Аргус (джен)

Спросонок долго моргаю на часы, прислушиваюсь — тишина, но что-то же подняло меня среди ночи. Наконец, доходит, что циферблат двадцатичетырехчасовой, как на подводной лодке. Стрелки под прямым углом — шесть, а не три. Проспал. Сейчас еще можно — у детей каникулы.

Сажусь, опять в кальсонах, уж что прислали в Мунго от мадам Малкин, то прислали. Матрац воняет старостью, заменить сегодня же. И топчан долой! Подозреваю, он тот самый, на котором умер кладовщик. А стены эти голые булыжные, как в овечьей кошаре! А пол гранитный фонящий! Как я так жил, почему?! Управляющий, бля, замка Хогвартс и прилегающих земель в ранге зама главы Департамента Недвижимости. Считай, полковник, и не «Эй, полковник», а «Сам полковник»!..

Стоп, а не борзею ли я? Полковник тут покамест один, а я сижу на его койке в оплаченных его деньгами кальсонах и, мало того, в его теле, и возмущаюсь, что старик жить не умел. Может, и умел. Может, в лучшие годы у него тут сексодром стоял с томными одалисками, а в подвалах посейчас заначены коллекционные вина... Хотя кого я обманываю? Если мужик реализуется в работе, то бабы и вино для него вроде гола престижа команды класса «Ю» в ворота «Спартака». Закатит (а такой закатит) и на волю, в пампасы. Его там ждут. Он там нужен. Он показывает свой класс «А», бия мамонтов по мохнатым головам.

Веду к тому, что мы с Аргусом одной крови, а сейчас тем более. Так что мой порыв пожить для себя, скорее всего, начнется и закончится покупкой матраца и привычной одежды, и то при случае. Некогда мне. На мне Замок.

Держись, Хогвартс, Ворюга вернулся!

В гостиной обнаруживается Сони. Чудовищное викторианское кресло, напоминающее орудие инквизиторов, создано как будто для этого засранца: сиденье не врезается ему под коленки, потому что Сонька на нем лежит поперек, задрав ножонки на подлокотник; цыплячьи икры удобно вписались между завитушек резьбы, которые давили бы на локти сидящему как положено человеку. Втащил к себе кошку и бесстрашно чешет хищнику горло.

— Жрать хотите, — констатирую я.

Не сочтя нужным отвечать на банальность, Сони аппарирует, как лежал, с задранными ногами. Понес благую весть, что хозяин проснулся.

Умываюсь в дурацкой раковине с затычкой. Хочется поставить нормальные смесители, но погожу, надо сперва оценить производительность котельной. Сони вернулся, ждет с полотенцем в лапках.

— Не пей, братец, мухоморовую!

Моргает:

— А Сони и не пьет.

— Не так, Сонька. Спроси меня: «А то козленочком стану?»

— Хозяин приказывает?

— Хозяин прикалывается.

— Тогда Сони не спросит.

— Почему?

— Мало ли...

И глазищами луп, луп. Вот что у него на уме?

— А то козленочком стану? — вдруг слово в слово повторяет Сони. Похоже, решил, что я им недоволен, раз молчу.

Шутка прокисла, но доигрываю:

— Нет, Сонька, мухомором.

— Почему?

— Потому что пил мухоморовую.

— А чтобы стать козленочком, надо пить козленочковую?

— Зришь в корень!

— А чтобы стать... — Сони закатывает глаза и благоговейно выдыхает, потрясенный открывающимися перспективами: — Хагридом?..

— Тебе столько не выпить!

Сони, обиженно кривя губы, сдергивает переброшенное через ручку полотенце и показывает сточенную в гвоздик бритву.

— Ой, боюс, боюс!

Разобиделся окончательно, вот-вот заплачет:

— Сони ни разу! Ни разу не порезал Ворюгу!

Запоздало соображаю, что артрит и «опасная» бритва — вещи несовместные, стало быть, эльфы меня бреют минимум лет двадцать. Должен быть отработанный процесс, а я понятия не имею, куда сесть или, может, Сони поставить повыше, чтоб смог дотянуться...

Командую отставить бритье, мол, сперва продукты отпустим. Обрадованный Сонька хватает меня руку и переносит на кухню. В кальсонах. Держу лицо, а что делать? Хозяин сказал, эльф исполнил, Сони хороший эльф. Слава Богу, я не обмолвился, что собираюсь в Гринготс...

Эльфятник акульими кругами ходит вокруг кладовой. Надутый от гордости Дедал подает мне ключ, церемонно благодарю за то, что сберег, круги сужаются. Отпираю дверь. Восторг! Не голодали — эльф себя всегда прокормит, — им важно, что вернулся привычный порядок.

К ежедневным геркулесу и маслу для утренней овсянки выдаю изюм и мед, подданные ликуют, а мы с Дедалом удаляемся в апартаменты вершить судьбы.

Пытаюсь одеться, в конце-то концов!

Вчерашний новенький костюм из натуральной английской шерсти навевает мысли о месячном запое и смерти под забором. Я ж, варвар, садился — брюки не поддергивал и, страшно сказать, локти клал на стол! Вот до чего могут избаловать десять процентов лавсана... Дедал вызывает двух доверенных прачек, вместе вертят костюм, беззвучно переговариваются и уличают меня в новом грехе: две петли растянул! Уж если сидел развалясь, надо было расстегнуть пуговицы! А на рукаве-то, играет на добивание Дедка, на рукаве уж не слизнячком ли накакано?! И этот гад — уже восемьдесят лет мой друг, а в детстве, пожалуй, был и за отца...

Прачки уволакивают костюм, по довольным мордочкам понимаю, что труды предстоят многие и вдохновенные, о сроках лучше не спрашивать.

Шарю в гардеробной, сам не зная, на что надеюсь, у меня сейчас бицепс, как раньше бедро... Дедал ходит за мной, отчитывается:

— Два раза оставались без муки, взяли у мадам Розмерты на галлеон четыре сикля...

Взяли — значит, сперли. Это на хозяйское запрет вбит в генетику, а чужое можно. Не помирать же с голоду.

— ...А вообще мадам Помфри хорошо помогала...

То есть Дедка вручал ей ключ, Поппи отпирала кладовую и вслух позволяла взять то, на что укажет Дедка. Исключить лишнее звено не дает врожденное табу: взятая без спросу хозяйская вкусняшка горька до рвоты.

— Твилфитту и Таттингу доставили четыре кокона, за один, они сказали, не заплатят. В нем человек оказался.

А это еще о чем?

— Что за человек?

— Кто ж знает! Из кокона человек: скелет да волосы, и те не поймешь какой масти... В Хогсмите люди не пропадали, — подумав, добавляет Дедка.

У меня срастается: в коконе, переваренный — объедки акромантулов; Твилфитт и Таттинг — девичьи ножки в чулочках акромантулового шелка, ой, дура Стелка, небось, месяц питалась одним чаем...

Без сил сажусь на галошницу. Это вам не слизнячком накакано. Тут говны без конца и без края.

* * *

Итак, на моей территории живут тропические пауки размером с теленка, и это одно туловище. Надеюсь, что бумажки о принятых мною мерах безопасности сданы куда надо в положенные сроки и в должном объеме. Потому что теперь, когда в коконе обнаружили останки человека, мне начнут шить преступную халатность.

Или не начнут. Сейчас все в руках Твилфитта и Таттинга. Могу представить, какой удар они пережили, когда разматывали кокон, и с каждым снятым витком шелка все яснее различали скелет с выломанными из суставов и поджатыми к голове ногами, умятый, как брусок замороженной рыбы. Плотно пакуют акромантулы... Я бы хорошо понял, если бы шокированные галантерейщики немедля вызвали авроров. Был бы рад услышать: «Забери труп, и мы ничего не видели». Но их нелепая попытка шантажа за пределами моего сквибского мышления. Мою халатность еще доказать надо, а они-то вешают на себя недвусмысленное сокрытие трупа! Синдром чистокровных: с детства слышат, какой молодец был Пупкин Первый, что жертвенного раба под угол дома закопал, а Восьмой, что семью кровника вырезал. Ведь все для блага рода! А они всего-навсего спрятали паучьи объедки. Что значит, нарушили закон? А есть такой закон? Правда?! Надо же, чего только не насочиняют!

Почетные чукчи Твилфитт и Таттинг.

Не сомневаюсь, что они долго обдумывали фразу, долженствующую повергнуть сквибяру в прах, и создали шедевр в своем классе. Простенькие слова в передаче Дедки «они сказали, не заплатят» низвели меня из торгового партнера в мнущегося у черного хода алкаша. «Что там у тебя? Небось, ворованное? На тебе на пиво и проваливай... Что-э?! Давно а аврорате не был?! Запомни, здесь я решаю, кому заплатить и сколько!». А то, что свое решение донесли через домовика, это вроде как их благородия через дворника со мной разговаривали. Заодно оставили себе простор для маневра. Если сумею убедительно огрызнуться, будут валить на бестолкового Дедку, мол, они-то совсем другое имели в виду! Скажем, разделить по справедливости расходы на похороны.

Негламурно. Придется пороть.

Тот, кто наводил орднунг в наших с Аргусом мозгах, остался верен себе: личных воспоминаний как не бывало, зато вывалился самосвал явно не книжных знаний об акромантулах. Выходит, я в этом бизнесе давно и плотно. Посмотрю, что мне это дает.

Как и все арахниды, акромантулы свою жертву не рвут, а высасывают. Впрыснут желудочный сок и ждут, когда получится бульон. Мелким паукам больше ничего не нужно, их мухи перевариваются в собственном хитине, как в консервной банке. Акромантулы свою еду обматывают паутиной, чтобы бульон не проливался. Это и есть знаменитый шелк — готовая сплошная нить длиной в мили, хоть сразу в ткацкий станок. Обывателей не беспокоят физиологическими подробностями — паутина и паутина. Все считают, что шелк прядут из ловчих сетей.

Плотность шелковой ткани по основе — от сорока до пятидесяти нитей на дюйм, погонный ярд двухфутового полотна требует семи с лишним миль акромантуловой нити, с припуском на угары набегает все восемь. С большого кокона можно смотать от восьми до десяти миль, четыре кокона — четыре-пять ярдов шелка...

А ведь у них заказ, у Твилфитта и Таттинга! Мантия на крупного мужчину или вечернее платье.

На этом я их и прижму.

* * *

В гостиную! Бросаю порох, почти сразу в опавшем пламени камина появляется розовое личико под ночным колпаком. Няшка! Твилфитт или Таттинг?

— Ворюга? Уже выписался?

— Вчера еще. Открой.

— Ты на часы смотришь?! Заходи в девять, перед открытием. Сядем спокойно...

Зевает. А взгляд ясный, голос бодрый. Без меня проснулся, поганец, небось, кофию в постель ждет. Но сквибяру намерен помариновать для пущей сговорчивости.

— В девять поздно. Я с утра к шефу на прием, не идти же в тряпках от мадам Малкин. И надо нам согласовать показания, а то как бы не получилось, что шеф сразу пришлет за вами авроров.

— За нами?! — Бровки под лоб, мотает головой, конец колпака падает на глаза. Буратино обнаружил, что очаг настоящий и жжется... Все-таки я русский. Европа в детстве читает Пиноккио.

— А ты думаешь, где удобнее искать виноватых — в лесах или в лондонском магазине с дорогими товарами?

Ой, что это с вами, мистер Твилфитт-или-Таттинг? Где ваш здоровый румянец и почему вы жуете колпак? Базовый рефлекс, вспомнилось, как сисю жамкали. Хочется к мягкой груди, на сильные теплые ручки. Это я предоставлю, но потом и только ручки. Не для пидоров грудь молодецкая.

— Ау, мистер Таттинг!

Встряхнулся:

— Я Твилфитт!

— Смотри, как бодряще на тебя действует имя партнера!.. Открывай уже!

— Я не одет!

— Я тоже.

С кислой физиономией берет палочку. Рука дрожит, губы пляшут, ща наколдует. Впрочем, каминные чары нетребовательны к исполнению. Специально так составлялись, иначе половина магической Британии встречала бы утро после праздников, застряв в дымоходах.

Ох, сглазил. Лечу-у-й! Ой-ой-ой-ап-чхи! Мамочки! В смысле, имел я маму изобретателя каминной сети исключительно в миссионерской позиции, часто, но понемножку, чтобы у нее, сердечной, за полсуток до коитуса начиналась превентивная мигрень, и развилось на этой почве столь исключительное целомудрие и благочестие, что со всех концов магического мира стекались бы босые паломницы, и засушившие себя над книгами синие чулки, видя наглядное подтверждение того, что отношения с мужчинами скучнее и бесполезнее даже полного свода постановлений Визенгамота, почтительно касались подола ее мантии, а юные круглопопые мамы, поднимая над толпой улыбчивых крошек, говорили: «Гляди, дочка! Этой женщине было предсказано родить изобретателя каминной сети, и она предпочла отказаться от плотских утех, ибо ни одной матери не под силу наблюдать, как ее прелестный гукающий малыш вырастает в бессердечного монстра, подвергающего ежедневным пыткам тысячи несчастных идиотов, не сумевших овладеть аппарацией, и особенно одного сквибяру, который прочищает своими кальсонами трубы от Шотландии до Лондона, хотя эльф мог бы одним шагом доставить его куда угодно».

И это истинная правда, леди и джентльмены. Ступил я. То и дело забываю, что живу в волшебном мире.

Полет в режиме ой-ой-ой сменяется ой, ой, ойем, в серой полосе закрытых чарами каминов сначала цветными промельками, потом все отчетливее различаются открытые. За одним старик пытается стукнуть меня поленом, опоздал, а здесь устраивается на скамеечке для разговора женщина в чепце и ночной рубашке. Успеваю поймать ее взгляд, смущена — тем, что застал ее в ночнушке или тем, что ночнушка закрытая? Их разве поймешь...

Наконец, избитый и грязный, вываливаюсь в спальню Твилфитта.

Персиковые тканые обои на подрамниках, в простенках эскизы платьев на залитых черным женских силуэтах, парфюм сладкий, но скорее мужской, отдает «Золотым руном». Не пидор — метросексуал, уже легче.

Хозяина не видно, над приоткрытой дверцей шкафа мелькают руки — кто-то второпях надевает через голову сорочку, не расстегнув пуговок. Надеюсь, это Твилфитт, но все может быть — сорочка с кружевным воротничком...

Выходит. Он самый. Успел собраться с мыслями и решить, что ситуация требует дружеских отношений.

— Ворюга, что я вижу! На тебе безвкусные кальсоны от Малкин!

— А где было вкусные взять? — бурчу. — Партнеры же не соблаговолили прислать мне в больницу приличное белье. Партнеры обо мне вспоминают, когда нужны коконы.

— Исправим! — горячо заверяет Твилфитт. — Есть отличное белье китайского шелка, цвета сиреневый, абрикос и салатовый... — Измеряет меня взглядом. — ...Но придется подождать, ты же вон какой лосяра, такие размеры только под заказ.

— Зачем мне шелковое, не в окопы же. Давай хлопок. Боксеры найдутся?

— Прости, не куда ты сказал? Что за подкопы?

На лице искренний интерес — вдруг да новый рынок сбыта?

— Окопы. Канавы в земле. В них укрываются от обстрела.

— В шелковом белье? Обязательно? Такой ритуал, или...

— На шелке вши не живут. Для магов это неактуально.

Розовощекое личико Твилфитта выражает разочарование на грани со скорбью:

— Жаль... Но ты имей ввиду, если сам или кто из твоих соберется в окопы...

— У нас дела, — напоминаю. — Подыщи мне бельишко, а то из старого ничего не налезает. И мантию любую, пока костюм шьют. Приведу себя в порядок и поговорим.

Твилфитт, как водится, живет над магазином. Идем в примерочную, хозяин по-домашнему в жилетке, однако при галстуке, я в своих невыразимых, которых уже перестаю стесняться.

— А боксеры, — расспрашивает Твилфитт, это же не настоящие боксеры, а фасон... чего?

— Трусов. Свободные, длиной по сих...

Глаза галантерейщика загораются фанатическим светом.

— Есть боксеры! — вопит он.

Дом оживает. Где-то за дверью разбивается и плещется, готов поспорить, что фаянсовый ночной горшок, из-за другой нарочито громко, для грабителей, кричит женщина:

— Терри, держись, я вызываю авроров!

Третья дверь приоткрывается на щелку, за ней ждут... ждут... А вот хрен, отскакиваю, край двери пролетает в дюйме от лица — добротная столярка, массив дуба, Твилфитту достается вскользь по плечу, и дверь, широко распахнувшись, выносит в коридор вцепившегося в ручку нападанца. Грозный метросексуал нумер два с картинно воздетой палочкой запутывается в ночнушке, падает, Твилфитт ловит.

— Джерри, — проникновенно говорит он, ставя партнера на ноги, — мистера Ворюгу заинтересовало ТО белье.

— ТО?! — не верит, судя по всему, Таттинг. — Привет, Ворюга... ТО САМОЕ?!

— Авроры на подходе! — информирует женщина. — Терпи, Терри! В крайнем случае можешь выдать им тайник под половицей, в него все равно уже запустила ручки Медея!

— Линда, прекрати! — пытается успокоить ее Таттинг. — Все в порядке, это я кричал.

— Когда все в порядке, не кричат!

— Я кричал от радости!

— Какие могут быть радости в четверть восьмого утра?!

— Мама, неужели вы так постарели, что уже не помните? — реагируют из комнаты, где разбили горшок. — В четверть восьмого бывают утренние радости!

— Кто это сказал?! — ярится мама. — Пускай признается, кто это сказал! Если Гера, то придержи язык при детях, а если Медея, то тебе еще рано думать об утренних радостях!

В селекторное совещание* включаются новые Твилфитты и Таттинги, им объясняют, что папа (дядя) кричал, но от радости. Переговариваются под сонорусом, похоже, все так привыкли, только мама добросовестно надрывает голосовые связки.

— С вами, иродами, кричать можно только от ужаса! — высказывает она особое мнение. — А если папа говорит, что кричал от радости, то дело здесь нечисто! Либо его захватили в заложники и заставляют кричать от радости, а сами наматывают шелк под мантии, либо мне страшно подумать что!

— А вы, мама, не страшитесь, — рекомендуют из комнаты с разбитым горшком, — вы подумайте, что папа с утра пораньше открыл камин для шлюхи!

Твилфитт багровеет, однако даже не пытается ни оборвать дочь, ни просто уйти. Показываю пальцами идущие ноги, он кивает на дверь, приставляет ладонь к уху. Жена подслушивает. И что? Разражается пантомимой, из которой понимаю лишь то, что уйти нельзя. Категорически! Ни за что!.. Таттинг, поддерживая партнера, бросает суровые взгляды и неловко крутит в пальцах палочку, весь такой грозный в ночнушке и с сеточкой на кудрях.

— Все-таки это Медея, — заключает мама. — Ну конечно! Удивляюсь, что сразу не узнала эту подростковую бестактность, помноженную на подростковую же озабоченность!

— Мама, все лучшее я взяла у вас! — парирует девица.

— Меди, доченька, почему ты такая паршивка?! Скажи мне, солнышко, что тебе надо, и папа тебе это купит. Только веди себя, как требует мама, а не как вопит твоя, надеюсь, все еще целомудренная киска. Ты же всегда была разумным ребенком и должна понимать, что если долго действовать маме на нервы, то даже твоего нескромного приданого не хватит, чтобы выдать замуж то, что мама из тебя сделает!!!

— Ах, мамуля, мне ли бояться, когда вас, и то выдали замуж, хотя ваше приданое было меньше моего!

Грохают раскрытые с пинка двери, и ведьмы устремляются навстречу друг другу. Воздух потрескивает, как в трансформаторной будке.

— Привет, Ворюга, тебя уже выписали? — мимоходом бросает миссис Твилфитт.

— Доброе утро, мистер Ворюга, — обозначает поклон мисс Твилфитт.

Я не в состоянии ответить, сращиваю шаблон: жена и дочь торговца галантным товаром одеты в посконные ночнушки, монументальные, как брезентовый плащ агронома.

С пальцев обеих ведьм срываются ветвистые молнии, гром бьет по ушам. И всё. Только черные силуэты молний отпечатались на сетчатке и чуть погодя разливается запах озона.

— Стихийницы, — с любовью замечает глава семейства. — На сегодня всё. Пойдем, а то дамы стесняются... ДАМЫ СТЕСНЯЮТСЯ, — повторяет он с нажимом, а дамам все параллельно, они в нирване.

Миссис Твилфитт с умиротворенным видом прихлопывает дымок на тлеющем рукаве, мисс Твилфитт, нагнув голову, пытается разглядеть прожженную дыру на животике, но мешает не подростковая грудь. Тогда мисс Твилфитт оттягивает рубашку и заглядывает в дыру сверху вниз. Я тоже, ну, невозможно же удержаться!

У миссис Твилфитт включается сигнал тревоги.

— Ворюга! — она заслоняет дочь могучими формами. — Что-то я не припомню за тобой манеры наносить визиты в кальсонах!

— Это деловая встреча, — объясняю.

— Извини, я сама должна была догадаться: раз в кальсонах, значит, по делам.

— В данный момент я клиент. Жду примерки.

— Его заинтересовало ТО белье! — вставляет Твилфитт.

— Так что же вы стоите?! — миссис Твилфитт подхватывает меня под руку и решительно тащит в глубь жилой части дома.

— Линда, ты стеснялась, — напоминает семенящий рядом супруг.

— Я и сейчас стесняюсь, Терри. Но судьба дочерей для меня выше условностей!

Недолго подумав, к нам присоединяется Таттинг. Твилфитт при галстуке выглядит нелепо в нашем шествии неглиже.

По-моему, материнский энтузиазм в частной жизни сродни таежному пожару в природе. Предсказуемо одно: он вспыхнет. А на какой почве, что станет первой искрой, как долго будет полыхать и сколько добра переведет в дым, прежде чем стихнет, не знает даже он сам, ибо что может знать слепая стихия?

Иду, влекомый миссис Твилфитт, и размышляю о превратностях судьбы. Полчаса назад я шагнул в камин, собираясь объяснить зарвавшимся метросексуалам, что затеянный ими шантаж не так опасен для меня, как для них самих. Но пока я вытирал собой дымоходы, Твилфитт успел сделать какие-то свои выводы и сразу перевел разговор на мой не вполне типичный для визитов костюм. Ладно. Я решил приодеться, раз такая оказия. А теперь я в мягких, но крепких руках уже миссис Твилфитт, и судьба ее дочерей непостижимым образом сплетена с трусами, которые я все еще надеюсь приобрести.

Мысль, что меня хотят оженить, отбрасываю сразу. За таких, как я, в голодный год приплачивай тушенкой, и то не возьмут: сквиб в роду — клеймо на несколько поколений... И все же что-то здесь затевается. Сам поход троих волшебников за трусами для одного сквиба заставляет насторожиться. Твилфиттиха все сильнее стискивает мою руку и уже начинает прижиматься грудью, как все женщины, когда хотят успокоить рвущегося на подвиг кавалера. Таттинг приотстал, изображает конвоира. Ему до сих пор неясен мой статус: вроде собирались низводить сквибяру, а компаньон к нему всей душой, обещает ТО белье. Что это за белье и чем оно отличается от НЕ ТОГО? Может, проклятое или под чужими охранками, которые хотят разрядить на человека со стороны?

Уже ясно, что ведут меня к мансардной лестнице в конце коридора. Серьезный боец среди них один — стихийница, а она только что опустошилась. В случае чего отмахаюсь не вспотев и уйду с эльфом.

Общая напряженность достигает предела. Миссис Твилфитт первой поднимается по крутой лестнице, тянет меня за собой. Созерцаю ее крепкие икры, Твилфитт если и недоволен, то ничем это не показывает. Теснимся на маленькой площадке, Таттинг кастует нечто на два порядка сложнее алохоморы, сейчас, вот сейчас...

Дверь распахивается, и к нашим ногам сыплется упакованная в пленку явно спортивная одежда с эмблемой московской Олимпиады-80.

*Селекторное совещание — всплыла сия древность по ассоциации, чему я очень рад. Это же не столько веха в технике связи, сколько мем и маркер советских времен. В ныне забытых фильмах на производственную тематику кто проводит селекторное совещание, тот прогрессивный руководитель, а ретроград и бюрократ требует личной явки, не бережет время подчиненных. Конечно, все хотели слыть прогрессивными и заказывали монструозные пульты из полированного дерева, по принципу чем больше, тем прогрессивней. Мой знакомый оборудовал своему шефу мини-бар в пустотах пульта, после чего его завалили левыми заказами. А вообще, селектор — приставка к телефону для связи с несколькими абонентами в режиме конференции. Даже из тогдашних элементов можно было собрать в коробочке на шесть зефирин...