она, получай! С тобой, Белла, мы еще договорим, — бросил он через плечо Беллатрикс.

— Это не допрос. Это сумасшествие, — пробормотал Крауч. — Мне давно следовало уйти.

— Сумасшествие? Ты думаешь? — откликнулась Белла. Она поднялась на ноги, направила палочку на Алису. — А это? Это что?

Алиса закричала под пыткой, но слабо, почти по инерции, и отползла от Беллатрикс, как только та сняла заклинание.

Крауч, которого Рабастан стискивал в объятиях, сделал попытку вырваться.

— А это? Думаешь, сумасшествие? — вопрошала Беллатрикс, преследуя Алису, которая пыталась спрятаться за креслом. Заклинание разнесло кресло в щепки, но Алисе удалось спрятаться за сервантом.

Беллатрикс схватила Крауча за руку и подтащила к жертве.

— Давай. — Крауч посмотрел на нее недоуменно. — Мне учить тебя заклинанию? — Он сглотнул, не глядя на Алису. — Я не буду настаивать. Сам решай. Но либо сейчас, либо никогда.

Крауч глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Беллатрикс отвернулась: она знала, что это действительно подтолкнет его.

Молчание повисло в воздухе. Крауч за ее спиной сделал шажок вперед.

— Круцио, — его голос был холоден.

Беллатрикс посмотрела на Алису. Та билась в судорогах с минуту, а потом затихла.

От Крауча шла небывалая энергия. Недаром его отец — такой сильный маг, что-то и сын получил в наследство.

Беллатрикс знала это первое ощущение превосходства: наэлектризованная рука, желание свернуть горы.

Она послала в Алису другое пыточное, но быстро прервалась, весело подбадривая Крауча. Он вошел в раж и не стеснялся больше.

В небольшой перерыв, когда Крауч вытирал носовым платком лоб, Алиса попыталась уползти.

— Ату, ее, ату! — завопил с улюлюканьем Рабастан.

— Иди сюда, тварь! — крикнула Беллатрикс, но ее голос заглушил другой.

Хриплый, скрежещущий, усиленный в несколько раз:

— Бросьте палочки! Вы окружены! Выходите из дома с поднятыми руками!

Родольфус и Рабастан переглянулись. Родольфус переступил через Лонгботтома, которого он пытался заставить пошевелиться, и подошел к окну. Аккуратно отодвинул штору, под углом разглядывая двор.

Яркий луч солнца едва не ослепил его.

— Что там? Что ты видишь? — спросила Беллатрикс.

— Закат.

* * *

Авроры выбили окна и проникли в дом.

Когда стычка закончилась, только один человек не пожелал зайти внутрь и посмотреть на стол, заваленный едой и пустыми бутылками, на двух пленников, похожих на испуганных кроликов, на грязь, на следы чужого веселья.

— Чего я там не видел? — хмыкнул Муди.

Он выпрямился, как струна, похожий на статую справедливости, когда стали выводить схваченных Пожирателей.

Беллатрикс вели под руки двое авроров. Увидев Муди, она не удержалась:

— Посмотрите на него! Сколько кичливости! Напыщенный дурак! Ты ничего не стоишь!

— Закройте рот этой гадине, — приказал один из помощников Муди. Получив пощечину, Беллатрикс последовала за стражей.

Муди оставался все таким же непоколебимым.

* * *

Люциус валился от усталости. На этот раз убийство его измотало. Тело Стирателя памяти уже было зарыто в саду. Никогда еще убийство не забирало столько моральных сил. Сколько времени прошло с тех пор, как все это началось?

Десять лет. Ха-ха.

— Не ходи никуда, Нарцисса.

Он посмотрел на жену, которая успела одеть теплую мантию.

Нарцисса нетерпеливо теребила в руках перчатки. Из-за ее нерешительности Люциус сделал вывод, что она и сама не знала, зачем искать Беллатрикс.

— Но Белла… Что будет с ней?

— Оно того не стоит. Не в ней дело, а в нас, — Люциус понимал, что его голос звучит скорее устало, чем нежно. Но играть в игры ему осточертело. К тому же, за последние сутки между ними проскользнула крупица искренности — не хотелось бы рубить ее на корню, как он делал прежде. Как ни странно, этот конец вполне мог стать началом для них с женой.

— Она моя сестра, — попробовала сопротивляться Нарцисса.

— С каких пор ты стала столь чувствительной к семейным узам?

— С тех пор, как родила ребенка, — пробормотала Нарцисса.

Люциус неотрывно смотрел в окно. Он боялся пропустить момент, когда они явятся. Если это будет неожиданно, он не вынесет.

Нарцисса, не снимая мантии, подошла к нему. Словно все еще раздумывала, какое решение принять.

У него было ощущение, что только ей одной предстоит собрать все. Восстановить мир из детских воспоминаний, из книг о подвигах их предков, которые возвращались домой из своих путешествий в дом, полный слуг, к цветущему саду и спокойствию. Их мир разрушен. Уже давно их мир словно большое неповоротливое животное, которое осталось только добить. Которое хотели спасти, а вместо этого унизили и заклеймили. Пожиратели Смерти — самая бессмысленная вещь на свете. Одна Нарцисса не запятнана. Как и Драко.

Кроваво-алый закат играл всеми оттенками на ее коже.

— Что нам теперь остается, Люциус?

— Ждать, — со смирением покойника отозвался он.

* * *

В Аврорате стояла суматоха. Ремус сомневался, что когда-либо видел это место настолько переполненным посторонними людьми. Арестованные кричали, ругались, пытались вырваться, авроры выпроваживали толпы родственников. Первым он заметил Долиша, стоявшего как каменное изваяние среди кутерьмы, творившейся вокруг.

— Джон!

Возглас Ремуса разнесся по коридору и привлек внимание сновавших туда-сюда авроров. Долиш обернулся к нему, но тут же снова уставился в свиток, который держал в руках. Ремусу показалось, что Долиш пытается избежать его взгляда.

— Здравствуй, Ремус. Прости, но ты не вовремя. Что-то срочное?

Ремус невольно посмотрел на пергамент, который столь внимательно изучал Долиш. Свиток был испещрен фамилиями, некоторые из них были обведены, возле большинства стоял знак вопроса. Ремус постарался не вчитываться и сосредоточиться на том, зачем он сюда пришел.

— Я хочу знать, что происходит.

— Ну как что… — Долиш невольно сделал движение, будто отмахивался от Ремуса, как от назойливой мухи. Вдруг он оторвался от своего занятия и внимательно посмотрел на Ремуса. Тому очень не понравился этот прищуренный взгляд и вопрос, последовавший за ним: — Как ты можешь быть не в курсе?

— Не томи, — Ремус старался держать себя под контролем. Он чувствовал себя глупо, расспрашивая знакомых авроров. Так, словно он не член Ордена.

Куда больше его волновало другое. Пугающая мысль, которую он гнал от себя, но она настойчиво возвращалась, с каждым разом усиливаясь.

И все же он попытался объясниться под пристальным взглядом своего приятеля Долиша. А его ли приятеля? Нет, друга Джеймса и Сириуса. Но не его.

— Я был на задании Ордена, далеко от Лондона. Только вернулся. И совершенно не понимаю… На улице люди говорят…

— Люди правду говорят, — отрезал Долиш, на мгновение взгляд его потух и сделался пустым. — Джеймса и его семью убили. Волдеморт пал.

Конец. Все его страхи в одно мгновение обрушились на него. Но он ждал этого. Только не был готов. До сих пор.

— Всех? — выдавил он. — Я слышал, малыш Гарри жив.

— Это мне не известно, — Долиш смутился и, кашлянув, добавил: — Ты извинишь меня? Больше я не могу тебе сказать. Точнее, мне не позволено.

— Да, — только и мог сказать Ремус.

Вот уже полчаса он знал. Но мысль никак не укладывалась в голове.

Он повернулся и пошел к выходу, чувствуя провожающий его задумчивый взгляд Долиша.

Но как Волдеморт узнал, где они прячутся? Хранителем был Дамблдор, Ремус в этом не сомневался. Едва ли что-то могло заставить Дамблдора открыть тайну. Только если…

Что, если Волдеморт добрался до него? Директор всегда казался всесильным, но он тоже человек. Быть может, больше, чем любой из членов Ордена.

У Люпина свело живот: казалось, вот-вот вывернет наизнанку. Однако он продолжал идти.

Что-то случилось с Дамблдором. Иначе как объяснить то, что он до сих пор не призвал к себе Орден? Или, быть может — и от этой мысли Люпину стало тошно, — его одного не позвали?

Почему так мерзко? От себя ли, от них? Он больше не принадлежит Ордену, вот чем дело. К нему нет доверия.

А Сириус — он молчит. Потому и молчит, что Ремусу больше не доверяют. Как хочется заставить его просить прощения или самому повиниться! Он пойдет к нему. В конце концов, остались только они вдвоем. И Питер. Да, Питер, верно. Но он не в счет.

Он заставит Сириуса смотреть ему в глаза. Заставит увидеть себя. Потому что Джеймса больше нет.

* * *

Сириус маячил по комнате. Люпина не оказалось на месте. Но Ремус точно уже вернулся с задания, порученного Орденом: его вещи лежали здесь, в углу. На столе — недопитая кружка чая, на тумбочке — колдография. Они все вместе: Сохатый, Бродяга, Лунатик и… Петтигрю. Все четверо были здесь. Он так привык к такому настоящему, что не мог поверить, что этой реальности — людей, связанных друг с другом на всю жизнь — больше нет.

У них были свои сложности, своя история. И вдруг все испарилось. Но настоящее не может исчезнуть без причины. И эта причина появилась еще тогда, когда завязалась дружба. Если подумать, все изначально шло к тому, чтобы в один день произошел взрыв, который сметет всех на своем пути. Можно сблизиться с одним человеком, но не с тремя.

Петтигрю завидовал Джеймсу черной завистью, это было ясно уже тогда. Сириус говорил об этом Джеймсу, но тот лишь досадливо отмахивался.

Сириус сжал рамку колдографии в своих руках. Он разглядывал Петтигрю: притворщик и льстец, но была ли в нем сила? Не может быть, чтобы это был он. Пойти к Волдеморту, договориться с ним — он струсил бы, у него не хватало духу даже сесть на метлу.

Сириус перевел взгляд на Люпина. Значит, он был честен. А Сириус-то думал… Рука его дрогнула. Он продал друга, он первым предал того, кто был так верен, так чист перед ними обоими.

И все его расспросы… Ремус действительно беспокоился о Джеймсе и его семье.

Сириус стал подозревать Ремуса сразу. Один из них предатель, а поводов больше всего у Ремуса. В глубине души он его даже не осуждал. Он считал его даже не приятелем, а скорее кем-то родным, неотделимым от его жизни, кто всегда рядом, но кого он не обязан любить. Сириус почти не скрывал своих подозрений, и видел, как Ремус бледнеет под его тяжелым взглядом.

Все так запуталось. Джеймс стал больше времени проводить с женой. Сириусу было обидно и грустно, и его злило, что Джеймс, пытаясь загладить свою вину, был нарочно внимателен к нему и интересовался его настроением, как любящая жена. «Как поживаешь, дружище?», «Ты съездишь к сестре? Дай слово, что повидаешься с ней». Гадко.

В окружавшей его путанице хотелось сделать хоть что-то правильное и рассудительное. Почувствовать свою ценность. И он решил защитить семью Джеймса во что бы то ни стало. Заставить Джеймса и Лили быть обязанными ему.

Лили тоже его порой раздражала, но она была не так плоха. Пожалуй, самая ненадоедливая и некапризная женщина из тех, что он встречал.

Была.

Странно думать о них в прошлом времени.

Отныне есть Ремус, есть Хвост…

Думать о Ремусе стало неприятно. Предстоящий откровенный разговор его не пугал. Страшило то, что он отдалит их друг от друга, расставит все точки над i. Но кому, как не им, предстоит искать Хвоста? Ремус тоже захочет это сделать, как только узнает правду.

В минуты злости или отчаяния, которые выпадали на долю Сириуса все чаще, ему ужасно хотелось пойти к Дамблдору и выложить все свои подозрения. И снова проступок, его вина: выясни он сразу, кто предатель, этой беды могло не случиться. Однако странно, что и Дамблдор медлил так же, как и Сириус.

Ремус все не объявлялся. Сириус в беспокойстве мерил шагами комнату.

Что он ему скажет? Ремус знал, что Сириус врет ему. Точнее, недоговаривает. Показное вранье или недомолвки — это и не ложь вовсе, а вот недоверие… Это в разы хуже.

Он остановился. Все слова, которые они могли сказать, уже не произнести.

Сириус в очередной раз обратился к колдографии. А что, если предательство — дело рук двоих? Ремуса и Хвоста. Это было бы логичным объяснением пропажи Хвоста и его новоявленной храбрости.

Едва ли.

И все-таки это объяснило бы очень многое.

Сириус уже не понимал, где правда. Ощущение абсолютного, всепоглощающего одиночества накатило на него.

Он вышел из комнаты и тихо затворил за собой дверь. Побрел по узкому коридору в неясном мрачном цвете заката.

Землистые стены и гнетущий свет только что зашедшего солнца. Сириус прислонился плечом к шероховатой стене.

Все вокруг казалось ему потускневшим. С Джеймсом была ясность, он был ориентиром, когда становилось совсем уж туго. С ним вся мораль этого мира не казалась такой далекой. Мир лишен любви напрочь, о ней лишь много говорят, и Сириусу казалось мерзостью называть любовью то, что окружало все виденные им пары — была одна только сублимация, подпитка самолюбия и бесконечное вранье друг другу и окружающим о высоких чувствах. Не было семейных уз, только хвастовство, сплетни и грабеж; не было отцовской заботы, только желание доказать свое превосходство, как лучшего воспитателя. Но дружба — не приятельство и не бесполезные философствования с попыткой доказать свою состоятельность, понравиться, добиться доверия, а настоящая, без оглядки, без зависти или выгоды, с готовностью переступить через свои интересы, действительно переступить, а не пойти на компромисс — вот такая дружба была. И их связь с Джеймсом тому доказательство. Можно иметь сотню отличных собутыльников, влюбляться в каждую встречную милашку, но друга ничем не заменить.

Сириус медленно сползал по стене. Серость реальности придавила его. Мир будто открывался во второй раз. Во всей своей полноте, во всей грязи, которая называется личными интересами. Хотя на самом деле все это глупость. Кроме мимолетного удовлетворения собственного эго, цели людей ничего не содержат.

Неправильно говорят, что мир рушится. Мы видим всего лишь его лицо. Руины, которые при поэтическом воображении приносят радость. И Сириус радовался, веселился, просто так, не ища цели, как другие, не пытаясь ратовать за мораль.

Тем не менее, оставалось кое-что святое, напоминающее детство и то время, когда в нем была вера — Джеймс и их дружба.

А теперь ничего нет, только смерть.

Нет, еще месть. Или справедливость. Осталась ли между ними разница, он не знал.

Так где искать Хвоста?

Он стиснул зубы от боли. Мерлин, как хочется забыться. Но он знал, что даже алкоголь не поможет ему в этом.

Сириус с трудом поднялся, как одряхлевший старик. Таковым он себя и чувствовал.

Он вышел на улицу и сильно удивился, когда Хогсмид встретил его разноцветными огнями. Люди ходили толпами, незнакомцы хлопали друг друга по плечу, дети голосили и отдавливали ноги прохожим при полном попустительстве празднующих родителей. Вдалеке взорвался салют. Сириус очутился в самой гуще этого пира во время чумы.

От бешенства его начала колотить дрожь. В этот момент подвыпивший студент задел его плечом. Сириус схватил его за шиворот и приложил об землю со всей силы.

Взвизгнула девица, кто-то крикнул:

— Что вы делаете? Осторожней!

Сириус опустил кулак. Вокруг них образовался полукруг. Студентик, лежа на земле, вытирал кровь под носом.

— В такой день могли бы вести себя приличней, молодой человек! — воскликнула пожилая дама благонравного вида в застегнутой на миллион пуговиц мантии. — Мы немедленно вызовем авроров!

— Валяй! Только побыстрее, я спешу! — рыкнул Сириус, сплевывая на землю.

Надо найти Хвоста и заставить его ответить за все.

Раздвигая зевак, Сириус побрел куда глаза глядят.

Ему было совершенно безразлично, как на него смотрят. Он не пытался держать себя в руках, не замыкался в себе, он стал честен с миром, как с самим собой. Он не надевал маску добродетели, верности, вежливости, сочувствия, понимания. Он не скрывал злобы ко всем тем, кто ненавидел втихаря, по пустякам, и осуждал всех, кроме себя. Сириус хватило духу самому себя приговорить, осудить себя. Он не желал больше никого понимать и входить в чужое положение, потому что ради него никто подобного не сделает. Так кто здесь нелюдь? Сириус или тот, кто смеется в день, когда он потерял своего друга? Он больше не видел ничего человеческого ни в ком, кроме себя.

* * *

Ремус плотнее запахнул мантию. Стоял дикий мороз, пробиравшийся под кожу.

Лачуга Сириуса была перед ним. Оставалось сделать всего с десяток шагов. Но как трудно было сдвинуться с места!

Он знал, что Сириус не способен смириться и непременно предпримет какие-нибудь действия. Ему известно куда больше, чем Ремусу, он в курсе всего. Обида снова засаднила в груди.

А что, если бросить все так? Отпустить ситуацию. Сириус непременно наделает глупостей. Он будет мстить, он придумает виноватых, если их нет. И его, Ремуса, он тоже запишет в виноватые. Ну и пусть. Пожалуй, приятнее, больше не притворяться.

Они не друзья. И он не знает, считал ли так когда-нибудь Сириус. Ремусу казалось, что Сириус воспринимает его как друга. Но только временами.

Сириус записал его в предатели? Ведь этим объясняется тишина и вакуум, в котором Ремус оказался.

— Пропади оно все пропадом.

Они не друзья, но пусть Сириуса теперь замучает совесть.

Ремусу хотел постучать, но дверь сама со скрипом отворилась. Он толкнул ее сильнее. Сириус должен был быть наверху. Он медленно поднялся. Никого.

Безмолвие. Дом брошен. Сириуса здесь больше нет.

* * *

— Не уходи, — прошептал Люциус.

— Я только должна отпустить няню, — не слишком сопротивляясь, ответила Нарцисса.

— Нет, это подождет. Останься.

Внизу раздался грохот. Оба вздрогнули и расцепили объятия. В неясном ночном свете Люциус успел заметить, как побледнела Нарцисса.

Грохот множества ног, будто за ними несется сам черт.

Дверь слетела с петель. На пороге стояло несколько человек.

— Люциус Малфой, — объявил холодный громогласный голос,— мы арестуем вас именем закона.

Должно быть, тем же тоном сам Люциус столько раз выносил приговор. И с ним происходило все в точности то же самое, что он не раз уже видел.

Люциус не пошевелился. Он прирос к месту, на котором стоял. Он не даст им шанса, он не окажет сопротивления. К нему подошли, он протянул руки. Было стойкое ощущение, что это происходит не с ним. Не на его запястьях смыкаются металлические браслеты (какие они, оказывается, тяжелые), не от него по обе стороны становятся авроры, не его чуть пихают, не он делает шаги так легко, словно идет на прогулку. Кто бы мог подумать.

Невольно поймал взгляд Нарциссы. Кажется, она впервые в жизни не знает, как себя вести. Он делает это ради нее и Драко? Он сам себе не верил. Что ни сделай, их будущее это не улучшит.

А что бы сказал отец? О, как бы он взбесился. Кто бы мог подумать! Авроры — наши цепные псы и вдруг арестовывают нас самих, необычно и так трагикомично. Жаль, достопочтенный отец не оценил бы иронии.

Злорадное, душащее торжество взвилось в груди. Кто-бы-мог-подумать-Люциус!

Пробило полночь. Прошли сутки с тех пор, как пал Темный Лорд.

Тед Тонкс одной рукой развязал бант за спиной, снял фартук и повесил на крючок.

— Завтрак готов! — крикнул он в сторону ванной.

Свежая газета лежала на подоконнике. Сова, выполнившая свою работу, терпеливо ждала, когда ей сунут монету в нагрудный кошелек. Проделав ежедневный ритуал, Тед наконец уселся за стол.

Несмотря на холод, утро выдалось солнечным. Идти на работу определенно не хотелось.

Андромеда вышла из душа и, улыбнувшись Теду, на цыпочках стала подниматься наверх.

Маленькая Нимфадора еще спала в своей постели. Няня, на присутствии которой настаивала Андромеда, должна была прийти только через час.

Тед намазал бутерброд маслом, сделал глоток кофе и небрежно раскрыл газету, чтобы занять себя чем-нибудь за едой. С тех пор, как родилась дочь, он старался держаться подальше от политики, впрочем, в их времена это было особенно тяжело.

Заголовок и колдографии, по которым он пробежался взглядом за несколько секунд, заставили его прекратить жевать.

— Не может быть… — вырвалось у него.

Тед поспешно принялся читать, перескакивая со строчки на строчку. Перевернул страницу. Статья была огромной. Он вернулся к началу и начал читать по порядку.

Всю главную полосу занимал огромный заголовок: «Раскрыты имена Пожирателей Смерти».

Сразу под ним было три крупных фото: Рабастан Лестрейндж, облокотившийся о каминную полку, свободной рукой отставив в сторону трость с металлическим набалдашником (видимо, фотография была взята из архива); на соседнем фото, прямо в центре, Беллатрикс Лестрейндж, совсем молодая, какой Тед помнил ее по школе; и справа — Родольфус Лестрейндж, которого под конвоем вели по министерскому атриуму.

На кухню вошла Андромеда. Она привела себя в порядок перед тем, как отправиться на службу, и выглядела бодрой и цветущей.

— Ты забыл достать сливки? — спросила она, наливая себе кофе.

Его молчание озадачило ее.

— Тед?

Он посмотрел на нее, не зная, как подступиться к разговору.

— Андромеда, подойди, — он кивнул на газету. — Это важно.

Жена встала у него за спиной и начала читать статью. С минуту стояла тишина. Тед знал, что, когда дело касалось ее семьи, Андромеда становилась замкнутой и немного грубой, даже с ним. Он имел представление обо всех этих людях исключительно по ее рассказам. Но это и неважно, что их образы, мотивы и поступки были искажены. Ведь именно так их видела она. Остальное не имело значения.

Они жили, будто позабыв об остальном мире. Особенно с тех пор, как родилась дочь. Андромеда говорила соседям, что вся ее семья погибла.

Он боялся посмотреть ей в лицо. А вдруг она знала? По крайней мере, не могла не догадываться.

— Нас это не коснется, — ее голос звучал ровно.

— Ты думаешь?

— Я обещаю.

Он не знал, что под этими словами она подразумевала, что это только ее дело.

* * *

В молчании Тед и Андромеда покончили с завтраком и отправились по каминной сети на работу.

Для Андромеды все шло как обычно. В Министерстве ее встретили угрюмые сонные лица. Только авроров в атриуме было намного больше, чем должно было быть. Бодрствовавшие уже несколько суток, в помятой одежде, они громко перекрикивались и резко контрастировали с рядовыми офисными работниками, которые спокойно шли с портфелями в руках и в застегнутых мантиях.

И те, и другие чувствовали, что наступила кульминация.

Андромеда заметила несколько косых взглядов, брошенных в ее сторону. Когда она вошла в лифт, две сотрудницы с ее этажа беззастенчиво зашептались, поглядывая на нее.

Ах, ну да, у них было прямо-таки портретное сходство с Беллатрикс. Андромеда выпрямила спину и презрительно скривилась в сторону шепчущихся.

— Что же вы замолчали, Лидия? Сплетни кончились?

Растолкав девушек, Андромеда выбралась из лифта.

Она догадывалась, что на ее родство с Малфоями и Лестрейнджами уже обратил внимание весь отдел магического сотрудничества. Раньше об этом знали только несколько ее подчиненных.

Андромеда невольно снова подумала о Сириусе. Каково ему сейчас? Сначала лучший друг, теперь это… Впрочем, ему уже, должно быть, все равно.

К тому же, она совсем не знала, что сейчас происходит в Ордене. С тех пор, как Сириус вступил туда, а она вышла замуж за Теда, они почти не виделись.

На ее столе лежало запечатанное письмо из Аврората. Андромеда едва заметила неловкие приветственные кивки коллег.

Положила свой портфель, зачем-то поправила прическу, наверное, чтобы встретить новость идеально подготовленной.

В конверте был вызов на допрос.

Неважно, кем ты родился, важно, какой ты человек. Сириус учил ее этому в детстве. Ей всю жизнь приходилось доказывать, что эта теория верна.

* * *

Барти Крауч был в своей стихии.

Арестовывали всех, кто только мог быть причастен к Пожирателям. Камеры были переполнены.

Он только что дал несколько разрешений на арест без следствия. Потом, конечно, задним числом дело заведут, но заведомо виноватых он любил арестовывать сразу. А с политически незначительными, но крайне тяжелыми преступлениями он иногда поступал и того проще. Отправлял виновных сразу в Азкабан, благодаря чрезвычайным полномочиям, которые были предоставлены ему на время войны. Несмотря на все эти обстоятельства, Министерство еще никогда не было так нагружено проблемами, которые необходимо решить в срочном порядке. От мелких, рядовых до вот-вот грозящих перерасти в скандал.

Крауч сам признавал, что вседозволенность и практически безграничная власть, благодаря которым он мог управлять не только своими непосредственными подчиненными, немало тешили его самолюбие. И чем сложнее становилось, тем больший вес приобретала его фигура — человека, который может уладить практически все.

Крауч направлялся в свой кабинет, намереваясь вздремнуть пару часов, чтобы обрести ясность ума после совещания с министром и ночных допросов, на которых он вызвался присутствовать.

— Мистер Крауч! — окликнули его, и он обернулся.

— А, мистер Скримджер! Очень рад, днюете и ночуете здесь, я смотрю, — его голос звучал одобрительно. Скримджер был одним из лучших и, что немаловажно, надежных работников. Крауч старался всегда поддерживать связи с сотрудниками Аврората, так как Департамент магического законодательства, который он возглавлял, обязан был идти в ногу со временем, а иногда даже с частными нуждами авроров.

— Прошу прощения?

— Вид у вас неважный. Я вот третьи сутки в Аврорате, а приличный вид поддерживаю.

— Я вас умоляю, Барти, — сказал Скримджер, который явно был на взводе, — мы еле успеваем заводить дела. Вчера схватили не тех аптекарей, которые сотрудничали с Пожирателями, пришлось час оправдываться.

— Ну будет вам, Руфус.

— Да мы до сих пор не установили личности всех, кто был у Лонгботтомов!

— Это еще что значит! — Крауч вырвал у Скримджера папку, которой тот размахивал перед его носом.

— Да вот этот мальчонка с Лестрейнджами был, утверждает, что его зовут Бартемиус Крауч. Долиш из него уже битый час не может вытянуть настоящее имя.

Крауч раскрыл тоненькую папку, в которой были зафиксированы результаты допроса. К ней была прикреплена колдография. Крауч скользнул по ней взглядом, потом пробежался глазами по строчкам и снова вернулся к колдографии.

— Что с вами, Барти?

Но у Крауча не было сил ответить, в горле пересохло, он расстегнул воротник мантии, задыхаясь.

— Все в порядке, — он закрыл папку и уставился в пол. — Вы идите, Скримджер. Это дело я себе заберу.

На лбу Крауча выступил холодный пот. Это явно не то дело, которое он сможет уладить.

* * *

Почему еще ни разу в схватках с Пожирателями Сириус никого не убивал?

Джеймсу пришлось однажды. Еще в их первый год в Ордене. Все оттого, что Джеймс боролся за правое дело, а Сириусу просто хотелось надрать задницу этим гадам.

Отомстить нужно так, чтобы не было стыдно потом. Это последнее дело, которое Сириусу осталось совершить.

Но что, если он ошибается? Маленький червячок сомнения до сих пор глодал его.

Только Хвост знал, где скрывается Джеймс. И только он мог сломаться.

Как только Сириус увидит Хвоста, он поймет правду и решит, как поступить. Если его предательство было только следствием глупости, он убьет его. Если следствием страха — тем более. И будет прав.

Сжав кулаки, Сириус повторил это несколько раз про себя. Главное — не медлить.

Догадок о том, где искать крысиное отродье, было несколько. Будь рядом Ремус, он угадал бы в точности.

Сириус решил начать с дома бабушки-магглы Хвоста, о котором тот столько раз упоминал. Прячется ли он именно там? Сейчас проверим.

Калитка была смазана. Сириус почувствовал защитную магию, как только сделал первый шаг во двор.

Он здесь.

Сириус удивился тому, что не ощутил ликования. Слишком просто?

Навести палочку, спросить — а потом больше никаких разговоров.

Сириус достал палочку и с удивлением обнаружил, что кончики пальцев трясутся. Но ему же совсем не страшно! Должно быть, нервное.

Горечь полилась по жилам. Он слабак. Таким он сам себя сделал. Но на достойную месть он способен. Он сделает все, как надо!

Сириус отворил калитку. Под ногами хрустнул лед. Окна были занавешены, снятая с петель дверь стояла рядом со входом, открывая чернеющее нутро дома.

Зачем вести себя тихо и осторожно? Хвост все равно знает, что он здесь.

— Выходи! — крикнул Сириус. Его голос эхом разнесся по двору. Снова стало тихо.

Настоящая дружба началась с драки. Сириус не помнил, по какому поводу, но тогда причины казались серьезными. Слово за слово — и они сцепились, отбросив палочки на траву и как следует отдубасив друг друга кулаками. Выдохшись, они с Джеймсом сели на камень и попытались залечить синяки и ссадины друг другу, чтобы не досталось от старост.

А на следующее утро Сириус проснулся с ощущением, что теперь есть человек, который его поймет и всегда будет на его стороне.

— Так ты слушал мои неинтересные рассказы о каникулах у бабушки? — раздался издевательский голос за его спиной. Сириус вздрогнул. — Я польщен.

Сириус зажмурил глаза. Это не может быть правдой. Что с голосом Хвоста? Такой уверенный, торжественный и самую малость самодовольный тон!

Сириус незаметно вытащил из кармана палочку, не поворачиваясь к Хвосту лицом.

— Не стоит, Сириус. Поверь мне.

— Мне решать! — рявкнул Сириус, посылая в Хвоста проклятие. Но тому удалось увернуться с поразительной проворностью.

Сириус, азартно взревев, бросился за улепетывавшим Хвостом.

Улица была почти пустой, туда выходили задние дворы коттеджей. Внезапно Хвост юркнул в просвет между двумя глухими стенами, Сириус — за ним, и они оказались на торговой площади городка. Торговавшие печеными яблоками магглы и их немногочисленные покупатели разом подняли головы.

— Ты не уйдешь! — гаркнул запыхавшийся Сириус.

Хвост кинул в него проклятие, но промазал. Кирпичная кладка одного из домов посыпалась. Кто-то отрывисто вскрикнул, и наступила тишина. В поднявшейся пыли Сириус кинул проклятие наугад, а потом еще и еще, и бросился вперед.

Из белой дымки перед Сириусом возник волшебник с палочкой в руке:

— Эй, вы что вытворяете?

Сириус ударил в него Ступефаем. Заклятие вышло чересчур сильным: волшебник отлетел от Сириуса на огромной скорости и упал на булыжники.

А Сириус наконец-то увидел Хвоста. Бег тому явно давался тяжело. Сириус понял, что Хвосту не оторваться от погони, по инерции пробежался еще с десяток шагов и остановился. За спиной Хвоста оказалась маггловская пекарня, и, что немаловажно, она располагалась бок о бок со сточной канавой. От Сириуса, неотрывно следившего за каждым жестом Хвоста, не укрылось то, как тот скосил глаза куда-то в сторону и сделал пару шагов назад.

Сжимая в кулаке палочку, Сириус двинулся на него. Но, разгорячившийся и предвкушающий расправу, он внезапно почувствовал холодок в груди.

Хвост жалок. Он лишает Сириуса возможности сполна насладиться местью. К тому же, Сириус бессилен перед одной вещью на свете — перед анимагией. Хвост мог ускользнуть в любую щель, и тогда его не догнать.

Хвост пронзительно и тонко взвизгнул, отступая на шаг назад.

— Не подходи ко мне! Стой, где стоишь! Разве ты не жаждешь услышать правду?

— Какую правду? — вырвалось у Сириуса.

— Зачем? Не этим ли вопросом ты задаешься?

Сириус в недоумении остановился. Он совсем не ожидал, что Хвост начнет откровенничать. Неужели у всего, что происходило, была какая-нибудь стоящая причина?

— Говори! — повелительно, с нотками снисхождения произнес он.

Тем не менее, Хвост не спешил. Его глазки беспокойно скользили по вытянутым любопытным физиономиям магглов, которые не понимали происходящего и просто глазели.

— Я слукавлю, если скажу, что не ждал этого момента много лет. Мне не нужно ваше уважение. Ни Джеймса, ни уж тем более твое. Больше я в нем не нуждаюсь. И я безмерно желаю, чтобы ты был в курсе, Сириус, — он говорил скороговоркой заранее приготовленные фразы, которые так и не сложились в страстную, преисполненную достоинства речь и вскоре перешли в сбивчивые невнятные выкрики. — Ты поражен, не так ли? Меня ты не брал в расчет! И это только начало! И знаешь еще что? Здесь жила твоя школьная подружка, ты мог у нее прятаться, авроры так и решат! Что я тебя выследил! Вот увидишь!

— Что за чепуху ты мелешь? — Сириус стоял, как громом пораженный.

Так все это было из-за недостатка внимания? Не спонтанно, не из страха, а… рассчитано? Но как давно? Неужели Питер планировал свое предательство много месяцев?

Сириус во все глаза глядел на Питера.

Шагах в двадцати от них раздавались звуки аппарации, один за другим. В голове Сириуса мелькнуло, что это авроры, но терять из виду Питера он не собирался.

Тяжело дышавший Питер смотрел в ответ на Сириуса, только на секунду покосившись на авроров. Когда он заговорил, его голос, жесткий, громогласно отскакивающий от стен, совсем не вязался с трясущимся подбородком и желваками на щеках:

— Как ты мог, Сириус! Лили и Джеймс — наши друзья! А ты убил их!

На последней фразе Питер с гримасой отвращения занес неведомо откуда взявшийся кинжал над своей рукой. Сириус увидел, как что-то маленькое упало на землю.

Питер, судорожно хватавший ртом воздух, шептался со своей рукой, на которой зияла красная рана.

Сириус до того увлекся открывающимися перед ним неведомыми до того гранями Питера, что напрочь позабыл о своей злости. Он отрубил себе палец? Похоже на то.

«Зачем?» — спросил бы Сириус, если бы мог обрести дар речи. Но все слова застряли у него в горле, потому что в этот момент Питер крикнул отчаявшимся и вместе с тем неимоверно сильным и жестким голосом:

— Как ты мог!

Их взгляды встретились, и он увидел в глазах Питера сверкнувший, как алмаз, холод, из тех, что не дает совести проснуться.

Питер равнялся на него, Сириус должен быть горд.

Сириус поднял свою палочку, намереваясь закончить эту комедию, но Хвост его опередил. Прямо между ними грянул взрыв. Он даже не успел понять, когда Хвост успел кинуть заклинание, потому что Сириуса оторвало от земли, и он полетел спиной назад. Сильный удар — и наступила темнота.

Он почувствовал, что лежит на чем-то мягком и теплом. Поранив руки о куски стекла, он упрямо встал на четвереньки, хотя в глазах было по-прежнему темно и уши сильно заложило.

Когда в глазах прояснилось, он обнаружил, что на том месте, где стоял Питер, теперь пусто. Сириус покрылся холодным потом. За те секунды, пока он был в отключке, Хвост успел превратиться! Сириус кинул Бомбарду туда, где, как ему показалось, в этот самый момент пробежала крыса. Заклинание вышло слабым, только комья земли полетели в лицо.

Сириус подбежал к самому краю канавы. В стае перепуганных крыс одна особенно жирная шмыгнула в трубу.

Черт! Сириус кинул еще одно заклятие прямо в землю и сжался в комок от бедствия, учиненного им.

Оглохший, он отнял руки от лица. В трансе разогнулся. Слабость в теле и звон в ушах не были помехой для его парившего сознания.

«— Предлагаю свою кандидатуру.

После слов Дамблдора воцарилась тишина.

— При всем уважении, профессор, вы слишком заметная добыча.

Джеймс удивленно повернулся к нему, но промолчал.

— Вы предлагаете свою кандидатуру, Сириус?

— Разумеется. И да-да, я осознаю: то, что хранителем буду я, очевидно для Пожирателей. Но я могу спрятаться, а вы нет.

— Что ж. Логично.

— Не надо пытаться мне что-то доказать, Сириус… — начал было Джеймс, но Сириус его прервал.

— До такого я не унижусь, — он пытался не замечать присутствия Дамблдора, но тот, тактично отводивший глаза, вызвал слишком большое раздражение. — Поговорим наедине».

Он стоял над тем, что осталось от канавы, где валялось пару дохлых крыс. Разверзшаяся земля представляла собой странное зрелище.

Он рыскал взглядом по месиву из крысиных хвостов, медных осколков трубы, ноги, оторванной по колено и тлеющей, словно подпаленная головешка, и удивлялся, почему его даже не задело.

Сириус стоял над всем, перепачканный грязью, и пытался понять, что с ним. Он внезапно почувствовал в руке палочку, за которую отчаянно продолжал держаться. В голове был гул тысячи голосов, среди них было столько знакомых, но он не мог услышать своего. Он задрал голову до боли, до хруста позвонков. И перед ним открылось небо. Неподъемные темные облака, наливавшиеся ртутью, висели над ним.

Питер умел лгать. Сириус не подозревал, что столь искусная ложь возможна в таком невзрачном существе.

Он привел Сириуса сюда, заманил его, чтобы посмеяться над ним, чтобы унизить. Бедный маленький Питер, ему так хотелось отомстить, что он отрубил себе…

Постойте-ка. Палец! Он был готов ко всему, но только не к тому, что Питер отрубит палец, чтобы выставить его дураком.

И Сириус искренне расхохотался. Даже он не был способен придумать такое!

Сириус давился собственным гоготом, но не был в силах остановиться. Питер подставил его. И с каким же вкусом все проделано! За исключением пальца, конечно.

Новый приступ удушливого хохота накрыл его. Все продумал, все просчитал, а жалко ему было палец-то? Кому расскажешь — не поверят!

Сириусу уже было тяжело дышать, но оторваться от созерцания неба он не мог. Запрокинув голову, он сотрясался от хохота, не в силах меж тем оторваться от этого места, прикованный к этим клубам черного и серого, там, в вышине, навсегда. Он терял равновесие, когда к нему приблизились быстрые и сильные тени, сквозь вакуум он слышал их голоса, но не способен был разобрать ни слова. Он отдал себя в их руки, почти не ощущая, как его подхватили и куда-то повели.

* * *

Молчаливая тень бродила среди разбросанных тел. Она осторожно обходила их, и разбитое стекло крошилось у нее под ногами. Что-то мягкое оказалось под сапогом.

Альбус Дамблдор задумчиво убрал ногу, вздрогнул всем телом, но, вглядевшись, понял, что это всего лишь печеное яблоко. Они валялись здесь на каждом шагу, и шмыгавшие туда-сюда авроры передавили уже немало.

Серая мантия Дамблдора развевалась за спиной. Он бродил в суете среди горящих корзин и дымящихся тряпок, словно отшельник.

Только он один не выказывал открытого ужаса, не причитал, в его глазах не мелькало отвращение. Брови его были сдвинуты, губы плотно сомкнуты, как у человека, давшего обет молчания. Руки, безвольно висевшие вдоль тела, никому не могли бы сказать, в какой растерянности Дамблдор.

Он остановился у воронки, образованной взрывом, провел ладонью по лбу, будто стирал свою рассеянность. Оглянулся назад: в полуметре от него волшебник из Министерства собирал тряпье, оставленное Питером Петтигрю, и его палец в специальный саквояж, чтобы представить это позже в качестве улики. Потом Дамблдор снова повернулся к воронке и долго глядел на нее.

Приложив кулак к губам, он глубоко задумался. Ногти постепенно все сильнее вжимались в кожу, оставляя следы.

Дамблдор вздохнул, прошептал что-то. Аврор, орудовавший рядом, вздрогнул, когда раздался звук аппарации.

* * *

Атриум был не так переполнен, как можно было ожидать. Журналисты, которые в последние сутки постоянно осаждали работников Министерства, разбежались к своим источникам информации. Скорее всего, добрая половина была сейчас на пути к месту убийства Питера Петтигрю.

В соседнем камине загорелось зеленое пламя.

— Вы оттуда, Альбус? — спросил Фадж, отряхивавший пепел со своего котелка.

— Да, — коротко бросил Дамблдор.

— Ну дела… Час от часу не легче, — удрученно пытался завязать разговор Фадж, неловко подстраиваясь под широкий шаг Дамблдора. — Что думаете делать, Альбус?

— Что я могу сделать? Ваше дело — расследовать, мое — судить по справедливости.

Они шли к лифтам. Озабоченные своими делами работники расступались перед спокойным шагом Дамблдора. Он не маневрировал между людьми, он плыл вперед, рассекая толпу. Каждый человек в Министерстве либо знал Дамблдора лично, либо много слышал о нем, и никому не приходило в голову не уступить ему дорогу.

Они зашли в лифт. Фаджа покоробил лед, которым его встретил Дамблдор, всегда учтивый и предельно корректный даже с теми, кто мог помешать ему занять пост министра. А может, его задело то, что Дамблдор наконец-то открыл свое истинное отношение к нему. Фадж и сам считал, что он Дамблдору не ровня. Но все равно, когда тот вышел, пробурчал себе под нос:

— Чтобы я впредь когда-нибудь с ним любезничал…

Впрочем, он постарался удержать готовый разлиться гнев как можно глубже. Нужно быть ближе к Дамблдору. Оставаться возле него.

* * *

Нарцисса кротко взглянула на аврора.

— Однако, позвольте сказать…

— Ах, не лезьте, дамочка. А то и вас упекут.

От грубости налет смирения сошел с лица Нарциссы. Он открыла было рот, чтобы пригрозить аврору похлеще, чем домашнему эльфу, как вдруг осеклась на полуслове.

По широкому проходу с низким потолком и невзрачными охристо-ржавыми стенами отряд авроров, гулко топая, вел Сириуса Блэка. Волосы свешивались ему на лицо, одежда была помята, но это определенно был он. Нарцисса не видела его со школьных времен. Сириус шел быстро, но неровно, сбиваясь с шага, слегка спотыкаясь. Его тыкали в спину, и он почти бежал, и авроры, окружавшие его, неслись с такой же скоростью.

Заметив ее, он слегка наклонился вперед. Похожий в этот момент на рептилию, Сириус улыбнулся широкой, обнажающей все зубы улыбкой и воскликнул, не удержавшись и раскинув руки в глумливо-приветственном жесте:

— Все семейство в сборе!

Ему немедленно заломили руки за спиной. Нарцисса отвернулась. У нее и без того было достаточно проблем. О том, что стало с кузеном, она подумает как-нибудь на досуге.

* * *

Однако два других человека, наблюдавших, как Сириуса доставили в Аврорат, несмотря на то, что не имели никаких родственных связей с ним, провожали его взглядами до того момента, пока он не скрылся в бесконечном лабиринте допросных.

Дамблдор наблюдал внимательно, Муди — вынужденно.

Муди прохрипел устало:

— Ублюдок. Не возьму только в толк, что его могло так рассмешить, что он позабыл скрыться с места преступления.

Дамблдор ответил ему, нисколько не задумываясь, будто знал все мысли Сириуса со дня его рождения:

— Его нашел именно тот, кого он презирал. Сириус всегда умел по достоинству оценить иронию человеческой жизни.

В суматохе по коридору сновали авроры и офисные крысы с бумагами. Над головой пролетали птички с рабочей перепиской. Дамблдор и Муди нехотя наблюдали за всеми, встретившись посреди бесконечно длинного дня. Муди сидел на краю старого стола, выставленного за ненадобностью из кабинета, Дамблдор стоял рядом, скрестив руки на груди.

Невдалеке показался Барти Крауч, кропотливо изучавший на ходу документы.

Муди приподнялся с места. Дамблдор качнул головой:

— Не стоит.

— В этом деле необходима справедливость, — Муди упрямо дернул подбородком и направился к Краучу.

Безучастно наблюдая, как Муди и Крауч беседуют, Дамблдор не сделал попытки подойти, будто вообще здесь не находился. Крауч упорно делал вид, что не замечает Дамблдора.

Единственное, что можно было расслышать, это довольно резкие слова Крауча, которые тот произнес с совершенно непроницаемым лицом:

— С чего бы мне отказываться? Это моя работа.

На этом разговор оборвался. Явно зайдя в тупик, Муди, пренебрегая своей неприязнью, закивал вежливо и даже пожал руку. Крауч недоуменно посмотрел на него в упор и поспешил скрыться.

Дамблдор повел бровью, приветствуя возвратившегося к нему Муди:

— Поразительно, что при твоей профессии ты так слабо разбираешься в людях.

— Ехидство тебе не к лицу, Альбус, — огрызнулся Муди. — Хочешь сказать, он из твоей породы?

— Мне хочется думать, что нет.

Муди уловил оттенок горечи в словах Дамблдора и с любопытством посмотрел ему прямо в глаза, но тут же отвел взгляд в сторону.

Казалось, внезапная откровенность Дамблдора впервые заставила Муди почувствовать затягивавшиеся паузы в их беседе, которые до этого не обременяли. Или он только что научился понимать, что Дамблдор искренен всегда и потому столь немногословен.

— Тебе, Краучу и… Фаджу стоит организовать триумвират. Впрочем, Фадж вряд ли вам подойдет: он прохвост, но уж больно лощеный.

— За Фаджем стоит присматривать, — произнес Дамблдор, вмиг посерьезнев. — Тебе это дастся легче.

— Я думаю, им ты в состоянии манипулировать, — лицо Муди скривилось.

— Только при условии, что ты его как следует припугнешь, — сказал Дамблдор, постукивая сухими старческими пальцами по столешнице.

Дамблдор и Муди мимолетно переглянулись и разошлись в полном молчании. Будто у их диалога не было ни начала, ни конца.

Долгое время Беллатрикс беспокойно бродила по камере, натыкаясь на стены. Разворачивалась, шла обратно, но и там ее встречала стена. Глухая, безмолвная, беспощадная.

Сладостная дремота после пытки постепенно сошла на нет.

Отворилась дверь, и кромешную тьму прорезал луч света. Под потолком загорелся светильник.

Беллатрикс, ослепленная, почти ничего не видела.

Цокот каблуков по бетонному полу — толстая кипа бумаг упала на стол.

— Встать! — приказала темная фигура мага.

Беллатрикс сделала шаг в круг света.

Перед ней за столом сидели двое. Беллатрикс пришлось прищуриться, чтобы разглядеть что-то, кроме силуэтов.

Полная немолодая женщина в розовом смотрела на нее брезгливо. Но это ничего. Не страшно. Беллатрикс подумала, что та наверняка завидует ее молодости и красоте. Это самую малость приподняло настроение.

Аврора, склонившегося над бумагами, она, казалось, мало интересовала.

Первый вопрос она неожиданно услышала из угла. Говоривший нарочно там затаился.

— Поговорим о Пожирателях смерти, дорогуша? — проскрежетал голос.

— Только если вам есть, что сказать, — отозвалась Беллатрикс.

Тень выплыла из темноты, стала осязаемой: перед ней возник Муди, грязный и потный. Она не успела опомниться, как железная рука схватила ее за волосы и потянула со всей силой. Физиономия Муди оказалась в нескольких дюймах от ее лица. Брызги слюны попали ей в глаз, пока он произносил, запинаясь от ярости:

— Не смей пререкаться, дрянь. Иначе на все вопросы ты будешь отвечать в этом положении, — он потянул волосы крепче, задирая ее лицо к потолку. Границы недозволенного постепенно стирались: он перешел на презрительное «ты».

— Это все, на что ты способен? — просипела Беллатрикс.

Муди схватил Беллатрикс за горло второй рукой. Она непроизвольно дернулась. От яркого света на глазах выступили слезы.

— Ага, сопротивляемся, и то хорошо, — довольно протянул Муди и отшвырнул Беллатрикс, будто та была тростинкой.

Беллатрикс поднялась на ноги и, сцепив зубы, упрямо подняла голову.

— Как давно ты вступила в организацию? — резко бросил Муди.

На глаза попались статисты: человек с бумагами старательно читал, женщина в розовом беспечно покачивала ногой. Это всего лишь их роли, пусть слушают, если хотят. Стыдиться ей нечего. Можно не обращать внимания ни на кого, кроме Муди. Они остались наедине: она, он и взаимная ненависть.

— В 1968-ом году.

— С какой целью?

— С какой целью? Ты вряд ли это поймешь. Спевшись с магглами, смешав с ними кровь, мы вымрем. И с этим нужно бороться.

— Убивая магглов, — голос Муди источал сарказм.

— Разумеется, ты даже не заставишь себя задуматься над моими словами. Правду трудно принять, не правда ли? Но наступит день, и все поймут цену моих слов, даже ты!

— Что ж, я вполне тебя понимаю, — произнес Муди.

От накатившего гнева Беллатрикс задрожала.

— Говорю от чистого сердца, — насмешливо заверил ее Муди. — И какую функцию ты выполняла в организации?

— Была музой и вдохновителем.

— На что?

— Будто сам не знаешь.

— Кто вступил в ваш кружок привилегированных вместе с тобой?

Беллатрикс открыла рот, но осеклась.

Дама в розовом перестала покачивать ногой, выражение ее лица стало заинтересованным.

— Отвечай!

Нетрудно было уловить в этом нечеловеческом рыке перемены, произошедшие в Муди: он перестал быть насмешливо-отстраненным. Возможно, она ненароком задела его личные проблемы?

— Знаешь, чего мне стоит держать себя в руках? — Муди достал палочку и, рассекая ей воздух, несколько раз наотмашь хлестнул Беллатрикс. Скорчившись, она сделала шаг назад и уперлась спиной в стену. Отступать было некуда. Так же, как и всем ее жертвам. — Ты запытала до полусмерти двух членов Ордена, а скольких ты убила, ты хоть считала? А теперь я должен беседовать с тобой, как ни в чем не бывало. И ты, гадать не нужно, считаешь, что это само собой разумеется. Знаешь, как меня тошнит от того, что ты тут из себя воображаешь?

Удар в лицо принес постыдную человеческую боль. Ничего общего по сравнению с Круцио, но куда противней. Словно она маггла.

— Встать! Я хочу видеть твое лицо, паскуда!

Муди выволок Беллатрикс в центр комнаты, в круг света, падавшего из подвесного светильника.

— Палочкой тебя пользоваться не научили? — хрипло спросила Беллатрикс. У нее качался зуб и звенело в голове.

— Тебе мало?

Он замахнулся, но удар не нанес.

— Пожалел женщину?

— Ты не женщина, ты жалкое безвольное существо, которое пресмыкалось перед Волдемортом!

— Будь мы один на один, ты не смел бы так говорить.

— Если бы! Но все не так! Сила, так или иначе, на стороне правды! И прав тут я!

— Будь у меня палочка, ты горько жалел бы о сказанном! Ты пожалеешь! Вы все пожалеете!

Муди расцепил пальцы, впивавшиеся в ее плечо.

Он прошелся вдоль стола, бесцеремонно задев даму в розовом. Беллатрикс аккуратно ощупывала онемевшее лицо.

Все ждали, пока он заговорит.

Беллатрикс скривилась. Театр одного актера, да и только.

— Я одного не могу понять, Лестрейндж, — Муди присел на край стола, подперев ногой табурет. — На кой черт тебе были нужны трупы, вонь, «задания» прикончить кого-нибудь?.. Ты же из тех, кто считает тебя особенной. Видел я твою мать, когда мы к ней с обыском приходили. Что, так заела старуха, что захотелось в войну поиграть?

Допрос — своего рода изощренный способ показать себя во всей красе, во всей силе — и не только магической, но и силе ума. В Муди не было ничего выдающегося, из него вышел бы хороший исполнительный Пожиратель, но не более.

— Что такого в этой метке? Что вы все в этом нашли? Мародерствовать помаленьку можно и без рисунка на предплечье.

— Метка — это свобода, — не выдержала Беллатрикс. — Только тебе этого не понять.

— Ваша свобода вас и сожрала. Но довольно лирики, — Муди вытер ладони о штаны. — Мне нужны имена. В Министерстве, в Лютном переулке, где угодно. Словом, везде, где были ваши агенты.

Беллатрикс имела право навредить только мелким подельникам Пожирателей, а для этого нужно было как можно дольше хранить молчание. С целью выдать их потом за важных птиц. Насколько туп был Муди? Разгадает ли он ее маневры?

— А какого ответа ты ждешь? Я ничего не скажу.

— А если мы отпустим твою сестру Нарциссу? Уж Люциуса Малфоя, прости, не могу, слишком много наворотил, а вот на твою сестренку почти ничего нет.

— А чего же вы ее арестовали, если нет?

— Почему бы не арестовать? Сейчас положение особенное.

— Думаю, это вранье. Никто Нарциссу не арестовывал.

— Может, мне ее сюда за волосы притащить? А? — Муди снова подошел к ней вплотную, нарушая личное пространство.

— Смешно ты лжешь, совсем не умеешь, — процедила она.

Муди фыркнул.

— Не беспокойся, у нас с тобой уйма времени. Целая вечность. Еще наговоримся.

Наступившую тишину разбавил нерешительный голос:

— Мне записывать последнюю фразу, мистер Муди?

— А ты как думаешь? — крякнул Муди, не повернув голову к молодому аврору. — Итак, имена! Ты в любом случае окажешься в Азкабане, и только от тебя зависит, сколько тварей последуют вслед за тобой, скольким ты сможешь отомстить, скольких подставить, ну? Наверняка есть такие, а? — Муди явно наслаждался собой. — Имена!

— Хватит! Можешь петушиться, сколько влезет! Я буду молчать!

— Ты что, дорогуша, думаешь, я буду нянчиться тут с тобой? Упрашивать тебя? Нет, каждый наш разговор будет проходить в точности, как этот. В конце концов, на тебе живого места не останется, но это будет не скоро. Так что готовься к самой долгой пытке в своей жизни. Представляешь, насколько мне не хотелось сидеть здесь с тобой сегодня, как я зол? Без меня Аврорат будет терять время в болтовне с такими, как ты, а я человек дела. Я не буду здесь штаны просиживать зря, я буду ловить вас одного за другим, пока не останется совсем никого. Тех, кого не сдашь ты, сдадут другие. И так далее, и так далее. А ты останешься умницей ради того, кого нет. Поплачь тут в одиночестве, до следующего раза.

С этими словами Муди победоносно осклабился и вышел из камеры, а за ним последовали и остальные. Беллатрикс опустилась прямо на пол и истерически расхохоталась.

* * *

Молодой аврор Волтер, фиксировавший показания, пропустил Долорес Амбридж вперед. Муди велел охраннику через час перевести Лестрейндж в камеру и резво двинулся по коридору. Долорес Амбридж повернулась к Волтеру и приторно улыбнулась ему, словно приглашая к разговору.

Они оба посмотрели вслед Муди, шептавшему на ходу проклятия в адрес всего Министерства за то, что ему не дают отлавливать Пожирателей.

Волтер кашлянул.

— Вам не кажется, мисс Амбридж, что мистер Муди не вполне прав, применяя такие методы?

Амбридж пожала плечами.

— Ну, вы же должны понимать. Применение насилия к серьезным преступникам — это одно, это можно объяснить, но к явно нездоровой женщине…

— Оу, вы думаете, она не в себе? — Амбридж округлила глаза. — Вы слишком многого не знаете, молодой человек.

— Вот тут вы ошибаетесь: я читал ее дело, и меня напугало, что там уже столько страниц. Боюсь представить, что будет дальше. Но… но мы опускаемся ниже Пожирателей, используя их же методы допросов. Насилие по отношению к женщине недопустимо.

— Совершенно согласна, — подтвердила Амбридж, невесомо, почти игриво коснувшись плеча Волтера. — Я думаю, кто-то сможет повлиять на ситуацию и написать жалобу. Мне самой зачастую неприятно работать с этим человеком. Но что я могу сделать одна? Без поддержки?

И, посеяв серьезные сомнения в голове у еще и года не проработавшего в Аврорате Волтера, Долорес Амбридж деловито проследовала к своему рабочему кабинету. Завернув в пустой коридор, она оглянулась, внезапно прыснула и прикрыла рот ладошкой.

— Упс.

* * *

— Миссис, миссис Тонкс ждет внизу! Миссис! — заверещал домовик, материализовавшийся перед Нарциссой.

— Скажи, пускай подождет, — поморщилась Нарцисса. — И не пускай ее в гостиную.

Она не знала, что вызвало у нее такое раздражение: писк эльфа или то, что Андромеда решила наладить родственные связи прямо сейчас.

Нарцисса всегда тянулась больше к Беллатрикс, и уход средней сестры из дома не произвел на нее в свое время большого впечатления. Позже она оценила ее упорство и волю — как раз то, что было в обеих ее сестрах и чего не хватало ей. Теперь же Андромеда была для нее и вовсе чужим человеком, и ее визит был подозрителен: именно сейчас, когда власть и связи уходили из рук их семьи, когда газеты стремились очернить и раздавить их в глазах общественности. Пришла посмеяться в лицо? Нет. Андромеда, какой ее помнила Нарцисса, так рьяно цеплялась за мораль и строила из себя святую, что это было не про нее. Тогда что?

Распалив в себе интерес, немного неожиданный для нее самой, Нарцисса спустилась в холл. Тот самый, в котором больше суток назад Беллатрикс приняла решение, стоившее ей свободы.

Андромеда медленно ходила из стороны в сторону, потом услышала шаги спускавшейся по лестнице Нарциссы, с любопытством взглянула на нее и тут же уставилась в камин.

Нарцисса отметила, что Андромеда сильно похорошела, расцвела и выглядела моложе своего возраста. Беллатрикс, так похожая на нее в студенческие годы, теперь была озлобленной горгульей: мешки под глазами, тяжелые складки на лбу. Неудивительно при ее роде занятий. Нарциссу передернуло при воспоминании о запахе крови, с которым она иногда заявлялась к ним домой.

— Отличный дом, Цисси. Ты молодец.

— Ближе к делу, — Нарцисса остановилась, не доходя нескольких ступеней. Она возвышалась над Андромедой, с виду безразличная. Однако интерес был, но чисто научный, любопытство к кульбитам человеческой психологии.

— Родители знают? — без обиняков спросила Андромеда.

— Теперь-то наверняка. Зачем тебе?

Андромеда пропустила вопрос мимо ушей:

— Ты виделась с ними?

— Нет, я велела сказать, что меня нет дома.

Андромеда приоткрыла было рот, но внезапно повернулась и пошла к выходу. Так ни разу и не посмотрев в глаза Нарциссы.

* * *

Андромеда была благодарна Нарциссе, что та не притворяется, не ломает комедию и не пытается показать, что разорванная на долгие годы связь приносит боль. Искренность в кругу семьи — наверное, единственное, что она в ней ценила. Андромеда до сих пор ощущала себя частью этого мира, где нет места простым чувствам. Мир Теда иногда был не так уж прост, там требовалось слишком много лицемерия с добрыми, но недалекими людьми. Но здесь нужна была злоба во всем. В каждом слове, жесте, поступке. И чем жестче, тем лучше. И честнее.

Андромеда проследовала к выходу.

В каком-то смысле ей было приятно недолго побыть среди них. Но на этом все. Точка.

Однако…

Спустя пятнадцать минут она стояла на площади перед домом родителей, закутавшись в мантию.

Да, она не собиралась сюда приходить, она направлялась домой, но в последнюю секунду перед аппарацией безрассудная решительность снова ударила в голову.

Огромные хлопья снега медленно спускались с неба.

В особняке Блэков горели все окна, но от грузных карнизов, нечеловечески огромных ступеней, ведущих ко входу, и массивных оконных рам все равно становилось тяжело на душе. Дом был средоточием всего самого гадкого, что есть в человеческой природе, и Андромеде было страшно туда возвращаться.

Она впилась ногтями в собственное запястье, но через минуту обе руки свободно повисли.

Нет, она не могла подняться по этим ступеням, повернуть ручку и оказаться лицом к лицу перед неразрешенными вопросами. Ей не хотелось окунаться в это, ведь могло дойти до того, что она их простит.

Звук аппарации заставил бы вздрогнуть случайного прохожего. Она исчезла в окружавшей ее белизне, словно ее силуэт не вырисовывался неясно еще секунду назад, словно ее тут не было.

* * *

Люциус сидел на стуле, слегка отклонившись назад и закинув ногу на ногу. Пальцы руки непроизвольно настукивали одному ему известный такт, но раз за разом он прерывался. Ему не полагалось быть спокойным: он был в тюрьме целые сутки.

Дверь распахнулась. Вошли трое. Люциус вздрогнул, но позы не поменял, только рука перестала шевелиться и камнем легла на колено. Люциус знал двоих; третьего, молодого аврора с папками под мышкой, он едва заметил.

Аластор Муди и Барти Крауч по-хозяйски расположились напротив него. Взмах палочки Муди — и стул под Люциусом треснул, а сам он упал. Отряхнулся, поднялся, отошел к стене.

— Ничего. Я постою.

— Да, — Крауч недобро выпучил на Люциуса глаза. — Я тоже так думаю, мистер Малфой. Устали сидеть?

— Устал, как видите.

— Начнем тогда, — Крауч махнул аврору, веля записывать их слова.

— Вы знаете, почему вы задержаны?

— Имею некоторое представление.

— Так поделитесь с нами, — Крауч сделал вежливый жест рукой.

— За контакты с Тем-кого-нельзя-называть, в первую очередь. Поэтому у вас наверняка имеются предположения насчет моей деятельности среди Пожирателей смерти.

— Предположения у него имеются… А у нас тут уже два свидетельства против тебя, — Муди постучал по папке с документами, раскрытой на столе. Молодой аврор протянул Муди нужный листок. — Одно от администратора постоялого двора в Хогсмиде: «С апреля 1980-го года по июль того же года появлялся в компании мистера Мальсибера, с которым вел себя по-дружески», — сыпал фактами Муди. — Тело мистера Мальсибера было найдено в августе 1980-го года после нападения людьми в масках… та-да-дам, было изучено и обыскано… а вот здесь: «На предплечье мистера Мальсибера была обнаружена метка, позволяющая причислить его к преступной группировке, называющей себя Пожирателями смерти». А вот это мое любимое, уверен, тебе понравится: Аарон Толстоватый дал свидетельства, что неоднократно слышал на твоих вечеринках, а он был частым гостем последние четыре года… слышал разговоры, в которых упоминались Волдеморт, убийство председателя Визенгамота Анастейши Медоуз, поджог дома Макманнусов и так далее и тому подобное.

— Я вас понял, — мрачно отозвался Люциус. — Но я могу многое из этого объяснить. Я никогда не был приверженцем идей Того-кого-нельзя-называть, — на последнем слове Люциус едва не осекся: он по привычке чуть было не произнес «Темного Лорда».

— Так-так, — Крауч резко поднялся и пару раз прошелся между Муди и Люциусом, покусывая черный ус. — Говорите, не были приверженцем идей? Приведенные нами факты говорят о том, что, возможно, и были. А верить только словам мы не можем.

— Ваши факты — тоже только слова.

Крауч повернулся к Люциусу и расправил плечи. Он будто стал выше и превратился из министерского клерка в будущего министра. Люциус должен был бы испугаться этой перемены, но его внезапно развеселило воспоминание о маленьком Барти Крауче, ввязавшемся в историю, не красившую его отца. Знал Крауч-старший об этом или нет? Люциус решил, что нет, раз он настолько сконцентрирован на работе.

— Пока свидетельства голословны, — сказал Крауч. — Но когда вся ваша братия соберется у нас, мы вытрясем из них факты.

Молчать или нет? Люциус слушал краем уха, так как все еще взвешивал свои шансы. Новость о сыне сильно подкосила бы Крауча-старшего. Но отцовский гнев мог серьезно отразиться и на взглядах Крауча о Люциусе. Поэтому он решил молчать. Пускай Беллатрикс, когда ее арестуют, отдаст младшего Крауча в лапы судьям. Люциус был уверен: она не сможет смолчать. Она сама себя отправит в Азкабан, причем с неподражаемой уверенностью в своей правоте.

— Послушайте, я не утверждаю, что не был знаком с Тем-кого-нельзя-называть и его сторонниками. Да, был хорошо знаком, даже принимал его несколько раз в своем доме. А как я мог не принять его? Или отказать кому-то из его приятелей? Я был пешкой от первого до последнего момента, — голос так натурально дрогнул, что Люциус сам был готов себе поверить. — Я виноват только в том, что не мешал им. Я не знал о том, что конкретно они делали. Меня ни во что не посвящали, я только предоставлял помещение, поэтому меня видели рядом с ним его приспешники.

Крауч смертельно побледнел, а Муди вытащил палочку. Голова Люциуса качнулась в сторону, и когда он снова посмотрел вперед, спокойно и без тени удивления, нижняя губа была рассечена и из нее текла кровь.

— Я и перед судом повторю сказанное только что.

Крауч подошел к нему вплотную. Глаза его грозили вылезти из орбит. Он схватил Малфоя за руку и, не глядя, разорвал рукав так, что послышался треск ткани. Метка была обнажена.

— А это? Это ты как объяснишь? — отчеканил Крауч. — Полагаешь, судьи — наивные мальчишки и поверят в сказочки о раскаянии?

Люциус затаил дыхание. Аккуратно вытащил руку из цепких пальцев Крауча.

— Метка не знак равенства с ними. С ее помощью он только пытался отследить каждого из них. И меня в том числе.

Крауч отошел от Люциуса на значительное расстояние, словно чувствуя вину за свою вспышку при свидетелях. Он откашлялся, поправил воротник и произнес:

— Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Волдемортом?

— Не помню, потому что тогда это не имело для меня значения. Он был обычным магом и выглядел, как человек.

— Как часто вы виделись с ним с момента знакомства?

— Я не считал.

— Аристократ, а хамит, — заметил Муди.

— Почему вас видели в обществе Волдеморта?

— Меня не видели в его обществе. Но я с ним виделся.

— Почему вы с ним виделись?

— А разве у меня был выбор? Заодно могу ответить на вопрос, почему он завел со мной знакомство: у меня есть связи в высшем обществе.

— Так это Волдеморт искал вашего знакомства? — Крауч повел бровью.

— Да.

— Вы знали, что человек, посещающий вас, — преступник?

— Крауч! — Муди хрустнул костяшками пальцев. Но Крауч жестом велел ему молчать.

— Знал, — сказал Люциус.

— С кем из его сообщников вы, скажем так, имели счастье быть знакомым?

— С Лестрейнджами, с Мальсибером, с Кэрроу.

— Интересно, — Крауч обернулся к аврору, чтобы убедиться, что все зафиксировано. — Это все?

— Если кто-то из других Пожирателей смерти посещал мой дом, то я этого не знаю. Как вы знаете, эта организация была тайной. Я почти ничего о ней не знаю.

— Почему, зная, что он преступник, вы не обратились в Аврорат?

— А с чем бы я к вам пришел? Кроме догадок и слухов у меня ничего нет. Я ни во что не влезал, потому что видел, что Тот-кого-нельзя-называть опасен по-настоящему. А у меня семья.

Крауч внимал ему с ангельским выражением лица, слегка покачиваясь от пяток к носкам.

— Откуда вы знали, что Лестрейнджи, Мальсибер и Кэрроу являются сторонниками Волдеморта?

— От них самих. Они этого и не скрывали.

— Известны ли вам случаи, в которых перечисленные вами персоны преступали существующие законы? Были ли вы тому свидетелем?

— Таких ситуаций не помню.

— С чего же вы в таком случае решили, что это люди являются сообщниками Волдеморта в незаконных делах? Ведь, по сути, ваши предположения — тоже домыслы, и вас также можно было причислить к перечисленным вами магам. У вас имеется метка на предплечье, говорящая о том, что вы сторонник Волдеморта и его идей, вас видели в его обществе, у вас видели людей, близких к нему. И вас самого тоже можно было бы причислить к людям, близким к нему, не отрицай вы этого.

— Позвольте спросить, с чего вы вообще приписываете Тому-кого-нельзя-называть преступные действия? — Люциус заметил, как молодой аврор поднял голову от бумаг. — Во всяком случае, особо тяжелые преступления. Потому как читать лекции, развращающие современную молодежь и подрывающие устои власти, преступление серьезное, но доказать, что Темный Лорд не только говорил о необходимости убийств и свержения власти, но и делал это, вы не можете. Вы не можете предъявить ему все это, не проверив его палочку на запрещенные заклинания. У вас есть его палочка?

Люциус едва не осекся в середине своего монолога и искренне понадеялся, что Муди и Крауч не заметили, как он произнес заискивающее «Темный Лорд» вместо боязливого «Тот-кого-нельзя-называть».

Муди рявкнул:

— У нас есть твоя палочка! И уж не сомневайся, мы ее проверим.

Люциус, стараясь сдерживать торжество в голосе, ответил:

— Я поддерживал преступные идеи поначалу, но давно отошел от них. Однако, опасаясь расправы со стороны Того-кого-нельзя-называть, я не смог разорвать свое знакомство с ним. Разве имеете вы право только на этой основе подвергать проверке мою палочку? Во всяком случае, до тех пор, пока кто-либо из взятых вами Пожирателей смерти не подтвердит мое участие в преступлениях наравне с ними.

— Думаете, Беллатрикс будет молчать? — спросил Крауч.

— Поговорим, когда у вас будут какие-либо доказательства, — Люциус скрестил руки на груди.

Крауч поцокал языком.

— Потопить вас могут многие, Малфой. Особенно Дамблдор, не так ли? В ваших силах сделать так, чтобы он не захотел. На сегодня хватит. Волтер, посадите обвиняемого Родольфуса Лестрейнджа в соседнюю камеру, приставив к нему дементора. Мы же не имеем права приставлять дементора к мистеру Малфою до выяснения обстоятельств.

Люциус промолчал, но он был озадачен тем, что Крауч вздумал пугать его Дамблдором.

Крауч вышел. Муди остался. Люциус тоскливо подумал, что тот хочет его пытать. Наверное, он даже мог позволить себе такую привилегию.

Люциус приготовился к долгому молчанию, которое должно было бы психологически вывести его из строя, но Муди заговорил, когда еще не закрылась дверь за Краучем и молодым аврором.

— Почему ты не боишься, Малфой?

— Есть только один человек, которого стоит бояться.

Муди присел на краешек стола, покачал ботинком, словно бы обдумывал эту мысль.

— Разве я никогда не смогу сравниться с ним?

Люциус склонил голову набок, но на Муди старательно не смотрел. Он чувствовал, что не будь он пока только свидетелем, их разговор шел бы совершенно в ином русле.

— Сможете. Все в ваших руках.

* * *

Крауч с трудом добрался до своего кабинета. Отныне его всегда сопровождали взгляды — о, эти любопытные пожирающие взгляды! Им интересно, когда он ошибется, когда оступится, когда сломается.

Крауча трясло от ярости. Нужно засадить в Азкабан всех Пожирателей, одного за другим, уничтожить, раздавить их, и тогда он восторжествует над всей министерской шушерой. Ему хотелось отправить в Азкабан каждого, кто имел хоть какое-то отношение к Пожирателям, ему хотелось продезинфицировать волшебный мир от заразы, которая плодилась бесконечно год за годом. И в первую очередь ему хотелось посадить таких, как Малфой, чистеньких и незапятнанных, которые совращали молодые умы. Продолжить цепочку размышлений, которая обязательно приведет его к сыну, он не пожелал. Он будет холоден и расчетлив и не позволит эмоциям разрушить то, что он так долго строил.

Правда состояла в том, что Краучу действительно пока что нечем было крыть Малфоя. В перспективе он даже планировал его отпустить, как следует помариновав в камере. Малфой будет его ненавидеть, но станет сговорчив. А сговорчивые люди из закрытого привилегированного общества будут нужны будущему министру.

* * *

Нарцисса склонилась над спящим сыном.

Если Люциус за решеткой, то все действительно хуже некуда. Она терпела присутствие Темного Лорда в их доме и крики, которые временами не давали спать по ночам. И разговоры о расчлененных телах за ужином, когда к ним приходил Рабастан.

Она осталась одна. Не просто без Люциуса. Так называемые друзья семьи после его ареста не прислали ни одной записки, а Пожиратели, которых она могла выносить, должно быть, разбежались по стране. Но это неважно: все это знакомые Люциуса, друзья Люциуса. И, как ни странно, ей не хватало сейчас именно их, а не дам из книжного клуба.

Нарцисса поцеловала Драко, хотя почти никогда этого не делала. Прошла в свою любимую гостиную. Вакуум, окружавший ее, казался ей самой странным. В школьные годы она была влюблена в Люциуса, он был для нее притягательной загадкой. Теперь та влюбленность выглядела смешной. Когда она выходила за него замуж, головокружение и восторги улеглись, но она предчувствовала, что с Люциусом ее жизнь не будет праздной.

Со временем она поняла, насколько он сильная личность, и постоянно чувствовала себя ущербной рядом с ним или с Беллатрикс. А когда она устала бороться за уважение Люциуса, пришло безразличие. Она по-прежнему переживала, когда он уходил на опасное дело. Но скорее оттого, что у него может что-то не получиться, а не из-за угрозы смерти. И вот он в тюрьме. А она ничего из себя не представляет, и как ей воспитывать сына без Люциуса? И как вытащить Люциуса?

Нарцисса злилась и впадала в отчаяние от того, что не могла ничего придумать.

Беллатрикс умела быть одной, она могла горы свернуть ради Лорда. Но от Нарциссы не требовалось сворачивать горы, нужна была только хитрость, или изворотливость, или угодливость. Нарцисса прошлась из угла в угол. Ей казалось, что вот сейчас надо бежать и действовать, но что делать — она не представляла. И как там Люциус? Может, это единственный шанс, когда она нужна ему, а не он ей?

Нарцисса налила себе стакан виски и выпила его почти залпом. Поморщилась, посмотрела на пустой стакан. Она сама не заметила за своими мыслями, как сделала это.

Глаза стали слезиться, но в остальном ей стало легче. Набежавшая паника отступала. Она подумала, что, пожалуй, первый раз в жизни ей было настолько страшно. Не оттого, что вот сейчас будет больно или случится что-то плохое — страшно за свое будущее.

Нарцисса налила себе еще виски. Интересно, а испытывала ли когда-нибудь ее мать подобный ужас, предчувствуя надвигающуюся на нее катастрофу? А случались ли в ее жизни такие катастрофы?

Едва ли. Сменившая родительский дом на дом мужа без малейших попыток пожить своей жизнью, она целыми днями то развлекалась, то скучала.

Нарцисса так расслабилась, что скинула туфли и распустила волосы, чего не позволяла себе дома. Она наполнила свой стакан до краев и медленно потягивала его, пока мысли скакали друг за другом, ни на чём не останавливаясь.

Так вот что испытывает Беллатрикс день ото дня. Беспокойство, сменяющееся ужасом. Поэтому она такая дерганая. А Нарцисса с юношеских лет была слегка отстраненной. Она была уверена в Люциусе, его дела только поначалу живо интересовали ее и щекотали нервы, но потом стали рутиной. Она догадывалась, что знала только малую их часть. Ну что ж, такова участь жены, а рядиться под мужчину, как Беллатрикс, не хотелось.

А если Люциуса осудят по-настоящему? Тогда для Драко все потеряно. Или, наоборот, он станет сыном несправедливо осужденного героя? Кто знает, что будет в будущем?

Нарциссу снова охватывала паника. Они потеряют свое положение, потеряют! Они станут изгоями, родители отнимут у Драко его наследство, отрекутся от него! Люциуса запросто убьют проклятые магглозащитники!

Нарцисса посмотрела на стакан в трясущейся руке и испугалась себя. Чертов Лорд — свел всех с ума. Нарцисса поставила стакан, но в следующую секунду принялась хлебать из него. Поспешно и давясь. Нужно было унять трепещущее чувство в животе, как у скота перед закланием.

Откашлявшись, она села обратно в мягкое кресло и расслабилась. Она словно очистилась ото всех условностей. Потому что значимым в данный момент и в будущем было только одно — Люциус должен выйти из тюрьмы. Только тогда ей не придется сохранять лицо перед людьми, и их положение среди чистокровных никуда не денется, а если и денется, кому какая разница, что будут кряхтеть в приличном обществе пара дряхлых куриц?

Элита остается собой, только когда опережает время. Какому обществу нужна кучка старых цепных псов, охраняющих дракона?

У нее остались только деньги.

Деньги открывают любые двери.

В гостиную вошел ее отец.

— Ты была в курсе дел твоего мужа? — Сигнус Блэк начал без предисловий, что было на него совсем не похоже.

— Нет, — отрезала Нарцисса. В любое другое время она корила бы себя за резкость, но в данный момент она его не боялась. Она осмотрела его с ног до головы и подумала о том, что ей и раньше не стоило страшиться отца. В отместку за прошлые страхи даже стоило бы его обидеть. Такое полное облегчения равнодушие заполняло ее, что на приказ "Собирай свои вещи и вещи Драко», она фыркнула:

— Нет.

Сигнус скользнул взглядом по пустому стакану и почти опустошенному графину.

— Ты соображаешь, что происходит?

— О, поверь, папа, я знаю намного больше тебя.

— Глупая девица! Что ты, что твоя сестра! Ну и как ее угораздило быть арестованной? Нашла, где заводить любовников!

Нарцисса, сползшая было в кресле, с силой подтянулась. Закинула ногу на ногу, словно испытывая терпение отца, не торопясь с ответом:

— Дорогой папа, вы наверняка думаете, что вас это касается, но на самом деле на ваше мнение наплевать всем.

— Кому это — «всем»? — Сигнус опешил до такой степени, что забыл заткнуть Нарциссе рот.

— Перед кем вы стыдитесь, папа? — Нарцисса поддразнивающе называла его на «вы», как в детстве. Впрочем, она делала это, сама того не замечая. — Вы всю жизнь корчились от гнева при виде маггловских выродков и молчали. Нашлись те, кто своими действиями доказывал право на новый мир.

— Варварскими способами! Своими руками убивать их, купаться в крови. Твой муж не стоит мясника, не то что своих родителей.

— Пожиратели поступают, как наши предки, силой доказывая право на свою власть. Поступают, как должно. Не вам, напыщенному бездельнику, судить их. Да что вы могли? Благосклонно раскланиваться с Темным Лордом при встрече. И только?

— Вот из-за этого-то выскочки все полетело к чертям! — Сигнус уже пропускал мимо ушей оскорбления Нарциссы; признаться, он вообще мало слушал женщин. — Да что за имя-то такое! Темный Лорд! Не имя, а прозвище. Дурное воспитание видно за версту, пускай в нем и есть благородная кровь.

Нарцисса хмыкнула, налила полный стакан, слегка отпила от него, наслаждаясь вкусом, как это любил делать Люциус. Она запуталась во всем; временами ей казалось, что отец прав абсолютно и бесповоротно, а она верила во что-то совсем далекое от реальности. Рядом нужен бы Люциус: он знал, что делать в любой ситуации, он не был бы так безразличен сейчас, как она. Ей хотелось научиться думать на ход вперед, извлекать пользу из патовой ситуации. Но все, что она могла, это отринуть ложь и высказать то, что столь давно жгло ей сердце.

— Отец Родольфуса и Рабастана был в курсе всего. Из-за своего возраста он не принимал участия в акциях Пожирателей, но помогал финансово и благосклонно принимал у себя Лорда. Поговорите с ним, если пожелаете, — и Нарцисса деловито-безразлично закончила:

— А мне, впрочем, пора.

Она призвала к себе зимнюю мантию из гардероба. Шляпа, помешкав, вежливо опустилась на ее голову.

Сигнус был поражен ее внезапной решительностью и, кажется, впервые за всю ее жизнь отнесся к ней не как к пустому месту.

— Вот что, Нарцисса. Увидишься с Люциусом, передай, что дело оказалось серьезнее, чем он мог предполагать. Его баловство может дорого нам обойтись. Не все в Визенгамоте готовы пойти нам навстречу.

Нарцисса кивнула и быстрым шагом покинула гостиную.

Когда Нарцисса вышла за ворота Малфой-мэнора, она в полной мере ощутила, какой слабой себя чувствовала на самом деле. Холодный воздух отрезвил и вновь принес отчаяние.

Нарцисса повернулась к Малфой-мэнору, но возвратиться значило бы сдаться. Куда идти? Она подумала о каждой из своих подруг, о матери, о Нотте, с которым провела когда-то давно ночь, о Макнейре и зачем-то о Регулусе. Об отце и снова о Нотте. Испуганная и трясущаяся, она опустилась на колени.

— Да что же это? — спрашивала она, озираясь по сторонам и не видя ничего, кроме густого леса, чернеющего перед домом. — Что же это, в самом деле?

Спустя какое-то время, потеряв всякую способность бояться, она растерла слезы по щекам и поднялась на ноги.

Аппарировав к Министерству, Нарцисса обреченно зашла в лифт.

* * *

Беллатрикс услышала, как негромко произнесли «Алохомора». Дверь приоткрылась, и внутрь проскользнул человек в широких одеждах.

— А, Цисси, — укротив бушующее любопытство, заметила Беллатрикс довольно сухо. Она ждала кого угодно, но не сестру.

Беллатрикс прислонилась спиной к стене и молча смотрела на Нарциссу. Та, в свою очередь, глядела в ответ с вызовом и толикой жалости, что Беллатрикс не очень понравилось. Она отвернулась к оконцу, за которым мерцала иллюзия серого, как нынешняя жизнь, неба. Нарцисса не решалась заговорить, и Беллатрикс догадалась почему. Она не торопила сестру, втайне надеясь, что та не падет в ее глазах еще ниже.

Нарцисса сделала шаг к Беллатрикс.

— Белла, тебя уже не спасти. Я никого не виню и не осуждаю, — Беллатрикс повернулась к ней, и Нарцисса на мгновение остановилась. — Не давай показаний против Люциуса. Прошу тебя.

Беллатрикс закусила губу. С ее лица медленно сходила полулыбка.

— Нет, я расскажу им все про твоего дорогого муженька. Если ты хотела надавить, нужно было валяться у меня в ногах или угрожать, но ты не умеешь ни того, ни другого. Думаешь, раз ты такая отмороженная, ни шагу в сторону, ты можешь запросто предать? Выслушай внимательно и постарайся запомнить надолго: Люциус Малфой не стоит и мизинца Темного Лорда. И если Пожирателей объявили преступниками, то в Азкабан в первую очередь отправится Люциус, — Беллатрикс надвигалась на Нарциссу. Та не двинулась с места, хотя и порывалась что-то сказать. — И если понадобится, ты тоже сгниешь в тюрьме. Ты можешь склонять голову перед министерскими и перед Дамблдором, но меня ты не вынудишь предать дело всей моей жизни. Если избавляться от паршивой овцы, то сейчас.

— Я поняла тебя, — голос Нарциссы дрогнул.

— Тогда пошла вон, — Беллатрикс скрестила руки на груди и отвернулась.

Когда Беллатрикс опомнилась, Нарциссы уже не было в камере.

Она ненавидела глупость. На какую болевую точку Нарцисса хотела нажать? На кровные узы? Ну так стоило давить сильнее! Но она не хотела себя уронить. Защищать Малфоя, подумать только!

Беллатрикс вяло обдумывала произошедшее. Ее не пугало, что она осталась одна. Она и была одна с самого начала.

А Темный Лорд был где-то вовне. Она пыталась дотянуться до него, бежала туда, где, ей казалось, все понимают, что покоя нет, нет ничего, кроме бесконечных метаний и боли. Темный Лорд был там. Он это понимал. Он не боялся боли, он принимал ее как должное.

И вот чем все закончилось. Тишина и решетки.

Она обхватила руками толстые прутья. Подалась назад.

Они хотят, чтобы она успокоилась? Она — одна из немногих живых в их мертвом мире. Она давно спасена.

Несправедливо теперь оказаться среди них.

От бешенства волосы на ее голове встали дыбом.

Темный Лорд на свободе, а Малфои и Эйвери тут пляшут под чужую дудку.

Она не с ними. Пусть и не думают. Она сама за себя и за Темного Лорда.

Ее сухие руки напряглись, пальцы, скрючившись, пытались сдвинуть с места решетку. Есть разница, где быть. Свобода не везде одинакова. Она отомстит. Она убьет каждого, кто поддался. Возмездие наступает рано или поздно. Месть сладка. Ах, почему не прямо сейчас!

Она судорожно сжимала решетку, в неистовом приступе призывая смерть, насилие, все, способное истребить глупцов.

Беллатрикс подняла лицо к мерцавшему за оконцем туману. В четырех стенах, все равно что в гробу. Скулы ее провалились, кожа натянулась, глаза немигающе уставились в пространство. Она не видела ни прошлого, ни будущего. Подбородок искривился, будто к горлу подступали рыдания, руки затряслись…

Она закричала протяжно и безысходно, по-звериному. Для себя. Только она слышала и могла себя жалеть.

* * *

Альбус Дамблдор остановился невольно, оттого что услышал знакомый голос, звучавший непривычно живо и даже грубо. Только перед ним была не Друэлла Розье, а ее дочь — Нарцисса Малфой. Она говорила с охранником:

— Прекрасно. Чтобы меня пустили к мужу, я должна притащить сюда годовалого ребенка? Я обращусь к вашему начальству.

— Так и следует, мэм. От меня ничего не зависит. Правила одни для всех.

— Я вижу. Мой сын и так может вырасти без отца, а вы мне не даете с ним увидеться, — сказала Нарцисса, позвякивая в кармане золотыми.

Охранник не поддался.

К удивлению Дамблдора, Нарцисса терпеливо промолчала.

Складки на его лбу разгладились, и он пробормотал себе под нос:

— Может статься, так будет лучше. Для будущего.

Ночь была темная и бурная. Вспышки молнии озаряли верхушки деревьев Запретного леса.

В тишине кабинета Фоукс клевал скорлупу каракатицы. В камине зажегся огонь, но Дамблдор не обернулся.

— Присаживайтесь, Ремус, — голос директора был привычно успокаивающим.

Ремус опустился в мягкое кресло.

— Рад, что вы откликнулись на мою просьбу. Тем более, в записке я не разъяснил, почему хочу с вами встретиться. В общем-то, мне следовало самому прийти к вам.

— Спрашивайте, что угодно, — Ремус покорно склонил голову.

— Не считаю себя вправе. Когда придет время, вы расскажете мне все, что хотели.

Дамблдор положил перед ним свиток.

— Ваше разрешение на встречу с Сириусом.

Ремус съежился, глядя на свиток, словно пред ним была змея. Он не готов к встрече, понял Дамблдор. Что, если и его жизнь сломана поступками Сириуса?

Казалось, ответ уже не последует. Дамблдор отошел от стола и занялся Фоуксом, но Ремус не сделал попытки притронуться к свитку.

— Спасибо за вашу внимательность ко мне, но я едва ли воспользуюсь этой возможностью.

— Вот как? — блеснул очками Дамблдор.

Ремус побледнел, сцепил пальцы и слегка отодвинулся от стола.

— Не стоит, профессор. Вы только за этим меня звали?

— Очевидно, что только за этим, — согласился Дамблдор. — О дальнейших планах вашей работы для Ордена, думаю, не имеет смысла сейчас говорить.

— Разумеется.

Теперь они не скоро увидятся.

* * *

Сириус хлестнул себя по щеке. Много часов без сна: было страшно сомкнуть глаза. Шатался из угла в угол. Казалось, если посмотрит под ноги, снова увидит трупы.

Перед глазами стояло страшное, походившее на маску лицо Джеймса. И рядом с ним — Лили, такая же строгая, ледяная, вытянувшаяся, словно по струнке. Сириус вообразил их так явственно, будто стоял над ними. Тела лежали друг рядом с другом, ладони были аккуратно вывернуты наружу, виднелись голубые вены на руках.

Ему начал чудиться запах могильного склепа. Точно такой же, как в гробнице, где похоронен отец.

«Сириус сбежал вниз по лестнице, но на последней ступеньке остановился.

— Если бы вы меня слушали! Но вы даже и мысли не могли допустить, что я понимаю больше вашего! Да, матушка? И кто теперь прав? Вы видите, кто такой Волдеморт, понимаете, что он делает с людьми?!

— И что вы в своем Ордене сделали, чтобы помешать? Одни разговоры? А Регулус пытался что-то предпринять и оступился, пока ты якшался непонятно с кем!

Отец выглянул из кухни. Он посмотрел на сына, и у Сириуса дрогнуло сердце. Сколько любви было во взгляде. Всегда казалось, что Регулус стоял между ними — а теперь его не стало. Сириус простил отца в ту же секунду. За глупость, за предрассудки, за тяжелый неуправляемый характер. В конце концов, предубеждение против родителей увело его из дома.

Их молчаливый диалог остался не замеченным матерью. Она продолжала кричать, надрываясь.

Челюсть сжалась до боли при этом воспоминании.

— Сдохнуть бы сейчас, да и этого нельзя… Нет, я не могу умереть, пока не отомстил…. — он говорил вслух: так получалось обуздывать отчаяние. — Я не отомстил! Слышите, вы!

Сириус подскочил к двери и дернул ручку. Он находился в каменном мешке, из которого нет выхода. Или один — прямиком в Азкабан.

Петтигрю разгуливает на свободе! Может быть, сбежал из Британии! Подперев дверь спиной, Сириус несколько раз в бессильной злобе ударил по ней ботинком. Полегчало.

Впрочем, не такой уж Петтигрю и предатель, он наполнил смыслом свою маленькую жизнь. А что сделал Сириус?

* * *

В кабинете горела одна свеча. Приторно-желтый свет согревал лоб и щеки, густые черные тени очерчивали жилистые руки.

Барти Крауч-старший читал запись допроса Барти Крауча-младшего.

Он изучал дело вот уже сутки. Сидел, скорчившись над бумагами. Стол был завален пергаментными свитками и разными служебными записками, а дело сына аккуратно лежало в стороне.

Нет, папка было тоненькой, микроскопической по сравнению с делом Лестрейнджей. Но он никак не мог заставить себя довести все до конца.

В дверь коротко постучали. Крауч подпрыгнул на месте и безуспешно попытался спрятать папку.

— Мистер Крауч, Альбус Дамблдор в допросной, велит позвать вас.

У Крауча отлегло от сердца.

— Ступай, скажи, что я сейчас буду.

Дамблдор всегда слишком много себе позволял. Однако Крауч не чувствовал в данную минуту беспокойства на его счет. Ну, пытается Дамблдор что-то доказать — а дальше? Метит в кресло министра? Не получил его раньше и сейчас не добьется.

У Крауча возникло почти непреодолимое желание бросить все. Он всю жизнь воздвигал памятник закону. Не существовало полутонов, вопросов, разных трактовок преступления. Только порядок. Но теперь не было сил привести к нему даже мысли.

Отчего он не начал заниматься делом сына? Протокол задержания был составлен, как полагается, свидетелей допросили другие следователи. Оставалось выбить признание и назначить время суда. Несколько раз он перекладывал свои обязанности на Муди.

Казалось очевидным, что сын заслуживает высочайшей меры наказания. Но появились сомнения, основанные на чувствах. Это нужно было пресечь.

Не давало покоя одно: кто допустил роковую ошибку? Он или сын?

Как некстати сейчас было появление Дамблдора.

* * *

Сириус пытался расплакаться, как ребенок, которому не дают желаемое — но не получалось.

— Никто не простит мне их смерть. Ну и пусть не прощают, пусть убьют меня, пусть дементор высосет из меня душу. Я виноват, я больше всех… Слышите, вы! Убейте меня! Только настоящего предателя вам не найти без меня. Да я, может быть, больший предатель, чем он, но только я могу найти его. Эй, вы, выпустите меня! Выпустите меня! Я найду его! Скормите меня тогда дементорам вместе с ним! Скормите нас дементорам!

Дверь отворилась. Сириус посмотрел на занесенный кулак и осознал, что больше не лежит на полу и уже какое-то время колотит в нее. Он отступил назад, разглядывая ссадины на руках.

— Прекрати орать, — произнес охранник. — Дамблдор велел отвести тебя в допросную.

— Дамблдор? Причем тут он?

— Поторапливайся! — два аврора зашли в камеру. Один толкнул растерявшегося Сириуса в спину. — Живее!

Его потащили по длинным узким коридорам с неприятно шершавыми оранжевыми стенами.

А может, он свихнулся? Перепил накануне, и его снова лихорадит? Всякое бывало.

Что, если он так боялся гибели Лили и Джеймса, что наваждение последних дней — это только затянувшийся кошмар? Он страшился смерти до ужаса, он был в постоянной панике после исчезновения Регулуса, после кончины отца, иногда он боялся сомкнуть глаза ночью — боялся потерять над чем-то контроль. Он часто срывался к Лили и Джеймсу, опасаясь, что упустит момент.

Вероятно, он помешался в один из таких моментов и все происходящее ему только чудилось.

Сириусу лишь казалось, что его заводят в допросную, что ставят перед большим деревянным столом. Что в камеру входят Крауч, Муди и Дамблдор.

Он начинал ненавидеть Дамблдора за то, что только его осуждения и боялся. Муди он знал давно, но теперь тот был от него бесконечно далек. Словно они действительно воевали на разных сторонах.

Муди сел на край стола, покачивая ногой.

— Это что-то вроде психологической пытки, да? — негромко спросил Сириус. — Нет, что вы, я не против, продолжайте…

Больно было осознавать, но все их приготовления предвещали очень невеселый цирк.

Крауч остановился у дверей, нижняя губа его была брезгливо оттопырена. Сириус исподлобья смотрел на него и старался не замечать Дамблдора, наколдовавшего стул в углу.

— Хотите нам что-нибудь сказать? — спросил Крауч.

Сириус уставился в стену. Какая мерзость. Они сейчас будут пытаться понять, что с ним произошло, будут копаться в его душе.

Крауч зачитывал с листка чьи-то показания. Заканчивая каждое, он небрежно отбрасывал лист в сторону и оценивающе поглядывал на Сириуса.

Каждое произнесенное слово ввинчивалось в мозг. Он чувствовал присутствие Дамблдора. Возможно, это оно вызывало такую сильную головную боль.

— Признаете ли вы свою вину?

— Да, — сказал Сириус.

— Как вы стали Пожирателем? Рассказывайте по порядку.

— Да не становился я им! Все не так было! Надо найти настоящего предателя!

— Так вы не предатель? — спросил Крауч.

Лицо горело. Его накрыл детский стыд.

— Я… — он понял, что перед Дамблдором должен сказать правду. — Я — предатель. Я совершил ошибку. Но я смогу ее исправить, если вы отпустите меня и вернете палочку. Вы не знаете его, так как я.

— Простите? — ерничал Крауч, играя в какие-то свои игры, и скосил глаза на Дамблдора.

Сириус сделал движение в сторону Крауча, но Муди встал и пригрозил:

— Осторожней, парень!

— А то что? — огрызнулся Сириус. — Но стойте! Стойте, выслушайте меня! Подождите, разберитесь сначала. Нельзя хоть раз в жизни сперва войти в чужое положение, а потом осуждать? Это было безумное непонимание! Но и вы не заметили, Дамблдор!

Директор. Не лицо, а восковая маска.

— Давайте вернемся ближе к делу, — сказал Крауч. — Какую вину вы признаете? Вы совершили эти преступления без помощи Пожирателей, а по собственной инициативе?

— В предательстве Джеймса и Лили повинен только я, — Сириус уловил движение в том углу, где сидел Дамблдор, но не решился поднять глаза. — В общем, да, я убийца... По сути, я не лучше Пожирателей.

— А что вы скажете об остальных жертвах? О умерщвленных вами магглах?

Опять не о том. Снова шапито. И стыдно, и как будто все равно.

— Каких магглах?

Муди соскочил со стола и схватил Сириуса за грудки. Сириус увидел вблизи, какие больные у аврора глаза, белки словно в кровоподтеках.

— Да что ж ты наделал, щенок! Мы все хорошо к тебе относились! Ты что, не помнишь, как убивал?! Как выследил Петтигрю, как разбрасывал опасные проклятия! Как насмехался над нами!

Муди нещадно тряс его.

— А может, мы не все знаем, может, за тобой и другие трупы?

— Да, я виноват! Я убил Лили и Джеймса! Я предал их! Но не убивал я никаких магглов!

— Против тебя есть свидетель, который выжил и видел, как ты бросал взрывающие проклятия, сучий потрох!

Муди оттолкнул его с презрением.

— Не убивал я их! Я убил Лили и Джеймса! Хотите судить?! Судите! Но я сам себя осужу! Без вас! Судите меня, судите! Особенно вы, Дамблдор! Все из-за вас вышло! — Сириус сосредоточил свой воспаленный взгляд на Дамблдоре. — Мы не доверяли вам! Все из-за вас, Дамблдор! Ну что вы… Я виноват, я! Я их предал! Откуда я мог знать, что так получится?

— По каким причинам вы стали хранителем Поттеров? — спросил Крауч.

— Потому что Джеймс доверял мне! Боже, он только мне доверять и мог! — Сириус схватился за голову. — Я дурак! А что еще было делать?

Муди взмахнул палочкой, и невидимые веревки связали Сириуса. Он свалился бесформенной кучей на пол и остался недвижим, слушая своих мучителей. Зачем он здесь? Как это случилось?

Люди отсюда казались гипертрофированно огромными. И все их действия назойливо лезли в глаза. Лучше смотреть на пол.

На Сириуса можно наступить, и никто не заметит, что лежит человек.

Шутка. Только очень несмешная.

— Так дело не продвинется, — вполголоса сказал Муди.

Крауч, нервно подергивая краем рта, присел возле Сириуса на корточки.

— Остыньте немного, мистер Блэк. Скажите, почему вы стали хранителем Поттеров? Вы спланировали все это изначально? Намеревались таким образом заслужить доверие Волдеморта?

Сириус попытался высвободить руки, потом плюнул на это и подчинился своему положению.

— Я хотел быть единственным, от кого зависит их жизнь. Наверное, благодарности хотел. Низко, верно? А Волдеморта ненавижу. Всех ненавидел, кроме себя. Теперь вам все кристально ясно?

— Частично. Ваша близкая родственница Беллактрикс Лестрейндж как-то способствовала вам?

— Беллатрикс? А эта тут причем? — Сириус сделал последнюю попытку стянуть с себя невидимые путы.

— Беллатрикс Лестрейндж — одна из главных пособниц Волдеморта, вам об этом известно?

— Нет, — отрезал Сириус, — об этом ничего.

Дамблдор резко встал. Он показался Сириусу выше, чем когда бы то ни было, и весь горел решимостью. Он вышел, отчеканивая шаг.

Кто-то из них ошибся.

* * *

Крауч отпустил секретаря и подошел к Дамблдору и Муди. К нему приблизилась было Амбридж, но Крауч, не дав ей раскрыть рта, бросил небрежно:

— Позже, Долорес. Ждите возле моего кабинета.

Онемев от злости, Амбридж резко развернулась и ушла.

Иногда ее назойливость выводила из себя.

Муди, доставая из кармана трубку и закуривая, высказался ей вслед:

— Неприятная мадам. Того и гляди кинет Аваду в спину.

Крауч помахал рукой, разгоняя зеленый дым:

— Кончали бы вы с этой дрянью, Аластор.

Муди невразумительно что-то промычал и аккуратно задымил в другую сторону.

— Я вытяну из Блэка все, что нужно. Член Ордена... Непростое слушание будет, непростое, Альбус…

— Ничего личного, не так ли? — Дамблдор развел руки в стороны.

— В самом деле, — Крауч скудно улыбнулся и взял под мышку свою записную книжку. Затем пожал руку Дамблдору, а Муди сказал только:

— Мы с вами еще увидимся сегодня.

— Не сегодня, так ночью. Не ночью, так завтра, — дружелюбно ответил Муди.

— Зато посадим их всех. До единого, — сказал Крауч.

Получилось не очень убедительно. Он не чувствовал того фанатичного рвения, которое старался продемонстрировать.

* * *

Дамблдор остался наедине с Муди.

— Наш будущий министр всерьез настроен посадить сына, — пропыхтел аврор.

— Пожалуй, что так, — согласился Дамблдор. — Впрочем, неважно, кто будет министром.

— Так что с делом Блэка? Скажу правду, я человек прямой, ты знаешь. У меня ощущение, что ты собираешься спустить все на тормозах.

— Судьбу Сириуса сейчас определяют убитые им магглы. Что до предательства, то, Аластор, ты знаешь, сколько я живу на свете, сил понять абсолютно любой поступок у меня хватит.

— Не уходи от ответа. Дело не столько в магглах, сколько в предательстве. Да таких двуличных тварей, как он, нужно отдавать дементорам, не задумываясь!

— Как видишь, я не пытаюсь помешать твоей работе.

Поза Муди стала напряженной. Табак из трубки посыпался на пол.

— Прекрасно. А я подобных ему мразей давил, давлю и буду давить, Дамблдор. И не надо проявлять здесь свое знаменитое милосердие.

Свет в коридоре на пару секунд померк — такова была сила сдерживаемой Дамблдором магии.

— Мне все предельно ясно. Я не хуже тебя знаю, когда нужно проявить жесткость. Если я понимаю поступки Сириуса, это не значит, что его следует простить.

* * *

— Долорес, вот вы где! Проходите, — Крауч пропустил Амбридж в свой кабинет.

Она подозрительно притихла после проявленного к ней пренебрежения в присутствии Муди и Дамблдора. Крауч знал, что она попробует ударить исподтишка. Он не горел желанием вступать в борьбу с человеком, которого не знал. Поэтому решил сделать ее временной союзницей, но не слишком доверяться.

— Прежде чем вы что-либо скажете, я хочу поручить вам одно щекотливое дело, — Крауч сделал вид, что подбирает слова, чтобы придать чуть больше веса этой беседе.

— Внимательно слушаю.

— Позаботьтесь о том, чтобы на всех слушаниях по делу Блэка было достаточное количество журналистов. Отнеситесь к этому заданию со всем рвением.

Амбридж не смогла сдержать ехидной усмешки.

* * *

Сириус не придавал значения тому, что находится в тюрьме и его будут судить.

Все это было химерой по сравнению с тем, что его мир был разрушен до основания. То, что подарил ему когда-то Хогвартс — веру в будущее и постоянство дружбы — было отнято раз и навсегда.

И какая теперь разница, что творится вокруг? Поэтому он не требовал свидания с друзьями или лучшей пищи — того, что было привычно тюремщикам.

Склонный к меланхолии Ремус как-то восхитился его жизнерадостностью и стойкостью.

Секрет был в том, что он не считал себя особенным, а данную ему жизнь — бесконечным шансом проявить себя.

Эта кристально чистая мысль была сильнейшим ядом, который отравлял Сириуса день за днем. Он считал себя выше других уже потому, что он один понимал, что сам по себе ничего не стоит, и, благодаря своему пониманию, стоил чуть больше всех, кого он знал.

Сириусу попросту нечего было делать на воле. Заставить себя радоваться жизни как прежде он не сможет.

Что там сейчас, на свободе? Где Ремус? Что думает о Сириусе?

Сириус криво улыбнулся в темноте.

Лучше быть подальше от него и от неудобных вопросов. Отныне ему там места нет.

Почему люди боятся одиночества? Он один. Не так страшно. Тем более, когда есть самый интересный собеседник в мире. Ты сам.

* * *

Круглый кабинет Дамблдора был залит послеполуденным солнцем. Удивительное явление для этого времени года. Ловя каждое мгновение, каждый лучик тепла, льющийся через большие окна, Дамблдор откинулся в кресле и закрыл глаза. На столе стояла кружка с дымящимся чаем.

Дверь в кабинет распахнулась, и влетел взмыленный Слагхорн.

— Извини, что прерываю твой отдых, Альбус, но я так больше не могу. Эта работа меня доконает. Я знаю, как ты меня ценишь, но ты не можешь удерживать меня насильно. Мне необходим отпуск, минимум на полгода.

Дамблдор передвинул свое кресло в тень.

— Ты сам попросился в школу. Мы оба знаем, из каких соображений.

— Причин оставаться здесь больше нет. Мне жаль, Альбус, но…

— Я нашел тебе замену.

— Что-что ты сказал? — Слагхорн пришел в замешательство.

— Новый преподаватель зельеварения и декан Слизерина вступит в свою должность к Рождеству. Что-то не вижу на твоем лице радости, мой друг.

Слагхорн поспешил убрать с лица не идущее его почтенному возрасту выражение.

— Я не ожидал, что вы внемлете моим мольбам, — проворчал он.

— Ты годами изводишь меня просьбами освободить тебя от «тяжелейшей ноши преподавателя». А когда я нашел тебе идеальную замену, не удостаиваешь меня и крупицей благодарности?

— И с чего это вдруг именно сейчас? Посреди семестра? — со Слагхорна не спешила сходить маска брюзжащего старикашки, однако глаза его подозрительно сузились.

— Твое брюзжание мне надоело.

— Вот как. И кто займет мое место, позволь спросить?

— Северус Снейп.

Слагхорн в задумчивости сел в кресло.

— Знакомая фамилия.

С полминуты Слагхорн накладывал себе в блюдце сладости и наливал чай, который, надо сказать, ему предложен не был.

И наконец его осенило.

— Погоди-ка! Пару-тройку лет назад был у меня студент, родственник Эйлин Принц или даже сын… Уж не про него ли ты, часом?

— Именно про него.

Слагхорн хмыкнул и снова впал в рассеянную задумчивость. Прихлебывая чай, он исподлобья глянул на Дамблдора, и его лицо и осанка переменились.

— А не должен ли мистер Снейп в ближайшее время быть арестован?

— К моему прискорбию, скорее всего, именно так.

— И ты не собираешься этому помешать?

— Видишь ли, Гораций, Северус Снейп — идеальная кандидатура на должность декана Слизерина, но ему нужно немного помочь. Чтобы не сворачивал больше с пути.

— Мерлинова борода, твой тон не предвещает ничего хорошего.

— Думаю, ты отчасти прав в своих рассуждениях, что стены Хогвартса тебя стесняют, — продолжал Дамблдор, пропустив мимо ушей замечание Слагхорна. — А в твоем бессрочном отпуске, назовем это так, будет простор для укрепления знакомств, ничто не будет тебя связывать.

Дамблдор посмотрел на Слагхорна из-под очков-половинок.

— Все ясно, в общем. Меня за дверь, из сердца вон, а мальчишку приютишь.

— Надеюсь, ты не боишься того, что я предлагаю?

— Как будто я настолько стар!

— Вот и чудесно.

Слагхорн за все время улыбнулся только один раз. Но Дамблдор ждал именно этой загадочной плутоватой улыбки.

* * *

Учительское собрание вот-вот должно было начаться. Спраут и Вектор перешептывались. Остальные учителя сидели, как обычно, полукругом возле пустующего массивного кресла, предназначенного директору.

У Слагхорна было торжественное выражение лица, его галстук был идеально завязан, а воротник накрахмален.

Дамблдор опустился в свободное кресло.

— Все в сборе, как я вижу. Начнем. Открою сегодняшнее собрание двумя главными новостями. Надеюсь, профессор Слагхорн дождался этого момента и не стал разглашать новость раньше меня, — директор лукаво посмотрел на Слагхорна. — Не буду томить вас, коллеги. После рождественских каникул Гораций покидает свою должность и школу.

— Как? Посреди учебного года? — первой озабоченно высказалась Макгонагалл. — Ученики останутся без зелий?

— Кто-то из нас будет его заменять? — раздраженно спросила Граббли-Дерг.

— Да нет же… Нет, — Слагхорну не понравилось осуждение, с которым встретили его уход. Он явно начал сожалеть даже о том, что вырядился по этому случаю.

— И на этом мы приближаемся ко второй новости, — Дамблдор слегка повысил голос, и преподаватели сразу смолкли. — Место профессора Слагхорна в качестве преподавателя зельеварения, и главное, декана Слизерина, займет бывший ученик нашей школы Северус Снейп.

У Слагхорна сделался очень виноватый вид.

— Возможно, многие из вас помнят его. Он закончил Хогвартс несколько лет назад.

Учителя задумались, Макгонагалл выпрямилась в своем кресле.

— Я уж было подумала, что путаю его с кем-то другим… — не сдержалась она. Дамблдор послал ей предостерегающий взгляд.

— Это тот Снейп, который учился на Слизерине? — спросила Синистра.

— Верно, профессор Синистра.

— Вы не находите, что он слишком молод для этого? Хотя он вроде бы был хорош в зельях… — озадаченно произнесла Спраут.

— Альбус, — робко вставил Флитвик. — Но он же… он один из них.

Вектор, Спраут и Макгонагалл склонили головы, ожидая ответа Дамблдора.

Лицо директора приобрело задумчиво-меланхоличное выражение.

— Нет никаких «их», Филиус.

Он умолк и свел кончики пальцев воедино.

Несомненно, учителям хотелось и дальше обсуждать это событие, но они не решались продолжать в присутствии Дамблдора. Молчание директора говорило о том, что дальнейшие дискуссии на эту тему не вытянут из него больше, чем было сказано.

Макгонагалл вспыхнула.

— Как я понимаю, это решение уже окончательное, так что вряд ли нам стоит продолжать сейчас его обсуждать, не так ли? Я могу зачитать план по воспитательной работе в школе на ближайшие две недели? — она подчеркнуто не смотрела на Дамблдора. Крылья ее носа дрожали.

— Очевидно, это все, что я хотел сказать. Прошу вас, профессор Макгонагалл.

Макгонагалл стала зачитывать свои предложения из папки, открытой на коленях.

А когда собрание подошло к концу и учителя не спеша потянулись к выходу, она осталась сидеть на месте.

Дамблдор, вздохнув, взмахнул палочкой, и все кресла исчезли. Он подошел к фениксу и погладил его, дожидаясь, пока последний человек выйдет из кабинета и они останутся наедине.

Она подошла к столу, скрестив руки на груди.

— Спасибо вам, Минерва, что поддержали меня перед коллегами.

— Вы знаете, я всегда на вашей стороне.

— Я знаю и, поверьте, ценю это в данный момент больше, чем когда-либо, — Дамблдор слегка улыбнулся ей, но Макгонагалл не поддалась.

— И, тем не менее, ответьте мне на вопрос: Северус Снейп — Пожиратель смерти?

— Нет, — резко ответил Дамблдор, от его задумчивости не осталось и следа, — и в глубине души он никогда им не был.

— Иногда я совсем вас не понимаю, Альбус! А если это просочится, если родители узнают, кто будет учить их детей…

— Я не прошу вас понимать меня, Минерва, я прошу всего лишь верить мне. Разве я когда-нибудь делал что-либо, что вредило ученикам?

— Мерлин! Я совсем не об этом! — Макгонагалл взмахнула руками. — Иногда вы слишком верите в людей!

Дамблдор посмотрел на нее так, что она замолчала.

— Северус меня не подведет. И прошу вас больше никогда не возвращаться к этому разговору.

Макгонагалл открыла было рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого вылетела из кабинета, хлопнув дверью.

* * *

Пахло черноземом и прошлогодней травой. Суровая влага заполняла ноздри; неудивительно, что большинство людей в этот день предпочли остаться дома. Руки лучше прятать в карманы.

Вокруг царила спокойная искренность, без надрыва и стенаний. Мрачная, тихая. Размеренно капало с крыш. От земли шло тепло, и хотелось благодарить ее за такой дар. Осенний дождь, каким бы он ни был: тоскливым и спокойным, внезапным омовением с разверзшихся небес или полным солнечных зайчиков и баловства — всегда несет за собой жар земли. Ее любовь. Природа радовала своим переменчивым постоянством.

Ветер шумел в вышине. Дамблдор прислушивался к его шепоту, как к последней истине.

Он жил этим мгновением и не желал возвращаться к той реальности, которая стискивала со всех сторон. Что же происходило все эти бессонные ночи после смерти Лили и Джеймса? Он руководствовался головой, не сердцем, но чувствовал беспокойство и вину. Не то чтобы он не ощущал ее постоянно, но все происходило слишком правильно. Не кара, а справедливость. Он никого не судил, он бездействовал, он верил.

Но вера в людей больше не простиралась так далеко, как раньше.

Вдоль горизонта разливались розово-голубые, с позолотой облака. Они утягивали туда, ввысь и вдаль. Но только его, одинокую фигуру среди бескрайних просторов. И никого больше.

Если бы каждый мог видеть эту красоту и стараться ее запомнить, уловить изменения, которые в ней происходят, люди смотрели бы на мир иначе с самого начала. Абсолютно все. Но они не смотрят, а выискивают только грязь.

И Муди тоже. Он чувствует себя этаким борцом со злом и вершителем судеб, боясь только переступить черту и оказаться на другой стороне. Ему нравится заигрывать с тьмой в душе, но хватит ли у него когда-либо духу простить или понять таких мальчиков, как Сириус, Ремус, Северус?

В последнее время Муди расстраивал его. Наверное, потому что он не чувствовал вины за поломанные судьбы, причинами которых стали они все. Он ведет себя, как совершенно посторонний, он судит их по себе. Нельзя требовать от человека, чтобы он мыслил точно так же, как ты. И все-таки хотелось раскрыть Муди глаза. А может, то же самое следовало сделать ему самому?

Перестать быть всезнающим и заново пуститься на поиски смысла. Дамблдору хотелось снова ощутить волнение, нерешительность, сомнения, но он знал, что поступает верно. Он долго уже был на этом пути, но гибель Лили и Джеймса стала точкой невозврата.

Когда-то давно ему казалось, что без необходимого зла мир будет не таким, как нужно. Не таким жестоко-романтичным и таинственным.

Но ведь эта природа, эта красота, она не несет в себе ничего, кроме света. Пусть и в такой холодный день, но она — лучшее из всего, что создано. И пусть человек станет таким же, как она.

Так и будет. Он постарается, чтобы как можно больше людей стали такими.

Ведь Дамблдор — преподаватель, его призвание — научить детей любить жизнь.

* * *

В доме господствовал невообразимый хаос. На полу валялись осколки стекла, старое плетеное кресло лежало на боку. Частички пыли висели в удушливом воздухе. Пахло травами и кореньями. Все убранство комнаты говорило о том, что ее хозяин занимается зельеварением. Высушенные ящерицы поблескивали своей чешуей, большой стеллаж был заставлен банками с ярлыками, некоторые из них были разбиты, и что-то склизкое капало на пол.

Дамблдор осторожно ступил на протертый ковер.

Он не сразу заметил Снейпа. Тот лежал на боку на диване. Трудно было в точности определить, жив ли он. Руки были неестественно заломлены в запястьях. Черные маслянистые волосы откинуты назад, кожа белая, как чистый лист.

Дамблдор бесшумно опустился на свободную часть дивана. Ржавые пружины заскрипели.

Снейп смотрел в одну точку, как умалишенный. Дамблдор дотронулся до его руки, нащупывая пульс.

Сердцебиение было едва ощутимым.

Парализованный, Дамблдор не мог не смотреть на Снейпа, не мог оторваться от его безразличных ко всему черных глаз.

Нахлынула сладкая долгожданная боль, и он не выдержал ее натиска, зажмурился и долго боролся с собой. Он почувствовал себя таким черствым и огрубевшим по сравнению с этим мальчиком.

Снейп забудет обо всем этом. Не вспомнит ни единой детали из многих и многих мучительных дней.

Впервые Дамблдор не знал, как вернуть к жизни человека, который не хочет этого. Дать ему тепло, домашний очаг, уважение окружающих — все, что он мог. Для этого он и брал его в Хогвартс.

Ему будет предоставлено множество шансов начать сначала эту уже сейчас неудачную жизнь. Но Снейп не согласится. Это было известно почти наверняка, но в очередной раз так хотелось ошибиться.

Северус Снейп не сможет навсегда забыть о вине, раз Дамблдор сам не мог этого сделать.

Северус… Он стал ему почти как родное дитя. Стал самым близким человеком: только он поймет, что тяготит Дамблдора, когда-нибудь в будущем, когда сможет отвлечься от собственной боли.

Дамблдор знал, как очистить его душу до конца. Новое испытание, которое заставит навсегда запомнить, где пролегает граница между светом и тьмой. Но как не дать ему сожрать самого себя? Как дать ему новый смысл? Нет, не смысл, а новую беспечную юношескую надежду! Что мог сделать старик, который сам ее едва не потерял?

— Бог мой, Северус, — сказал он тихо, почти неслышно, словно боялся разрушить сакральное уединение этой души. — Я могу позволить вам сейчас умереть, но не сделаю этого ради своей совести. Ради себя, понимаете?

— О чем вы?

Дамблдор сглотнул.

— Простите меня.

Северус закрыл глаза, губы его дернулись, он вымученно хохотнул.

Видимо, это усилие стоило ему больших сил, потому что в ту же секунду он резко побледнел. И последние человеческие краски сошли с его лица.

Дамблдор понял, что он навсегда останется таким. Взрослым ребенком с искалеченным, но живым сердцем.

Северус превращался в такого же отрешенного, как он сам. Теперь он будет за всех, но ни с кем. И Дамблдор будет не один.

Укрыть Северуса пледом — все, что можно сейчас сделать. И, помедлив, провести рукой по его голове.

У Северуса вдруг потекли из глаз слезы. Беззвучно, без единого всхлипа. Дамблдор понял, что сделал ему больно своим прикосновением. Нечаянная ласка может быть невыносимо мучительна человеку, который всю жизнь был ее лишен.

Через минуту Северус закрыл глаза и уснул крепким сном, впервые за долгое время.

Дамблдор же остался сидеть рядом с ним.

Делая вид, что изучает документы, Барти Крауч стоял в узком коридоре, освещенным одним факелом. За дверью Руфус Скримджер допрашивал его сына.

Барти не замечал охранника, стоявшего у двери: он вообще мало обращал внимания на подчиненных столь низкого ранга. Приглушенный свет и пустынный коридор позволили Краучу немного отпустить контроль над собой. Вскоре сына должны были перевести в Азкабан, камер в следственном изоляторе Аврората не хватало, а дело Лонгботтомов было почти решенным. Барти устало потер переносицу.

— Что ж я, в самом-то деле? — сказал Крауч сам себе и нажал на ручку. Дверь с легким скрипом отворилась, и он вошел внутрь.

Это был один из сотен допросов, которые он видел. Но не могло же быть, чтобы допрашивали его ребенка. Бог видит, он и впрямь был ребенком, хотя Крауч таковым его не считал.

Посреди допросной действительно стоял его Барти, и он показался ему совершенно чужим. Встав чуть поодаль, в углу, как каменное изваяние, олицетворяющее правосудие, он смотрел на сына и слушал, не слушая. И заставлял себя ничего не чувствовать. Нет, это был не его сын, это был один из тех, кто убивал, из тех, кто плевал на запреты, на то, что власть здесь он.

* * *

Рабастана снова швырнули в допросную. На этот раз там ждал молодой аврор, совсем еще мальчишка.

Наступила тишина. Рабастан присел на стул и почесал небритую щеку.

— Начальство ждем? — усмехнулся он.

Мальчишка усиленно делал вид, что не слышит Рабастана, приходилось говорить в пустоту:

— Ты умный парень... Сколько хочешь за помощь мне в побеге? Двадцать тысяч галеонов? Больше? Твоим приятелям столько же — при условии, что все пройдет гладко. Ты пораскинь мозгами. Я буду тут, если что. Камера сто двенадцать.

В воцарившемся молчании Рабастан похрустывал костяшками пальцев. Но излучать беспечность больше не удавалось. Его родственные связи ничего не давали. Такое ощущение, что Министерство враз протрезвело. Последние несколько лет здесь и шагу нельзя было ступить — все продавались, а главное, жаждали, чтобы их купили. И вот тебе раз. Дело наверняка было в этом треклятом Крауче: как только он вступил в должность, все стали ходить по струнке.

И теперь ему приходится из кожи вон лезть перед мальчонкой.

Вошел Крауч. Его лицо было непроницаемо.

— Кто вел допрос в последний раз?

— Мистер Муди, сэр, — сказал мальчишка. Кажется, его звали Волтер. Рабастану не помешает наладить с ним контакт. Вдруг получится подкупить.

— Что ж, глянем, — Крауч просмотрел пару страниц. — Аластор как всегда немногословен. Признался, что состоял в… Хм…Так-так… Ага, а вот интересно…

Краучу, казалось, не было никакого дела до обвиняемого. Он взглянул на Рабастана исподлобья.

— Возлагаете всю вину на соучастников?

— Лишь не умаляю их заслуг.

— Вот незадача, — лицо Крауча резко изменилось: оно напоминало морду кошки, вцепившейся зубами в добычу. — А ваша невестка ни сном ни духом о том, что вы делали для Волдеморта. Печется о вас, заботится о благополучии семьи.

Рабастан помрачнел. Крауч, сам того не понимая, наступил на больную мозоль. Его больше всего беспокоило то, что никто из его родственников не спешил с помощью. Не могло так быть, чтобы все Лестрейнджи открестились от Пожирателей.

— Смотрю, вы не в настроении. Наверное, думаете, когда же придут ваши друзья, заплатят кому надо.

Рабастан оскалился.

— Не смотрите так на меня. Вы не дурак, в отличие от Беллатрикс, но раз пошли к Лонгоботтомам, выход только один. Вы можете значительно улучшить свое положение. Тихо и мирно пойдете свидетелем. Тем более, Беллатрикс так рьяно защищает вас.

Мальчишка смотрел на них, приготовив руку с пером, но так и не коснувшись пергамента. Рабастан слегка задумался. В словах Крауча действительно был толк.

— Что вы хотите? Имена? Вам они и без меня известны.

— Знать всю подноготную — вот что я хочу. Особенно подробности нападения на Лонгботтомов.

Рабастан невольно ухмыльнулся. Этот, видать, скрытый садист.

— Любите смотреть? А участвовать не пробовали?

Крауч и бровью не повел.

— Хорошо, — согласился Рабастан. — Я расскажу.

Он говорил неспешно, опуская свою роль до немыслимых пределов, даже сам на какую-то секунду поверил, что был сторонним наблюдателем. И до того стало тошно, хотя понятие «предательство» он давно изъял из своего лексикона, что захотелось слегка поддразнить Крауча. Дойдя до того, как Беллатрикс пригласила Крауча-младшего участвовать в шоу, он откинулся на стуле и развязно развел руками:

— Не думал, что ваш сын на такое способен. Смотрел и думал: «Нееет, воспитание не позволит».

Наступила гробовая тишина. Крауч громко сглотнул и через плечо кинул мальчишке:

— Почему не записываете?

Перо снова заскрипело по пергаменту.

— А вы, оказывается, настоящий сухарь, папаша, — вырвалось у Рабастана.

— Ближе к делу, — Крауч напряженно смотрел на него.

Когда рассказ закончился, надолго наступило молчание. Шея Рабастана затекла от долгого сидения в одной позе, поэтому он разминал ее, поворачивая то вправо, то влево, склоняя набок.

— Между прочим, — произнес Крауч, вертя палочку Рабастана в руках, — я не легилимент, голову не смогу проверить, но вот это… Вполне. Вкупе с вашими показаниями этого будет достаточно для пожизненного заключения.

— Показаниями?! — Рабастан так и замер со склоненной головой. — Пожизненного? Эй, секунду, мы так не договаривались!

Не успел Рабастан опомниться, как Крауч распахнул дверь и кивнул на него конвойным.

— Уведите!

Угрожающе раскинув руки, Рабастан поднялся. Он попытался применить беспалочковую магию, но не был в этом силен. Тем не менее, его палочка изрыгнула несколько искр и обожгла ими Крауча.

— Да ты знаешь, что я с тобой сделаю, когда выйду? Ты не представляешь, что такое настоящая магия! — кричал Рабастан, пока конвойные подталкивали его к выходу.

— И не собираюсь узнавать. Черная магия запрещена законом, — хладнокровно ответил Крауч, отряхивая дымящиеся искорки со своей мантии.

* * *

Когда сыпавшего проклятиями Рабастана увели конвойные, Хавайек подошел к Краучу и почтительно произнес:

— Здорово вы его, сэр.

— Если дураку сказать, что он умный, получишь все, что хочешь, — пожал плечами Крауч. — Запомните это.

И Крауч ушел, погруженный в тяжелые раздумья, не покидавшие его ни на минуту.

* * *

Муди показал Родольфусу список, который был наскоро набросан на пергаменте, и сунул его в карман.

— Кого из них вы видели среди Пожирателей? Известно ли вам, чтобы они действовали на стороне Волдеморта?

— Беллатрикс Лестрейндж.

— И все?

— Да.

Муди опасно захрипел.

— Тогда каким образом ты, падаль, объяснишь, что на предплечье Люциуса Малфоя обнаружена метка? И твоя женушка подтвердила, что он входит в число Пожирателей смерти.

— Про метку мне не известно. И никогда не видел Малфоя среди Пожирателей. Об остальном спрашивайте его.

— Также в этом списке твой брат Рабастан Лестрейндж.

— Я заметил, что дальше?

— О нем ты тоже ничего не знаешь?

— Нам не по десять лет, и на соседних кроватях мы не ночуем. Откуда мне знать, чем занимается мой брат?

Кто будет стремиться уничтожить организацию, кроме Беллатрикс? Впрочем, Родольфус допускал, что ей хватит ума не красоваться и не сдавать аврорам ближний круг Лорда. За исключением Малфоя, которого она презирала. Беллатрикс — тут не требуется прорицатель — будет топить Малфоя по мере возможностей. Малфой будет молчать и выпутываться, выпутывать и молчать — в этом весь он.

Ненадежными были многие, даже из ближайших последователей. Нотт? Пожалуй. Но о нем вообще мало кто знает. Посещал только собрания, на пирушки ни ногой. Родольфус допускал, что на Нотта Муди может попросту не выйти. Может, сдать его в целях облегчения собственного положения? В казни Прюэттов он себя проявил. Да и вообще, славная была расправа. Эх, не докажешь теперь участие Нотта. Давно было. Все только на словах.

— Сэр, вы не покажете мне список? — робко спросил писарь, фиксирующий показания. — Я запротоколирую.

Муди похлопал себя по нагрудному карману, но список не вынул.

— При помощи этого списка я выискиваю этих гадов и травлю. Так сказать, личная вендетта.

Родольфус терпеливо ждал, когда Муди начнет выпытывать из него информацию.

Тот велел писарю покинуть допросную.

Будто мысли прочел.

— Министерские слишком трепетно относятся к моим способам допроса, — пояснил он.

— Да, я все понимаю. Так действительно лучше, — Родольфус, собрав силы, сделал пару шагов навстречу Муди. — Только вы имейте в виду, что сколько бы глушащих крики заклинаний вы не установили, я все равно не произнесу нужных вам имен.

— Это мы посмотрим, — кровожадно протянул Муди.

На это у Родольфуса не было подготовленного ответа. Он плотно сомкнул губы, намереваясь молчать до последнего. Чего стоили все эти годы, если теперь они отрекутся от Лорда и того, что делали с ним? Он поглядел на облезлые стены, на пыльный пол и бегающий круг света от качавшейся на потолке лампы. Все это нисколько не тревожило его, даже в какой-то мере стало родным.

* * *

Люциус сидел в своей камере и размышлял о превратностях судьбы. Его путь казался ему самому странным. Делить все на белое и черное не было желания. Даже то, что он любил, было запечатлено, словно на колдографии, в его памяти и не вызывало никаких особенных чувств.

К чему было все, что случилось за последние годы? Несло ли это хоть малейший смысл? Возможно, стоило начать все с чистого листа, но Люциус даже не знал, избавился ли он от Лорда окончательно.

Или ждать нового пришествия?

Если Лорд вернется, он больше никогда не будет силен. Это будет долгая агония, но Лорд канет в лету. В конце концов, когда-нибудь Люциус разорвет эти путы. Не хотелось признаваться себе в том, что последние годы им руководил только страх. И сейчас он отталкивал его как можно дальше. Втайне зная, что рано или поздно он вернется.

Отворилась дверь. Вошел Скримджер с пергаментом под мышкой, впуская с собой мерзкий оранжевый свет из коридора. Люциус прикрыл глаза, привыкшие к темноте.

Скримджер зажег лампу, развернул пергамент и протянул его Люциусу.

— Подпишите здесь и можете быть свободны до суда.

Бездумно всматриваясь в пергамент, Люциус взял у него перо. До него не сразу дошел смысл сказанного; он вдруг почувствовал, что снова может свободно дышать. Пробежался глазами по документу.

— Подписывайте скорее, — раздраженно поторопил его Скримджер.

Собрав все силы своего измученного ума, Люциус внимательно изучил документ. Он искал подвохов, но не нашел их.

Когда роспись была поставлена, Скримджер выдернул у него бумагу и ушел, не прощаясь. Сказал только охране на выходе:

— Выпроводите его.

До конца не веря в происходящее, Люциус пошел за двумя охранниками, которые беспечно болтали о своем, не обращая на него внимания. Не так ходил он раньше по министерским коридорам… Всего лишь пешка в чужой игре, а, казалось бы, ещё вчера ему подчинялись вооруженные отряды. Пересилив себя, он осведомился у охранников, где ему получить палочку. Он понятия не имел, где держали палочки задержанных.

— Ее отнесли на проходную, — ответил один из охранников, всем видом давая понять, что разговор с Люциусом стоит ему больших усилий.

Впервые в жизни Люциус побагровел. Непривычно было держать при себе злость. До самого конца пути он не произнес ни слова.

Решив не пользоваться сетью летучего пороха, Люциус прибегнул к куда более диковинному для него выходу — телефонной будке, ведущей в маггловский переулок. Обстановка здесь изменилась: пространство перед переулком расширили, преобразовав его в небольшую площадь. От магглов она была скрыта предостерегающими знаками «Прохода нет! Ремонт улицы».

Люциус вышел из телефонной будки, с опаской взглянув на толпу журналистов, оживленно дискутировавшую. Он повернулся было в противоположную сторону, но столкнулся лицом к лицу с блондинкой, явно поджидавшей его.

— Рита Скитер, журнал «Ведьмин досуг», — лучезарно улыбнувшись, поздоровалась блондинка. — Скажите пару слов о предстоящем суде. Что побудило вас стать Пожирателем? Почему вы так долго скрывали от общественности всплывшие сейчас факты?

Суду еще придется попотеть, чтобы доказать, что Люциус — Пожиратель.

Наткнувшись на стеклянный взгляд Люциуса, Скитер нисколько не смутилась.

— Как отреагировала ваша супруга? Закатила скандал? Или она знала все с самого начала?

— Зачем это «Ведьминому досугу»? — брезгливо отодвинув ее в сторону, спросил Люциус. — Ступайте в клуб вышивки и вязания.

— И все-таки, — не унималась Скитер с ни на миг не сходившей улыбочкой, обгоняя его и снова преграждая путь. — Сколько ваша семья заплатила Министерству? Нет-нет, не денег, как вы могли такое подумать, мы говорим о моральной расплате перед обществом.

— Не несите чушь, — отрезал Люциус, хотя в грудь его закралось легкое беспокойство.

Пять недель он был отрезан от мира и совершенно не знал, что творилось в семье Малфоев все это время. Ему не давали газет. Даже с Нарциссой он так ни разу и не увиделся, пока был в заключении.

Закутавшись в мантию — на улице был настоящий мороз, — он пошел по бульвару. Хотелось обдумать все, прежде чем окунаться в проблемы, которые наверняка навалятся на него дома.

Пытаться возвращать утраченные связи было еще слишком рано. Он не знал о настроениях магического общества, но догадаться было несложно. Стоит ли уехать сразу после суда? Таким образом он только лишь подчеркнет свою вину.

Люциус глубоко, до покалывания в груди, вдохнул свежий влажный воздух. Ему самому уже казалось, что он виновен. В каком-то смысле так и было: перед этой властью он виновен, как и перед Темным лордом. Он жаждал стать главным кукловодом. Но не добился ничего, только больше запутался.

Испугавшись своих мыслей, Люциус остановился как вкопанный. Сделать все как надо не так уж и сложно, управлять всем Министерством можно и не становясь министром или деспотом, как того хотел Темный Лорд. Да и противостоять Дамблдору можно, оставаясь в тени. А как быть с Лордом… Да пропади он пропадом! Вряд ли он когда-нибудь вернется.

Приободрившись, Люциус аппарировал из этой проклятой маггловской части города.

* * *

Рита Скитер, которая после фиаско с Малфоем была сама не своя, вела проникновенную беседу с Прытко пишущим пером.

— Думаешь, стоит подсыпать перчику об этом Люциусе Малфое? Я так ждала хорошей статьи, а не очередного обзора «Десять способов закрутить с оборотнем»…

Перо крутилось во все стороны, выражая готовность приступить к делу.

— Что мне может сделать Малфой? Министерство крепко взяло его в оборот.

Перо снова заплясало.

— Эх, у тебя на все один ответ, — махнула Скитер, поправляя свою простую черную мантию. — Была не была.

* * *

Серое небо отбрасывало седой свет.

В доме стояла тишина, от которой становилось уютно. Это было в новинку. Грозило стать чем-то привычным.

Нарцисса стояла у того самого окна, возле которого на Люциуса надели наручники. Остались только они вдвоем. Втроем, поправил себя Люциус, вспомнив о Драко.

Сомневаться в жене больше нельзя. Сейчас они нужны друг другу.

Он не был уверен, что испытывает к ней. Но точно что-то более значимое, чем любовь. Смотря на ее спину и округлые плечи, он понял то, о чем не догадывался еще некоторое время назад: он привязан к ней по-настоящему. Их маленькая семья — он, Нарцисса, Драко — единственное, ради чего стоит терпеть грядущие ночные рейды авроров и презрение тех, кого не коснулся Темный Лорд своими безрассудными идеями.

— Нарцисса, — шепотом произнес он, подступая к ней сзади.

Нарцисса вздрогнула всем телом и уставилась на него покрасневшими глазами. Она провела ладонью по его груди, уверяясь, что он на самом деле здесь. Он спокойно смотрел в ответ, и она выдержала этот взгляд, только спросила ровным тоном:

— Что будет с остальными?

— Теперь мы должны думать только о нас.

Нарцисса пожала плечами:

— Но ведь так всегда было.

Улыбнувшись, Люциус притянул ее к себе и обнял. Он чувствовал, как она мелко подрагивает, глотая слезы, и гладил ее по голове. Совсем как десять лет назад в, казалось бы, другой жизни.

Кто знает, что будет потом. Может быть, всегда есть только сейчас?

Площадь перед Министерством была забита людьми. Те, что пониже, вставали на цыпочки. Они смотрели поверх друг друга на невысокую колдунью с землистыми волосами, которая, стоя на тумбе, выкрикивала лозунги:

— Не дадим Пожирателям уйти от закона! Министерство бездействует! Мы десять лет терпели!

— А их выпускают на свободу! — крикнул кто-то басом.

— Вот именно! — колдунья на тумбе неистовствовала. — Пусть Министерство отчитается перед нами! Нам нужно честное правительство! Пожиратели уже начали выходить на волю! Скоро они возьмутся за старое!

Мадам Боунс аппарировала из пригорода, в котором были убиты трое магглов. Она обвела площадь суровым взглядом и проследовала к глухой, ничем не примечательной стене. Для сотрудников, учитывая недавнее военное положение, по-прежнему был особый пароль. Постучав палочкой по нужному камню, мадам Боунс прислушалась.

— Амелия Боунс, — поприветствовал ее распознаватель, подвешенный тут же на манер маггловского электрического щитка. — Входите, пожалуйста.

Последовав совету, мадам Боунс как ни в чем не бывало прошла сквозь стену и очутилась в Атриуме.

Несколько человек выскользнуло из вспыхнувших каминов, когда она направилась к лифтам. Здесь было тихо и спокойно, никаких очередей и толкучки, которые бывают по утрам. Когда двери почти захлопнулись, кто-то затормозил кабинку.

Послышался знакомый голос:

— Прошу меня простить.

И в лифт плечом вперед просунулся Дамблдор собственной персоной.

Металлические двери с лязгом закрылись, и кабинка заскользила вверх, прорезая темноту.

Дамблдор встал подле мадам Боунс.

— Доброе утро, Альбус.

— Доброе утро, Амелия, — сказал Дамблдор. — Чудесно выглядишь, этот цвет тебе к лицу.

На ней уже была форменная лиловая судейская мантия с вышитой на ней серебряной «В».

Мадам Боунс проигнорировала комплимент и, смерив его взглядом, спросила:

— Разве ты не участвуешь в сегодняшнем заседании?

— Я бы и рад щеголять в этих красивых мантиях целыми днями. Но не везде они к месту. Видишь ли, довольно странно было бы встречаться с попечительским советом Хогвартса в судейской мантии.

Она хмыкнула.

Лифт остановился на пятом уровне. Составлявший им компанию чиновник с грудой бумаг и несолько безумным видом вышел.

Пол кабинки подрагивал под их ногами, Дамблдор с интересом изучал порхавшие под потолком служебные записки.

Холодный женский голос произнес:

— Уровень второй. Отдел обеспечения магического правопорядка, включающий в себя Сектор борьбы с неправомерным использованием магии, штаб-квартиру авроров и административные службы Визенгамота.

Вместе они с Дамблдором проследовали по коридору, устланному ковром, заглушавшим их шаги, и зашли в небольшую комнату с витиеватой «В» на черной двери и сверкающей надписью «Гардеробная». Комната напоминала раздевалку для игроков в квиддич, только была гораздо более роскошной. Вдоль стен, занимая все пространство от пола до потолка, стояли тяжелые узкие шкафы. Постучав волшебной палочкой, Дамблдор отворил один из них. Там висело несколько судейских мантий и широкополая шляпа с острым концом, пылающая красным.

Мадам Боунс лениво стянула с себя дорожную мантию и повесила на крючок в своем шкафу.

Дамблдор провел плавным движением волшебной палочкой от шеи до пояса — и в ту же секунду на нем появилась такая же, как у нее, лиловая мантия. Его собственная уже покачивалась на вешалке в шкафу.

Проследив за всеми его манипуляциями, она ни с того ни с сего устало сказала:

— Ты видел, что происходит возле входа для посетителей? Не ожидала, что Барти отпустит Малфоя из своих цепких лап.

— Видно, его желание стать министром настолько велико, что он отступился от своего главного правила, — отозвался Дамблдор, поправляя очки.

— Ах, не это должно было его сломать. Совсем не это.

— Что правда, то правда, — Дамблдор вздохнул.

Она вдела в глаз монокль, оглянулась на дверь и метнула в нее заклинание, защищающее от подслушивания. Потом повернулась обратно к Дамблдору, скрестив руки на груди.

— Это твоя ошибка, Альбус, — пылко проговорила мадам Боунс. — Ты не должен был позволять Барти отпускать его.

— Это каким же образом? — голос его повеял холодом.

— Не знаю, — она неопределенно махнула рукой. — Сила твоего убеждения неиссякаема.

— В будущем многое может измениться.

— Смею надеяться, ты не настолько наивен, чтобы полагать, будто Малфой способен измениться.

— На него может повлиять отцовство. Так что пока есть смысл оставить его на свободе.

— Тебя это до добра не доведет. Помяни мое слово. Малфой мастерски умеет ставить палки в колеса.

— Что ж, постараюсь об этом не забывать.

— Ах, Альбус, никогда бы не подумала, что ты будешь бездействовать.

— Я уже объяснил свои мотивы и повторяться впредь не буду, — нетерпеливо ответил Дамблдор. — Что до бездействия — все держать под контролем невозможно, но направлять в правильное русло вполне, — добавил он предостерегающе, но тут же смягчился. — Однако ты вправе не согласиться со мной насчет Малфоя.

— Да, так и есть, — кивнула мадам Боунс.

— В таком случае, действуй на свое усмотрение.

— Его освобождение грозит серьезными потерями для репутации Министерства. Знаю, тебя не так сильно волнует общественное мнение.

— Все не настолько серьезно, как тебе кажется, — отозвался Дамблдор. — Боюсь, то, что будет происходить дальше, с легкостью перекроет и освобождение Малфоя, и освобождение, предположим, мистера Нотта. Что до самых опасных Пожирателей, они в любом случае отправятся в Азкабан.

В гардеробную вошла, сутулясь и переваливаясь с боку на бок, пожилая Гризельда Марчбэнкс, которая когда-то принимала экзамены у Дамблдора и мадам Боунс.

— Мое почтение, миссис Марчбэнкс, — сказал Дамблдор, который, как и большинство членов Визенгамота, обращался к ней исключительно на «вы». Он проследовал к выходу, провожаемый пристальным взглядом мадам Боунс.

* * *

Сигнус Блэк похлопал Люциуса по плечу.

— Здравствуй, Люциус.

В гостиной были зажжены все свечи, в камине весело трещал огонь. Разномастные кресла были расставлены группами, в углу стоял стол, за которым шла карточная игра, между гостями по воздуху проплывали подносы с угощениями.

— Добрый вечер, — насторожился Люциус. Его тесть редко позволял себе такую фамильярность.

— Не смотри коршуном, дорогой мой, — Сигнус повел рукой в сторону гостей. — Это все для тебя, — и, заметив недоумение на лице Люциуса, пояснил: — Не хотим, чтобы ты выпадал из нашего круга.

— С чего вы взяли, что для меня это важно?

— Брось, Люциус, — Сигнус поморщился и чуть наигранно укорил его: — Стоило бы быть повежливей с теми, кто помог тебе выпутаться из весьма скверной истории. У тебя наследник, а ты в Азкабан собрался. Негоже. Мы с дядей не без проблем, но договорились.

Люциус обвел гостиную взглядом. Только сейчас ему стал понятен смысл благосклонных кивков окружающих. Выпрямившись во весь рост, он сверкнул глазами на Сигнуса, но не проронил ни слова.

Вот как. Значит, они считают, что его роль в этом деле ребяческая. Они не знают всей правды, он умело заметал следы — и все-таки такое отношение задевало за живое.

Люциус чувствовал себя как никогда отчужденным от этих людей. Ему захотелось наброситься на Нарциссу, когда она подошла и улыбнулась ему.

Ее мягкие пальцы скользнули в его руку. Он аккуратно высвободился и взял бокал вина с парившего поблизости подноса. Ему казалось, что она была заодно с этими неповоротливыми старикашками, которые, очевидно, рассчитывали позабавиться тем, как он будет пресмыкаться перед ними.

Внутри клокотала злость.

Нарцисса стояла с несчастным видом, Люциус раздраженно отошел подальше.

Тем не менее, она догнала его и попыталась заглянуть в глаза. Он уставился в пространство, ничего не видя перед собой. Злоба душила все сильней, но когда Нарцисса заговорила, он вздрогнул:

— Не думай, что я как-то к этому причастна. Они идиоты, если думают, что в нынешней ситуации Министерство было на их стороне. На стороне денег и… прочего.

От ее слов стало только хуже. Он знал, что, с позволения сказать, «успех» на суде ждет его, только если Дамблдор будет настаивать на соблюдении правила обоснованного сомнения. От Крауча надеяться на такое не приходилось. Впрочем, если бы тот действительно захотел упрятать Люциуса в Азкабан, не отпустил бы даже до суда.

Нарцисса была права. Он на свободе благодаря тому, что вовремя принял меры и даже не сделал попытки дать взятку министерским. Могло показаться, будто его освобождение — лишь удачное стечение обстоятельств, но то, что он не принялся активно вмешиваться в следственный процесс, и его аккуратные показания сыграли свою роль. И пусть окружающие думают, что хотят.

Увидев, что он не так уж сердит на нее, Нарцисса заговорила о Драко. Предложила купить ему детскую метлу и вслух помечтала о том, как он будет учить сына летать. Люциус слушал вполуха, покручивая бокал в руке и изредка кивая ей.

Сколько потребуется времени, прежде чем министерские успокоятся и снова станут вменяемыми? Пожалуй, до суда стоит повременить со своими планами.

А что он, собственно, хочет? В первую очередь, избавиться от Дамблдора. О да. Ему стоило больших усилий не сжать от ненависти кулаки, чтобы не давать поводов Нарциссе хлопотать вокруг него.

Но как добраться до Дамблдора? Особенно сейчас, когда он так силен. Для начала нужно попасть в попечительский совет Хогвартса. Чем ближе будешь к врагу, тем больше информации получишь для своевременного удара.

Что еще? Фадж. Но, пожалуй, сейчас лучше всего на него не давить. Тем более непонятно, кто станет министром — Крауч или Фадж? Дамблдора он сразу мысленно отмел: если за последние десятилетия он так и не захотел стать министром, хотя возможностей таких была уйма, то и впредь не захочет.

Крауча Люциус тоже почти не брал в расчет. Его сын арестован, что бросало огромную тень на репутацию. Несмотря на то, что Крауч, скорее всего, отмажет его, представив свидетелем или вовсе жертвой, он все еще стремился к высочайшему посту. И Люциус не мог предположить, на что тот способен ради цели.

Правда, все нити как всегда будут в руках Дамблдора. Оставалось только одно: ослабить позиции директора через тех, кто его знал не так хорошо, как министерские, развенчать в народе миф о его всесильности и непогрешимости. Что насчет той журналисточки? Скитер или как ее там? Она неплохо подмочила репутацию Люциуса в последнем выпуске Пророка. Значит, умеет копать так, как надо, да еще и продавать статьи. Но брать ценную информацию двадцать четыре часа в сутки ей неоткуда, довольно скоро ее звезда сгорит. Или Люциус мог бы ей помочь?

Нарцисса что-то продолжала говорить, но Люциус совсем перестал слушать. Уверенность дикой песней зазвучала внутри.

* * *

В допросной было пусто. Но душный воздух таил в себе страдание, которое нарочно заточили в эти стены. И ложь, и самый постыдный на свете страх томились здесь. Не хватало только очередного заключенного, способного дать им силу, подпитать их, отдать им самого себя на растерзание.

Неслышно открылась дверь, и вошел Северус Снейп. Он сам отворил дверь, медленно и нехотя, и неспешно вошел. Он был здесь не раз за истекшие недели. Ему сообщили, что будет суд. Но когда — он не знал. Оставалось только ждать. Оказалось, это куда сложнее, чем можно было подумать.

Временами Северусу чудилось, что следователи получают истинное наслаждение, копаясь в его поступках. В их стремлении залезть в душу было что-то от дементоров.

Втайне радуясь несвойственному ему притуплению чувств, Северус смотрел, как в допросную входит Муди, смачно жуя тост.

Тихая глухая ненависть, должно быть, отразилась на лице Северуса, потому что, сглотнув, Муди произнес:

— Хочешь кусочек?

Северус сцепил руки.

— Начнем? — Муди улыбнулся ему, как старому знакомому, и достал из-за пазухи изрядно потрепанный пергамент.

— К чему? За последние допросы вы не выяснили ничего нового.

— Имена, Снейп, опять имена! — Муди помахал перед ним пергаментом. — О чем еще нам с тобой разговаривать?

— Я сказал вам все, что знаю.

— Скольких из своих дружков ты покрываешь, а?

— Я сказал все, на что имел право. За остальным обращайтесь… — Северус осекся. Он дал ему повод.

— К Дамблдору? — с азартом подхватил Муди.

Это в самом деле звучало жалко. Северус начинал ненавидеть себя за то, что у него сорвалось с языка.

— Ты думаешь, я поверю, что такое ничтожество, как ты, смогло обмануть Волдеморта?

Муди наступал на него, но Северусу даже не нужно было прилагать усилий, чтобы не шелохнуться. Пусть пытает или делает что угодно другое. Какая, по сути, разница, что с ним, с Северусом, теперь будет?

Жизнь едва трепещет внутри, изредка принося боль. Северус в любом случае уже не жилец. Оставалось только, чтобы его кто-нибудь добил. Может быть, это сделает Муди?

Мысль была малодушной, и Северус тут же запрятал ее как можно глубже.

— Я уверен, Снейп, ты знаешь куда больше.

— Повторяю, я ответил на все ваши вопросы, — тусклым голосом произнес Северус.

— Надеешься на покровительство Дамблдора?

Северус промолчал. Это было слишком утомительно. Ему вдруг безотчетно захотелось в свою камеру.

— Что молчишь? — рявкнул Муди, быстро приблизившись вплотную.

— Мне нечего больше сказать.

— Да ты не беспокойся, трусливая душонка, — Муди обдал его своим зловонным дыханием. — Списочек — он только для меня. Для моего, так сказать, личного пользования. Никто из твоих приятелей не узнает, что ты их сдал.

— Я сказал… — одеревенело начал Северус.

— Слышал уже! — взорвался Муди.

Он достал палочку. Северус попытался приготовиться к тому, что его сейчас будут пытать. Собрать себя по мелким кусочкам, чтобы хоть на это время сохранить достоинство. Но когда Муди поднял палочку и направил на него, Северус почувствовал, что в нем не осталось не то что ни грамма выдержки — даже магия была выкачана до отказа. Внутри была бездна, в которую попадет любое проклятие, любое слово.

Муди выжидающе смотрел на него; шли секунды, но магию он не применял. Северус отстраненно подумал, что Муди хочет использовать Круцио, но не решается сделать это под самым носом у противников его применения в стенах Министерства.

— Круциатус неплохо бы тебе помог, — словно прочитав его мысли, сказал Муди и после веской паузы оскалился. — Освежил бы цвет лица. Только вот что толку тебя пугать, ты и так трусишь, как щенок. Глядишь, еще и мамочку звать начнешь.

Муди сплюнул к самым ногам Северуса. Подошел к двери и, рывком отворив ее, окликнул охранников:

— Эй, заберите этого сопляка!

Дикое желание вцепиться в глотку Муди на мгновение вывело его из отрешенного состояния.

Растерзать. Изуродовать. Уничтожить.

Он смотрел во все глаза на Муди, и ярость постепенно уходила. Он тяжело дышал, но руки безвольно опустились. Он вдруг отчетливо понял, что бессилен перед жизнью. Или судьбой. Или провидением.

И как бы он ни бился головой о каменную стену, Лили умерла, считая его ничтожеством. Как и Муди. Как и всякий приличный человек.

Он мог бы сказать, каких сил ему стоило целый год врать Темному Лорду в лицо. Но это ничего никогда не изменит, только он сам перестанет уважать себя. Иногда Северусу казалось, что Муди вызывается допрашивать его только лишь затем, чтобы проверить, будет ли он пытаться заслужить его уважение, обратить его презрение во что-то другое. Муди нравилось наблюдать, как глубоко его слова пускали корни внутри Северуса, нравилось смотреть, как они разъедают его душу. Как он сам начинал считать себя ничтожеством.

Муди выжидающе пожирал его глазами. Его, наверное, выводила из себя сама мысль о том, что Северус посмел пойти против Темного Лорда, но еще больше он был ему неприятен за то, что гордился этим, за то, что носил это с собой как знамя. И не ставил себя в ряд с другими Пожирателями.

Ничто из этого не было произнесено, и Северус не был уверен, что Муди догадался о его мыслях.

Или тут он еще больше ошибался. Возможно, сам Муди был настолько примитивен, что не отличал одного Пожирателя от другого и только для виду бахвалился своим знанием людей.

Новая оглушительная вспышка боли, которая посещала его, когда он оставался один в камере, подступила к сердцу. Он отвел глаза в сторону, чтобы больше ничего не видеть, и услышал, как Муди удаляется, постукивая посохом.

В этих стенах не было тайн. И все открывшееся им представало в самом неожиданном и неприятном свете. Его любовь, талисман, который он носил в груди, доставлявший ему мучительную радость, был растоптан и унижен. Его работа шпионом — единственное ценное, что он сделал в своей жизни, — ничего не принесла. Он не зря заставил Дамблдора дать клятву сохранить все в тайне.

Будто знал, что все, что он делал, что чувствовал, превратится здесь в убогую шутку по сравнению с клеймом на его предплечье.

* * *

Пламя факелов подрагивало под действием зверского сквозняка, который вошел вместе с Северусом в зал суда. Пробиравшийся под кожу мороз несли с собой дементоры.

Ноги Северуса подкашивались; при каждом шаге он думал, что следующий может стать последним. Сокрушительное отчаяние, квентэссенцию всего самого ужасного, что было в его жизни, взвалили разом на его плечи, и он не знал, сможет ли донести эту ношу до кресла в середине зала, с которого свисали цепи. Дементоры вели его под руки, но ему казалось, что они прикасаются не к коже, а к самому сердцу. Чтобы вырвать с силой потом.

И вот он уже у кресла. На скамьях было множество судей, все они смотрели на него, но он бесцельно скользил взглядом по их лицам, пока один из дементоров не нажал на плечо, заставляя сесть.

— Северус Снейп, вы предстаете перед судьями Визенгамота, чтобы ответить на предъявленные вам обвинения, связанные с деятельностью Пожирателей смерти, — произнес Крауч, сидевший в первом ряду. Его голос эхом отдавался в голове Северуса. — В каком году вы вступили в ряды Пожирателей смерти?

— Примерно в 1977 году.

— Укажите точную дату.

— Как только мне исполнилось семнадцать.

Голос Крауча доносился до него словно с другого конца длинной трубы.

— Почему Тот-кого-нельзя-называть дал вам Темную метку?

— Почему? — переспросил Северус.

— По какой причине Тот-кого-нельзя-называть поставил вам на предплечье метку?

— Я не знаю.

— Насколько известно Министерству, Темная метка — особый знак, которым Тот-кого-нельзя-называть клеймил особо приближенных своих союзников. Ответьте, вы были близки с Тем-кого-нельзя-называть?

«Ерунда какая-то», — подумал Северус.

— Это лучше у него спросить.

По залу пробежал возмущенный гул.

— Но ведь по какой-то причине он выделил вас, опять же, если так можно выразиться, тем, что дал вам Темную метку. По какой причине?

— Это мне не известно.

— Как видите, подсудимый — человек неподатливый. Перед судом шутить не стоит, уясните это. Следующий вопрос: зачем вы вступили в ряды Пожирателей?

— Думал, что это правильно.

Он так считал. Сейчас это выглядело бессмысленной глупостью.

— Вот как, — скептически протянул Крауч.

Началось утомительное обсуждение, судьи спорили, иногда кивали.

— Благодаря показаниям нашего главного свидетеля, мистера Альбуса Дамблдора, нам стало известно, что больше года назад вы стали шпионом Ордена Феникса среди Пожирателей смерти.

Крауч взглянул на него исподлобья.

Больше года. Какая странная штука — время. А сколько времени прошло с тех пор, как… У него не хватило силы воли до конца сформулировать в голове непрошеную мысль.

Он силой выдернул себя из невесомости — и вовремя.

— … Вы утверждаете, что смогли обмануть настолько сильного мага, как Тот-кого-нельзя-называть?

У него едва не вырвалось очередное «не знаю», когда в поле его зрения попал Дамблдор. Тот, оказывается, сидел прямо напротив него, в переднем ряду. Дамблдор едва заметно кивнул.

— Да.

Дамблдор поднялся, прежде чем Крауч успел что-либо произнести.

— Вынужден извиниться, что прерываю вас, мистер Крауч, но мне кажется важным уже на данном этапе слушания кое-что прояснить. В противном случае я бы не посмел нарушить регламент. Вряд ли в нашей компетенции судить о таком абстрактном понятии, как магические силы того или иного волшебника. Особенно такого, как Волдеморт.

При звуке этого имени многие вздрогнули, а Крауч так громко и презрительно фыркнул, что Северус на время вышел из оцепенения и с интересом уставился на него.

— Какими путями вы предлагаете нам следовать в поисках ответов на этот вопрос? Уж не теми ли, что шли вы, рассуждая подобным образом? Вы, ни разу не встретившийся с Волдемортом лицом к лицу?

— Как и вы, Бартемиус, — безмятежно раздалось в ответ.

Лицо Крауча было бесстрастным.

— Волдеморт, вне всяких сомнений, личность, умело использующая силы своего разума, — продолжал Дамблдор. — Но легилименция, как известно, требует куда большей силы духа, каковая, как многие считают, есть не что иное, как магическая сила.

— Вы полагаете, Дамблдор, все это есть у подсудимого? — Крауч повел рукой в сторону Северуса, не поворачиваясь к нему.

— Да, — просто ответил Дамблдор.

— Думаю, все согласятся со мной, что мы не можем отталкиваться в приговоре только от вашего личного мнения.

— В таком случае, вы, а также эти господа и дамы, пожалуй, согласитесь, что мистер Снейп вряд ли смог бы обмануть искусного легилимента, каким является ваш покорнейший слуга.

Дамблдор сел. Видимо, ничего другого к этому он не посчитал нужным добавить.

— Это прекрасно. Прекрасно, — произнес Крауч холодно. — Вернемся к обвинению. Подсудимому вменяется в вину: участие в преступной организации, именующей себя "Пожиратели смерти", участие активное или пассивное, что мы также рассмотрим на сегодняшнем заседании, так как непротиводействие нарушению закона на его глазах позволит мне обрисовать перед уважаемыми коллегами моральный облик подсудимого. Так как подсудимый сам признался, что вступил в организацию и был ее участником с 1977-го года и по сей день, — Крауч слегка повысил голос, — даже несмотря на то, что являлся нашим шпионом. А точнее, шпионом мистера Дамблдора, сведениями о котором он не поделился с Министерством.

На редкие вопросы Северус односложно отвечал. И снова погружался в молчание, которое ему самому было тяжело переносить. Кажется, он потерял способность связно думать.

Так в чем состоит правосудие?

Может ли в этом месте существовать справедливость? Вопрос не раз возникал в голове. А существует ли она вообще в этом мире? Будь она на свете, Лили бы жила, а он бы погиб за нее, но не дал умереть.

Он с силой оборвал течение своих мыслей.

— Присутствовать при убийстве — не то же самое, что убить, — услышал он. — Меры к подсудимому необходимы, но не наравне с теми Пожирателями, в палочках которых мы нашли доказательства применения непростительных заклинаний, — вещал дородный волшебник, сидевший в верхних рядах.

— У нас, Тиберий, есть только устное свидетельство подсудимого, что он использовал заклятие Круциатус один раз в своей жизни.

— Прошу к порядку, — Крауч повысил голос, и обсуждение смолкло. — Все сводится к тому, насколько уместным было употребление заклятия Круциатус. В военных условиях, в которых мы не так давно находились, оно могло бы быть использовано только против врага. Вопрос в том, кого обвиняемый считал или считает своими врагами. Что вы скажете на это, подсудимый?

— Противник — любой, кто нападет, — ответил Северус.

— Исчерпывающий ответ, — в голосе Крауча послышалось самодовольство.

Северус не ожидал, что этот ответ покажется им удовлетворительным. Но он совершенно отчетливо -может быть, даже это была самая ясная мысль за последние месяцы, — понимал, что ему все равно, чем все это обернется.

— К кому конкретно вы применяли заклятие Круциатус? — Крауч даже подался вперед, ожидая его ответа.

— Я не знал этого человека.

В зале снова послышались тихие переговоры.

— Почему вы применили это заклятие?

— Я был зол, — собственный голос казался чужим.

Крауч повернулся к членам Визенгамота, но ничего не сказал.

— Если мы беремся рассматривать дела о применении непростительных заклятий в единичных случаях, то впору отдать под трибунал и некоторых из наших авроров, — высказался волшебник с густой рыжей бородой.

Начался горячий спор.

Сколько прошло времени — Северус не знал. Он сидел полностью неподвижно, глядя в пространство перед собой.

Наконец Крауч обратился к нему:

— Перед тем, как вынести приговор, суд дает вам последнее слово. Вы хотите что-нибудь прибавить к предыдущим показаниям?

— Нет, — ответил Северус.

В груди зашевелился страх. Сейчас подплывут дементоры и снова уведут его. Но вместо этого звякнули цепи, которых он, к слову, совсем не замечал все это время, и металлические браслеты вокруг запястий расстегнулись.

— Кто за то, чтобы признать подсудимого невиновным по всем пунктам?

Лес рук. И Крауч тоже "за".

— Кто за то, чтобы признать его виновным?

Гораздо меньше проголосовавших.

— Оправдан по всем пунктам, — таков был приговор.

В ту же минуту, спеша по своим делам, судьи стали подниматься и, переговариваясь между собой, покидать зал.

Свободен…

Северус интуитивно остался сидеть до тех пор, пока мимо не прошел Дамблдор и не бросил неоднозначный, но такой ценный для него взгляд. Он почувствовал себя школьником, и в то же время в этом было что-то новое и необъяснимо смущающее его. В Хогвартсе никогда не было поддержки, ни от кого. А тут настоящее покровительство, от которого стыдно. И вместе с тем, если бы не оно, не покой, сосредоточенный в Дамблдоре, приносящий знание о том, что в мире осталось еще что-то нетронутым и неоскверненным, он не вынес бы бремя существования.

Нашлись силы встать и пойти к выходу. В коридоре уже никого не было: видимо, дементоры сделали свое дело и больше не поджидали его у дверей. Он пошел было к лифтам, но что-то приковало ноги к месту. Грубые голые стены, никаких окон, только массивные деревянные двери с железными засовами.

Долгожданное одиночество. Только от тюрьмы собственных мыслей не освобождают.

* * *

На выходе Северус получил палочку. Засовывая ее в карман на ходу, он случайно столкнулся с Люциусом.

Абсолютно никаких чувств.

Люциус пристально посмотрел на него. Но Северусу было не до разгадывания знаков.

Все это призраки чужой, растраченной им жизни. Ни о чем не жалея, он посмотрел ему вслед и отвернулся.

Неумолимо шло время. Оно связывало по рукам и ногам, не прощало и не давало последнего слова.

Остались позади январские метели и февральские заморозки. В середине апреля Северус обнаружил, что сидит в учительской после очередного собрания, а на столе перед ним возвышается гора свитков. Летаргическое полузабытье иногда настигало его в самые непредвиденные моменты.

Учителя у камина обсуждали последние новости. Их громкий разговор мешал ему сосредоточиться на проверке домашних эссе. И вот так постоянно: когда он оказывался один, ему тут же хотелось вернуться в учительскую, лишь бы не оставаться наедине со своими мыслями. И наоборот: любые слова казались пустыми, чего бы они не касались.

Северус провел три месяца в должности профессора зельеварения и декана Слизерина и никак не мог привыкнуть к своему меняющемуся настроению. А если брать в расчет, что сна он лишился вовсе, то легко было понять, почему другие учителя сторонились его. Впрочем, уже не так, как поначалу.

— Много арестов на этой неделе, — значительно произнесла Спраут, отчего Северус скривился.

Он в точности не знал, в курсе ли они, что всего несколько месяцев назад он сам сидел в тюремной камере. Ему хотелось думать, что они понятия об этом не имеют. Может быть, только поэтому изредка предпринимались отчаянные попытки завести с ним разговор.

— К слову, Северус, — услышал он строгий голос Спраут, оторвавшейся от «Пророка», — ваши склоки с Минервой всем надоели.

— В самом деле, Северус, когда вы перестанете цапаться по любому поводу? — спросила Вектор.

— Полагаю, никогда, — с фальшивой вкрадчивостью ответил он, ставя «Тролль» на очередной работе.

— Какое долгое сегодня было собрание, — простонал Флитвик, вытягивая ноги на приставном пуфе.

Прошло какое-то время. Северус старательно царапал на пергаменте свои замечания, но слушать становилось невыносимо. Он метнул рассерженный взгляд на громко вещавшую Спраут:

— Этих я не знаю. Долохов, Каркаров… Вы только посмотрите, какой оскал!

— Ужас, — констатировала Вектор.

— Ах, вы поглядите! — воскликнула Синистра. — Сириуса Блэка осудят на будущей неделе!

В первую секунду Северус решил, что ослышался.

Наступила небольшая пауза. Или у него зашумело в голове? Оторвавшись от бумаг, Северус переводил взгляд с одного присутствующего на другого.

Взгляд упал на раскрытую газету, лежавшую на коленях Спраут.

— Да, — словно подтверждая чьи-то мысли, сказал Флитвик, — я сам до сих пор не могу поверить…

— Дайте мне «Пророк», — властно произнес Северус.

— Но позвольте… — начала было Спраут, но Северус уже стоял возле нее.

— «Пророк», — напомнил он стальным тоном.

Газета скользнула в руку — и палочку не потребовалось извлекать.

Северус пробежал глазами статью и уставился на колдографию Блэка. Бледный, костлявый, не похожий сам на себя. В голове стоял гул, но эмоции лишь лениво шевелились внутри.

Самоконтроль, должно быть, подействовал без ведома опустошенного разума. Потому что, когда он с силой оторвался от колдографии и понял, что все с любопытством глазеют на него, то процедил:

— Благодарю.

Он вышел, так хлопнув дверью, что на его плечи посыпалась каменная крошка.

В коридорах слонялись студенты, увлеченные своими заботами. За этим маленьким мирком Хогвартса скрывался настоящий мир, о котором Северусу не позволено было забывать. Кишащий тварями и предателями.

Он опомнился на вершине Астрономической башни. Прохладный ветерок развевал волосы.

Блэк предал.

И сам Северус останется изменником на всю оставшуюся жизнь.

Северус не желал об этом думать, но не мог этого не делать.

Он обхватил ладонями нагретый заходящим солнцем металл балюстрады. Руки у него тряслись от раскаленной добела ярости. Он столько раз проходил через это. Его ненависть к Мародерам иногда доводила его до безумия.

Но теперь он чувствовал, что окончательно лишается рассудка.

Вязкие мысли оседали внутри, и он не пытался гнать их от себя. Они были четкими и объемными, не такими, как бывало раньше, когда он боялся думать о плохом.

Он с готовностью отдавался этой своей стороне.

Поттер доверил жизнь Лили своему дружку. Подверженному вспышкам жестокости Блэку.

Северус знал все наверняка, мог мысленно проследить за каждым шагом Блэка. Он так его ненавидел, что мог додумать за судей все мотивы Блэка, его спонтанное желание отомстить тому, кого он считал другом. Причиной мог быть любой пустяк.

Северус поднял глаза к небу. Он давился воздухом, как ядом. Жизнь Лили стоила всего лишь дурного настроения Блэка?

Небо отвечало ему коралловыми разводами среди мирно разливавшейся синевы.

Насмешка.

* * *

Северус не притронулся к обеду. Ошеломленный, он в упор смотрел на директора, следил за каждым движением.

Дамблдор ему ничего не сказал, даже не подумал.

Или нарочно утаил? Не хотел, чтобы Северус хотя бы раз одержал верх. Ведь он был прав в том, что Блэку нельзя доверять. Еще тогда, на четвертом курсе, Дамблдор опекал гриффиндорцев. А Северусу велел помалкивать.

Доверчивость Дамблдора обернулась гибелью Лили.

Не мог же он и впрямь думать, что Северус никогда об этом не узнает? Он не читал газет с роковой ночи, даже не думал, что существует новость, которая способна заинтересовать. Оказывается, все кругом знали о том, кто предал Лили. Один он был не в курсе. Даже после ее смерти был выкинут из всего, что касалось Лили.

Дамблдор протягивал руку к кубку с тыквенным соком. Сложив ладони на манер молитвы, слушал Трелони. Обсуждал с Макгонагалл очередную драку слизеринцев и гриффиндорцев.

Как ни в чем не бывало.

А существование Северуса превратилось в перманентное состояние холодной ненависти к директору. Мозг Северуса работал без остановки, придумывая способы мести. Ему хотелось свести счеты с Дамблдором, с Блэком и напоследок с самим собой.

Дамблдор позволил им обоим, Северусу и Блэку, возможность творить то, что они творили. Северус с силой сжал ручки кресла.

— Северус, все в порядке? — шепотом спросил Флитвик.

Что?

Он снова был на одном из череды бесконечных собраний.

Словно вырезанные в реальности, перед ним материализовались преподаватели, сидевшие кругом. Окна были занавешены тяжелым бархатом. Портреты делали вид, что спят.

Почему Дамблдор утаил от него правду? Чего он этим добивался?

Северусу хотелось проникнуть разумом за стену, которая скрывалась за стеклами очков-половинок, за бородой и обманчивым спокойствием, которое Дамблдор приносил с собой.

Или директор не доверял Северусу? А с чего он вообще обязан был доверять?

А вот в руки Блэка и Поттера он вложил судьбу Лили.

А как поступила Лили? Она не могла не соглашаться, не кивать доверчиво — она любила Поттера. Острая боль под ребрами заставила Северуса склонить голову.

Лили сама согласилась сделать Хранителем тайны Блэка, убежденная, что друзья никогда не изменяют.

Северус слышал от Дамблдора, что они использовали заклинание доверия, но попросил ничего не говорить ему. Если бы его раскрыли, как шпиона, то неизвестно, какими способами Лорд попытался бы вытащить информацию. Северус наивно полагал, что сам Дамблдор и был хранителем.

И до этого момента не задумывался всерьез над тем, как Лорду удалось обойти заклятие доверия.

* * *

— Северус, — обратился к нему Дамблдор после собрания. — Задержитесь, пожалуйста.

Профессора, зевая и переговариваясь, потянулись из кабинета. Когда он опустел, директор взмахом палочки раздвинул шторы.

Пустая, проглотившая замок чернота за окном уставилась на Северуса, а тот — на Дамблдора.

— Вынужден спросить вас, — Дамблдор помедлил, прежде чем продолжить, — как вы себя чувствуете?

Северус ожидал услышать совсем не это.

— Лучше не бывает, — отрезал он. — А в чем, собственно, дело?

Он не желал обсуждать что-либо с Дамблдором, предчувствуя, что это только все осложнит.

— Вы мне скажите, Северус. Это вы чуть не просверлили во мне дыру.

Северус вскочил и принялся расхаживать перед директорским столом. Дамблдор терпеливо ждал.

— Блэк, — лаконично бросил Северус.

Лицо Дамблдора смягчилось.

— Я знал, что этот день настанет.

Северус прищурился.

— Вы не сказали мне.

— Мне не хотелось утяжелять ваше бремя.

— Но вы не сказали мне, — упорствовал Северус, отмахиваясь.

— Ваше обвинение не беспочвенно. Я признаю свою вину.

— Призна… — Северус тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Он снова принялся мерить шагами кабинет. — Вину в чем? Что позволили инфантильному Блэку и полудурку Поттеру решать?

Северус думал, что Дамблдор станет все отрицать. Он ошибся, бурной реакции не последовало, голос директора дрогнул:

— Вы абсолютно правы.

Северус впервые видел его таким подавленным, но это тронуло его лишь самую малость.

— Перестаньте повторять, что я прав! — он попытался повысить голос, но вышло слишком надрывно. Столько эмоций приняли обличье мыслей за последние несколько дней, но теперь он не мог четко сформулировать, что хотел бы высказать Дамблдору. — Так значит, вы допустили, — он впервые со дня смерти Лили разговаривал с Дамблдором об этом, в их беседах он старался обходить эту тему стороной. Произнести ее имя вслух оказалось нелегко, он невольно уставился в пол. — Вы допустили, чтобы ее судьбу решали эти… эти дети? Эти посредственные волшебники против Темного лорда?

Дамблдор был спокоен, но что-то подсказывало Северусу, что слова давались ему с трудом.

— Думаю, Лили Эванс, такая, какой вы ее знали, сама была способна выбирать, как ей защищать сына. Это нисколько не оправдывает меня, но неужели вы думаете, что я бы позволил всему течь своим чередом?

— Но вы положились на Блэка! — взревел Северус. — И не говорите, будто не знали, кто он такой! Он был опасен еще в школе! Черт бы вас побрал, жизнь Лили в руках Блэка?

Он исступленно схватился за волосы. Ужас этого открытия предстал перед ним во всей полноте.

Голос сел.

— Я не говорю о Поттере, он никогда не думал ни о ком, кроме себя любимого... Но Блэк, Дамблдор, Блэк. Только не говорите мне, что я прав.

— Не скажу, если вы этого не хотите. Я глубоко ошибся в Сириусе Блэке, так же, как и в вас, Северус.

Глаза Дамблдора странно блестели.

— Нет, — с вызовом произнес Северус, усмиряя гнев. — На мой счет вы не ошиблись.

Тяжело дыша, Северус смотрел куда угодно, только не на Дамблдора. На полы своей мантии, на матовое свечение Омута памяти, на резную дверцу шкафа. В окне видел желтоватое отражение свечей и расплывчатые силуэты.

Дамблдор хранил молчание. И оно пожирало их обоих, раскрыв свою бездонную пасть.

Приступ слепой ярости прошел, но Северус был в смятении куда большем, чем ожидал от себя.

Дамблдор умел виртуозно уходить от ответа, но на этот раз у него ничего не выйдет.

— Вы дали Блэку шанс, но не дали его мне.

— Смотря что вы имеете в виду… — вздохнул Дамблдор. — Я считал, что дружба и искренняя привязанность Сириуса к Джеймсу станет якорем для его бурного нрава.

— «Бурного нрава»? Отсутствия совести, вы хотели сказать.

— Вы бы не говорили так, знай, в каком он сейчас состоянии.

— Вот как? Может, вы отправитесь в Визенгамот и поможете ему? Я говорил вам, когда был на четвертом курсе, что Блэк — не человек. Он гнусная тварь, которая не задумывается о последствиях. Но вы заткнули мне рот, уверенный в его непогрешимости. Так мог поступить только глупец.

Северус не боялся беспощадной откровенности, не красившей его перед Дамблдором. Он уже закусил удила.

— Так почему вы утаили от меня правду о предательстве Блэка?

— Боялся, что совесть не выдержит осуждения.

— Так мы говорим о совести? После всего случившегося вы продолжаете верить, что Блэк — что? Пойдет замаливать свое преступление, помогая Хагриду? Или, может, сразу возьмете его преподавать Защиту?

— Вы не так меня поняли.

— Ну конечно! — тон Северуса сочился сарказмом.

Он дернулся было в сторону, пытаясь придумать, как разбить чугунную веру Дамблдора в каждого встречного, но посетившее его озарение заставило порывисто обернуться.

Это не могло быть правдой.

Речь шла вовсе не о Блэке. Дамблдор боялся осуждения его, Северуса.

Сердце болезненно сжалось.

— Мне нужно подумать, — сказал он, пытаясь заглянуть Дамблдору в глаза. Но тот сел в кресло и, сложив ладони под подбородком, гипнотизировал точку в пространстве. В ответ только медленно кивнул.

Резко развернувшись, Северус собирался было проследовать к двери, когда Дамблдор произнес:

— У меня к вам одна просьба.

— Да? — он вынужденно полуобернулся.

— Я прошу вас оставаться в Хогвартсе в ближайшее время.

Северус нахмурился. Что бы это значило?

Ах, верно. Суд над Блэком.

Гримаса отвращения скользнула по его лицу. Дамблдор не хотел, чтобы он видел, как Блэка поцелует дементор. Он опасался, что к Северусу вернется его прежняя жестокость? Так она никуда не уходила.

Северус стремительно двинулся к выходу и хлопнул дверью.

* * *

Увядали сумерки. Погруженный в мрачные размышления, Дамблдор не сразу понял, что не один в кабинете.

— Альбус! Как хорошо, что я вас застала.

Затуманенный взгляд Дамблдора остановился на Макгонагалл.

— Что-то случилось? — спросил он, заметив, насколько она встревожена.

— Все то же самое, — устало опускаясь в кресло, ответила Макгонагалл. — Я не знаю, как это прекратить. Вот если бы вы провели воспитательную беседу со слизеринцами, чтобы они не лезли на рожон! Впрочем, дело не только в Слизерине, но и в нас самих.

— Рад, что вы это понимаете.

— Но этого мало. Нужно что-то предпринимать, проблема не рассосется сама собой.

— Северус работает над этим.

— Альбус, вы уверены, что такой человек способен…

— Ради всего святого, Минерва! — воскликнул Дамблдор, сам не свой.

Он сжал переносицу, как при головной боли.

С секунду она изучала его.

— Простите меня, Минерва, — сказал, взяв себя в руки, Дамблдор. — Но всему есть предел. Я просил вас не задавать мне вопросов о присутствии Северуса в школе и был уверен, что вы с уважением к этому отнесетесь.

— Меня огорчает, что вы до сих пор получаете письма с угрозами из-за его назначения. Только и всего.

— И Северус не должен об этом знать, — добавил Дамблдор.

— Вот именно в этом-то и дело… Отвратительный характер, а вы, Альбус, еще и потакаете. Узнай он про письма и жалобы — тут же присмирел бы.

— Не забывайте, характер — всего лишь оболочка.

Больше Дамблдор ничего не добавил. Макгонагалл ненадолго умолкла.

Тишина их никогда не тяготила. Перебирая какие-то бумаги на столе, он просто ждал, что она скажет.

— В последние месяцы я обнаружила, что не так он и плох, — грудным голосом произнесла она, наклонившись над столом и нежно сжав его руки в своих на несколько мгновений. — Но он слишком жесток со всеми факультетами, кроме своего. А это однозначно не идет на пользу слизеринцам.

Он ответил на ее движение и благодарно улыбнулся.

На щеках Макгонагалл проступил румянец. Отпустив его руки, она потупила взгляд, а Дамблдор откинулся в кресле. Какое-то время они сидели в молчании, пока она осторожно его не нарушила:

— Я постоянно думаю о Сириусе Блэке. С тех пор, как вышла та статья.

Дамблдор с шумом втянул воздух.

— Столько месяцев прошло, а я до сих пор поверить не могу, — как только она заметила выражение его лица, на ее глазах выступили слезы.

— Как бы ни было прискорбно, это правда, — тихо сказал Дамблдор.

Одинокая слеза скатилась по щеке Макгонагалл.

— Я всегда верю в своих студентов, надеюсь, что каждый из них вырастет хорошим человеком… Это я не досмотрела, Альбус. Не воспитала, не поддержала, когда он остался один, без семьи…

— Если человек не предпринял попыток сдерживать свои темные стороны, — сказал Дамблдор, — если мы не смогли внушить ему, насколько ценна человеческая жизнь, то в этом есть и его вина. Достойные люди не выковываются без их собственного участия в этом процессе.

— Но не можем же мы как ни в чем не бывало сбросить этот груз с плеч? — с легким укором возразила Макгонагалл.

— Никто не может, — ответил Дамблдор и уставился вдаль.

* * *

Обнаженную душу, как открытую рану, оказалось трудно скрывать. Северусу с каждым днем становилось трудней притворяться, что с ним все нормально.

Он втайне надеялся, что самое кошмарное закончилось в октябре. Но весть о Блэке разрушила те мысленные барьеры, которые ему удалось выстроить.

Находиться среди людей становилось невыносимым. Он стал быстро выходить из себя и срываться на студентах.

Однажды, когда он заносил отчеты об успеваемости для Макгонагалл в учительскую, его окликнул Флитвик (преподаватели в очередной раз обсуждали аресты Пожирателей):

— Северус, а вы что думаете по этому поводу?

Тон Флитвика был вполне дружелюбным, поэтому Северус счел, что не следует притворяться, будто не слышал, как он завел обыкновение делать.

— Вы ведь были знакомы с этим Кар… Как его там, Помона?

Северуса, у которого брови поползли вверх, опередила Спраут:

— Каркаровым, — проворчала она. — Конечно, он был с ним знаком!

— Прошу прощения? — Северус холодно поглядел на Спраут.

Она, однако, не смутилась. Северус оглядел поочередно каждого преподавателя. До него дошла одна простая истина: все вскользь брошенные профессорами фразы за эти несколько месяцев, странные вопросы и неадекватные замечания в его адрес были вовсе не такими случайными. Это он не придавал им значения, погруженный в свои тягостные размышления. Один раз он ненароком услышал, как его обсуждают в учительской, но с тех пор профессора либо делали вид, что не замечают его, либо пытались внушить, что они лучше знают, как следует проводить уроки.

Вот как. Выходит, они все это время пытались выпытать из него информацию о его прошлом в рядах Пожирателей? Да и было ли оно для них прошлым? И станет ли оно таковым для него когда-нибудь?

В воздухе по-прежнему висела тишина. Чего они хотят? Драматичного признания на глазах у всех?

Спраут, конечно, была из тех, кого и оскорблять не надо, сама выдумает повод. Но он не удержался.

— Берите пример с профессора Спраут, профессор Флитвик. Читайте себе газетенки, из них вы много чего узнаете, — выдавил Северус с неприятной усмешкой.

И покинул учительскую, чтобы не мешать им перемывать ему кости.

Кем его считали? Они полагали, что он негодный учитель, этого скрывать никто и не пытался. Кроме того, он раз в неделю получал гневные письма от родителей, не желавших, чтобы их детей обучал слизеринец, да еще и с непонятным прошлым. Он не говорил об этом Дамблдору, которому и так хватало проблем. Да и не сказать, чтобы сильно расстраивался из-за перешептываний о его антиобщественной личности.

Но, может быть, все было куда сложнее? Что, если его новоиспеченным коллегам он казался таким же опасным для общества, как и Блэк? И такое думали про него люди, знавшие его с одиннадцати лет.

С этим нелегко было смириться.

* * *

Холод пробирался под кожу и сдавливал грудь Сириуса мертвой хваткой.

Сириус не может. Он всех подставил, всех уничтожил. Сириус сеет смерть.

Тающие хриплые клокочущие вздохи. В камеру медленно вплыли дементоры, пригибаясь в дверных проемах. Их плащи размеренно колыхались. Головы в капюшонах наклонились, подпирая потолок. Сириус подумал отстраненно: «В такой позе они выглядят смешно».

Рука в струпьях потянулась к нему. Его передернуло, и мимолетная теплая вспышка внутри погасла.

— Не пойду! — воскликнул он в подкатившем отчаянии. — Я виноват, но я не сдамся! Не пойду с вами!

Дементоры встали по обе стороны и взяли Сириуса под локти, но, к их удивлению, он не двинулся с места.

Сириуса все еще трясло, но ногами он прирос к полу.

В камеру скакнул кролик, будто созданный из яркого света. В первую секунду Сириус подумал, что у него начались галлюцинации. Но тут дементоры отступили, и вслед за своим патронусом вошел аврор.

Дышать стало легче, наступил прилив сил, такой мощный, что закружилась голова.

— В чем дело? — спросил аврор. — Отчего такое промедление?

— Куда меня ведут?

— Сегодня суд. Разве тебя не предупреждали? — с подозрением спросил аврор.

— Меня столько раз допрашивали, что я сбился со счета. Какой толк в допросе на этом вашем суде?

— Никакого. Важно только последнее слово, но можешь отказаться.

Сириус попятился.

— Эй, Сэвидж! — незамедлительно крикнул за дверь аврор. — Подсудимый отказывается от свидетельских показаний и последнего слова! Передай им! Срочно! А дементоры тебя на всякий случай постерегут, — добавил он напоследок.

Патронус последовал за ним. Дементоры задержались у выхода.

Обжигающая стужа снова окутала камеру.

Перед мысленным взором открылась бездна. Либо погибнуть, сойти с ума, либо перестать быть человеком.

— Спасите Гарри! — утробным голосом умолял Сириус. — От таких, как я, укройте! Дамблдор, слышите?! Спасите!

Раскатистое эхо его слов замерло. Некому было ответить.

* * *

Репортеров и зевак, ждущих решения суда по делу Сириуса, оказалось куда больше, чем представлял себе Ремус.

Он стоял чуть поодаль ото всех. Это чувство свирепого единения, которым была наэлектризована толпа, вызывало отвращение и тоску.

Маги негромко переговаривались. Время от времени на толпу накатывала волна: все вытягивались и спрашивали «Ну что там?», «Кто-то вышел, ведь так?», «Впереди говорят, сейчас объявят…», «А подробности кто нам сообщит?». Потом снова возвращались к своим беседам. Ремуса оттеснили в сторону.

Его взгляд бесцельно скользил по островерхим шляпам, торчащим объективам колдоаппаратов, от которых при каждой вспышке валил густой пурпурный дым, фиолетовому цилиндру, черным сальным волосам. Ремус нахмурился и сместился к другому концу проулка. Теперь он видел его профиль: это и вправду был Снейп. Скрестив руки, он стоял в нескольких шагах от репортеров.

Ремус почувствовал невероятную близость с этим человеком. Похоже, они были единственными, для кого этот день много значил, кто явился сюда не из любопытства, не из алчности, а потому что не мог не прийти.

По передним рядам прошел гул, и Ремус подошел поближе, пытаясь уловить, что происходит.

Над толпой раздался многократно усиленный голос, и его сердце пустилось вскачь.

— Сириус Блэк несколько минут назад осужден Визенгамотом на пожизненное заключение в Азкабане! Он полностью признал свою вину и отказался от слов в свою защиту! Все остальные вопросы вы можете задать пресс-службе Министерства. Записывайтесь у дежурного колдуна.

Дальше Ремус не слушал.

Пожизненное заточение станет для Сириуса самой мучительной смертью, которую только можно представить. Ремус страшился того, что вынесет суд. Но по неясным причинам воображение рисовало только два варианта: немедленное освобождение или поцелуй дементора.

А того, что случилось, он не ожидал. «Сириус признался, значит, действительно это сделал», — уговаривал себя Ремус, но в то же время не мог не испытывать к нему жалости, которая, как паразит, всегда сопровождала мысли о единственном оставшемся у него друге.

Тут он очнулся и увидел, что прямо на него идет Снейп. Вид у того был абсолютно безумный: глаза горели фанатичным огнем, на виске пульсировала жилка, руки вцепились в отворот мантии.

На долю секунды Ремусу показалось, что Снейп сейчас кинется на него. Но когда между ними была всего пара футов, он догадался, что тот не видит ничего перед собой.

Ремус дернулся в сторону и пропустил его, не решаясь окликнуть.

Вот кто мог позволить себе по-настоящему ненавидеть Сириуса. Было это даром высших сил или наказанием?

Черный плащ Снейпа надулся за спиной, словно парус. Минута — и он исчез с хлопком.

Что могли они сказать друг другу? Ремус мотнул головой. И все-таки незаконченность висела в воздухе.

Выщербленная мостовая была покрыта толстым слоем грязи из-за проходивших здесь день за днем посетителей Министерства. Окна, заколоченные досками, слепо глядели на узкий проулок. За спиной Ремуса гудела толпа. Столько людей, и не с кем поговорить.

Никогда еще он не ощущал свое одиночество так остро.

* * *

Дикое желание мстить разрывало нутро Северуса.

Свои эмоции он привык выплескивать в творческой плоскости. Сейчас ему хотелось создать нечто по-настоящему мощное. Новое заклинание будет почище Сектумсемпры. Он мысленно прикидывал возможные подходящие вербальные выражения. Его охватывало сумасшедшее возбуждение.

Вот и фигуры крылатых вепрей. Он посмотрел на родные сердцу башенки Хогвартса и бескрайний пейзаж. Дом. И Дамблдор, который его ждет.

Оголенные нервы не подчинялись ему целиком. Он боялся встретить директора, потому что мог наговорить лишнего, но в то же время хотел, чтобы Дамблдор помог ему очиститься.

Северус прикоснулся волшебной палочкой к воротам и вошел на территорию замка.

Здесь его душа была в безопасности от темных позывов, с которыми он не смог справиться там, у Министерства, в ожидании слушанья по делу Блэка.

Землю ковром устлала влажная прошлогодняя листва. Кое-где в лесу белел не растаявший с зимы снег. Туман подползал к ногам Северуса и окутывал окрестности молочной дымкой. Безветрие заставляло еще острее ощущать тишину.

Он был почти у стен замка, когда распахнулись тяжелые парадные двери. По каменным ступеням спустился Дамблдор и свернул на окаймлявшую школу тропинку.

Морок, окутывавший разум, как рукой сняло.

Вскоре Северус медленно вышагивал рядом с директором.

Дамблдор смерил его пытливым взглядом и сообщил вместо приветствия:

— Отрадно видеть, что вы прислушиваетесь ко мне.

— Вы были правы, не стоило мне туда ходить, — прошипел Северус. — Довольны?

— Не сказал бы.

— Он получил пожизненное…

— Да, меня известили.

— Почему вы не присутствовали там? — сознание Северуса озарилось пониманием. — Вы считаете, что не вправе решать. Но ведь это и есть ваш приговор, не так ли?

— Давайте проясним кое-что, — резко сказал Дамблдор. — Вам куда легче ненавидеть Сириуса Блэка, может быть, вы и не догадываетесь насколько. Но я не сильно ошибусь, если предположу, что сейчас вы испуганы. Уж не проблеск ли сострадания вас так напугал?

— К кому?! — рявкнул он так, что стайка птиц взметнулась в небо. — К Блэку? Страшит скорее наше с вами преступное бездействие, наша слепота. Если вы считаете, что мы всего лишь ошиблись в Блэке или что в нем ошибся Поттер, что в общем-то равносильно, то вы глубоко заблуждаетесь.

— Возможно, — спокойно согласился Дамблдор.

Северус скрестил руки на груди:

— По-вашему мнению, сейчас я не понимаю, что пожизненное общение с дементорами лучше смерти. Но я всего лишь хочу…

— Чтобы Блэка не существовало. Отлично понимаю.

Было вложено в эти слова презрение или сочувствие — не отличить.

— Знаете, мне уже даже все равно, чем вы руководствовались, но я хотел, чтобы вы были там, — произнес Северус. — Потому что, попомните мое слово, когда Темный лорд возродится и Блэк снова окажется на свободе — ни о какой высшей справедливости говорить не придется.

— Вы любопытно трактуете понятие «справедливость», Северус.

Но он снова пропустил упрек мимо ушей.

— А как насчет тех жертв, что вызвала моя отчужденность? Мое безразличие?

Он и сам не знал, что толкало его к такой откровенности. Видимо, теперь он не мог по-другому говорить с Дамблдором.

— Вы плохо себя знаете.

Кровь отлила от сердца. Северус скривил губы в усмешке, пряча свою обиду:

— И что это должно означать? По-вашему, я готов в любую минуту снова вернуться к Темному лорду?

— Нет, этим вы оскорбляете мое к вам доверие, — Северус поежился от разочарования, сквозившего в голосе Дамблдора. — Я имел в виду лишь только то, что вы гораздо сильнее меня.

Дамблдор не стал развивать тему.

Сильнее в своем желании мстить? В своей способности забыть о милосердии, когда нужно? Непонятно.

Его доверие.

Северусу как будто стало теплее этим промозглым днем. Он чуть было не перевел разговор в более безопасное русло, когда вспомнил о Блэке.

Тот был своим априори. Ведь он гриффиндорец. Однако его, Северуса, Дамблдор принял не сразу. Даже когда видел его отчаяние, граничащее с сумасшествием. А Блэк был угоден, потому что играл из себя лирического, не понятого никем героя. И все прощалось ему на раз.

Дело было в том, что Северус не хотел спасти всех. Он хотел уберечь одну. Но он отстранил от себя эту мысль, страшась того, к чему мог прийти.

А что Блэк? Ему точно было наплевать на всех!

— Ваше доверие, — повторил он, — так ли уж оно важно, если вы доверяетесь таким как Блэк, как Поттер?

Дамблдор вздохнул, казалось бы, нисколько не задетый, но Северус заметил, что он побледнел.

— Я подозревал, что вы к этому вернетесь.

— Как будто вы думали, что я смогу забыть.

— Может статься, когда-нибудь, когда мы оба будем менее пристрастны, мы сможем увидеть случившееся в ином свете.

— Бросьте, Дамблдор, время не смоет с нас вины.

— И что в таком случае будете делать вы? Сами вынесете себе приговор?

— Да, буду выполнять все, о чем вы меня попросите, — безжалостно ответил он, отворачиваясь.

Он был обречен жить, и именно слово, данное Дамблдору, вынуждало его существовать дальше. Ему оставалось только выполнить свое предназначение, и оно оказалось совсем не таким, о каком Северус когда-то мечтал. Ничего такого, что могло бы спасти его разбитое вдребезги самолюбие.

— Зря вы пытаетесь жестоко мстить нам обоим, Северус. Вы вовсе так не думаете. Надеюсь, когда-нибудь вы увидите себя моими глазами.

Ошеломленный Северус повернулся было к Дамблдору, с губ его уже хотел сорваться вопрос, но он вдруг почувствовал невероятное бессилие. Каждая клеточка взывала об освобождении.

В глубине растравленной души его всегда манила эта возвышающая и вместе с тем отравлявшая правда: он терзался из-за своей ненависти и того, куда она может его завести. Даже… даже Лили не понимала, что иногда он вовсе не хотел причинять зло. Просто по-другому он от жизни не получал справедливости. Или того, что ему хотелось за нее выдавать.

Где-то вдалеке пронзительно крикнул ворон.

Они остановились у расколотого молнией дерева. Мох, покрывавший кору, начал проникать в сердцевину, а от влаги светлый изнутри ствол был покрыт подтеками. В воздухе стоял сладковатый запах гниения.

— Вы так говорите, Альбус, — Северус впервые обратился к Дамблдору по имени, как было принято между учителями, поэтому чувствовал себя неуверенно, — будто вам известно абсолютно все на свете.

— Так и вам, Северус, все известно, нет необходимости в каких-то особенных магических умениях. Нужно только это признать.

— Боюсь, мне хватит такта этого не делать.

Дамблдор, заметно повеселев, хмыкнул.

— В конечном счете, магия есть тайна, поскольку нет объективной истины, к которой мы могли бы обратиться, чтобы разгадать эту тайну.

— Не обязательно произносить очевидное. Тем более цитировать трактат Мучомуно «О познании через магию». Все это написано им в целях самосохранения. «Если я не в состоянии знать все наравне с Богом, то я либо ничто, либо все», — Северус уловил преподавательские нотки в собственном голосе и замолчал.

— Я не прогадал, взяв вас в штат, — сказал Дамблдор, поглаживая бороду; Северусу показалось, что он прячет улыбку. — Вы грозите стать самым строгим преподавателем за последние пару десятков лет.

— Поверьте, я прикладываю все усилия, чтобы не быть им, — шелковистым голосом отозвался Северус.

— Ваше присутствие помогает им научиться выдержке. Учитель воспитывает в первую очередь душу, хочу, чтобы вы не забывали об этом.

Намек был слишком прозрачным. Северус фыркнул.

— Пришлись ли вам по вкусу те книги, что я подарил? — не обращая внимания на него, как бы вскользь поинтересовался Дамблдор.

— Это очень редкие издания, — мягко ответил Северус. — Спасибо вам.

Он запнулся и посмотрел в сторону, чтобы директор не видел его лица.

— Когда у вас день рождения? — грубовато спросил он после секундного молчания.

Похоже Дамблдор ничуть не смутился и ответил безмятежно:

— Седьмого августа. Только, прошу вас, не дарите мне ботинок для игры в кегли, у меня их, должен признаться, уже навалом. А теперь позвольте откланяться. Профессор Флитвик приглашал меня отведать эльфийского бренди. Неудобно заставлять его ждать.

Туман обволакивал голос Дамблдора и его самого — и вот он испарился, растаял во мгле со своей длинной развевающейся бородой и сияющими глазами.

Как хотелось Северусу верить, что однажды настанет новый день.

Но беспокойство уже закрадывалось внутрь. И старое видение, преследовавшее его повсюду, снова проступало во всей мистической ясности. За руку Северуса тянул увечный окровавленный труп. Пальцы, обтянутые толстой сухой безжизненной кожей, обхватили запястье, точно жгуты. И ему приходилось волочить тело за собой.

Он в священном ужасе выдернул руку, и все прекратилось. Но ненадолго.

В ночным кошмарах страшная ноша никогда его не покидала.

В мутном пейзаже теперь едва ли можно было различить стены Хогвартса и очертания Запретного леса. Захотелось дотронуться до тишины. Северус зачерпнул ладонью белый смог, наблюдая, как она исчезает, как он сам растворяется в мнимом покое.

Он был свято уверен, что ему придется наравне с Дамблдором носить в себе печать вечности.

* * *

Той ночью Ремусу приснился сон.

Дементор с плавно колыхавшимися лоскутами порванной мантии подплывал к нему с невыносимой, испытывавшей нервы медлительностью. Ремус, прикованный к собственному телу, не мог противиться, был лишен способности бежать.

Подплыв совсем близко, дементор откинул широкий капюшон.

Под ним оказался Снейп с искаженным мукой лицом. Глаза отливали потусторонним холодным мерцанием. Ремус испугался и попробовал отстраниться, но Снейп схватил его за грудки, встряхнул и приблизился совсем вплотную:

— Почему он не получил поцелуй дементора? Он заслуживал его, скажи мне?!

Это был один из тех бесчисленных вечеров, когда Северус и Дамблдор бродили вдвоем в окрестностях школы. Над Хогвартсом сияло чистое небо. Ярко зеленела только-только пробившаяся трава.

Дамблдор почти насильно вытаскивал его на эти прогулки, и со временем Северус стал замечать, что они помогают ему справляться с горем. Приступы отчаяния были уже не такими острыми, и он понял, что в состоянии бороться с ними.

Они все больше молчали — Дамблдор объяснял это тем, что ему лучше думается в присутствии Северуса, — лишь изредка обсуждая, что предстоит делать при возвращении Темного лорда.

— Что вы думаете о Розье? — спросил Дамблдор.

— Я плохо его знал. Вроде бы он не проявлял склонностей к живодерству. Шпионил за кем-то, наверное. Почему вы вспомнили о нем?

— У меня есть информация, что Аврорат активно взялся за него.

— Вряд ли я смогу сказать что-то новое, способное им помочь. Однако он был из Ближнего круга, если вас это волнует, — Северус с беспокойством покосился на Дамблдора.

— Северус, я ни в коем случае не стану умалять ваших заслуг, если вы не сможете дать мне о Розье ценных данных, — откликнулся Дамблдор, губы его тронула ободряющая улыбка. — Признаться, я не могу понять, способен ли Розье принести вред сейчас, после того, как Волдеморт исчез.

Северус вздрогнул: он до сих пор не мог привыкнуть к тому, как директор называет Темного лорда. Наверное, сам он никогда так не сможет, потому что его способностям не сравниться ни с величием Темного лорда, ни с силой Дамблдора.

— Так не вмешивайтесь, — слова вырвались сами собой: Северус, конечно, считал себя не вправе давать Дамблдору советы. — Его судьба может решиться без вас.

— Поразительно, как вы бесконечно правы и неправы одновременно, — возразил Дамблдор. — Человек имеет право сам решать, жить ему или умереть — это сущая правда. Да вот только я обязан помочь выжить, если он в этом нуждается.

— Разве это не одно и то же?

— Тут есть разница, Северус, есть… Если начать решать, кому умереть, а кому нет, можно зайти слишком далеко.

В горле у Северуса стало сухо. Вот почему Дамблдор так упорно не дает ему увязнуть в трясине отчаяния… Но слишком поздно — обратного пути уже давно нет.

Северус почти во всем виноват сам, он выбрал не ту судьбу, хотя сейчас и затруднялся сказать, а могло ли сложиться иначе. Но в какой-то мере и Дамблдор поспособствовал его выбору: он сам разжег в нем огонь, ослепивший его, давший ложные надежды, питавший фальшивые истины.

Винить Дамблдора было слишком подло даже для Северуса. И все-таки он не мог забыть о некоторых вещах.

Дамблдор, должно быть, все это время изучал его этим отвратительным просвечивающим насквозь взглядом, потому что он тихо сказал:

— Вы хотите о чем-то меня спросить?

— О да, я спрошу, — сардонически усмехнулся Северус. — Вы хотите проявить заботу о всех и вся. Чего только стоит ваш интерес к Розье. И, тем не менее, вы почему-то не проявляли подобного рвения еще совсем недавно, когда я был ребенком. Вы сделали выбор, — он уловил сколько горечи было в его словах, поэтому добавил: — Не в мою пользу, но все-таки четкий, определенный выбор. А сейчас вы боитесь выбирать, потому что все, используя ваше же определение, «зашло слишком далеко»?

Северус знал, что не получит ответа: это было все равно что попросить Дамблдора открыть перед ним свою душу. Но что такого случилось с тех пор, как на Северуса едва не напал Люпин, а Дамблдор защитил подставивших его Поттера и Блэка? Что поменялось?

— Вы считаете, что я тогда пожертвовал вами ради Джеймса и Сириуса? Я пытался спасти Ремуса, но пытаясь спасти одного, можешь не заметить, что кого-то другого нужно тоже спасать, не правда ли?

Северус судорожно вздохнул, но ничего не сказал. Что на такое вообще можно ответить?

Голос Дамблдора поменялся, Северус кожей ощущал, что Дамблдор говорит о том, что его на самом деле волнует. Может быть, он впервые разговаривал так с ним:

— Я вполне понимаю ваши чувства сейчас, Северус. Осознаю, почему вы не можете этого забыть. И простить меня, хоть сами вы в этом не признаетесь. Как говорится, все люди делятся на два типа, а вот по каким критериям — человечеству еще предстоит решить. Джеймс определенно относился к той половине, которая считает, что она свое право на существование не должна доказывать.

— Это верно, — осторожно выразил свое мнение Северус, боясь потерять то, что вдруг возникло между ними. А может быть, давно уже существовало, только Северус до того ушел в себя, что не замечал особенного отношения Дамблдора к нему. — Поттер слишком боялся потерять это свое драгоценное право, поэтому кричал на каждом углу о том, как ненавидит темные искусства. Он боялся их до смерти. А вы… Вы, выходит, презирали меня за то, что я изучаю темные искусства?

— Отнюдь. Но не думайте, что я посмел бы пренебрегать Джеймсом из-за его страха.

Северус смотрел себе под ноги, гадая, правильно ли он истолковал слова Дамблдора.

Тень Северуса скользила впереди него по краю падающей на землю тени от замка. Было такое ощущение, что он идет не по траве, а по зубчатой стене Астрономической башни.

К его тени присоединилась еще одна, это подошел Дамблдор.

Мантии развевались за их спинами, и Северусу живо вспомнился тот предгрозовой вечер, в который его судьба круто изменилась, когда он перешел на сторону Дамблдора.

Разница была в том, что он больше не стоял перед ним на коленях.

Друг напротив друга. Северус смотрел прямо в глаза Дамблдора, больше не страшась встретиться с ним взглядом.

А под их ногами была тень Астрономической башни.

Башни молний. Несчастье. Бедствие. Всё ближе и ближе…

* * *

Привычная обстановка. Каменные стены, грязный пол с комьями грязи и непонятно откуда взявшимися высушенными листьями, темнота по углам.

Мальсибер держался неплохо. Муди даже начал его уважать, до тех пор пока не услышал следующее:

— Если я пойду свидетелем, то я сдам вам всех, кто бежал, — нетерпеливо проговорил он, когда Муди очередной раз поднял палочку.

Муди нахмурился:

— С чего ты решил, мразь, что мы отпустим тебя?

— Я не отъявленный головорез. За мной пара пакостей, не больше.

— Пакости? Да ты шутник, я погляжу.

— Кто вам нужен? Кэрроу? — поспешно спросил Мальсибер. — Впрочем, эти вообще без головы, они так и так попадутся. А хотите получить Розье?

— Ивэн Розье?

— Так нужен вам Розье, м? Для коллекции?

— Полегче на поворотах, — пригрозил Муди.

Однако губ его коснулась улыбка. Он и впрямь коллекционер, специализирующийся на необычных типах отморозков.

Мальсибер не был крепким орешком, и это слегка расстраивало. Добыча слишком легко шла в руки.

— Говори все, что знаешь о нем, — велел Муди, — Можешь даже немного выдумать.

Этот наивный юнец Мальсибер расправил плечи, видно, преисполненный мыслей о собственной значимости. И заговорил.

У всех них так или иначе развязывались языки. Исключение составляла разве что Беллатрикс Лестрейндж.

Ему хотелось так думать.

* * *

Загородный особняк Розье был окружен просторным садом с парой хозяйственных построек.

Домовых эльфов по очереди допросили, но в этом было мало проку. Наверняка Розье приказал им всеми силами скрывать его местонахождение. Само по себе странным было то, что их так легко впустили внутрь. Как правило, старинные жилища магов были окружены древней защитной магией, настолько превышающей все современные средства, что это делало их почти неприступными. Розье был последним мужчиной в роду, и все охранные заклинания были в его власти.

Однако Муди и его аврорам удалось попасть в особняк с небывалой легкостью. Это настораживало: словно кто-то нарочно хотел, чтобы они обыскали дом и ушли с пустыми руками.

Муди отправил пару человек проверить оставшиеся постройки, хотя почти не ожидал, что там кого-то найдут.

Допрос домовиков уже давно закончился, а его разведчики задерживались. Скрипя зубами, он взял несколько человек в помощь, остальным велел патрулировать территорию, а сам отправился искать пропавших.

Хозяйственные постройки представляли собой невзрачную на вид хижину и пару сараев. Белые оштукатуренные стены и низкий порожек, возле которого валялись калоши, несколько секаторов и стояла большая бочка с яйцами докси.

Муди молча указал сопровождавшим его аврорам занять позиции по правую и левую сторону от хижины и блокировать ее сзади, а сам, вынимая на ходу палочку, двинулся к единственной видневшейся двери.

Его взгляд обшаривал каждый пятачок вокруг хижины, когда внезапно уловил движение за бочкой.

Он послал Импедимента, но заклятие угодило в окно, разбив стекла. Муди, крадучись, переместился левее и увидел ногу, судорожно дергавшуюся за бочкой. Муди отлевитировал бочку, и ему открылся его собственный аврор, посланный им на разведку. Он, задыхаясь, корчился на земле, хватаясь за горло. Изо его раскрытого рта свисала гадюка. Она повернула свое упругое черное тело к Муди и зашипела.

Из хижины донесся глубокий бархатный голос, эхом отзывавшийся в голове:

— «Откуси ей голову… Так кричал его ужас, и воспрянешь ты вновь и получишь силу, которой не ведал доселе никто на Земле».

Когда голос закончил, аврор, катавшийся по траве у ног Муди, истошно завопил, словно бы к нему вернулся голос.

— Этому не учат, когда готовят на аврора?! — донеслось из хижины.

— Розье, надо думать?! Приятно познакомиться! — отозвался Муди, укрываясь за бочкой.

Он судорожно соображал, как освободить своего подчиненного от Темной магии и одновременно не упустить удачного случая для атаки.

— Я не могу избавить его от мучений! Говорю, это на случай, если вы намерены вести переговоры!

Муди использовал невербальное Силенцио. Его аврор продолжил молча биться, видно, уже из последних сил. Змея оборачивалась вокруг его головы.

— Вот как? Так чего мы ждем? — слова Муди эхом разлетелись по двору. — Почему ты не сбежал, как другие? Не спрятался? У тебя было время!

— Вы недооцениваете всю тяжесть грядущих событий. Я знал, что рано или поздно вы придете за мной. Только никто из вас не достоин стоять в одном ряду с Пожирателями смерти… Мой покойный отец верил, что мы, чистокровные, когда-нибудь достигнем могущества, которое вам и не снилось. Он воспитал во мне эту веру! И это случится рано или поздно! Ваши попытки тщетны, вам не остановить нас! Не остановить то, что должно случиться!

Отвечать Муди не стал и пальнул в разбитое окно из палочки.

Аврор в это время затих и повалился на бок. Налитые кровью глаза его ужасно расширились, словно вот-вот выскочат. Он забился в последней предсмертной судороге и затих. Змея бесшумно заскользила по траве.

За хижиной послышался грохот. Должно быть, оставшиеся авроры атаковали.

Муди сунулся прямиком к окну. В дюйме от его головы просвистело заклятие, на макушку ему посыпалась штукатурка, он прижался к стене.

Выждав пару секунд, аккуратно заглянул внутрь хижины. Стоявший за дверью Розье наискось взмахнул палочкой.

— Протего! — щитовые чары Муди сработали на автомате.

Сняв чары, Муди послал оглушающее заклятие вслед Розье, рванувшему в соседнюю комнату. Кто-то из авроров кинул Петрификус Тоталус.

Муди отошел от окна и направил палочку на дверь. Та слетела с петель.

Вслед за ним внутрь ворвалось двое авроров. Прямо у входа лежало тело второго аврора, посланного им на разведку. Розье, должно быть, скрылся за единственной дверью. Или здесь имелся тайник. Надо оглядеться.

— Уберите тело, — отрывисто приказал Муди. — Ты, — указал он на одного из подчиненных, — быстро за подкреплени….

Договорить он не успел, потому что в них полетели ожившие секаторы.

Муди взмахнул палочкой, и они превратились в пыль.

— Окна, контролируйте окна! — рявкнул Муди.

Но они не успели выполнить его приказ. Раздался треск, пол сотрясся.

Оглянувшись, Муди увидел спешивших авроров подкрепления.

Они на ходу посылали заклятия в сгустившуюся пыль на том месте, где была стена хижины. Муди с сожалением подумал, что не хочет знать, сколько жизней унес этот взрыв.

Он выкрикнул:

— Вспыхни!

И дверь в соседнюю комнату загорелась.

Теперь у Розье был только один выход: прорываться через пробоину в стене.

Чуткий слух Муди уловил какое-то движение на потолке. Словно что-то волокли по чердаку. Как, черт его подери, Розье мог оказаться на потолке?

Чердак!

В деревянном перекрытии появился люк. Не успел Муди поднять палочку, как почувствовал ужасную боль в лице.

Заклятие прошло наискось — Розье, свесившийся из люка, слегка промахнулся, — но в нос хлынул холодный воздух, сменившийся жаром.

Кровь ручьем текла по лицу.

Отирая рот ладонью, Муди отпрянул назад, к двери, вон из хижины.

— Бомбарда!

Деревянные балки треснули, щепки полетели во все стороны. Муди укрылся за приоткрытой дверью.

Розье пытался уцепиться за что-то, но вместе с щепками повалился камнем вниз. Муди выскочил из укрытия, прицеливаясь.

— Авада Кедавра! — опередил его Розье.

Чудом Муди удалось увернуться — заклятие прошло мимо и ударилось о стену.

В поднявшемся грохоте и новом облаке пыли ничего нельзя было разглядеть.

Муди отступал, но не применял заклятий, опасаясь ранить кого-то из своих.

— Импедимента! — завопил кто-то.

— Это я, скотина ты безмозглая! — не выдержал Муди. — Стойте все! Никому не двигаться, я сам его возьму!

Красный луч полетел в него откуда-то с пола, и он вдруг явственно увидел фигуру Розье, высовывающуюся из-под обломков.

— Авада Кедавра!

Полыхнуло зеленым. Розье упал лицом вниз, нелепо раскинув руки. Палочка вывалилась из его руки.

* * *

Они снова пересеклись в запутанных коридорах Аврората. Мимо сновали министерские работники. Дамблдор и Муди долго стояли лицом к лицу на расстоянии вытянутой руки и сосредоточенно изучали друг друга.

— Полагаю, твой род занятий требует, чтобы ты выглядел жестоким, — сказал Дамблдор. — Но я считал, что до сих пор тебя еще что-то связывало.

— Зачем ты это говоришь? Будто от твоих слов что-то поменяется! Воображаешь, что я в душе милый кроткий зайчик? Предлагаешь мне стать заступником этих тварей? Или ты хочешь сам им стать? Я не понимаю, Альбус!

— Ты заигрался. Ты до сих пор не видишь разницы? — в голосе Дамблдора сквозило плохо скрываемое разочарование. — Так и есть, — кивнул он сам себе. — Человек имеет право самостоятельно решать, жить ему или умереть. Мы обязаны только не отстраняться, когда можем.

— Да-да, давай поговорим об этом после того, как эти твари похоронят еще кого-нибудь из наших. Я не понимаю тебя, Альбус. Что с тобой происходит? Ты выгораживаешь Снейпа. Крауч — этот каков был, таков и остался — отпускает Малфоя, а ты позволяешь ему это сделать. Мальчишку Блэка не отдают под поцелуй. Хотя тут я скорее соглашусь, парень он не такой плохой, контролировать себя не умеет…

— Палочка Сириуса выпускала взрывающие заклятия, убившие тринадцать человек.

— Ага, да вот только Лестрейнджи куда больше накуролесили, причем вполне сознательно, а им, похоже, грозит то же наказание, что и Блэку. Эти существа, Альбус, все свою сознательную жизнь шли к настоящему моменту, к часу расплаты. Такая уж у них судьба, и ты вряд ли можешь доказать, что Розье не ожидала бы смерть от руки одного из авроров.

— Но не от твоей, — отчеканил Дамблдор. — Никто не может предвидеть будущее, и не нам решать судьбу этих людей.

— Это человеческая суть. На роду у них написано так сгинуть. Если ты и дальше будешь так извращать нравственность… И не стану слушать возражения. Этот разговор закрыт, Альбус, — прорычал Муди так громко, что несколько волшебников оглянулись на них. — Тебе нужны свои люди в Министерстве, я не забываю об этом и тебе не следует. Что бы ты там ни думал сейчас, я целиком и полностью твой человек, Альбус. Понадобится помощь, обращайся. Но не надо искать полутона там, где их нет.

Муди резко развернулся и зашагал прочь, оставив Дамблдора в одиночестве.

Чемодан лежал открытым. Почти все пожитки были упакованы.

Ремус взял с полки колдографию в рамке. Единственную по-настоящему ценную вещь, оставшуюся у него.

Ему весело махали, тыкая друга друга в бока, Джеймс, Сириус, Питер и он сам. Они не ведали, что удержать то счастливое мгновение не в силах, не подозревали о своей дальнейшей судьбе. Уже тогда у Ремуса порой возникало предчувствие, что именно они с Сириусом плохо закончат. Но не Джеймс, самый разумный из них, и не Питер, самый робкий.

Он принял решение уехать, потому что опасался, что их дружба здесь, в самом эпицентре событий, потеряет для него свое значение. А ведь именно ей он и дорожил больше всего на свете.

Побег, возможно, был ошибкой, но одной из тех, которые необходимо совершить. Отстраниться.

Он провел пальцами по колдографии. Фигурки на ней отодвинулись.

Взглянуть на них со стороны. Понять, имела ли их дружба хоть какой-то смысл.

Ремус любовно обернул рамку в бумагу и положил поверх своих вещей.

Нет, пока он не хотел знать правду. Не мог расстаться с иллюзией счастья, что у них было.

* * *

Грива волос Руфуса Скримджера подрагивала с каждым шагом, впечатанным в пол. Он шествовал за своим патронусом. Не то чтобы он боялся дементоров, скорее, они вызывали у него отвращение: таких союзников нельзя считать надежными.

Из-за угла на него чуть не налетел Крауч. Ну и невменяемый вид! Хотя, учитывая ситуацию, еще держится вполне прилично. Мрачнеет с каждым днем, но своим привычкам не изменяет. А его работоспособности мог позавидовать любой сотрудник.

— Барти!

— О, Руфус, я всюду тебя ищу. Зайдем сюда, — Крауч открыл дверь пустовавшей камеры и поманил за собой Скримджера.

— Не самое приятное место для беседы, не находишь?

— Я хотел сказать тебе два слова.

— Слушаю, — откликнулся Скримджер, догадываясь, о чем же пойдет речь. В целом поводов для беседы хватало.

Крауч приказал практически без суда бросить в Азкабан Блэка, вина которого была ясна, как день, но в точно таком же положении были и задержанные по делу Лонгботтомов. Однако, хотя обвинение собрало предостаточно улик, люди Крауча рыскали в поисках того, что еще можно было бы прицепить к делу. Улики и свидетельства призваны были обрушиться на головы обвиняемым и не оставить сомнений во взглядах Крауча на дело.

Скримджер отлично понимал, почему он так цепляется за возможность провести суд по делу Лонгботтомов как можно скорее. Крауч, без сомнений, опасался нападок на себя со стороны прессы и всего магического сообщества. Скримджер должен был признать, что позиции Крауча в последние пару месяцев пошатнулись. Но он не сомневался, что такой человек сумеет выплыть из всего этого с высоко поднятой головой.

— Дело весьма щекотливое, — произнес Крауч. — Речь в первую очередь о Фадже.

Скримджер выразил сдержанный интерес. А Крауч продолжил нерешительно, так что нельзя было разгадать, притворяется он или нет:

— Боюсь, если Фадж станет министром, визиты Дамблдора в Министерство будут нести излишне неофициальный характер. Я, конечно, не имею в виду заседания Визенгамота.

Это Крауч мог и не пояснять.

— Фадж скомпрометирует себя сам, так или иначе. Безотносительно связей с Дамблдором, — взвешенно высказался Скримджер.

Лицо Крауча ни на йоту не изменилось:

— Когда установится новый режим — неважно, чей он будет, — многое поменяется. Особенно для тех, кто не спит.

Скримджеру еле хватило выдержки, чтобы не сыронизировать на счет невольной параллели с самим Краучем и темными кругами у него под глазами.

— Мне не нравится, когда рассуждают такими категориями, как «режим», — холодно сказал Скримджер. — Да и подачки не нужны. Если это все…

— Нет, пожалуй, мне еще есть что сказать, — Крауч, ничуть не задетый словами Скримджера, вежливо склонил голову, — касательно предстоящего слушания.

— Их довольно много предстоит.

— Разумеется, — по лицу Крауча пробежала тень. — Я говорю о деле Лонгботтомов. Так вот… У меня к тебе личная просьба. Пускай за несколько дней до заседания Большого совета подозреваемых везде сопровождают дементоры.

— Такими темпами стражей Азкабана скоро перестанет хватать на всех.

— Понимаешь ли, ситуация, в которой мы оказались… — Крауч понял, что сболтнул лишнего и заговорил отрывисто, — в которой оказалось Министерство. Так вот: большая огласка, репортеры, демонстранты, будь они неладны… Все должно пройти как по маслу. Думаю, не будет лишним, если подозреваемые к моменту дачи показаний будут находиться в не самом хорошем расположении духа.

— Ты предлагаешь их сломить? — уточнил Скримджер.

— Называй как угодно.

— Всех четверых?

— Да.

— Едва ли такие крайние меры будут действенны применительно к Лестрейнджам, например. Закон работает только на тех, кто признает действие закона.

— Да, конечно, я тоже так думаю, — пропустив слова Скримджера мимо ушей, отозвался Крауч. — Надеюсь, ты меня услышал, больше не задерживаю.

Оставив Скримджера, не знавшего, пугаться ему или восхищаться, в одиночестве, Крауч вышел.

Вскоре и Скримджер, сотворив нового патронуса, продолжил путь.

В необычной просьбе Крауча могло быть двойное дно, которого Скримджер пока не углядел. Что, если доведя сына до состояния овоща, он надеялся на уступчивость Совета? Скримджер не мог судить Крауча: он и сам не знал, как бы поступил в подобном положении, а тонкости его отношений с сыном тем более были ему неизвестны, — но при этом не мог не отдать должное его находчивости.

Что же важней для Крауча — внутренние принципы или закон?

Что касается Лейстрейнджей, то доведение их до сумасшествия, пожалуй, было бы удачным ходом в условиях нападок, которым подвергалось Министерство. А с Беллатрикс даже стараться не пришлось бы.

Перспектива видеть Фаджа в роли министра не сильно радовала. Жесткая рука Крауча для Скримджера была бы куда предпочтительней, если бы не все случившееся.

Возле камер специального назначения его ожидал тот юноша-оборотень из Ордена, которые поставлял полезные сведения Аврорату.

— Ремус Люпин, если помните, мистер Скримджер, — пожимая Скримджеру руку, произнес он.

— Очень рад. Какие-то новости из Ордена?

Люпин выронил то, что держал в руках. Подобрав тонкий пергамент, сложенный вдвое, он сказал неожиданно жестко:

— Я понятия не имею, что происходит в Ордене.

— А если имели бы, то мне бы не сказали, — натянуто выдавил Скримджер.

— Ничего не знаю наверняка, — уклончиво ответил Люпин. — Я полагал, что после того, как Волдеморт исчез, Дамблдор распустил Орден. Впрочем, сейчас все это имеет мало отношения ко мне… Здесь у меня имена оборотней, наиболее лояльных Волдеморту, — он протянул Скримджеру пергамент, который тот сразу развернул. — Надеюсь, это поможет вам в расследованиях.

— А сами вы не желаете участвовать в них? Это просто организовать.

Люпин невесело улыбнулся.

— Не думаю, что смогу быть полезен сейчас. Я уезжаю в другой конец Англии.

С секунду Скримджер, сощурившись, вглядывался в Люпина, а потом протянул ему руку.

— Ну-с, может статься, мы еще с вами увидимся.

Разумеется, Скримджер не поверил, что Люпин перестал быть верным псом Дамблдора. Вне сомнений, он уезжал куда-то по его поручению. А неприкрытая ложь Люпина о том, будто он считал, что Орден распустили, едва не выводила из себя.

Скримджер как никто другой знал, что ищейки Дамблдора, такие с виду простые и милые люди, рыскали буквально на каждом шагу Министерства.

Он через силу улыбнулся Люпину. Тот рассеянно пожал ему руку и попрощался.

* * *

Крауч оглянулся по сторонам. Аврорат к вечеру не пустел, работа шла круглые сутки, а в камеры временного заключения приводили столько задержанных, что авроров на всех не хватало. Преступность всегда разгуливалась к ночи.

Поэтому Краучу показалось странным, что узкий коридор, ведший к камере его сына, был абсолютно безлюдным.

Разгильдяйство. Куда подевались дежурные? Велено же оставлять дементоров у камер особо опасных преступников, если не хватает людей. Он определенно впаяет им выговор.

Недовольно бормоча себе под нос, он быстро шагал к камере. Ему казалось, что, если его кто-то остановит и окликнет, он не сможет сделать то, что собирался. Он и сам не был уверен, стоит ли.

Взмахом палочки он отворил металлическую дверь. Замысловатая система замков заскрежетала. Пара-тройка щелчков — и он решительно шагнул внутрь.

Крауч столько раз видел это: скорчившиеся в углу с нелепой надеждой поднимали головы к вновь вошедшим, неважно, кто это был. Сломленные или нет, они уповали на скорое освобождение, как бы тяжки ни были их преступления.

В Крауче шевельнулось отчаяние: ему до сих пор не хотелось верить в реальность происходящего.

Барти посмотрел на отца безразлично, а потом через силу ухмыльнулся. Он подошел к кровати без матраса и уселся на нее, скрестив ноги по-турецки.

— А я все думал, когда ты придешь…

Крауч неожиданно почувствовал, что все слова застряли в горле. Этого он и боялся, а еще больше опасался, что сын поймет, что с ним происходит. Страшился того, что предстанет перед ним никчемным упрямым стариком. Нет, он еще не сдался, не поддался чувствам, которые не мог контролировать, но был уже на грани. Ему помогала держаться только непоколебимая уверенность в том, что он все делает правильно.

— Твоя мать хотела прийти сюда, но я не позволил, — поспешил сказать он, чтобы первым взять инициативу в свои руки.

Слова были выбраны не самые удачные.

— Почему? — вырвалось у Барти. Он тут же смутился, перехватив цепкий, колючий взгляд отца.

— Я не хочу, чтобы она видела тебя в такой обстановке.

— Конечно, — брезгливо заметил Барти, дернув плечом.

— Я пришел за тем, чтобы сказать тебе лично, — обратился Крауч к сыну, невольно повышая голос, — ты разочаровал меня. Столько дельных уроков ты получал от жизни — и, тем не менее, умудрился все запороть. Захотел запретных развлечений, попытался стать особенным, выделиться из толпы сверстников. Но ты выбрал не тот путь.

— Ты — идиот! — истошно заорал Барти, вскакивая на ноги. Его голос отскакивал от стен и бил по барабанным перепонкам.

Крауч отшатнулся.

— Дурень безмозглый! — снова завопил Барти, потрясая кулаками. — Я стал Пожирателем, чтобы изменить этот мир. Ты Темному лорду и в подметки не годишься. Ты не знаешь, какой это маг. Все, что ты делаешь в своем Министерстве — это большая ошибка. Вы просто боитесь его. Ты боишься силы, отец!

— Молчать! — приказал Крауч. — Убивать и мародерствовать исподтишка — о да, великие люди: что твой Лорд, что твои дружки-пожиратели, — чем сильнее сын выходил из себя, тем отрешенней становился Крауч. — Будь ты помладше, это было бы простительно. Но в твоем возрасте нужно думать головой.

— Ты как всегда не слушаешь, отец, — презрительно выплюнул Барти, стараясь взять себя в руки. — Все твое влияние в Министерстве — детские игры по сравнению с могуществом Темного лорда!

— Запытать целую семью до сумасшествия — это могущество? — внезапно осипшим голосом сказал Крауч. — Неужели его глупое исчезновение до сих пор ничего тебе не доказало?

Лицо Барти просветлело, он гордо выпрямился. После первой вспышки они оба остыли и теперь пародировали серьезную беседу.

— Темный лорд вернется. Он никогда не оставит своих слуг.

— Очевидно, и из тюрьмы тоже он тебя вытащит?

— Очень смешная шутка. Всего лишь за принадлежность к оппозиции в Азкабан не сажают.

— Так и есть. А больше ни за что тебя сажать не следует?

Барти скрестил руки на груди.

— Всего лишь пошел за своими паршивыми дружками, — завелся Крауч, — всего лишь пытал невинных людей…

— Твои авроры каждый день кого-нибудь пытают. Они действуют теми же методами, что и мы, когда нужно выбить информацию, — голос Барти опасно задрожал.

— Мне не нужен такой сын, слышишь? Не нужен!

— Прекрасно! Не переживай так! Нашлись те, кто во мне нуждается!

— Для чего? Как в слуге, как в солдате? Слышал бы ты себя со стороны!

— В окружении Темного лорда много разных людей! Я бы смог принести пользу! Уж намного больше, чем работая в Аврорате среди паршивых грязнокровок!

— И это говоришь мне ты? Разве так я воспитывал тебя?

— Меня воспитала мама!

Глаза Крауча полезли из орбит.

— И чем ты ей отплатил? Можешь забыть о нас! Ты мне больше не сын! Ты нам больше не сын!

— Говори за себя!

Больше ни секунды Крауч вынести не мог. Он вышел из камеры, намереваясь больше никогда не признавать в этом человеке своего сына. Но не видеть в нем чумазого мальчишку с его ребяческими речами, не замечать испуга, который тот пытался скрыть, не получалось.

Барти что-то орал ему вслед, но он захлопнул дверь, и все звуки поглотили защитные заклинания.

Расхаживая взад-вперед перед камерой, словно часовой, Крауч не мог не признать, что получил ответы на все вопросы. Оставался выбор между совестью и сердцем.

Его Эмилия, его единственная опора в жизни, поймет ли она его? Им не избежать бесчестья! Если она попросит… Но нет. Она слишком любит его, чтобы попросить поступиться своей честью.

Он каждую минуту порывался снова войти в камеру сына: ему еще столько нужно было высказать.

Впрочем, на самом деле все было давно решено. Барти сам вынес себе приговор, и Краучу оставалось только по возможности оставаться беспристрастным. Не требовать смягчения или немедленной расправы, а оставаться стальным стержнем, на котором держится система, выстроенная им.

Только бы кара за преступления сына не пала на него самого.

* * *

Дамблдор широкой поступью пересекал Атриум, без малейших усилий прорезая толпу.

Никто из репортеров не приставал к нему с просьбами об интервью.

Тем не менее, одна не обремененная щепетильностью особа сумела увязаться за ним, прошмыгнув в лифт.

В лифте было несколько коллег Дамблдора, вместе с ним направлявшихся на тот же суд. Они обменялись вежливыми молчаливыми кивками.

Металлические решетки с лязгом закрылись, и лифт двинулся в путь.

— Мистер Дамблдор, могу я задать пару вопросов? — деловито обратилась к Дамблдору Скитер.

На ней была новенькая малиновая мантия, и вид у нее был крайне довольный.

— Как я могу вам отказать, мисс Скитер, — ответил Дамблдор, сканируя ее взглядом.

Скитер, не уловившая холодок в его голосе, всплеснула руками:

— Вы помните мое имя?

— Нет нужды притворяться, что имеешь плохую память, когда это не совсем так. Вы получили «отлично» по Трансфигурации на уровне ЖАБА.

Скитер неприятно ухмыльнулась.

— Как вы прокомментируете слухи о том, что вскоре кресло министра магии будет принадлежать вам?

Дамблдор невинно улыбнулся в ответ.

— О, вы не слышали? — он сделал шаг в сторону открывавшихся дверей. — Берти Боттс выпустили новые вкусы своего драже.

Издевательски приподняв шляпу в знак приветствия, Дамблдор покинул лифт вслед за своими коллегами.

* * *

Рита Скитер проводила Дамблдора злобным взглядом. Намочила кончиком языка Прытко пишущее перо, и оно заскакало по страницам блокнота с бешеной скоростью. До этого момента Скитер повезло достать пропуск только на заседание по делу Бэгмена. Но теперь, когда она спелась с милой дамой по имени Долорес Амбридж, ей наконец удалось выбить себе местечко на громком процессе.

Она надеялась выжать из будущих статей как можно больше денег. А если заседания окажутся слишком скучными или начнут отдавать греческими трагедиями, она сумеет добавить немного смачных подробностей и догадок в репортаж. В строго дозированных количествах, разумеется: Министерство строго следило за Пророком.

Перо скакнуло в сумочку, которую Скитер тут же защелкнула.

Она поправила прическу, подмигнула своему отражению на лакированной двери и поспешила спуститься вниз, туда, где через час должны были судить Лестрейнджей и Крауча-младшего.

* * *

Прибыл лифт, но никто, кроме Фаджа, не решился зайти внутрь вместе с министром магии Миллисентой Багнолд.

Багнолд, громко кряхтя, потирала рукой спину.

— Треклятое люмбаго, — пояснила она Фаджу. Тот понимающе кивнул.

Громыхая, лифт неспешно спускался вниз.

— Что это вы, дорогой мой, как в воду опущенный? Радоваться надо. Сегодня слушанье по делу Лонгботтомов. Надеюсь, после него репортеры слезут с нашей шкуры.

— Боюсь, госпожа министр, пресса теперь надолго не оставит Министерство в покое.

— Н-да… — протянула Багнолд. — Хорошо, что у нас есть Крауч, который принял весь удар на себя.

— Сказать по правде, — Фадж беспокойно крутил в руках котелок, — после такого его кандидатура на… простите меня… пост министра магии будет выглядеть не самым лучшим образом.

— Да говорите прямо, Корнелиус! Отвратительно это будет. Электорат его не поддержит. Вне зависимости от того, посадит он сына или нет.

— Будет неплохо, если эта новоявленная Скитер перейдет на нашу сторону. Скажем, можно изредка подкидывать ей несущественную информацию о чем-то вне Министерства.

— А вы опасный игрок! — пожурила его Багнолд.

Фадж побагровел, не в силах снести насмешки.

— Так кто такая Скитер? — поинтересовалась Багнолд. — В последнее время желание читать газеты пропало, скажу я вам.

— Да так… Думаю, эта особа будет причинять неприятности. Она уже сейчас прохаживается насчет Министерства. Такими темпами она скоро начнет позволять себе писать о Дамблдоре.

— Хех, Альбуса это вряд ли станет волновать. Пусть себе пишет.

— Однако же, имея определенные рычаги давления…

— Все это очень хорошо. Но поймите вы, есть вещи куда более важные! Да-да, вот и Краучу не стоит об этом забывать. А сила всегда будет на стороне Министерства.

Фадж промолчал, хотя видно было, что ему еще есть что сказать. Судя по всему, он опасался потерять поддержку Багнолд на будущих выборах, которую она обещала. В целом он старался придерживаться советов, которые она ему давала.

— Как у вас обстоят дела с Альбусом? — стараясь смягчить свой резкий тон, спросила Багнолд Фаджа.

— Он сама любезность, — ворчливо отозвался Фадж. — Добиться от него соображений по поводу предстоящих выборов мне так и не удалось.

— Бросьте, если бы Альбус хотел быть у руля, никто бы ему не помешал. И вообще, когда я выйду в отставку, а этот день не за горами, старайтесь сохранять с Альбусом хорошие отношения. Он всегда поможет вам, Корнелиус.

— Отдел Тайн, — объявил холодный женский голос.

Обрадованный вскользь брошенной фразой, намекавшей на то, что ему путь к власти расчищен, Фадж вышел из лифта вслед за Багнолд.

* * *

Коридоры, казалось, стали уже. Вдоль стен с облупившейся оранжевой краской выстроились люди. Все сотрудники Аврората вышли из своих кабинетов, чтобы увидеть, как Барти Крауч идет судить своего сына.

Краучу не нужен был свет тысяч прожекторов, чтобы чувствовать себя так, словно его вывели на арену и скоро четвертуют для потехи публики.

В трансе он продвигался вперед. Собственное тело чудилось не своим. Каждый шаг гулко отдавался в голове.

Наступал час истины. Вся грязь и мерзость будет смыта жесткой рукой правосудия. Никто не скроется, каждый поплатится за ложь, за беззаконие, которое посмел творить на земле, которая принадлежала Краучу. Как пострадал бы отлаженно работающий организм Министерства, поддайся Крауч тайным желаниям сердца.

Он повернул в зал, заставленный рабочими столами авроров. На перегородках отсеков, увешанных колдографиями подозреваемых, были прикреплены заметки о грядущих судебных разбирательствах. Но и здесь всех присутствующих интересовало только одно. Вслед Краучу поворачивались головы, тихое перешептывание пронеслось по залу.

Ну и пусть. Все мужество Крауча уходило на то, чтобы не сбиваться с ритма, не останавливаться.

Крауч больше не человек. Он часть системы, он механизм, он и есть сама власть. Не совесть судит тех, кто преступил закон, а он.

* * *

Продуваемая сквозняками камера была ее новым пристанищем. Холод дементоров струился из-под закрытой двери. Стены ее душили. Беллатрикс скинула с себя тонкое льняное покрывало, под которым пыталась согреться.

Она принялась расхаживать по камере, яростно сжимая кулаки.

Студеный воздух наполнял легкие, и ее потряхивало время от времени. Она пыталась бороться с этим, расслабиться, дать теплой крови проникнуть во все уголки тела, но это было не так-то легко.

Очередная судорога заставила ее прикусить костяшки пальцев.

Теперь руку саднило. Во рту она чувствовала солоноватый привкус крови.

Ярость превратилась в холодную сосредоточенность одержимого. Предвестницу убийства.

Она так давно не видела крови. Не слышала криков жертв.

Подскочив к стене, она прижалась к ней всем телом. И, царапая пальцы о шершавую поверхность камней, погладила стены своей темницы. За этой стеной иногда пытали. Но авроры не умели так, как она. Они были грубы, рубили с плеча и были недостаточно упорны.

Раскрепощая внутреннего зверя, Беллатрикс вцепилась в свои волосы.

Боль. Но примитивная, маггловская.

Кто-то выволок ее в центр камеры. Она осела на пол, зная, что будет дальше, в какой-то мере предвкушая ужасы, которые ей предстояло пережить. Задыхаясь, сопротивляясь.

— А теперь вашему вниманию, дамы и господа, — объявила Беллатрикс и поклонилась невидимым зрителям, как конферансье, готовящийся представить гвоздь программы, — на сцене Беллатрикс Лестрейндж! Она еще красива, не правда ли? Только это пройдет. И излишне весела, я бы сказала. Но если сделать вот так…

Она задрала голову и вырвала клок волос с макушки.

Словно со стороны она услышала собственное приглушенное рычание.

Но другая рука мертвой хваткой тянула ее наверх.

Утробным голосом она умоляла:

— Я скажу все, что вы хотите… Что вы хотите знать?

Ярость поднялась в ней, как змея. Смысл не в том, чтобы что-то узнать. Ей хотелось ее линчевать…

"За что? По какому праву?" — спрашивала Беллатрикс свою мучительницу…

Перед ней было всего лишь человеческое лицо страха. Но она не боялась! Никогда! Ну что за мерзость? Ты должна быть самой храброй из людей…

Беллатрикс мотала головой, отрицая то, что происходило. Она в страхе вжималась в стену и пыталась уползти.

Беллатрикс преследовала ее, припугнув, отступала, а потом снова и снова кидалась вперед…

Внутри все горело, изнывало, молило об освобождении. И не было больше сил отрицать, что боль эта не заслуженна.

Вот теперь она поняла!

И Беллатрикс поняла! Правда ясна, как день, верно она говорит?

Беллатрикс снова потерялась в привычном сюжете.

Она обратилась к своей мучительнице, а может, своей избавительнице:

— Возьми меня за руку сквозь пылающее пламя. Не покидай меня. Темный лорд бросил нас. Но он сам учил нас одиночеству.

Сполохи зеленого пламени осветили окружавшую ее толпу, которая скрывалась во мраке. Лысые, пожелтевшие, иссохшие, с посиневшими губами — они обступали ее со всех сторон.

У всех жертв было одно лицо. Ее собственное. Все они улыбались, как дети, и беззвучно напевали себе под нос.

— Раскрась мир во все оттенки черного. И все снова будет хорошо.

Беллатрикс поперхнулась собственным смехом.

Из тьмы ей вторили голоса ее жертв. Смех их вскоре перешел в леденящие кровь крики, их кожа выворачивалась наизнанку, отделялась от них, как шелуха, их тела приобретали цвет протухшего мяса, и вот они падали перед ней на колени. Ее жертвы неистовствовали на разные лады: кто-то вопил без остановки, ему аккомпанировали тихими стонами, затем вступил протяжный свирепый вой. Музыка для ее ушей. Симфония смерти. Она умело дирижировала таким оркестром, притопывая ногой.

Подошла к своей кровати, села на нее, гордо выпрямив спину.

Крики стихали, а потом, словно оторвавшись от тех, кто их издавал, устремлялись куда-то ввысь. Беллатрикс задрала голову к высокому потолку. Ей казалось, что она находится на дне глубокого колодца.

Постепенно светлело. Один за другим зажглись факелы.

Все смолкло, как по мановению волшебной палочки. Беллатрикс остро ощущала свое тело, свое «я», бившееся в груди. Она положила руки на подлокотники. Цепи призывно звякнув, обвили ее запястья.

Вокруг нее выросли возвышающиеся скамьи, на которых, как истуканы, сидели судьи.

Звенящую тишину разорвал дикий вопль.

— Отец, я в этом не участвовал! — Беллатрикс поморщилась: Крауч-младший с самого начала ее немного раздражал. — Клянусь тебе! Не отправляй меня опять к дементорам…

— Вы также обвиняетесь в том, — надрывал голос Крауч, — что, не узнав ничего от Фрэнка Лонгботтома, вы подвергли заклятию Круциатус его жену. Вы намеревались вернуть власть Тому-Кого-Нельзя-Называть, чтобы продолжать сеять зло, чем вы, без сомнения, занимались, пока ваш хозяин был в силе. И я прошу присяжных…

Беллатрикс презрительно разглядывала зал. По правую руку от Крауча восседал невозмутимый Дамблдор. Наткнувшись на его взгляд, Беллатрикс постаралась ответить всей яростью, на какую была способна. Женщина по левую руку билась в истерике, и Беллатрикс пожелала ей поскорей заткнуться. Журналистка в безвкусной малиновой мантии с жадным предвкушением разглядывала ее, и Беллатрикс глумливо усмехнулась ей.

— Мама! Мама! Останови его! Мама, это не я, клянусь, это не я!

— И я прошу присяжных, — голос Крауча эхом побежал по залу, — тех, кто как я, считают пожизненный срок в Азкабане заслуженным наказанием, поднять руки.

И снова толпа завибрировала. Ее будущие жертвы были в ней.

А потом раздались аплодисменты этих уже обреченных людишек.

Крауч-младший продолжал вопить, и Беллатрикс дернула плечом.

— Мама, нет! Я не делал этого, не делал! Я ничего не знал! Не отправляйте меня туда!

Все они заранее приговорены: и она, и Родольфус, и Рабастан, и оба Крауча, и все до единого судьи.

Только Темный лорд способен придать этому смысл.

Металлические браслеты разомкнулись, Беллатрикс поднялась с места.

Она чувствовала холод дементоров, но отказывалась его признавать, подчиняться ему. Она свысока посмотрела на Крауча:

— Темный лорд вернется, Крауч! Можете запереть нас в Азкабане! Мы и там будем ждать его! Он освободит нас и осыплет милостями! Мы одни остались ему верны! Старались найти его!

Со скамей неслись насмешливые выкрики, многие вскочили на ноги. Беллатрикс круто развернулась и быстрым шагом вышла из зала, а позади нее Крауч-младший продолжал глупую борьбу.

— Я твой сын! Я же твой сын!

Беллатрикс притормозила перед чернеющим дверным проемом. Рядом с ней остановились ее спутники.

— У меня нет сына! — голос Крауча прорывался через густой туман в голове Беллатрикс, который несли с собой дементоры. — У меня нет сына! Уведите их! Уведите немедленно, и пусть они там сгниют!

— Отец! Отец! Я не виноват! Это все неправда!

Родольфус и Рабастан, которых Беллатрикс видела впервые после их ареста, равнодушно посмотрели на нее.

На миг торжествующую Беллатрикс ослепили вспышки колдокамер — и она шагнула в темноту.

В знакомом мрачном небытии каждый звук гулко отдавался в ушах. Серые стены с водяными подтеками выступали из темноты по мере того, как Беллатрикс шагала вперед. Где-то рядом плыл по воздуху дементор, а может, он стал частью ее самой.

В маленьком окошке на тяжелой металлической двери промелькнуло надменное лицо Сириуса Блэка. Он смахнул с азкабанской робы невидимую пылинку и бесшабашно ухмыльнулся за толстыми прутьями тюремной решетки.

Беллатрикс парила в пугающей невесомости. Грациозно скользнула в свою камеру.

Дверь захлопнулась. В узкое отверстие в стене почти под потолком проглядывало небо, по которому огненно ветвились молнии.

Беллатрикс рухнула на колени.

* * *

В приглушенном свете больницы святого Мунго Августа Лонгботтом беспокойно теребила край мантии.

Настал момент, которого она так долго ждала. Ее сына и невестку должны были впервые вывести из изолятора.

Появился лекарь, а за ним шли они.

Охнув, Августа прикрыла ладонью рот.

Два робких ребенка-переростка. Взявшись за руки, они тихонько напевали себе под нос. Шаркающей походкой направлялись куда-то. Они и сами не ведали куда.

Время не движется по кругу. Прошлое и будущее стремятся друг к другу, как два параллельных берега реки. А мгновение плывет по этой реке, неся на себе единственного и многоликого путника — вечность.

Но что, если в реке образовалась запруда?

Могло ли все, что должно случиться, уже однажды произойти? Могло ли все, что может случиться — уже пройти? Не связаны ли все вещи так прочно, что мгновение влечет за собой все грядущее и несет внутри предсказание о самом себе? Можем ли мы вечно возвращаться — и не для того, чтобы создать что-то новое или улучшить старое, но лишь чтобы доказать, что все это имеет право на существование?

Дамблдор не был пророком, но чувствовал, каким зыбким становится будущее. Ощущал, как рушится мир, рассыпаясь в песок между пальцами.

Когда считаешь себя виноватым, кажется, что можешь контролировать ситуацию. Но обстоятельства абсурдны и неуправляемы. Он верил в будущее, знал, что так или иначе, с его помощью или без, оно будет хоть и не безгрешным, но светлым. Но человек — неизвестная переменная — внес свои коррективы.

И как же сильно изменилось будущее с Хэллоуина?

…Какая разница, что происходит там, за стенами Азкабана? Для Сириуса больше не существует ничего.

Сириус невесело усмехнулся своему равнодушию. Он мог попросить о пересмотре дела, мог рассказать правду о том, что произошло. Но так ли все это важно?

У него новый дом с весьма терпеливыми соседями, способными высосать душу, если захочешь расстаться с этим миром.

За стеной, в соседней камере, охрипший Барти Крауч умолял, чтобы его выпустили. И Сириус с тоской подумал, что в какой-то мере сам он оказался здесь по собственному желанию.

Сириус вдохнул полной грудью запах плесени и сырости и затянул старую песню:

— Три слепые мышки, три слепые мышки… Смотрите, как они бегут…

…Но куда теперь?

Ремус укутался в продуваемую всеми ветрами мантию и повернулся к дому Джеймса и Лили.

Он уже видел его, когда явился в Годрикову впадину на похороны. Но поверить не мог до сих пор. Смотреть на полуразрушенный дом было страшно — все равно что заново видеть их трупы.

Маленький Гарри перенес смертельное заклятие и выжил? Как такое возможно?

Ремусу хотелось расспросить Петунью о том, как чувствует себя малыш, но он не решился. Оттого ли, что вид у Петуньи был неприступный и на магов она косилась с подозрением, или Ремус просто считал себя не вправе влезать? Он не был крестным, не имел никаких прав на общение с Гарри. А ему так безумно хотелось быть нужным кому-то.

Оставалось спрятаться, убежать, попытаться найти цель…

…которая станет по-настоящему спасительной. Позволит Люциусу вернуться на вершину.

Нарцисса сидела перед камином. Разломившееся пополам полено с треском упало, и языки пламени взвились вверх, осветив на несколько секунд ее бледное лицо.

— Я отправила своих родителей к дьяволу, — заявила Нарцисса. Люциус перевернул камнем вниз перстень на пальце, подошел к ней сзади, дотронулся до шеи легко, невесомо.

— Всю жизнь мечтал услышать это, — прошептал он в самое ухо.

Никогда Нарцисса не представала перед ним такой привлекательной. Люциус потянул ее за руку, заставляя подняться.

Его объятия напоминали тиски. Но впервые на его памяти она не была податливой.

И вот он упал спиной на мягкие простыни, увлекая ее за собой. Несколько безумных мгновений, грубоватых ласк, сбившегося дыхания.

Рубашка полетела на пол, а тонкие пальцы нежно заскользили по коже. Все снова превратилось в заигрывание, позерство.

Отстранившись, Нарцисса обаятельно улыбнулась ему и направилась в ванную. Люциус со стоном разочарования откинулся на подушки.

За приоткрытой дверью ванной зашумела вода. Просочившийся из-за тяжелых портьер луч дневного света упал на предплечье Люциуса, привлекая его внимание к потускневшей метке.

Она напоминала не более чем татуировку. Но как много она значила совсем недавно!

Метка стала частью его тела, сковывала металлом сухожилия, сосуды и мышцы каждый раз, когда он напрягал руку. Вечная печать, оставленная на нем его ошибкой. Однако в его силах сделать так, чтобы метка никогда больше не напоминала о себе.

В спальне возникла Нарцисса в полупрозрачной тунике, и все мысли Люциуса улетучились. Он подумает обо всем когда-нибудь…

…потом. Рабастан поднялся с расшатанной койки, на которой пытался поспать. Всякий раз, услышав за дверью шаги человека, он вставал, чтобы поинтересоваться, кто составит им компанию.

Рабастан был уверен: Пожиратели представлялись обществу романтическими героями. Когда-нибудь их освободят: если не Темный Лорд, так кто-нибудь другой. Вся Британия прославляет тех, кто пытался освободить волшебников от засилья магглов.

Давящее безмолвие стало частью существования — иначе никто из узников Азкабана не мыслил мир. Но в камере вдруг потеплело, а с груди словно сняли тяжелый груз. Отворилась дверь, и вошли два аврора. Темные силуэты, вместо лиц — черное пятно.

Один из них направил палочку на Рабастана, и его с глухим шлепком сильно приложило об пол. Он не успел подняться на ноги, как тишину разорвал рев:

— Круцио!

Пытка быстро прекратилась. Один из авроров пнул его под ребра.

Рабастан приподнялся на локтях, но сразу получил хук в челюсть.

— Что, нравится, червяк? — спросил один из авроров.

— Как там в умных книгах пишут? — Рабастан выплюнул зуб. — Насилие порождает насилие? Но вы, парни, книг не читаете, верно?

— Тебе нравилось мучать невинных детей, подонок, разве ты не заслужил того же?

— А… Экие вы моралисты. Да, признаться, люблю поглядеть, как в муках корчится кто-нибудь беззащитный. Впрочем, за вашими мучениями тоже понаблюдал бы не без удовольствия.

За его словами последовал неразборчивый мат, и Рабастан поморщился.

— Что, подонок, челюсть болит? На-ка, получи, как следует. Круцио!

Превозмогая боль, Рабастан пополз к аврорам, корчась, как умалишенный. Ему хотелось поддразнить их и напугать. Да разве это боль? Хотели зрелища — получайте.

Это превратилось в хаотичный, дерганый танец. Он беспокойно кривлялся на месте, устраивая целое…

…представление. Приплясывая, Эйвери наполнил бокалы шампанским и отправил их по воздуху своим спутницам.

— Девушки, это для вас.

На заплетающихся ногах он поволок одну из них к кровати.

Этот вечер походил на все предыдущие. Новый паб, знакомство с местными девушками легкого поведения, кутеж до утра. Огневиски приглушало мысль о том, что они могут оказаться грязнокровками.

Расстегивая зубами декольте одной из девиц, он пытался забыться. Стереть из памяти последние месяцы, проведенные в допросных Аврората, куда его вызывали чуть ли не каждую неделю. И каждый раз не знаешь…

…вернешься ли назад. В нормальный мир.

Сириус приготовился пировать: засунул под ворот тряпицу, отбросил с лица прядь волос и набросился на скудную пищу.

Во всяком случае, питается он получше, чем Хвост. Тот бродит где-нибудь под личиной крысы.

Вообразив, как несчастен теперь Хвост, Сириус слегка повеселел, но радость его тут же высосал мелькнувший за окном дозорный дементор.

Сириус впился зубами в куриную грудку.

Пусть Хвост только попробует высунуть свой нос и выкинуть что-то — Сириус будет начеку. Он отомстит за смерть Джеймса и Лили, и никакие стены…

…не остановят Северуса. В своей полутемной спальне он лег на кровать, и перед ним снова предстало лицо Блэка, глумливое, насмехающееся.

Он отомстит и за себя, и за Лили. Когда-нибудь ему представится возможность. Наглости и равнодушия Блэку не занимать: он обязательно сбежит, когда Темный Лорд вернется, и вот тогда Дамблдор не сумеет препятствовать его мести. Никто…

…его не остановит. Темный Лорд вернется. Могущественнее, чем прежде.

Знают ли жалкие трусы, предавшие Хозяина, что до конца их общей истории еще далеко? Они наверняка не сознают этого, но боятся и пытаются забыться, укрыться в повседневности, в праздности, в утехах. Но справедливость настигнет Малфоя, Макнейра, Эйвери и всех остальных.

Они будут молить на коленях о пощаде, и кара за предательство, вне сомнений, падет на их головы. Неважно, сколько лет пройдет, но они проживут их в томительном ожидании и боязни расправы, а Беллатрикс — в уверенности, что она будет вознаграждена.

Скопище никчемных людишек наслаждается в эту минуту своей маленькой победой. Среди них и трудяги-авроры, и министерские политики. Смешные Краучи, Скримджеры, Фаджи. Но что они значат для будущего? Ничего. Только если один из них сделает какую-нибудь глупость.

Она прислушалась к крикам мальчишки Крауча-младшего.

Все это неважно. В Азкабане нет времени, событий, радостей и горя. И Беллатрикс смотрела из тюрьмы на жизнь невидящими глазами.

Она покрывала поцелуями метку, очертания которой неясно проглядывали во мраке, умоляя ее покраснеть, и шептала:

— Это еще не конец.

Неважно…

…сколько времени прошло: Муди успел поймать не одного подонка, но, как ни странно, становился с каждым днем агрессивнее.

Большой зал Аврората гудел от разговоров, как и всегда. Муди уловил направленные вслед ему любопытные взгляды, и лицо его перекосилось. Тяжело протопав к своему отсеку в штаб-квартире авроров, он сразу увидел причину повышенного интереса к своей персоне. Над столом порхали две служебные записки, в одной из которых он опознал приказ явиться на разбирательство в Отдел неправомерного использования магии. За последний месяц таких он получил уже два.

Чудесно. Вместо того, что ловить Пожирателей, его в очередной раз вынуждают тратить время на всякую дребедень. Однако то, с какой периодичностью на него пишут доносы, не могло не вызывать умиления.

Муди знал, что жалоб на его методы было много, но большинство из них Отдел обеспечения магического правопорядка спускал на тормозах. Такой преданный делу человек, как он, всегда будет нужен Аврорату.

Он поймал рукой вторую служебную записку.

— Что тут у нас? — он быстро пробежал ее глазами, смял и вышел из своего отсека. — Чтоб я сдох! Долиш, Робардс, Хавайек!

Муди поманил за собой трех авроров.

— Не медлите, ребята, появилась хорошая наводка! — азартно потирая ладони, объяснил он.

Горя решительностью, все четверо шагнули в лифт. Решетчатые двери закрылись и отделили их от привычной министерской возни…

…Кабинет министра магии был огражден чарами, защищающими от раздражающего шума. Будто специально был настроен для медитации и размышлений о судьбах своего народа.

Фадж с упоением разглядывал стены, обитые резными деревянными панелями, сверкающий паркет приемной и дорогой ковер под массивным креслом с широкой спинкой. На стенах висели портреты предыдущих министров магии. Все они оглушительно зааплодировали ему, когда он переступил порог.

В благодарность Фадж отсалютовал котелком, с трудом обуздывая желание улыбаться, как ребенок. Момент его триумфа. И ничто не способно омрачить чистое…

…идеальное будущее, в котором истинные волшебники правят миром. Сколько ждать, пока оставшиеся на свободе Пожиратели продолжат их дело? И не дадут их рядам распасться?

Родольфуса не радовала перспектива просидеть не один год в Азкабане. Вернется ли Темный Лорд — он не знал и почти не думал об этом. Был ли он разочарован, что угодил к дементорам? Вне сомнений. Единственное, на что он надеялся — армия Темного Лорда всегда будет готова нанести удар. Будет нужен только новый лидер. Кто это будет? Поттер? Время покажет.

В соседней камере взвыл от боли Рабастан. Родольфус не испытывал к нему ни капли жалости: братских чувств, увы, не хватало.

Жесткие пружины впивались в бока. Хотел бы он научиться летать без метлы, но его знаний в Темной магии было недостаточно, чтобы это осуществить…

…Может, Сириусу стоило налегать на книги по Темной магии, как это в свое время делал Регулус?

Недостатка в них, спасибо славному семейству Блэков, не было.

Тем не менее, у Сириуса был козырь, о котором никто не догадывался. Он обязан был сохранить разум, потому что когда-нибудь Хвост объявится и все узнают правду. И устыдятся. Было опрометчиво отказываться от слов в свою защиту, но в тот момент он не был способен себя контролировать. А вот дементоры его этому научили.

Перед глазами у него всплывали яркие образы их встречи с Ремусом. Во всех них он подавал ему руку и говорил: "Убьем Хвоста вместе?" А потом появлялся маленький мальчик Гарри и просил прокатить его на мотоцикле.

И раз за разом шар света внутри лопался, как мыльный пузырь, и он пробуждался от грез.

Не суждено его маленьким незатейливым мечтам сбыться. Осталось гнить тут, как в могиле, в надежде в образе пса протянуть как можно дольше.

Сириус сконцентрировался, как обычно перед превращением. Он почувствовал, как оболочка зверя пригибает его к полу…

…Скитер разогнулась и расправила складки на мантии. Сегодня ее способности анимага неплохо пригодились. Она подслушала весьма увлекательный разговор.

Она была уверена, что в ее гостиной никого нет, но когда хотела кинуть мантию в кресло, оказалось, что там кто-то сидит.

От неожиданности она вскрикнула.

Перед ней был Люциус Малфой. Вряд ли он явился с дружескими намерениями.

Она отступила, ища глазами сумочку. Схватила ее с кофейного стола и принялась рыться в ней.

И зачем только накупила столько косметики на последний гонорар? Теперь палочка где-то на дне валяется.

— Не это ищете? — Малфой извлек из кармана палочку, в которой Скитер признала свою.

Видел ли он ее превращение? Донесет ли?

Не факт, что сдаст ее аврорам. Он сам с ними не в лучших отношениях. Впрочем, как раз по этой причине ему и стоит привести ее за руку в Азкабан.

— Ловите, Рита, — Малфой швырнул ей мешочек, в котором раздался звон монет.

Скитер проворно поймала, взвесила его на ладони и заинтригованно посмотрела на Малфоя.

— Не обязательно было вламываться, — она подняла повыше мешочек. — С этого и стоило начинать разговор.

…С чего все началось? Счастливыми эти воспоминания не назовешь, а сохранить в Азкабане разум помогает только память.

Момент, когда Беллатрикс поняла свою суть. И приняла ее.

Узкая галерея с портретами их предков, ее босые ноги и игра музыкальной шкатулки, тихая, как шепот.

Сверкнувшее лезвие серебряного ножа для резки ингредиентов. Ее дрожащая от ожесточения рука удерживала горло мертвой хваткой. Хриплый испуганный стон грязнокровки:

— Ты чего? Отпусти!

…Отпусти заложников! — гаркнул Муди из-за прилавка маггловского магазина. — У тебя есть все шансы выйти из этого живым!

Он высунулся и швырнул заклятие в Амикуса Кэрроу.

— Чуть не попал! Ты у меня допрыгаешься! — хрюкнул Кэрроу и принялся метать заклятия по всему помещению.

На Хавайека повалился стеллаж с пластмассовыми машинками — он едва успел отпрыгнуть. В воздухе свистели заклятия, летали ошметки плюшевых игрушек и крошки керамической плитки.

Все пригнулись и ползком пытались добраться до Кэрроу.

Муди выругался:

— Бесхребетные. Все вы!

Позабыв и о заложниках, и о рикошетивших со всех сторон заклятиях, Муди поднялся во весь рост.

Он двинулся вперёд, размахивая над головой палочкой, наподобие лассо, ступая по головам резиновых кукол. Из палочки появилась сверкающая веревка. Аркан упал в точности на туловище Кэрроу, Муди щелкнул пальцами, и концы веревок оказались у него в руках. Он дернул за них, намереваясь затянуть потуже и не сразу понял, отчего чувствует такую невозможную, обжигающую боль в ноге.

Глянул вниз и выпустил из рук концы веревок.

Его отсеченная нога, красная и блестящая от крови, отделилась от него и с глухим стуком упала на пол. Порванные жилы свисали с ее краев, а в центре был обломок чего-то.

Муди не понимал, где он, стоит или лежит, не помнил даже своего имени.

Во рту стало горько, и он отчаянно пытался не потревожить обрубок.

Оглушенный, он лежал на полу, баюкая свою культю, и мог только просить о помощи.

Что-то хрустнуло под его рукой. Он поднес это к глазам: чашка из детского сервиза…

…Фадж отправил по воздуху чашку с обжигающе горячим чаем.

Амбридж поймала ее за ручку и сделала осторожный глоток.

— Мне рассказали про мой портрет у вас в кабинете, — сказал Фадж. — Право, я чувствую себя неловко.

— Я была совершенно уверена, что безраздельная преданность Министерству, в коей меня можно упрекнуть, заключает в себе и преданность лично вам, министр. Как глупо с мой стороны!

Огорошенный Фадж с минуту таращился на ее жеманную улыбку.

— Ваши слова похвальны, — слегка озадаченно проговорил он. — Наступило мирное время, в чем я не сомневаюсь, но мне приятно знать, что под рукой у меня верный союзник.

— Будет вам, министр, — Амбридж залилась серебристым смехом…

…Беллатрикс хохотала до упаду. Как девчонка.

— По ту сторону стен, должно быть, расслабились. Радуются своим маленьким победам, — она подмигнула дементорам, приплывшим поужинать ее весельем. — Мало кто понимает — это еще не конец.

…«Отец!» Снова звучал в голове испуганный голос Барти-младшего. А Крауч был вынужден оставаться спокойным и невозмутимым.

— Здравствуй, Аластор, — Крауч задержал взгляд на когтистой ноге Муди.

— Хороша, а? — Муди выставил ногу вперед, предлагая полюбоваться ею всем проходившим мимо сотрудникам Министерства.

Крауч даже не улыбнулся.

— Почему ты не использовал убивающее заклятие? — монотонно проговорил он. — Именно для таких случаев я и лоббировал принятие поправки к закону.

— Я слышал, у тебя умерла жена, — осторожно сказал Муди, с беспокойством вглядываясь в него. — Прими мои соболезнования.

Крауч равнодушно произнес:

— Благодарю.

— Как твой сын, ты справился? — с грубоватым участием спросил Муди.

...Муди показалось, что Крауч всерьез испугался этого вопроса: он вздрогнул и опустил глаза. Муди сразу пожалел о сказанном.

— Прошу прощения, — в речи Муди эти слова прозвучали инородно. — Это не мое дело.

Крауч, уставившись в пол, кивнул и двинулся дальше. На ходу он будто ненароком обернулся на Муди. Глаза его были полны ужаса.

Муди продолжал наблюдать за ним, в уме его созревала догадка. Глубоко задумавшись, он не заметил подошедшего Дамблдора.

— Я что-то путаю, или раньше у тебя было две ноги? — тон Дамблдора был небрежен.

— И тебе привет, Альбус, — мельком глянув на него, сказал Муди. — Новые пряжки для туфель?

— Нет, пряжки старые, а вот бороду я подстриг, — бодро ответил Дамблдор.

— Вот оно что.

— В чем дело? — Дамблдор тоже обернулся к Краучу.

— Ровным счетом ни в чем.

… Три сле-е-е-пых мышонка… — драл глотку Сириус.

— Заткните кто-нибудь Блэка!

Сириус приободрился:

— Это песенка о наших славных стражах, Рабастан, тебе не нравится?

И хохотнув, он завыл еще голосистей.

В кругу семьи, среди дорогих родственничков, так чего бы ему не веселиться?

Столько бежать от этих людей, и все равно все пути привели к ним. Хочешь не хочешь, но оценишь иронию.

…В пятне света была видна ее белоснежная рука с истощенной, почти как у мертвеца, кожей, под которой билась голубая жилка.

Скопившаяся в дальнем углу, между потолком и стеной, влага стекала вниз. Беллатрикс считала удары капель о камень.

Погасшая метка была не более чем рисунком.

Но сколько она значила! С нее все началось, ею все и…

— Нет, — страстно прошептала Беллатрикс. — Это еще не конец.

* * *

Муди умудрился потерять глаз, который от хитрого темномагического заклятия вытек из глазницы. К увечьям ему было не привыкать, но ситуации, в которых он часто оказывался, требовали как минимум возможностей полноценного человека.

Остроумный приятель из больницы Святого Мунго соорудил ему глазной протез.

Что сказали бы его старые друзья, будь у них возможность увидеть, каким он стал? Но большинство из них уже в могиле. Авроры старой закалки шли на все, чтобы остановить преступников, поэтому отчаянных сорвиголов, похожих на Муди, почти не осталось. Да и он выжил скорее потому, что не давал повода нападать на него со спины.

Переделать себя он уже не мог. Есть события и поступки, которые отрезают путь назад.

Жалел ли он о том, как все сложилось и какое будущее его ждет?

По большому счету, все мы знаем, что нас ждет. Вопрос только в том, готовы ли мы.

…Сириус замрет в нелепой позе на пыльном полу Визжащей хижины. Сердце будет биться о ребра в худом и изможденном теле, на которое наложит отпечаток Азкабан. Несколько секунд, кажущихся вечностью, — в которых не только тринадцать лет в окружении дементоров, но и годы скорби о друге, которого он не ценил, — в ожидании, какое решение примет Ремус.

И Ремус подаст руку ему, словно утопающему.

…Но никто не протянет руки Северусу, когда он упадет на колени в старой спальне на площади Гриммо. Он будет читать письмо Лили, чтобы заглушить безумие, подступающее как никогда близко. Ни одна живая душа, даже Люпин (и почему он вдруг о нем вспомнит?) не поверит ему. А может, ему стоило всерьез возненавидеть Альбуса?

И с мрачным удовлетворением Северус подумает о том, как далеко ему пришлось зайти ради призрачной надежды на счастье других людей, никто из которых не будет знать, на что ему пришлось пойти…

…чтобы предоставить Гарри шанс прочувствовать, что такое милосердие? Вы не могли объяснить ему это на словах?

— Будьте честны, Ремус. Неужели вы верите в то, что это сработало бы? Вы недовольны, что я допустил побег Питера, понимаю. Или все-таки потому что не дал вам шанса отомстить? — резко спросит Дамблдор.

Ремус побледнеет, как от пощечины.

— Я многое понял за этот год, профессор. Но меня огорчает, что вы что-то скрываете.

— Кое о чем и вы умолчали.

— Так мы с вами ни к чему не придем, — Ремус начнет злиться. — Вы хотите, чтобы я прислушивался к вашему мнению, тогда как сами не считаетесь ни с чьим.

— А это уже тянет на нравоучение. Приятно видеть, что год в Хогвартсе не прошел для вас даром. Вы думаете, я смогу довериться человеку, который этой ночью, позабыв о безопасности других людей, настолько поддался эмоциям, что не принял Волчье противоядие? Тому, кто за целый год не признался мне в том, в чем должен был?

— Свои ошибки я признаю.

— Отрадно это слышать.

— Но ошибки такого человека, как вы, стоят гораздо больше моих. То, что Сириус стал заложником сложившихся обстоятельств, только ваша вина. Если вы давно поняли, что он ни в чем не виновен, у вас было много шансов вернуть ему доброе имя, но вы пошли своим путем. Что ж… а я пойду своим.

Повиснет пауза. Они подчеркнуто будут глядеть в разные стороны.

— Вы справедливо рассудили, — наконец тихо произнесет Дамблдор.

Фоукс неслышно порхнет с жердочки на колени к Дамблдору, и тот благодарно проведет рукой по…

…разноцветному оперению. Красивая тропическая птица с большим острым клювом и ученым взглядом устроится на столе перед Сириусом, наблюдая, как он пишет письмо Гарри.

«А если твои дядя и тетя будут тебя доставать, разрешаю тебе их припугнуть. Теперь у тебя есть я.

Сириус».

А в бегах совсем не плохо. Если есть кому написать. Улыбаясь про себя, Сириус привяжет письмо к когтистой…

…лапе, которую Муди, а теперь и Барти, придется использовать. Что мешало сделать нормальный протез? Сверившись со временем, Барти глотнет из фляги Оборотного зелья и зыркнет на сопляка Лонгботтома.

— На, сынок. Лучший чай из моих собственных запасов. Согреет и поможет справиться со стрессом.

— У меня нет стресса, — смущенно промямлит Лонгботтом.

— Мне сказки не рассказывай, — отрежет Барти, пытаясь придать голосу отеческую заботливость.

Он попытается нащупать, что именно ощущает в присутствии этого ребенка. Он пытал его мать и отца, сам тогда до конца не понимая, зачем это делает.

Однако Барти к тому времени будет знать, чего стоит настоящая преданность, и, если понадобится, он убьет и Поттера, и любого другого ребенка во имя Темного Лорда. И, тем не менее, он не останется полностью равнодушен к Лонгботтому: почувствует незримую нить, протянувшуюся от него к мальчишке. Он избавил его от родителей, которые так или иначе отравили бы ему жизнь, но увидит перед собой безвольного слабака. Круглолицего, краснеющего. Все его труды пошли насмарку? Лонгботтому еще предстоит заслужить дар, который ему послала судьба. Сколько сам Барти вытерпел, прежде чем Темный лорд удостоил его величайшей чести служить ему!

— П-профессор Муди?

Барти поймет, что вперился в Лонгботтома хищным взглядом, и поспешит выразить лицом сочувствие. Чертов Муди: его физиономия отнюдь не была приспособлена для того, чтобы выражать чувства.

— Есть у меня для тебя кое-что, парень, — прохрипит Барти, поднимется и достанет из книжного шкафа толстую книгу. — Вот, надеюсь, понравится.

Смущенный Лонгботтом с интересом прочитает название и неуверенно улыбнется ему.

Удивившись себе, Барти от этого рассердится и постарается выпроводить его.

Обрубок ноги снова начнет доставлять дискомфорт, но совсем скоро…

…Хвост будет хныкать и стонать, баюкая уже свой обрубок.

— Ты вернулся ко мне не доказать свою верность. Ты вернулся, потому что испугался своих старых друзей. Ты заслужил эту боль, Хвост. И ты знаешь это, правда?

— Да, хозяин, — простонет Хвост. — Пожалуйста…

…идем со мной, — позовет Макгонагалл большого черного пса, сидящего на тыквенных грядках Хагрида. — Ко мне!

Сириус отчаянно замашет хвостом в знак приветствия. Макгонагалл строго поглядит на него.

Он побежит рядом, изредка подскакивая, чтобы попытаться ее подогнать. Ему будет не терпеться увидеть Гарри и удостовериться, что с ним все хорошо.

Они поднимутся по каменным ступеням к парадному входу, пересекут холл и направятся к кабинету директора. Горгулья послушно откроет проход, Сириус принюхается, Дамблдора не учует.

Сириус прыгнет на движущиеся ступени, Макгонагалл удивится: «Как будто здесь не в первый раз».

Прижав уши, Сириус обнюхает кабинет Дамблдора. Нет, и здесь он не дома. Жаль.

Чтобы подразнить немного Макгонагалл, он задерет заднюю лапу на когтистые ножки, поддерживающие стол директора.

— Фу! Плохой мальчик! — наклонится к нему она. — Отойди!

…Убирайся из комнаты, Кикимер!

— Хозяин Сириус никогда не был добр к бедному Кикимеру, — затараторит Кикимер с налитыми кровью глазами. — Он никогда не сравнится с хозяином Регулусом, который сделал для Кикимера то, что эльфы не заслуживают. Такой доброты у хозяина Сириуса никогда не будет, нет, не будет!

— Не рассуждай мне тут! Много ты знаешь!

— Кикимер знает побольше хозяина, но он хозяину ничего не скажет, — скажет Кикимер, замерший, как плохая кукла-чревовещатель, — даже если бы не было приказа, он все равно ни словечком не обмолвится… Хозяин заслужил мучиться в неведении, и Кикимер не станет ему мешать.

Сириус рассвирепеет и швырнет в Кикимера тяжелым серебряным кубком.

Он много лет будет заглушать воспоминания о брате.

Но сейчас со стуком распахнет дверь его спальни. Спальня останется такой, какой ее помнил Сириус — чужой, незнакомой. И таким был тогда в его представлении Регулус.

Ничего не изменится, они с братом так и останутся по разные стороны баррикад, потому что Регулус сам сделал неверный выбор. Сириус никогда не узнает, каким был его брат.

Был и сгинул! И шут с ним! Поделом!

Он с ожесточением захлопнет дверь комнаты и превратится в большого черного пса.

С рыком животной боли и человеческого отчаяния пес оставит в двери глубокие царапины, запечатывая вход до тех пор, пока…

…Гарри не замрет в нерешительности перед этой самой дверью, в точности не зная, как много несут в себе инициалы «Р.А.Б». И не толкнет дверь, чтобы войти внутрь…

…и Блэк закроет за Северусом дверь. Они окажутся в захламленной кладовке. Видимо, Блэк не пожелает, чтобы их разговор услышали.

Когда Блэк повернется к нему с палочкой наизготовку, реакция Северуса будет инстинктивной: его волшебная палочка выпорхнет из кармана. Блэк ухмыльнётся.

— Если ты воображаешь, что ты теперь один из нас, Нюниус…

— О да, всю жизнь мечтал, — с непередаваемым сарказмом промолвит Северус.

— Имей в виду: я слежу за тобой.

— Ничего другого не остается, так ведь? — Северус в свою очередь криво улыбнется из тени, скрывающей его лицо.

— Здесь все неплохо представляют, кто ты такой. Поверь, все делают вид, будто принимают твои слова за правду.

— Знаю, — прервет его Северус холодно и покинет кладовку, попутно толкнув плечом Блэка.

Северусу не нужно будет напоминать, что он не станет своим ни здесь, ни там. Иного отношения наивно ждать. Он и сам не будет уверен, хочет ли он быть на чьей-то стороне.

Кто-то окликнет его…

…Ремус повернется, и сердце пустится вскачь. На всех парах к нему подлетит Тонкс. В последнюю минуту он смутится и вместо того, чтобы обнять, неловко похлопает ее по плечу.

— Вернулся! Рада тебя видеть!

— Я тоже, — просияет Ремус и дотронется до ее руки. Но сразу ее одернет из-за тока, побежавшего по его телу.

Стараясь не смотреть ей в глаза, Ремус скинет плащ.

— Уй! — отступая, Тонкс больно ударится виском о канделябр.

— Ты в порядке? — крикнет ей в спину Ремус.

— Да, все отлично! — вскинет руку Тонкс, скрываясь на лестнице, ведущей в подвальную кухню дома на площади Гриммо.

Раздастся покашливание. Ремус вздрогнет, поднимет голову и заметит крайне довольного собой Сириуса, опирающегося о перила.

— Говори, не тяни, — попросит Ремус.

— Похлопал по плечу, Лунатик? — состроит рожу Сириус. — А чего сразу подзатыльник ей не дал?

— Это не то, что ты думаешь.

— Да ну? — спускаясь по ступеням, протянет Сириус.

Он сгребет Ремуса в охапку и радостно произнесет:

— Послушай старину Сириуса, дружище, Тонкс

— девушка веселая, то, что надо. И ты ей очень нравишься. С удовольствием вас благословляю.

Ремус отпихнет Сириуса, пряча улыбку.

Однако всему этому суждено оставаться мечтами, которыми можно себя изредка тешить. Нельзя забывать: их призвание — война. Только в ней начинаешь ценить, что пока еще кровь течет по жилам. Но разве был у него…

…выбор?

Пожирая глазами извивающегося на полу Хвоста, Северус подастся вперед. Жадно будет смотреть в надежде, что годами копившаяся ярость выплеснется вместе с мучениями Хвоста. Люциус будет стоять рядом с безвольным видом, который уже станет привычным.

Хвост предпочел предательство из трусости. Он был жалок.

Наверное, Северус желал Хвосту самых страшных пыток, на какие способно было его воображение, но тот не был достоин ненависти, только лишь презрения.

Впившись глазами в то, как Хвост корчится, выплевывая кровь, а его одутловатая физиономия покрывается испариной, Северус ощутит отстраненную ожесточенность.

Ненависть всегда бушевала в нем, выжигая все дотла. А теперь она словно законсервировалась где-то глубоко, в самых недрах, и почти не касается сердца. Он излечится? Его злость больше не причинит никому вреда? А как же данный обет мщения всем, кто хоть как-то виноват в смерти Лили? И в первую очередь месть самому себе.

Темный Лорд опустит палочку, а Северус во все глаза будет смотреть на дергающееся в рвотных потугах тело Хвоста.

— Ты достаточно наказан, Хвост, — пожмет плечами Темный Лорд и покинет подвал.

Северус с Люциусом останутся одни. Звенящую тишину разбавит попискивание Хвоста.

— Каково это — оказаться на моем месте? — издевательски спросит Люциус.

— Не понимаю, о чем ты.

— Приятно, должно быть, стать доверенным лицом. Ты теперь самый любимый его… слуга. Или ты воображаешь, что перестал им быть?

— Довольно, Люциус. Ты сам виноват в своем нынешнем положении, — взмахнув полами мантии, Северус переступит через Хвоста.

— Лжец!

Яростный возглас Люциуса эхом разбежится по подвалу, преследуя его.

Он замрет с занесенной рукой, готовой толкнуть дверь, бросит через плечо:

— Ты думаешь?

С гудящей головой, он со стуком распахнет дверь и поднимется по каменным ступеням, расстегивая ставший тугим воротник…

… перепрыгивая через ступени, окажется у двери, стукнет молотком в виде грифона.

— Я ждал, что вы придете, Северус, — Дамблдор поведет рукой в сторону кресла.

— Вот как?

— Мы давно не беседовали.

— На то есть причины.

— Верно, и все-таки мне обидно, что так складывается. Какие-то новости? — спросит Дамблдор.

— Наступило временное затишье. Впрочем, вы и без меня прекрасно знаете, что Темный Лорд рассчитывает на предательство ваших соратников.

— Вот оно что. Тут Волдеморт ошибается. Дамблдора может подставить только сам Дамблдор, — сострит директор.

— Вы прекрасно знаете, что больше всего надежд возлагается на меня, однако сведений о ваших передвижениях ему катастрофически не хватает, — терпеливо объяснит Северус. — Мне удалось убедить его, что если я возьмусь за дело, то неминуемо вызову подозрения. Знаю только, что в Хогсмиде есть кто-то из соглядатаев, думаю, вычислить, кто это, вам будет нетрудно… Альбус?

Вынырнув из своих мыслей, он увидит, как Дамблдор бессвязно бормочет что-то, оседая в кресле.

Северус кинется к нему.

— Альбус, посмотрите на меня! — он аккуратно приподнимет голову Дамблдора и заставит посмотреть на себя. — Зелье! Где оно?

— А я вот все думаю, когда… А потом Розмерте говорю — не сам, естественно, — чтобы она глядела во все стороны.

— Альбус, где лекарство? — дрогнувшим голосом спросит Северус.

— Что вы говорите? Лекарство там, — Дамблдор укажет трясущимся пальцем. — А вам оно зачем?

И в страшном сне не могло присниться, что Дамблдор когда-нибудь предстанет перед ним немощным стариком.

Он откупорит пузырек с лекарственным зельем. Больше всего его будет пугать то, что речь директора стала бессвязной.

— Так что мы обсуждали? Я, кажется, ушел в сторону. Собственно, вам весь процесс знать не обязательно. Это только для Аберфорта, ему скажу. Назло, только самую малость. А так все для дела. Чего вам? Сейчас выпью, не обязательно меня торопить.

Это будет невольным вторжением во что-то очень личное, почти непристойное, поэтому он отвернется и сделает вид, будто не слышит.

— Альбус, помолчите и выпейте, — настоит он.

Дамблдор послушно выпьет зелье, и Северус замрет возле него, ожидая результата. Дамблдор аккуратно протрет усы, пригладит бороду и поцокает языком.

— Какая все-таки гадость, — директор пристально посмотрит на него. — Спасибо.

Ему станет так пронзительно больно, как не было давно. Он потеряет Дамблдора так же, как Лили. Сможет ли он пережить это снова?

Давно мучившая мысль сорвется с языка:

— Я когда-нибудь говорил вам спасибо за все, что вы для меня сделали?

— Вы каждый день говорите.

И в ответ на удивленный взгляд он услышит:

— Я горжусь тем, каким человеком вы стали, Северус.

Он моргнет несколько раз. Никто и никогда не говорил ему таких слов.

Пытаясь скрыть смущение и ком, стоявший в горле, он проверит на свет пузырек.

— Похоже, я дал вам что-то не то.

Дамблдор улыбнется и доверительно положит больную руку ему на плечо:

— Пожалуй, вздремну тут часок-другой, вы не против? Признаться, я не в самой лучше форме сейчас.

Кляня себя за бестактность, он осведомится:

— Вы в состоянии дойти до постели? Полагаю, будет лучше…

— Будет вам, Северус, так ведь дойдет до того, что мне придется очередной раз уличить вас в добром поступке.

Несколько мгновений он будет бороться с собой:

— Боюсь, этого мне не перенести.

— …Нет, эти люди невыносимы! Не хотят меня слушать: что Дамблдор, что мерзкий зельевар. Не верят картам, считают меня шарлатанкой, — Трелони икнет, заново тасуя колоду и забормочет: — Башня молний, все ближе и ближе.

…Они приближались со всех сторон. Руфуса Скримджера окружат Пожиратели.

Охрана останется валяться внизу мертвой. Пожиратели, кто в масках, кто без, почтительно расступятся перед своим повелителем.

Поискав глазами слабое звено, Скримджер убедится в том, что пути отступления отрезаны.

Он не испугается, хотя, в-принципе, умирать никогда не жаждал.

Возможно, Волдеморт — сильный легилимент, но и Скримджер плохим окклюментом не считался.

Так что шанс вполне себе реальный. Пускай себе пытает — в голову Скримджер его не пустит. Чем дольше будет мучить, тем больше времени потеряет на него.

— Где Гарри Поттер? — высокий холодный голос прервет его размышления.

Скримджер пожует губы и произнесет:

— Вы сейчас будете уверять меня, что если я скажу это, то вы не причините мне вреда?

— Что вы, до такого я не опущусь, — произнесет Волдеморт. — Я потому пришел лично, что вы достойный противник, мистер Скримджер.

— Благодарю за столь вежливое обращение, — раздраженно скажет Скримджер. — Надеюсь, не обидитесь, если я не стану величать вас Лордом?

Гадать не придется — это не понравится Волдеморту: его глаза вспыхнут недобрым огнем.

— Где Гарри Поттер?

…Северус станет часто задумываться, чем занимается мальчишка, но ни словом не обмолвится с портретом Дамблдора.

Впрочем, Северус будет чувствовать себя бесконечно далеким ото всех.

В том числе и от друзей детства.

Развалившись в кресле, Мальсибер возьмется крутить, как волчок, подставку для пера. Его лицо, испещренное преждевременными морщинами, совсем не будет напоминать веселого и задиристого Мальсибера из детства, хотя он изо всех сил будет пытаться играть эту роль.

Эйвери, прохаживаясь вдоль стола, примется оглядывать портреты.

Вся эта сцена будет вызывать отторжение.

— Положи, ни к чему трогать чужие вещи, — велит Северус Мальсиберу.

Тот как будто что-то поймет, на его губах появится весьма недвусмысленная усмешка.

— Да, Северус, — будто не услышав их обмена репликами, иронично произнесет Эйвери. — Кто бы мог подумать, что ты так высоко поднимешься! Директор Хогвартса! Наш Северус!

Насмешка будет очевидной, но Северус поймает себя на том, что не чувствует абсолютно ничего.

Когда-то их мнение о нем было для него важно, а теперь ему все равно.

Может быть, он вообще разучился испытывать эмоции?

В конечном счете, он променял доброе отношение к нему Лили на дружбу этих людей.

Нет, он-то думал о величии, о высоких смешных целях.

Одного Северус действительно добился. Вот он восседает в кресле директора. И как бы ни было забавно, но Северус Снейп будет значиться в перечне директоров Хогвартса сразу после Альбуса Дамблдора. И, может быть, когда-нибудь портрет Северуса будет висеть здесь рядом со всеми ними.

— А ты как будто и не весел, Северус, — снова попытается завести разговор Мальсибер.

— Слишком он стал задаваться, не находишь, Кэссиус? — поиграет в школьника Эйвери.

Короткий стук в дверь прервет их разговор.

— Войдите, — скажет Северус.

С пергаментом в руках появится Макгонагалл.

Северус положит руки на подлокотники, проведет пальцем по губе. Одним словом, приготовится к схватке.

— Профессор Макгонагалл! — Мальсибер вскочит с места, насмешливо низко кланяясь.

Северус хмыкнет. Похоже, привычка гнуть спину очень прочно укореняется в подкорке.

— Очень рад нашей встрече, профессор Макгонагалл, — расшаркается Мальсибер и сотворит из воздуха букет орхидей. — Позвольте поднести вам скромный подарок.

— Заканчивай представление, — прервет его Северус, хотя будет испытывать неизъяснимое мазохистское удовольствие, заметив пепельную бледность Макгонагалл.

— Вы пригласили своих друзей? — спросит она. — Как мило.

Северус подумает, что неплохо будет запугать ее, чтобы она чего доброго не начала дерзить Темному Лорду. Гриффиндорское упрямство может довести до беды.

— Присаживайтесь, профессор. Располагайтесь, — наслаждаясь происходящим, произнесет Эйвери. — Так, о чем мы разговаривали?

— О том, что Нагини завела привычку проглатывать людей живьем, — глумливо усмехаясь, произнесет Северус.

— Б-р-р, — потрясет головой Мальсибер, как собака, вылезшая из воды. — Не напоминай.

— М-да, — задумчиво протянет Эйвери, оттягивая тугой ворот, — в последний раз зрелище было впечатляющим.

Минерва подойдет к столу, кинет на него свернутый пергамент и с отвращением обратится к Северусу:

— Вот, пожалуйста, отчет о моей работе. Не смею дальше отвлекать от интересной беседы. Оставляю вас в обществе себе подобных…

…Ладно «этот» живет среди себе подобных, — Беллатрикс пнет Тэда Тонкса ногой, — но ты… Ты... Волшебница, живешь в этом хлеву, который и домом назвать трудно.

Беллатрикс направит палочку на Андромеду.

Та оживет, застонет и забьется, как будто пытаясь порвать незримые путы. Беллатрикс с научным интересом будет наблюдать за ней.

— Убить твоего муженька? По-хорошему, стоило бы. Это было бы вам уроком. Правда, Цисси?

— Прекрати паясничать, Белла, — устало произнесет Нарцисса.

— Думаешь, ты сможешь до конца остаться в стороне?

Беллатрикс уловит горечь в собственных словах. Она будет предчувствовать скорый конец, но ощущение гибели, падения в пропасть вызовет в ней ярость.

— Что ты молчишь и пучишь глаза, Цисси? — плотоядная улыбка расцветет на лице Беллатрикс, и она звенящим голосом воскликнет: — Но это еще не все, Цисси! Веришь ли, я, может, и убью Дромеду, если захочу! Смотри-смотри, не отводи взгляда!

Андромеда задергается, словно муха, попавшая в сеть, и повиснет, ослабевшая, на невидимых путах. Она беззвучно раскинет руки, не сожмется в комок, как другие. Отчего-то эта пытка будет не похожей на сотни других.

Испуг вспорхнет в душе Беллатрикс, и она подскочит к измученной сестре.

Беллатрикс упадет на колени, нерешительно отведет прядь с лица Андромеды и всмотрится в него.

В свое лицо. Свое отражение из другого измерения, в котором не было Азкабана. И Темного Лорда.

Из сотен возможных судеб перед Беллатрикс вдруг ясно предстанет именно эта. Такой бы она могла стать, если бы не поддалась желаниям.

Нет-нет!

Она отшатнется, и Андромеда снова забьется под действием ее заклятия.

… Нарцисса забьется под Люциусом в сладкой истоме и откинется на подушки.

И Люциус снова накроет ее своим телом. Сердце будет приятно сжиматься до тех пор, пока Люциус не начнет двигаться в ней. Она упоенно проведет руками по его спине, прижмется к нему, вцепится во влажные бока, отпустит, выгнется в его руках, сжимая ягодицы до предела, удерживая это ощущение. И почему ради удовольствия нужно вкладывать столько сил? И испытывать напряжение такое сильное, глубокое, словно силишься покинуть этот мир?

Дольше, еще немного, совсем до конца. Да.

По щеке Нарциссы скатится слеза…

…И упадет на колдографию веселой четверки Мародеров.

Ремус сотрет пыль с рамки и поставит рядом с изображением Тедди.

Прошлое и настоящее рядом. И Ремус внезапно прозреет: он больше не хочет умереть за свои ошибки, он свободен от этого, хотя и не пытался вырваться из оков вины.

…Северус положит руки на подлокотники директорского кресла и тут же с ужасом отдернет их. Ему покажется, что металлические браслеты обвиваются вокруг запястий.

Это смешно.

Он снова положит руки на подлокотники.

Отзвучавшие голоса Мальсибера, Эйвери, Минервы и других учителей сольются с тиканьем часов.

Не с ними. Не с теми.

Северусу лучше будет не думать, мысли мешают делать свою работу.

Не с вами, не с нами.

Он получит право решать, кто с ним покончит, кто первым его убьет.

Эти или те? Те или эти?

Ни эти, ни те.

Никто.

— Директор, — откашлявшись, осторожно позовет Финеас Найджелус, — не могли бы вы снять повязку?

— Что? — удивится Северус, погруженный в мысли о своей кончине, повернется к портрету Финеаса Найджелуса и едва не подавится смехом.

Северус, небрежным жестом освободив Финеаса Найджелуса от повязки, вздохнет: других помощников у него не будет.

Надувшись, Финеас Найджелус, похоже, будет не в настроении рассказывать новости о Поттере. Повязка на глазах скажет сама за себя о недружелюбном настрое троицы.

Мысли вернутся к насущным проблемам. Недавно Северус использовал домовика Добби, чтобы подкинуть Уизли и Лонгботтому идею украсть меч Гриффиндора. Почему не использовать его и теперь? Домовик вызовет меньше подозрений.

— Добби.

С громким хлопком появится нечто с огромными ногами и неестественно большой головой.

Прищурившись, Северус поймет, что на домовике надето несколько шляп, а еще большой значок «Поттер-чемпион».

— Добби не будет! Добби не хочет! Добби дал слово профессору Дамблдору, что будет служить вам, но Добби не хочет! Отпустите Добби-и-и-и!

Добби кинется головой вперед на соседнюю стену, но шапка отпружинит, и домовика отбросит назад. Вскочив с диким воплями, он снова проделает то же самое.

Позабавленный Северус немного понаблюдает за его потугами, потом откроет классный журнал Минервы и начнет его проверять.

— Добби даже деньги не берет, потому что плохому хозяину Добби не будет хорошо служить! Добби плохо служит, выгоните Добби! Добби здесь только ради профессора Дамблдора!

Когда выдохшийся домовик поутихнет, Северус снова поднимет на него взгляд:

— Вы закончили? У меня для вас поручение.

Вопль Добби разнесется по всему этажу…

…Как хорошо, что Драко в школе. Это первое, что придет в голову Нарциссе.

Ее дикий стон был крайне неприличен.

— Я люблю тебя, — скажет Люциус.

— Почему ты это говоришь? — Нарцисса вглядится в разбитое лицо Люциуса и поймет, что он окончательно пал духом.

Она не оставит его одного. Мокрая и потная, она обовьет его тело, словно…

…змея крепко скует Северуса по рукам и ногам. Связанные воедино, они на пути к свободе.

Мощная, мускулистая, она не даст ему вырваться. И вот она отпустит его, он замрет, не чувству рук и ног.

Тело его изящно изогнется, так долго, кажется, на целую вечность и…

…И Сириус скроется за занавесом, слепо взирая вверх.

…Искусственный взгляд Муди закрутится в глазнице, пока тело будет медленно погружаться в пучину озера.

…Беллатрикс вынырнет из ледяной ванной, расплескивая воду. Она медленно поднимется. Ее отражение вырастет и яснее отразится в старом потертом зеркале с трещиной: худое, измученное тело с кровоподтеками, по которому бегут тонкие струйки.

Она закроет лицо ладонями и робко спросит у тишины:

— Это еще не конец?

…Щелкнув делюминатором, Дамблдор на Тисовой улице выключил свет.