Ошибка в расчётах (джен)

— Готовы? — серьёзно спросил Фламель у цинрусскийца. Приликла лишь молча кивнул. Он волновался, но старался этого не показывать. — Тогда начнём.

Николас мягко скользнул в сознание диагноста и остановился на той его части, что была копией сознания землянина ДБДГ. Первое, что он сделал, убрал всё, что было связано с эмоциями и чувствами реципиента, оставив лишь голые факты, которые сами всплывали в сознании, в случае необходимости. Приликла больше не должен был ощущать себя землянином, но знал о них всё, как если бы с рождения жил среди людей. Потратив ещё какое-то время на структурирование данных, Фламель покинул разум подопытного добровольца.

— Ну, что скажете, мой маленький друг?

Приликла прислушался к себе.

— Это просто потрясающе, друг Николас! Я имею всю необходимую информацию по землянам, но при этом более не ощущаю себя одним из них! Это такое облегчение!

Восторг, переполнявший цинрусскийца, можно было руками пощупать.

— Думаю, стоит выждать несколько дней, чтобы быть уверенным в результате, прежде чем переходить к правке других мнемограмм.

— Вы несомненно правы, друг Николас. Не беспокойтесь, я буду ждать, сколько необходимо.

* * *

— Что вас привело сюда, господин Фламель?

— Я правильно понял, что именно вы отвечаете за установку мнемограмм, доктор О'Мара?

— Да, это так.

— Я слышал, что у вас есть мнемограмма, которую невозможно установить без серьёзных проблем для психического здоровья носителя.

О'Мара нахмурился.

— Да, это мнемограмма представителя планеты Драмбо Саррешана.

— Я попрошу вас установить её мне.

— Исключено! — резко возразил главный психолог.

— Выслушайте меня, доктор, — мягко улыбнулся алхимик. — Первая попытка подправить обширность действия мнемограммы оказалась более, чем успешной. Да, это была самая простая с моей точки зрения мнемограмма землянина и тем не менее я убеждён, что с помощью приёмов окклюменции, мастером которой я являюсь, я смогу внести все необходимые изменения и в действие инопланетных мнемограмм. В конце концов анимаги среди волшебников довольно распространены, а каждый из них при первых оборотах сталкивается почти с теми же проблемами, что и носители мнемограмм. С той лишь разницей, что они действительно являются теми, в кого превращаются и им нужно не бороться с этим, а научиться сосуществовать.

— Я не очень понимаю, о чём вы сейчас говорите, мистер Фламель, мне неизвестно, кто такие эти ваши анимаги, но опасность затребованной вами мнемограммы...

— Анимаги — это волшебники, научившиеся оборачиваться животными, — мягко перебил О'Мару Фламель. — Животное может быть любым, от обычной собаки, до экзотичного тропического насекомого, но сам волшебник выбрать аниформу не может. Она всегда одна и зависит от самой сути волшебника. Я, к сожалению, никогда не интересовался этой областью магического искусства и потому мне неизвестно в какое животное превратился бы я сам. Но уверяю вас вторая форма есть абсолютно у каждого волшебника, вне зависимости от его желания заиметь её в реальности. Как сильный окклюмент я вполне способен отделить своё собственное сознание от чужеродного и уничтожить всё лишнее, оставив лишь голые факты необходимой информации. И если это получится с самой сложной по всеобщему мнению мнемограммой, то уж с остальными и подавно проблем не будет.

Какое то время О'Мара буравил посетителя тяжёлым взглядом.

— Ладно, мистер волшебник. Я позволю вам это сделать. Но если у вас ничего не выйдет, вы навсегда забудете о существовании этой мнемограммы.

Фламель лишь усмехнулся.

* * *

Как он и ожидал, проблем с разделением разумов не было совсем и Николас всерьёз задумался над тем, чтобы и в самом деле начать тренировать анимагию.

О'Мара с тревогой смотрел на него, очевидно ожидая срыва. Алхимик спокойно поднялся с кушетки и пересел в более удобное кресло.

— Всё в порядке, доктор. Это, конечно, не самая приятная мнемограмма, но думаю, что чрезмерное самомнение донора я как-нибудь переживу.

— Вас беспокоит только это? — быстро спросил главный психолог.

— Это единственное, что вызывает раздражение. Поймите, доктор, окклюменция учит нас упорядочивать разум, чтобы можно было легко отыскать нужную нам информацию и в то же время не позволить найти её другим. Этот ваш Саррешан, несмотря на зашкаливающую хвастливость, несомненно герой. Я бы никому не позволил копаться в своих мозгах.

— Что ж, — не очень уверенно произнёс О'Мара, всё ещё с подозрением глядя на алхимика, — раз всё хорошо, мы можем стереть мнемограмму...

— В этом нет необходимости, — спокойно возразил Фламель. — Я уже убрал из записи всё лишнее, несущее известные вам побочные эффекты. Теперь она абсолютно безопасна и может использоваться бесконечно долгое время. Да и не позволил бы я дилетантам работать над своей памятью...

— Дилетантам?

— С учётом полного отсутствия даже базовых знаний об окклюменции и легиллименции, да, именно дилетантам, — твёрдо ответил Фламель. Поймите, для волшебника сохранность его разума очень много значит. И никто, понимающий всю серьёзность этого дела, не позволит вам работать со своим сознанием. Даже среди волшебников это практикуется лишь между учителем и учеником, да и то потому, что магическая клятва ученичества включает непричинение вреда.

— Хорошо, я вас понял, но вы уверены что опасности больше нет?

— Абсолютно. Я могу закачать хоть все мнемограммы госпиталя. Это совершенно мне не повредит.

— Воздержимся пока что от столь масштабных экспериментов. Давайте сперва убедимся, что полученная мнемограмма действительно безопасна.

— Как пожелаете, доктор, — снисходительно улыбнулся Фламель. — Я пожалуй пойду. У меня тут ещё одно дело намечается.