Мария (гет)

Или почти смирилась. Сейчас Мария снова взглянула на Второго поверх бокала и в который раз задумалась: если бы не он, она давным-давно перестала бы помнить, насколько ужасна её участь. Она научилась бы видеть в поступках Двенадцати хорошее и не замечать изнанку, как почти перестала замечать пыль по углам и чуть затхлый душок постельного белья.

Второй возвращал её в реальность.

Как тогда в оранжерее, когда он показал ей тонкие трубочки с медным купоросом, подведённые под корни орхидеи. Медленный яд убивал, но ещё до этого менял сущность — и белая орхидея стала голубой, не подозревая, не помня, что природой в ней было заложено совсем другое. Как знакомо, верно?

А ещё был жаркий и смутный вечер, начавшийся игрой в карты с Девятым, а закончившийся в его спальне. Мария льнула к нему с жадностью умирающего от жажды, от её крика по коридору отдавалось эхо, и было так странно понимать, что это и впрямь она, а не героиня какого-нибудь запрещённого романа в мягкой затёртой пальцами обложке. Ей хотелось забыться — или почувствовать себя живой, по-настоящему живой, хоть и до чёртиков напуганной смертью, приближавшейся к Марии вместе с первыми робкими дуновениями весны.

Второй разбудил её на следующее утро, бесцеремонно вытащив из-под Марии смявшийся жилет. В его глазах сияла насмешка:

— Хорошо спалось в моей комнате?

— Просто чудесно, — Мария потянулась на простынях, выставляя на обозрение своё тело и стремясь поймать тень смущения в глазах Второго. — Что ты скажешь теперь?

Он отвернулся к прикроватному столику и принялся внимательно изучать бокалы с недопитым вином, что Мария с Девятым оставили там вчера. «Всё же он смущается», — с каким-то злорадным удовольствием подумала она.

Но Второй держал на уме кое-что иное.

— Какой занятный осадок, — ухмыльнулся он, поднося бокал к свету. — И… только в твоём, — он подхватил второй бокал, сравнил цвет и аккуратно понюхал: — Даже запах немного отличается. Можешь сама убедиться!

Мария, всё ещё ничего не понимая, послушно втянула ноздрями воздух внутри каждого из бокалов… и верно — её пах немного иначе. Без сравнения она вряд ли заметила бы это, но…

Второй не стал ждать, пока она спросит:

— Немного растворённого кокаина и пара-тройка других травок по мелочи. Вызывает мощное физическое влечение, которому невозможно противостоять, — он по-волчьи улыбнулся. — Скажи спасибо за эту ночь любви нашему химику, Седьмому. Ну и Девятому, герою-любовнику… Ах, как бы Первый добился консумации брака, если бы не эти чудесные люди? Забыл сказать — ещё одна улыбка-укус, — без консумации брак был недействителен, ты могла покинуть этот дом и не умереть… А теперь конверт вскрыт. Ты наша, душой и телом.

* * *

Тогда ли она приняла это решение? Мария поставила локти на стол и подперла костяшками подбородок.

О нет. Даже этого оказалось недостаточно, чтобы пробудить её.

Мария по-настоящему проснулась только после истории с портретом. Когда Четвёртый закончил его, он был воистину прекрасен.

— В этом доме две галереи, — сказал он. — Южная, «мужская». Там портреты моих предков от времён Вильгельма Завоевателя… А Северная — «женская». Мы повесим твой портрет там. Он чудесно впишется.

И правда: в ряду изображённых там женщин — светловолосых, голубоглазых, с правильными мягкими чертами лица, — Мария не выделялась, как будто сестра, дочь или внучка.

Одна из них показалась Марии особенно красивой, хотя и самой печальной.

— Кто это? — спросила она Четвёртого, но ответил ей уже Второй:

— Мария фон Шпигель, — многозначительно произнёс он и подмигнул.

Как её саму. Что ж, Мария — довольно часто встречающееся имя. Она не поняла, что это значит, но решила, пока Второй был готов отвечать, продолжить разговор:

— Забавно! И кем она была? Вашей... прабабушкой или ещё старше? Я вижу, что этот портрет самый старый...

Он заулыбался во весь рот и замотал головой:

— Нет-нет, подожди. Это уже второй вопрос. А пока, давай я отвечу тебе... Например, как зовут вот эту даму! — он указал тростью в направлении портрета, изображавшего женщину в маскарадном костюме Коломбины. — Или эту!

— И как их зовут? — подавив вздох раздражения, спросила Мария. — Что за дурацкая игра?

Он молчал и только продолжал ухмыляться.

— Ну?

— Мария фон Шпигель. Мария фон Шпигель. Мария фон Шпигель, — он тыкал тростью то в один портрет, то в другой и выкрикивал одно и то же. Наконец, Второй с победоносным видом остановился напротив её собственного портрета и громким суфлёрским шёпотом возвестил: — Мария фон Шпигель.

Это было... странно. Её выбрали из-за имени? Имени и внешности, ведь, похоже, все женщины в роду фон Шпигелей были похожи друг на друга... Остаётся только диву даваться почему сами Двенадцать выглядят совсем по-другому — при такой-то породе.

— А теперь твой второй вопрос, — хихикнул Второй. — Ну-ка! Ещё не забыла?

— Кем она была? — машинально повторила Мария.

На секунду лицо Второго стало серьёзным. Он подошёл к первому портрету, прикоснулся кончиками пальцев к холсту и прошептал:

— Моей женой.

* * *

Даже в том, чтобы быть первой, Марии было отказано. Душа её мужа не раскололась на двенадцать частей сразу — только на две. И было одиннадцать лет, и одиннадцать свадеб, и одиннадцать смертей, которые Восьмой теперь, наверное, мог бы назвать «неудачным экспериментом». После каждой душа неудачливого создателя философского камня раскалывалась ещё раз, но он по-прежнему надеялся, что в следующий раз ему непременно повезёт.

Ох, конечно, они учились. Каждое новое лицо умело делать то, что не умели предыдущие, и из-за чего их план провалился.

Пятый научил заманивать.

Восьмой придумал браслет.

Девятый позволил наконец-то консумировать брак.

Двенадцатый научил своих «братьев» имитировать спокойствие и трезвость рассудка.

Каким будет Тринадцатый?

Мария решила для себя, что его не будет. Если она умрёт до алхимической свадьбы, то они тоже умрут.

Осталось лишь придумать способ обмануть бессмертие. Но Восьмой и так дал ответ ей прямо в руки: электричество. Что будет, если она нажмёт сразу все двенадцать кнопок?

Мария надела браслет и улыбнулась на прощание Второму.

Она могла бы сказать что-то вроде «спасибо, что научил меня видеть правду», но это было бы неискренним. На самом деле, она никогда не хотела бы её знать. Ей было так хорошо в мире иллюзий.

Пора спать.

И Мария нажала все кнопки одновременно.