Тьма и Свет/Darkness and Light (гет)

Его новый конь был выносливым и неторопливым животным. Брум‑бар на древнем гномьем означало "Черный медведь". Он был черным и по-медвежьи невозмутимым. Стурм не возражал.

Путешествия, которые он сейчас совершал, больше подходили для уравновешенного животного, чем для какого-нибудь возбудимого, хрупкого коня. Спина у Брумбара была такой широкой, что Стурм воображал, что он мог бы положить ноги на загривок животного и вздремнуть. Навьюченный пожитками Стурма, Брумбар весь день мог идти неторопливым чеканящим шагом.

Лемишский лес поредел до нескольких тонких низкорослых сосен, росших среди травянистого подлеска. На равнине было жарко и очень сухо. Стурм начал экономить воду, когда ручьи и источники стали мелеть и встречаться всё реже.

Съехав с дороги, он почти не видел людей. Этот самый южный участок Соламнийской равнины, протянувшийся между Гранатовыми горами и лесом Лемиш, был слишком сухим для скота и земледелия. К счастью, здесь не было грабителей; воровать было нечего.

Оставаясь в одиночестве, Стурм решил немного поразмыслить. С тех пор, как он и

Китиара покинули Утеху много недель назад, он понял, что опасность маячит на горизонте повсюду.

Странных ящероподобных наемников, которых он знал как драконидов, видели в портовых городах. Перемещались тайники с оружием. Множество разбойников заполонило дороги северных стран. Тёмная магия в действии. Гоблины под предводительством человека-мага. Что-то же связывает всё это? — подумал он. Война. Вторжение. Злая магия.

Стурм пришпорил Брумбара, и его огромный конь перешёл на рысь. В его сознании всплыл целый поток смутных видений и туманных воспоминаний. Видения, которые он видел на

Лунитари, были утрачены для него в деталях, но их смутные тени сохранились. Самым ярким из них было видение о том, что его отец где-то жив. Было что-то ещё о старом замке, и смерть каким-то образом была связана с Китиарой.

О, Кит. Где ты сейчас?

Дневной зной воздвиг башни чёрных туч в небе. Где-то далеко плясали молнии, а раскаты грома ещё долго проносились над лугами после того, как вспышки молний стихли. Запах дождя тянул Брумбара в сторону бури, и Стурм не останавливал коня. Его тоже мучила жажда.

Буря, казалось, отступала от них, пока они ехали ей навстречу. Брумбар хлюпал по оврагам, быстро наполнявшимся дождевой водой. Воздух был влажным, душным, но край дождя отступал по мере приближения Стурма. Молнии плясали в вершинах сосен на востоке. Стурм уклонился от опасного зрелища, но у Брумбара были другие планы.

Тяжело дыша, конь направился прямо к деревьям.

На них начали падать лёгкие, едва ощутимые капли дождя. Брумбар тяжело шагал сквозь редкие деревья. Дождь усилился. Впереди Стурм увидел тёмную фигуру, мелькнувшую между соснами. Он промокнул глаза рукавом и снова посмотрел.

Всадник в развевающемся плаще петлял среди деревьев. Время от времени бледный овал лица оборачивался, словно всадник поглядывал на Стурма через плечо. У него, казалось, были длинные усы, очень похожие на усы самого Стурма.

Брумбар замедлил ход у мелкой лужицы, но Стурм пришпорил его; ему было любопытно увидеть другого всадника, и он хотел его догнать.

«Привет!» — крикнул Стурм. «Можно с тобой поговорить?»

В нескольких ярдах от него ударила молния, оставив в траве дымящийся кратер. Всадник не отозвался на зов Стурма, продолжая петлять между соснами. Стурм хлестнул поводьями по шее коня, и Брумбар перешел в галоп. Они приближались к незнакомцу.

Тёмные волосы всадника были размазаны по лицу проливным дождём. У него действительно были длинные усы, символ Соламнийских рыцарей. Конь незнакомца был лёгким и проворным, но, должно быть, слишком долго бежал на большой скорости. Брумбар быстро нагонял его.

Только дерево, промелькнувшее между ними, помешало Стурму схватить незнакомца за плащ.

«Подожди!» — крикнул Стурм. «Стой, я хочу поговорить с тобой!»

Конь незнакомца резко рванул влево, объезжая Стурма. Тот остановился в тридцати ярдах от него.

Брумбар вздрогнул и остановился. Поднялся ветер, и дождь хлестал Стурма в лицо, поэтому он развернул коня. Незнакомец ждал его.

«Я не собирался тебя преследовать, — крикнул Стурм, — но…»

Он не услышал удара молнии, ударившей в землю между ним и незнакомцем. И не почувствовал его. В одно мгновение он говорил, а в следующее — лежал на грязной траве, и дождь барабанил по его лицу. Его руки и ноги налились свинцом и ослабели.

Над ним нависла тёмная фигура. На секунду он испугался. Лежа, беспомощный, Стурм был лёгкой добычей для вора или убийцы.

Незнакомец, всё ещё сидящий на коне, возвышался над ним. На фоне серого неба, с залитыми дождём глазами, Стурм видел только тёмные волосы, высокий лоб и обвислые усы. Плащ плотно облегал широкие, мощные плечи мужчины.

Незнакомец сидел в седле, глядя на Стурма сверху вниз и не говоря ни слова. Стурм сумел выдавить из себя: «Кто ты?»

Мужчина раздвинул плащ, обнажив рукоять большого меча. Стурм разглядел форму навершия и гарды филигранной работы. Вздрогнув, он понял, что знает этот меч. Он принадлежал его отцу.

«Берегись Меринсаарда», — сказал мужчина голосом, который Стурм не узнал.

С огромным усилием Стурм поднялся на колени. «Кто ты?» Он протянул незнакомцу грязную руку. Там, где он должен был коснуться ноги лошади, он не нашёл ничего. Лошадь и всадник исчезли бесшумно и бесследно.

Стурм, пошатываясь, поднялся на ноги. Дождь закончился. Солнце уже проглядывало сквозь рваные облака. Брумбар был в нескольких метрах от него и пил из лужи. Неподалёку молния разнесла сосну в дымящиеся щепки.

Стурм закрыл лицо руками. Увидел ли он то, что ему показалось? Кто был этот призрачный всадник? И что такое Меринсаард? Человек, место?

Он устало сел на Брумбара. Большой конь переминался под тяжестью Стурма, его широкие копыта хлюпали по грязи. Стурм огляделся. Кроме следов Брумбара, других следов не оказалось.

Хотя Соламнию описывали как равнину, она не была идеально плоской, как, скажем, Пыльные равнины. Здесь встречались хребты и овраги, сухие русла ручьёв и небольшие рощицы деревьев, росшие словно острова посреди травянистой степи.

Стурм ехал на север не спеша, поедая дикие груши с деревьев и наполняя флягу водой из колодцев пастухов. Вскоре он обнаружил, что бродит среди небольших стад скота, за которыми ухаживают и охраняют суровые крестьяне с дубинками и луками. Они внимательно следили за ним, когда он проезжал мимо.

Налёты были обычным явлением, и в их глазах он мог быть разведчиком крупной банды конокрадов. К тому же, Стурм носил усы и рогатый шлем соламнийского рыцаря — предметы, явно не добавлявшие ему популярность у людей, свергнувших Орден.

Стурму это было безразлично. Он ехал гордо, выставив меч напоказ, показывая свою готовность к неприятностям. По ночам он особенно тщательно начищал свой шлем, сапоги и меч до блеска. Он решил избегать города Солантуса. После свержения рыцарства Солантус провозгласил себя вольным городом, не подчинявшимся никому, кроме своих мастеров своих гильдий.

Стурм слышал о нескольких рыцарях, друзьях и соотечественниках его отца, которые были таким образом заключены в тюрьму и казнены в Солантусе. Хотя он был готов говорить о своем наследии на открыто, он не видел смысла идти в город и совать голову в петлю.

Равнина за Солантусом полого спускалась к реке Вингаард. Это была хорошая земля. Комья почвы, поднятые подкованными копытами Брумбара, были черными и плодородными.

Стада становились гуще по мере приближения к реке. Он провел целый день, ведя Брумбара сквозь толпы ржаво-коричневых коров и телят. Жара и пыль поднятая скотом были настолько невыносимы, что он сменил шлем на тканевую бандану, какие носили обычно погонщики.

Стада сошлись к броду Керду, искусственному мелководью, созданному столетия назад соламнийскими рыцарями (еще одно преимущество, о котором забыл простой народ).

Тысячи мелких камней сбрасывали в реку Вингаард, чтобы создать место для брода.

По мере того, как река медленно смывала камни, каждое новое поколение на должно было обновлять брод, сбрасывая туда свои собственные камни. Вокруг сбора и сброса новых камней в реку сложился своего рода зимний праздник.

Вскоре стало слишком тесно, и Стурм не мог ехать верхом, поэтому он спешился с Брумбара и повёл лошадь под уздцы. Здесь, у реки, после заката дневной зной быстро рассеивался. Стурм спустился к берегу, где пылали сотни костров. Пастухи устраивались на ночлег.

Полдюжины загорелых от солнца лиц обратились к Стурму, когда тот приблизился к ближайшему лагерю. Он поднял ладонь и сказал:

«Мои руки открыты», — традиционное приветствие пастухов.

«Сядь», — сказал вожак стада, которого можно было узнать по резному бычьему рогу, висевшему на его шее. Стурм привязал Брумбара к небольшому дереву и присоединился к мужчинам.

«Стурм», — сказал он, садясь.

«Онтар», — сказал вожак. Он указал на остальных по очереди. «Рорин, Фрийе, Остимар и Белинген». Стурм кивнул каждому. «Поделимся котлом?» — спросил Онтар.

Над огнём висел чёрный котёл. Каждый должен был принести и добавить в него что-то своё, чтобы разделить общую трапезу. «Рагу пастуха» — выражение, известное на всём Кринне и означающее всего понемногу.

Стурм приподнял клапан своего рюкзака и увидел остатки провизии: кусок солёной свинины толщиной в дюйм, две моркови и закупоренную полую тыкву, наполовину наполненную ржаной мукой. Он присел у котла, достал нож и начал нарезать мясо.

«Хороший был сезон?» — вежливо спросил он.

«Сухой», — ответил Онтар. «Слишком сухой. Корм ​​на нижней равнине разносит ветром».

«Хотя никто не болеет», — заметила Фрийе, чьи соломенные волосы висели двумя длинными косами. «Мы не потеряли ни одного телёнка от грифа или синей волдыри». Откинув с глаз пряди рыжих волос, Рорин сказал: «Сборище разбойников». Он точил устрашающего вида топор о гладкий серый камень. «Люди и гоблины вместе, в одной банде».

«Я тоже это видел», — сказал Стурм. «Южнее, в Каэрготе и Гарнете».

Онтар посмотрел на него, приподняв тонкую коричневую бровь. «Ты не местный, да?»

Стурм доел солонину и начал нарезать морковь. «Я родился в Соламнии, но вырос в Утехе».

«Говорят, там много свиней держат», — сказал Остимар. Его голос был низким и звучным, что, казалось, не соответствовало его невысокому росту и худобе.

«Да, довольно много».

«Куда ты направляешься, Стурм?» — спросил Онтар.

«На север».

«Работу ищешь?»

Он перестал резать морковь. Почему бы и нет? «Если найду», — сказал он.

«Когда-нибудь перегонял скот?»

Остимар и Белинген насмешливо фыркнули, но Онтар сказал: «Две недели назад мы потеряли человека из-за набегов гоблинов, и теперь у нас брешь в линии обороны. Всё, что тебе нужно делать, — это вести животных вперёд. Завтра мы пересечём Вингаард и направимся к крепости».

«К крепости? Но она уже много лет пустует», — сказал Стурм.

«Покупатель там».

Звучит неплохо. А какая плата?»

«Четыре медяка в день, оплата при отъезде».

Стурм знал, что следует поторговаться, поэтому сказал: «Я не могу сделать это меньше чем за восемь медяков в день».

«Восемь!» — воскликнула Фрийе. «И он — простой наездник!»

«Пять, пожалуй, можно», — сказал Онтар.

Стурм потряс тыкву, чтобы разбить комки муки.

«Шесть?»

Онтар усмехнулся, показав несколько недостающих зубов. «Ладно, шесть. Муки не сыпь много — мы варим рагу, а не печём хлеб». Стурм добавил горсть серой ржаной муки.

Рорин дал ему медную миску и ложку. Рагу подали, и мужчины быстро и молча принялись за еду. Затем они пустили по кругу бурдюк. Стурм сделал глоток. И чуть не подавился: в мешке был крепкий перебродивший сидр. Он проглотил и передал бурдюк дальше.

Кто покупает скот в крепости? — спросил он, когда все поели и выпили.

Не знаю, — признался Онтар. — Люди уже несколько недель возвращаются из крепости Вингаард с рассказами о золоте, говорят, что там есть скупщик, который платит большие деньги за хороших животных. Значит, мы направляемся в крепость».

Костер погас. Фрийе достал флейту ручной работы и начал играть одинокие, мелодичные звуки. Пастухи свернулись калачиком на своих одеялах и уснули. Стурм расседлал Брумбара и вычистил его. Он отвёл коня к реке на водопой и вернул его к молодому деревцу. После этого он соорудил себе постель из одеяла и седла.

Небо было ясным. Серебряная луна висела низко на юге, а Лунитари поднималась к зениту. Стурм смотрел на далёкий красный шар.

Действительно ли он ступал по этой багровой земле? Действительно ли он сражался с древесными людьми, видел (и даже оседлал) гигантских муравьёв, и освободил дракона-болтуна из обелиска из красного мрамора?

Здесь, на Кринне, среди простых, прямолинейных пастухов, подобные воспоминания были подобны безумному лихорадочному сну, теперь изгнанному более привычными заботами из жизни Стурма.

Юный рыцарь спал и видел, как скачет по Утехе, преследуя человека в плаще с мечом его отца. Он так и не догнал незнакомца. Деревья долины были окутаны красноватым сиянием, и повсюду Стурм чувствовал, как в холодном воздухе разносится эхом женский смех.