Психея и не маг (гет)

В какой момент уроки, когда они просто сидели на траве больные лишь целью учить язык глухих, обратились в мирные посиделки на скамье, когда вообще не прибегаешь к жестам, исключительно неясно. Но они довольно часто в последнее время проводили занятия, как угодно, но не за повторением материала. В прошлый раз они и вовсе сделали само оборудованное кольцо для баскетбола и сыграли один тайм.

Очевидно, Любава игралась с сознанием гостя, но и он не отставал, применяя то тут, то там акробатические приемы да свои магические экспонаты. Проиграть она себе не позволила, но для семейства стало истинным шоком, что она позволила матчу завершиться со счётом “ничья”.

Чтобы их девочка, которая даже своей племяннице не согласна проигрывать, и так спокойно признала такой итог? Не видано, не слыхано.

А богиня в ответ лишь слегка приподнимала бровь, убеждая семейство, что просто не хочет дарить несчастному не магу чувство ничтожества и вгонять того в депрессию, особенно учитывая то, какие у него убогие друзья и какой неудачный выбор возлюбленной.

В общем, сказала идентичные реплики, какие выкинула и в лицо самому факиру.

— Почему мы уселись на скамью?

— Ты видел мою юбку сегодня? — гневно шептала она, размещаясь пятой точкой на сиденье в их саду. — Я многое готова стерпеть, но порчу такой одежды не согласна.

— Приятно знать, что ты так прогибаешься только под мои занятия.

— Под абсолютно ненужные и убогие занятия, — добавила она, перекинув распущенные локоны назад. — Жертвы ради ничего. Кажется, ты подаёшь мне плохой пример жизненного пути.

Язык глухих предназначался как раз для того, чтобы богиня мыслей прекратила пользоваться своими мыслями и вести диалоги “слушая” мысли собеседника, что он подавал на свой рот, но их острых выражений оказывалось так много, что это банально оказывалось быстрее. Ей хотелось говорить с ним, подобное мерещилось интересным, хоть и признавать этого она не хотела, поэтому, когда она впервые начала болтать много и дала указ о том, чтобы жесты исчезли, ему не оставалось ничего, как поддаться под власть этого наглого саркастичного властителя.

— У тебя есть тату? — удивлённо обратился он, совсем случайно столкнувшись локтем с её ребром и заприметив чёрную надпись.

— Имеется, — шепнула та, не переводя взора на мальчишку с его прелестными разбросанными каштановыми локонами.

— И, что же она значит?

Порыв принудил её повернуть очи в его сторону, и, стоило ей только исполнить сие действие, как она ощутила глоток интереса, его нескрываемого желания узнать истину, который показался ей сладостным нектаром и сам развязал язык.

— Психея на греческом, — призналась она. — Как богиня души.

— Это что-то из канонических греческих романов[1]?

Сам факт того, что он знавал такое понятие, прибавлял ему в её глазах большего восхищения.

— Нет, это канонический греческий миф, — молвила Любава, своим извечным наглым голоском, совсем не ощущая, как сквозь крошечные вздохи радости в её речах прослеживается вся её одержимость этими историями. — О Эросе, сыне Афродиты, который влюбился в девушку Психею. Душу.

— Ух ты! Любовь! — саркастично протянул Саша, поглядывая в её синие бездонные глаза и не ловя в них незнакомую ему ранее эмоцию. — Я думал, что ты исключительна в своём мнении к этому чувству и оцениваешь его только, как легенду!

— Легенда для меня — это стремление всем помогать, при этом не прося ничего взамен и не желая, — насмехаясь над товарищем, твердила Сатана, совсем не понимающая, кто правит её мозгом и языком сейчас. — Ну, и ещё повод наведаться в психиатрическую клинику, наверное.

— Тебе мой альтруизм прям покоя не даёт…

— Не маг, это больше косит под шизофрению, нежели под адекватное качество человека.

Надув щёки и закатив глаза, парнишка отвернулся чуть в сторону, больше не рассматривая черт своей собеседницы, с её нежными белоснежными щечками, на которых крайне изредка красовался натуральный румянец, и длинными ресницами, которые могли бы заворожить чужое воображение, и лишь попросил рассказать её эту легенду, уверенный, что она не будет нуждаться ни в едином его слове.

И впрямь, пока староста в красках описывала происходящее в отношениях между Эросом и Психеей, она ни на секунду не обернулась к своему собеседнику, и даже не увидела, как он в одно мгновенье начал смотреть на неё так чрезвычайно пристально, с толикой немого восторга, вдохновляясь тем, насколько она пристрастна к греческим мифам.

Такая болезненная одержимость, что дарует жизнь, которая прослеживалась в нем, когда в руках оказывались атрибуты для фокуса, в его друге, когда в руки к ней прилетали многочисленные книги, и в её соперницу, которая кайфовала от пошива одежды и каждый укол пальцев воспринимала с раздражением, после радуясь тому, что такая ранка у неё есть.

Нечто подобное находилось и у наглой и самодовольной Сатаны, и, что греха таить, она отдавалась в эти греческие сказки со всей душой, аж заставив собеседника в один момент раскрыть рот в улыбке, наблюдая за её пересказом.

— У нее ещё две сестры, в итоге, вместе они: душа, ум и тело, — завершила она, кончая восторженный монолог. — Три части, определяющие любого человека.

После столь длительного и счастливого пересказа ей требовалось чуть времени, чтобы наладить дыхание, а её собеседнику несколько секунд, чтобы найти правильный следующий ответ.

— Хорошо, согласен, — молвил он, сумев совладать со своей широченной ухмылкой. — Ты — истинная богиня.

— Только сейчас понял?

Повернув голову в его сторону, на физиономию, которая уже избавлялась от этого восторга в его глазах, она все равно уловила эту ниточку эмоции очарования, которую он испытал к её личине, внимая её вариации пересказа.

— А роман о Дафнисе и Хлое тебе как?

— Ты читал канонические греческие романы? — с нескрываемым потрясением и колкостью, будто задавая вопрос: “ты что, интересуешься не только хренью”, — обратилась она.

— Моя мама некогда писала научную работу по каноническим греческим историям, так что, да, доводилось, — признался он, ощущая, как ручка властительницы мыслей лазает по его рассудку. — Писала о их точной формуле и старалась её вывести в идеале и…Ты уже сама нашла эту затею в моей голове.

Слишком часто принцесса туда заходила без спроса, но про понятие “личное пространство” она и слышать не хотела, а витать в его волшебном черепе, с его светлостью и какой-то шикарной чистотой ей доставляло сплошное наслаждение.

— Так, ты всё ещё плохо разделяешь потоки мыслей, — заявила, усмехаясь она. — Сколько мама тебя не учит, у тебя не получается.

— Извини, высшее божество, но я — не правитель человеческой головушки, как вы. Не могу так просто совладать с подобным делом.

-Да, ты — лишь никудышный не маг, — прошептала Любава, совсем не желая его обидеть, но при этом прям ощущая, что нужно что-то добавить сверху, чтобы не звучало так гневно. — Но получится потом. Когда-нибудь.

Слабенько усмехнувшись, она продолжили беседу.

— Точная формула греческих романов — это шедевр! — воскликнула саркастично девушка, перекидывая очередную прядь назад.

— Невероятно красивая девушка, невероятно красивый парень…

— И вот они влюбляются, всем окружающим на зло…

— Тогда придут пираты, и украдут кого-то…

— Или смерть на время кого-то заберёт…

Слаженность их диалога воистину пугала. Стихотворные слаженные ритмы, при том, что это — не чтение мыслей, а чистая импровизация. Понимание этого тронуло опять какой-то кусочек рассудка гордой дамочки, не совсем не потревожила её товарища.

— Потом будут преграды, кто-то продастся в рабство…

— Не факт, что лишь один, не факт, что на разок…

— А все люди в округе влюбляются в героев…

— Но в финале, всё же, …

— Победит ЛЮБОВЬ, — протянули они вместе.

Услышав это, они захохотали, и, верно, с уст Любавы чуть ли не впервые за обучение в волшебном колледже сорвался настоящий искренний смех.

Это не просто взаимопонимание, не просто какая-то безупречная слаженность, не нечто похожее на командную работу.

Подобное грезилось ей истинным невероятным чудом, как будто они подключились к единому потоку мыслей, возымели оттуда слова и теперь плыли в этом уникальном течении, предназначенном только для двоих. В голове возникло странное слово soulmates[2], но принцесса выгнала его также быстро, как и пригнала его туда.

— Хотела бы прожить такой сюжет? — смеясь, обратился Саша.

— О да! — по-актёрски заявила она. — Мечтаю притвориться мёртвой, залечь в склеп[3], чтобы потом меня оттуда похитили пираты вместе с другими сокровищами!

— Ну, для такой личности, как ты, подобное желание оказалось бы даже неудивительным!

— Это ты так намекнул, что я сумасшедшая? — саркастично буркнула колдунья.

— Это я так говорю, что ты необычная.

Не то чтобы раньше он не кидал ей внезапных и не самых обычных комплиментов, хваля ее умение захлопнуть чужой рот или карабкаться в головах, куда её никто не звал, но сейчас они вызывали в ней совсем иные эмоции. Другие, чужие.

И ей это отчасти нравилось.

— А ты ходила на постановки греческих мифов или романов?

О как попал. Прямо в одну из немногих трещин на сердце и слабых сторон её трех личностей, аж подбив командный центр.

Слабенький вдох, и она вновь пристально зацикливает взгляд на кое-чём другом, нежели на его лице.

— Да, — призналась она, чуть посасывая свои губы в нервозности. — У нас иногда в театре Штормграда ставятся спектакли с танцем сиртак[4], хасапико и многое другое.

— Иногда?

— Когда приезжает сценарист, тогда и проходят шоу, — выдала она, скрывая самые главные пункты. — Большинство постановок по Греции мы ставили вместе. Не просто потому что я — любитель страны, а потому что против владельца театра не попрёшь.

— Ты владеешь театром?!

То ли восхищение, то ли истинный шок, Любава не могла понять, что конкретно охватило фокусника, но чёткое знание, что она его удивила, имелось.

— Именно, — гордо уведомила она, выпрямив спину, притворяясь настоящей бизнес-леди. — Мой театр, мои сценаристы, которыми я властвую, ставлю номера по греческим легендам, потому что этого хочу. А ему не остается ничего другого, как смириться с моими указами.

Тем более ему не впервой.

— А…

— Моя тётя? — выкрала она мыслю из головы, заставив мальчишку тут же надуть неприязненно щеки. — Она ненавидит театры, так что, это сильно нас спасает.

Их всех сильно спасает. Королева бы точно разнесла к чёрту величественное здание, если бы узнала, кто работает здесь главным режиссером, и поняла, как иногда в нуль сводится её главный приказ.

Ничего так сильно не радовало вторую принцессу Штормграда, как знание, что племянница не в состоянии читать её мысли, а лишь еле-еле способна отправить в чужую голову свои, потому что она никак по-иному и никогда не сможет узнать, кто ставит сиртаки на местной сцене.

— Может сходим?

Слова могли бы её смутить, но Сатана нашла лишь очередную возможность для шутки.

— Элегантные приглашения — явно не твой конёк, — язвительно молвила она, а потом, внезапно даже для самой себя, сняла улыбку суки и заговорила явно слова не для его ушей. — Не могу. В этом нету смысла.

— Ходить со мной на спектакли нету смысла? — смешливо задал вопрос Александр. — Думаешь, что я такой овощ, что даже так образовать меня невозможно?

Тихий хохоток сорвался с её уст, но, всё ещё, очень ясно, что проблема совсем в другом.

— В наших спектаклях очень много музыки и танцев. Огромное количество стихотворных реплик, сказанных большим количеством людей, и красивые симфонии оркестра.

Палец сам потянулся к её уху, постукивая по нему.

— Как ты понимаешь, мне не дано.

Мысль, которой она не покорялась все месяцы, пронзила её сейчас, как трезубец Посейдона[5], изливая наружу тревоги. Она не слушала песни, уже давно не смотрела любимые фильмы, не внимала симфонии от излюбленной арфы. Ничего.

Но, что пугает того сильнее, не слышала своего голоса.

Что, если он стал звонче, или наоборот утихомирился, обратившись во взрослый нежный тон? Она не знает. Не знает, как звучит то, что окружающие слышат постоянно.

— Тяжело без музыки?

— Я — меломан, — призналась она. — Не думала, что это будет наиболее сложным.

Ни посещение волшебного колледжа, ни отсутствие общения не больше с одним человеком — не разочарование.

Но музыка и голос.

Она в них нуждалась.

— Мне очень жаль, Любава, — произнёс Саша, отпрянув от спинки скамейки и потянувшись чуть вперёд, поглядывая на сломленное личико собеседницы.

В его ожидании она должна высказать пару слов о том, насколько уродлива его команда уродов, сколь же ничтожен и безобразен патруль, и что они полностью виноваты в этом деле и должны жить с этим согрешением и глажением души до конца дней.

Потому он не мог не раскрыть рот, когда она сказала совсем другое.

— Ты не виноват.

Челюсть рухнула не просто на землю. Она дошла до ядра, пролетела его, добралась до другой точки земли, и, вылетев оттуда, отправилась в стратосферу.

— Твой вклад в это дело, не маг, точно нулевой, — поправила Любава себя, а после, дёрнув своей светлой бровью и поглядев на него, снова состроила сучье личико. — Не переоценивай свои ничтожные способности.

Странно, но он лишь захохотал на это, будто сам залез в головку собеседницы и осознал, что реплики наигранны.

— Извините, великая божественность Психея, простого смертного! — произнёс он, не скрывая своего смеха. — Не повторится больше и не посмеет ручонка никудышного человека, посягнуть на ваш венок из лавра[6]!

— Надеюсь, — говорила властительница мыслей, ощущая, как её тело вновь принимает этот странный прилив спокойствия и мира.

Управляющие ею персоны по-прежнему старались её убедить, что она испепеляет его, и лишь третья, та самая, что молчала в сторонке, прекрасно знала, что это далеко не так.

[1] Гре́ческий рома́н (реже «античный роман») — жанр греческой и римской литературы I—IV веков н. э. 5 сохранившихся греческих романов составляют канон.

[2] Soulmates — английское слово, обозначающее двух людей идеально подходящих друг другу.

[3] Склеп — постройка с внутренним помещением для гроба, находящаяся на кладбище или расположенная отдельно от него.

[4] Сирта́ки — танец, созданный в 1964 году для фильма «Грек Зорба». Он не является народным греческим танцем, однако представляет собой сочетание медленных и быстрых версий хасапико — старинного танца воинов.

[5] Посейдо́н (др. -греч. Ποσειδῶν) — в древнегреческой мифологии верховный морской бог, один из трёх главных богов-олимпийцев вместе с Зевсом и Аидом.

[6] Лавро́вый вено́к или ветвь лавра — со времён Античности — символ славы, победы или мира.