Крик ангела (джен)

— Может ли Всемогущий Господь создать камень, который сама не сможет поднять? Господи-Боже-Я, как же меня достала эта глупая шутка! За столько-то веков могли бы придумать что-нибудь и поновее. Вот он, этот камень, наглый и красноволосый, в черных джинсах в облипку и с привычкой спорить по любому поводу… И попробуй его подними!

Господь смотрела в панорамное окно, но Азирафаэль не был уверен, что Она видит там ту же самую Эйфелеву башню, которую видел он. В конце концов, это было окно Ее Кабинета. У такого Кабинета (да и у окна тоже) могли быть свои мысли о том, что и кому стоит показывать.

— Это правильно, что ты не стал торопить события, пусть по возможности залечивает все сам, ему так будет лучше, он же гордый… Это ты хорошо решил.

Азирафаэль промолчал и не стал уточнять, что на самом деле не решал ничего: у него просто сил не хватило. Он и про комплексный антибиотик чуть не забыл, вспомнил буквально в последний момент, и даже не сумел ни испугаться, ни разозлиться на собственную беспомощность. Вспомнил? Вот и хорошо. Вколол, поменял капельницу, расправил, как смог, ауру и заново укутал крыльями, согревая. А потом опять присел рядом и взял в ладони холодную руку, перекачивая в нее капли благодати по мере их появления (их было совсем немного, но все же они были, и значит, их следовало перекачать туда, где они были нужнее) и собственную уже слегка поднакопившуюся энергию. Тоже не помешает. И сам не заметил, как… наверное, все же заснул, маленькие слабости человеческой оболочки. Да, будем считать, что заснул. Хорошо, что проснуться успел вовремя. И еще лучше, что лифт опять не пришлось сотворять самому.

— На тебя, кстати, Метатрон жаловался. Говорит, что ты лифт сломал. Тот, стационарный, что из твоего магазинчика прямо в Общий Зал вел. Перед самым пожаром, помнишь? Говорит, ты непонятным образом умудрился сменить пароль и закоротить систему. Произнес какое-то заклятье и вложил в него столько замотивированной энергии — или энергичной мотивации? Я, если честно, так до конца и не поняла, — что система сочла смену пароля обоснованной. С тех пор этим лифтом никто не может воспользоваться, а у него несколько сотен точек выхода по всей Земле. Теперь весь аналитический отдел Небесной Канцелярии в полном составе пытается расшифровать примененный тобою код. Уже несколько дней стараются, увлекательное зрелище, так бы смотрела и смотрела. А ты говоришь — камень!

Азирафаэль не говорил ничего. Ему было некогда — он дышал. Потому что случайно обнаружил интересную штуку и спешил ею воспользоваться: оказалось, что если прогонять насыщенный благодатью воздух через человеческие легкие, то внутри тела ее оседает намного больше, чем за то же время успевает впитаться через кожу. Всевышнему в любую секунду мог наскучить этот странный разговор, больше напоминающий монолог, и тогда Она отошлет Азирафаэля обратно. Он ведь на самом-то деле ей совершенно не нужен, пустая формальность, дань старым традициям и уважению — требование явиться с докладом лично. Ну явился. Доложил, что никаких изменений нет, — словно Она и так этого не знала. Это Она-то! Всеведущая и Всемогущая! Но явился, почему бы и не явиться, тем более что тут столько дармовой благодати. Доложил. А теперь вот стоит, смотрит в окно, улыбается и дышит.

Всевышний снова играла с Азирафаэлем в игру, правил которой он не знал. Впрочем, Она от начала времен играла со всеми в этой Вселенной только в такие игры, странно было бы Ей менять традиции по истечении шести тысяч лет. И разница только в том, что в нынешней партии для Азирафаэля ставки оказались неожиданно высоки. А потому стоило дышать, дышать часто и быстро, стараясь набрать благодати по максимуму. Сколько получится. Благодать была очень нужна — там, внизу, в задней комнате его книжного магазина.

— Что ж, не смею долее тебя задерживать.

Хотя Азирафаэль ждал этих слов чуть ли не с самого начала странного разговора, но прозвучали они все равно неожиданно. И больно.

— Сделать лифт?

Азирафаэль с сожалением покачал головой. Как ни жаль было тратить с таким трудом надышанное на лифт, но у него были причины в этот раз проложить его самому.

— Завтра в это же время?

Ему показалось, что фраза прозвучала с вопросительной интонацией. Но ведь этого же не могло быть, правда? На всякий случай он кивнул. Откашлялся, прочищая горло.

— Осмелюсь ли я попросить…

— Да я уже поняла! — Она махнула рукой, ухмыльнувшись. — Ангелы — самый ленивый народ на свете, и если Я хочу кого-то из них видеть у себя, то доставкой должна озаботиться самостоятельно. Будет тебе завтра лифт, не переживай.

Азирафаэль не стал говорить, что вообще-то и не переживает. Во всяком случае — не по этому поводу. Ему и без того было о чем переживать.

* * *

Крик ангела не материален, но Азирафаэлю казалось, что он его видит — как легкую дрожь воздуха, почти незаметную, но повсеместную и даже чуть-чуть вроде бы отливающую янтарем. Еле ощутимые всепронизывающие вибрации, словно воздух превратился в желе из бледной айвы, слоистое такое, и если присмотреться краем глаза, то можно увидеть, как вздрагивают полупрозрачные блики на упругих ломтиках. Золотистые искорки, словно в глубине желтых глаз с вертикальным змеиным зрачком...

Крик не требовал от Азирафаэля приложения дополнительных сил, он просто был, и все. Он ничуть не мешал думать или говорить. Или делать что-то полезное.

Например — поменять пластиковые кассеты на капельнице.

Анальгетик, антибиотик, плазма, все тот же реополиглюкин и физраствор. Все как вчера. И руки у Кроули холодные — тоже как вчера. Холодные — это хорошо, это значит, что воспаления очаговые и общей лихорадки нет. Жаль, что ожоги обнаружил только сегодня. Хорошо, что обнаружил, и что сегодня, а не завтра. Два самых больших — грудь с плечом и бедро, много мелких, на спине тоже есть. Не святая вода и не дьявольский огонь, обычные термические ожоги, мелкие вроде бы от сигарет. Регенерант толстым слоем на все, лучше пока гель, чтобы пленкой схватилось. Перейти на мазь следует через пару дней, когда подживать начнет. Хорошо, что с самого начала положил Кроули не прямо на простыню, а на почти воздушную упругую прослойку, сплетенную из силовых жгутиков, благодати и перьев. Удачно. Не смажется. И лишней боли не причиняет, что тоже немаловажно.

С глазами сложнее.

Пока была благодать — заливал ею, только вот кончилась она опять слишком быстро. Впитывалась, словно вода в промокашку или в пересушенный песок самого центра пустыни, миг — и нет ее, снова сухо и воспаленно. Особенно в черно-красных провалах между страдальчески заломленными бровями и скулами, о которые можно порезаться.

Благодать кончилась. А боль и воспаление так никуда и не делись. Что ж, значит, и их тоже следует убирать человеческими методами. Несовершенными и малоэффективными, но лучше такие, чем вообще ничего. И даже мазь подходящую Азирафаэль уже нашел. И нанес — пока что тонким слоем, отслеживая реакции человеческого тела Кроули и скорость впитывания. Раньше ему никогда не приходилось лечить человеческие оболочки эфирно-оккультных сущностей, только обычных людей. Он не был уверен в наличии разницы, но это не мешало ему опасаться, что она таки есть.

Азирафаэль сел в стоящее у дивана кресло и осторожно взял Кроули за руку под довольно убедительным предлогом: надо же было проверить, как срастаются выправленные и закрепленные благодатью и эфирными слойками пястные кости. Насчет фаланг он почти не волновался, их сцепил по-горячему еще в Том Самом Коридоре и благодати бухнул с избытком, тогда еще не жалея, а вот при вправлении пястных уже пришлось экономить, не заливать, а буквально обмазывать, словно рачительная хозяйка — блинную сковородку перышком, которое макнула в масло.

Вроде бы нормально. Сдвигов нет, неверных сращений нет. Впрочем, даже если и возникнут, Кроули сможет с ними справиться потом, когда придет в себя, сейчас важнее другое…

Мазь была человеческой, а глаза у Кроули — змеиными. И вот тут возникал вопрос: а не логичнее ли использовать мазь, предназначенную для змей? Не эффективнее ли?

Азирафаэль вздохнул. Подумал. Прислушался к вибрациям сфер, потревоженных ангельским криком. И решил, что, пожалуй, все-таки нет.

Да, глаза у Кроули были змеиными, но как раз этих змеиных глаз у него сейчас по сути и не было. А тело-то его было вполне человеческим, стандартной модификации, такие выдавали ангелам если и не от начала времен, то уж от создания Адама точно. Так что, наверное, Азирафаэль все-таки все сделал правильно.

Впрочем, на всякий случай он прошерстил ветеринарный дайджест в разделе оказания срочной помощи экзотическим питомцам и теперь знал, что по составу человеческая мазь от предназначенных для рептилий отличалась не сильно, разве что по концентрации. Ну что ж, никто ведь не запрещал ему слегка увеличить эту самую концентрацию невинным маленьким чудом? Еще клочок перьев из подмышки архангела. Ничего. Гавриил переживет.

Он чувствовал себя вымотанным и опустошенным, второй день подряд. Очень хотелось лечь. Закрыть глаза. Необязательно заснуть, хотя это было бы великолепно (как говорится: то, что ангел прописал), но хотя бы просто лечь. Однако пока что лечь ему не светило: были еще дела, и срочные.

Следовало заняться гнездом.

Гнездо есть у каждого ангела. Оно не обязано выглядеть как настоящее птичье гнездо (хотя некоторые ортодоксы до сих пор используют для их создания исключительно пальмовые и оливковые ветви и собственные перья), это просто место, в которое тебе приятно возвращаться, в котором ты чувствуешь себя защищенным, в котором у тебя всегда хорошее настроение, все проблемы решаются словно сами собой и даже чудесить выходит намного проще (та же истраченная благодать, например, в гнезде восстанавливается в несколько раз быстрее).

Последние полтора с лишним века гнездом Азирафаэля был книжный магазин — весь целиком, от выщербленных ступенек перед входной дверью и до потертого ковра на полу задней комнаты, именно потому и защиту он наложил на весь магазин, даже не задумываясь о том, что сфера меньшего диаметра потребует и меньше усилий. И дело тут было вовсе не в том, что усилия подразумевались не его собственные. Ну, почти не его. Будь у него необходимость тратить на защиту собственную благодать — ничего бы не изменилось, он точно так же накрыл бы весь магазин целиком. Даже если бы пришлось выгрести все до последней крупицы и вообще наизнанку вывернуться. Гнездо есть гнездо, его нельзя рвать на куски, считая какой-то более ценным.

Диван в задней комнате, на котором сейчас лежал Кроули, был хороший — широкий, удобный, мягкий. Еще один плюс заключался в том, что он нравился Кроули: при своих участившихся в последнее время визитах тот предпочитал сидеть именно на нем, а не в одном из кресел. Элемент узнавания задействован. Отлично. Азирафаэль уложил Кроули именно на этот диван неосознанно, но очень правильно уложил.

Только вот для гнезда был этот диван слишком открытым с передней стороны, слишком… незакольцованным. Даже с придвинутым креслом он все равно оставался таким, недоделанным, незакрытым. Но если выстроить перед ним загородку (например, придвинув вплотную невысокий книжный шкафчик или комод) — до Кроули станет сложно добираться.

Подумав, Азирафаэль подтащил к дивану еще одно кресло, с другого бока, развернув его лицом к первому — буквой П, чтобы между ними можно было пройти. Подушки, пледики… По кругу, еще один барьер закольцовки. Кроули против них обычно не возражал, ехидничал только, пихая под бок или голову, а значит — пусть будут. Ну и перья, пусть даже и белые. Какое-никакое, а гнездо.

Азирафаэль иногда задумывался: каким может быть гнездо Кроули, если оно у него вообще есть? Наверное, есть, ангелу без гнезда неуютно, даже падшему. Но никогда не спрашивал: о таком не принято спрашивать, гнездо — дело личное, почти интимное. Его каждый ангел делает сам для себя и так, как хочет сам. Уже одно то, что Азирафаэль сделал нечто подобное для Кроули, было вопиющим нарушением традиций, и оставалось только надеяться, что тот потом поймет, учтет сложившиеся обстоятельства и... и простит. Может быть.

Впрочем, даже если и нет, сейчас это было неважно. А важным было то, что эфирное тело в гнезде восстанавливается намного быстрее, даже в чужом гнезде. Конечно, в личном кроулевском гнезде восстановление пошло бы в разы успешнее, но где его взять, то личное? Кроули не скажет, больше спрашивать некого. А здесь хоть и не свое, но вроде как бы не совсем и чужое: привычный диван, привычные подушки… Вроде как частично уже почти и свое, все лучше, чем совершенно чужое или вообще никакого. И значит — пусть будет. С остальным можно разобраться и потом.

Например, с черной «бентли», что припаркована напротив заблокированных дверей с таким видом, будто стояла тут от начала времен. Хотя на самом деле еще вчера ее тут и в помине не было.