Падший будет прощен (гет)

Примечания:

Чтобы придать названию главы полную смысловую ясность, позвольте пролить исторический свет на фамилию Шадоглу, которая о детях счастья) Она имеет персидское происхождение. Среднеперсидкая форма (šʾt' /⁠šād⁠/) через древнеперсидский (š-iyat /⁠šiyāta-⁠/) берет начало в протоиранском *šyaHtas («счастливый»), а далее по восходящей протоиндоиранской ветви (*čyaHtas) достигает протоиндоевропейского значения (*kʷyeh₁-to-s, *kʷyeh₁- ) «мир, покой».

У курдского клана Назлы теперь есть название — Милан. Это реальная племенная конфедерация, в которую входит несколько племен, включая собственно Милан.

Рисунок Ярен и Ахмета на мевлюте: https://vk.com/wall-176298528_7281

Кровь смывается не кровью, а водой.

Армянская пословица

Когда в тебе огонь курдов, ты зажигаешь, не зная себе равных. Вольные курдские нравы, которые папочка Джихан не шутя ставил в пример другим, — эйвах!⁽¹⁾ — так же незыблемы, как скалы Месопотамии. И Всевышний Харуну свидетель, развалятся скалы, солнце встанет на западе, Евфрат иссякнет и откроет горы золота⁽²⁾, а нрав Ахмета будет возвышаться над всем, как горный монолит, и не шелохнется. Крохе-курду был всего второй месяц, а парящая надежда Харуна накормить его и убаюкать разбилась о твердый характер сына, будто ястреб.

С раннего утра Ахмет одолел одеялко с журавликами, погулял во дворе на руках Мустафы-аги, потом неистово подрался с подушкой, в результате чего, грозно пыхтя, скатился с нее на кровать. Джихан-бей привязал к ножкам Ахмета воздушные шарики, купленные в честь празднования мевлюта, которые обеспечили им пару часов отдыха и великолепный домашний спектакль «Герой из героев Салах ад-Дин побивает крестоносцев». Но сынок ничуть не устал.

— Пуньк! — Ярен стукнула по шарику.

Тот вызывающе подпрыгнул, и Ахмет, утративший было интерес к развлечению, стал заново молотить ногами воздух. Это привело оба привязанных к нему шарика в движение. Сынок силился попасть по ним и, не доставая, еще больше заводился от их пляски. В таком игривом экстазе Ахмет дрался с воздушными недругами какое-то недолгое время и изливался в счастливое неудержимое повизгивание.

— Так, понятно, шарики тоже наскучили, — Харун отвязал их от стихшего Ахмета. Ему надоело сражаться, но от рук он отбился, противясь и сну, и бутылочке. Как видно, за период их лечения в клинике у сына поменялись привычки. — Между прочим, Ахмет-бей, вы пропускаете дневной сон, а вечером будете клевать носом. Вот придет тетенька-имам молитву читать, а Ахмет спит⁽³⁾. Так и проспишь свой мевлют. Да, ага! — подражал Харун оживленному гулению разбойника и потянулся к его кроватке за плюшевым лисенком.

— Какое у вас бурное обсуждение мевлюта, Машаллах! Заслушаешься, — оторвавшись от зеркала трюмо, сказала Ярен и убрала подводку в ящичек.

— Еще бы, любимая. У ребенка, чьи предки — ученые-историки и мидьятский политик, что ни вопрос, то горячие дебаты. И я в них явно пролетаю.

— У тебя достойный соперник. Лисенок уважает твое неправильное мнение, Харун-паша, но не отступится, — хихикнула Ярен.

Она сложила по местам остатки косметики и принялась за шкатулку с украшениями. В ней жене приглянулись любимая подвеска с Шахмаран и серьги с голубыми камнями. Они причудливо заиграли бликами, когда Ярен надела их к того же тона расшитой курдской мантии и синему платью в пол. На талии его перехватывал золотой пояс. Харун не мог оторвать от женушки взгляд. Вся она была словно заткана переливами бирюзового огня, свежа и ослепительна, как вспыхнувший в лучах солнца восток. После отравления Ярен так же осунулась, так же побледнела, как Харун, но полные рассвета глаза ее нисколько не потухли. В них запрыгали уже знакомые Харуну сорок проказниц-лисиц. Которые тут же юркнули в тень ресниц, так как в Ярен взяла верх заботливая мамочка:

— Ну что такое, сынок? Что случилось? Ты с самого утра, как мы приехали, на ногах. Ты же маленький, поберег бы себя.

Закрыв шкатулку, Ярен перешла к ним на кровать и прилегла возле Ахмета. Харун не знал, умел ли малыш его возраста слушать в полуха старших и одновременно играть, но со стороны так и выглядело. Он принял к сведению наставления Ярен, повернулся к ней на миг и давай снова хвататься за плюшевую игрушку, корчить им улыбки и по-всякому обезьяннничать. Сегодня его день, и Ахмет оттягивался на всю катушку.

— Наверное, он такой шебутной, потому что мы вернулись.

— Конечно, он соскучился, — согласился Харун, наблюдая неистощимое увлечение Ахмета всем и вся. — Он дни напролет глазел в потолок, гадая, почему родители бросили его. Я бы измаялся от тоски.

— Но у мамы в эти часы он засыпал. Она пыталась наладить его режим. Так нельзя, Ахмет, надо поспать.

Ох и зря кроха-курд продолжал возражать Ярен. Она неожиданно притянула его к себе, обнявши, и на него посыпался град неотразимых аргументов. От нежнейших материнских поцелуев не было отбоя — они бесконечно сыпались на лоб, макушку, щеки, животик и на ножки Ахмета; в пылу эмоций перепало даже плюшевому лису, с которым сынок стал неразлучен. С каждым поцелуем жена ласково-строго приговаривала, прижимая Ахмета к груди: «Спать, спать, спать, мой лисенок, спать!»

На то, как сынишка ворчливо доказывал что-то Ярен, получая щедрые порции ласк, можно было смотреть вечность. И за этих двух непримиримых курдов, живущих в его сердце, Харун мог все отдать.

— Ничего ты не понимаешь, мама! — журил он женушку, подобрав выпавшую игрушку. — У Ахмета ответственное задание в доме: он следит за подготовкой к празднику. Как тут глаз сомкнуть? Вдруг я шарики не так надул, а повара ужин не вкусный сварили, или бабушка плохо зал украсила. Правда, сынок?

— Ну простите, Ахмет-бей, я не знала, что вы наводите порядок. Не буду вам мешать тогда, — поддалась Ярен и опустила сына на кровать.

Ахмет захапал поданного Харуном лиса и радостно пнулся, поглощенный игрушкой. Теперь, когда Харун находился по одну сторону от сына, а Ярен — по другую, а не бегали всей семьей в предпраздничной суете, Ахмет был спокоен и доволен.

— Игруля, да? — умилилась над ним жена.

— Озорство у него в крови, — Харун подпер голову рукой, придерживая плюшевого зверя, который был великоват для Ахмета. — Вспомни, как он на УЗИ катался на жопе.

— На спинке! — поправила Ярен. Она взяла сына за загребущую ручку, которая чуть не поймала ее спадавшие на постель волосы. — Отталкивался ногами и скатывался, как в ванне.

А когда места в утробе для Американских горок стало не доставать, Ахмет направил свою неуемную энергию на ребра Ярен. Раздвигал горизонты познания. Like father, like son⁽⁴⁾. Активные медники не отставали от Шадоглу — им тоже никогда не сиделось ровно.

Вдруг Харуну почудилось, будто от Ахмета повеяло древесным запахом одеколона. Что было до крайности странно — его собственного, так как сегодня Харун им не пользовался. И еще рубашку к празднику не одел.

— Подожди... Это что?

— Что там? — не поняла Ярен.

— Ахмет, кто тебе лиса надухарил? — он принюхался к игрушке, выявив, что запах испускала именно она. — Тут и твои духи есть, милая.

Жена припала лицом к зверю и обнюхала искусственный рыжий мех.

— Это точно мама, я уверена, — смекнула она. — Азат по ее просьбе отвозил наши вещи к дедушке Мустафе — футболки, мою ночнушку. Она давала их Ахмету и думала, что привычные запахи успокоят его, и он не будет так страдать без нас. Он спал на одежде вместо пеленок.

Пока они осматривали надушенного лиса, Ахмет заслушался их и забылся в думах. Харун подумал, что игрушка утомила сына, и переложил ее ему под бок. От этого кроха заерзал, как на иголках. Разумеется, он не сознавал, что это за большое рыжее пятно, пахнувшее родителями, но, когда лис исчез из поля его зрения, Ахмет начал тревожно шарить глазами и вдруг зашелся в крике.

— Аллах ты мой... не бойся. Держи, держи своего друга, — Харун вернул игрушку и погладил сына по животику, чтобы унять жалобное кряхтение, которым тот давился. — Никто не забирает твоего лисенка. Он тут, смотри.

— И мы больше никуда-никуда не уйдем, обещаем. Будем всегда с тобой, хороший мой. Только не плачь. Все плохое позади. Позади, мой прекрасный сыночек, — Ярен накрыла сморщенный лобик поцелуем. Послышалось, как ее голос засочился болью: — Он боится, что его опять бросят. Страшно подумать, как он пережил нашу разлуку и постоянно плакал — даже для взрослого это нестерпимое горе. Мама сказала, что он засыпал от изнеможения, весь красный, и никакие укачивания не помогали. Утыкался в лисенка и засыпал. Хвала Аллаху, ведьма Фюсун забыла нас и больше не вспомнит, Иншаллах!

Харун чувствовал муку Ярен и Ахмета, как чувствуется обжигающая ледяная волна, которая хватает тело и швыряет на берег.

— Вспомнит или нет — не важно. Главное, что больше она никого не побеспокоит. Не волнуйся на насчет нее, жизнь моя. Через месяц она пожалеет, что не погибла сразу, на лестнице. Фюсун-ханым приговорена к жизни хуже смерти.

— Думаешь, она не погибла, потому что так было нужно?

В день ареста владычица Асланбеев, этот непробиваемый бездушный камень, чудом не разлетелся прахом. Она была в шаге от могилы. Но по инерции Харун продолжал измерял ее судьбу мерой скептицизма:

— Предначертано то есть? Сомневаюсь, что в ее жизни остался высший смысл. Меня только удивляет ее заколка. При ее ударе головой толстая железная шпилька должна была войти в затылок по самое основание, а она разломилась надвое, как деревяшка. Это не более, чем счастливая случайность.

Ахмет, перепев птиц за окном, подтвердил и запросил внимания к своей артистичной персоне. Он усердствовал, лепетал им что-то и мял игрушку.

— Нет, нет, мы не будем вспоминать об этой плохой женщине, ты прав, лисенок, — улыбнулся ему Харун и поднял плюшевого лиса, повернув мордочкой к Ярен. — Давай попросим маму рассказать сказку, ее обожаемую — про хитрую лисицу, петуха и голубя.

— Сейчас получишь, Харун-паша. И в лоб, и по лбу, и да начнутся твои приключения! — жена пригрозила ему пальцем, а хитрющие огоньки в голубых глазах убеждали его в серьезности намерения.

— Милая, ради восхитительной концовки я рискну. Помнишь, Ахмет, как хитрая лиса позвала петуха и голубя на хадж грехи замаливать? — сын агукнул Харуну, а лису — плюшевому пока, не ему — досталось по ушам от Ярен. — И вот привела лиса петуха и голубя к своей норе в лесу и говорит: «Отдохнем здесь до утра, а завтра встанем и пойдем себе дальше. Кто будет шуметь и мешать мне спать — того съем!» Так они и договорились. В полночь петух встал, не удержался и закукарекал, и лиса слопала его! — наклонив к Ахмету игрушку, Харун изобразил лисий кусь. — Занялся рассвет, приперла нужда голубю ворковать. Лиса схватила его в пасть, выскочила из норы, а голубь ее попросил: «Сестрица, скажи, из какого ты племени, а потом ешь меня». И лиса сказала: «Из медников я!», — Харун отпустил игрушку и неожиданно защекотал Ярен⁽⁵⁾.

Перекатившись на спину и закрыв живот, она звонко засмеялась. Так что исполнить свою угрозу, наподдать ему и пришпилить к кровати каблуком, у женушки не очень вышло. Туфля соскользнула и отлетела за детскую кроватку.

— Конец для лисы неутешительный, сынок. При слове «медники» у нее раскрылась пасть, а голубь выпорхнул и улетел. Чему нас учит сказка?

— Что нужно поменьше говорить и хорошо кушать, — присоединилась к морали Ярен. — Возьми-ка бутылочку, лисенок. Молодец, — она дала сыну смесь, к которой, наконец-то, он проявил мало-мальский интерес.

Накормленного сына стало легче уложить спать — его усыпили шутки и размеренные разговоры Харуна с женой. Иногда из окна доносился обыкновенный шум суматохи: звон столовых приборов, скрип мебели, шаги домочадцев и работников, которые заканчивали последние приготовления к мевлюту. Особняк Шадоглу был до блеска вычищен и приобрел неповторимый вид. Гирлянды с синими и бирюзовыми шарами усыпали стены, балюстрады и внутренние комнаты. Веселья добавляли цветочные композиции и гроздья назаров, которые развесили по велению мамочки Хандан. И, безусловно, дом еще с утра, как привезли Ахмета, украсило присутствие Мустафы-аги. Так как рождение правнука отмечали у него в особняке, обряд омовения султан уступил свату. Прошел час — Ахмет крепко спал на кровати в обнимку с плюшевым зверем и под их с Ярен приглядом. Прошел другой час, и вот во дворе возвестили о приходе имама.

Пока гостью угощали кофе, Ярен достала из шкафа голубой платок и повязала на голову. В религиозных церемониях было заведено покрываться. Впрочем, на улицах Мидьята Харуну чаще всего встречались покрытые девушки, что словно роднило Мидьят и Урфу, самый суровый турецкий город в отношении исламских традиций. Семья Шадоглу — одна из немногих, в которой ношение хиджабов не вошло в обиход. Харун тоже быстро переоделся в белую рубашку, и в этот момент проснулся Ахмет. Вместе с сыном они спустились в гостиную.

На низком столе посреди комнаты стояли глубокая серебряная чаша с ковшом и ванночка для омовения. Харун успел, что говорится, одним глазом подглядеть, как на ее дне золотились высыпанные в воду монеты, а на поверхности плавали зерна пшена и лепестки роз. Госпожа Хандан собрала их с розового куста в особняке Мустафы-аги, под которым они закопали пуповину Ахмета.

В окружении женщин на диване сидела имам за чашкой кофе. Эта пожилая дама в темно-пурпурном одеянии, поправив очки в тяжелой оправе, поднялась навстречу Харуну и Ярен и призвала благословение Всевышнего на них и Ахмета. И так же с миром выдворила Харуна за порог залы. Церемония мевлюта проходила только с участием женщин, и даже жаль, что в ней не делали исключений для отцов. И для неравнодушных дедов. Харун мимоходом заметил, что папочка Джихан, заняв у окна наблюдательный пост, подглядывал за ними.

— Иди ко мне, лисенок, — Ярен забрала у Харуна сына. — Харун, платок не спадает? — в радостном возбуждении она повела плечом.

— Нет, все отлично, — но он непроизвольно поправил ткань и, не оглядываясь на строгие взгляды мидьятцев на семейную нравственность, поцеловал ее лоб при имаме. — Ты — непобедимая красавица Мардина. Если что, мы с папой Джиханом рядом.

— Я отдерну занавеску, чтобы вам было виднее, — последовал заговорщицкий шепот Ярен. — Но, если вас поймают с поличным, разбегайтесь в разные стороны и меня не сдавайте.

— Уговор, женушка!

Конечно, они всего лишь шутили. Глазеть на обряд не возбранялось. Харун вышел на террасу — топчан занимал тесть, а он встал рядом, к окну, частично скрытый стеной от женщин. В их числе была Мелике, которая возилась с Хюмой, в то время как мамочка Хандан помогала Ярен раздевать Ахмета. А Зехре-ханым замечательно удавалась роль молчаливой вежливой зрительницы с годовалой Бахар на коленях. По долгу приличия и из солидарности с победой над Фюсун Асланбей она посетила мевлют. На удивление, они с мамочкой Хандан за сегодня ни разу друг другу не нагрубили — обычно по утрам это был их излюбленный вид спорта.

Харун отметил счастливую беззаботность и осанистую посадку папочки Джихана, который придвинулся к окну, как начался обряд.

— Не первый раз подсматриваете мевлют, папа?

— И не в последний! — отозвался тот с взыгравшей гордостью.

Иншаллах, он намекал на внуков Азата или на новых братьев и сестер Ярен. Харуну с женой одного лисенка за глаза и за уши. Которого в данный момент Ярен держала над ванночкой, а госпожа Хандан, черпая ковшом воду из чаши, тихонько поливала ему спину. Восторженный забавный писк сынишки струился через оконную створку, во двор, накатывал на Харуна и на Джихан-бея. Мевлют и правда был особым для их семьи обрядом. Он обновлял, воспламенял надеждой на лучшую жизнь впереди, даря невероятный, сумасшедший поистине заряд позитива.

— С Азатом, Ярен и Хюмой было точно так. Так, как и должно быть: вся семья вместе. Если бы доктор не отпускал нас, сынок, я бы настаивал, чтобы вы с дочкой отметили мевлют. Все-таки детям нужны родители. Да, нужны... — повторил Джихан-бей, сжав и сразу расслабив белый кулак со старыми щелкнувшими четками. — Хорошо, когда помимо отца с матерью у ребенка есть дедушки, бабушки, дяди или брат, которые его защитят и будут его теплом и светом. Но их усилий... Их усилий все равно мало. Их недостаточно, чтобы посеять в детской душе улыбки, а не огорчения и пустоту.

А это относилось не только к Ахмету, но и к Азату с Ярен. Как тесть ни рисовал у себя на лице вселенское спокойствие, художник в нем схалтурил.

— А что Азат опять запропастился? У его племянника праздник, а он не торопится. Хандан волнуется. Азат куда-то почасту начал отлучаться. Он не говорил ни о чем? Может, какие-то проблемы в компании или с Эстелем?

Джихан-бей долго и пристально посмотрел на Харуна. Словно раскусил, что следом за его дочерью отчий дом покинет Азат, и, подступив издалека, пытался вытащить из Харуна признание.

— Не совсем проблемы, — пожал плечами Харун. Он давал Азату обещание сохранить его переезд в тайне, поэтому его ничто, не считая острой нужды, не склонит нарушить слово. — С поимкой Эстеля было хлопотно — лишившись главарей, банда разбрелась по деревням и залегла на дно. На Сардара и Азата навалилось масса дел, требующая их личного вмешательства. После нашего отравления они, верно, забыли, что такое отдых.

— Значит, Азат женат на работе?

Вопрос у папочки Джихана получился с до того жирным подтекстом, что удивило, как он не спросил напрямую: я подозреваю, что мой сын женился, а ты прикрываешь его бесстыдный обман, я прав? Однако же, не одно родство единило тестя с Мустафой-агой. Именно так минувшей осенью султан слушал их неуклюжую ложь о браке Ярен, заранее выведав правду. Неужели Азата угораздило спалиться?

— Как любой бизнесмен, ваш сын радеет за успех и безопасность дела.

— Я понимаю. Очень важно радеть за успех и за безопасность своих планов, чтобы не беспокоить ими семью, — с обидой сказал папочка Джихан и снова щелкнул четками. В его размышления проникла ирония: — Ведь наше предприятие тесно связано с Асланбеями, что обязывает нас проявлять чрезвычайную осмотрительность. Не так ли, сынок?

Судя по всему, личность невесты была не самой трудной загадкой для тестя. Что Генюль в прошлом месяце переселилась в Стамбул, прихватив с собой одинокую мать, слышал каждый сплетник города. Одновременно с ними сбегал Азат. Это не могло не наводить Джихан-бея на мысли и беспощадные, гнетущие осознания. Азат перенес вещи в гараж и даст по газам как только, так сразу.

От объяснений Харуна теперь уже ничего не зависело. Что бы он ни сказал в поддержку шурина, серьезный разговор родителей и сына состоится этим вечером. Но попытка не пытка, он произнес:

— Отец тоже болезненно воспринял мой переезд в Стамбул. Первые недели, как я уехал, он не спал ночами и ежедневно интересовался, как у меня дела. Он даже порывался бросить музей и раскопки и вернуться на родину, чтобы я был под его призором. А потом он свыкся.

Харун уперся плечом в стену и повернулся лицом к Джихан-бею. Ахмета тем часом завернули в полотенце, высушили и снова одели. Имам приступила к чтению молитв, так что Харун снизил тон:

— Когда звонил отец, мне не приходилось врать ему о своих трудностях и учебе. Он заслуживал знать правду для того, чтобы в любой момент прийти мне на помощь, и я прекратил таиться от него. Но это потому, что он отпустил меня и посчитался с моим правом жить собственным умом. У меня бы не было причин довериться человеку, сажающему меня на цепь. Матери я не доверял. Она знала о моем студенчестве не больше того, что вы знаете об Азате, — легкая усмешка тронула углы его рта. — Как ни парадоксально, но из-за желания контролировать сына не его жизнь придет в порядок, а ваша выйдет из равновесия. Она уже выходит. Вас мучает страх, что Азат порвет с семьей и сгинет без вашего ведома.

Папочке Джихану стало не по себе, точно сказанное Харуном сбывалось буквально в этот миг. Хотя вообще-то так оно и было. Тесть накрыл ладонью морщинистый лоб и протяжно выдохнул.

— Неблагодарный лживый мальчишка — вон он кто! Что Азату здесь не сиделось? В Мидьяте все условия для развития: дом, работа, почет, — билась в нем похожая на злобу, задыхающаяся юношеская страсть.

Будь Харун лет на десять моложе, будь ему снова восемнадцать, он бы поспорил, как когда-то с матерью. Нашел бы тысячу и один аргумент в свою пользу, присыпал бы сверху блестками сарказма. Но теперь он просто слушал, как Джихан-бей сражался с самим собой, отрывая от себя сына, точно что живое.

— Мы избавились от воров и взяли власть, какой никогда не имели. Если бы вы с Азатом захотели, вы бы управляли всем городом и нашей компанией — ни у кого нет такого влияния, как у вас. Крупный Миланский клан⁽⁶⁾ в вашем распоряжении! Ни Фырат, ни Миран не могут составить вам конкуренцию, а вы разбегаетесь кто куда.

— Да, вы правы, папа, — кивнул Харун, обратив на себя озадаченный взгляд. — Ради блага Азата его следует зажать в тиски посильнее и пожертвовать его будущим в новом витке семейной войны.

Джихан-бей запрокинул голову. Ему не нужно было быть восемнадцатилетним, чтобы вспыхнуть, как пожарище, окрасив своим заревом небосклон Мидьята. Благо, этого не случилось. Болевая точка, задетая Харуном, о тирании Насух-бея заставила его онеметь:

— Какая разница, о чем Азат мечтает? Первый ребенок — последняя игрушка, он стерпит любые издевательства. Азат все равно отыграется на своих детях — так и проживет утраченную молодость. О чем горевать, да? Выместит на ваших внуках злость, которая передается из поколения в поколение. Все правильно, папа: Шадоглу не жили хорошо, и не надо начинать.

— Хорошо! — стиснул челюсти и запыхтел папочка Джихан. — Хорошо, пусть Азат приводит свою Генюль, я назову ее второй дочерью. Я согласен даже на их брак. Но зачем уезжать?

— Вы возьмете Генюль в семью вместе с Султан-ханым? Она не оставит мать. Тем более в ужасном состоянии после смерти Аслана. Генюль перевезла ее в Стамбул, чтобы она посещала хорошего психолога.

— Аллах, Аллах... Сколько продлится лечение Султан-ханым?

— Годы, — неопределенно сказал Харун.

— Как Азат мог? Как он мог предать нас и пойти на это? — тесть опять зароптал на сына. — Почему он выбрал Генюль? Из-за Элиф? Сблизились на похоронах? Теперь еще помешанная Султан свалилась на мою голову. Аллах, когда мы обретем покой!

Сердито наморщив брови, он потер худое лицо и посеребренную сединой бороду.

— Азат не может уехать. Он — наследник Шадоглу. Шадоглу никогда не покидали Мардин. Это наша земля, наших предков из племени Милан! Мы почти смирились с отъездом Ярен в Америку, в такую даль, но отпустить и сына... Чтобы сбежать, ему придется перешагнуть мой труп! Вы рвете нас с Хандан наживую, — помолчав, заявил Джихан-бей и заворочался на топчане. — Как можно так поступать с нами? Почему Ахмет должен стать нашим последним счастливым воспоминанием в этом доме?

— Папа? — со двора к ним взошел Азат. До обеда он был в офисе с Мираном и Хазар-беем. Они пропустили, когда он вошел в особняк. — Брат Харун, поздравляю еще раз! Аллах милостив, вот вы и с сыном, и плохое позади. Пусть Он даст вам долгую жизнь.

— Спасибо, Азат.

— Папа, тебе не хорошо? Что-то не так?

Папочка Джихан быстро смахнул слезу, потекшую по щеке, и показал усмешку, близкую к оскалу, которая немало удивила шурина.

— Нет, Азат, что ты, я растрогался из-за внучка. Как окреп красавец! Дети растут не по дням, а по часам. Не успеваешь из больницы выписаться, а они уже в другой точке страны гнезда себе вьют.

Не зная, наверное, как его понимать, Азат повернулся за разъяснениями к Харуну. В смартфоне, в их переписке, Харун набрал текст и повернул экран, чтобы тот прочел:

«Он знает о вас с Генюль, но мы с Ярен ничего не говорили. Думаю, Мустафа-ага тоже не стал бы».

— Эм... Харун... — переминаясь с ноги на ногу от волнения, Азат зашуршал пакетом, который принес с собой. — Мама забыла у деда Мустафы пустышки Ахмета. Старая треснула, вот, а новая ему не понравилась. Я... Я поздравлю Ярен и приду, — замял он беседу.

Что ж, серьезному разговору отца с сыном быть. Быть ковшу огненной брани, которую Джихан-бей во всеуслышание плеснет в Азата, и прощальной речи шурина, что подведет его к единственно возможной в его теперешнем положении двери — двери на выход.

Харун осмотрел пустышки и подумал, с каким бы удовольствием, должно быть, папочка Джихан обменял на них беды взрослого сына. Сунул бы малолетнему Азату пустышку, и никакой Генюль еще два десятка лет в помине не было б.

— А кто вам сказал о Генюль, папа?

— Вчера Азат замотался и бросил телефон в столовой у Мустафы-аги. Хандан подняла трубку, когда звонила Генюль. И открыла их переписку. Дай сюда.

Папочка Джихан не переставал изумлять, да и метать искры сварливого гнева не утомился. Он отобрал у Харуна пустышки и, поколупав их, магическим движением рук поменял у сосок насадки. К целой была с изобретательностью приделана любимая соска Ахмета.

— Молодежь, вам бы поучиться у стариков, а вы от них бежите, — и он отдал пустышки назад.

Харун всем телом ощутил приток давно забытого тепла и чувства безопасности. Он скрыл непрошенную улыбку. Теперь он не мог отделаться от впечатления, что его покойный отец где-то рядом, неуловимо, оживает в словах Джихан-бея, и меняется что-то в тревожной обстановке особняка, и воспрянуло в самом Харуне.

— Папа, вы не сдадите Азата Насух-бею?

— Посмотрим, — по-доброму пригрозил тесть. — Сначала он должен объясниться за свое вранье. Азат! Подойди.

Месопотамия, без преувеличения, была эпицентром водоворота истории. Сколько бы Харун ни прожил за границей, он, сын Востока, знал, что главное очарование его родины не в древних памятниках эпох, вкуснейшей еде и зажигательных танцах с поэзией, которые высоко ценил турист. Настоящая поэзия Востока в его шрамах, оставленных людьми. На его пространстве соседствовали друг с другом несчастия, нужда, порок, отвага, триумф победы и горечь скорби, чудо, любовь, за которую стоит отдать жизнь, и смерть, не мыслимая без любви. И по невероятному стечению обстоятельств в Месопотамии, за общим праздничным столом, уживались главы семьи, Насух-бей и Мустафа-ага.

По известной традиции султан присвоил себе любимый трон старого бея во главе застолья. А вокруг его средоточия, Ахмета, лежавшего на руках Ярен, расположился целый гованд говорливых родственников. На террасу спускались летние сумерки, озаренные уличными фонарями и ярким ликом луны. Особняк Шадоглу, обильно покрытый шрамами и славой победы над асланбейской львицей, впервые за многие месяцы вражды кланов безмятежно стоял у мчащего русла истории, а не кружился в ее водоворотах. Наконец-то, тишь да гладь.

— Харун, когда вы решили уезжать? Сразу после суда над Юханной? — спросил Хазар-бей.

Возле него посадили малышку Гюль. Зехра-ханым, находясь слева от нее, переплетала ей прическу.

— Да, на днях. Мне нужно убедиться, что Юханна не создаст напоследок проблем, и отсрочить приговор матери.

— Не знаю, сынок, может, вам нет смысла торопиться? — мамочка Хандан не могла оторвать от Ахмета с Ярен тоскливого взгляда, которым, но уже более строгим, был награжден и Азат. — Побыли бы у нас до осени. Ахмет подрастет: ему же всего сорок дней, он слишком мал для поездок!

— К сожалению, не выйдет, — расстроил ее Харун. — Остаток лета займет оформление визы Ярен. Пройти собеседование на визу можно либо в посольстве Стамбула, либо в Анкаре. Мы выбрали Стамбул — проведем там заодно отпуск.

— Мама, я учиться осенью иду, ты забыла? — вставила Ярен.

— Да помню я. Тебе теперь покоя не дает этот диплом юриста. Вы с Харуном будете в делах, а моего Ахмета бросите на няню.

Мамочка Хандан понуро склонила голову. Слушая ее, сложно было не проникнуться смешанным чувством досады и нежности. Но всего через минуту склочность тещи забывалась и уступала в душе место теплу, с которым она называла лисенка своим.

У Ярен, благо, выработался иммунитет к назойливым жалобам мамочки Хандан, и она легко отмахнулась:

— Универ потом, мама, через год. Сначала школа английского. Освоюсь с условиями и подтяну язык.

А Мустафа-ага поставил в разногласиях решительную точку:

— В свое время, Хандан, ты не оценила достоинства юридического образования, хотя я направлял тебя в Стамбул. Но я рад, что Ярен воспользуется упущенным тобой шансом. Уверен, что дети осилят любое дело, за какое бы ни взялись, и времени на сына у них будет предостаточно. Это даже полезно, что у Ахмета добавится общение с иностранной няней. Он с пеленок начнет учить английскую речь.

Далее разговор коснулся Стамбула и того, как быстро — в больнице, покуда плевали в потолок от ничегонеделания — Харун и Ярен определились со съемом квартиры на период открытия американской визы. В теме с обрезанием Ахмета теща и тесть опять были поставлены перед твердым фактом — операция пройдет не в Мидьяте, а в Стамбуле без их участия.

Поднимаясь из кухни, к столу между тем бегали работники. Шейда, возвращенный на службу, расставлял дымящиеся горячие блюда, только что снятые с огня; Мелике балансировала с подносами сладостей и всевозможных фруктовых напитков, чая и айрана. По центру стола в вазе красовался пышный букет космически синих орхидей — Харун заказал их для Ярен к мевлюту и выписке из больницы. В этом великолепии услажденный взор Насух-бея зацепился за пустые кресла для опаздывающих гостей. Выражение довольства мигом сползло с его закопченного солнцем, усатого лица, и старик въелся в Хазар-бея с придиркой:

— А где Миран и Рейян, Хазар? Почему они отклонили мое приглашение?

— Они не придут, папа. Умуту со вчера не здоровится... — и ему, понял Харун, было неудобно пояснять при всех, что собрать столь разноплеменную семью на общем мероприятии не самая удачная мысль.

До рождения Ахмета они ужинали с Азизе, Мираном и Рейян, но подобные посиделки Шадоглу больше не вымучивали из себя. С детьми Хазар-бея не ладили Джихан-бей и госпожа Хандан. Ярен и Рейян взаимно не вникали в сложные судьбы друг друга. Вне стен отчего дома они, кажется, не считали себя сестрами, во всяком случае Ярен, а, когда встречались здесь, то обходились сухими приветствиями. Азат поздравлял кузенов с рождением сына и справлялся у них о делах. Как-то Рейян приглашала его на праздник Умута, но из-за Азизе шурин на нем не задержался. Вообще говоря, он был поглощен отношениями с Генюль, и мало что вокруг составляло его интерес помимо возлюбленной жены.

— Сардар скоро будет, дедушка. Он хотел о чем-то поговорить. С твоего позволения я просил его заехать к нам, — Азат спас Хазар-бея от неловкого молчания.

— Я помню, — вздохнул Насух-бей и указал Мелике, куда поставить ему чай. — Что у него за дело?

— Ничего серьезного, но это относится к Ярен и Харуну. Сардар приготовил сюрприз и не сознается, какой.

Терраса в одночасье весело загудела от возгласов и разговоров семейства. Как в театральных антрактах, они обменивались мнениями и строили смелые теории, гадая, чем разрешится загадка с сюрпризом, подкинутая им курдом. Харуну думалось, что она связана с местными обычаями и потому носила символический характер. И это точно не могли быть традиционные золотые монеты и положенная на мевлют детская одежда. Госпожа Хандан завалила ею Ахмета.

Сардар явился в разгар обсуждения. Ему и Мусе, что сопровождал его, охранники открыли деревянные ворота и проводили на второй этаж к Насух-бею. Тем временем как курды поднимались к ним, домочадцы продолжали сидеть, Мустафа-ага сановито обернулся, чтобы рассмотреть пришедших, а Харун с Азатом первыми встретили их дружескими рукопожатиями. Высвободив для этого одну руку, другой Муса прижал к себе увесистый футляр. Внутри наверняка лежало холодное оружие.

— Добро пожаловать! Проходите, — сказал Джихан-бей.

Он взял на себя труд представить Сардара и Мусу Мустафе-аге, который слышал об их подвигах с кражей денег Фырата и ловлей бандитов Эстеля.

— Мерхаба! Большое спасибо, приятно познакомиться! — с толикой смущения и трепещущими искрами в зрачках ответил Сардар.

— Рады встрече, — добавил Муса. — Мы не с пустыми руками.

— Да, кхм! Насух-бей, ваша семья, Харун-бей и брат Азат, с которыми мы имели честь поработать, оказали мне и моим близким неоценимую помощь. Моя жена Сехер от всего сердца благодарит вас за спасение сына, Машаллах! Я тоже очень благодарен. Борьба с Эстелем сплотила наш клан. Мы в долгу у вас, Насух-бей. А также перед Харун-беем. Как вы знаете, он приобрел для нас долю Фырата Асланбея, поправив финансовое положение нашего рода. И я хочу преподнести ему и сестрице Ярен этот уникальный подарок. Муса!..

Харун не обманулся с холодным оружием. Под откинутой крышкой футляра, который Муса поднес к ним поближе, сиял как жар мельхиоровый кинжал в ножнах, с эмалью и инкрустацией бирюзой. Ярен передала Ахмета Мустафе-аге, и встала поглядеть на диковинную вещицу, вокруг которой уже образовали восхищенный полукруг Харун, Азат, папочка Джихан и Хазар-бей. С уст последнего сорвалось восклицание. Он стал лихорадочно рыться в своей памяти, узнав кинжал, однако Ярен его опередила:

— Бабушка?..

Она протиснулась в их плотный ряд.

— Это кинжал бабушки Назлы, Сардар? Тот, что с бирюзой.

— Ты права, красавица-газель. Если быть точнее, это оружие принадлежало бабушке Назлы и моему деду Сардару, но до них его хозяевами были другие люди. У кинжала долгая предыстория.

— Кровавая! — Джихан-бей рассматривал великолепное изделие с благоговением и восторгом.

— Кинжал попал в семью кровавым путем? — уточнил Харун.

— Можно сказать и так. Много лет назад эта реликвия оставила прискорбный след в семейных преданиях, — улыбнулся им Сардар. Харуну казалось, что обширного запаса знаний о Шадоглу у него достанет на семейную биографию в трех томах, а сегодня он уже был немыслим без того, что поведал Сардар о кинжале Назлы-ханым и ее старшего брата Сардара: — В войну за независимость Турции⁽⁷⁾ кинжалом владели богатые предки Азата-аги. Потом они передали его нашей семье.

Тут Сардар не договаривал. Вернее, у них в клане было не принято распространяться об армянском происхождении отца Насух-бея. Харун бы и не узнал, если бы Хазар-бей не проговорился, как семья его деда в годы войны скрывалась от преследования и попросила приюта в клане Назлы-ханым⁽⁸⁾.

За свою защиту армянские предки Азата-аги не пожалели половины имущества, среди которого, неверно, был этот кинжал. А кроме того, что они сделали подношение клану, чтобы не сгинуть, они поступились своими корнями и верой, уподобившись во всем влиятельным покровителям⁽⁹⁾. Даже фамилия Шадоглу была пожалована им кланом Милан. Забавно получалось, что у старшего Азата была фамилия жены. И в их браке Гюль-ханым заправляла многими делами с энергией и своенравием сорока мужчин. Знаменитый род обеспечивал ей полную свободу рук и огромный авторитет над мужем. Кого-то это очень напоминало Харуну. Кого-то по имени Фюсун Асланбей.

— Вы знаете, — с той же улыбкой обратился курд к Шадоглу, — что по молодости дед Сардар убил человека. Вот этим кинжалом, — он потянул оружие за эмалированную рукоять и на треть вынул его из ножен. Острое лезвие отразило кровавый отблеск грозных глубин прошлого. — Дед покаялся и принес клятву бахта родителям убитого, что позаботится о них, как родной сын. Но он повинился далеко не сразу. Дед бежал с места убийства, рассчитывая, что его не выследят, однако соплеменники легко его нашли. Рядом с телом обнаружили камень бирюзы, выпавший из рукояти кинжала, а, так как в Мардине другого такого кинжала не было, в клане поняли, что нужно начать расследование с семьи деда. Подозрение падало еще на пару зажиточных семей — у тех были украшения с бирюзой.

— Это верно, что зажиточные, — заметил Хазар-бей. — Натуральная персидская бирюза чрезвычайно дорогая, а эти камни натуральные. Видите? Они мутно-голубые, а подделки в магазинах — чисто-голубые и лишены яркости!

— Да! Редкость выпавшего камня тоже сыграла роль в погоне за дедом. Каждый камень практически неповторим. Дед рассказывал, что, когда к ним ворвались в дом, бабушка Назлы взяла вину на себя. Выглядело это примерно так: она закрыла собой деда и размахивала этим кинжалом, говоря, что убийца — она. На тот момент дед был единственным кормильцем. Их отец слег от затяжной болезни, и бабушка не могла допустить, чтобы деда посадили или убили. В переводе бирюза означает счастье и победу⁽¹⁰⁾, — Сардар вогнал кинжал в ножны и с предельной серьезностью сказал Харуну и Ярен: — Пусть кровавый след раздоров, который тянется от наших прадедов, навеки исчезнет в вашей семье, Иншаллах! Вы выступили гарантом мира в Мидьяте, Харун-бей, поэтому я доверяю кинжал вам.

Воодушевление и радость Шадоглу и Ярен усилились, как прилив. В неуловимый миг он пронизал и Харуна, а в следующий жена извлекла оружие из футляра и с любовью провела пальцами по ножнам и рукояти. Те словно хранили на себе прикосновения Назлы-ханым. Умопомрачительная связь поколений.

— Спасибо, братец! Харун, что скажут знатоки-археологи? — Ярен поигрывала кинжалом. — Как тебе такой раритет?

— Ахмету еще рановато, — ухмыльнулся он и взял тяжеловатый раритет, пройдясь взглядом по бирюзе и узорам на эмали. — А тебе, жизнь моя, идет даже больше, чем пистолет в Салахе.

— А ты выглядишь с ним, как военный!

Ярен взметнула Харуну челку. Ей пришлось не по вкусу, как от этого легли волосы, и курдская дева ввязалась с ними в битву, чтобы уложить красиво.

— Спасибо, Сардар-бей! — поблагодарил Харун компаньона.

— Иншаллах, клинок никогда не покинет ножен. Пусть ничто не нарушит наш мир, — перекрыл шум строгий голос Мустафы-аги. В его руках слаще, чем в колыбели, сопел Ахмет.

— Дай Аллах. Присаживайтесь, Сардар, угощайтесь, — разрешил Насух-бей. — Шейда, отнесите кинжал в комнату.

Сегодняшним вечером старик до странности мало разговаривал. Только рассеянно слушал застольные беседы и исподтишка будто, надвинув косматые брови на глаза, подсматривал за праздником.

Харун решил, что мыслями Насух-бей витал далеко отсюда. Что бы его ни занимало, это очевидно был не переезд Азата в Стамбул, насилу одобренный Джихан-беем и госпожой Хандан. После ужина, когда домочадцы крепко уснут, Азат покинет родительский кров. Но, если хоть малейшее подозрение на его побег пощекочет возбужденные нервы Насух-бея, не сносить им голов. Старик немедля обнажит клинок конфликта.

Примечания:

Эстетика и полная версия курдской сказки: https://vk.com/wall-176298528_7321

ЯрХар и курды, или как Харун уважил прекрасную курдскую традицию с имуществом жены, сам того не подозревая: https://vk.com/wall-176298528_7320

Заступничество иноверцев-армян кланом Милан не совсем авторская выдумка. Хэдканон об Азате-аге основан на истории о самом известном вожде клана Ибрагиме-паше, который возглавлял племя с 1863 по 1908 год. Он был командиром полка Хамидие. Полки Хамидие действовали в юго-восточных провинциях Османской империи и часто использовались османскими властями для преследования и нападений на армян. Но во время резни армян в конце 19-го и начале 20-го веков Ибрагим-паша укрывал их и восстал против османов.

1) "Eyvah!" — эмоциональное восклицание, которое можно перевести как "Ой!", "Ах!", "О нет!", "Боже мой!".

Вернуться к тексту

2) В некоторых пророчествах пророка Мухаммада говорится о том, что когда Евфрат иссякнет, выявятся неизвестные сокровища, которые станут причиной раздоров и войны.

Вернуться к тексту

3) Имамом может стать только мужчина, однако женщина может быть имамом (предводителем на молитве) перед другими женщинами.

Вернуться к тексту

4) Английская пословица: "Каков отец, таков и сын".

Вернуться к тексту

5) Курдская сказка "Лиса, петух и голубь" в адаптации Харуна :)

Вернуться к тексту

6) Миланы (курд . Mîlan) — курдское племя, которое исторически стояло во главе многоконфессионального племенного союза и является предметом одной из легенд о происхождении курдов. Племенной союз был наиболее активен в регионе Вираншехир, между Урфой, Мардином и Диярбакыром.

Вернуться к тексту

7) 1919 — 1923 год. Вооружённая борьба национально-патриотических сил Турции во главе с Мустафой Кемалем против иностранной военной интервенции, завершившаяся изгнанием оккупантов и установлением республиканского строя.

Вернуться к тексту

8) Геноцид армян, организованный и осуществлённый в 1915 году (по мнению некоторых источников, продлившийся до 1923 года) на территориях, контролируемых властями Османской империи. Тысячи и десятки тысяч армян приняли ислам, чтобы избежать депортаций и резни, многие тысячи спасались бегством, ища укрытия в курдских и алавитских деревнях.

Вернуться к тексту

9) Тюрколог из ЕГУ Рубен Мелконян оценивает вопрос исламизированных армян в Турции как неоднозначный. Эксперт разделяет армян Турции на 4 группы. Первая из них — армяне, проживающие в самом Амшене и принявшие ислам еще в XVII-XVIII веках, но сохранившие идентичность: язык, диалект, привычки, обычаи. Вторая группа — это криптоармяне, сохранившие идентичность посредством браков исключительно между собой. Третьей группой являются не сохранившие идентичность исламизированные армяне, сочетавшиеся браками с мусульманами и т.д. Четвертая группа состоит из людей, имеющих армянское происхождение, но себя армянами не считающих.

Вернуться к тексту

10) От тадж. «фирӯза» — «камень счастья», или перс. «пируз» — «одерживающий победу». Название минерала в большинстве европейских языков заимствовано из французского turquoise: pierre turquoise, что означает «турецкий камень». Бирюза добывалась в Иране и доставлялась оттуда в Европу по Великому шёлковому пути через Турцию, почему и ассоциировалась с этой страной.

Вернуться к тексту