Говорить (гет)

Вальбурга ненавидела празднования, которые Министерство каждый год устраивало в честь падения Гриндевальда; алкоголь лился рекой, а музыка разрывала голову. Вальбурга много курила, с трудом удерживая в подрагивающих руках сигарету, и старалась свалить, пока министр не заметил её отсутствия.

Дом встречал её холодом и тишиной, но от этого не становилось легче. Кричер без просьб приносил бутылку огневиски и бокал и беззвучно уходил, оставляя её наедине с собой. Дети были в школе, Орион — её совершенно не интересовало, где пропадал он. Она прикладывала к горлышку и разбивала бокал об стену; хотелось выть.

На улице звучала музыка.

— Прошло уже столько лет, — усмехалась она, когда Кричер приходил смести осколки, и прикрывала глаза. Он не отвечал — и дементор с ним. Она вновь прикладывалась к бутылке, игнорируя поставленный рядом новый стакан. Или собранный заклинанием всё тот же. И огневиски текло по подбородку, она стирала его ладонью, делая ещё глоток.

Под конец дня она была настолько пьяна, что сны казались ей реальнее происходящего: Винда откидывала волосы на спину и чуть улыбалась, соседняя половина кровати хранила её тепло, а в воздухе чувствовался слабый аромат горчащих духов. И Вальбурга забывала, что она сама пользовалась ими — ещё с детских лет стараясь быть похожей.

— Ты же останешься? — шептала она, цепляясь за чужую руку. И ногти задевали рубины браслета на запястье. Винда качала головой, но не уходила, сдаваясь под градом поцелуев и просьб. — Отец всё равно в командировке. Останься на ночь, — она каждый раз хотела попросить остаться с ней навсегда.

Винда растворялась, стоило открыть глаза, поэтому Вальбурга оставляла веки сомкнутыми, даже когда просыпалась.

— Ты же сумеешь выведать у Саламандера, что министерство Англии собирается предпринять, ma chérie? — спрашивала Винда, целуя её плечи. Вальбурга слабо улыбалась в ответ, откидывая голову. — Ты же сделаешь это для меня?

Тесеус Саламандер, глава отдела магического правопорядка, ей не нравился, зато она очень нравилась ему. А Геллерту Гриндевальду нужны были сведения о министерстве Британии. Винде нужны были эти сведения. Ей Вальбурга ни в чём не могла отказать.

— Я буду представлять на его месте тебя, — шептала она в ответ. Винда одобрительно улыбалась, и её взгляд теплел.

— Ради общего блага, — она закусывала кожу у Вальбурги на шее. — Ради нас.

— Ради нас, — повторяла она последние слова за Виндой, словно они были священными. Ради них она была готова, на что угодно, но Винда качала головой.

— Ты больше нужна здесь, — возражала она, когда Вальбурга просила забрать её с собой в Германию. — Но мы будем вместе, когда всё это закончится.

— Но… — Винда не давала ей говорить, коснувшись подушечками пальцев губ.

— Я волнуюсь за тебя, — говорила она, внимательно заглядывая в глаза. — Я не могу подвергать тебя риску быть рядом со мной сейчас. Так ты в безопасности. Но потом, потом всё изменится.

И Вальбурга верила, а Винда целовала. И её прикосновения таяли на губах.

— Обещаешь?

— Клянусь, ma chérie, — Винда улыбалась, кладя ладонь на свою обнажённую грудь, словно в подтверждение своих слов. Вальбурга тихо смеялась.

Она до сих пор не могла понять, любила ли её Винда. Точнее не могла поверить, что ответ был прост — нет. Хотя Винда сама произнесла его ей, когда она пришла к ней в Нурменгард. Это произошло лишь спустя пять лет после их поражения; все вокруг праздновали, Вальбурга перевела на счёт смотрителя тюрьмы половину содержимого своего сейфа и сбросила перед ним мантию. Двух стопок огневиски ей не хватило, локти были стёрты в кровь

— Зачем ты пришла? — спросила Винда, даже не подумав подойти к решётке, прутьев которой касалась Вальбурга. — Позлорадствовать?

— Увидеть тебя? — темнота скрывала её лицо, но Вальбурга всё равно уловила тень усмешки, пробежавшей по губам Винды. И подалась вперёд, жадно впитывая взглядом её фигуру в чёрной мантии.

Винда хохотнула.

— Так и не проснулась, девочка? — сказала она; и в её голосе звучала насмешливая грубость. Её глаза стали ещё более холодными, словно бы остекленевшими. Вальбурга скользнула рукой по столбику решётки. — Пора бы уже. Столько лет прошло.

— Пять, — тихо ответила она. Винда хмыкнула.

— Только не говори, что считала.

Она покачала головой. И повисло молчание; смотритель позволил только тридцатиминутную встречу, словно бы в праздник свержения Гриндевальда кто-то захотел бы вдруг вспомнить о Гриндевальде.

Время утекало сквозь пальцы, отсчитывая биением сердца каждую секунду.

— Нет, — сказала Винда холодно; и в воцарившейся тишине её голос прозвучал словно свист кнута. — Нет. Это ответ на тот вопрос, который у тебя даже смелости не хватает задать.

Вальбурга отшатнулась, рука безвольно скользнула вниз. Винда отвела от неё взгляд, глядя в серую стену.

— Уходи.

И она ушла. Но действительно не проснулась. Сказка мерещилась ей где-то в прошлом, о котором было мучительно больно вспоминать. В обычное время по ночам к ней не приходили сны — в голове была пустота. Пока она не закидывалась таблетками из заначки Альфарда и не запивала их большими глотками огневиски.

Винда касалась её тела ладонями и проникала под мантию; Вальбурга выгибалась в спине. Чёрные волосы падали ей на лицо.

— Ты меня любишь? — спрашивала она перед каждым поцелуем. Винда почти смеялась, и её глаза смотрели на неё со снисходительной нежностью, словно бы на ребёнка.

— Безусловно, ma chérie, — отвечала она. И Вальбурга вновь верила.

А потом просыпалась на смятых простынях с ломящей болью в висках.