Падший будет прощен (гет)

Примечания:

Большой истории большой эпилог)

Это пока самая крупная глава Падшего. Пока — потому что я нацелена на редакцию шестой части, которая может значительно прибавить в весе, как и все произведение в целом, которое я планирую расширить и дополнить недостающими фрагментами. Мне ужасно не хватает взаимоотношений ЯрХара как до канонной свадьбы, так и с 36 по 55 серию с выстрелом. То, что осталось за кадром, неспешное развитие их фиктивного брака, их узнавание друг друга, сближение, поначалу дружеско-соседское, вспыхивающие тут и там противоречия на основе разницы жизненных позиций, и наступление момента "икс", когда они осознали, что влюбляются, невероятно ценно для меня. Как ценно взаимодействие героев с близкими Харуна и прежде всего с родителями Ярен, освещенное мной лишь эпизодично. Главная сюжетная линия с прощением, клановой борьбой и фокал Харуна не пострадают. Изменения, которые я хочу внести в произведение, затронут побочные линии и разнообразят Падшего повседневными, романтическими и местами драматическими сценами :) Не останется без внимания и колорит Востока, ибо душа у него необъятна, как у Харуна, и ее можно исследовать долго и со вкусом.

В третьей главе переписан сон Харуна и добавлен новый эпизод про аборт. Какие только проблемы ЯрХар не затрагивали в своих беседах, а спор о насущном и животрепещущем, о судьбе нерожденного ребенка, был непростительно упущен.

Человек должен полюбить жизнь, которую себе выбрал, настолько, чтобы впоследствии сделать ее целиком и полностью своей; и я ее полюбил.

Орхан Памук

Приветливый плеск волн и сладостные вздохи кыбле⁽¹⁾ в изобилии доставались их приоткрытым окнам. Природа Стамбула делалась особенно говорливой и веселой с восходом солнца, будто норовя вовлечь в задушевную утреннюю беседу тех, кто подскакивал в такой ранний час. Болтунов находилась прорва. Что в городе, который никогда не спал, что дома.

Харун слышал, как внизу, под их спальней, зазвучали голоса. Тихо скрипели стулья, звенела вынимаемая из шкафов посуда, хлопнула дверь холодильника, полилась из крана вода. Домработница придет ближе к семи часам, а сейчас наскоро готовили перекус из того, что найдется и осталось после ужина. Однако ж пиздец, конечно, слышимость в элитном особняке на берегу Босфора. Или это только Харуну и Ярен так повезло с комнатой?

Вставать решительно не хотелось. Чтобы окончательно не спугнуть прерванный сон, Харун полглазом поглядел на детскую кроватку. Их сорвиголову шум на кухне не разбудил, что дало возможность продлить блаженство по крайней мере на час. Но сбоку неожиданно закрутилась Ярен. Она протяжно зевнула и, заметив, что Харун проснулся, дотянулась через него к своему смартфону. Тот лежал около подушки.

— Это наши, что ли, ошалели там? Что им не спится в такую рань, — жена включила экран, показавший десять минут седьмого.

— Тебя тоже поражает слышимость этих картонных стен? — хохотнул Харун. — Они и мамочку Хандан подняли... Аллах, вот же неугомонные, не дадут отдохнуть людям, — издал он вздох, узнав тещу по хозяйской походке, которой она прошагала на кухню.

Гул голосов возрос — к двум баламутным повариксам в качестве командного центра присоединилась мамочка Хандан. Харуну не составило труда понять, что она варила кофе. Его дразнящий аромат мигом просочился в спальню и разогнал остатки сна.

С одной стороны надо бы иметь совесть и не скидывать внуков в седьмом часу утра на бабушку. Харун надумал спуститься. Но с другой — летний отпуск они ждали год, вчера только прилетели к родителям Ярен, и, пока их не трогали, нечего и суетиться. Его сонная султанша считала так же. Она легла на грудь Харуна и настояла нежиться в постели до греческих календ⁽²⁾.

— Твоя мамулька-красотулька Хандан упрашивала привезти ей внуков, вот пусть наслаждается общением с ними, — хитрила Ярен, провокационно забрасывая на него ногу. — А мы насладимся покоем.

И не только этим, а еще друг другом и мирной тишиной, исходившей от детской кроватки. В отличие от старших братьев, к их немалому облегчению, Ягмур та еще соня. Спит как раз до самых календ, если ее не разбудят. Благодать. Нырнув руками под мужскую футболку, не первую, которую Ярен присвоила себе из гардероба Харуна, он крепко обвил ее расслабленное, чуть пышное тело и закрыл глаза. В этот ни с чем не сравнимый миг на него хлынуло и потекло по жилам блаженное усыпляющее тепло любимой женушки. Харун растаял в нем. И что она за колдунья такая? Когда бы он, лежа вот так, ни угодил в объятия Ярен, даже днем, сон в одночасье смыкал глаза и успокаивал взволнованную кровь. Огорчения, неурядицы, проблемы — все исчезало, отступало прочь в единственно желанном Харуном убежище — в руках жены. Впрочем, шалости детей, которые сыпались беспрерывными разноцветными фейрверками, настигали их с Ярен везде, куда ни прячься. Этим утром лисья банда отличилась на славу.

Харун пропустил тот момент, когда Ягмур неожиданно пробудилась и вскарабкалась к бортику. А минуту спустя он, повернув голову на легкий стук, застиг дочь летящей верх тормашками обратно в кроватку. И метеором подбежал к ней.

— Ягмур!

— Дочка, нет! — испугалась Ярен. — Зараза! — она запуталась в одеяле и с силой пнула его, чтобы выбраться. — Она не ушиблась?

— Нет, — Харун осмотрел малютку, которая шустро перевернулась на бок и, лепеча о чем-то своем, села.

— Хвала Аллаху! У меня чуть сердце не выскочило.

— Но следующий полет точно будет на пол. Короче, милая, я лучше опущу этот бортик. Раз хочет, пускай вылезает. Из комнаты ей все равно никуда не деться.

— Давай, да. Только к нам я ее не пущу, это сразу исключено. Не хочу переживать, как бы не придавать Ягмур во сне.

Опустить бортик было делом пяти секунд. Если дочь перелезет через него, то хотя бы будет низко и не больно падать. Чтобы не рисковать, они вчера соорудили огромный форт из подушек, обложив ими кроватку. Набивать шишки и синяки стало обычным занятием у Ягмур. В свой год она, словно скалолаз, покоряла вершину за вершиной. Как и братьев, где ее только ни ловили, из-за чего в квартире в Нью-Йорке и в этом особняке пришлось обезопасить каждый угол, розетку, окно и запереть двери.

— Тебя отодвинули от окна, чтобы ты не лезла на подоконник, — ласково сказал Харун посмотревшей на него дочке, — но ты решила все равно что-нибудь учудить, да? Прыжок не засчитан, голубка.

Для Ягмур это не беда — она попыталась засчитать его опять и с лисьей быстротой встала теперь у бокового бортика. Кряхтя и подтягиваясь на нем, пританцовывая, она норовила совершить свой незабываемый полет по параболической траектории головой вниз.

— Нельзя, не вылезай, — Харун отстранил дочку, но она не послушалась. Примерно на десятом «нельзя», сказанном строже, пришлось подключить запасную цистерну терпения и снова объяснить: — Не надо строить мордашки. В кроватке не прыгают, в ней спят.

На упрямицу запреты всегда действовали очень необычным образом. Она строила проказливую улыбку, словно давала ему последний шанс передумать и, пока мама не видит, переметнуться на сторону зла и баловства. Они давно заметили, что Ягмур достался полный спектр улыбок Харуна. Но что до ценного умения подсластить ими свои проказы и отвлечь от них, точно ничего и не было, то оно развилось позже.

Думая, что ее не замечали, дочь вновь подтянулась к бортику и занесла ногу, упрямо отвоевывая свое развлечение.

— Па-па, па-па! Дай! — просила она Харуна не препятствовать.

Ярен усадила ее назад и мягко провела по взлохмаченной русой макушке:

— Ягмур, нельзя.

— Зя! — нахмурилась та, отталкиваясь от рук.

— Мне нельзя тебя трогать? — понарошку удивилась жена. Ее немудреная тактика заключалась в том, чтобы завлечь дочь разговорами и заставить забыть о прыжке.

— Зя!

— А тебе можно прыгать?

— Да!

— Но ты упадешь и ударишься. Будет очень больно, доченька. Ты видела, как Саваш ударился и сломал руку? Смотри, мы тебе опустили бортик. Ты можешь выходить из кроватки, когда захочешь.

Кому это было сказано, не ясно. Ягмур восприняла все как игру, в которой лишь ей позволено задавать правила. С улыбкой шире прежней, визганув в знак протеста, она резво подскочила к боковому бортику. Харун был вынужден стукнуть по нему пальцем и предостерегающе шикнуть:

— Ягмур! Сядь.

Расстроенная хулиганка опрокинулась на жопик. Какая драма разыгралась вслед за этим — сердце рвалось на части, валлахи. В шоколадных глазах Ягмур поселилась невыносимая тоска, потому что она была от пят до кончиков волос папиной дочей, а Харун раз — и предал ее, не разделив с ней восторг от скачков в кроватке. Пожалев дочь, он примирительно протянул ей руки, и секунду погодя она разрешила поднять себя, заслужив уже совсем не поддельное удивление Ярен.

— Машаллах, — улыбнулась женушка, — еще немного, и я бы начала переживать за ваши трогательные отношения, Харун-паша. Любимый папа никогда не ругался на маленькую ягодку и вдруг испортил ей настроение на целый отпуск, да, Ягмур? — Ярен погладила дочь по спинке, одарив их ласкающим смехом.

— Такую красавицу самому больно ругать, но приходится быть негодяем, — Харун сильнее прижал к себе дочку, чья слезная обида придавливала сердце раскаленным кирпичом. — Она должна понимать слово «нельзя», иначе сядет на шею.

— Не она ли сейчас висит на ней, обрати внимание? Ну да, о чем это я, Аллах, Аллах! Отцы замечают, что что-то пошло не так, когда шея начинает трещать от тяжести дочек.

— Так и случается, жизнь моя, когда с девочками обходятся, как с хрустальным колье, а не с живыми людьми, — заметил Харун, приподняв в улыбке краешек рта. — Я держу ситуацию под контролем.

— А, по-моему, под контролем у Ягмур ты, — подшутила женушка.

Она вытащила из шкафа одежду Ягмур, чтобы умыть ее и переодеть к завтраку. Обняв Харуна за шею, дочь выпрямилась и стала рыскать глазами по комнате. Из бессвязного лепета, в котором смешались нежное, словно касание шелка, «па-па» и повелительное «ма-ма!», Харун интуитивно понял, что Ягмур хотела пить. Он подал ей бутылочку с водой.

В этот краткий миг его внутренний критик посмеялся над ним. Харун утверждал, что не носился с Ягмур, как с хрусталем, но он был более чутким к ней, чем к сыновьям, и ничего не мог с собой поделать. Она еще и пронзала Харуна глазами его матери. Не жестокими, нет, а скорее беспомощными, как в их последнюю встречу в больнице Мидьята. Временами мать, глядевшая на него кристально чистыми глазами дочери, как будто упрекала за то, что в схватке с ней Харун оказался сильнее и удачливее. Обманул, разобрал владычицу Асланбеев по частям и запер — более чем заслуженно — в тюрьме. А иногда она просто просила обнять покрепче и никогда не отпускать, спрятав ее от ужасов, которым подвергал своих детей суровый Восток.

Переживания за мамочку Хандан были совершенно излишни — мальчишки, как истинные джентельмены, обеспечили ей прямо-таки ресторанный сервис и отдых лучших курортов. К ее услугам на столе был расставлен завтрак по-турецки, что включал в себя несложные нарезки из сыров тулум, кашар, колбасы суджук и свежих овощей с хлебом. Возле мойки лежали помытые фрукты, а также стояла вскрытая мягкая упаковка маслин. На плите, у которой, взобравшись на стул, стоял Ахмет, жарились помидоры, чеснок, лук и перец для менемена⁽³⁾, а Саваш, бок о бок с братом, старательно мешал яйца.

Грязи тоже было предостаточно. Но, когда старшему сыну в прошлом месяце только исполнилось шесть, а второму будет пять осенью, ни о какой стерильности и речи быть не может. Главное, что они за собой приберут.

С приходом Харуна и Ярен и, конечно, Ягмур, которую он нес, на кухне стало шумнее. Если у папочки Джихана с Хюмой, чьи спальни располагались дальше, еще была возможность поспать подольше, то она моментально испарилась. Мамочка Хандан отставила чашку кофе и протянула руки к Ягмур с громким восклицанием:

— А кто у нас проснулся, Машаллах! Моя маленькая вишенка, иди к бабушке. Я тебя поцелую, — она забрала у Харуна малышку и усадила к себе на колени.

Ягмур сразу заинтересовала ее подвеска в виде руки Фатимы⁽⁴⁾ с инкрустированным в нее назаром. Короткая темная стрижка, которой мамочка Хандан освежила свой образ к переезду со съемной квартиры в особняк, Ягмур не привлекла. Но это пока. Позже дочка попробует навести свою красоту.

— Доброе утро, мама, — поприветствовал тещу Харун. — Ребята вас разбудили?

— Доброе утро, сынок!

— Нет, не будили! Нельзя же будить, пока спят, — вмешался командным голосом Ахмет, выработанным специально для Саваша, так как далее он сказал брату: — Рано яйца добавлять. Взбей их получше! Мы проснулись и тихо играли в телефоне, — пояснил Ахмет, — а потом к нам бабушка зашла.

— Не будили, не будили, — подтвердила довольная мамочка Хандан. — Я всегда рано поднимаюсь, чтобы собрать Хюму в школу, уже привыкла. Мальчики не спали, вот я и позвала их на шекерпаре⁽⁵⁾ с чаем. На секунду буквально отлучилась Хюму проверить, а они, умнички, уже стол нам накрывают. Бабушка с внуками, Машаллах, голодной не останется!

— Они любят готовить завтраки, — зевнул Харун и закинул в сквородку выпавший на плиту кубик помидора. Ахмет свободно орудовал ножами, при Ярен или Харуне — плитой, а Саваш обычно был на подхвате. — А вам почему не спится, детвора? Вы хотели до обеда не вылезать из кроватей.

К нему обернулись две обаятельные копии Ярен. Жена, не скупясь, отдала сыновьям всю выразительность своих черт. Изредка у Ахмета проглядывали сдержанность и вдумчивость деда Эрхана, особенно что касалось характера, но Саваш, похоже, решил, что красоту мамы нужно не только повторить, но и превзойти. И взять такие же голубые глаза, которые отличали его от кареглазого брата.

— Я выспался! — с улыбкой заявил Саваш. — И на чаек встал посмотреть.

— И мы решили построить шалаш, как на террасе, но у нас не хватало подушек и одеял, и он разваливался. Пришлось по очереди в телефон рубиться. Я на зарядку его поставил, папа, — предупредил Ахмет. Харун отдал им свой телефон — в честь каникул и новоселья девушки с бабушкой они упросили поиграть до поздна.

— Хорошо, молодец. Тогда, может, вам шалаш в комнату перенести?

Ахмет, размешав овощи, замотал головой:

— Не нужно, пусть там стоит! А можно мы сегодня на террасе поспим? Мы хотели с Савашем и Хюмой у моря ночью играть и мультики смотреть.

— Ты так издалека намекаешь, что вы прыгнете в Босфор, а утром мы будем вас ловить в Мраморном море? — спросил Харун, наперед зная, чем это кончится. В его воображении их посиделка на террасе без присмотра взрослых превращалась в выживание Робинзона Крузо с шишками и переломами рук. Лисята вечно влипали в приключения. Классика. Если родители не оценили, насколько, играя, ты страдал, то ерунда это, а не веселье.

— Ловите нас на Островах⁽⁶⁾! — шкодливо подсказал Саваш.

— Это облегчит нам поиск, спасибо, сынок. Но на такой экстрим я не согласен. Я могу переночевать с вами на диване, но одним не разрешаю.

— Ладно, давай! — идея пришлась Ахмету по вкусу.

— Я бы тоже не отказалась смотреть на террасе мультики, — присоединилась к сыновьям Ярен, достав для Ягмур рисовую кашу, и стрельнула в Харуна бездонными глазами. — Может, договоримся, Харун-паша? На тебе ночью дочка, а я пригляжу за малышней. У меня был сложный год в школе права, впереди еще два сложных года⁽⁷⁾. Я нуждаюсь в шалаше и мультиках.

Харун забрал у нее рис, полез за молоком в холодильник и взял сито с деревянной миской. Когда ему улыбалась удача, как джентельмен бывалый, он подманивал ее ответной обольстительной улыбкой. Оная и в самом деле была украдкой подарена просиявшей Ярен. Укладывать дочку спать вообще не хлопотно, во сто крат легче, чем мальчишек.

— Ты даже не представляешь, жизнь моя, с каким трудом я уступаю тебе кинозал на свежем воздухе. Тем более до рассвета, — он пересыпал рис в миску и залил водой, промывая. — Придется утешиться тем, что мы с дочкой организуем свое кино и зато уже в десять будем видеть сны.

— Прекрасно, я за вас рада. У тебя она все равно быстрее засыпает. Лисята, я с вами!

— Мама, смотри, а давай возьмем подушки из нашей и той гостевой комнаты, чтобы шалаш был больше. Бабушка, можно нам в гостевую комнату зайти? Она никому не нужна? — попросил разрешения Ахмет.

— Можно, хороший мой, можно. Это и ваш дом, почему ты спрашиваешь? Делайте что душе угодно. Ну а ты, значит, папина дочка, моя вишенка? Папу больше любишь? — ворковала над малышкой мамочка Хандан.

Ярен же на радостях спалила всю контору:

— Любит это мягко сказано, мама. Я для них словно чужая. Мне, наверное, нужно сделать тест на материнство, потому что, когда они с Харуном собираются вместе, меня не существует для них. Я рядом не стояла, не упала и даже не пролетела. И они командуют мной!

— Как не стыдно, Ярен, — цыкнул Харун, — ты просто завидуешь и наговариваешь на нас с Ягмур. А знаешь лучшее средство от зависти? Меньше жалоб — больше дела. У ребят почти менемен готов, скоро за стол садиться. Нарежь, пожалуйста, фрукты.

— Верно, сынок, ты правильно говоришь, — звонко отозвалась теща. Не зависимо от того, шутили они с Ярен, как сегодня, или спорили всерьез, мамочка Хандан, влезая всегда без спроса, закрывала Харуна материнским крылом от нападок жены и заставляла ее послушаться его. — Дочка, поторопись. И достань фасоль с кукурузой и....и сухарики, сделай салат.

— Ну обалдеть, браво вам! Теперь мной командуют трое, — всплеснула руками женушка. — Вы не семья, Хандан-ханым, а бандитская группировка и эксплуататоры моего труда.

Мамочка Хандан саркастично изогнула бровь и отмахнулась от Ярен привычным жестом. Но словами нельзя было уловить, в какое блаженное умиротворение ее приводили эти беззлобные перебранки. А также менемен, аппетитно шкварчащий на плите у мальчишек, баловство Ягмур у нее на коленях, вчерашние новости за ужином, планы на отпуск, воспоминания, сплетни и обсуждение ремонта в особняке, который был обустроен госпожой Хандан и Джихан-беем для удобства детей и внуков. Уютный домашний шум не оставлял пространства для меланхолии и тревог, и теща куталась в него, будто в любимый теплый плед.

— Ах! Ребенком Ярен тоже была папиной дочкой. Не отлипала от папы и бабушки Назлы, — затараторила мамочка Хандан. — Чуть что звала их, реже — деда Насуха, но со мной ей не нравилось подолгу сидеть. А, Джихан, уже встал? Доброе утро!

— Душа моя, ты, как барабанный бой. Тебя невозможно прослушать и не проснуться.

Расправляя рукава рубашки, с заспанным видом, тесть прошел к ним на кухню. Он потер лицо, чтобы стряхнуть с себя следы минутного оцепенения, расположился во главе семейного стола и тоже пожелал им доброго утра. Правда, его поразило, что доброе утро наступило раньше обычного.

— А Хюма спит, Джихан?

— Маленькая госпожа пошла тщательно принимать ванну.

— Все, менемен готов! — объявил Ахмет, выключил плиту и спрыгнул со стула.

Саваш, придерживаемый братом под локоть и папочкой Джиханом за другую руку, сполз сосвоего. Мальчишки сели по приглашению тестя рядом с ним. Он помог им подвинуть тяжелые стулья и наложил в их тарелки закуски. Когда они виделись в Нью-Йорке, на рождение Ягмур, и затем зимой в Стамбуле, папочка Джихан точно так же суетился над внуками. Слишком быстро они росли. Не успевал он насладиться их детством. Ахмет осенью пойдет в школу, а Саваш — в подготовительный класс по стопам брата.

Тем временем на столе расчистили место для сковороды с менеменом, которую Харун определил в самый центр, к салату жены. Потом вернулся к плите, дожидаясь, когда сварится каша Ягмур.

Перед тем как сесть, Ярен пробежалась по кухне взглядом.

— Мама, а где стульчик Ягмур?

— В гостиной, наверное. Мы вчера его туда забрали. Нет, не неси, я ее так покормлю. Давай, моя вишенка, накройся салфеткой, вот так. С бабушкой намного лучше, скажи, и вкуснее.

— Дедушка, — позвал Ахмет, — а ты с нами пойдешь на море?

— Конечно, после обеда, — кивнул папочка Джихан, словно это не обсуждалось. — Я приеду из офиса, вы покушаете, и мы сразу рванем на пляж. А вечером знаете что? Мы позвоним прадедушке Насуху. Он очень по вам соскучился.

— Он будет опять ругаться, — хихикнул Саваш.

— На вас? Когда он ругался?

Джихан-бей сдвинул брови: в его сознании не укладывалось импульсивное поведение старого бея. Конечно, ведь тот никогда не отчитывал правнуков и младших внуков, как это было со старшими детьми.

— Не на нас, — сказал за брата Ахмет. — На папу с мамой за сломанную руку Саваша. Мы звонили ему. Прадедушка был очень злой! Он говорил, что они недоглядели за нами и нам нужны нормальные игры, а не в слепого ловца⁽⁸⁾ и шпионов.

— Курс молодого бойца это был, а не игра в шпионов, — выговорил сыновьям Харун. Но им бы такое спокойствие три месяца назад, когда они с Ярен подорвались из гостиной на крик сыновей, а потом гнали в клинику, молясь хоть бы не сотрясение. Обошлось, хвала Всевышнему. — Даже я в детстве не придумал бы взять пакет и, представляя, что это парашют, сигануть с холодильника на чью-то голову.

А Саваш сообразил и приземлился прямо на Ахмета.

— Не приведи Аллах! — обронила мамочка Хандан с прихватившей ее дрожью.

— То ли еще будет, — предрекала семье Ярен, взглянув по-султански вприщур на коронные невинные ухмылки сыновей. — Посмотрим, что принесет нам этот отпуск и следующий учебный год. Ладно, забудем о грустном. Малышня, давайте я положу вам менемен с салатом. Харун, тебе тоже накладываю.

— И мне положи, дочка. Менемен пахнет так, что я проглочу его вместе с тарелкой, — похвалил мальчишек папочка Джихан. — Здоровья вашим умелым рукам, мальчики, и приятного всем аппетита.

Новый город Шадоглу обжили, словно родной. Труднее всего было не сжечь мосты, которые, решительно перебросив между Мидьятом и Стамбулом, лет шесть тому назад Джихан-бей безвозвратно перешел вместе с госпожой Хандан. Харун судил об их переезде по себе, когда перебирался в Америку. Ценой невероятных усилий воли он сохранил с матерью отношения после аварии и похорон отца. Хотелось навсегда вычеркнуть ее из своей жизни, забыть ее тиранию и криминал, как кошмарный сон, и заставить сердце не болеть по тому, что Харун оставлял позади. Но вся соль в том, что его упрямое сердце невозможно было заковать в броню, — временами он звонил узнать, как дела у матери.

Столь же нестерпимо сильно, исходил из своих наблюдений Харун, болело сердце у Джихан-бея. Холодно расставшись с Насух-беем, он не общался со стариком полгода точно и, сняв квартиру там же, где Азат, в Бейоглу, плотно занялся с ним бизнесом. Затем звонок за звонком, за встречами в Мидьяте по праздникам, по крупицам тесть со стариком пришли-таки к мировой. При посредстве Азата, который увидел, как велико их обоюдное желание наладить разорванную родственную связь. Шадоглу истосковались друг по другу. В кланах с традиционным укладом семьи не принято жить порознь, и, конечно, первые месяцы им приходилось нелегко в разлуке. Но ни на минуту Джихан-бей не допускал мысль о том, чтобы вновь съехаться с родичами и перейти в подчинение уже не одного Насух-бея, но также его дражайшей жены Азизе.

Пожалуй, та же глухая тоска по близким направляла папочку Джихана и мамочку Хандан в покупке дома на берегу Босфора. Тот располагался в финансовом центре города, в элитном Бешикташе⁽⁹⁾, и относился к удовольствиям, прямо сказать, на грани разорения. А выбирался для услады души и, опять же, в пользу детей. Без сомнений, Харуну и Ярен комфортнее было гостить среди родных, в большом особняке, где им с малышней отвели пару смежных комнат и отдельную ванную. Так, теперь не приходилось каждую поездку заново обустраиваться в съемном жилье, словно какие-нибудь кочевники, и у тестя с тещей любимые внуки резвились всегда под боком. Харун оплатил ремонт. Он ни у кого не жил задаром и не собирался изменять своим принципам.

Стоило вспомнить, кем были Шадоглу в Мидьяте, — а уважаемый род держался на виду у всего города — и вопрос, почему дорогой Бешикташ, зачем было копить на дом в этом районе, отпадал сам собой. На меньшее, чем турецкие сливки общества, Джихан-бей не согласился бы.

По живописному Бешикташу, сверкавшему новизной небоскребов и историческим благолепием дворцов и мечетей, можно было гулять до заката. До умопомрачения и отяжелевших от ходьбы ног. Взахлеб поглощать его красоту, едва поспевая за кипучей энергией делового района, но не обойти все достопримечательности и за день. А как-нибудь позже, насмотревшись на здешнюю элиту, завернуть в богемный Нишанташи⁽¹⁰⁾, до которого недолго пройтись пешком.

Если бы не обещанное сыновьям море, Харун и Ярен задержались бы на улицах Бешикташа до вечера. Но пока только ограничились бескрайними лужайками парка Йылдыз, не спеша курсируя по мощеным широким аллеям. Мальчишки носились наперегонки с Хюмой, а соня Ягмур уснула в коляске, которую госпожа Хандан подкатила к лавочке отдохнуть в тени деревьев.

К обеду освободился от работы Джихан-бей. Тут и настало время продолжить купальный сезон, начатый еще на пляжах Нью-Йорка. Мамочка Хандан осталась с Ягмур дома, а они взяли курс на Острова.

На правах тети и старшей из детей Хюма возглавила неудержимую лисью банду, которая с удивительным проворством и настойчивостью затолкала Ярен в воду. Женушка непозволительно медленно разбирала на шезлонге вещи и приводила в порядок волосы с новым купальником. Поэтому, когда она очутилась в пределах досягаемости Харуна, стоявшего по пояс в лазурном море, он первым делом поймал ее и, словно похититель Персефоны, Аид, потянул за собой гордую дочь курдов. Ярен вскрикнула. Она игриво боролось с детьми, сестрой и сразу с Харуном и мигом проиграла, захваченная в его сильные объятия.

Следом прыгнула детвора и разбросала мириады брызг, добрая половина которых обдала плавающего Джихан-бея. Ахмет брасом устремился к нему. Фыркая, как лисенок, Саваш толкал свое тело менее умелыми гребками в попытке не отставать от брата и звал:

— Агабей, агабей!

Харуна не переставало забавлять, как Саваш называл Ахмета на старый манер агабеем. Старший юморист надоумил его. Ахмет — слов нет, любознательный, как дед-археолог, — спросил у Харуна, что раз в турецком бытуют обращения бей-эфенди, ханым-эфенди и иже с ними бабушки по линии отца и матери⁽¹¹⁾, то, наверное, есть и двойное обращение ага-бей? Есть, сказал Харун. Аккурат старшего брата означает⁽¹²⁾. С тех пор Ахмет для Саваша не просто брат, он — старший господин, агабей. Шикарно жить не запретишь.

— Агабей, дедушка, подождите меня! — барахтаясь, Саваш сплевывал воду, в то время как Харун подстраховал его рукой снизу.

— Давай, давай, еще чуть-чуть, внучок! Ты молодец! — подзывал его папочка Джихан, за чью шею держался Ахмет. Он свесился и протянул Савашу руку:

— Брат, хватайся!

Наконец, взяв младшего за предплечье, Ахмет потащил его к себе и помог залезть на руки папочки Джихана.

— Умничка, лисенок! — похвалила Ярен. — Ты уже хорошо плаваешь на глубине. Ты не испугался?

Сын покачал головой и явил солнечную улыбку героя, который нашел подводный тоннель в Атлантиду. Потом он попросил Джихан-бея подбросить его и на радостях бултыхнулся в воду, направляясь к Харуну. Но секунды не прошло, как Саваш в ужасе закричал о какой-то медузе, задергался и был тотчас подхвачен Харуном.

— Там медуза, папа! Она меня тронула! Противная такая.

— Где? Тут нет никакой медузы, сынок. Это водоросли, видишь? Не пугайся.

Харун подцепил пальцами буро-зеленые волокна и, отбросив, отправил их дальше дрейфовать по тихо набегавшим на берег волнам. Только тогда панический страх в Саваше бесследно растворился, и он снова осмелел. Но его руки до сих пор обвивали Харуна мертвой хваткой.

— Медуза — это ерунда! — с жаром бросил Ахмет. — Скорпионы в Мидьяте страшнее. Дедушка говорит, что они могут заползти в одежду и в кровать. Саваша нельзя будет оставлять там одного. Он не заметит, как наступит на скорпиона.

Оробев, Саваш округлил на Харуна и Ярен глаза-блюдца:

— Там очень много скорпионов?

Во влажных темных местах насчитается немало гадов, но, разумеется, чтобы не травить детскую душу, лисенку сказали иначе.

— Что ты, их не так много, возле домов их совсем нет. Дедушка зря пугает Ахмета, — Ярен со значением посмотрела на папочку Джихана и встретила более чем серьезное возражение, при котором у того дрогнули мускулы лица:

— Думаешь, я шучу, дочка? Мы навещали деда этой весной, в доме были скорпионы. Одного Шейда нашел в казане. Последний раз я помню такое нашествие, когда тебе было четыре годика. Скорпион залез в твою кроватку, пока ты спала. У меня вся жизнь перед глазами пронеслась, Аллахом клянусь! Я вытащил тебя и пулей вылетел из спальни.

— Папа, не надо пугать мальчиков, ничего не случится!

— А я говорю: присматривайте за детьми. Будьте аккуратнее.

— Мы не будем останавливаться у Насух-бея. Наша поездка займет всего пару дней и ночь в отеле. Там безопасно, — смягчил тестя Харун.

Видя, насколько Джихан-бея взволновала обстановка Мидьята, он не без причин начинал подозревать, что если спросить тестя о его нынешнем отношении к отчему крову и древнему городу, тот представит их в виде огромной смертельной ловушки. За годы мира и благополучия в Стамбуле Джихан-бей отвык от хаоса родного края. И не он один.

— Дедушка, а как убрать скорпионов? — готовился обороняться Ахмет.

— Убрать? Вы с братом должны убегать от них и звать на помощь взрослых, понятно? — строго предостерег Джихан-бей, получив послушный кивок.

Он отпустил Ахмета. Сын доплыл до Ярен с Хюмой и заговорщицки зашептался о чем-то с последней. Оба затем поманили к себе Саваша.

— А как вы их вывели? Давно их не было, — заметил Харун. Ему дважды попадались скорпионы в Урфе, но в Мидьяте разве что змеи.

— Это не просто, — задумался он. — У нас верят, что их отпугивает синий цвет. Он как огонь для скорпионов⁽¹³⁾. В Мидьяте в синий красят некоторую мебель, но я не замечал, чтобы это сдерживало паразитов. Пока мы не убрались в доме как следует и не разложили повсюду лаванду, толку не было. Вот лаванду они не любят.

— То-то мне казалось, что меня в детстве преследовал какой-то тяжелый запах, — озарило Ярен, отчего она фыркнула. — Вы скупили все лавандовые поля в Ыспарте⁽¹⁴⁾, что дом так провонял ею?

— И на всякий случай украсили цветками твою кроватку, — как будто хвалился такой находчивостью папочка Джихан. — Между прочим, — улыбнулся он вдруг, — с твоего разрешения, моя красавица Джейлан. Тебе не нравилась лаванда, но я договорился, что мы будем сжигать по цветку всякий раз, как поймаем скорпиона, и это будет наша общая победа. Ты обожала эту игру. Сейчас я бы не пожелал ту жизнь, что была у нас в Мидьяте. Скорпионы еще не самое страшное, что случалось с нами. Но о нашей семье: тебе, маме и Азате, мне с годами вспоминается только хорошее.

Жена хотела что-то сказать Джихан-бею, разделить с ним нахлынувшую радость от символического сожжения лаванды, что олицетворяла беды и опасности, но она с Харуном отвлеклась на сыновей и Хюму. Когда рождаются дети, бедный родитель отращивает не только мощный дзен, но и третий глаз на затылке, который видит все их проделки.

— Ахмет, вы что творите? То, что мы не смотрим на вас, не означает, что мы ничего не знаем, — утохомирил их Харун.

— Прекратите баловаться, идите сюда, давайте, — подозвала малышню Ярен. — Хюма, тебя тоже касается. Тебе вообще нельзя нырять, у тебя ухо болело, забыла?

Будто стая проказливых воробьев, дети кинулись врассыпную, оглушая весь пляж криками и смехом, обливаясь водой, и, кто был среди них главным зачиналкой, уже не определить. В свое баловство они втянули всех. Харун подался за прытким Ахметом. Ярен схватила за подмышки Саваша и Хюму, но та выскользнула на мелководье, откуда начала дразниться и гримасничать. Когда папочка Джихан, кряхтя, добежал до нее, Хюма уже стояла на берегу, и он счел разумным сдаться ей на милость. Однако Харун не был бы собой, если бы признал себя побежденным. Изловчившись, он все-таки нагнал старшего сына, который легко вскочил на булыжник. Харун снял с него Ахмета в тот момент, когда безмятежное море неожиданно вздыбилось крупными, массивными волнами. Одна с рокотом ударила по Харуну и Ахмету и рассыпалась у ног сверкающей пеной, отбегая назад. Даже море, утратив безграничный покой, увлеклось догонялкой малышни.

— У меня один лисенок, милая, — Харун, обнимая сына, похвастался уловом.

— И у меня, — Ярен поцеловала в макушку Саваша. — Что будем с ними делать?

— Простить и отпустить! — покривлялся Саваш.

— Отпустить? Нет, сынок, тогда вы опять убежите, — ухмыльнулся Харун. — Мы вас лучше зажарим и съедим, потому что лисы это не только ценный рыжий мех, но и... двадцать киллограмм будет, наверное, для сочного кебаба, — он навскидку оценил вес Ахмета, приподняв его, и лукаво подмигнул Ярен. — Ты предпочитаешь голову или лапки?

— Грудку!

— Нас нельзя есть! — засмеялся Ахмет. — Если мы не приедем в Мидьят, прадедушка Насух очень рассердится на вас. Вы будете стоять у него в углу с плохим настроением и скучать по детям. А мы не придем!

Ну да, сарай старухи Белкиз, должно быть, еще не развалился и ждет не дождется своих пленников.

— Ладно, пацаны, ваша взяла, гуляйте! — уступил Харун.

С годами, может, и вспоминалось только хорошее, теория папочки Джихана имела место быть, однако Харун был вынужден припомнить Насух-бею и кое-что плохое. Например, как тот заточил Ярен в хлеву.

Часом ранее старик созванивался по видеосвязи с мальчишками. Уточнял, когда они приедут в Мидьят, где хотят заночевать и какие их любимые блюда подать к столу. Мимоходом в этом милом разговоре кто только не поучаствовал, в том числе приглашенные на ужин гости.

Султан-ханым, восседая на диване около Ахмета, обменялась с Насух-беем сухим приветствием и поинтересовалась его здоровьем. Машаллах, старик не унывал, держал хозяйство железной рукой, хотя возраст, бесспорно, брал свое. У Генюль и Азата, которые из вежливости подошли поздороваться, он с взыскательностью инспектора расспросил о Наз. Специально для старого бея камеру развернули к играющим на ковре правнучкам. Ягмур и Наз, которая была старше ее на месяц, перелезали друг за другом из тазика в тазик. Мамочка Хандан отдала им на растерзание безопасную кухонную утварь. В гостиной стоял невообразимый детский щебет, который бальзамом разлился по сердцу просветлевшего лицом Насух-бея.

Вся фигня досталась Харуну. Он случайно попал в объектив телефона. А старик, пользуясь случаем, не мог не ущемить его отцовские права и велел в оба смотреть за сыновьями, падающими с холодильника.

— Вы очень внимательны, Насух-бей, но не волнуйтесь. Мальчики так делать больше не будут, мы объяснили им. Главное, что они играют дома в нашем присутствии, и нам на ум не придет искать их в сарае какой-нибудь деревушки, — и главное донести это убийственно дружелюбной интонацией, которая приведет старого бея в ступор и низвергнет в бездну его личных косяков.

Вдоволь наобщавшись с ним, сыновья пожелали Насух-бею доброй ночи, вернули телефон папочке Джихану и ломанулись с Хюмой на террасу переделывать шалаш. Нужно, чтобы тот вмещал Ярен и Генюль, которая тоже подтянулась к просмотру мультиков. Они преспокойно доверили дочек бабушкам и напрягли домработницу вынесли львиную долю закусок к морю.

— А Насух-ага не меняется. Сварлив, как и прежде. Единственное, в чем его трудно упрекнуть, так это в заботе о маленьких детях. С ними он сразу преображается! — деловито отклонила голову Султан-ханым.

— Когда мы навещаем его в Мидьяте, он не менее добр к Азизе. Она и дети — самые идеальные люди для отца, но мы уже не придаем этому значение. Чем бы он ни тешился, лишь бы мы с Джиханом были спокойны за его счастье, к которому он не принуждает нас, Машаллах, — поделилась опытом мамочка Хандан, одернув модную блузку.

— Самые идеальные люди? — странности Насух-бея, от которых Султан-ханым была все так же далека, как Венера от земного бытия, казались ей смешными. — А я-то думала, сваха, что у Насуха-аги идеальные люди — это умерший, еще не родившийся и тот несчастный мученик, которого сломала его воля, как семью Хазара.

Мамочка Хандан издала не то фырканье, не то смешок.

— Хазар, по-моему, совсем не против быть сломленным. Он тоже почти не поменялся.

— Так и есть, Султан-ханым, — подтвердил папочка Джихан.

Между тем на его четки, намотанные на пальцы, позарились внучки. Побросав все игрушки, кастрюльки, тазики, пластиковые стаканчики, они вскарабкались к нему в кресло, и он усадил их к себе на колени и держал так, бережно обняв, словно ценное сокровище.

— Если бы Хазара что-то не устраивало, он бы уехал, как мы. Делить семейный стол с той, в ком он не признает мать, — уже его выбор, а не отца.

— Не приведи Аллах! — воскликнула на его замечание Султан-ханым. — Уж я как никто знаю, каково делить стол с Азизе. Хазару не позавидуешь — был у Шадоглу один бич, теперь их двое. Если бы частица моего сердца не лежала в земле Мидьята вместе с прахом дорогого Аслана, я бы навсегда забыла о существовании этого проклятого города.

— В Мидьяте вообще, как мы ни приедем, все по-старому, — в бурном оживлении подхватила за ней теща. — Зехра тише воды, Рейян бледна и болезненно худа, Миран разговаривает криком... Может, это мы обычно застаем их не лучшие дни, или с появлением Умута они стали на какое-то время лучшими, но все вернулось козе в трещину, я уж не знаю. Мы, хвала Аллаху, к этому отношение не имеем.

Что ж, похоже, любимая рубрика Харуна подъехала — турецкий кофе со вкусом сплетен. Можно даже без кофе и лукума. Желательно, чтобы сплетни были первой свежести.

Видавший всякое на своем веку, Харун не встречал людей такого же склада, как Джихан-бей, госпожа Хандан и Султан-ханым, которые бы идеально подобрались друг к другу необузданными, колоритными темпераментами. Это было ювелирной точности совпадение при поразительном единении взглядов и душ. Слово в слово, мысль в мысль. Если кто из смертных захочет отдраить от пыли залежавшиеся в шкафу скелеты, то эти трое всегда к его услугам. Кости перемоют в два счета. На том они более-менее и сошлись, после того как перст судьбы указал им на Стамбул.

— Вот поэтому, — на тон тише проговорил папочка Джихан, следуя за наблюдениями тещи о Шадоглу, — я не хотел, чтобы дети ехали к отцу. Азата с Генюль, как знаете, там встретили прохладно.

Тем не менее Харун, находясь неподалеку на кухне, слышал их отлично. Азат понял, что говорили о них, и тоже оглянулся.

— Так уж прохладно? Генюль помирилась с бабушкой. Да, Азата Азизе отвергает из-за Элиф, но в конце концов она смирилась с их браком. Наша молодежь проще смотрит на придирчивость стариков, а некоторые и вовсе склонны к всепрощению, — в иронии Султан-ханым очевидно проскальзывал недобрый намек на потомство Хазар-бея. — На вашем месте, Джихан-бей, я бы смело отпустила детей в Мидьят. В случае чего и Харун, и Ярен постоят за себя, а мальчиков Насух-ага полюбил.

— Я искренне не понимаю, что им делать у отца. Смотреть на кричащего Мирана и бледную Рейян? С дедушкой внуки могут пообщаться и по телефону, они шесть лет так общаются. Я бы и Хюму не возил в этот бардак, но не хочу огорчать отца. Он к ней привязан.

— Ладно, Джихан, он давно мечтал увидеть мальчиков вживую. И это всего на пару дней, — умерила его пыл мамочка Хандан.

Давно не давно, но, если бы Мустафа-ага не увидился с правнуками в Стамбуле на зимних каникулах — и тогда же проходил курс лечения, запланированный нарочно в этот срок, — у Насух-бея не загорелась бы сера. А у мальчиков глаза от предстоящего путешествия на малую родину Ярен. Ахмет интересовался Месопотамией к тому же.

Действуя в обход Харуна с женой, старый бей позвал детей в гости, явно чтобы не отставать от Мустафы-аги. Потом, однако, он спросил, не против ли Ярен, найдется ли время у Харуна, но это так — придать своей хитрости благообразный порядок, когда Ахмет и Саваш уже мечтами унеслись на Восток Турции. Договорились о короткой поездке летом. И посещении легендарного Гëбекли-Тепе попутно.

— Вы на террасу, мальчики? — мамочка Хандан, резко обернувшись, подловила Харуна и Азата у выхода на улицу.

Мальчики! Харун вдруг поймал себя на чувстве, будто он — ровесник сыновей, который шарится от родителей. Ну а когда само напрашивается, как не подшутить в ответ?

— Мы к ребятам, да.

— У нас просмотр Короля льва, — пафосно сообщил Азат. Блаженны те, кто, будучи взрослыми, могут побыть немного детьми.

— Все-то вас к львам тянет, — подколола Султан-ханым, и Харун усмехнулся:

— Такой мактуб⁽¹⁵⁾!

— Наз, красавица моя, не мучайте дедушку, хорошо? — наставил Азат дочку и перед уходом послал ей воздушный поцелуй.

Шалаш получился выдающимся и занимал половину террасы. Ярен, прижимая к себе мальчиков и Хюму, и Генюль вытянулись лежа в один ряд и смотрели по ноутбуку мульт. Помимо ноута на кофейном столике стояло несколько распробованных ими вкусностей. Подушки, одеяла и простыни, образующие как бы разноцветный шатер, подсвечивались закрепленными на нем гирляндами. Не будет преувеличением по совести сказать, что в такое волшебное строение, созданное детским трудом и их же бурным воображением, хоть раз мечтал занырнуть после рабочих будней каждый взрослый. Скрыться от забот, душевной смуты и нафантазировать собственную Нарнию, какой бы она ни была. У Ахмета это — таинственные глубины Гëбекли-Тепе, которые он шепотом обсуждал с Ярен и Генюль.

— А вот и кофе! — Азат поставил поднос с четырьмя чашками.

— Малышня, налетай, — позвал Харун, принеся какао с молоком, которое Хюма и мальчишки считали детским кофе.

— Как там Наз? — обеспокоилась Генюль.

— Прекрасно, играет с сестрой и дедом. Ты так быстро убежала, душа моя, что я даже не заметил.

— Я спряталась от наших матерей.

Женщины забрали у Азата по чашке кофе, а Харун, приземлившись на диван спиной к Босфору, овеваемый морским воздухом, произнес:

— Суметь вырваться от них — весьма мужественный поступок. Что случилось?

— Замучали гаданиями, — поморщилась Генюль, обжегшись кофе. — Они позавчера ходили к какой-то фалджи, пророчества которой всегда сбываются. Мама Хандан сказала, что у нас родится сын, то есть, по словам той фалджи, «мальчик-львенок». Наверное, названный в честь Аслана. И еще фалджи увидела, будто в нашей семье у какого-то ребенка будет шизофрения.

— Что за бредни! — рассердился Азат. Он принялся успокаивать любимую, чуть ли не проклиная умудренных тетушек из кафе, которые обычно имели у турков авторитет: — Этим шарлатанкам лишь бы головы людям морочить, переиначив по-своему их мысли. Они так и заманивают клиентов! Человек охотнее доверяет тому, во что уже подсознательно верит, а ты убедила себя, что Наз могла унаследовать шизофрению.

— Азат прав, Генюль, это ловкие выдумки, — кивнула Ярен и прилегла на бок, подув на свой кофе.

Харун также не остался в стороне и в восторге от приверженности мамочки Хандан мистике:

— Наверняка фалджи вытянула из мамы Хандан или Султан-ханым подробности о прошлом Асланбеев и обернула их в свою пользу. Одна приятная новость, одна нет, и вроде как предсказание претендует на объективность.

— Я понимаю, что это ерунда, но ведь гипотетически Наз может стать, как Аслан. Чем ближе родственник по кровной линии, тем выше вероятность, — сникла Генюль, думавшая об этом задолго до рождения дочери.

— Гипотетически это возможно с каждым, в ком кровь Асланбеев. И даже с теми, у кого нет болеющих родственников. Далеко не все определяет генетика, — не теряя уверенности, Харун как можно деликатнее коснулся волнующих ее чувств. Тяжелое им досталось наследие от мидьятских львов, не то слово, однако они не так уж безнадежны, как думалось племяннице.

— Аслана воспитывала нормальная семья. Он не переживал ни травм, ни глубоких потрясений, но болезнь проявилась. Из-за наследственности.

— Так тебе Караханы и признаются, что в их семье были проблемы. Конечно, Азизе и Султан-ханым они навешали лапшу на уши, что Аслан был с ними счастлив, но я видел их любовь к нему. Первое, что они сделали, когда он заболел, — это отстранились от него. И потом, среда, в которой росли мы, Ярен и Азат, была не самой благополучной. Поведение моей матери, допустим, могло спровоцировать у меня шизофрению. При этом я здоров, хоть и одной с Асланом крови.

Сидя с упавшими плечами и пронизанная страхом за Наз, Генюль пыталась мыслить позитивно. Но потерпела фиаско:

— А если Наз заболеет, что нам делать?

— Любить ее еще больше. Не совершать ошибок Караханов, — иные варианты Азат не допускал.

— Послушай, невестка, вместо того, чтобы накручивать себя, вспомни, что Наз нужна счастливая мама. Ты должна заботиться о ней, что бы ни случилось, а не раздавать ей диагнозы. Хватит искать в ней изъяны, она «спасибо» тебе за это не скажет, — высказалась Ярен. Сделала глоток кофе, торопливо поглядела на детей, занятых игрой, и продолжила: — Взгляни на меня. Валлахи, у меня дочь на свекровь похожа, но я не утверждаю, что она станет такой же.

Насилу они разогнали угрюмые тучи, висевшие над Генюль. Дальше разговор зашел об обычных вещах. В частности о доли Ярен, которую она вывела из фирмы Насух-бея и вложила в бизнес шурина. Назавтра Харун обещал заехать к нему в офис и уладить кое-какие вопросы, а под конец ужина гости засобирались домой, и он проводил их до порога гостиной.

Когда Харун вернулся на террасу, в шалаше спали все, кроме женушки. Она накрыла детей теплым одеялом, а сама, отдавшись мыслям, лежала в мягкой тишине вечера.

— Над чем задумалась, любимая?

— Да вот понять не могу, родной мой паша, откуда в тебе столько сил на улыбки? Они у тебя неистощимые.

— Я открою тебе секрет, — Харун захлопнул ноутбук, чтобы не горел попусту, и прилег возле Ярен, подперев голову рукой. — Я черпаю силы из неиссякаемого источника энергии: мои улыбки — отражение света в твоих глазах.

С театральным «Вах!» Ярен приложила к груди ладонь и возвела свои прелестные, наделяющие мотивацией глаза.

— А подождите-ка, Харун-бей, — перешла она на тон государственного обвинителя, — у вас это вообще законное подключение к источнику энергии?

— Лет шесть как, ханым! Вот.

Рука кокетки-султанши оказалась в руке Харуна, затем нежно прижатой к его губам костяшками пальцев. На безымянном блестел золотом неоспоримый аргумент, которым служило обручальное кольцо.

— Золото расценивается как взятка. Предъявите документы, или мне придется оштрафовать вас, — придвинулась к нему Ярен. Ей не хватало только очков, которые бы она поправила в подражание Мустафе-аге.

— Ах ты, хитрожопа...

Вот незадача, документов при Харуне не было, однако дар убеждения никогда не подводил. К нему он и прибегнул. Так же как Харун завладел одной рукой Ярен, он быстро перехватил за запястье вторую, предугадав намерение жены заслониться от него и отпрянуть. Теперь ему ничего не мешало опрокинуть ее на лопатки мягким напором, так, чтобы не разбудить детей, и завести ей руку за голову. Дальше этого, разумеется, ничего не замышлялось — просто безобидная непродолжительная борьба. Которой ученица дьявола была повержена, раззадорена и зачарована. И она с треском лишилась последнего шанса воспрепятствовать Харуну, когда он не дал ей сбросить себя и впечатал своим телом в растеленные под ними одеяла и матрас. Опасно качнулась гирлянда, и по шалашу, словно мотыльки, заметались всполохи ее магического света. Обездвиженная, Ярен посмотрела на детей и зашептала Харуну:

— Тише, тише, большой лев! Я все поняла, ни на что не претендую. Забирай энергию безвозмездно, только не щекочи меня. Я, между прочим, хотела спросить о...

Харун поднял голову, склоненную на грудь жены, и оперся на локоть, все еще нависая сверху.

— О предсказании?

— Нет, я в него не верю, — с облегчением услышал он, так как подумал, что в Ярен проникли суеверные опасения Генюль.

Освободившейся рукой жена, как обычно, стала поправлять его непослушную челку, которая нарушала ее внутренний фэншуй.

— Мне нравятся предсказания, когда они о чем-то хорошем. На самом деле я хотела поговорить о твоей матери. Мы сказали мальчикам, что их бабушка умерла. Они же не захотят посетить ее не существующую могилу в Мидьяте после могилы дедушки Эрхана? У нас будут проблемы.

Как Харун ее понимал. Иногда дети такое учадят или попросят, что хоть стой хоть падай.

— Аллах, Аллах, ну и задала ты загвоздку, жизнь моя! Сомневаюсь, что они вспомнят о бабушке, но на всякий случай, чтобы не вспомнили, мы не пойдем на могилу отца. Я по-быстрому заеду один. Потом, когда мальчики подрастут, расскажу им правду о родителях, — обещал Харун. До сих пор они объясняли сыновьям, что у них всего одна бабушка, потому что вторую подкосила неизлечимая болезнь, а дедушка Эрхан не справился с машиной на дороге. Про криминал и тюрьму мальчишкам слушать пока рано. — Возможно, через несколько лет мы снова выберемся в Урфу и заедем на кладбище вместе.

— Выберемся, да. Я в Урфе тоже не была. Было бы здорово подольше погулять по ней в следующий раз. Хочу посмотреть воочию, за какие заслуги жителей Урфы называют истинными потомками пророка Ибрагима, — замечталась Ярен, лаская его волосы. — Чем вы так уникальны, Харун-паша?

— Всем! — ущипнул он ее за бок. — У меня необъятная душа, моя султанша. В ней один дворец, который ты возвела, чего стоит. И вломилась ко мне без спроса.

Как могла Ярен заглушала прорвавшийся смех, с чем Харун охотно помог ей, похитив поцелуй с горящих страстью губ. Вдруг показалось, что сзади проснулся кто-то из детворы. Жена испуганно толкнула его в грудь и заставила перекатиться на спину, затаиться секунд так на пятнадцать и не дышать. Харун придержал злополучную гирлянду, которая чудом не свалилась на них.

— Папа... — раздался тонкий зов Саваша. — Ты маму обнимал?

— Да, сынок. Мама замерзла, вот я и грею ее, чтобы она в ледышку не превратилась.

— Мама, не мерзни. Дай я буду тебя греть!

— Конечно. Иди ко мне, мой лисенок, вдвоем теплее, — притянула его к себе Ярен.

Подав им второе покрывало, нашаренное сбоку, Харун сказал:

— Я к Ягмур. Доброй ночи!

— Доброй!

В детских глазах все невозможное и сказочное, что только посилен выдумать разум, становится непреложной истиной. И родительским геморроем.

Сладкие воды⁽¹⁶⁾ Евфрата берут свое начало в Райской обители не в духовном смысле, а взаправду⁽¹⁷⁾. В старом квартале Урфы люди до сих пор ведут допотопный образ жизни, а их семьям ровно столько же лет, сколько многовековым каменным домам. Интересно, а они видели древних царей и завоевателя Александра Македонского? А султанов, основателя Османа и Сулеймана Великолепного? Но хотя бы Ататюрка? И вот еще причудливое открытие детского ума — экспонаты Археологического музея принадлежали дедушке Эрхану, потому что он их находил и привозил с раскопок. Ну тут даже было бы логично, в душе отметил Харун. Зря, что ли, отец вкалывал с щеткой и лопатой дни напролет и спину сорвал? И Гëбекли-Тепе построили первые шумеры, ведь, если, по легенде, они пришли из Рая, а истоки Евфрата в Турции, то, получается, Турция — это Рай и прародина шумеров? Но почему они засыпали Гëбекли-Тепе и покинули святые земли? Почему ученые этого не знают? Все же ясно!

Ахмет, сынок, остановись, пожалуйста!

Дабы удовлетворить и объять необъятную фантазию почемучки, неустанного колл-центра родителей было уже недостаточно. Тут пора энциклопедию и научные труды деда Эрхана поднимать. Ему на замену два археолога подрастали.

По дощатой тропе, протянутой к Гëбекли-Тепе и хорошо знакомой Харуну с юности, он и Ярен двинулись прогулочным шагом, отстав от мальчишек и других посетителей на расстояние крика. Очень скоро крик утратил какое бы то ни было воздействие на сыновей. Они унеслись далеко вперед, расправив крылья безудержного счастья... и, конечно же, шмякнулись на тропу, когда один споткнулся об ногу другого.

— Уважаемые беи, я кого просил не бегать? — тяжело вздохнул Харун. — Тропа неровная, будьте аккуратнее!

— Хорошо, папа!

Оглянувшаяся тетка одарила его и Ярен осуждающим взглядом. Какой позор — не родители бегут вызывать детям консилиум врачей, а Ахмет как ни в чем не бывало подбирает с досок Саваша и отряхивает от пыли себя и брата. Ну а вдвойне позор, по мнению беспокойных наседок, что бедняга Ягмур, точно сиротка, брошена на бабушку с дедушкой в другом городе.

— Бедные мои, с вас синяки не успевают сходить. Не ушиблись? — пожалела Ярен сыновей.

Те возразили бодрым качанием голов и, не теряя куража, поторопили ее и Харуна:

— Нет! Я на руки упал.

— Быстрей, а то все хорошие места займут! Саваш, идем...

С тех пор, как не стало отца, Гëбекли-Тепе, эта нулевая точка цивилизации, ставшая и точкой отсчета в знакомстве родителей, немало преобразился. Территорию вокруг древних храмов облагородили, построив смотровую площадку, укрыли ее крышей и обнесли раскопки высокой оградой. Но каменные стены и колонны с рельефами животных, следы непрерывной работы археологов над ними — они хранили в себе эхо всего прошлого Харуна. Казалось, того и гляди из-за какого-нибудь мегалита, как в детстве, выглянет отец. Загорелый от солнца, в перчатках, с кисточкой в руке или с киркой, утирающий со лба обильный пот. И улыбнется. Лучистой улыбкой Ягмур.

— Ну что, разбойники, вам нравится? — по стобалльной шкале Харун оценил восторг сыновей на все сто, а то и двести.

— Да! — Саваш глазел в стекло ограды, которая была по грудь Харуну. — Дедушка Эрхан прямо тут копал? Ему можно было ходить в этих ямах?

— Можно. Он спускался по лестнице и работал вместе с другими учеными: чистил от грязи находки, фотографировал их и описывал в тетради. Иногда зарисовывал. Я ждал его здесь, где мы сейчас с вами. Тогда еще не было этой крыши, только кое-где лежали дорожки. А вон там, за холмом, стояли наши машины и палатки, в которых мы ночевали. Мы разводили там костер и ужинали. Археологи должны уметь ходить в поход.

— Круто! — восхитился Ахмет. — Когда я вырасту, я стану археологом и буду спать в палатке. Я найду еще храмы.

— Я тоже, агабей! Нам нужны две палатки, папа, — Саваш пронзил Харуна просящими глазами, которым трудно отказать.

— И книги дедушки заберем.

Исторические фолианты, очень почтенные за их возраст, и прочие вещи отца Харун забрал в Америку из проданной квартиры в Урфе. Потому, что она была дорога ему как светлая память об отце, совсем не так, как машина, на которой они разбились, эта квартира долгие годы обрастала пылью и давила тяжким грузом. Уехав с Ярен в Нью-Йорк, Харун решился, наконец, продать ее.

— И игрушки! Агабей, возьмем их в поход.

— Возьмем всех, брат, поиграем.

— Значит, вы ночью будете играть, а днем копать Гëбекли-Тепе? — ух, Харун и сам не прочь провести неделю в развлекательно-исследовательской деятельности вдали от городских благ. Италия и Греция, куда они летали скучать, не в счет. И отдых в Нью-Йорке с короткими вылазки на природу по выходным уступали полноценному походу.

— Пока не жарко, мы будем искать храмы. Рано утром. А вечером зажжем костер и достанем игрушки! Савашу будет с ними не страшно по ночам и не скучно, — взахлеб объяснял Ахмет, планируя будущие раскопки.

— А кушать вы что будете? — посмеялась Ярен.

— Жареную кукурузу, картошку и каштаны. Но мы можем сварить и твой суп, мама, а вы приходите к нам, когда устанете.

Харун был спокоен и горд — насыщенная им с женой обеспечена старость: с работы сразу в экспедицию.

Через некоторое время, обсудив с ними высеченных на камнях кабанов, лисиц и змей, сыновья отпросились прогуляться по кругу — найти недостающие рисунки птиц, львов и жутковатых скорпионов. Видимые сквозь стеклянную ограду, Ахмет и Саваш бродили, держась за руки, а Ярен привалилась к плечу Харуна с вопросом:

— С возвращением на родину, Харун-паша! Как оно ощущается спустя десять лет? Ты рад, взволнован?

— Ощущается... как объятия отца, — Харун поискал более точное определение своим чувствам, но то не пришло к нему. — Да, как объятия, — поразмыслив, подытожил он. — Я рад, что город очистился от грязи матери и Аджены-ханым. Больше мне нет нужды остерегаться собственной тени и бороться с безжалостной мафией. Можно вернуться к хорошим воспоминаниям об Урфе. И о Гëбекли-Тепе. Здесь погиб отец, но он же вложил в раскопки и музей свою душу, так что для меня каждый камень и экспонат обогрет его теплом. Как у тебя курдские традиции и магнитофон Назлы-ханым, жизнь моя, — сравнил Харун и увидел распустившуюся улыбку на устах жены, которая осматривала руины, не забывая поглядывать на него и сыновей.

— Гëбекли-Тепе обладает какой-то особой духовной силой, да? Я не ожидала, что его энергетика привлекает так много людей. Теперь понятно, почему вы с Эрхан-беем пропадали здесь днями.

Отец сказал бы, что Ярен зрела в суть, и она безусловно была права.

— Мы были здесь счастливы. Такие места называют еще «местом силы», но я не об оккультном значении говорю, а об общем, вернее даже о личном. У каждого может быть есть свое место силы, связанное с счастливыми событиями. Когда я здесь, я будто все тот же жаждущий приключений сын, который поехал в поход с отцом. Я извлекал пользу из этого места и потом, в течение жизни. Оно позволяло вспомнить, что, когда мы в отчаянии просим о силе, мужестве или вере, они даются нам не как дар свыше, а как возможность проявить их. Главное не зевай и успевай хватать эти возможности. Люди, построившие Гëбекли-Тепе на голом энтузиазме и упрямой вере в себя, тому доказательство.

— О, вот что, Харун, у меня была такая потрясная возможность проявить силу и отвагу, что, пока я держала тебя арканом в Мидьяте, чуть не пропахала носом землю, — самокритично заявила Ярен, и, блядь, если бы не рамки приличия, в которых с трудом удержались, они бы утопили руины в заразительном смехе.

— Ничего, моя храбрая курдянка, — Харун шумно продышался, прежде чем овладеть речью, — нет такой пули, которая бы не заставила твоего льва ежедневно мяукать у тебя над душой: «Учи английский, учи математику, не ругайся, не опускай руки». И, кстати, тебя тоже можно поздравить с возвращением в родные края.

Как бы гадая и взвешивая в уме, а хорошо это либо не вызывает в ней никакого приятного отклика, Ярен держала голову наклоненной набок. Она потеребила свои длинные волосы, которые свесились через плечо, и в ответ раздалось одобрительное хмыканье:

— Можно. Хотя у меня другая ситуация: я не скучала по дому. По городу бывало. Мы с тобой здорово проводили в нем время. А по родственникам — нет как-то. Они стали мне словно чужие, и я для них другая уже.

Ей было не жаль, что родственные связи на расстоянии ослабли, превратившись в обыкновенное знакомство.

— Мы созванивались с дедом Насухом в прошлом месяце, — рассказала жена. — У них была дома Рейян, и он предложил дать ей трубку. Пришлось сослаться на срочные дела, чтобы не болтать с ней. Я никогда не дружила с кузиной — не знаю, с чего дед решил, что мы захотим наладить общение сейчас. Если людей с детства постоянно что-то разделяет и ссорит, как нас с Рейян, тем более по вине родителей, о дружбе не может быть и речи.

— Главное, чтобы речь не зашла о слепой мести. Как по мне, любимая, для дружбы у тебя с кузиной все-таки мало общего. Вы слишком разные. Хорошо бы, это учитывал Насух-бей. А то он, кажись, взял на себя невыполнимую миссию подружить внуков, — Харуна позабавили действия старика по реставрации разбитых семейных чаш.

— Аллах, хоть бы нет! — бросила Ярен, не тая усмешки. — Сосуд наполняют, когда течет вода⁽¹⁸⁾. Теперь поздно, мы с Рейян не дети. Если бы не Ахмет и Саваш, я бы не поехала в Мидьят. Просто я вижу, как эта поездка объединяет мальчиков. И, пока они маленькие, я хочу подарить им много хороших воспоминаний о детстве и друг о друге. Смотри, как им нравится.

При этих словах, при виде гуляющих рука об руку сыновей в Харуне всколыхнулась радость. Примеряя на себя роль опытного лектора, Ахмет показывал брату руины, а по Савашу, завороженно шедшему за ним, сразу становилось ясно, что у него нет никого важнее опекающего агабея.

Ярен вновь улыбнулась:

— Они не разлей вода едва не с рождения Саваша. Я хочу, чтобы так было и впредь. Если правда, что Всевышний дает нам не любовь, а только возможность проявить ее... Тогда пусть нашей любовью к детям станут те тысячи причин, которые сделают их неразлучной и дружной семьей.

Сделают, Харун не сомневался в этом ни на миг. Разве благодаря Назлы-ханым, растившей папу Джихана с Хазар-беем в любви и уважении, не столько же раз они и прощали, и шли на примирение друг с другом? В их запутанной ситуации целый подвиг не разъехаться обозленными врагами и застольничать несколько раз в год. Именно поэтому Харун просил Ярен не беспокоиться о воспитании малышни. Они вкладывались сколько можно мощно в него. Уже сейчас это приносило желанные плоды, которые уж наверняка перевесили трагический опыт мидьятских кланов. Машаллах!

— Похоже, там какая-то очень интересная лекция проходит, жизнь моя. Пойдем к ним, — подговорил Харун женушку.

Лектор Ахмет на другом конце раскопок блистал красноречием перед благодарной публикой в лице Саваша. Тот подпрыгивал от удовольствия, дергая брата за руку, и вносил в захватывающий доклад важные правки.

— Пошли! — догоняла Ярен.

Сегодня они вкушали духовную пищу прославленной Урфы, а завтра предадутся неповторимому очарованию Мидьята.

Примечания:

Визуалы Ахмета и Саваша (слева направо), лисята как на подбор, мамина ювелирная работа: https://vk.com/wall-176298528_7453

Юный Саваш словно мужская версия Ярен ?: https://vk.com/wall-176298528_7401

Стамбульская мамочка Хандан, она же mother ✨: https://vk.com/video-224117694_456239074

А это ЯрХар, радуется, что мы не пришли к той версии финала, в которой Харун, расплачиваясь по счетам матери, становится банкротом, и другой, где в ходе перекрестных интриг он вынужден делить одну тюрьму с Фюсун: https://vt.tiktok.com/ZSBRgtKDg/ При редакции истории не исключено, что Фюсун все-таки найдет лазейку подставить сына, и ему придется доказать свою невиновность))

Про предсказанную шизофрению: у меня в задумках о будущей жизни героев это заболевание проявится у Ягмур годам к восемнадцати. Но это очень неточные наброски, да и жаль мучить маленькую султаншу Харуна и Ярен, им и без того досталось от сценаристов и от меня ?

И о приятном) По следам предыдущих заметок о супружестве ЯрХара я писала пост про трудное преодоление Ярен эмоциональной незрелости: https://vk.com/wall-176298528_7295

1) Kıble — южный ветер, приносит жару, назван в честь киблы — направления в сторону Мекки, куда поворачиваются лицом все мусульмане, совершая намаз.

Вернуться к тексту

2) "До греческих календ" (лат. "ad Calendas Graecas") — это латинское выражение, означающее "никогда" или "на неопределенный срок". Оно используется для обозначения чего-то, что будет выполнено, когда "у греков будут календы", то есть никогда, так как у греков не было календ в римском понимании этого слова (первый день месяца). 

Вернуться к тексту

3) Менемен — традиционное турецкое блюдо, которое включает яйца, помидоры, сладкий зелёный перец и специи, такие как молотый чёрный и сушёный красный перец, приготовленные на оливковом или подсолнечном масле.

Вернуться к тексту

4) Хамса — ближневосточный защитный амулет в форме открытой ладони с пятью пальцами. Мусульмане также называют этот символ «рука Фатимы», а иудеи — «рука Мириам». Археологические данные свидетельствуют о том, что направленная вниз хамса использовалась в регионе как защитный амулет ещё до его использования приверженцами монотеистических религий. Универсальный знак защиты, образ открытой правой ладони виден ещё в месопотамских амулетах «рука Инанны» (или «рука Иштар»).

Вернуться к тексту

5) Один из популярных десертов в турецкой кухне. В основном его готовят путем выпекания мягких шариков из теста на основе миндаля, обмакивая их в густой сахарный сироп со вкусом лимона.

Вернуться к тексту

6) Принцевы острова, или Adalar (Острова), как называют их турки, представляют собой группу из девяти островов в Мраморном море недалеко от Стамбула.

Вернуться к тексту

7) Высшее юридическое образование в США можно получить только в школах права. Для изучения юриспруденции в школе права абитуриенту сначала нужно четыре года отучиться в бакалавриате по специальности, смежной с правом, или любому другому направлению, сдать специализированный экзамен и только потом подавать документы в школу права. Юридическое образование в Америке начинается со степени J.D. (Juris Doctor), которая эквивалентна степени магистра. Это первая и основная ступень образования в школах права США. Период обучения: 3 года очно или 4 года заочно.

Вернуться к тексту

8) Турецкая игра Коребе (Слепой ловец): один игрок с завязанными глазами пытается поймать других игроков.

Вернуться к тексту

9) Район и муниципалитет Стамбула, его коммерческий и культурный район. Расположен на европейском берегу пролива Босфор.

Вернуться к тексту

10) Престижный квартал Стамбула. Считается самым популярным местом для шопинга в городе со множеством бутиков, универмагов, кафе, пабов, ресторанов и ночных клубов.

Вернуться к тексту

11) Слова "anne" и "baba" в турецком языке означают "мама" и "папа" соответственно. Их часто используют в сочетаниях для обозначения бабушек, например, "anneanne" — "мама мамы", а "babaanne" — "мама папы". 

Вернуться к тексту

12) Слово "abi" (старший брат) — это сокращеная версия от "ağabey". Ağabey — очень официальное слово, используется реже, чем abi.

Вернуться к тексту

13) В некоторых культурах, в том числе в Турции, существует поверье, что синий цвет отпугивает скорпионов, но это не более чем миф. Скорпионы не различают цвета в том смысле, как это делают люди.

Вернуться к тексту

14) Ыспарта́ — город в западной Турции и административный центр ила Ыспарта.

Вернуться к тексту

15) Макту́б — исламское фаталистическое понятие, литературно переводимое как присловье «так предначертано» Аллахом.

Вернуться к тексту

16) Река Евфрат в переводе с арамейского означает "сладкая вода".

Вернуться к тексту

17) Существуют хадисы, что четыре реки в земной жизни берут свое начало (метафизически) в Райской обители. «Четыре реки (в этом мире) берут свои начала из Райской обители. Это Евфрат, Нил, Сейхан и Джейхан». (Ахмад ибн Ханбаль, аль-Муснад, №7544, 12/506).

Вернуться к тексту

18) Турецкая пословица: "Su akarken testiyi doldurmalı".

Вернуться к тексту