Провинциальное фэнтази (джен)

Они лежали на соседних полках в купе — он и Альбина.

Стучали колёса, неся их на Дальний, очень дальний, Восток. Внизу на первой полке дрыхла в переноске маленькая Люська.

Занятно, что детей, как кошек и собак, возят в переноске.

Мысль на обдумать завтра после обеда.

— Волнуешься? — спросил он.

— Зачем?

Очень Альбинский ответ.

— Ну как же. Мы ведь на твою малую родину едем. Там у тебя... ммм...

— Брат, — отозвалась та. — Альберт. Совершенно бесполезное создание.

Это бесполезное создание успело сделать блестящую карьеру, грандиозно опозориться и уехать страдать в провинцию. Но Альбине, конечно, виднее.

— Скучаешь по нему?

— Не слишком. Он мне писал, — она потёрла глаза. — У тебя что-то сегодня язык чешется. Неужто нервничаешь?

Он старательно проанализировал своё состояние. Выходило, что да, хотя причину определить не удавалось.

— Не дрейфь, справимся. В Москве выжили, в Макао выжили — и дома не пропадём.

— Это твой дом, не мой, — педантично заметил он.

— Мой дом — твой дом, мой жена — твой жена! — Альбина хохотнула.

Нервно так. Тоже, должно быть, волновалась.

Хотя с чего бы? Подумаешь, велели передислоцироваться в, прямо говоря, задницу обитаемого мира. Центру виднее, куда кого послать и где жнецы нужнее именно сейчас.

И всё же, всё же...

— Говорят, у Розенкрейцеров предок зашевелился, — через время подала голос Альбина.

— Думаешь, нас на него пошлют?

— Нет, вряд ли. Он же сука бессмертный. Но за потомками можно будет и побегать, проредить их поголовье. Помнится, где-то там в нашем районе было кубло.

— Откуда знаешь?

— Ну, в Песчаном — это село недалеко от К. — есть заброшка, здоровенный барский дом. И нам с детства говорили туда не соваться, потому что там чертовщина всякая, которую даже шаман прогнать не смог. А хозяева этого дома были, понимаешь ли, баре по имени Розен. Немцы. И что бы ты думал? В девяностые они вернулись из-за границы и вроде как этот домище выкупили и отреставрировали.

— Может, всё-таки совпадение?

Связываться с потомками Предка не хотелось совершенно. Культисты, каких мало — и притом очень организованные, небедные и хорошо вооружённые. Плохая цель, как ни крути. Неудобная.

— Надейся. Зачем ещё нас Центр в такую даль пошлёт? Причём именно нас, заметь.

Колёса стучали и стучали, поезд ехал и ехал. Сплошной полосой тёк за окном тёмный ночной лес, мелькали изредка рыжие фонари. В соседнем купе надрывался, несмотря на позднее время, Джо Дассен:

À la vie, à l'amour

À nos nuits, à nos jours

À l'éternel retour de la chance...

— Алька, слушай, а как ты вообще к нам попала?

— А ты?

— Не поверишь, по объявлению. Как сейчас помню: «Требуются стрессоустойчивые, инициативные молодые люди с в/о без в/п. Работа на воздухе, с людьми». Я сразу песенку вспомнил. Оказалось, не ошибся. Хотя сначала, конечно, в собирателях сидел, пока Шишига не заметил.

— А у меня дед жнецом был. Отец тоже, пока не спился. Ну и я туда же.

— Почему не Альберт?

— Так у него же талант, — горько хмыкнула Альбина. — Он же одарённый. Не мне чета. Опять же, он-то от тёти Ивы.

От Ивы Михаевны, значит. Первой жены пьянчужки Кевы, которая померла совсем молодой — не то отравилась, не то утопилась, не то сам Кева её и прикончил. Следствие решило — несчастный случай, но им ли двоим не знать, как часто за этим решением прячется рука жнеца.

— Семейная, значит, традиция? — он усмехнулся. — И как, будешь к ней Люську приобщать?

— Как карта ляжет. Наша работа, она не каждому подходит, сам понимаешь. А ты?

— Что я?

— Если будет семья, потянешь их в Перекрёсток? Спасать мир от зла и прочее?

Он всерьёз задумался.

Главным "если" тут было, конечно — если будет.

Работа жнеца требовала держаться ото всех поодаль, избегать привязанностей, общаться только со своими. Так проще. Нет привязанностей — нет и страхов, не приходится молиться и надеяться, что близкий человек никогда не получит статус проблемной личности, что враги Перекрёстка не выйдут на этого близкого...

— Я думаю, если и женюсь, то на ком-то из наших, — наконец ответил он. — А значит, у детей выбора просто не будет.

— Если кто-нибудь из них не родится везучим Альбертом, конечно.

— Конечно.

* * *

— Это Хромосома, — очень серьёзно сказал ему Изя, протягивая куклу. — Она у Шуры лишняя, поэтому теперь моя, — звук "р" Изя выговаривал ещё не очень хорошо, поэтому забавно на него напирал: «хррр-ломосома».

Хромосома — редкостной уродливости контрафактная барбаська с поплывшим пластиковым лицом — скалила зубы в нервной ухмылке. Если бы ему подарили в детстве такую куклу, он бы вырос невротиком и до старости писался в постель.

Но нынешние дети не чета давешним, у них нервы железные.

— И кто тебе сказал, что она лишняя? — поинтересовалась Альбина, строго глядя поверх чайной чашки. — Маша?

Если так, то с ней следовало серьёзно побеседовать о допустимости некоторых мнений о собственных детях.

— Не. Дяденька, — Изя забрал у отца Хромосому и принялся вилкой расчёсывать её непослушный колтун. — Он сказал, у Шуры она есть, поэтому она особенная. Только у неё такая. Потому что она дочка тёти Маши. А я тоже хочу быть особенным и чтоб у меня была Хромосома!

— Если слушать разных дяденек, будет, — мрачно хмыкнула Альбина.

— Генетика так не работает, — педантично заметил он. — Но дяденек слушать всё равно не надо.

— А как работает генетика? — немедленно спросил Изя.

Вещи, которым не учат в Педулище: как объяснить пятилетнему сыну то, что сам понимаешь крайне смутно.

Меж тем дверь открылась и на кухню, шаркая лапочками, выползла Клара — сонная, очаровательно лохматая Клара в майке и шортах, с пустой чашкой в руках. И ещё бы ей не быть сонной — вчера она вернулась часов в одиннадцать, и ещё час сидела над домашним заданием.

— Доброе! — помахала ей Альбина.

— Утро добрым не бывает, — откликнулась Клара, наливая в чайник воду из фильтра. — Привет, Изя. Привет, муж.

Он кивнул ей в ответ, подвинул в её сторону банку с растворимым кофе. В таком состоянии она точно не чай будет пить.

— Привет, мама! Смотри, это Хромосома! — радостно поделился сын.

— Лишняя?

Клара сдвинула очки на кончик носа, поставила на плиту чайник и на него уставилась. Не человек, а экономия на электричестве.

— У Шуры лишняя, а у меня нет! — ответил Изя. — Ма, а как работает генетика?

— Как попало, — ответила Клара, снимая закипевший чайник с плиты и наливая в чашку кипяток.

По кухне поплыл кофейный запах.

— А если слушать дяденек, то хромосома отрастёт? — продолжал допрос Изя.

— Смотря каких дяденек. Солнц, там Хмурый не заходил?

Так, Хмурый — это который не Лысый и не Щербатый. Значит, не заходил.

— Плохо, — Клара отхлебнула из чашки и поморщилась. — Блин, сахар забыла.

Услужливый Изя немедленно забрался на стул, ухватил со стола сахарницу и поднёс матери.

— А что Хмурый? — поинтересовалась Альбина.

— Да у него какая-то инфа про моих родственников была. Что-то они там затевают, вроде. У Хмурого девчонка в Песчаном, она слышала.

Клара поправила очки, достала хлеб и колбасу из холодильника и ткнула кнопку плэй на магнитофоне. Она любила завтракать под музыку. На сей раз это был французский шансон, её любимая песня:

Au temps que j'ai passé à te chercher

Aux qualités dont tu te moques bien

Aux défauts que je t'ai cachés

À mes idées de baladin

— Ты сейчас куда, в ЮрМед? — спросил он.

— Да, ко второй, — кивнула Клара.

Единственное — помимо Педулища, конечно — высшее учебное заведение в этом богом забытом городе именовалось крайне дико: Медико-Юридическая Академия Искусств. Учили там подстать названию. Но чтобы поступить куда получше, надо было бросить всё и ехать в Хабаровск — а на это жена была категорически не согласна. Он до конца её не понимал, но всячески поддерживал. Муж, всё-таки.

— Изя, положи вилку на стол, — потребовала Клара мимоходом, открывая учебник.

— Это расчёска, — сердито возразил тот.

— Значит, положи на стол расчёску.

— Но тогда Хромосома будет нечёсаная!

— Такова её планида, значит, — Клара доела бутерброд, устало потёрла глаза.

Ей бы поспать ещё пару часов — а лучше пару суток. Но тогда не выйдет отсидеть все пары в ЮрМеде, разобраться с проблемами своих ребяток, прогнать бандитов Обезьяныча обратно в соседний микрорайон и сделать ещё сотни дел, которые его жена волшебным образом упихивала в такие короткие, на самом деле, сутки.

— Гоблядь хочет её заполучить, — сказала Альбина, когда Клара временно покинула их и ушла переодеваться в дневное, а Изя уволокся за ней.

— Что я могу сказать? Пусть попытается, — пожал он плечами. — Не думаю, что что-то получится.

— Я тоже. Разве что привлекать к работе как стороннего эксперта или что-то такое, — согласилась Альбина. — Хотя, конечно, такие таланты каждый захочет себе.

— Поэтому и не думаю. Она слишком ценит свою свободу, моя жена.

— Твоя жена, да.

Звучало довольно дико и непривычно, спору нет — даже сейчас, на шестой год их брака. Но раз уж так вышло, что он стал мужем Невесты, то мужем он и будет. Хорошим, насколько это вообще возможно.

— Так и будете тут сидеть? Гоблядь бы оплатила вам переезд, я думаю.

— Здесь Перекресток. Пусть мы больше не с вами, вы нас в обиду не дадите. А где-то там... у Розенов длинные руки.

Альбина кивнула, соглашаясь — то ли что не дадут в обиду, то ли что руки длинные.

— Ну а жена, она просто не верит, что за ней придут. И пусть себе не верит, по-моему, лишь бы учебные тревоги не пропускала.

— Ты её любишь?

— Наверное. Наверняка. Я сам не знаю, — ответил он. — Ты любила своего Саню?

— Безумно.

— Нет, безумно — это не про меня, — он покачал головой.

— Не про тебя, да. Но вы такие... уютные. Кстати, почему он Изя?

— В смысле?

— Ну, Клара — немка, ты... что ты такое, знает один Господь, и тот не уверен. Почему Изя?

— А. Это, — он кивнул. — Понимаешь, это значит «она рассмеялась». Клара не улыбалась, пока была Невестой — и улыбнулась, когда стала матерью. Мне показалось, это... стоит отметить.

Альбина только покачала головой. Не понимает, значит.

* * *

Августовская жара наконец начала спадать, и вечером уже можно было открывать окна, не боясь, что адское уличное пекло ворвётся в квартиру.

По сетке ползали обиженные толстые комары и здоровенная ночная моль с серыми в крапушку крыльями. Внизу нестройно звенели струны — это Башка, один из ребяток его жены, мучал гитару. Башка недавно записался на курсы к дядьке Оюну, но научился пока что только пить не закусывая и ругаться по-эвенкски.

Полчаса назад Изя наконец-то позволил уложить себя спать — после третьей проверки, всё ли правильно лежит в его новеньком, с золотым снитчем, рюкзаке. Школы сын ждал, как будто его записали не в первый класс районной очень средней, а в тот самый Хогвартс.

Клара дорисовывала задание по анатомии. То и дело она клевала носом, и чем дальше, тем больше ему хотелось поднять её из-за стола и отправить вослед за Изей, потому что нельзя так себя мучать.

Но жена бы сопротивлялась, и это нарушило бы мирный вечерний покой, поэтому он предпочёл не вмешиваться и тихо писать учебный план, пристроившись у подоконника и то и дело прихлёбывая из кружки сладкий, уже почти остывший, чай с бергамотом.

Клара пружинкой подскочила со стула и быстро подошла к окну. Ей надоело слушать концерт Башки.

— Ещё один звук из этого района, — крикнула Клара, — и я спущусь!

Гитара затихла.

Тишина была какой-то неуютной, тяжёлой. Ручка по бумаге шуршала слишком громко, и листья на деревьях шелестели неправильно, и ветер был как будто не свеж. Старый стул под Кларой поскрипывал особенно противно, соседи сверху двигали мебель...

Он встал и подошёл к магнитофону. Открыл ячейку, посмотрел. Там стояла кассета "Сто лучших песен о любви". Маша принесла, наверное. Небось, слушала её, пока сидела с Изей и своими двумя. Большая часть песен была унылой попсой, но всё лучше, чем эта тишина.

— Тебе тоже страшно? — спросила Клара.

— Мне неуютно, — ответил он.

— Мне тоже.

Она потянулась, разминая шею и плечи, вздохнула:

— Обидно, что ничего не вижу при этом. Просто пустые страхи.

Он не стал ей говорить, что кто-то может скрываться от её взгляда и этим быть особенно опасен. Ни к чему это, и так ведь не по себе.

Внизу кто-то сцепился с кем-то — звуки ударов и хрипы ни с чем не спутаешь — и Клара, беззвучно выругавшись, снова поднялась из-за стола. Этим кому-то теперь не сдобровать...

В коридоре рухнула выбитая входная дверь. Сколько раз они устраивали себе учения, обсуждали, что будут делать, а всё равно — не ждали.

«Как в советском кино», — пришла непрошеная мысль, пока он торопливо чертил замыкающую печать, чтоб Изя, не дай бог, не вышел из комнаты в неверный момент. Правда, в советском кино ребятки с оружием, которые врываются в дома и по-немецки орут на хозяев, одеты в серый фельдграу. Эти были все в белом: ягд-бригада Розенкрейцеров, ну надо же, какая честь им скромным. И лично Ирма Эдуардовна изволила возглавить, прийти по душу мятежной дочери и её мужа.

— Nun, verschwindet⁽¹⁾, — рявкнула Клара.

— Schweigen!⁽²⁾ — резко ответила ей Ирма. — Gib deinen Sohn auf und du kannst leben⁽³⁾.

— Und mein Mann? — это он понял.

Клара спрашивала о нём.

— Wie gelebt, so wird sterben⁽⁴⁾, — Ирма презрительно скривилась.

Что бы это ни значило, но точно ничего хорошего.

— Ich werde kämpfen, — Клара потянулась снять очки.

Значит, собралась сражаться?

Невест создавали, как оружие в том числе. Невесты могут невероятные вещи. Наверняка, она справится. Да, устанет и будет спать пару суток, но справится. Да, убьёт родную мать, но справится. Но если они пришли однажды, то значит, придут и снова.

Пока она будет спать, пока он будет спать, пока Изя будет идти из школы домой, пока они будут ехать куда-нибудь-где-можно-на самом-деле-нельзя-спрятаться.

И на этот раз они не будут миндальничать и предлагать сдаваться по-хорошему.

Время тянулось, как ириска, и так же мерзко липло к зубам.

Чего они хотят?

Изю. Им нужен Изя, чтобы получить новую Невесту. И Клара, живая и здоровая, на случай, если с Изей ничего не выйдет. И труп Кларина мужа, потому что жнецов они, конечно, боятся и ненавидят.

Трое отборных егерей в коридоре, ещё сколько-то на лестнице — по виду, так вдвое больше. Да, Клара точно устанет — одна только Ирма Эдуардовна выжмет её почти что досуха, а ведь и остальные немногим ей уступают. И Кристиана-Теодора не видно, значит, прислали совсем не всех и будет второй заход.

На вымотанную Клару и на него, который мог бы выиграть дуэль, пожалуй, мог бы осилить двух егерей, но безусловно проиграет большой толпе.

Изю заберут, его убьют. Клару тоже, скорее всего, убьют.

Нет, неприемлемо. Надо иначе.

Надо, чтобы все были живы, или хотя бы почти все.

Живая Клара. Живой сын. Свободные жена и сын?

Он перебирал варианты, комбинировал, просчитывал, но получал из раза в раз один и тот же результат. Нет, он ему не нравился. Нет, это не повод от него отказываться.

Левой рукой он указал на Клару и начертил короткую спираль — печаль Лилиэль.

Альбина дразнилась — ведьмачьи знаки. Пустое.

Клара закатила глаза и рухнула, проваливаясь в сон.

Отлично.

В правой уже горел прозрачный духовный меч, оружие жнеца.

Изю заберут, его убьют. Клара останется в живых. Такой расклад его устраивал.

Клара придумает, что с этим делать. Она всегда придумывает.

А магнитофон, не подозревая ни о чём, пел Кларино любимое:

À nous

À nos espoirs et à nos illusions

À notre prochain premier rendez-vous

À la santé de ces millions d'amoureux

Qui sont comme nous

1) Пшли вон

Вернуться к тексту

2) Молчать!

Вернуться к тексту

3) Отдай нам сына и оставим тебя в живых

Вернуться к тексту

4) Собаке собачья смерть

Вернуться к тексту