Где мой дом? (гет)

Последнее, что я вижу — мрачная бездна глаз напротив. Они одновременно притягивают к себе, будоража воображение, и пугают настолько, что руки и ноги начинают мелко подрагивать. Я оказалась слаба и слишком быстро смирилась с тем, что должно произойти. Я просто тону в этих чернилах, принимая свою участь.

Последнее, что я чувствую — разрывающая боль в голове. Настолько интенсивная и жгучая, что кажется, будто меня окунули в огонь. И я просто превращаюсь в пепел. Слава богу, длится она недолго и через какие-то минуты сменяется полнейшей темнотой и невесомостью.

Невесомость эта отнюдь не пугающая и не приятная. Она… никакая. Я никакая. Я теперь никто и ничто, как он и говорил. Я ныряю в это ощущение без надежды когда-нибудь вынырнуть.

Тем невероятнее снова открыть глаза.

Первое, что я чувствую — чье-то теплое дыхание на щеке. Мягкость простыней под пальцами вселяет надежду, что я все еще жива, все еще существую в этом мире.

Первое, что я вижу — бесконечные тоннели глаз напротив. Они не равнодушны, не пусты, они полны жизни и нежности. Почему он так на меня смотрит?

Сердце в моей груди превращается в маленькую птичку, попавшую в силки. Оно колотится с такой силой, что клетке ребер становится больно. Меня поглощает первобытный страх. Хочется выбраться из пут, бежать без оглядки. Вылететь на свободу.

Я зажмуриваюсь что есть мочи, настолько сильно, что в уголках глаз выступают слезы. Я не понимаю, что здесь делаю, почему мы лежим в одной постели, почему он так смотрит. Почему, почему, почему — разъяренным шумным роем звучат в моей голове вопросы.

Он что-то говорит, и в его голосе сквозит неподдельное волнение. Он касается кончиками пальцев моего лица, и меня пронзает разрядом электрического тока от того, насколько это прикосновение бережное и ласковое. Я выдыхаю, мысленно тяну руку к шейке маленькой птички, что все еще бьется в силке, успокаиваю ее. Умоляю затаиться, чтобы мы могли спастись. И она прислушивается к моей мольбе.

— Ты в порядке, Гермиона?

Его голос по-прежнему полон тревоги и беспокойства, а я обмираю изнутри от одного имени.

Гермиона.

Он думает, что я Гермиона.

Я тяжело сглатываю и нахожу в себе силы поднять глаза на его лицо.

— В порядке. Я просто…

Слова застревают в горле, потому что я понятия не имею, как объяснить свое поведение. Мысли судорожно вертятся в голове. Учитывая, что мы вдвоем в кровати, а его обнаженный торс в каких-то дюймах от моей груди, слава богу, прикрытой ночной сорочкой — характер отношений однозначный. Мне нужно чертовски постараться, чтобы ничем не выдать себя. Первый раунд почти проигран, но у меня все еще есть шанс.

— Мне кошмар приснился, — лепечу я в надежде, что это не покажется подозрительным.

Похоже, я только что заработала несколько очков в свою пользу. Он шумно выдыхает и притягивает меня к себе собственническим жестом, успокаивающе гладит по спине и шепчет что-то про свою недальновидность, какое-то зелье, нервное напряжение. Я ничего не понимаю, лишь ощущаю, как его вторая рука крадется вверх по моему бедру. Это очень медленная и осторожная ласка, но она пускает мириады мурашек по моему телу. Безотчетно я тянусь ближе к нему и прежде чем осознать, что делаю, уже целую его шею. А он, запрокинув голову, испускает то ли хрип, то ли стон удовольствия. Его пальцы на моем бедре с силой сжимаются и поднимаются еще выше, почти касаясь края белья.

Я чувствую, как внутри пульсирует неистовое желание, мне хочется, чтобы хватка его стала сильнее, чтобы теперь его губы изучали мою кожу…

Стоп!

Мне ли этого хочется? Мои ли это реакции?

Подавляя испуг и стараясь контролировать каждое свое движение, я останавливаю его ладонь, не позволяя пересечь границу. Заглядываю в его уже затуманенные глаза, что мне, безусловно, на руку, и бормочу что-то о необходимости освежиться. Он не препятствует, но выдыхает с легким разочарованием.

Я подрываюсь с постели и скрываюсь за дверью ванной комнаты. Опираюсь на нее спиной и прячу лицо в ладонях, пытаясь восстановить дыхание. Ничего не выходит. Внутри меня буря из противоречивых чувств, голова начинает раскалываться. Я с силой тру шею, пытаясь так вернуть самообладание, но в этой схватке проигрываю.

Только когда ледяные струи душа падают мне на макушку и быстро стекают по позвоночнику, мысли немного упорядочиваются. Я по-прежнему не знаю, что происходит, но что бы это ни было, понимаю: судьба подарила мне невероятную возможность. И я собираюсь ей воспользоваться.

Когда мои зубы начинают отбивать чечетку, я резко выворачиваю кран. Торопливо ополаскиваюсь под теплой водой, чищу зубы и, завернутая в полотенце, покидаю ванную.

Всего секунда в коридоре нужна мне, чтобы принять решение в его спальню не возвращаться. Секс с этим мужчиной, которому я однажды по своей глупости доверилась, в планы не входит. Хотя я осознаю, что на некую близость пойти придется. От этого зависит мое спасение.

В моей комнате на первый взгляд все на своих местах, но когда я открываю шкаф, вижу, что одежды в нем прибавилось. Эта Гермиона, похоже, та еще монашка. Практически все ее вещи закрытые и темных цветов. Впрочем, для побега это весьма практично.

Я не решаюсь сразу облачиться в повседневное, опасаясь, что это будет выглядеть странно. Замечаю на спинке стула шелковый халат и предполагаю, что с утра у нее свободный дресс-код.

Моих вещей в шкафу нет. Неужели они все выбросили? На одной из полок замечаю домашнее платье. У меня было похожее, только с розовыми цветами. У нее они бордовые. Я натягиваю его на себя, сушу волосы полотенцем и на цыпочках спускаюсь вниз, ожидая увидеть там ушастого пришельца и стребовать с него завтрак. Побег на голодный желудок не кажется мне дальновидным решением.

Лэнки я не нахожу и принимаюсь за готовку самостоятельно. Когда руки заняты, мне легче думается. Уже замесив тесто на блины, я спохватываюсь. А умеет ли эта чертова Гермиона готовить? Если нет, и он в курсе, это будет грандиозный просчет в гениальном плане по одурачиванию монстра.

На сковороде уже вторая партия блинов, а я все еще не решила, как действовать. На самом деле в голове бьется импульсивная мысль кинуть все, распахнуть входную дверь и броситься наутек. Но я прекрасно помню, чем завершилась моя первая и единственная попытка. Тогда у меня было гораздо больше времени на раздумья, а я все равно облажалась. Сейчас нет ни времени, ни запасного шанса. Я помню, что дом окружен каким-то невидимым забором, и мне необходимо выяснить, как его переступить.

Я лихо переворачиваю практически прозрачные на свету блины на сковороде, когда ощущаю его присутствие. Он что, прилетел сюда? Потому что ни единого шага я не слышала. Стараюсь незаметно разглядеть его через плечо и буквально задыхаюсь от силы его взгляда. Мое тело реагирует диковато. У меня и в мыслях нет ничего такого, но внутри растекается жар и шаровой молнией ухает в низ живота. Щеки пылают.

Да какого черта?!

Мне требуется мгновение, чтобы проглотить ком в горле и заговорить. Я отшучиваюсь, и он подхватывает мой тон. Но затем говорит что-то про сгоревшие блины, и я только чудом удерживаюсь от того, чтобы не хлопнуть себя по лбу.

Эта паршивка и в самом деле не умеет готовить?

Он, однако, больше не акцентирует на этом внимания. Приносит джем и сироп из холодильника, сам варит кофе, и мы садимся за стол. Я болтаю о всякой ерунде, несу полную чушь, лишь бы он не заговорил о том, что мне неизвестно. Оступиться — раз плюнуть. Но он, кажется, не заинтересован в моем разоблачении. Вслед за блинами он проглатывает каждое мое слово и смотрит так, будто не прочь проглотить и меня.

Меня слегка пугает та одержимость, с которой он скользит взглядом по моему лицу. И это заставляет задуматься о Гермионе. Что в ней такого особенного, чего не было во мне? Что она сделала с этим мужчиной, что он беспрестанно касается моей ладони, словно только одна мысль об отсутствии тактильного контакта может причинить ему боль?

Никакие ответы, конечно же, на ум не приходят. Я знаю ее только по краткому рассказу, полученному из его же уст. И могу поклясться, что в ту пору он говорил об этой Гермионе отстраненно, почти безразлично. Она была чужим человеком, очевидно его раздражающим. Тем непонятнее перемены в нем. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как?..

После нескольких минут молчания он вдруг предлагает посмотреть воспоминания о каком-то допросе, перебивая мои мысли. От неожиданности и страха я роняю тарелку, которую мыла, стоя у раковины.

Дьявол!

Нельзя, нельзя позволять ему залезть в мою голову. Это станет для меня концом. Я не уверена, что и мое возрождение не временное. Но надежда есть. Если же мне не удастся отвлечь его, то я потеряю себя навсегда.

Слава богу, он сам дает мне подсказку. А я хватаюсь за упоминание Поттера, как за спасательный круг в бушующем море. Он смотрит с подозрением, и тогда я понимаю, что вот оно — пришло время пустить в ход свои женские чары. Да, в прошлом это не сработало, но сейчас я вижу, что он в восторге от этого тела. Или от ее души, которой здесь больше нет.

Я вытираю влагу с ладоней кухонным полотенцем и, подбадривая себя, шагаю прямо в руки монстру. Не скажу, что испытываю отвращение, нет. Раньше он мне даже нравился. Непонятно почему. Возможно, так на меня влияла его аура таинственности и загадочности. Он был непостижим для меня, говорил необычные вещи. Он был моим рыцарем до того, как стать палачом.

И однажды я искренне хотела прижаться к его губам.

Я зарываюсь пальцами в его волосы, прохожусь ногтями по коже и спускаюсь к шее. В этот момент он похож на сытого довольного кота. Осталось только замурчать. Но, как и всякий кот, привязанный к человеку, он явно чувствует мое настроение. Он принимает ласку, прикрывает глаза, но тело его напряжено, словно в любой миг он готов к прыжку за птичкой. Это мне не подходит, и я склоняюсь к нему, только сейчас осознавая перемены в его внешности. С бородой он казался симпатичнее.

Ай да не все ли равно?

На вкус он как кофе и лимонный сироп. Я почти ненавижу себя за то, что мне это нравится. Нравится быть в его объятиях, ощущать на себе его горячие ладони, его жаждущие губы. Мне нравится быть центром его Вселенной.

Вероломная мысль отказаться от своих планов, остаться с ним и продолжить притворяться, бьется в такт учащенному пульсу. Но когда он обхватывает меня за талию, поднимает и прижимает своим крепким телом к стене, однозначно показывая, какого рода продолжения он хочет, внутри поднимается бунт. Это тело… Нет! Мое тело предает, но в своей голове я пока что единственный властелин. Я немного отстраняюсь, пытаясь отдышаться, снова шучу — мне кажется, ему нравится такой игривый тон, — и вырываюсь из его объятий.

Он не идет за мной, и петля силка на шее ослабевает. Я все еще не делаю резких движений, лишь бы не затянуть ее, но сладость свободы уже у меня на губах.

Я одеваюсь так быстро, как только могу. Обыскиваю комнату, но ни документов, ни денег не нахожу. Впрочем, мне не видится это сейчас большой проблемой. Я спускаюсь на первый этаж и замираю, замечая его у входной двери. Он стоит, прислонившись бедром к комоду, и прожигает меня взглядом.

«Вот и все», — с тоской думаю я.

Но он меня удивляет. Снова дарит нежные объятия, скользит костяшками пальцев по моей скуле и обещает ждать.

Мне вдруг становится стыдно, когда я переступаю порог дома и втягиваю в легкие влажный воздух. Кажется, что, уходя, я забираю главную ценность в его жизни.

Я прогоняю эти мысли, способные поколебать мою решимость. Уверенно шагаю за границу, ведь он сказал, что отпускает. Но у самой кромки деревьев что-то заставляет меня обернутся. Я не могу противиться этому желанию, хотя знаю — оно не мое. Несколько секунд мы смотрим глаза в глаза. Но когда он делает порывистый шаг вперед, спускаясь с крыльца, меня охватывает ужас. И чувство это намного сильнее ее желаний. Я растягиваю губы в искусственной улыбке, машу рукой и скрываюсь за крепкими стволами. Мне кажется, они на моей стороне. Исполинской стеной они встают за моей спиной, даря невидимость и безопасность.

Я никогда не любила бегать. Точнее, я думаю, что никогда не любила. Но сейчас я так быстро перебираю ногами, словно хочу поставить мировой рекорд на спринтерской дистанции. С холма, на котором стоит его дом, видна окраина города. И я правильно выбираю направление. Мне бы только добраться до людей. Настоящих, обычных людей. Мне нужна помощь, одна я не справлюсь.

Под ногами хлюпает, я скольжу по рыхлой почве, ругаясь сквозь зубы. Дыхание мое сбивается, в боку колет, но я не останавливаюсь ни на секунду. И вскоре плачу за это. Спотыкаюсь, вытягиваю вперед руки, стараясь смягчить падение. Но делаю только хуже.

Ладони саднит, джинсы на коленке разодраны — напоролась на надломленную ветку, я вся в грязи. Смахиваю выступившие от боли слезы, с трудом поднимаюсь и снова бегу. Мое подсознание играет со мной злую шутку, потому что в какой-то момент я слышу тяжелые, догоняющие меня шаги за спиной. Резко оборачиваюсь, но вижу лишь деревья.

Он догадался? Понял, кто я? И теперь преследует, собираясь устранить свою ошибку?

Господи, как же страшно…

Лесная полоса наконец-то заканчивается, и я оказываюсь на ровно подстриженном газоне напротив красивого пудрово-розового здания с солнечными панелями на крыше. На стоянке перед ним несколько машин, но людей не видно.

Я подхожу ближе и вижу на фасаде табличку с надписью «Крематорий Инвернесса». Наверное, я сошла с ума, но это пугает меня даже больше возможного преследования. И невзирая на то, что в здании могут быть люди, способные мне помочь, я отступаю. Оставляю это место, которое вдруг стало прочно ассоциироваться с инквизицией, далеко позади.

Я снова бегу, но когда боль в ноге пересиливает, перехожу на шаг. Передо мной расстилается покрытое прошлогодней рыжеватой травой поле, но за ним я вижу вереницу белых домиков. Их стены отражают блеклые солнечные лучи и служат мне маяком.

Это пригород, и он безлюден.

Я иду по тротуару мимо противно ровных лужаек, фигурных кустов и думаю о том, что совершенно не вписываюсь в здешнюю жизнь. Кажется, у людей в этих домах нет никаких проблем: они всегда сыты, довольны и счастливы. Постучаться к кому-то в дверь означает не только нарушить границы частной собственности, но и разрушить их иллюзии.

Да и что мне им сказать? «Пожалуйста, помогите, я сбежала от страшного злого колдуна, который держал меня в заточении и хотел убить?»

Меня разбирает смех от нелепости всего происходящего, но он быстро обрывается от острой, пронзающей разум мысли. Если он говорил правду, магия существует, значит, я тоже волшебница и могу делать все эти странные штуки, о которых так любят снимать фильмы. Почему я раньше не попробовала?

Никаких ведьминских атрибутов у меня нет, но покопавшись в памяти, я припоминаю несколько киношных фокусов, проделываю пассы руками, жмурю глаза, представляя себе Биг-Бен и ожидая, что каким-то невероятным способом окажусь на Парламент-сквер. Конечно же, ничего не происходит, и от злости я пинаю лежащий на дороге камень размером с грецкий орех.

— Эй, какого черта? — слышится возмущенный окрик.

Я поднимаю глаза. На подъездной дорожке у одного из домов стоит мужчина средних лет в распахнутом пальто и озадаченно рассматривает трещину на лобовом стекле своего автомобиля.

— О боже, — хватаюсь я за голову. — Сэр, простите, я не хотела. Это вышло случайно!

Он мерит меня скептическим взглядом, который тут же затуманивается не то отвращением, не то брезгливостью. Да уж, выгляжу я паршиво. Он достает трубку из кармана и начинает набирать чей-то номер.

— Сэр, мне нужна помощь, — заикаюсь я. — Можно позвонить от вас?

На этом свете не так много людей, к кому я могу обратиться. И всего один человек, чей номер телефона я знаю наизусть. Он говорил о Джейми плохие вещи, и я даже поверила, что не добавляет мне очков. Но что, если все его россказни лишь способ запудрить мне мозги? Только цель этого не ясна.

Сама же я помню о Джейми только хорошее. Он правда был замечательным другом, выслушивал мое нытье, помогал и с жильем, и с работой, всегда поддерживал. Поверив клевете, я предала его?

Я уже не соображаю, где правда, а где ложь, но готова рискнуть.

Ступаю на подъездную дорожку, просяще протягивая руку. А мужчина отходит и указывает пальцем на серую клинкерную плитку:

— Стойте, где стоите. Мне тут грязь с ваших ботинок не нужна! А позвонить вы сможете из полиции.

Несмотря на то что я ищу спасения, полиция — это последнее место, где я хочу оказаться. Интуитивно понимаю, что, попав в руки правоохранителей, я только помогу ему меня найти. Допустить этого нельзя.

И я снова бегу, не разбирая дороги, отмахиваясь от злобных выкриков того мужчины. У меня нет часов, но внутренние стрелки отсчитывают минут тридцать, которые мне понадобились, чтобы покинуть пригород. Я следую за изумрудными указателями, слушаю подсказки прохожих, шарахаюсь от машин и подозрительных взглядов. Когда я каким-то чудом добираюсь до вокзала, мои легкие похожи на два сдувшихся воздушных шарика. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Обессиленно я сползаю на грязную картонку под статуей солдата в килте, которая установлена на небольшой площади перед вокзалом, и утираю пот со лба. В глазах двоится. Сердце колотится где-то в горле. Из-за звона в ушах я не сразу понимаю, что кто-то обращается ко мне.

Это бездомный. Тщедушный старикан, который по сравнению со мной выглядит, как лондонский денди. Он тыкает в меня пальцем и упрекает за то, что я заняла его место.

Только скандалов с бродягой мне не хватало.

— Сейчас, сейчас, — стону я, неуклюже пытаясь встать. Все мышцы в теле протестующе ноют.

— Что это с тобой, девочка? — шепелявит он. Во рту явно недостает зубов, и из-за этого уголки его сухих губ печально смотрят вниз.

Я ничего не отвечаю и нетвердой походкой ковыляю в здание вокзала. Это узел суеты и ожидания, где надсадный гул пассажиров переплетается с приглушенным шепотом объявлений. Сквозь арочные проемы льется блеклый свет, выхватывая из тени спешащие силуэты. В воздухе витает терпкий запах креозота и дешевого кофе.

Согласно расписанию поезд до Лондона отправляется через двадцать минут. Но мне не хватает времени ни на то, чтобы уговорить строгую кассиршу продать билет «по доброте душевной», ни на то, чтобы выпросить у случайного прохожего несколько фунтов стерлингов, ни на то, чтобы преодолеть турникет, ведущий на платформу.

Господи, а чего я ожидала?

Я опять выхожу на улицу. Взглядом отыскиваю «старого знакомого». Он сидит на своем месте и потягивает с блаженным видом горячий напиток из стаканчика. Я в секундах от того, чтобы подойти к нему и попросить денег на билет. Почему-то мне кажется, он гораздо состоятельнее меня.

Сделать этого я просто не успеваю.

— С вами все в порядке, мисс? — раздается озабоченный мужской голос откуда-то сбоку.

— Нет, нет, — трясу я головой. — Я не в порядке.

Мужчина в дутой куртке, из-под которой виднеется клетчатая красная рубаха, почесывает длинную рыжую бороду и хмурится. У него пронзительно-голубые глаза, которые смотрят с беспокойством и сочувствием. За последнее я и цепляюсь.

— Муж напал на меня, я смогла сбежать, — принимаюсь сочинять на ходу, размазывая слезы по щекам. — Но ни денег, ни документов взять не успела и теперь не знаю, как добраться до Лондона. Там живет мама.

— Ну-ну, не плачьте. — Он тянет руку, чтобы похлопать меня по плечу, но затем резко ее одергивает. Догадывается, что трогать жертв насилия — плохая идея. — Давайте обратимся к констеблю? Я вас провожу.

Я чувствую себя лучшей лгуньей в мире, объясняя, почему мне нельзя в полицию. Вина за обман затапливает с головой, но когда хочется жить, это видится малой платой. В конце концов мне удается уговорить рыжеволосого добряка увезти меня из города, подальше от мужа-тирана.

Он ведет меня на стоянку, как настоящий джентльмен открывает передо мной дверь оранжевого пикапа, совсем не беспокоясь о том, что я могу запачкать сиденье. Протягивает салфетки и воду. Я буквально выдергиваю из его пальцев бутылку и жадно пью. Когда он выруливает на дорогу, проезжая мимо статуи солдата, я встречаюсь глазами с бродягой. Покусывая нижнюю губу, он провожает нас взглядом.

Добряка зовут Грэм. Он не терзает меня расспросами, но кое-что рассказывает о себе. У меня создается впечатление, что наличием фермы и обилием работы на ней, он оправдывается за то, что не может довезти меня до Лондона. Мы едем в Перт. Я уверяю, что и этого слишком много, благодарю его, и мы замолкаем.

Уютное урчание мотора убаюкивает меня, я расслабляюсь и прикрываю глаза, обещая себе, что это всего лишь на несколько минут. Мой сон неглубокий, но, несмотря на это, внезапное пробуждение сродни ночному кошмару.

Незнакомый мужчина нависает надо мной, упираясь кулаком в сиденье над головой. Он разглядывает мое лицо и тяжело дышит. Боже, что он собирается со мной сделать?

Паника размером с цунами захлестывает меня. Сама не понимая, что творю, я резко подаюсь вперед и бью его лбом прямо в нос. Удар выходит слабый, но мужчина отстраняется, хватаясь за свое лицо. Я дергаю ручку двери, но та не поддается, заблокирована.

Я снова маленькая птичка, попавшая в силки. Внутри все каменеет, воображение рисует одну картину ужаснее другой. Чужой голос в голове мерзко хихикает и язвительно заявляет, что лучше бы я осталась в доме Снейпа.

— Успокойтесь, все хорошо, все хорошо, вы в безопасности.

Слова едва слышны из-за бешеного звона крови в ушах. Я перевожу затравленный взгляд на мужчину и вдруг вспоминаю: это Грэм, он везет меня в Перт, он не причинит мне зла.

Мы стоим на обочине у развилки дорог. Грэм выходит из машины и, придерживая белоснежный платок у носа, разговаривает с таким же рыжеволосым мужчиной. Тот поглядывает на меня с опаской и качает головой.

Я все еще комок напряженных нервов, мне не хватает воздуха.

Наконец, Грэм заглядывает в салон, он держится на расстоянии. Тихо и медленно, будто я буйная душевнобольная, он предлагает пересесть в машину к его другу. Тот следует в Эдинбург. Грэм уверяет, что Дугал, так зовут друга, сможет посадить меня на автобус прямиком до столицы.

Наверное, я действительно спятила, потому что соглашаюсь в очередной раз залезть в машину к незнакомцу. На прощание примерно миллион раз я извиняюсь перед Грэмом и благодарю его.

Дугал — настоящий молчун. Кроме «здравствуйте, пристегните ремень», я не услышала от него ни слова. На протяжении двух часов, что мы проводим в пути, из магнитолы раскатисто звучит келтик-рок. Дугал отбивает ритм пальцами по рулю. Он немного сбавляет громкость, когда я прошу телефон.

У меня трясутся руки, когда я набираю номер Джейми. Молюсь всем богам, чтобы он не был отключен. Гудки идут, но трубку никто не берет. Со вздохом разочарования я возвращаю телефон Дугалу.

Как и обещал Грэм, его друг подвозит меня к автостанции, покупает билет и смиренно ждет времени отправки, хотя не обязан со мной нянчиться. Он также покупает мне воду и пару сэндвичей в дорогу. Молча. Мне хочется обнять его, но я не решаюсь.

За пять минут до отправления я снова звоню Джейми. После второго гудка он отвечает, и мое сердце накрывает радостью.

— Джейми?

Тишина на том конце провода заставляет нервничать. Джейми откашливается и с недоверием произносит:

— Кто это?

— Это я, Джейми, — выдыхаю в трубку. Я принимаюсь тереть лоб, потому что голову простреливает вспышка боли, и пытаюсь подобрать слова.

— Мисс Грейнджер? Гермиона?

— Да! То есть нет, Джейми… Я… Я не она.

Следует длинная пауза, я слышу только учащенное дыхание Джеймса, который пытается осмыслить то, что я сказала. Мне бы тоже не помешало это сделать. «Как», «зачем» и «почему» по-прежнему теснятся у меня в голове. В той самой, из которой Снейп собирался меня выселить, потому что я паразит, захвативший чье-то тело и разум.

Как я могла так просто сдаться?

Если у него ничего не получилось, а раз я здесь, это очевидный факт, значит, он ошибался? Значит, я имею право на существование?

— Как это возможно? — сдавленно шепчет Джейми. Голос его звучит глухо, словно он прикрывает рукой рот, произнося это.

У меня нет времени на объяснения. Я умоляю о встрече, умоляю сохранить в секрете этот звонок, умоляю мне помочь. Конечно, он соглашается.

Через семь часов я буду в Лондоне. Мой друг Джейми будет ждать меня. Надеюсь, эта ставка сыграет. Потому что на кону моя жизнь.