Tied for Last / Нити привязанностей (гет)

В течение последующих трех дней им удалось разыскать еще семерых человек. В их числе, к величайшему облегчению Гермионы, профессора Макгонагалл, в полной целости и сохранности, чего, увы, нельзя было сказать о прятавшемся с ней на пару профессоре Флитвике. Его левая нога серьезно пострадала выше щиколотки, и несмотря на то, что ему относительно быстро удалось залечить рану, никаких ортопедических чар, способных полностью устранить повреждение, он не знал. В результате, теперь он был вынужден повсюду ковылять, опираясь на трость, что, впрочем, после некоторой практики выходило у него достаточно бодро.

Перси Уизли нашелся в библиотеке, а вместе с ним — Эрни Макмиллан. Оба, к счастью, целые и невредимые. Каким образом неугомонному и вечно привлекающему к себе внимание Эрни все это время удалось остаться незамеченным, было для Гермионы загадкой, которая, тем не менее быстро разрешилась, когда стало ясно, что Эрни и Перси постоянно перемещались с места на место, нигде не задерживаясь надолго.

Следом за ними была обнаружена Ханна Аббот, чье появление оказало на всех ужасно гнетущее впечатление, ибо по всему было видно, что бедняжка немного тронулась умом. С неизменно широко распахнутыми глазами она то и дело принималась разговаривать сама с собой, при этом никак не реагируя на попытки остальных с ней заговорить. Гермиона понятия не имела, что ей на этот счет следовало думать или делать. То, что нечто подобное могло приключиться с кем-то из студентов Хогвартса, казалось чем-то совершенно запредельным и невообразимым, вместе с тем внушая ужас и ярость при мысли о том, скольких еще несчастных постигла та же участь.

Однако, вероятно, больше всего Гермиону растрогали и взволновали две последние находки, а именно Полумны Лавгуд и Хагрида. Они вместе прятались в подземельях недалеко от кабинета зельеварения, и, по рассказам Полумны, своим побегом от Пожирателей были по большей части обязаны тому, что желавшая самолично со всем разобраться Беллатриса в какой-то момент просто куда-то умчалась, оставив с Полумной и Хагридом одного лишь Антонина Долохова.

Хагрид был мрачнее тучи и, судя по крайне лаконичным ответам, явно не горел желанием распространяться о том, что ему довелось пережить. Впрочем, Гермионе и без этого было известно немало, а потому она была ужасно рада видеть, что несмотря на все выпавшие на его долю страдания, Хагрид все же сумел остаться самим собой. Что же до Полумны, то ей удалось отделаться относительно легко благодаря тому, что всякий раз, когда ее начинали допрашивать, она намеренно задерживала дыхание и теряла сознание. В конце концов Пожиратели смерти пришли к выводу, что она слишком слаба для того, чтобы подвергать ее пытке, и так и оставили ее бессознательную болтаться подвешенной к потолку. В чувство ее привел уже Хагрид, которому в отсутствие Беллатрисы удалось сделать так, чтобы Долохов на время, а, возможно, и насовсем, выбыл из игры.

Теперь, когда их группа насчитывала пятнадцать человек, уверенность быстро крепла в их рядах. Поиски других скрывающихся от Пожирателей активно продолжались, и по крайней мере пара-тройка человек все время прочесывали замок. 

Для Риддла же все эти стремительные изменения обернулись сразу несколькими проблемами. Каждая различной степени серьезности. Во-первых, было очевидно, что почти все обитатели кухни настолько не доверяют ему, что избегают даже лишний раз на него смотреть. Исключения составляли Гермиона, Долгопупс, Полумна Лавгуд и, как ни странно, Рон Уизли. Том полагал, что в случае рыжего все объяснялось тем, что тот в свою очередь просто доверял мнению Гермионы, и за это Риддл был ему почти благодарен, поскольку неприязненные взгляды и натянутое молчание остальных постепенно начинали действовать ему на нервы.

Во-вторых, Гарри Поттер активно пытался взять ситуацию под свой контроль, однако делал это настолько неумело, что Риддлу периодически хотелось просто взять и самому организовать все как следует.

В-третьих, с появлением каждого новоприбывшего у него и Гермионы оставалось все меньше и меньше шансов проводить время вместе, в особенности наедине. Это было неприемлемо. Риддла не покидало ощущение, что он все время барахтается в этом людском море, напрасно стараясь куда-либо выплыть и тщетно пытаясь заслужить хоть чье-то одобрение, несмотря на то что именно ему в свое время удалось обнаружить Полумну и Хагрида за воздвигнутой при помощи магии фальшивой стеной.

Лавгуд, кстати, оказалось весьма любопытным персонажем, и далеко не бездарной в магическом плане. К тому же, она совершенно не проявляла к нему никаких признаков недоброжелательности, что уже само по себе было отрадно. Хагрид же, напротив, как-то во время очередного разговора с Поттером с такой силой хватил кулаком по столу, что чуть не расколол его надвое, и, судя по полным подозрения взглядам, брошенным сразу же после этого в сторону Риддла, в том, что обсуждение напрямую касалось его, можно было не сомневаться.

К сожалению, им по-прежнему периодически приходилось иметь дело с визитами на кухню голодных Пожирателей смерти, явно заинтригованных тем, что отныне все их попытки открыть проход за картиной натыкались на магический блок. 

Первым из них оказался Амикус Кэрроу, ныне лежащий без сознания у двери в кладовую, в то время как его волшебная палочка перекочевала к Молли Уизли. Правда, ничего стоящего Кэрроу, по-видимому, известно не было. Профессор Макгонагалл самолично при помощи легилименции проверила его сознание, и наиболее ценной информацией, которую ей удалось выудить, было то, что мистера Уизли несколько дней назад видели живым. В остальном, ни слуху ни духу ни о самом Волдеморте, ни о его местонахождении, ни о ком бы то ни было в принципе. 

В другой раз двое Пожирателей какое-то время с громкой бранью безуспешно пытались открыть картину, но в конечном итоге ограничились лишь тем, что призвали себе еду при помощи Манящих чар, вероятно, решив, что Хогвартс каким-то образом возвел против них специальный магический барьер — предположение, по мнению Гермионы, просто абсурдное, поскольку, если бы они хоть раз удосужились прочесть «Историю Хогвартса», то знали бы, что защитные чары замка всегда остаются неизменными.

Дни сменялись днями, и спустя какое-то время Гермиона отметила, что страх, некогда перманентно сковывавший ее сердце, немного ослаб. Впрочем радоваться тут было особенно нечему, ведь страх позволял не терять бдительность. И тем не менее не чувствовать, как у нее внутри все болезненно сжимается всякий раз, когда она покидает кухню, было все же большим облегчением. 

А еще она очень гордилась Гарри, который все время всех организовывал, день и ночь отправляя все новые и новые поисковые группы патрулировать замок, при этом неизменно запрещая — и здесь уже гордиться было нечем — Джинни покидать кухню без его сопровождения. Глядя на тщетные попытки младшей Уизли убедить Гарри в том, что ей ничего не угрожает, и на то, как он, словно не желая даже и слушать, всякий раз неизменно ей отказывает, Гермиона прекрасно понимала, каково это. У нее самой была похожая один в один ситуация с Томом.

Даже наедине с собой Гермиона отказывалась признавать, насколько сильно ей в последнее время не хватало самых простых мелочей, вроде возможности взять его за руку. И хотя Риддл со своей стороны данное обстоятельство никак не комментировал, Гермиона видела, что ему приходится прилагать массу усилий, чтобы держать в узде свою ревнивую и собственническую натуру.

Однако, принимая во внимание то, насколько все сейчас были на взводе, и то, что бóльшая часть группы открыто демонстрировала Тому свое недоверие, Гермиона просто не видела иного варианта, кроме как продолжать хранить их отношения в тайне. Видеть, как любимые и дорогие ей люди намеренно чураются ее возлюбленного, было зрелищем не из приятных. К тому же, учитывая значительно выросшее число обитателей кухни, им с Томом порой не удавалось улучить краткий момент вдвоем по три дня кряду.

С момента их последнего разговора Гермиона больше не перемолвилась с Роном ни словом. И хотя в целом со стороны казалось, что он потихоньку свыкается с мыслью об их расставании, время от времени вид у него все равно становился ужасно подавленным. Таким, словно каждый раз оказываясь рядом с ней, он был вынужден изо всех сил сдерживаться, чтобы вновь не поднимать больную тему. И последнее, чего сейчас хотела Гермиона в условиях их хрупкого перемирия — это давать Рону новый повод для гнева.

Через располагавшуюся в правой стене дверь из кухонной залы можно было попасть в спальню домовиков, ныне заставленную многочисленными кроватями волшебников, а уже оттуда — в ванную. И пусть потолок в комнатке нависал невыносимо низко, а краска на стенах давно облезла, то, что у хогвартских эльфов во всяком случае имелся свой собственный угол, в глазах Гермионы, пусть и незначительно, но все же скрадывало вопиющую несправедливость их положения. Как бы то ни было, места здесь было предостаточно для каждого, и в лучшие дни царившую на кухне атмосферу можно было даже назвать жизнерадостной. 

Настроены все были крайне оптимистично, и на школьной доске, установленной рядом с кладовой, рукой профессора Макгонагалл были выведены имена людей, о чьем пребывании в замке на данный момент было известно достоверно. И хотя получившийся список поначалу показался Гермионе пугающе длинным, она быстро осознала, что из сорока с небольшим человек им уже удалось найти целых пятнадцать, а значит разыскать оставшихся двадцать пять-тридцать человек будет не такой уж невыполнимой задачей, ведь правда?

Гермиона не переставала поражаться тому, какому огромному количеству людей удалось не только выжить, но и продержаться в замке все это время. В начале битвы за Хогвартс Орден понес столько потерь… От Убивающего заклятия полегло столько человек… Однако теперь Пожиратели смерти, похоже, были больше заинтересованы в том, чтобы под пытками вытягивать из своих жертв любую информацию о Гарри, за что Гермиона была почти что готова благодарить провидение. Уж лучше пройти через адскую боль, но в конечном итоге остаться в живых, чем быть убитым на месте. Пусть даже порой, в самый разгар пытки Круциатусом, так могло показаться не всем… 

Сглотнув, Гермиона перевернулась на другой бок и устроилась на своей кровати поудобнее. Теперь, когда народу на кухне ощутимо прибавилось, Гарри каждую ночь назначал несколько часовых, сменявших друг друга через равные промежутки времени. Сегодня Гермионе выпало дежурить во вторую смену. Вместе с Риддлом. И хотя она, конечно же, была рада этой новости из-за Тома, второй дозор был самым тяжким, так как подразумевалось, что после всего полутора часов сна они должны будут бодрствовать на протяжении следующих двух часов. 

Уснуть Гермионе так и не удалось, и, поскольку положенные полтора часа все равно уже были почти на исходе, она со вздохом медленно поднялась с постели. Обведя взглядом своих мирно спящих товарищей, Гермиона почувствовала, как у нее невольно потеплело на сердце.

Все борцы, все выжившие.

Она на цыпочках вышла из спальни в главную кухонную залу, где за столом сидели дежурившие первыми Полумна и Невилл.

— У тебя же в запасе еще целых десять минут, — едва заметив Гермиону, сказал Невилл.

— Мне не спится. Как у вас дела?

Глядя куда-то в пространство перед собой, Полумна ответила с мечтательной интонацией:

— В последнее время я чувствую себя очень счастливой.

Издав негромкий смешок, Гермиона опустилась рядом с ними за стол:

— И почему же?

Взгляд широко раскрытых глаз Полумны был по-прежнему безмятежен.

— Потому что быть всем вместе всегда лучше, — сказала она.

Гермиона не смогла сдержать улыбку.

— Я тоже так думаю.

Неожиданно на лице Полумны промелькнула легкая тень:

— Гермиона, я тут недавно размышляла о Томе Риддле…

— По какому поводу?

— Кажется, он не очень счастлив, — туманно ответила Полумна, машинально играясь с единственной оставшейся серьгой-редиской, которая в совокупности с глубоким шрамом, пролегающим над ее левым глазом, делала ее отдаленно похожей на немного странного пирата.

— Что верно, то верно, — признала Гермиона. 

При этом на нее саму Том не производил впечатление человека угрюмого или впадшего в меланхолию. Скорее, просто сдержанного. Но опять же, разве Полумна всегда не отличалась удивительной наблюдательностью?

— И надо сказать, что у него есть на то причины, — подал голос Невилл. — Вы бы слышали, как о нем отзывается Гарри…

Гермиона вздохнула. На то, что о нем думал Гарри, Тому было плевать с высокой колокольни, и истинная причина его недовольства была той же, что и у ее измотанности и опустошенности, ставших в последнее время ее постоянными спутниками.

— Жаль, — сказала Полумна. — Это было мило с его стороны. Найти нас, и помочь мне и Хагриду.

— Полумна, он же… Он же Сама-Знаешь-Кто, — серьезным тоном начал Невилл. — Я не думаю, что понятие «мило» вообще может быть к нему применимо. Без обид, Гермиона — поспешил прибавить он, перехватив ее взгляд.

— О, не переживай… Ты прав, — успокоила его Гермиона. — Милым его точно не назовешь, — вздохнув, она рассеянно провела рукой по волосам. — Но все же Гарри уж слишком… Он не просто игнорирует Тома, — что было бы проще для всех — а видит в нем источник угрозы.

По этому поводу между ней и Гарри уже состоялся весьма обстоятельный разговор, в ходе которого Гарри наотрез отказался хоть сколько-нибудь ослабить бдительность, покуда среди них обитает юный Лорд Волдеморт. Позиция, которая в других обстоятельствах, вне всякого сомнения, показалась бы Гермионе обоснованной, не будь она сама близко знакома с Томом. 

Луна пожала плечами:

— Если он спас нас с Хагридом и, находясь здесь все это время, не предпринял попытки убить Гарри, то я не вижу оснований не доверять ему.

Невилл громко зевнул, поспешно прикрывая рот ладонью:

— Мне пойти и разбудить его?

Гермиона покачала головой и встала:

— Я сама.

Лицо спящего Риддла, вытянувшегося в полный рост на одной из кроватей, было безмятежно. Воровато оглядевшись, Гермиона быстро наклонилась и нежно поцеловала его в губы. Риддл открыл глаза и несколько раз моргнул, глядя на нее.

— Пора, наш черед дежурить, — шепнула Гермиона.

Он кивнул, потягиваясь, встал и следом за ней вышел на кухню. Полумна поприветствовала его улыбкой и рассеянным взмахом руки. Слегка озадаченный Том недоуменно покосился на Гермиону, которая, судя по ее подрагивающим губам, еле сдерживалась, чтобы не разразиться смехом. Кажется, ей все же стоило немного ввести Риддла в курс дела относительно Полумны Лавгуд.

Его пальцы слегка задели тыльную сторону ее ладони, но, несмотря на то что их сейчас вновь разделяли лишь какие-то сантиметры, Гермиона подавила желание взять Тома за руку. Днем, когда они вместе бок о бок крались по коридорам замка, не чувствовать его пальцы, уверенно сжимающие ее, было куда сложнее. Практически невыносимо. 

Гермиона никогда бы не подумала, что физический контакт с кем-то может иметь для нее столь колоссальное значение, однако в присутствии Тома она ощущала буквально физическую потребность каким-либо образом прикоснуться к нему. То, что за последние два дня ей ни разу не удалось поцеловать его, хотя он все это время был прямо здесь, рядом, только руку протяни, казалось каким-то абсурдом. Никому ненужным абсурдом. В теории… потому что, взглянув на Полумну с Невиллом, Гермиона тут же вспомнила, чем именно изначально была продиктована эта скрытность.

— Как спал? — с некоторой опаской в голосе обратился к Тому Невилл.

— Спасибо, хорошо, — сдержанно, но, как всегда, неизменно вежливо ответил Риддл.

Невилл кивнул:

— Ну и отлично… Что ж, тогда… э-э-э, если на этом все, то мы… это… пожалуй, пойдем? Пошли, Полумна, — с этим словами он развернулся и торопливо направился в спальню домовиков. Полумна спокойно проследовала за ним.

Едва за ними затворилась дверь, Риддл резко привлек Гермиону к себе и отчаянно впился в ее губы. Она же в свою очередь вцепилась в мантию у него на груди, притягивая его еще ближе к себе, полностью отдавшись их поцелую и желая лишь одного — чтобы им больше никогда не приходилось сдерживаться. Его губы ожесточенно сминали ее. Лоб, щеки, нос, подбородок. Их лица точно сливались в одно, как будто даже миллиметр разделявшего их расстояния — было непозволительно много. 

Когда они наконец оторвались друг от друга, Гермиона несколько секунд вглядывалась в глаза Тома, ласково пропуская сквозь пальцы пряди его волос.

— Мерлин, как же я соскучилась, — прошептала она.

Губы Риддла дрогнули в едва заметной улыбке.

— Скажи еще раз.

— Я по тебе соскучилась, — повторила Гермиона хриплым от резко накативших эмоций голосом, а затем, к своему собственному удивлению, внезапно осознала, что их близость с Томом была далеко не единственным, по чему она тосковала. 

Потусторонний мир. Кто бы мог подумать, что однажды она будет скучать по этому месту? И тем не менее это было так. Она скучала по его особому, размывающему все очертания сиянию; скучала по идеальной погоде, наколдованным Мелией снегопадам, Дуэльному клубу и больше всего — по своим друзьям: Каталине, Годрику, Герпию, Ревеленду, Джареду и Мунго, Миранде… Мине… Ар-Джею… и, конечно, сильнее, чем по кому бы то ни было, — Абраксасу. Она скучала по его вечному балагурству и подбадриванию, горделивой манере отбрасывать назад волосы и беззлобным ухмылкам — по всему, что было с ним связано. Гермиона опять чувствовала утрату, как если бы ей вновь пришлось покинуть Землю, сызнова потеряв кучу дорогих людей. Людей, после исчезновения которых в ее сердце точно осталась зиять гигантская дыра.

К тому же, она скучала по возможности спокойно бывать с Риддлом наедине, по месту, где они могли быть вместе без оглядки на то, кто их видит, слышит, судит… По царившим в потустороннем мире покою и умиротворению, о которых в вечном бедламе хогвартской кухни можно было только мечтать. Здесь все время нужно было что-то делать, кого-то искать, куда-то идти, о чем-то думать…

Одной из их главных проблем было полное отсутствие какой-либо информации о том, где именно в данный момент находился Волдеморт. Наверняка известно было лишь то, что он по-прежнему пребывал где-то в замке, — принцип действия наложенного на школу барьера требовал физического присутствия наколдовавшего его волшебника — что, впрочем, не слишком уменьшало радиус поиска. Хогвартс был огромен, и пригодных для укрытия уголков в нем было несметное количество.

Изначально Гермиона предполагала, что, чтобы лишний раз потешить свое самолюбие, выбор Темного Лорда падет на одно из ключевых мест замка, вроде Большого зала. Однако, по словам Перси, гигантские цепи, некогда запиравшие дубовые двери, теперь исчезли, а сам зал пустовал.

Гермиона снова посмотрела на молчавшего с непроницаемым лицом Риддла и вздохнула. 

Медленно переместившись ей за спину, Том обвил руками ее талию и привлек Гермиону к себе, отчего по ее телу, начиная со спины, тут же разлилось восхитительнейшее чувство правильности и облегчения. Откинув пряди волос с ее шеи, Риддл мягко прижался губами к чувствительной коже, и, проделав дорожку поцелуев вверх до ушной раковины, нежно прихватил зубами мочку Гермионы. Она переплела пальцы их рук:

— Как бы мне хотелось, чтобы они могли понять.

— А мне-то как, — прошептал Риддл, еще крепче прижимая ее к себе. — Если бы я только мог их принудить, было бы чудесно.

Гермиона легонько царапнула его руку.

— Нет, — с укором произнесла она. — И очень надеюсь, что ты не пытался здесь никого и ни к чему принудить.

Сказать, что она всерьёз об этом беспокоилась, было нельзя, так как в общении с остальными обитателями кухни Том неизменно придерживался своего образа идеального старосты. Однако полностью исключать подобную вероятность, по ее мнению, все же не следовало.

— Я вижу, ты в меня совсем не веришь, — тихо откликнулся Том, размыкая объятие. — Я поставил себе цель завоевать доверие твоих друзей, и манипулирование мне в этом вряд ли поможет.

Он вздохнул. Откровенно говоря, у него с каждым днем все больше складывалось впечатление, что помочь ему в этом могло очень мало что в принципе, ибо стоявшая перед ним задача казалась попросту невыполнимой. Гермиона же, по-видимому, не до конца осознавала всю тяжесть его положения. Она все время была занята с Гарри, Роном и Джинни, бесконечно обсуждая с ними людей, имена которых Тому ничего не говорили. Фактически, единственное знакомое имя, которое он то и дело слышал, было «Сам-Знаешь-Кто», и после его упоминания Том обычно удостаивался сразу нескольких косых взглядов различной степени недоброжелательности. 

Риддл и сам толком не знал, каким образом ему до сих пор все еще удавалось сдерживаться, учитывая просто зашкаливающе-высокий уровень бестактности и ограниченности, свойственный большинству собравшихся здесь людей. И хотя у него на вооружении уже имелось как минимум пятьдесят идей для мучительной расправы над одним только Поттером, следовало признать, что мальчишка был всего лишь одним из кирпичиков в той глухой стене недоверия, что отделяла Тома от остальных членов группы. Впрочем, как некогда заметил Невилл, у них сейчас и без этого проблем хватало, и в этом все были с ним более-менее солидарны. Иначе, как предполагал Риддл, они бы непременно устроили нечто вроде народного вече по поводу его дальнейшего пребывания на кухне.

По ощущениям сложившаяся ситуация отчасти напоминала ему тот период в потустороннем мире, когда, еще не будучи толком знаком с Гермионой, он невольно стал причиной ее отчуждения. То же чувство несправедливости и немного апатичного раздражения, которые тем не менее побуждали его к глубоким и продолжительным размышлениям. И учитывая, что в этот раз Гермиона была постоянно занята и отвлечь его было некому, Том много времени проводил за обдумыванием того, как именно ему дальше стоит распорядиться подаренной ему второй жизнью. Возвращение на Землю всегда казалось ему чем-то совершенно неосуществимым, принимая во внимание его изначально нестабильную связь с миром живых. Так что, скорее всего, этим щедрым подарком он был обязан исключительно испытанному им раскаянию, которое, к слову, по-прежнему жгло ему сердце.

Том нежно развернул Гермиону лицом к себе и оценивающе оглядел. Она выглядела немного уставшей, но довольной, что в целом было удовлетворительно.

Они еще какое-то время просто целовались и разговаривали, однако минуты утекали, как песок сквозь пальцы, и Риддлу все было мало. Ах, как бы ему хотелось, чтобы следующие часовые так и не появились из дверей спальни, чтобы их вообще не существовало. Ведь все эти бесцеремонные люди — бóльшая их часть — были не более чем досадной помехой, чье исчезновение Том с легкостью бы пережил. 

Риддл вообще не был до конца убежден, что стал бы помогать остальным, если бы не Гермиона. А то, что помощь им сейчас ой как требовалась, сомнений не вызывало. Не сопротивление, а сборище магических бездарей за исключением, пожалуй, Минервы Макгонагалл, которая, стоило отдать ей должное, действительно просто виртуозно владела волшебной палочкой. Риддл теперь хорошо понимал, почему Гермиона в свое время была так сильно огорчена ее предполагаемой смертью — Макгонагалл производила впечатление человека поистине несокрушимого.

Внезапно тело Гермионы, которую он все это время удерживал в своих объятиях, напряглось, и Риддл невольно вынырнул от своих мыслей, возвращаясь обратно в реальность.

— Что такое? — тихо спросил он у Гермионы.

— Кажется, я что-то слышала, — прошептала она, не отрывая настороженного взгляда от изнанки картины. Выскользнув из рук Риддла, Гермиона сделала несколько медленных шагов к холсту, прислушиваясь, а затем, нащупав в кармане древко волшебной палочки, зашептала Риддлу: — Встань ближе ко входу в спальню и будь готов разбудить остальных. 

Риддл послушно попятился к двери, ведущей в спальню домовиков, на ходу вытаскивая собственную палочку и не сводя глаз с Гермионы. Позволить ей и дальше приближаться к источнику потенциальной опасности казалось ужасно неправильным. Неправильным и глупым. Пальцы Риддла еще сильнее сжали палочку, когда Гермиона сглотнула и, отвернувшись от него, вплотную приблизилась к картине.

А затем мир вокруг них разлетелся на тысячи осколков.

По непонятной причине, все точно происходило в замедленном действии. 

Риддл не имел ни малейшего понятия, что за заклятие использовал нападавший, но так или иначе ему удалось разрушить некогда наложенные Томом защитные чары. Что уже само по себе казалось невероятным, ведь воздвигнутый им барьер был прочным. Крайне прочным. И хотя полностью непробиваемым назвать его, конечно, было нельзя, — ведь обитателям кухни требовалось сохранить возможность свободно входить и выходить — барьер должен был уверенно выдержать натиск большинства магических атак.

Однако это заклятие пробило и чары, и холст с такой легкостью, будто они были не более, чем листами бумаги. Гигантская шаровая молния, эдакий чудовищный плевок пламени, со свистом ворвалась на кухню и сбила Гермиону с ног, отбросив назад, точно куклу. Риддл зарычал и с перекошенным от ярости лицом подался вперед, полоснув по воздуху волшебной палочкой. Раздался оглушительный свист, и пронзивший пылающую сферу насквозь луч белого света обратил инферно в ничто.

Не спуская глаз со скрытого клубами черного дыма входа, Риддл левой рукой нащупав ручку двери, ведущей в спальню домовиков и, просунув голову внутрь проорал: 

— Подъём!

Его крик ознаменовал начало неописуемого хаоса. 

Темные фигуры одна за другой пробирались на кухню через разорванный в клочья холст. Перекатившись через ближайший стол, Риддл со всех ног рванул к неподвижно распростертой на полу Гермионе, над которой уже возвышался высокий дородный Пожиратель смерти с занесенной в руке волшебной палочкой. Стремительный нисходящий росчерк древка Риддла, и Пожиратель плюхнулся на живот, словно его кто-то резко дернул назад за лодыжки. 

Обернувшись на дверь в спальню домовиков, Риддл увидел, как та с грохотом распахнулась и из нее в кухонный зал ринулись десять-пятнадцать человек, все с палочками наготове. 

В воздухе засвистели заклятия.

— ПОТТЕР! — завопил один из Пожирателей, и Риддл мысленно выругался. Какого драккла Поттер не наложил на себя Дезиллюминационные чары? Он что, совсем идиот? Ведь теперь вся эта орава Пожирателей кинется ловить его, совершенно не щадя на своем пути остальных. Сердце Риддла пропустило удар, когда вспышка зеленого света пронеслась всего в каких-то сантиметрах от его лица. С трудом переведя дух, он склонился над неподвижной Гермионой, и дальше все, что для него имело значение — это то, что она не подавала признаков жизни. 

Риддл судорожно огляделся вокруг, однако ни он, ни Гермиона, по-видимому, сейчас нисколько не интересовали Пожирателей. Еще бы, ведь в комнате был сам Поттер… Схватив Гермиону в охапку, Риддл бросился кратчайшим путем в кладовую и, захлопнув за собой дверь, наконец смог внимательно осмотреть ее раны.

Вся левая половина ее лица была багровой от сильнейшего ожога, вид которого заставил Риддла с шумом втянуть воздух сквозь сжатые зубы. Левый рукав мантии Гермионы был изодран и обуглен, а видневшаяся из-под него рука обожжена так же, как и лицо. Единственным положительным моментом в данной ситуации было то, что ее одежда не загорелась. Немного пахло паленым — несколько прядей ее непослушных волос с левой стороны сплавились вместе. 

Риддл сильно, до боли, прикусил язык и в отчаянии упал на колени подле Гермионы. Он совершенно не разбирался в целительной магии. Да и на кой черт, спрашивается, ему было в ней разбираться? Однако теперь… теперь, когда все остальные были слишком заняты сражением с Пожирателями и обеспечением безопасности Поттера, чтобы помочь Гермионе, что он сам мог поделать? 

Ему было больно даже смотреть на ее покрасневшее лицо. Левая щека Гермионы блестела и была горячей на ощупь, хоть целостность кожного покрова, к счастью, и не была нарушена. Медленным взмахом волшебной палочки Риддл охладил пострадавшую кожу и щедро полил сверху водой. Ведь именно так обычно делают при ожогах? Подставляют под холодную воду?

Он знал, что в больничном крыле Хогвартса обязательно должна была иметься мазь от ожогов, входившая в стандартную аптечку первой помощи. Однако в этом Хогвартсе знать этого наверняка было невозможно, как, собственно, и добраться до лазарета.

Риддл осторожно взял маленькую руку Гермионы в свою. Ее ладонь была бледной и прохладной, а кожа на тыльной стороне блестела от ожогов. Он закрыл глаза. Она, вероятнее всего, потеряла сознание при падении. Судя по наливавшемуся у нее на правом виске синяку, она довольно сильно ударилась головой о каменный пол. Что ж, на случай подобных травм заклинание знал даже Том. 

Эпискей.

Глядя на место исчезнувшего синяка, Риддл сглотнул. Гермиона сама лучше, чем кто бы то ни было, разбиралась в целительстве. Однако приведение ее в сознание сейчас означало заставить ее страдать от боли.

Из кухни доносился невообразимый шум, в котором сливались взрывы, крики людей, свист рассекающих воздух заклятий, грохот неуклюжих шагов Хагрида. Времени было в обрез. Если он хотел помочь остальным выйти из этой битвы живыми, то действовать нужно было быстро. Но, ради всего святого! Том Риддл был не из тех, кто склонен принимать поспешные решения. Это был удел бестолковых торопыг гриффиндорцев, чуждый человеку, у которого все должно было быть под контролем. При мысли, что ничего из этого не должно было никогда произойти в принципе, на Риддла накатила волна гнева. Кто бы ни сотворил это с Гермионой, — кто бы ни посмел пробить холст — этот человек очень сильно об этом пожалеет.

Прямо-таки раскается.

Приняв решение, Риддл аккуратно коснулся кончиком волшебной палочки груди Гермионы и подумал: «Энервейт».

Придя в себя, она тут же закричала от боли. С расширившимися от страха глазами Риддл торопливо зашикал, опасливо косясь на дверь кладовой и заставляя ее умолкнуть.

— Ты сильно обожглась, — быстро заговорил он, — и я не знаю, как тебе помочь. Ты знаешь какие-нибудь заклинания от ожогов? — Гермиона молчала и лишь рвано дышала. Затем дотронулась до левой стороны своего лица. — Гермиона? — поторопил ее Риддл.

Она чуть приоткрыла рот, и из ее глаз потекли слезы. Соленая капля коснулась обожжённой кожи, и уже и без того перекошенные от боли черты Гермионы приняли еще более страдальческое выражение.

— Я… я знаю пару… — прошептала она и, одновременно пытаясь нащупать свою волшебную палочку, перекатилась на бок. Рука Риддла вцепилась в ее правое плечо, удерживая на месте. — Они там, — простонала Гермиона. — Пожиратели… они там… Гарри…

— Да плевать мне на твоего Гарри! — зашипел Риддл. — Меня волнуешь ты! Ты на себя лучше посмотри!

Гермиона сглотнула.

— Мне больно. Боже, как мне больно… Том…

Хватка Риддла на ее плече усилилась:

— Попробуй свои заклинания. Давай же… Ну!

Ее палочка слегка дрожала, когда Гермиона провела ей над своим лицом и пострадавшей рукой. Краснота чуть спала, однако сразу за этим примененное второе заклинание заставило Гермиону тихонько застонать. Ожог никуда не делся.

— Что ты делаешь? — спросил Том.

— Я просто… очистила рану и заставила ее онеметь… чтобы меньше болело, — ответила она приглушенным от муки голосом. — И чтобы шрам не остался. Больше я пока ничего не могу сделать. Нужна мазь… Нам нужно туда, к ним, Том…

— Нет! — резко оборвал Риддл. — Никуда ты не пойдешь.

Лицо Гермионы исказило злое выражение, отчего она немедленно вздрогнула, ощутив натяжение чувствительной кожи.

— И я так понимаю, что, если я останусь тут, сам ты тоже никуда не пойдешь?! Нет уж! Я помогу своим друзьям, и ты меня не остановишь!

— В таком случае, не отходи от меня далеко. Так, чтобы я все время тебя видел, — сказал Риддл и взял ее онемевшую руку в свою, стараясь едва касаться обожженной тыльной стороны. Гермиона кивнула и резко распахнула дверь.

Увиденное заставило ее вскрикнуть от ужаса.

Повсюду царила разруха. Два кухонных стола были расколоты пополам. Третий горел. Четвертый оказался перевернут, и с одной из его беспомощно, как у мертвого насекомого, торчащих вверх ножек теперь безжизненно свисало чье-то тело. Входной проем в стене окутывала черная завеса Перуанского порошка мгновенной тьмы. К ней примешивались клубы дыма от все еще тлевшей рамы уничтоженного натюрморта. 

В кухне орудовали около десяти, а может, больше, Пожирателей смерти. Лучи заклинаний рассекали воздух во всех направлениях, то и дело с треском врезаясь в стены. 

Взгляд Гермионы лихорадочно заметался по комнате, пыталась нашарить Гарри… Вот он! Рядом с камином… Вместе с Роном, Джинни и профессором Макгонагалл он сражался против троих Пожирателей.

— Ступефай! — громко взревел Гарри, уворачиваясь от очередной вражеской атаки, и сверкающий голубой луч, не задев его, исчез в зияющей темноте прохода.

Том крепко сжал руку Гермионы, и они вместе бросились в самую гущу сражения. 

Сердце Гермионы отчаянно колотилось, а кожа на обезболенной половине лица, по ощущениям как будто обвисла. Взмахнув волшебной палочкой, она наобум послала вылетевшую железную цепь в Пожирателя смерти, теснившего загнанных в угол Невилла и Полумну. Пожиратель закрутился на месте и, при помощи магии избавившись от цепи, метнул в Гермиону зеленый луч. Она нырнула в сторону, увлекая Тома за собой подальше от траектории заклятия. Даже если это и не была Авада Кедавра, перестраховаться никогда не было лишним.

Вскочив на ноги, Гермиона ответно атаковала Пожирателя и сбила того с ног. При падении полы его темной мантии всколыхнулись, а серебристая маска слетела, открывая лицо. Перед Гермионой стоял Амикус Кэрроу, мучитель Флер, явно успевший не только прийти в сознание, но и раздобыть себе волшебную палочку. Гермиона судорожно постаралась прикинуть, где именно сейчас могла находиться Флер, — которая, к слову, до сих пор была безоружна — однако Амикус с обезумевшим видом метнул в нее сноп красного света, и Гермионе вновь пришлось уворачиваться. 

Куда, черт возьми, запропастился Том? 

В следующую секунду в нее кто-то врезался сбоку, толкая в сторону, прочь с пути изумрудного заклятия, приближение которого явилось для Гермионы полной неожиданностью. Ее сердце бешено стучало. Она была лишь на волосок от того, чтобы снова умереть, если бы не Том…

Риддл же тем временем упал на колени перед Гермионой и, загораживая ее собой, принялся орудовать волшебной палочкой наподобие меча, отражая одно за другим летевшие в них заклинания и время от времени отвечая Пожирателям смерти собственными, невероятно прицельными атаками. Одно из его заклятий, имевшее форму темно-синего луча, с хрустом врезалось Амикусу в грудь, заставив того с пронзительным криком боли повалиться на землю. Невилл и Полумна встревоженно обернулись на звук, и…

— ПОЛУМНА! — предостерегающе завопила Гермиона.

Та инстинктивно бросилась на пол, вовремя избежав столкновение с потоком зеленого света, врезавшегося в стену позади нее.

Поднявшись на ноги с дрожащей в руке палочкой, Гермиона начала без остановки палить направо и налево атакующими заклинаниями, как когда-то на многочисленных тренировках. И хотя большинство ее заклятий либо не угодили в цель, либо были отбиты, она осталась чрезвычайно довольна одной особенно сильной Импедиментой, которая, задев плечо одного из противников Гарри, подбросила Пожирателя в воздух.

Действие Перуанского порошка закончилось, возвращая полную видимость, и Гермиона обнаружила, что Кэрроу успел куда-то исчезнуть. Вероятно, отполз к входному проему. Впрочем, в данный момент это было меньшей из ее забот, так как прямо перед ней из скопления Пожирателей внезапно вынырнули Эйвери и Беллатриса Лестрейндж, как один, буравя Гермиону взглядами, полными ненависти.

— Давай, грязнокровка, проверим, насколько громко ты умеешь кричать, — прошипела Беллатриса, и ее голос, казалось, перекрыл даже грохот взрыва, огненным цветком расцветшего где-то на периферии зрения Гермионы. Сердце гриффиндорки сжалось от страха — пристальное внимание Лестрейндж еще никому не сулило ничего хорошего.

Одновременно вскинув волшебные палочки, Эйвери и Беллатриса дружно ее атаковали. Кое-как выставив блок против Режущего заклинания Эйвери и отшатнувшись от красной вспышки Лестрейндж, Гермиона беспомощно запустила в них обоих Петрификусом Тоталусом.

Ее разум точно опустел, и, как бы Гермиона ни старалась припомнить, на ум ей не шло ни одного полезного заклинания. Это был не урок, не Дуэльный клуб. Она могла умереть.

Однако затем Том взмахнул волшебной палочкой в их сторону, и страх Гермионы как будто мгновенно улетучился. Раздался отвратительный хруст, и резко вывернутая неведомой силой правая рука Эйвери безжизненно обвисла. Невольно шокированная увиденным, Гермиона украдкой покосилась на Тома. На его губах играла зловещая полуулыбка. Лицо Беллатрисы еще сильнее перекосило от бешенства, и в сторону Риддла и Гермионы полетела очередная Авада Кедавра. Уклонившись от зеленого луча, Гермиона метнула в Пожирательницу Замораживающим заклинание, которое та отбила небрежным взмахом палочки. 

— Темный Лорд не погладит тебя по головке за твою воинственность, грязнокровка, — глумливо пропела Беллатриса, со злорадным удовольствием смакуя каждое слово и без остановки осыпая их атакующими заклинаниями, несмотря на то что ее уже слегка пошатывало от напряжения. — Ему нужен лишь Гарри Поттер… И когда с ним будет покончено, — безумные глаза Лестрейндж возбужденно блестели, — что ты, никчемное грязнокровное отродье, будешь делать тогда? 

Лицо Риддла потемнело, и, повинуясь взмаху его волшебной палочки, из кухонного пола в воздух взметнулось сразу несколько щупалец, которые, точно каменной паутиной, оплели ноги Беллатрисы. Пользуясь тем, что, все внимание застигнутой врасплох Пожирательницы оказалось поглощено бесплодными попытками освободиться, Гермиона запустила в нее Ступефаем. Попавшее в цель заклятие буквально выбило Лестрейндж из ее каменных пут, отшвырнув назад, в самую гущу битвы, где ее неуклюжие потуги подняться были тут же прерваны Макгонагалл. Ее прицельное Депульсо угодило Беллатрисе точно в живот, отбросив назад… прямо в сноп зеленого света, за секунду до этого выпущенного одним из Пожирателей смерти.

Время на хогвартской кухне точно остановилось. Первыми как вкопанные замерли незадачливый Пожиратель, чье лицо по-прежнему было скрыто маской, Гермиона, Риддл и Макгонагалл. Следом за ними — те, кто видели, как безжизненное тело Беллатрисы рухнуло на пол, и наконец — все остальные. Безмолвие и неподвижность сковали комнату. Беллатриса Лестрейндж была мертва.

Беллатриса Лестрейндж мертва.

Но как такое было возможно? Как могла она так просто умереть, всего лишь не вовремя оказавшись на пути заклятия одного из ее собственных товарищей? Как Беллатриса Лестрейндж могла умереть в принципе?

Никто, казалось, не мог пошевелиться, и всеобщее молчание было практически осязаемо неловким. Как будто никто толком не знал, что дальше следовало сказать или сделать. Как будто все внезапно потеряли способность сражаться.

— Убирайтесь, — неожиданно прорезал тишину вызывающий голос Гарри. — Возьмите ее тело и убирайтесь.

Но Пожиратели смерти его не послушались. Медленно отвернувшись от убитой соратницы, они, не сговариваясь вновь ринулись в бой, с удвоенным ожесточением, точно смерть Беллатрисы невольно придала им сил.

Задетый заклинанием Невилл вскрикнул и, попятившись, резко осел на пол. Лицо его побелело от боли, а изо рта шла кровь. Почти одновременно с этим, Флитвика с силой впечатало спиной в каменную стену, после чего он повалился на землю и уже не шевелился.

Единственной, кому новый раунд битвы, казалось, тоже придал сил, была Макгонагалл, которая с поистине убийственным видом продолжала сражаться. Все остальные были измотаны. 

Хагрид был оглушен двумя Пожирателям смерти еще в самом начале битвы. Потерявший сознание Джордж Уизли свисал с одной из ножек перевернутого стола. От раненных Невилла, Флер и Флитвика в данный момент толку тоже было мало. Численный перевес был явно на стороне Пожирателей, и, в очередной раз увернувшись от Убивающего заклятия, Гермиона подумала, что это лишь вопрос времени, прежде чем они начнут палить Авадой по каждому из ее лежавших без сознания друзей.

Сглотнув и сжав зубы, Гермиона бросила в ранившего Невилла Пожирателя смерти Инсендио, но из-за этого невольно пропустила вражеское заклятие, предназначавшееся ей самой. Мгновенная обжигающая боль полоснула ее грудь, вынуждая упасть на колени.

Где-то на краю сознания Гермионы мелькнула мысль, что в этом мире, в отличие от потустороннего, смерть всегда вступала в свои права при надлежащих обстоятельствах. В этом мире возможность скакнуть с парапета и при этом остаться в живых была недоступна. В этом мире, если кто-то терял слишком много крови, то этот кто-то в конечном итоге просто умирал. Окончательно и бесповоротно.

Но какое это имело отношение к ней? Она-то ведь не умирала… Просто ее мантия внезапно оказалась пропитана темной горячей кровью… Ее порез на груди был не таким уж и серьезным... Всего лишь достаточно глубоким, чтобы обильно кровоточить по всей длине… 

Покачнувшись от охватившей ее ужасной слабости, Гермиона распростерлась на полу. Перед глазами у нее проплывали какие-то блеклые размытые образы, пока внезапно среди них отчётливо не проступило чье-то лицо. Том. Его голос гремел у нее в ушах, снова и снова невнятно что-то повторяя. Однако Гермиона не могла разобрать, что именно он ей говорил. Как, впрочем, и ответить, поскольку собственные губы, казалось, перестали ее слушаться. Леденящее душу понимание, что еще немного, и она отключится окончательно, медленно растеклось у нее в сознании. Нависшее над ней лицо Тома начало отдаляться, и Гермиона с трудом разглядела размытые очертания его вытянутой руки с зажатой в ней волшебной палочкой. С ее кончика то и дело срывались, разлетаясь во все стороны, невероятно яркие вспышки света…

Гермиона цеплялась за реальность до последнего. Казалось, с тех пор как она упала, истекая кровью, и Том занял место рядом, словно охраняя ее последние минуты, прошла уже целая вечность… Где-то слева от нее — там, где, как она помнила, до этого была миссис Уизли, а чуть подальше — профессор Макгонагалл — полыхнуло еще несколько вспышек. Неясные фигуры заметались, торопясь нырнуть в стенной проем. Том — а вместе с ним еще несколько человек — вновь оглянулся на Гермиону, после чего, совершенно невзирая на взгляды остальных, склонился над ней, и последнее, что Гермиона успела отчетливо увидеть, было его лицо. Всего в паре сантиметров от ее собственного. 

А затем ее веки сомкнулись и все, что она чувствовала, прежде чем провалиться в бархатную чернильно-черную темноту — это притупленное ощущение его объятий и губ, в отчаянии терзающие ее собственные.

* * *

Стиснув зубы, Том уткнулся лбом в грудь Гермионы и испустил животный вопль, полный ярости. Ее сердце билось слабо, едва ощутимо. Но главное, что билось. Это все, что сейчас имело значение, даром что ее мантия вся насквозь промокла от крови, а под ключицами алела длинная резаная рана…

Он поднял голову и, утирая с лица ее кровь, огляделся в надежде увидеть кого-то, к кому можно было бы обратиться за помощью, — та же Макгонагалл или мамаша Уизли наверняка должны были знать, как следуют поступить, — однако вместо этого он лишь наткнулся на устремленные на него шокированные, полные непонимания взгляды.

В сознании Риддла как будто что-то щелкнуло. Они всё видели. Как он целовал Гермиону, как судорожно откидывал ее непослушные пряди с обожженного лица.

Их тайна больше не была таковой.

— Кто-нибудь, помогите! — прошипел Риддл, переводя мечущий молнии взор с одного лица на другое.

Звук его голоса точно вывел остальных из своеобразно транса. Молли Уизли тут же засуетилась, а Гарри, Рон и Джинни опустились на пол подле Гермионы.

— Нужна противоожоговая мазь, — озвучил очевидное Поттер и, обернувшись к Фреду, Джинни и Полумне, спросил: — Кто-нибудь в курсе, в больничном крыле еще что-то осталось?

Полумна задумчиво нахмурилась.

— Я пряталась в подземельях, так что сказать не могу, — вздохнула она, глядя на Гермионин ожог.

— Я однажды туда наведалась, — сказала Джинни, — но там все было вверх дном после очередной стычки. Правда я не думаю, что Пожиратели что-то оттуда забрали… Просто много чего разбито или разбросано…

— Но, может, оно по-прежнему годно для использования? — громко поинтересовался Рон. 

Риддл наградил его взглядом, полным презрения.

— Соприкосновение лечебного вещества с чем-либо кроме надлежащего контейнера изменяет его магические свойства, — пояснил он. 

Неужели никто из них не читал «Основы Защитной магии»? Он перевел взгляд на Молли Уизли, которая расстегивала мантию Гермионы, чтобы получше разглядеть длинный, но не глубокий порез. Ее палочка аккуратно проследовала вдоль раны, удаляя с бледной кожи кровавые разводы, и Риддл сделал медленный глубокий вдох, стараясь успокоиться. С Гермионой все будет нормально. Порез был не смертельным. Он просто… перепугался. Да, всего лишь шок, не более. Плюс, он немного утратил контроль, увлекшись теми заклинаниями… когда практически в одиночку отбивался от Пожирателей смерти, в то время как Макгонагалл и мамаша Уизли защищали тела оглушенных.

Края пореза Гермионы срослись и покрылись корочкой, которая в свою очередь растаяла, сменившись новой кожей. Сев на пол и взглянув на входной проем, Риддл, ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал:

— Если вас все еще интересует, где расположился их штаб, то, полагаю, Темный Лорд будет проинформирован о смерти Лестрейндж в самом скором времени.

Гарри вскочил на ноги.

— Идем, проследим за ними, — обратился он к Рону, и тот согласно кивнул. Вокруг поднялся гомон и других желающих, но Поттер лишь покачал головой. — У нас много раненых, — сказал он. — И мы не собираемся снова вступать с ними в бой. Пойдем только я и Рон.

Хлопнув друга по плечу, Рон взглянул на лежащую на полу Гермиону, а затем — на Риддла, и Том невольно поразился тому, сколько мстительной злобы при этом отразилось в его голубых глазах. 

Когда двое парней исчезли во все еще дымящемся проходе, Риддл обвел взглядом кухню. Пришедший в себя профессор Флитвик был занят лечением своей рассеченной щеки. Макгонагалл тушила слабо тлеющий стол. Полумна помогала встать Невиллу, изо рта которого по-прежнему шла кровь. Догадавшись, каким именно проклятием это было вызвано, Риддл подал голос: 

— Мисс Лавгуд?

Слегка удивленная Полумна подняла на него глаза:

— Да?

— Я знаю, как ему помочь, — со вздохом Риддл поднялся на ноги. Контрзаклинание в этом случае было до боли простым. Неужели никто из них не посещал уроки Защиты от Темных Искусств? Чему их только нынче учат в Хогвартсе? Он взмахнул палочкой, и два передних зуба Невилла, расколотых пополам, со странным шипящим звуком вернулись к своему нормальному состоянию.

Риддл снова взглянул на Гермиону, тщетно силясь понять причину этой ее практически патологической неспособности оставаться целой и невредимой. Мамаша Уизли тем временем продолжала колдовать над ее ожогами, сумев немного уменьшить их красноту и поверхность.

— Все обойдется, даже если мази не будет? — тихо спросил у нее Риддл.

Та удивленно подняла на него глаза.

— Э-э-э… Я… Думаю, что да, — кивнула она и, задержавшись взглядом на его лице, нервно сглотнула. Риддл сжал зубы.

— А какие могут быть последствия? — уточнил он. При обычных обстоятельствах беспокойство и легкий испуг, написанные на ее лице, его бы как минимум позабавили, но не теперь. Теперь они лишь раздражали, и на памяти Риддла это был, пожалуй, первый случай, когда внушаемый им другому человеку страх не доставил ему ни малейшего удовольствия. — У нее останутся шрамы?

— Нет, шрамов остаться не должно, — ответила она и, переведя взгляд на Гермиону, добавила: — Если использовать правильные заклинания. Хоть это и займет несколько дней, а не пару часов.

Риддл кивнул.

— Когда она очнется?

Вместо ответа миссис Уизли направила палочку на Гермиона и прошептала: «Энервейт».

Веки Гермионы дрогнули и устало приподнялись, словно она вовсе не хотела выходить из своего глубокого забытья. 

— Миссис Уизли, — прошептала она и, кое-как приняв сидячее положение, огляделась. 

За спиной Молли возвышался Том со скрещенными на груди руками, в одной из которых он до сих пор сжимал волшебную палочку. Гермиона моргнула, чувствуя, как ее сердце сковывает леденящий страх. Он поцеловал ее. Поцеловал на глазах у всех.

Немой укор во взгляде миссис Уизли был тому неопровержимым подтверждением.

* * *

Все напряженно ждали Гарри и Рона, и спустя долгий томительный час они наконец вернулись запыхавшиеся от бега. 

— Нам удалось подслушать их разговор, — сказал Рон. — Они, по-видимому, не думали, что мы осмелимся проследить за ними сразу же после всего этого. Они что-то говорили про потайную комнату в Астрономической башне.

— Просто отлично, бро, — похвалил Джордж, хлопнув Рона по плечу. — Полезная информация.

— Однако я не очень себе представляю, как именно нам туда попасть, — пробормотал Гарри. — Я предпочитаю сойтись с ним лицом к лицу в одиночку, не впутывая никого из вас. Я готов.

Гермиона отчетливо осознавала, что с момента их возвращения ни Рон, ни Гарри так ни разу и не обменялись с ней взглядами. Более того, они оба, казалось, старательно избегали смотреть на нее в принципе. Рон не сводил глаз с брата и сестры, а Гарри — с Хагрида, над которым в данный момент хлопотала миссис Уизли. Кожа лесничего приобрела настолько пугающий оттенок, что дело, по-видимому, не обошлось без серьезного темномагического проклятия.

Гермионе не хотелось первой обращаться к Гарри, рискуя увидеть во взгляде друга гнев и негодование. Она терпеть не могла, когда Гарри злился, и это ее страшило.

— Не могу поверить, что Беллатриса мертва, — тихо произнес Невилл, и Гермиона поспешила переключить свое внимание с Гарри на него. Однако и он не спешил смотреть ей в глаза. 

— Да, у меня тоже в голове не укладывается, — согласился Гарри.

Гермиона кивнула, намеренно не отрывая взгляда от пола.

— Гермиона, можно тебя на минутку? — раздался тихий голос Рона, и Гермиона тут же вскинула на него глаза, силясь угадать его настроение за несколько отстраненным выражением. В комнате мгновенно стало как-то очень тихо, и чтобы хоть как-то нарушить это давящее молчание, Гермиона выдавила:

— К-конечно.

Она и Рон направились в кладовую, а Гарри, прочистив горло, как ни в чем не бывало постарался возобновить с остальными обсуждение. 

Несмотря на то, что сердце Гермионы колотилось от страха, она почувствовала себя немного лучше, перехватив ободряющий взгляд Тома.

В то, что ей и Рону удастся спокойно, как двум цивилизованным людям, обсудить произошедшее верилось слабо. Сложившаяся ситуация была не из тех, что можно было легко разрешить, отбросив эмоции и сантименты. Гермионе показалось, что захлопнувшаяся за ее спиной дверь вела на самом деле не в кладовую, а в тюремную камеру.

— Итак? — с болью в голосе тихо спросил Рон.

— М-м-м, — замялась Гермиона.

Повисло тягостное молчание, изредка заполняемое лишь едва различимыми звуками, доносившимися из кухни. Оба стояли, не глядя друг на друга, Рон — буравя взглядом стену, Гермиона — потупившись, гадая, знает ли он сам, что именно хочет ей сказать.

— Ты злишься, — прошептала наконец она.

— Да, — Рон сглотнул. — Да, — снова повторил он и, очевидно, наконец сумел собраться с мыслями, потому что слова полились из него беспорядочным, полным злобы потоком: — Я просто не могу понять, Гермиона. О чем ты только думаешь? Он же опасен. Я думал, что, если мы все будем просто держаться от него подальше, то все обойдется. Что потом, возможно, мы могли бы спросить у кого-нибудь, что с ним делать дальше, когда... когда все наладится. Мерлин, я думал, мы должны удерживать его на расстоянии вытянутой руки, — Рон шумно перевел дыхание и зарылся рукой в волосы. — Просто объясни мне, Гермиона, какого черта ты сосешься с Лордом Волдемортом! — дрожащим от напряжения голосом сказал он. — Это мы с тобой должны быть вместе, Гермиона. Ты и я. Нам было суждено быть вместе. Всегда было... А он... Он же само зло. Он ненормальный. Убийца, который лишь...

— Неправда! — вскинулась Гермиона, не в силах более сдерживаться. Медленно подняв глаза и встретившись с ним взглядом, она продолжила: — Ты многого о нем не знаешь, Рон. Я не хочу... Я не пытаюсь... Я просто не думаю, что тебе стоит... говорить подобные вещи, даже не... 

— Да он же убивал людей! — прошипел Рон. — И не раз, Гермиона! Он убил Миртл, когда ему было пятнадцать! А еще своего отца, деда и бабку, даже еще не выпустившись из Хогвартса! Какие тебе еще нужны доказательства?! — все больше и больше повышая голос, перечислял он, и Гермиона невольно отшатнулась, чувствуя, что какая-то ее часть на самом деле полностью согласна с Роном, и ненавидя себя за это. 

— У каждого святого есть прошлое, у каждого грешника есть будущее, — едва слышно прошептала Гермиона. 

— Не надо мне тут сыпать цитатами! Знаешь же, что меня это бесит! — рявкнул Рон. — И не надо делать вид, что я не знаю, с кем имею дело. Он чокнутый! Он ненормальный! Что, если он причинит тебе боль? Что мне прикажешь в таком случае делать? Просто стоять и смотреть? С такими, как он, нельзя сближаться, потому что, он непременно причинит тебе боль. Это лишь вопрос времени. 

Гермиона стояла, сжав руки в кулаки и гневно буравя взглядом стену позади Рона. Если бы он только знал, насколько он был прав, насколько верно сумел обобщить все пережитое ею. Том причинил ей просто огромнейшую боль. Но она сумела залечить свои раны, и он больше не сделает ей больно... Он обещал, что больше не будет...

Она сглотнула. Она не могла позволить себе вновь усомниться в Томе. Не теперь. Сейчас было не время и не место для сомнений.

— И ты сказала, что все изменилось, — прорычал Рон. — Изменилось, как будто... как будто это у тебя что-то случилось... Я подумал, что с тобой произошло нечто, что не дает тебе... Я не думал, что... — он не договорил и, почесав нос, сделал шаг назад, обводя кладовую беспомощным взглядом. — Я не могу поверить, что ты предпочла мне Того-Кого-Нельзя-Называть, — прошептал он. — Я... Это просто...

— Рон, послушай, это не был мой выбор или сознательное решение. Есть вещи, которые я не могу контролировать.

Эта была горькая правда. Она не могла контролировать собственные чувства. Не могла контролировать, будет ли она жить или умрет, причинит ли Том ей боль снова или нет. Как не могла контролировать и то, насколько сильно прямо сейчас все происходящее ранит Рона. И не было ничего, что она могла бы сказать или сделать, чтобы хоть немного ему помочь.

— Как давно вы вместе? — прошептал Рон.

Гермиона мотнула головой. Потусторонний мир казался ей сейчас чем-то невообразимо далеким, архаичным. Местом, где время остановилось.

— Около шести недель.

— И как далеко вы с ним зашли? Я имею в виду в физическом плане, — поинтересовался Рон не иначе как из какого-то мазохистского любопытства. 

— Это... Я не обязана обсуждать это с то... кем бы то ни было! 

Но каково было бы ей, окажись она сама на месте Рона? Если бы это у нее было разбито сердце...? Она наверняка уже давно бы рыдала. Он же просто стоял и глядел на нее с пустым выражением лица, от которого, впрочем, не осталось и следа, стоило ей вымолвить последние слова.

— Не обязана обсуждать это со мной? — переспросил он тихим, дрожащим от бешенства голосом. — Обязана, и еще как, Гермиона, поскольку именно меня ты с легкостью отбросила, как какой-то ненужный хлам. Ты передо мной в долгу, и ты должна… Если, конечно, я тебе еще не полностью безразличен… 

— Рон! — воскликнула Гермиона, с ужасом осознавая, что ей на глаза наворачиваются непрошенные слезы. Поднеся тыльную сторону руки к носу, она сделала глубоких вдох через рот, чтобы успокоиться. — Прекрати, — наконец выдавила она. — Я не сделала ничего плохого!

— Ага! Всего-то навсего творишь какую-то непонятную хрень с чуваком, отправившим на тот свет тебя саму, родителей Гарри и половину всех наших знакомых! — отбрил ее Рон.

Сердце Гермионы сжалось, дыхание участилось, а вспотевшие ладони заскользили по дереву стеллажа, в который она вцепилась в поисках опоры.

— Ничего я не творю! — с негодованием вскричала она, в заведомо тщетной попытке взять себя в руки и побороть неотвратимо надвигающийся на нее приступ панической атаки.

— Нет?! А какого же лешего ты тогда делаешь?! — взвился Рон, с каждым словом говоря все громче и громче. — Лично мне это совершенно не понятно, так что, сделай милость, либо открой мне секрет, почему все происходящее не неправильно от начала и до конца, либо я... Я даже не знаю! Я в тупике! Почему бы тебе не объяснить мне? Ну же, давай! — А затем он сорвался на крик окончательно, и Гермиона чувствовала, что больше не может видеть его лицо и пунцовые от возмущения уши. Несмотря на прохладу кладовой, ей с каждой секундой становилось все труднее дышать. — Я ЖДАЛ ТЕБЯ МНОГО МЕСЯЦЕВ! — проорал Рон и, Гермиона невольно отпрянула, сжав зубы и все так же неотрывно глядя ему в глаза. — А что сделала ты? Просто взяла и забыла меня, как будто все, что между нами было, не имело никакого значения? ПОТОМУ ЧТО ДЛЯ МЕНЯ, ГЕРМИОНА, ЭТО ИМЕЛО ЗНАЧЕНИЕ! 

Слезы градом лились из глаз Гермионы, и, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, она в изнеможении прислонилась спиной к стеллажу. Поддержки ждать было не откуда, и осмелившись вновь взглянуть на Рона, она наткнулась на все тот же разъяренный взгляд.

— И ИЗ ВСЕХ… ИЗ ВСЕХ, КОГО ТОЛЬКО МОЖНО ПРЕДСТАВИТЬ… ТЫ ВЫБРАЛА ЕГО! ЕГО! — надрывался он, обнажив зубы в практически зверином оскале. — ТОГО, КТО ПЫТАЕТСЯ УБИТЬ ГАРРИ! КАК ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ? ТОГО, КТО ПЫТАЕТСЯ УБИТЬ МОЕГО ЛУЧШЕГО ДРУГА! УБИЙЦУ МОЕГО БРАТА! УБИЙЦУ СИРИУСА И ДАМБЛДОРА! — крепко зажмурившись, словно желая отогнать воспоминания, Рон сделал глубокий вдох через рот. — Я ухожу, — выплюнул он. — Никогда не думал, что когда-нибудь смогу назвать идиоткой тебя, Гермиона.

Дверь за его спиной с грохотом захлопнулась, и, медленно осев на пол, Гермиона наконец дала волю слезам, уткнувшись плечом в мешок картошки.

Прошло несколько минут, прежде чем дверь кладовой отворилась, пропуская внутрь Тома, вид которого только еще больше усугубил ее душевные страдания.

— Он… он сказал…тебе… что-нибудь? — всхлипывая, спросила она. 

Том опустился на пол рядом с Гермионой и крепко ее обнял.

— Не волнуйся, — прошептал он. — Он сам не знает, что несет. Недоумок.

И хотя в голосе Тома отчетливо прозвучали мстительные нотки, его слова странным образом подействовали на Гермиону успокаивающе. Если Рон и правда был не в себе, то, возможно… Возможно, ему просто нужно время, чтобы остыть и взглянуть на все более рационально… Возможно, все еще будет в порядке.

Однако она действительно была бы идиоткой, если бы всерьез в это поверила. Ничего уже не будет в порядке. Миссис Уизли никогда ее не простит. А Гарри? Сможет ли он когда-нибудь ее простить? А Джинни?

Гермиона окончательно спрятала лицо на груди Риддла, вдыхая столь хорошо знакомый ей запах, и Том бережно, словно опасаясь, что она может рассыпаться в его руках, сжал ее в своих объятиях, утешая и баюкая. 

— Вот поэтому я и избегаю сближения с другими людьми, — тихо заметил он.

Гермиона скорбно икнула:

— Однозначно, — сокрушенно прошептала она. — Что ж, Том. Твоя взяла. Гораздо проще забить и больше ни о чем и ни о ком не думать. Ты был прав.

— Знаю. Но если ты при этом будешь несчастна, то я предпочту скорее быть неправым.

Гермиона сдавленно всхлипнула и, обхватив Тома за пояс, прижалась к нему так, словно он был ее последним и единственным во всем мире прибежищем. У нее больше не осталось ни сил, ни слов, и она все еще с трудом могла поверить в случившееся. В то, чего она так боялась все это время. Что всеобщие ненависть, страх и презрение окажутся направлены на Тома… А теперь… по-видимому, и на нее?

* * *

Последующие два дня прошли в суматошных попытках привести в порядок мысли и выработать новый план действий. Также в первый день после сражения на территории вокруг замка были обнаружены пять человек, а на второй — еще восемь. Большинство из них были ранены, не в себе или на грани голодного истощения, однако с помощью остальных пятнадцати участников сопротивления они достаточно быстро пошли на поправку.

Что же до Тома и Гермионы, то напрямую им больше никто и ничего не высказывал, что, с одной стороны, вызывало облегчение, а с другой — чрезвычайно фрустрировало. Впрочем, это легко объяснялось тем, что на данный момент у всех имелись дела поважнее. 

Гарри теперь день и ночь напролет упражнялся в боевой магии. Гермиона как-то попробовала предложить ему свою помощь, но по тому, как в ответ на это он, даже не взглянув на нее, лишь кратко дернул головой, стало ясно, чем, а вернее, кем именно прямо сейчас были заняты все его мысли. 

Гермиона не позволила себе обидеться на подобную бесцеремонность друга. В конце концов, им всем совсем скоро предстояло в последний раз попытаться одолеть сильнейшего темного волшебника всех времен. Не самый подходящий момент для того, чтобы разводить сопли, пытаясь исправить то, что, возможно, уже было безвозвратно утрачено.

Атаковать штаб Волдеморта планировалось после обеда, когда расслабленные Пожиратели смерти будут ожидать этого меньше всего. В этой связи у Гермионы имелась просто масса причин для беспокойства, главная из которых заключалась в том, что ей до сих пор так и не удалось выяснить, что именно произойдет с Томом, когда — или если — Лорд Волдеморт будет убит. А в том, что подумать здесь было над чем, сомневаться не приходилось. 

На данном этапе в Томе были собраны воедино семь частей первозданной души Тома Риддла, в то время как Волдеморт оставался носителем лишь одного, последнего осколка. Однако означало ли это, что его смерть почти никак не скажется на Томе, как если бы речь шла об утрате всего одного из крестражей? Или же это так не работало, поскольку именно Волдеморт являлся источником существования Тома, а не наоборот? В таком случае, можно ли было расценивать присутствие Тома на Земле как то, что технически у Волдеморта все еще имелся один крестраж, и он не мог умереть?

Сделав глубокий вдох, Гермиона постаралась перестать себя накручивать, но что еще ей, собственно, оставалось делать в сложившейся ситуации? Если — и уже от одного этого допущения внутри у нее точно что-то оборвалось — смерть Тома была неизбежным следствием кончины Волдеморта, то как ей следовало провести ее последние… их последние восемнадцать часов вместе? Ибо время было уже восемь вечера, а завтра ровно в два часа пополудни все уже будет кончено. Так или иначе. Гермиона почувствовала, как от страха у нее засосало под ложечкой.

Стоящий у кухонного очага Гарри несколько раз призывно помахал руками, и все обители кухни в молчании столпились вокруг него.

— Ну, вот и все, — обратился ко всем Гарри. — Предлагаю в последний раз пройтись по нашему плану. Однако прежде чем мы это сделаем, мне хотелось бы просто сказать вам всем, насколько для меня это была большая честь… разделить мою жизнь с вами, если все закончится не так... 

Он сглотнул и не договорил. Джинни ободряюще приобняла его за плечо, и Гарри благодарно взглянул на нее. 

— Если завтра все пройдет не так, как я планировал, — закончил он и шагнул в сторону, открывая обзор на наколдованную Макгонагалл доску, где были начерчены несколько небольших схем. — Итак, все довольно просто, — поправив на носу очки, начал объяснять он, поочередно указывая на элемент, о котором в данный момент шла речь. — Тридцать самых окрепших и подготовленных из нас отправятся завтра в Астрономическую башню. На то, чтобы обыскать ее всю, времени должно уйти немного. Даже если учесть, что Волдеморт навряд ли просто взял и обосновался в одном из кабинетов. Его логово почти наверняка находится в каком-то потайном помещении, однако разделяться на несколько групп, чтобы отыскать его, мы не будем. Если по дороге нам попадается кто-то из Пожирателей смерти, то мы их оглушаем, связываем и ломаем их волшебные палочки. Я предпочитаю лишний раз не рисковать, особенно, когда у нас и без этого есть о чем беспокоиться.

Он прочистил горло и, сцепив пальцы, обвел глазами всех присутствующих.

— И еще… Еще у нас в запасе имеется кое-что, вернее, кое-кто, о ком Волдеморт не догадывается. Точнее, даже двое таких людей. Гермиона и… — Гарри сглотнул. — И Риддл. Наш план состоит в том, чтобы использовать их появление перед Волдемортом в качестве отвлекающего маневра.

Гермиона кивнула. Гарри уже успел до этого вкратце обрисовать ей и Тому свою идею. Разговор у них тогда вышел короткий и чрезвычайно неловкий.

— Как только мы обнаруживаем штаб Пожирателей смерти, Риддл входит туда первым. Скорее всего, Волдеморт прикажет его не трогать, однако если вдруг его все же атакуют, то мы все дружно тоже врываемся внутрь и стараемся помешать Пожирателям причинить Риддлу вред. Учитывая, что там до сих пор находятся лишь те из них, кто входят в ближайший круг Волдеморта, по численности мы будем примерно равны. — Гарри снова сделал паузу, а затем с нескрываемой неохотой прибавил: — Будь моя воля, вы бы все остались здесь, а я пошел бы туда один. Однако это не… нереалистично, так что… Так что, я просто сделаю то, что должен, и дело с концом.

На кухне воцарилась звенящая тишина. Со сжавшимся сердцем Гермиона оглядела молчаливых, изнуренных, но все еще стойких членов Ордена. 

— Какие есть вопросы? — тихо, почти шепотом, спросил Гарри, и Гермиона закусила губу, не сводя глаз с лица друга и чувствуя внезапно подкативший к горлу ком. Вот она, отвага. — Думайте о том, — прошептал Гарри, — что мы можем сделать так, что завтра в это же время, с этим всем уже будет покончено. Мы можем с этим покончить. Завтра в это же самое время с Лордом Волдемортом может быть наконец покончено. Навсегда.

Говоря это, он упорно избегал встречаться взглядом с юным Лордом Волдемортом, стоящим в задней части группы.

Том вздохнул. Перспектива скорого избавления от земного Волдеморта вызывала у него исключительно облегчение. Данный исход должен был положить конец всему этому бесконечному и бессмысленному стрессу, а также помочь обрести хоть какую-то ясность в обозримом будущем, что для Тома означало, что он мог вновь вернуться к столь привычному ему долгосрочному планированию всего и вся.

Что же до самого плана, то на этот счет Том пребывал в некотором смятении. С одной стороны, Поттер явно тяготел к тому, чтобы пойти на самопожертвование, что, впрочем, принимая во внимание все его прошлые встречи с Темным Лордом, было вполне обоснованно. Однако, с другой стороны, специально лезть на рожон, чтобы быть убитым, ему, ну право, было совершенно без надобности. Риддл неоднократно наблюдал за его тренировками и должен был признать, что в магических дуэлях Поттер был совсем не плох. Даже очень неплох, если уж на то пошло. Особенно по части атакующих заклятий. Но несмотря на то, что Поттер был сильным волшебником, ему, как ни крути, все же недоставало определенного багажа магических знаний, столь необходимых для того, чтобы иметь хоть сколько-нибудь реальные шансы в поединке против Волдеморта. 

Видя, что собрание закончилось и народ начал расходиться, Риддл уныло вздохнул. 

Благодаря усиленным поискам, за последние пару дней число обитателей кухни выросло почти вдвое. Поттер считал, что, для того чтобы застать Пожирателей смерти врасплох, следовало начать действовать как можно скорее после смерти Беллатрисы Лестрейндж. Правда, для осуществления данной затеи ему требовалось больше людей, которых искали по всем углам Хогвартса, порой доставая чуть ли не из-под земли. В числе найденных оказался еще один Уизли — с изуродованным шрамами лицом, муж этой Делакур. Таким образом почти все рыжее семейство теперь было в сборе. Не хватало лишь отца, о судьбе которого все, казалось, страшно переживали. Еще один из братьев, Чарли, по-видимому, сумел избежать ловушки в замке благодаря тому, что после первой битвы его отправили послать весть остававшимся где-то снаружи членам Ордена.

Другой крайне обнадеживающей находкой стал высокий темнокожий волшебник по имени Кингсли Бруствер, к которому все, казалось, неосознанно тянулись в поисках успокоения, — еще один магически одаренный боец.

Риддл жаждал уединения и ненавидел в нынешней ситуации абсолютно все: эту жуткую неразбериху; то, что Гермиона теперь при виде Рона всякий раз невольно вздрагивала; беспрестанно витавшее в воздухе нервное напряжение. 

И хотя периодически у него так и чесались руки пойти и собственноручно разделаться со вторым Волдемортом, чтобы уже покончить со всем этим, Риддл понимал, насколько опасно было бы недооценивать свое земное альтер эго. В конце концов, кому как ни ему, единственному здесь, было знать, на что он сам мог быть способен?

— Том, — раздался позади него голос Гермионы, и, обернувшись к ней, Риддл с недоумением констатировал практически страдальческое выражение ее лица. Она, конечно, и так в последнее время была не очень-то радостной, однако прямо сейчас Гермиона выглядела так, будто… знала, что совсем скоро произойдет нечто ужасное. 

— Гермиона, — отозвался он, и вместе с ней отошел в дальний, относительно укромный угол кухни, подальше от всеобщего гвалта. — Что такое?

— Я боюсь того, что может случиться завтра.

— А если конкретнее?

Гермиона безнадежно покачала головой и прислонилась спиной в стене.

— Да всего, — ответила она. — Я боюсь, что Гарри может умереть. Что я могу умереть. Что мы все здесь можем умереть. Я… Я боюсь, что если Гарри… если у Гарри все же получится убить Волдеморта, то ты умрешь вместе с ним.

На щеках Риддла проступили желваки. Подобный исход был... не исключен. Быстро просчитав в голове все возможные варианты и взвесив вероятность каждого из них, Том в итоге решил пока что оставить свои поспешные выводы при себе. 

— Ну, по крайней мере, тебе-то уж точно не следует переживать, что тебя убьют, — вместо этого сказал он. — На месте Волдеморта, — коим я, к слову, и являюсь — я скорее предпочел бы допросить тебя о том, как тебе удалось восстать из мертвых, нежели убивать. Но опять же, это лишь в том случае, если Волдеморт сам не будет убит во время атаки. 

Левой рукой Риддл слегка поигрывал своей волшебной палочкой, небрежно переплетя пальцы правой руки с ее. Гермиону его слова, казалось, ничуть не успокоили.

— Если сегодняшний вечер — это последний раз, когда мы все будем вместе, — сказала она, — то я даже не знаю, что в таком случае стоит делать. Я не хочу ни с кем прощаться, потому что я на самом деле верю в то, что мы можем победить… Я правда считаю, что это возможно. Особенно… особенно если ты будешь с нами. 

— Я буду, — спокойно ответил Риддл, не до конца уверенный, как именно ему следует реагировать на все остальное сказанное. Затем, помолчав пару секунд, он прибавил: — Возможно, тебе все же стоит сказать им, что ты чувствуешь. Просто на всякий случай.

Опустив веки, Гермиона тяжело вздохнула:

— Да. Просто на всякий случай, — повторила она и распахнула глаза, в которых читалась странная смесь настороженности, решимости и какого-то ожесточенного смирения. — Могу я начать с тебя? — спросила она тихим, но вместе с тем проникновенным голосом. 

Риддл вскинул бровь:

— Я буду только рад.

На мгновение Гермиона застыла, а потом заговорила, запинаясь и подыскивая слова:

— Я… Просто… — она прочистила горло и сделала глубокий вдох. — Даже если бы у меня было все время на свете, я навряд ли бы успела сказать тебе все, что хочу, — ее пальцы сжали его руку. — Как бы я желала, чтобы у нас впереди было еще полно времени. Ты самый… самый удивительный и невероятный человек из всех, кого я когда-либо знала, — сказала Гермиона с полной серьезностью, отчего-то поразившей Риддла в самое сердце. Такие простые, но глубоко искренние слова. Прощальное письмо. Эпитафия. — Я люблю тебя уже… я и сама не знаю, как долго, — продолжила она. — Такое чувство, что уже целую вечность, которая при этом как будто промелькнула в одно мгновение, но которая могла бы продолжаться еще и еще, и так до бесконечности.

Гермиона помолчала, а затем на ее губах появилась легкая улыбка. 

— Так странно, — прошептала она, глядя в пол. — Казалось бы, в такие моменты на ум должно приходить нечто более оригинальное, чем простое «Я люблю тебя». Нечто более существенное. Что-то, что смогло бы в полной мере объять и передать тот факт, что ты Том Марволо Риддл, а я Гермиона Грейнджер. Но мне на ум не приходит ничего подходящего. — Из груди у нее вырвался странный звук, отдаленно напоминавший нервный смех, и, вновь взглянув Риддлу прямо в глаза, Гермиона сказала: — Я люблю тебя. 

Во рту у Риддла пересохло — странная реакция — и порывисто притянув Гермиону к себе, он прислонился спиной к стене, сжимая ее в своих объятиях так крепко, словно она пыталась вырваться.

— Я не собираюсь прощаться с тобой, — раздался возле его уха голос Гермионы. — Не думаю, что у меня получится, даже если я постараюсь.

— Нам было суждено найти друг друга, — прошептал Риддл, — а значит, нам не суждено расстаться. Никто ни с кем не прощается, — эти слова, казалось, слетели с губ кого-то другого, и Риддл невольно подумал, что в прошлом вполне мог выдать нечто столь сентиментальное, чтобы соблазнить, поощрить или обмануть… Однако не в этот раз. Сейчас в его словах не было и тени злого умысла.

Том закрыл глаза и сглотнул. Он знал, что это не было их прощанием. Он этого не допустит.

Но тогда откуда взялось это странное чувство, будто какая-то часть его уже начала скорбеть?

* * *

Слегка дрожащей рукой Гермиона тронула Гарри за плечо. Он обернулся, и в его зеленых глазах отразилось неприкрытое удивление. Гермиона закусила губу. Перед ее внутренним взором одно за другим проносились воспоминания: Гарри выигрывает свой первый квиддичный матч; Гарри показывает ей дневник с пустыми страницами; Гарри сражается с сотней дементоров; Гарри в шатре чемпионов перед первым заданием Турнира Трех Волшебников; Гарри крадется по темному коридору Отдела тайн; Гарри, раздосадованный тщетными попытками освоить окклюменцию; Гарри стоит на могиле своих родителей в Годриковой Впадине. Она выросла вместе с ним, а он — с ней… Неужели он мог просто взять и умереть? Разве это вообще было… возможно? 

Гарри сидел за столом вместе с Роном.

— Могу я к вам присоединиться? — едва слышно спросила Гермиона, косясь на уткнувшегося взглядом в столешницу Рона, на лице у которого, впрочем, вовсе не читалось никаких признаков злости. Лишь болезненное выражение, усталость и безнадежность.

— Конечно, — тихо ответил Гарри.

— Я просто хотела сказать вам спасибо, — начала Гермиона, отчаянно борясь с наворачивающимися ей на глаза слезами. — Спасибо за то, что были моими друзьями. 

Рон поднял голову, и их с Гермионой взгляды наконец встретились. Угрюмо дернув уголком рта, он лишь безучастно качнул головой.

— Не благодари нас, Гермиона, — ответил Гарри.

Гермиона сглотнула горькие слезы.

— Хорошо. Я… мы через столькое прошли… вместе, и я просто хотела… просто на всякий случай.

Рон открыл рот, но ему потребовалось еще несколько секунд, прежде чем он наконец протянул:

— Да-а-а… Я рад, что мы всегда были друг у друга, — пробормотал он. — Несмотря ни на что. 

Шмыгнув носом, Гермиона горячо закивала, одновременно пытаясь как можно быстрее утереть слезы:

— Вы лучшие друзья, которые у меня только могли быть.

— А вы ­- мои, — сказал Гарри.

Вглядываясь в лица их обоих, Гермиона поняла, что больше не может сдерживаться и отчаянно всхлипнула.

— О, Господи… — выдохнула она. — Я… Мне так… Это просто…

Чья-то теплая рука ободряюще опустилась ей на плечо. Это был Рон. 

— Послушай, — сказал он. — Это — все это — прямо сейчас не имеет никакого значения, — рвано вздохнув, он отпустил ее плечо и машинально провел рукой по своим огненно-рыжим волосам таким до боли знакомым Гермионе жестом. — Если завтра все пройдет удачно, то, возможно, я и дальше буду переживать по этому поводу, но… но здесь и сейчас я просто рад, что мы были вместе все эти годы, — он снова замолчал, однако Гермиона чувствовала себя совершенно не в состоянии заполнить эту повисшую паузу. Ей было тяжело дышать, и следующие слова Рона почти окончательно ее добили: — Я рад, что повстречал вас обоих, и, если потребуется, с гордостью умру за любого из вас.

Гермионе еще никогда не доводилось слышать от него более серьезных — или пугающих — слов. 

На лице Гарри проступила мрачная решимость.

— Я этого не допущу. Клянусь богом, что вы оба останетесь в живых, — он прикрыл глаза, точно в безмолвной молитве. — Я клянусь, — снова прошептал он и плотно сжал губы, точно желая унять их дрожь.

Трое друзей обнялись ­— объятие молчаливого прощения, принятия и попытки хоть как-то упредить надвигающееся на них горе.