Страшная сказка (джен)

Казалось, что заснуть она ни за что не сможет, даже глаз не сомкнёт. Однако стоило закрыть глаза — и Ада почувствовала, что летит. Тела своего или какого-то ветра, движения воздуха — она не чувствовала. Просто видела с высоты птичьего полёта землю, убегающие вдаль дороги; справа остался огромный город, а слева — море. Балтика, похоже. Вот вытянутый в сторону суши полукруглый залив, и почти в центре его остров, очертаниями чем-то похожий на рыбу-меч. Вот и храм, с такой высоты он выглядит небольшим — белый, увенчан куполом: по синему фону — ряд золотых якорей. С той стороны храма, где были две колокольни, Ада увидела треугольную площадь с огромным рисунком якоря, ярко-белым на тёмной брусчатке. Ада, словно птица, стала опускаться — нужно было рассмотреть подробнее.

Колокольни собора и площадь остались с правой стороны. Какой этот храм огромный, сияющий, снежно-белый, весь в резных узорах! Высоко над входом — два мозаичных ангела по обе стороны круглого витражного окна. Над круглым окном надпись золотыми буквами на небесно-голубом фоне, сложно быстро прочитать. И вот Ада уже на земле. Собор возвышается перед ней, она же оказалась перед гранитным постаментом, на котором стоит памятник: офицер в треуголке и плаще, для устойчивости расставивший ноги, словно на палубе — моряк. И в почти последний момент своего сна Ада увидела надпись на красновато-коричневом граните: «Адмиралу Фёдору Ушакову».

— Помолись за меня, внучка, — прошелестел голос ночного гостя, — попроси помочь Николу-угодника, он не откажет. И предков наших помочь попроси…

Что она уже проснулась, Ада поняла не сразу: сон был до того яркий, цветной, так реально выглядело всё увиденное ею, что не сразу получилось понять — это уже не сон, явь. Рассвело, в окно светило солнце, кто-то стучал в дверь. Ада глянула на часы: половина шестого. Кто в такую рань?

— Кто? — спросила перед тем, как открыть.

— Я, Ада, я! — голос матери из-за двери. С тех пор, как они разговаривали по телефону, не прошло и суток, но столько всякого случилось — казалось, разговор был очень давно. Да, она же говорила, что приедет.

— Маринка? — из спальни, накидывая на ходу халат, вышла Ба. — Что в рань такую? Совсем Володьку не бережёшь, загоняла мужика!

— Да не могла я ждать, всё думала — неладно тут у вас. Да ещё и сон этот. Ну, живы все, вижу. Лёка как, здоров?

— Баба Марина! — из своей комнаты вылетел Лёка, побежал скорее обниматься. — Как хорошо, что ты тут!

— Лёка, привет, мальчишечка любимый! Как вы тут? — Марина утащила Лёку в охапке на диван.

— Да у нас хорошо всё. Деда приходил, две ночи уже. Сегодня я его во сне видел, он сказал: надо поехать в большой храм у моря, там ещё внутри столбы, красные такие. А на стенах чёрные камни, на них имена золотые. И там попросить у Николы, чтобы деду Андрею помог. От востока солнце до запада хвалит имя Господне! Там надпись такая над входом есть.

Марина прижала Лёку к себе и сидела молча некоторое время. Потом негромко проговорила:

— «От восток солнца до запад хвально имя Господне!». Морской Никольский собор в Кронштадте. И колонны там такие есть, и имена моряков золотом написаны на черном мраморе. Были мы там с Володей в прошлом году.

— Мам, там купол украшен золотыми якорями? И перед входом памятник адмиралу Ушакову? Мне сегодня это снилось и ещё площадь с якорем, большой такой рисунок, белый? — Аде хотелось, чтобы сон был вещим, лучше бы решить всё сегодня же, до темноты.

— Якорная площадь, да. И купол такой, и памятник Ушакову там есть. Правда, отец приходил? — Марина, с трудом решившись, задала вопрос, понизив голос ещё больше и прижав к себе Лёку, как бы в попытке защитить.

— Да. Только он мёртвый. Он хотел меня с собой увести. Надо Николу-угодника попросить за него, он так сегодня мне во сне сказал, — Лёке, похоже, даже страшно не было, он говорил очень спокойно, как-то буднично даже.

У Ады снова начинал ныть затылок.

— Я не поняла сначала, что это он. Страшно было, очень. Думала, нежить какой, только понять не могла, почему ко мне пришёл и почему сейчас: в последнее время всё так спокойно, мирно было.

— Из-за меня это, — Пана сидела в стоявшем в углу кресле, уронив на колени руки и опустив голову.

— Недавно было, помнишь, Марин, — ругала я тебя, что плохо к Володьке относишься. А в ночь после того — Иванова ночь была, Купальская — раздумалась что-то я про Андрея, да и поворожила, чтобы вернулся. Не могла я поверить, что его на свете нет уже, всё думала — к бабе какой ушёл. И ведь знала, нельзя было этого делать! Да ещё, пока ворожила, разозлилась страшно и прокляла того, кто виноват, что Андрей ушёл: прокляла тем, чтобы не было ему места на Земле!

Ада и Марина смотрели друг на друга с ужасом и растерянностью. Чтобы не было места на земле? А ведь Лёка сказал, что это он пожелал, чтобы дед ушёл. Что же будет?

А у Паны перед глазами стоял её Андрей.

Такой, каким он был, когда она видела его живым, в последнюю их встречу. Такой, каким сегодня он приснился ей: высокий, ладный, каштановые кудри с лёгкой проседью, яркие голубые глаза и эта невозможная его улыбка, против которой она никогда не могла устоять.

— «Что ж ты делаешь, Паночка моя? Меня сколько гоняла, не было мне места рядом с тобой. «Уходи» да «уходи»; и пацана вовлекла, он ведь и не понял, как. Ушёл — так ведь обратно тянешь. А теперь и спрашиваешь: что делать? Натворила дел ты, Паночка. Помогу, чем смогу, а там уж — как получится.

Внука нужно вывести из-под проклятия твоего, здесь только святой Николай сумеет помочь: езжайте все в Кронштадт, в Морской Никольский собор. Закажи там сорокоуст: Лёке во здравие, а уж мне — за упокой. Не ты, милая, в моей смерти виновата, и уж не Лёка совсем — получилось так, не плачь обо мне. А за проклятия свои попроси Николу грех с ребёнка на тебя перевести, да и отпустить. А я не сержусь на тебя. Любил я тебя, Пана, всю мою жизнь и сейчас люблю.

Только ты же знаешь: мы — Ушаковы. Море для нас — первая жена. И Лёке моряком стать не мешай, коль захочет».

Как могла Пана рассказать всё вот это своим дочери и внучке? И не рассказать было невозможно.

И, когда уже казалось, что голова сейчас просто лопнет от разбегающихся мыслей, а сердце разорвётся наконец, на колени к Пане запрыгнул Азеф. Требовательно посмотрел в глаза, мяукнул басом, боднул в подбородок. Потом поставил лапы на плечи Пане и стал вылизывать ей мокрые щёки шершавым, как тёрка, языком, громко мурлыча. Да ещё и когти в плечи запустил!

— Ой, Азеф, отстань! — Пана уворачивалась от кошачьих нежностей.

Кто-то постучал; дверь на веранду не была заперта, и стучавший вошёл:

— Есть кто живой? Марина, ты здесь?

— Володя! Потерял? — Марина отпустила Лёку, и Ада сразу перетащила сына к себе на колени, а Марина поднялась навстречу мужу.

— Да я машину поставил — думал, ты сразу обратно, только ключи возьмёшь. Случилось что? — Володя смотрел устало и сумрачно.

— Да. Надо в Кронштадт ехать, в Никольский собор, — Марина говорила виновато, — только ты устал, наверно, поискать нужно, кто сможет отвезти хотя бы троих.

Володя глянул на трёх зарёванных женщин, серьёзного и тихого Лёку, хмыкнул:

— Кого искать-то? Проблем на голову искать! И так хватает, вижу. Я и отвезу. Только поспать надо маленько. И, тёща, у тебя хотя бы есть пожрать? Брюхо скоро к позвоночнику прилипнет…

Женщины, услышав сказанное мужчиной слово, хором подхватились и, отложив на потом все печали, засуетились вокруг стола. Всё, как и положено в сказке: умыли, накормили и спать положили.

Через несколько часов, около полудня, семейство погрузилось в машину. Впереди была пятичасовая дорога, Володя был хмур и сосредоточен, Марина села рядом с ним, на переднее сиденье. Конечно, немного он поспал; но в длинной дороге занимать водителя разговором необходимо, иначе в сон всё равно клонит. Лёке было интересно всё вокруг, первые полтора часа он сыпал вопросами и болтал не переставая. Ада и Пана, сидевшие с ним на заднем сиденье, были полностью заняты. Потом Лёка умаялся и заснул, задремала и Ада.

Пана не могла спать: закрывала глаза и снова видела перед собой лицо Андрея. Но теперь он смотрел ласково, с лёгкой улыбкой. И Пана надеялась, что всё получится: живые останутся живы и здоровы, проклятия рассыплются, а мёртвые обретут покой.