Околоквиддич (гет)

– Попасть в Буэнос-Айрес можно несколькими способами, — Николас говорил на бегу, и Станимира едва за ним поспевала. Разогнавшись, он запрыгнул на метлу — один из «Нимбусов», позаимствованный у Марисы, — и стрелой поднялся в воздух.

Крам последовала его примеру. Она не стала возвращаться в Лондон после суда, оставив тренеру Уизли и близнецам короткую сбивчивую записку, что обязательно будет на завтрашней тренировке. С отцом она подчеркнуто не разговаривала.

Николас захотел отправиться в Аргентину ночью, и Станимира предложила полететь вместе с бабушкой и дедушкой в Мюнхен, чтобы чем-то занять себя перед долгой дорогой. Виктор проводил дочь тяжелым взглядом, но останавливать не стал. Думал, побудет у его родителей, придет в себя. Увы, он не знал, что в Мюнхен полетел и капитан аргентинской сборной.

Крамы-старшие не стали противиться гостю, который, выждав время, постучал в дверь их дома.

– Я жду портал в Берлине, — улыбнулся он. — Подумал, что пообщаюсь со Стани, пока в Германии.

Его тут же пустили и угостили фирменными булочками бабушки Миры. Глядя, как Николас с аппетитом уплетает плюшки на террасе, Станимира закусила губу: сейчас она скажет семье, что они с Николасом полетят в Лондон… Мира и Тодор не будут сегодня писать — ведь у них не возникнет сомнений, что под охраной капитана аргентинской команды полет пройдет хорошо.

Они вышли вечером, долетели до центра города и немного прошлись по главной площади города, Мариенплац, петляя между туристами. Станимиру всегда поражало, как в оживленный центр Мюнхена вплетались маленькие пустые улочки и пугающие мусульманские кварталы с работающими всю ночь кебабами. По одному такому они прошли в поисках укромного места, чтобы взлететь.

– На нас странно смотрят. Точнее, на тебя, — когда впереди замаячило здание городского вокзала, Николас выдохнул.

– Не заметила, — Станимира решила не уточнять, что проходя мимо одного кебаба, она заметила пузатого хозяина-турка, читающего газету диаспоры. Неизвестно, что гласил заголовок — понятны были только фамилии Крам и Озил, но свое лицо крупным планом на передовице Станимира различила. Снимок был сделан на одном из матчей.

Она быстро отвернулась и прибавила шаг, надеясь убраться отсюда подальше. Найдя самую темную улицу, Николас разбежался и взлетел. Они поднялись выше, и, обогнув центр, направились в сторону Берлина.

– Так вот, — продолжил Николас, — прямого портала в Буэнос-Айрес нет. Придется, как говорят магглы, лететь с пересадкой.

– Почему мы вылетели так поздно? — ветер свистел в ушах, и Станимира себя почти не слышала.

– Днем очень много народа, — поморщился Николас. — К тому же, я хочу тебе кое-что показать. Давай быстрее!

И они летели еще быстрее, быстрее ветра. В берлинском аэропорту Тегель их ждал строгий таможенный контроль. Внемецкой столице терминал для перемещений волшебников располагался по соседству с маггловским. Отдельное здание было очень удобно — волшебники и магглы почти не пересекались.

– Мой отец как-то пользовался летучим порохом, чтобы навестить Пако. Прямо из Лондона.

– Он рисковый, — ответил Николас, протягивая палочку блюстителю порядка в черной мантии. — Порох должен быть очень качественным. И ты почти всегда промахиваешься. Можешь попасть в любой камин в городе. В Байресе* почти ни у кого нет каминов — зачем они там, жарко же. А те волшебники, у кого они есть, жутко недовольны постоянными перемещениями, поэтому ставят блоки. Рискуешь оказаться сидящим прямо на улице. Поэтому давай-ка пользоваться безопасным транспортом.

Их пропустили на контроле, и Станимира оказалась перед несколькими кабинками, похожими на телефонные будки в Лондоне, только синие. Ну и конечно, никакого телефона внутри не было. Над каждой будкой горела надпись — название города, и у каждой стояла внушительная очередь.

– Нам сюда, — Николас потянул ее за рукав, и они оказались около будки с надписью «Рио-де-Жанейро». Стоявшая впереди толпа студентов весело щебетала по-португальски.

– Мы летим в Рио? — удивленно прошептала Станимира, глядя , как студенты по одному заходят в будку и исчезают.

– Сказал же, прямого пути нет, — ответил Николас. — Напрямую можно только аппарацией, это соседний зал. Но ты ведь еще не сдавала экзамен. О, привет, Роб! Какими судьбами в Берлине?

Николас встретил приятеля. Высокий темноволосый парень говорил по-английски без акцента, но на англичанина не был похож.

– Ездил на фестиваль, — Роб поправил рюкзак. — Ты каким путем, красивым или обычным?

– Красивым, конечно, — Николас улыбнулся. — Везу девушку первый раз на наш континент.

– Тебе понравится, — Роб подмигнул Станимире и зашел в будку. — Только крепче держись за метлу!

Через секунду он исчез.

Пришла очередь Николаса и Станимиры. Варальо подтолкнул Крам в сторону будки.

– Хороший парень, — сказала она. — Что он имел в виду, когда сказал про красивый и обычный путь?

– Роб — да, хороший. Наполовину колумбиец, наполовину британец. Учится дизайну или чему-то такому…

– Симпатичный. Так что он имел в виду?..

– Гей. Давай быстрее, не задерживай очередь.

Пожав плечами и не добившись от Николаса нормального ответа, Станимира шагнула в будку. Как только она дернула ручку с другой стороны, все завертелось. Крам почувствовала, что земля уходит из-под ног. Состояние полной невесомости продолжалось несколько секунд, но потом закончилось. Станимира ощутила на коже прикосновение ветра. Было свежо. Она открыла глаза и едва удержалась на ногах. Она была где-то высоко-высоко, а внизу раскинулся ночной Рио, горящий огнями, бездонный, прекрасный. Время убежало назад благодаря часовым поясам, и ночь только-только опустилась на город. Теперь Станимира поняла, что имел в виду случайный знакомый, когда сказал держаться за метлу крепче. Еще секунда, и Станимира бы упала, но, ухватившись за метлу, как за спасительный бортик бассейна, аккуратно села и осмотрелась. Она была не просто высоко, она сидела на ребре ладони статуи Христа.

– Прекрасно, Крам, не правда ли? — возникший из ниоткуда Николас свесил ноги. — Мы в руках Бога, и под нами — город.

– Дух захватывает, — призналась Станимира. — Только как-то… кощунственно, что ли. Использовать символ города как портал.

– Брось, — Николас отмахнулся. — Наоборот, правильно. Мы в руках Бога, Станимира Крам, мы все, и волшебники тоже. Мы не всесильны, и это прекрасно, Дьос! Давай, все туристы в первый раз должны это сделать.

И Николас с диким криком запрыгнул на метлу и бросился вниз. Ни секунды не раздумывая, Станимира последовала его примеру. Ветер ударил в лицо, дернул метлу, а под ногами был Рио. То ли от ветра, то ли от внезапно нахлынувшего чувства свободы хотелось плакать.

– Нужно возвращаться, — Николас указал на статую. — Нам пора.

На большом пальце Христа сидел человек и терпеливо ждал, пока они налетаются. Когда Станимира и Николас вернулись, пограничник без интереса осмотрел их палочки и что-то спросил у Николаса по-португальски. Завязался короткий разговор, и через минуту Варальо взял из рук пограничника золотой значок. Он исчез, и Станимира едва успела поймать значок, который чуть не упал с высоты. Последней мыслью было: «Ох уж эти односторонние порталы». Все в очередной раз закрутилось.

Через несколько секунд Станимира, удивленно озираясь, уже стояла посреди большого зеленого парка. Шел мелкий дождь, но в мантии она пока не успела замерзнуть. Пальмы на фоне сумеречного неба казались черными гигантами.

– Твой адрес — Карлос Кальво, дом три с половиной. Выходишь из парка, идешь прямо по улице Балькарсе, пока не выйдешь на Карлос Кальво. Когда повернешь налево, иди до магазина Fedro Libros. Дверь обычно заперта, но ее можно открыть каким-нибудь несложным заклинанием. Там находится выход на волшебную часть улицы, но самостоятельно в первый раз найти его трудно. Постарайся найти Мануэлу Паэс, если будет спрашивать, можешь упоминать меня, Марису или Пако — да в общем, любого из Уизли, без разницы. Там уже можешь взлететь, но пешком идти минут пять, не больше.

– Ты уходишь?

– Да, моя дорогая Станимира Крам, — и Николас склонил голову в знак прощания. — У меня завтра трудный день. Привет Пакито, надеюсь, у тебя есть серьезный повод, чтобы разбудить его среди ночи.

Николас стремительно взлетел и исчез в ночном небе Буэнос-Айреса. Было уже совсем темно. Станимира осталась одна в пустынном парке. Поежившись, стащила мантию и набросила ее на плечи, как плащ. Убрав метлу в чехол и перекинув через плечо, Крам пошла по парку быстрым шагом. Озираясь и то и дело прибавляя скорость, она готова была треснуть метлой по голове каждого, кто осмелился бы приблизиться к ней. Но никого не было. Станимира вышла из ворот и бодро пошла по улице. В отличие от безлюдного парка, улицы Буэнос-Айреса были полны народа. Сигналили машины, из маленьких баров и ресторанчиков гурьбой вываливались пьяные компании.

Было тепло и влажно. Пока в Лондоне шли первые осенние дожди, и люди кутались в теплые плащи и мантии, в Буэнос-Айресе было где-то плюс пятнадцать или чуть ниже. Воздух был таким мягким, что дышалось очень легко.

Идти оказалось чуть дольше, чем предполагала Станимира. Она уже думала, что перепутала дорогу, но внезапно наткнулась на поворот на Карлос Кальво. Это была неширокая симпатичная улочка с красивыми домами, относительно тихая, но кажущаяся достаточно безопасной для ночной прогулки. Книжный магазин Станимира нашла достаточно быстро — он располагался в старом белом доме с высокими окнами и открытыми балконами. Судя по всему, дом был жилым. Станимира несколько раз постучала, но ей никто не открыл. Она уже готова была достать палочку, но тяжелая белая дверь со скрипом приоткрылась, и густой женский голос спросил:

— ¿Quién está ahí?

– Меня зовут Станимира Крам, — торопливо ответила Станимира по-английски. — Я… хочу попасть к Франсиско Уизли.

– А-а-а, Франсиско! — произнесла женщина с характерным выговором. — Come, come!

Мануэла Паэс, а это была именно она, была высокой, с копной крашеных белых волос. Короткая майка едва прикрывала выдающуюся грудь и оголяла подтянутый загорелый живот. Ей было около сорока, но, видимо, она была из тех, кто считает, что бурным вечеринкам и романам ничто не может быть помехой.

Мануэла поманила Станимиру за собой тонким пальцем с длинным розовым ногтем. Когда дверь захлопнулась, Крам поняла, что находится в удивительном месте. Повсюду были книги — от пола до потолка. Книги в шкафах и книги на полках. В воздухе плавали свечи. На небольшом журнальном столике тоже лежала книга, открытая на середине — видимо, ее читала Мануэла, услышав стук в дверь.

– Ты в первый раз здесь, tia*? — спросила Мануэла. — Хорошо, что я еще не успела уснуть, а то стояла бы под дверью. — По-английски она говорила отлично. — Я тебе сейчас все покажу, чтобы ты потом не стучала. Открываешь дверь Алохоморой, затем проходишь в дальний зал и берешь вот эту книгу, — Мануэла походкой от бедра направилась в самую дальнюю комнату и взяла с полки красный фолиант. «La historia magica de Buenos Aires», — прочитала Станимира название.

– Вы не боитесь грабителей?

– Дорогая, если только грабитель или кто-то с плохими намерениями схватится за ручку моего магазина, его спалит заживо, — с лучезарной улыбкой ответила Мануэла, и Станимире стало немного не по себе. — А всем остальным — добро пожаловать в Байрес, лучший город на свете!

Как только книгу взяли с полки, шкаф отодвинулся, открывая дорогу на улицу. Табличка на первом доме, примыкающем к магазину, гласила «Carlos Calvo». Волшебная часть Карлос Кальво разительно отличалась от маггловской: она была немного уже, мощена булыжником и скорее напоминала улицу в одном из хороших районов Лондона. Трехэтажные белые дома с большими окнами, соединенные между собой, так что иногда нельзя было понять, где заканчивается один и начинается другой, чистые подъезды, горящие фонари. Поблагодарив Мануэлу, Станимира вышла на воздух. Только оказавшись почти у цели, она задумалась: а что она скажет Пако? До сих пор Крам не совсем понимала, зачем ей нужно отправляться в Буэнос-Айрес. Просто казалось, что Пако, переживший и суд, и обвинение в предательстве, Пако, который никогда не поступался принципами ради кем-то навязанных норм и правил, единственный сможет ее понять. Дом три с половиной находился между третьим и пятым, в нем было три этажа и один подъезд с крыльцом. Станимира увидела несколько звонков и таблички с фамилиями. Окна не горели. Выдохнув и вытерев о джинсы мокрые холодные ладони, она нажала на кнопку звонка рядом с табличкой «Weasley, Francisco». Прошло несколько томительных секунд ожидания, но никто не ответил. Тогда Станимира постучала. Наконец дверь отворилась, и перед ней возник старичок в колпаке и домашней цветастой мантии.

– Мне нужен Франсиско, — Станимире было неловко, что она кого-то разбудила. — Вы знаете, где он?

– No esta*, — прошамкал старик и показал пальцем куда-то вправо.

– Его нет? — переспросила Станимира. — Ушел?

– Si, si, se fue*. Alla, — и он снова махнул рукой направо.

– Куда?

– Al rio.

Старичок вышел на ступеньки и начал жестами показывать Станимире, что нужно лететь направо в направлении реки. «Cinco minutos», — говорил он, растопыривая пятерню.

Поблагодарив, Станимира поднялась в небо. Город горел. Черная бездна реки Ла-Плата, впадающей в океан, стала видна сразу. Как только заканчивались огни Буэнос-Айреса, начиналась непроглядная, холодная тьма. Станимира сразу поняла, что найти Пако будет непросто. В растерянности она пролетела над темным портом и набережной. От запаха воды и ледяного ветра по спине прошел холодок. Наугад она направилась на север и, миновав городскую черту, оказалась в кромешной темноте. Было только слышно, как волны бьют о каменистый берег и с ревом откатываются назад. Вода поблескивала в тусклом свете луны, спрятавшейся за облаками. Станимира боялась лететь над водой. Снизившись, она вытянулась вдоль метлы, прошептала «Люмос» и попыталась осмотреться. Город остался далеко позади. Крам уже хотела повернуть назад, как знакомый голос заставил ее остановиться:

– Quien esta?..

Пако стоял на берегу, по щиколотки в воде. Без мантии, в рубашке с закатанными рукавами и подвернутых джинсах( которые все равно уже были мокрыми), он задумчиво вглядывался в черную гладь воды. Метла зависла в нескольких сантиметрах от земли, рядом на берегу стояли мокрые кеды. Услышав звуки, Пако не достал палочку и даже не обернулся. Он просто спросил, кто там, словно сидел дома и услышал, как в двери поворачивается ключ.

– Пако, — Станимира снизилась и неловко приземлилась на гладкие камни. Берег был широким и пологим, но хорошего приземления из-за темноты не вышло. В кроссовки сразу же попала вода. — Привет.

Пако резко обернулся. Он несколько секунд всматривался в растерянности в темноту, словно пытаясь понять, не показалось ли ему и, когда, наконец осознал, что еще не сходит с ума, спокойно ответил:

– Привет.

Станимира судорожно сглотнула: именно этого мгновения она боялась больше всего. Нужно было что-то говорить, обязательно. В глубине души она надеялась, что разговор получится как-нибудь сам, или Пако начнет задавать ей вопросы: что она тут делает? Что произошло? Но Уизли даже не казался сильно удивленным: он отвернулся и продолжал напряженно смотреть на воду, делая вид, что не нуждается ни в чьей компании.

– Как у тебя дела?

Вода в кроссовках противно хлюпнула. Станимира аккуратно опустила метлу и тут же решила, что сделала это зря — теперь она не знала, куда деть руки.

– Хорошо, — ответил Пако после недолгой паузы. — Играю. Тренируюсь. Читаю. Брожу по городу. Больше, в общем-то, ничем не занят. А что?

– Ты так быстро исчез.

– На то были причины. Ребята из британского министерства давно за мной следили, и вот — пожалуйста — добились своего. Это все, что тебе нужно?

– Ты не отвечал на письма. Ты получал их? — от волнения горло пересохло, и Станимира кашлянула.

– Да, но не стал читать, — Пако равнодушно пожал плечами. — Как низко, Крам, — писать старому врагу из чувства вины.

– Почему? — спросила она тихо.

Его ледяная интонация резала острее ножа.

– Уезжай. Я все равно не сделаю, чего ты хочешь.

Набежавшая волна замочила его джинсы почти до колен, но он, кажется, этого даже не заметил.

– Хорошо, — процедила Станимира и, постаравшись унять дрожь в руках, продолжила. — Но сначала ты выслушаешь меня. Я всегда, — она судорожно сглотнула, — всегда считала тебя самовлюбленным куском дерьма. Ты вел себя, как свинья, когда мы играли на юниорском чемпионате, каждый раз придумывая новые способы, как бы еще меня унизить.

– Я был изобретателен, — хмыкнул Пако. — А ты любишь припоминать старое, я смотрю. Неужели чемпионская медаль и звание лучшего ловца не служит тебе утешением? По-моему, отличная награда за терпение, Крам!

– Знаешь что! — крикнула Станимира, не слушая его тираду. — Мне показалось, что в Лондоне все изменилось! Что мы можем быть друзьями! Что ты не такая уж и дрянь! Что мы с тобой… похожи! Потом ты наврал и про Финиста, и про свою мнимую помолвку, но тебе и этого мало! Теперь ты пропадаешь и заставляешь носиться за тобой по всему земному шару! Пако, я устала терять друзей, — сказала она тихо. — Моя лучшая подруга Моника написала мне всего одно письмо, я похоронила Финиста, а он в это время счастливо играл в квиддич в Аргентине. Я устала. Иди ты к черту. Как ты там говоришь — Que te jodan?* Que te jodan, Уизли!

– Прости, — неожиданно пропустив оскорбление мимо ушей, Пако грустно усмехнулся — Я хотел бы быть тебе другом, но не могу. Ты должна меня понять — у меня тоже ведь есть гордость. Сначала письмо из дома, потом — из замка Фальконов, потом четыре совы приносят мне личный портал в Дурмстранг — о Дьос, какая честь! Я расколдовал этот чертов кубок и выпил из него теплой кока-колы, вот что я сделал! А знаешь почему? — Пако обернулся, и лунный свет осветил его лицо — не злое, нет, а расстроенное. — Потому что я никуда не поеду! Ни на какую свадьбу! Ты приехала, чтобы попросить меня об этом лично, потому что я, видите ли, не отвечаю на твои письма? Que te jodan, Станимира Крам!

– Да что ты несешь!

– По-моему, тут все понятно, — раздраженный голос Пако слился с шумом реки. — Я люблю тебя с того самого момента, как впервые увидел. Долгое время мне это не сильно мешало жить, но на чертовом юниорском чемпионате все изменилось. Все началось заново, все, все. Я мог быть кем угодно — капитаном команды, лидером, умником, но для тебя я оставался просто каким-то парнем с битой. Кажется, ты даже не очень помнила, как меня зовут. Ты даже за достойного соперника меня не считала!

– Я думала, ты меня ненавидишь, ¬ — ошарашенно прошептала Станимира. Ты же…

– Я же! Абсолютное, полное равнодушие, которое сводило меня с ума. Я сделал все только хуже, но знаешь что? Мне даже не стыдно! Я тебе не нравился, никак, вообще, ни на каплю. Тебе нравился Фалькон, как же, великолепный, идеальный Фалькон, как он мог тебе не нравиться? Пока я гонялся за тобой по полю с битой наперевес и говорил гадости, Финист Фалькон был твоим другом. Ничего, думал я, я же намного лучше этого ублюдка, я же намного талантливее, сильнее, умнее. Что она в нем нашла? Но однажды я понял. Кто я такой, чтобы заставлять тебя любить себя? Почему ты непременно должна была проникнуться ко мне симпатией? Чем я лучше Финиста? Что я сделал, кроме дерьма? Поэтому будь с тем, кого ты ждала, кого любишь, только не надо при этом пытаться со мной дружить, — Пако с шумом выдохнул. — Я уехал из Лондона навсегда, я только-только начал приходить в себя, и тут ты снова врываешься в мой мир, как будто у тебя есть на это моральное право! — воскликнул он, и его голос на фоне общей тишины показался неестественно громким. — Как прошла твоя помолвка в Дурмстранге? Весело было, только отсутствие хорошего друга Пако омрачало твое настроение? — в его голосе послышались жесткие нотки. — Я так не могу. Я могу уйти, сбежать на другой континент, оставить вас в покое, никогда больше тебя не видеть — поверь, я справлюсь, это не так трудно, как кажется. Но улыбаться на вашей свадьбе я не буду. Так что советую тебе убраться из моей жизни куда подальше, пока я окончательно не испортил с тобой отношения, Станимира Крам!

– Тебе не приходят спортивные газеты из Европы? — Станимира посмотрела на Пако исподлобья.

– Конечно, приходят, — раздраженно ответил он. — Но я ничего не читаю с тех пор, как уехал.

– А письма? Тебе пишет еще кто-то, кроме меня?

– Родители приложили записку к посылке с порталом, — неохотно произнес Пако. — Что-то вроде «приезжай срочно и прекрати вести себя, как баран». Как же, приеду я. И еще…

– Николас Варальо?

– Откуда ты его знаешь? Чертов Николас шляется неизвестно где, пропустил уже две тренировки. Неужели он считает, что капитану позволено все?! Как же, Николас написал мне письмо с оправданиями!

– Ты его читал?

– Еще нет.

– Стоило бы прочитать! — глаза Станимиры сверкнули гневом. — Хотя бы по диагонали!

Пако неохотно вытащил из заднего кармана джинсов смятый конверт и, чертыхаясь, разорвал его. Было темно, и пришлось подсвечивать себе палочкой. По мере прочтения выражение его лица менялось. Станимира напряженно следила за тем, как глаза Пако бегают по строчкам.

– Портал в Дурмстранг — это на суд? — спросил он наконец глухо. — Это.. не помолвка была… Ты не выходишь замуж за Фалькона?

– Как видишь, — холодно бросила Станимира . — Иногда полезно быть в курсе всего.

– Ты, что, писала мне, когда убежала с этого приема?

– Я напилась.

– Стоило думать! Поэтому конверт был с гербом Фальконов… Вот я дурак! — и Пако вытер лицо ладонями и неожиданно громко рассмеялся. Смех ему, определенно, достался от отца — заразительный, раскатистый, и, глядя, как он смеется, Станимира тоже не смогла сдержать улыбки.

В этот момент пришла очередная волна, которая оказалась такой сильной, что, поскользнувшись на гладких камнях, Стани едва удержалась на ногах.

– Черт, — она вцепилась в протянутую руку Пако, — что ты здесь делаешь в одиночестве? Медитируешь?

– Вроде того, — пробормотал Пако, крепко обняв ее и погладив пальцами спутавшиеся волосы. — Прости, я все не так понял.

Она почему-то только заметила, что он намного выше — больше, чем на голову. У Пако были горячие руки — казалось, он вообще никогда не мерз. И стало очень приятно, когда он уткнулся колючей щекой ей в шею — лицо у него тоже было горячее.

– О чем было первое письмо? — спросил он тихо.

– О квиддиче, — когда шею обжег поцелуй, Станимира замерла, как вкопанная. Сердце забилось часто-часто. — Мы играли с «Манчестер Брумс»…

– Лицо до сих пор в ссадинах, — Пако мягко поцеловал ее в губы.

– И у тебя.

Дальше разговаривать было бессмысленно, поцелуй становился все более требовательным — казалось, Пако ждал очень долго и сейчас хотел взять все, что ему полагается. Целоваться с ним, проводить рукой по густым темным волосам, обнимать его, как кого-то родного и знакомого, было странно. Да и вообще, во всем этом — и в суде, и в поездке в Буэнос-Айрес, о которой никто ничего не знал, и в неожиданном признании Уизли таилось что-то запретное, необычное, но при этом до боли искреннее, и хотелось идти до конца и ни о чем не думать — ни о завтрашней тренировке, ни о неизбежном скандале с отцом, ни о балканских газетчиках, которые уже успели полить ее дерьмом. То, как Пако улыбался, когда она целовала заживающую царапину на его щеке, как сжимал ее пальцы, словно боялся их отпустить, как говорил какие-то ничего не значащие глупости, как шептал какое-то крепкое испанское ругательство, когда набегала волна, — все это было таким настоящим, что хотелось кричать. Мир вокруг стал таким четким, словно это была фотография, которой прибавили резкость, и все стало видно в малейших деталях.

– Ой.

Очередная волна замочила джинсы до щиколотки, и Станимира задрожала от холода.

– Давай-как выбираться отсюда, — хотя в этом не было никакой необходимости, Пако помог ей забраться на метлу. — Ты вся дрожишь.

Он кое-как влез в кеды, не завязывая шнурки, и взлетел, задев ногами воду. Станимира последовала его примеру. Ледяной ветер заставил зубы стучать, а спину — покрыться мурашками.

Те несколько минут, что они с чудовищной скоростью летели над Буэнос-Айресом, в ее голове проносилось множество мыслей, которые все сводились к одному вопросу — что будет дальше? В Дурмстранге учили думать о будущем, планировать все наперед, да и отец считал, что нужно быть рациональнее и относиться ко всему серьезно. Но Станимире не нравилась жизнь, когда ты знаешь, что произойдет завтра. Ей нравилось прыгать со статуи Христа, нравилось оказываться за один день в пяти странах, нравилось, как Пако напряженно смотрит в небо и круто поворачивает на высокой скорости, и нравилось быть ему под стать. Наконец впереди замаячили волшебные крыши. Пако сделал знак рукой — пора снижаться. Они оказались прямо перед его домом. Уизли нащупал в кармане связку ключей.

– Как ты нашла меня? — спросил он тихо, пропуская Станимиру внутрь.

– Мне сказал дедушка, наверное, твой сосед. Кажется, я его разбудила…

– А, это Сантьяго, он тут за всем смотрит. Вот его квартира, на первом этаже. У него единственного в округе есть камин.

Сам Пако жил на втором. Резная деревянная дверь открылась после нескольких поворотов ключа и вспышки какого-то заклинания. Станимира оказалась в просторном квадратном коридоре. Пако щелкнул выключателем:

— Добро пожаловать!

– У тебя электричество, — удивленно произнесла она, моргая после темноты. — Как это работает?

– Мы же не в каменном веке, — Пако довольно улыбнулся. — Вообще не понимаю, как можно жить без нормального света. Проходи, разувайся, у тебя же кроссовки мокрые.

Судя по всему, Пако потратил в свое время на аргентинское жилье приличную сумму. Его квартира напоминала одну из тех, что печатают в дорогих журналах — в таких обычно деревянные полы и простая мебель, но ты почему-то понимаешь, что все это стоит очень дорого, дороже, чем помпезная лепнина и золотая отделка. Однако в отличие от журнальных картинок в квартире Пако все дышало жизнью. На светло-серой стене висел старый плакат в раме, изображающий сборную Аргентины по квиддичу на чемпионате мира семьдесят восьмого года, в углу рядом с обувью стояли несколько новых метел. Двери из грубого светлого дерева вели в единственную комнату и, по-видимому, в кухню.

– Тебе нужен горячий чай, — Пако увлек Станимиру за собой. — Сегодня только английский, никакого мате. Посиди пока, я принесу, хорошо?

Станимира оказалась в просторной спальне. Большая кровать, аккуратно заправленная цветастым покрывалом, стояла посередине, на ней валялись листки со схемами игр. Видимо, Пако пошел проветриться, устав от разбора тактики какого-то матча. Стена, к которой была прислонена кровать, была отделана красным кирпичом и увешана фотографиями — вот Пако вместе с Рокси и Сашей в форме сборной Гриффиндора, вот он на их свадьбе в смокинге открывает бутылку с шампанским, вот Мариса в роддоме с новорожденной Джорджи, вот Фред и Джордж — продали первую франшизу, вот Пако летает с Виктором наперегонки в доме у Уизли… На одной фотографии Станимира задержала взгляд — это была вырезка из прошлогоднего «Пророка». Какой-то фоторепортер снял, как она поднимает над головой кубок юниорского чемпионата, и трибуны Хогвартса взрываются овациями. Противоположную стену практически полностью занимал огромный шкаф, заполненный книгами сверху донизу — отдельную полку занимали книги о квиддиче. Как и в коридоре, свет в комнате был электрическим, льющимся из круглого светильника на длинном шнурке, подвешенного к потолку. В дальнем углу комнаты, спрятавшись за шкафом, стоял небольшой диван, обитый красной тканью. На подоконнике рядом Станимира заметила огарок свечи. Именно здесь обитал Финист во время своей аргентинской ссылки. Дверь, ведущая на открытый балкон, была распахнута — с улицы доносился шум маггловской части района. Наверняка можно было поставить блок, но Станимира подумала, что Пако ни за что не стал бы этого делать. Из кухни запахло крепкой заваркой.

– Ты чего сидишь? — Пако появился в дверях с дымящейся кружкой. ¬— Снимай носки.

Судорожно вспоминая, постригла ли она ногти, Станимира стянула мокрые носки. Чувствовала она себя при этом ужасно по-дурацки — Пако, сам в мокрых штанах, заварил ей чай в своей квартире в Буэнос-Айресе. Поцелуй и пустынный берег Ла-Плата теперь казались чем-то нереальным, и на секунду Станимира засомневалась — а было ли это на самом деле. Пако протянул ей пузатую кружку и уселся рядом.

– Давай сюда, — он аккуратно положил ее ноги себе на колени и растер их горячими ладонями. — Все еще холодно?

Станимира стеснялась сказать, что ей перестало быть по-настоящему холодно еще у реки, но, кажется, это прозвучало бы слишком глупо. Поэтому она просто отрицательно помотала головой и, отхлебнув, поставила кружку на прикроватный столик.

– Это очень плохо, — Пако кашлянул.— Черт.

– Что плохо? — от чая бросило в жар. — Что… я здесь?

– Да, — Пако улыбнулся. — Что ты здесь. В моей кровати. И если я этим воспользуюсь, то буду мудаком, а если нет — то идиотом.

… Станимира прекрасно помнила то утро понедельника, когда не увидела Монику в обеденном зале на завтраке. Подруга всегда вставала раньше, но сегодня стул рядом со Станимирой пустовал. Гадая, что случилось, она вернулась в спальню. Моника лежала под одеялом и беззвучно рыдала.

– Эй, Мо, — Станимира присела рядом. — Ты чего?

– Уйди, — Моника отмахнулась. ¬— Не хочу тебя видеть!

– Нет уж, рассказывай! Не уйду, пока не скажешь, в чем дело.

— Януш отменит свадьбу, — сказала она, глотая слезы.

– Почему? — Станимира опешила. — Она через месяц, с ума сошла!

– Потому что, — Моника закусила губу. — Я просто… я… На выходные мы уезжали к тете Януша в Варшаву…

– Что, тетя отстой?

– Прекрати, — Моника взвыла. — Ты даже не представляешь, что я сделала! Тетя ушла в магазин за продуктами к ужину, и мы остались одни… И как-то оно вышло, что… Он отменит свадьбу, Стани!

– Успел за один поход в магазин? Может, вам и правда не стоит жениться?

– Заткнись, Крам! — подруга улыбнулась через силу. — До свадьбы! Это позор! Это должно было быть с мужем, в первую брачную ночь… Там внизу обо мне уже шепчутся, да? Меня выгонят из школы и никто больше не возьмет меня замуж, — всхлипнула Моника. — Я шлюха!

Станимиру разобрал хохот.

– А если серьезно, ¬ — сказала она, отсмеявшись, — он уже почти твой муж. Ничего он не отменит, вот увидишь.

– Но ведь это должно было быть так… романтично, — прошептала Моника несчастным голосом. — Я в белом платье, свечи… А не продавленный диван в гостиной тети Агнешки…

– Ты собралась спать с ним всю жизнь, нет? — Станимира ободряюще улыбнулась. — Поэтому совершенно не важно, когда начинать. Никто тебя ниоткуда не выгонит.

– Точно?

– Абсолютно!

Конечно, Януш Козельски не отменил свадьбу. Все его четыре старших брата отплясывали пьяный греческий танец сиртаки, кузины Моники морщили носы от их выходок, а сама Моника восседала посреди этого всего, как королева конфетного царства, и была глупо, бесконечно счастлива, словно выиграла в жизненную лотерею самый главный приз. Станимира стыдливо смолчала, что когда она говорила ободряющие слова подруге, то совсем не была уверена в них. Правила Дурмстранга были жесткими во все времена. На многих заявляли директору, какие-то помолвки в истерике расторгали родители. У Моники определенно был повод для беспокойства.

… Пако не просил ее руки, не вставал на одно колено, не давал никаких гарантий в своей искренности. Она до сих пор не знала, чего от него ожидать — под своей маской ледяного спокойствия, гордыни и цинизма он был непробиваем, но когда маска падала, обнажая острые душевные углы, Станимира замирала в нерешительности перед открывающимися гранями личности Франсиско Уизли — перед его упорством, чувством юмора, великодушием. Правда ли, что он любит Станимиру всю жизнь? Ей казалось, что все это звучит бредово — Уизли, позволяющий самые жестокие выпады в ее сторону, уж точно не казался влюбленным. Таким парням, как Пако, абсолютно точно не нравятся девчонки вроде Крам. Но сейчас почему-то хотелось пойти ва-банк — адреналин, вскипятивший кровь во время прыжка со статуи, еще не закончился. Хотелось снова прыгнуть, закрыв глаза.

Станимира потянулась, чтобы поцеловать Пако. Он ответил на поцелуй мгновенно.

– Как я понимаю, я сегодня мудак, — довольно улыбнулся он, торопливо расстегивая ее мантию. — Или нет… Все-таки идиот!

Чертыхаясь, Пако вылетел из комнаты. Станимира услышала, как щелкнул входной замок. Сидеть полураздетой на кровати было еще более странно, чем целоваться с Уизли на берегу Ла-Плата. Дальше Станимира удивилась еще больше — Пако стучал соседям в дверь. Было слышно, как соседская дверь открылась, и заспанный женский голос что-то спросил по-испански. Пако ответил, и женщина прыснула со смеху.

– Мигель! — крикнула она, и через секунду к диалогу присоединился мужчина, по-видимому, муж. Теперь смеялись уже двое. Наконец дверь захлопнулась, и Пако вернулся в квартиру. В руке он сжимал коробку с презервативами.

– Не смей ржать, — процедил он, но было поздно — Станимира покатывалась со смеху.

– Хорошие у тебя соседи, — она вытерла выступившие слезы. — Часто к ним ходишь?

– Обычно за сахаром, –Пако усмехнулся. — Но сегодня особый случай.

Свет выключился от простого «Нокс».

Все рассказы замужних девчонок из Дурмстранга о лепестках роз, шелковых простынях и бесконечно произносимых словах любви показались почему-то детскими сказками. Пако молчал. Не спрашивал, больно ли ей. Мокрая челка падала ему на глаза, а свет уличных фонарей периодически задевал лицо, и можно было видеть, как оно напряжено. У него была грубая кожа на ладонях — мозоли, полученные от постоянного контакта с битой, у загонщиков обычно никогда не заживают. Он не делал ни одного лишнего движения, не позволял себе ни одного неумелого жеста или слова — так же, как и на поле. И когда Станимира неожиданно сама для себя застонала, он нежно поцеловал ее и улыбнулся.

– Ты лучшая, Стэн, — прошептал он.

– Прекрати называть меня Стэн!

– Тебе придется привыкнуть, — Пако упал на кровать. — Я люблю тебя, Стэн. К этому тоже тебе придется привыкнуть, кстати, можешь начинать прямо сейчас.

Через секунду он уже спал, уткнувшись лицом в подушку.

* * *

Солнце было слишком ярким. Станимира еще во сне почувствовала, что лоб покрылся испариной и стало ужасно, прямо-таки нестерпимо жарко. В первую секунду она порадовалась — наконец-то в Лондоне выдался теплый денек, но очень быстро поняла — она не в Лондоне. Она в Буэнос-Айресе. «А вдруг мне все это приснилось?» — Станимира осторожно открыла глаза и увидела квартиру Пако. Солнечный луч проникал через шторы и плясал на светлом деревянном полу.

Самого Пако рядом не было — она лежала на смятой постели совершенно одна. Весь ужас ситуации только-только начал доходить до Крам. Она сбежала в Буэнос-Айрес, никому не сообщив, и ночь закончилась в кровати у Франсиско Уизли, причем, кажется, это было даже неплохо. «Чем я только думала?» — простонала Станимира, хлопнув себя по лбу. Утром все ее протестное поведение не казалось таким уж прекрасным: отец, наверное, с ума сходит, тренировка через три часа, если она не запуталась в часовых поясах, а самого Уизли нет и в помине. «Нельзя было ему доверять, — шептал осторожный внутренний голос, — он смылся как можно скорее, и теперь все узнают, что ты натворила. Он же тебя терпеть не может, ты что, забыла? Теперь наслаждается победой!». Станимира резко села на кровати и, прикрываясь простыней, огляделась в поисках одежды.

– De puta madre!* — послышался рядом недовольный голос, и Станимира от неожиданности взвизгнула. — В смысле, доброе утро, сеньорита Стэн!

В ужасе Станимира повернула голову и увидела, что рядом с кроватью на маленькой скамейке стоит домовой эльф и оттирает край простыни от крови какой-то пахучей розовой жидкостью. Эльф был одет в детские шорты цвета хаки с большим карманами и футболку с героями маггловских комиксов. На огромных ногах были мужские тапочки-вьетнамки.

Станимира закричала еще раз, перебираясь на другой край кровати и сгребая простынь.

– Да не кричите вы так! Я думал закончу до того, как вы проснетесь. Видите, все уже чисто. Вон и ваша одежда — чистая и выглаженная. Что хотите на завтрак — тосты или яичницу с беконом? Или можно и то, и другое, — эльф спрыгнул со скамейки и брызнул обеззараживающим гелем себе на руки. До Станимиры только дошло, что именно он с таким усердием оттирал, и ее лицо залила краска. Что может быть хуже — сидеть голышом перед домовым эльфом в квартире Франсиско Уизли, пока он избавляется от последствий бурной ночи. Также Станимиру удивлял факт, что эльф одет.

– Вы в одежде, — произнесла она, выдохнув. — Почему?

– А вы — нет! — весело ответил эльф. — Конечно, я в одежде, я же тут не раб какой-нибудь!

– Вы же домовой эльф, — она еще раз обмоталась простыней.

Эльфа почему-то это определение очень обидело.

– Я не домовой эльф, а личный помощник сеньора Франсиско, — и он протянул Станимире карточку. — Проверяю его расписание, назначаю встречи, слежу за квартирой — все в лучших традициях аристократических семейств! Между прочим, у меня жалованье и право на отпуск.

«Jose Dominguez, PA* to Mr. Francicso Weasley», — прочитала Станимира. Сама карточка была черной, а буквы — золотыми. В углу красовался герб «Уимбурнских Ос».

Хосе Домингес гордо хмыкнул, мол, знай наших, и пошлепал в сторону кухни, по дороге проверяя длинным пальцем пыль на шкафу и полу. Кое-как одевшись, Станимира поплелась за ним.

– Где Пако? — спросила она, усаживаясь на высокий стул. Омлет, который поставил перед ней Хосе, пах замечательно.

– На стадионе, конечно, сеньорита Стэн, — Хосе положил небольшую порцию и себе и уселся на подоконник, болтая короткими ногами. — Вы так долго спите! Если бы через пять минут не проснулись, пришлось бы вас будить. Так и всю игру проспите.

– Игру?!

– Конечно, — Хосе уплетал омлет за обе щеки. — Они же сегодня играют с Уругваем. Последний матч, выход на чемпионат на кону. Вас проводит Мигель, поторопитесь, лучше выйти пораньше.

– Мигель?! — услышала Станмиира знакомое имя. — Сосед?

– Да-да, — Хосе спрыгнул с подоконника и, подставив себе скамейку, дотянулся до чайника и разлил ароматный напиток по чашкам. — Вы ведь сама не найдете стадион! Так что не волнуйтесь, сеньор Франсиско обо всем позаботился!

«Вот черт, у него игра сегодня! Та самая игра!» — пронеслось в голове у Станимиры. Это утро определенно можно было назвать утром самого большого стыда в ее жизни — сосед Мигель, явно осведомленный о ночных приключениях, будет провожать ее на стадион, свободный эльф Хосе, уплетающий завтрак, тоже явно понимает, что они тут не в квиддич играли. Пако, не предупредивший, что его ждет матч года, исчез. «Ладно, — решила Станимира. — Игрой можно будет хоть как-то оправдаться перед отцом свой внезапный отъезд».

– Скажи, Хосе, а почему ты называешь меня сеньорита Стэн? — спросила она, прищурившись.

– Распоряжение сеньора Франсиско, — тот пожал плечами.

– А можно просто Стани?

– Никак нет, он предупреждал, что вы будете просить. Если я буду называть вас Стани, он урежет мне зарплату — так и сказал.

Она тяжело вздохнула. Кажется, жизнь рядом с Пако не предвещала ничего хорошего и спокойного.

* * *

Сосед Мигель оказался бородатым мужчиной лет тридцати. Он был одет в голубую аргентинскую мантию, вокруг шеи был обмотан бело-голубой фанатский шарф. По дороге на стадион он постоянно болтал о том, как к ним на Карлос Кальво переехал молодой парень, и он долго не мог понять, что он играет за сборную.

– Зато теперь у меня всегда лучшие места! — хвастался Мигель. — Мы с Пако всегда друг друга выручаем, — и он подмигнул.

– Добрый соседи, — пробормотала Станимира по-сербски, чтобы он ничего не понял.

На игру с Уругваем стекался весь город, если не вся магическая Аргентина. Люди в бело-голубых шарфах распевали национальный гимн, пошатываясь, выходили из баров, сбивались в небольшие группки. Слышались ритмичные хлопки и фанатские заряды — народ шел на квиддич. Стадион, носящий имя Себастьяна Перейры, охотника, игравшего в семидесятые, располагался в одном из бедных кварталов города. Вокруг было грязно, маленькие цветастые домики жались друг к другу, на отшибе находилась небольшая церквушка. Это место так разительно отличалось от тихой и красивой улицы Карлос Кальво, где жил Пако, что Станимире стало стыдно. В народе стадион называли Сан-Себастьян, и в этом обожествлении места, где играли в квиддич, были все аргентинцы. Они болели квиддичем. Они жили квиддичем. Для многих из них, выросших за чертой бедности, квиддич был единственной отдушиной и развлечением. Трибуны Сан-Себастьяна были высокими, правда, вход никто не охранял. Не было здесь, как в Лондоне, и разных категорий билетов — все толпились, старались занять места повыше, разбрызгивая друг на друга пиво. Уругвайцев тоже приехало очень много — в связи с тем, что их цветами тоже были голубой и белый, зачастую своих и чужих было очень трудно различить.

В Аргентине не очень хорошо знали игроков из Европы, но Мигель был осведомлен обо всех трансферах и результатах.

– Здорово он тебя приложил, этот загонщик «Брумс», — с видом знатока сказал он. — А у нас новый охотник — Томас Санетти, из магглов, у него отец, говорят, известный футболист.

Они протиснулись на свою трибуну . Мигель не соврал, когда сказал, что Пако оставляет ему лучшие места — обзор был отличным. Как ему удалось достать второй билет с утра, оставалось загадкой, правда, Станимира сомневалась, что для Пако это было такой уж большой проблемой. Соседи по трибуне прекрасно знали Мигеля — он был на Сан-Себастьяне завсегдатаем. Как только они пришли, сразу послышались приветствия на испанском и дружеские хлопки. Станимира, не знающая языка, в очередной раз почувствовала себя ужасно неудобно. У всех болельщиков она вызывала живой интерес, и Мигель не упустил случая ее представить. Теперь несколько человек смотрели на нее с искренним изумлением. Слава богу, комментатор объявил составы команд, и трибуны запели гимн Аргентины. Поднялись флаги и растяжки. Имена и фамилии соперников назвали быстро, а вот когда дошло дело до игроков аргентинской сборной, комментатор затеял с болельщиками игру — называл только имя, а трибуны кричали фамилию. Спасибо «Спортивному Пророку», Станимира знала игроков аргентинской сборной. Первым вылетел Николас — он стремительно облетел трибуны, подняв руку с капитанской повязкой. Пако, наоборот, был последним. Сердце Станимиры бешено застучало, когда комментатор крикнул:

– Франсиско…

Трибуны в едином порыве закончили:

– Уизли, и голос Станимиры потонул в общем хоре.

Она надеялась, что он увидит ее, когда он облетал трибуны, но в такой толпе это было невозможно. Сама Станимира едва могла сейчас думать о квиддиче, но уже с первых минут матч настолько захватил ее, что она обо всем забыла.

Это была настоящая битва в воздухе, битва на смерть. Уругвайцы наступали, аргентинцы оборонялись. Пако на пару с другим загонщиком, Пабло Гарделем, построили защитную стенку вокруг своих колец. Здесь мало внимания обращали на правила, принятые в Европе, когда судья свистел при малейшем нарушении. Гарделю в первые десять минут матча расквасили нос, трибуны засвистели, но судья махнул — все чисто.

Томас Санетти забросил мяч в кольца противников на двадцатой минуте и тут же чуть не получил бладжером в лицо — его спас Пако, отправив мяч подальше. Сам Уизли схлопотал после этого почти сразу — уругвайцы не прощали. Станимира видела, как он вытирал кровь со щеки рукавом мантии.

Тренер Аргентины, хромой сеньор Альфонсо, постоянно что-то кричал с кромки поля. На трибунах зажгли фаеры, и Станимира почти ничего не видела из-за дыма. Когда дым кое-как рассеялся, она приподнялась на цыпочки, чтобы увидеть, как ловец аргентинцев, Хоакин Мерельо, выйдя в крутом пике, почти выхватил снитч из рук уругвайца, но в последний момент мячик ускользнул. На ловца тут же набросились загонщики, и Пако пришлось буквально закрывать его своей спиной. Каждый раз, когда бладжер с чудовищной скоростью несся в его сторону, Станимира зажмуривала глаза. Она никогда не думала, что квиддича можно бояться.

Наконец по прошествии первого часа матча Аргентинцам удалось вырваться вперед — Варальо забил три квоффла подряд, чем вызвал шквал аплодисментов. Трибуны затянули песню: «Varallo, Varallo, nuestro capitan».

Забитые мячи дали аргентинцам преимущество, и Пако смог сбить бладжером одного из уругвайских охотников и задеть ловца. Момент, когда Мерельо поймал снитч, Станимира запомнила отчетливо: вот Гардель вступает в схватку с двумя соперниками, давая Пако прикрыть ловца, и вот они, пролетая в сантиметрах над землей, разделяются — Пако взмывает в воздух с битой наперевес — уругвайский ловец по инерции бросается за ним, думая, что снитч рядом. В это время Мерельо разворачивается и хватает мяч у противоположной кромки поля. Игра завершена, аргентинцы на чемпионате мира.

На трибунах началось невообразимое — все прыгали, кричали, пели, толстый усатый дядька рядом со Станимирой вытирал слезы бело-голубым носовым платком. Мигель попытался перекричать толпу:

– Если хочешь попасть к команде, взлетай сейчас, уходи!

Станимира быстро вытащила метлу из чехла и, оттолкнувшись от парапета, взлетела. В общей суматохе на нее никто не обратил внимание.

Она остановилась около аргентинской раздевалки и минут десять ждала, пока команда несколько раз облетит трибуны и, обнявшись, поприветствует своих фанатов. Старый тренер, ковыляя, вышел на середину поля, и болельщики разразились аплодисментами. Наконец аргентинцы, вытирая лица полотенцами, направились к раздевалкам. Вот Гардель, вот Мерельо…где же Пако?

– Ты видела, ты видела?! — Пако буквально прыгнул на Станимиру сзади, чуть не сбив ее с ног. — Как тебе? Скажи, скажи, что это –настоящий квиддич, а не то, что показывает ленивая сборная Британии!

– Это настоящий квиддич! — она восхищенно выдохнула.

– Я пытался разбудить тебя с утра, но это нереально, — Пако вылил на голову бутылку воды. — Мигель тебя проводил? Пошли погуляем по городу, на тренировку успеешь, — он говорил быстро, тяжело дыша.

– Честно говоря, — Станимира кашлянула. — Никто не знает, что я здесь.

– В смысле — никто? — Пако так и застыл с бутылкой воды. — Виктор не в курсе?

– Нет, — тихо ответила она, — я сбежала с Николасом. Отец думает, что я в Мюнхене… И Марисе я только записку оставила, что вернусь.

– Так, — Пако задумчиво потер пальцами подбородок. — Поехали в Лондон.

– Но… Тебе нельзя в Лондон!

– Чушь, — Пако отмахнулся, — я покажусь на минуту. Ты думаешь, британское министерство такое быстрое? Я сто раз так делал! Просто объясню всем, что ты была со мной. И почему ты была со мной, — он сделал акцент на слове почему.

– Я могу добраться сама. Я уже знаю дорогу. Или с Николасом, если он не против….

– Стани, — Пако был непоколебим. — Ты здесь со мной. И именно я должен вернуть тебя домой. Ничего не будет.

Крам тяжело вздохнула: если Пако принял решение, его ничего не могло переубедить. Они отправились в Лондон через Мехико — здесь этот путь назывался «обычным», потому что ты просто перемещался из одной будки в другую.

– Вот видишь, все чисто.

Они спокойно вышли из здания Хитроу и поднялись в воздух. Станимира поглядывала на Пако украдкой. Он даже не переоделся после игры. Вся эта идея с его появлением в Лондоне казалась ей слишком опасной. Тем более она с содроганием думала о разговоре с отцом. «Привет, пап. Где я была? В Буэнос-Айресе! Что делала? Да так, мы с Пако играли в квиддич всю ночь. Ты знаешь, что Аргентина прошла на Мундиаль?».

Станимира не знала, что собирался говорить Пако. То, в каких они остались отношениях, было интересно ей самой.

– Пако, — когда впереди показались знакомые кольца поля «Сорванной башни», Станимира попыталась начать разговор. — Если бы я знала, что у тебя игра…

– Если бы ты знала, ты ни за что бы не осталась. А я ни за что бы не выиграл, — улыбнулся Пако.

– Что дальше?

– Черт его знает, — Пако пожал плечами. — Купер подаст апелляцию, возможно, мне можно будет бывать в Великобритании. Играть тут я не смогу, но хотя бы смотреть твои игры, — он подмигнул ей. — А мы… Что-нибудь придумаем! Ты, кстати, сама не своя. Я чем-то тебя обидел?

– Нет, все в порядке, — соврала Станимира. — Просто дай мне… привыкнуть.

– Ты даже не ответила, что любишь меня вчера, — Пако хохотнул.

– Я…

– Нет, молчи, скажешь, когда сочтешь нужным, — Пако приблизился и обнял ее за плечи.

От поцелуя по всему телу прошла дрожь.

– Нам пора, — пробормотал Пако. — Кажется, я вижу Забини.

И правда, тренер Забини стоял внизу и что-то кричал.

– Я не слышу, — Станимира снизилась.

– Улетай! Улетай, идиот! Быстрее в Хитроу! — вне себя от гнева, тренер махал руками.

– Черт тебя подери, Пако! — их кто-то обогнал на повороте.

К ужасу Станимира поняла, что это Мариса. Вполне возможно, она даже видела последнюю сцену. — Фред ловит вас в Рио, я же кое-как пробилась к раздевалкам после матча, а тебя там уже не было! Неужели ты думаешь, что получив записку в духе «вернусь к тренировке, ни о чем не беспокойся», я не поняла, что ты в Байресе? — Мариса обращалась к Станимире, и та спрятала голову в плечи. — Мы бы забрали тебя, неужели ты могла подумать, что я тебя брошу на другом континенте?

– Я не знала, что вы… знаете, — пробормотала Стани стыдливо.

– Ты у меня в долгу, я наврала Виктору с три короба про утреннюю тренировку, — усмехнулась Мариса грустно. — А для тебя, Пако, у меня плохие новости. Они прислали письмо сразу, как только ты пересек границу.

Пако дрожащими пальцами взял из рук матери конверт.

– Меня вызывают в Визенгамот. Завтра, — сказал он тихо. — Это значит... они заметили… Что будет?

– Я не знаю, — ответила Мариса. — Лучше уезжай сейчас же.

Пако круто развернул метлу и за несколько секунд исчез. Его последний взгляд был таким грустным, что у Станимиры защемило сердце.

– Переодевайся, — сказала Мариса после небольшой паузы. — Через полчаса на поле. Тебя на неделе ждут «Силлотские стрелы», наши давние противники. Поэтому играй, что бы ни случилось.

Тоска по Пако была невыносимой, тяжелой, давящей.

Примечания:

¿Quién está ahí? — кто там?

Дальше по тексту Пако спрашивает то же самое

Tia — дружеское обращение, дословно — тетя

No esta — его нет

Se fue — ушел

Alla — туда

Al rio — на реку

Que te jodan ( ке те ходан) — Fuck you, сильнейшее ругательство на испанском

De puta madre — еще одно оч распространенное ругательство, может означать и положительное, и отрицательное:)

Байрес — так называют Буэнос-Айрес местные

PA — Personal Assistant