На краю света (гет)

— Гермиона! Вы решили перестать прятаться от меня и наконец признать свою неправоту?

Ехидный голос Снейпа встретил ее, едва она вошла в дом.

— Вы знали! Вы с самого начала знали, что я увижу, и все равно отправили меня следить за ними!

— Не то чтобы я знал наверняка, но некоторые догадки у меня имелись.

Гермиона испытала неприятное дежа-вю и гадала, как часто будут повторяться подобные разговоры, прежде чем она сможет вернуть память родителям и навсегда распрощаться со Снейпом.

— Тогда почему вы не предупредили, не подготовили меня? Вам так нравится видеть чужие страдания? Или вас волнует только признание вашей правоты? Вы же понимали, насколько больно мне будет видеть, во что превратилась моя семья.

— Если бы я прямым текстом сказал, что у вашей матери алкогольная зависимость, а у отца давний адюльтер, вы бы мне поверили?

Она бы прокляла его на месте или, во всяком случае, попыталась.

— К тому же суть вашего наблюдения не в том, чтобы поколебать веру в крепкие моральные устои родителей, а в том, чтобы вы узнали этих людей и поняли, наконец, — они не ваши родители.

— Мне все равно, что вы думаете. Исправьте это немедленно!

На Гермиону вдруг навалилось такое отчаяние, что она готова была умолять Снейпа, лишь бы не смотреть, как ее привычный мир неумолимо катится в пропасть.

— Я не могу. Только вы можете, и на это потребуется время, — повторил Снейп уже не раз звучавший аргумент.

— Как такое могло произойти? Как люди, которых я знала всю жизнь, могли измениться настолько всего за год? — обращаясь скорее к самой себе, чем к равнодушному Снейпу, прошептала Гермиона, бессильно опускаясь в кресло. Глаза жгло то ли от усталости, то ли от подступающих слез.

— Вы, очевидно, полагали, что можете изменить историю людей, не изменив их самих? Но личность каждого человека — это результат его опыта, принятых в прошлом решений, одержанных побед и пережитых неудач. Весь человеческий опыт хранится в памяти и определяет, кто мы есть.

— Человека определяет то, во что он верит, его моральные принципы, а не жизненные обстоятельства.

Как бы Гермиона ни была расстроена, она не собиралась соглашаться с гнилой философией Снейпа. В каждом человеке есть моральный стержень, внутренний компас, всегда подсказывающий что хорошо, а что плохо.

— Лишь отчасти. Одни и те же принципы в разных ситуациях диктуют поступать по-разному. Кроме того, при накоплении опыта принципы склонны меняться. Вы же не станете утверждать, что ваши принципы остались прежними после того, как вы прошли через войну?

Гермионе бы очень хотелось думать, что ее принципы неизменны и непоколебимы, но она лишь отрицательно покачала головой.

— Если бы вы не были вынуждены спасать жизнь родителям, вы не стирали бы им память. Если бы вы не были вынуждены исправлять допущенные при этом ошибки, вы не стали бы лжесвидетельствовать на суде. Диктуют ли вам ваши принципы так поступать или обстоятельства? Одно влияет на другое, и так по кругу, пока в один прекрасный день ты не просыпаешься и не обнаруживаешь, что от твоих прежних целей и идеалов нет ни следа, и все, что остается, — это смириться с потерями и продолжать двигаться вперед.

Почему-то казалось, что Снейп уже говорит совсем не о ней. И Гермионе стало грустно от того, что действительно понимает его. Не разделяет его взгляды на природу человека, нет, но уже не может не замечать в них рационального зерна.

— Люди не алгоритмы, они не действуют согласно какой-то одной определенной раз и навсегда схеме, — словно забивая последний гвоздь в гроб ее наивных представлений о людях, твердо произнес Снейп.

— Почему все должно быть так ужасно запутанно? Неужели во всем человеческом устройстве нет ни малейшего островка стабильности, постоянства? Должно же быть хоть что-то?

— Это называется быть живым, Гермиона. Жизнь не терпит статики, не признает неизменного. Каждая клетка в вашем теле, каждая искра мысли меняется. Когда пытаешься уцепиться за константу, сколь бы малой и незначительной она ни казалась, перестаешь жить. Не совершайте эту распространенную ошибку.

Гиппогриф его задери, но Снейп был прав. Опять. С тех пор как первый раз после окончания войны Гермиона приехала в Австралию, она только и делала, что цеплялась за прошлое. Она так сильно старалась собрать осколки и склеить семью, что совершенно не замечала творящегося у нее под носом.

— Я сломала им жизнь. Я все это время переживала, что потеряла их, и теперь для них чужая. Но и они чужие для меня. Я совсем не знаю этих людей. Моя мать не превратилась бы в заливающую проблемы алкоголем пустышку. А отец никогда не стал бы равнодушно смотреть, как его жена медленно разрушает себя и крутить роман на стороне с женщиной вдвое моложе него. Эти люди, они... — Ей не хватало слов, чтобы описать свои чувства.

— Не судите их слишком строго, Гермиона. В конце концов, это вы сотворили их такими.

Если бы Снейп был способен хоть как-то демонстрировать эмоции, то на его лице наверняка красовалась бы самодовольная улыбка. Гермиона готова была поспорить, что Снейпа распирает от удовольствия, ведь невыносимая гриффиндорская всезнайка совершила промах, да еще и так по-крупному, а он удостоен чести наблюдать за ее провалом.

— Думаете, я не знаю? Думаете, не жалею об этом каждую минуту?! — сорвалась на крик Гермиона. — Но кем бы они ни были, это не мои родители!

— Разумеется, нет. Рад, что вы, наконец, это поняли.

Снейп говорил так спокойно, словно объяснял рассеянному первоклашке, что два плюс два — четыре. Иногда Гермионе казалось, что он чертова машина для чтения лекций, — так равнодушно и бесстрастно он рассказывал порой о чем-то, что переворачивало с ног на голову ее привычный мир.

— У Моники и Венделла Уилкинсов нет и никогда не было детей, — продолжил он свою лекцию. — Но они всегда хотели ребенка, и теперь каждый по-своему переживает разбившуюся мечту.

Из уст Снейпа все звучало так просто, так логично. Если бы речь шла о каких-то других, незнакомых ей людях, Гермиона даже согласилась бы, но...

— Вы думаете, в этом все дело? В том, что у них нет детей? Но мои родители никогда не стремились к большой семье. Даже когда я уехала в Хогвартс, мне казалось, они не слишком без меня скучали, им всегда хватало общества друг друга.

— Думаю, вы недооцениваете любовь и привязанность ваших родителей к вам. Впрочем, детям это свойственно.

Да что он может знать о родительской любви? Гермиону раздражало, что Снейп рассуждает о ней как о ребенке. Но возражать, что она не ребенок, — это еще более по-детски, так что она прикусила губу и постаралась промолчать.

— Вы никогда не задумывались, что ваши отец и мать не хотели иметь больше детей, потому что вы реализовали все их родительские амбиции разом? Умный, послушный, похожий на своих родителей во всем — от внешности до лучших черт характера ребенок, чего еще можно желать? Но вы превзошли самые смелые ожидания и оказались ведьмой. Благодаря вам в жизни ваших родителей появилось настоящее волшебство. Если бы они захотели второго ребенка, как бы он себя чувствовал в тени такой одаренной сестры? Ваши родители поступили мудро. И хотя они не видели вас многие месяцы во время учебного года, у них были их мечты, их надежды, гордость за вас. Им не нужно было большего, потому что у них уже было лучшее. И когда вы стерли воспоминания о самом важном, что случалось в их жизни, вы не смогли убрать и их огромные надежды и фантастические мечты, которые без вас не имеют воплощения. Моника и Венделл Уилкинсы живут с пустотой, которая никогда и ничем не может быть заполнена в обычном мире, и эта пустота причиняет им постоянную боль.

Гермиона попыталась только представить себе, на что похожа такая жизнь, и ужаснулась. Что она наделала?

— Я не просто потеряла их, я их разрушила.

— Возможно. Но если вы соберетесь и возьмете себя в руки, то у вас появится редкая возможность исправить свою ошибку. Такое выпадает далеко не каждому.

Слова Снейпа звучали как всегда разумно, но страх Гермионы был сильнее.

— А что если моя ошибка непоправима? Что если уже слишком поздно и ничего нельзя сделать?

— Нет ничего непоправимого, кроме смерти, Гермиона. И пока ваши близкие живы, не может быть слишком поздно.

Снейп снова говорил вовсе не о ней, и Гермиона решила оставить его наедине со своими демонами. Ей очень хотелось верить, что он прав и еще не слишком поздно.

* * *

На следующее утро, когда Снейп спустился на кухню, его уже ждал горячий кофе, завтрак и одна особо нетерпеливая ученица. Пока он неторопливо жевал тосты с абрикосовым джемом, то готов был поклясться, что Гермиона сидит не на кресле, а на десятке морских ежей — так она ерзала, готовая подскочить в любую секунду. Едва они вышли в сад и устроились на качающейся скамейке, она задала мучавший ее вопрос:

— Вы научите меня окклюменции?

— Чего ради? — фыркнул Снейп, и Гермиона чуть не задохнулась от удивления и возмущения.

— Но вы же обещали обучить меня ментальной магии!

— Чтобы снять заклинание ложной памяти, вам нужно не защищать свое сознание от вторжения, а научиться проникать в чужое. К тому же я и так могу сказать, что способности к оклюменции у вас еще ниже, чем у Поттера.

— Вам обязательно меня оскорблять и постоянно подчеркивать недостатки?

Каждый раз, когда смотрела на Снейпа, Гермиона слышала его холодный голос, выносящий вердикт «невыносимая всезнайка» или «не вижу разницы». Он всегда был к ней несправедлив, но она так и не смогла привыкнуть и смириться с этим.

— Иметь слабые стороны — это не недостаток, они есть у всех, — стараясь сохранять терпение, пояснил Снейп. — Не знать своих слабых сторон и не уметь их маскировать и компенсировать — вот это серьезный промах.

— И какие же у меня слабые стороны? — с вызовом спросила Гермиона.

— Вы слишком много болтаете, вместо того чтобы слушать. Чем быстрее вы научитесь концентрировать внимание на моих словах, а не на собственных чувствах, тем быстрее освоите необходимые навыки.

— Хорошо, я слушаю.

Снейп скептически закатил глаза, но никак это не прокомментировал.

— Как я уже сказал, вам придется освоить азы легилименции. Вы должны будете научиться проникать в мое сознание и делать это как можно незаметнее.

— Но как я проникну в ваше сознание, если вы сильнейший окклюмент Британии? Даже Волдеморту это не удалось, а вы хотите, чтобы я...

— Молчать, слушать, не перебивать глупыми вопросами, четко выполнять указания — неужели это так сложно, и я слишком многого требую от лучшей ученицы Хогвартса за Мерлин знает сколько лет?

Гермионе очень хотелось сказать, что, разумеется, это сложно, когда он постоянно недоговаривает и ничего не объясняет. Она же не робот, чтобы механически заучивать слова и совершать неосмысленные действия. Но выражение лица Снейпа предостерегло ее от очередной ошибки.

— Простите, сэр.

— Особенность ментальной магии в том, что она напрямую завязана на усилии воли волшебника, а не на словестные формулы заклинаний. Щиты окклюменции действуют не так, как протего. Я в любое время могу убрать или возобновить защиту своего сознания одной только мыслью. И если я говорю, что вам придется проникать в мое сознание, я подразумеваю, что внешние щиты в это время будут сняты.

— Внешние щиты? А что, есть еще и внутренние? — снова не удержалась от вопроса Гермиона и тут же мысленно отругала себя.

— Молчать, слушать, не перебивать глупыми вопросами, четко выполнять указания, — вымученно повторил Снейп.

— Да, сэр.

— Человеческое сознание — не плоский лист бумаги, на котором записаны мысли и воспоминания. Оно скорее похоже на океан, где на разной глубине обитают причудливые сущности. Чем ближе к поверхности, тем больше света проникает и проще уловить и считать мимолетные видения идей или яркие образы, запечатленные в памяти. По мере погружения света становится все меньше, образы туманные, мысли нечеткие и отрывочные. Существуют пласты сознания, на которых почти невозможно отличить игру воображения от действительности. А также самые темные беспросветные глубины, постигнуть которые привычным нам рациональным мышлением не стоит и пытаться. И если спросите меня, то я не рекомендую когда-либо погружаться в сознание настолько глубоко. Где-то там, во тьме его глубин, дремлют архаичные демоны человечества, существовавшие задолго до вас и ваших предков. Возможно, даже задолго до первых людей, и будет только лучше, если их сон ничто не потревожит.

Гермиона слушала Снейпа, затаив дыхание. Она никогда всерьез не задумывалась над тем, как устроено ее сознание. Ей хватало того, что оно исправно работало и позволяло с такой легкостью впитывать все новые и новые знания. Она стремилась изучить чудесный мир магии, окружавший ее с одиннадцати лет, разгадать его загадки. Но возможно ли, что все это время внутри нее самой хранились тайны более древние и непостижимые, а в глубине ее сознания сокрыта сама суть волшебства, его источник? Как увлекательно, должно быть, открывать магию не вокруг, при помощи посторонних предметов, а внутри себя, вооружившись лишь волей и силой мысли. А еще Гермиона вслушивалась в приглушенный вкрадчивый голос, смотрела на бледное угловатое лицо своего учителя, на густую черную завесу волос, прячущую его от света, заглядывала в темноту глаз, затягивающую, словно открывшаяся взгляду бездонная пропасть, и думала, похожи ли древние демоны, дремлющие на дне ее души, на него. И если Снейп один из ее внутренних демонов, то куда он пытается завести такими заманчивыми интригующими речами, этим влекущим следовать за собой голосом?

* * *

— Первое погружение в чужое сознание, как первая аппарация, сильно дезориентирует, и лучше, если кто-то более опытный покажет вам путь, — рассказывал Снейп на следующий день, расположившись в странном стеклянном кресле-полусфере, которое сам наколдовал. — Постарайтесь не суетиться и не разрывайте зрительный контакт.

Гермионе ужасно хотелось спросить: а разве существует парная легилименция, как парная аппарация? И что она должна ожидать, на что обратить внимание? Возможность проникнуть в сознание Снейпа одновременно интриговала и пугала. Гермиона многое отдала бы за его тайны. С тех пор как он впервые упомянул, что ей придется проникать в его разум, она только и думала об измененных воспоминаниях и гадала, сможет ли разузнать, что на самом деле скрывал Снейп. И вместе с тем не желала даже краем глаза видеть ужасы, которые доводилось наблюдать ему. И если она совсем не склонна к ментальной магии, что тогда? Но черные глаза напротив словно гипнотизировали, медленно и неотступно затягивали в себя, и, не успев опомниться, Гермиона уже провалилась куда-то в темную глубину. Снейп был прав: сначала все казалось спутанным и нечетким, словно она смотрела в крутящийся калейдоскоп, и узоры в нем бесконечно перетекали из одного в другой, не позволяя сфокусировать внимание. От постоянно меняющихся картинок немного закружилась голова, но потом внезапно все остановилось, и стало легко и ясно. Гермиона наблюдала, как вокруг нее неспешно проплывают меняющиеся картины последних дней в памяти Снейпа. Ничего особенного, просто утренний кофе, занятия в саду, закатное солнце в окне, обычные рутинные минуты существования. Вот только видеть эти минуты глазами другого человека было подобно озарению. Насколько другим может казаться мир, когда смотришь на него с высоты чуть большей, чем собственный рост, когда более чуткий слух улавливает тихие звуки ночного сада, когда ветер доносит аромат ее собственного шампуня — мед и миндаль, но в нем ощущается неуловимая прежде ореховая горечь. Казалось бы, привычный и обыденный мир, изученный вдоль и поперек, так разительно менялся, если смотреть на него сквозь призму чужого сознания. С другими красками, другими звуками, даже немного другим течением времени. Он удивлял, завораживал, восхищал...

Гермиона еле подавила готовый сорваться с губ крик разочарования, когда легким толчком ее выкинуло на поверхность из мира воспоминаний Снейпа в мир реальный. Она снова была заперта в рамки своих пяти чувств и привычки видеть мир под определенным углом, и теперь этого было недостаточно. Подобный ход мыслей настораживал, ведь раньше Гермиону вполне устраивало собственное восприятие, она была любознательна и внимательна к деталям, и окружающий мир в ее глазах был увлекательным и ярким. Что если Снейп как-то заколдовал ее, пока она находилась в его голове? А если нет, то будет ли она теперь всегда ощущать непреодолимое желание нырнуть в чужой мир, погрузиться в такие знакомые и неузнаваемые очертания реальности, подобно жаждущим новых странствий и открытий путешественникам, скучающим по неизведанным дорогам каждый раз, едва переступали порог своего дома?

— Можно я попробую? — не в силах сдержать желание вновь пережить новый удивительный опыт, попросила Гермиона.

Снейп понимающе ухмыльнулся и даже не стал отчитывать за нетерпение и вопросы. Просто кивнул, и Гермиона всем телом подалась вперед, словно это помогло бы ей оттолкнуться от реальности. Вопреки подсознательному страху неудачи, у нее все получилось без усилий и с первой же попытки. «Как ездить на велосипеде, — со смехом подумала Гермиона. — Стоит раз поймать равновесие, и уже никогда не забудешь это чувство». Ей хотелось исследовать самые дальние уголки ума Снейпа, хотелось гоняться за порхающими вокруг картинками воспоминаний, как за яркими бабочками, ловить их в свои ладони и часами разглядывать, любуясь неповторимой красотой линий. Хотелось смеяться и плакать, и кружится от переполняющих эмоций. Но кто-то настойчиво выталкивал ее назад, в ее собственное тело и разум, не позволяя задержаться даже на секундочку.

Погружение в чужое сознание самостоятельно требовало больше потраченной энергии. Во всяком случае, так показалось Гермионе, потому что, вынырнув, она ощутила, как участилось дыхание, а на висках выступили капельки пота. Снейп молча наблюдал, позволяя ей отдышаться и прийти в себя.

— В ближайший месяц вы будете тренироваться в легилименции, а затем я научу вас находить следы заклятий памяти и работать с ними, — наконец заговорил он.

— Месяц? Но зачем целый месяц тратить на тренировки, если все получилось с первого раза? — выпалила Гермиона, опьяненная своим успехом и новыми яркими впечатлениями.

— Затем, что ваше изящество и деликатность в работе с чужим сознанием сравнима только с плясками пьяного разъяренного гиппогрифа в хрустальном замке. Если вас хоть на мгновение оставить без присмотра, вы превратите чей-то ум в груду смертоносных осколков и, скорее всего, навредите себе не меньше.

— Но все ведь было в порядке? — удивилась Гермиона.

— Разумеется. В этом и состоит смысл работы с инструктором. Я слежу за вашей безопасностью и не позволяю причинить вред ни себе, ни мне.

— Но я ничего такого не почувствовала.

— Именно в этом и заключается истинное мастерство легилимента. Его работа незаметна и неощутима. Как вы считаете, ваше присутствие в моем сознании можно было назвать неощутимым?

О, это вряд ли. Она носилась как угорелая и хватала все, что оказалось недостаточно быстрым, чтобы ускользнуть от нее. Вот уж и правда пьяный гиппогриф. И хотя Снейп не предупреждал ее, что нужно быть деликатной или незаметной, она могла бы и догадаться. Ведь Гарри рассказывал ей, как неприятно, когда кто-то роется у тебя в голове. Неужели она своими безумными плясками причинила боль Снейпу? Осознав свою ошибку, Гермиона густо покраснела.

— Простите, я не подумала.

Снейп только многозначительно хмыкнул.

— Ваш... энтузиазм вполне объясним. Знакомство с сознаниями некоторых людей может быть весьма захватывающим.

— Некоторых? Вы хотите сказать, что так происходит не со всеми?

— Подумайте сами, Гермиона, как много вы знаете людей, чей ум достаточно организован, чтобы попав в него, вы не застали лишь хаос и суматоху? А сколько людей, чьи мысли и чувства внушили бы вам отвращение? Я не говорю уже о несчастных, чье сознание повреждено. Применение легилименции к таким людям рискованно и опасно даже для опытного мага. Но иногда на пути легилимента встречаются уникальные образцы, истинные шедевры — умы ясные, изящные и дисциплинированные. Знакомство с таким сознанием истинное удовольствие.

Гермионе очень хотелось сказать, что Снейп себе явно льстит, но потом она вспомнила свой абсолютный восторг всего от нескольких мгновений, проведенных в его сознании, и прикусила язык.

— И как же мне стать незаметной? — Она быстро сменила тему на более практичную и безопасную.

— Наиболее верный способ — дисциплинировать свое сознание, контролировать чувства, научиться сохранять нейтральное состояние собственного ума, где бы вы не находились и что бы не наблюдали. Но это требует многих лет тренировки и врожденного таланта, которого у вас, очевидно, нет.

— А еще у меня нет никакого желания несколько лет учиться под вашим началом, так что лучше бы это был не единственный способ, — огрызнулась Гермиона.

— И раз уж мы занимаемся перечислением качеств, которыми вы не обладаете, то вынужден назвать и терпение. Какая удача, что один из нас все же наделен этой добродетелью, потому я оставлю без внимания вашу дерзость и ознакомлю с другими способами незаметно проникать в чужое сознание.

— Разумеется, все дело в добродетели, а не в непреложном обете, — пробурчала себе под нос Гермиона, но Снейп и эту реплику оставил без внимания.

* * *

— Легилименция всегда была искусством, а не наукой, и подходить к ее изучению стоит именно так. Не тешьте себя надеждой, что сможете изучить несколько заклинаний, и это откроет для вас все тайны ума. Первое, что вам стоит уяснить, — нельзя просто ввалиться в чью-то голову без разрешения, и нельзя вежливо попросить и ожидать, что вас добровольно впустят. Вам придется уподобиться вору, чтобы добиться желаемого.

Проникновение в чужое сознание похоже на проникновение в чужое жилище с целью грабежа. Самый простой способ — взять кувалду и разнести дверь в щепки, перевернуть все вверх дном, прихватить самое ценное и оставить после себя полную разруху. Это под силу любому, даже вам, и прекрасно подойдет, если нужно выпытать информацию у врага. Вы быстро получите, что желаете, но от объекта вашего внимания останется лишь пустая оболочка с редкими проблесками сознания. Если вы не заинтересованы в уничтожении объекта, то придется прибегнуть к более тонким и изощренным методам. Обычная легилименция — достаточно тонкий инструмент, чтобы не причинить прямого вреда, но и она оставляет следы и накладывает отпечаток на личность объекта. Как взломщик, открывающий дверь отмычкой и оставляющий повсюду невидимые на первый взгляд отпечатки пальцев и следы от ботинок. Внимательный хозяин сразу заметит, что в его доме побывал кто-то чужой, и вскоре обнаружит кражу. Человек, подвергающийся легилименции, знает, что в его сознание проникли. И даже если стереть память, по невидимым, но ощутимым следам он будет чувствовать, что не все в его сознании на своем месте, а значит, обнаружит измененный или отсутствующий фрагмент памяти, либо будет постоянно испытывать беспокойство, граничащее с паранойей.

Ваша задача — совершить идеальное преступление. Проникнуть в сознание родителей незаметно и не оставить там никаких следов своего присутствия, чтобы ни в миг проникновения, ни через десятки лет они не почувствовали и не догадались, что часть их воспоминаний была удалена или изменена. Если вы все сделаете верно, то они никогда не узнают, что переехали на другой континент против своей воли или когда-либо забывали, что у них есть дочь. Недостаточно отменить ваше заклинание ложной памяти, потому что в одном здоровом сознании не могут уживаться две личности. Необходимо удалить все следы существования Уилкинсов, прежде чем вернуть в мир Грейнджеров. Вам придется вновь сделать подлог, заменить воспоминания последнего года жизни Уилкинсов на правдоподобную легенду существования Грейнджеров. Когда ваша работа будет завершена, у Грейнджеров не должно возникнуть ни малейшего сомнения, что каждое мельчайшее событие в их жизни за последний год происходило по их воле и с их согласия. Я помогу вам разработать легенду и создать достоверные ложные воспоминания, но от вас будет зависеть, насколько органично они впишутся в ткань уже существующей памяти.

Слова Снейпа звучали так заманчиво. Совершить идеальное преступление и не иметь никаких последствий. Мама и папа не будут помнить, что дочь использовала магию против них и разрушила их жизни. Они не будут помнить ни несчастья, ни отчуждения, ни измен. Все станет как раньше, и родители не будут смотреть на Гермиону, как на предательницу, потому что не узнают о ее поступке. Больше всего на свете Гермиона хотела именно этого, но ведь она не заслуживает отделаться так легко.

— Это нечестно, они должны знать, что с ними произошло, что я с ними сделала.

— Для чего им такое знание, которое не принесет ничего, кроме страха и страданий?

— Что значит "для чего"? Это правда, и люди имеют право ее знать.

— Что им даст ваша правда? Им не нужно знать, что их обманывали, ими манипулировали, их личности извратили до неузнаваемости, и это почти полностью разрушило их брак. Такое знание не позволит им жить дальше в мире и спокойствии, не позволит доверять вам или друг другу, не позволит сохранить семью или даже самих себя — таких, какими они были до вмешательства магии в их умы. Им не нужна ваша правда, им необходима иллюзия безопасности и неприкосновенности их привычного мира. Это вам хочется рассказать правду, потому что вы испытываете угрызения совести и желаете очистить ее, взвалив свою проблему на плечи родителей. Ваше желание в высшей степени эгоистично и может оказаться губительным, если вы не образумитесь и не найдете для себя другой способ исповедаться, не разрушая и без того частично поврежденные сознания родителей.

И вот опять Снейп все перевернул вверх дном. Он утверждал, что черное — это белое, а белое — чернее черного, и его доводы звучали убедительно, но в душе Гермиона бунтовала и противилась его словам. Ее внутренний компас, такой точный и непоколебимый прежде, вертелся волчком, указывая во всех направлениях разом. Она не могла понять, это Снейп играет с ней и пытается извратить ее представления и ценности ради какой-то своей цели? Или она сама настолько заблуждалась, что не видела даже собственных мотивов и поступков? Чувство вины, не покидавшее ее с того самого дня, как она направила волшебную палочку на родителей, настойчиво подсказывало, что все дело в ней и ни к чему искать оправдания.

— Вы действительно так думаете? — севшим голосом спросила она.

— Излагайте мысли конкретнее, — холодно отозвался Снейп.

— Вы тоже считаете, что я эгоистка, и отправила их на край света только ради себя и собственного спокойствия?

— Это совершенно не то, что я сказал. Хотя, если желаете услышать мое мнение, то да, я думаю, что ваши действия были продиктованы эгоизмом. Но я не считаю, что вам стоит казнить себя за это. Все люди эгоистичны, вне зависимости от того, как объясняют другим собственные поступки. В конечном итоге, важно не что движет человеком, а какие плоды приносят его деяния. Сказка Дамблдора о главенстве любви звучит замечательно только для наивных гриффиндорцев. Мне же всегда было безразлично, пожертвовал человек в фонд школы свои галлеоны потому что любит детей или потому что это избавит его от налогов. На деньги вторых можно прокормить и выучить больше детей. И мне все равно нацеливают ли палочку в мою сторону из желания уничтожить врага или соперника или стараясь защитить от меня любимого отпрыска. Смерть — это смерть, и высокие чувства убийцы меня не утешат.

Она, должно быть, окончательно сошла с ума, раз решила просить совета у Снейпа насчет морали. Что вообще она ожидала услышать? Это же Снейп.

— Звучит очень цинично, — заметила Гермиона.

— Вы говорите так, словно мой цинизм вас удивляет. Я не более эгоистичен и расчетлив, чем вы и ваши друзья по факультету. Всего лишь более честен сам с собой. Вам тоже стоило бы попробовать как-нибудь.

— Быть циничной?

— Быть честной с собой.

* * *

Быть честной с собой... Будто это так просто. Особенно если начинаешь сомневаться кто ты, и что означает честность. Уроки Снейпа вовсе не шли на пользу здравости ее рассудка. То, что ей регулярно приходилось окунаться непосредственно в ум Снейпа, тоже совсем не помогало. Было бы проще, если бы у нее имелись основания не доверять его суждениям, считать безумцем или просто лжецом. Но сознание Снейпа казалось кристально ясным, и, в отличие от мыслей Гермионы, в нем царила полная гармония и порядок. Возможно ли создать настолько обширную и цельную систему ложных верований только для того, чтобы ввести в заблуждение одну гриффиндорку? Для лучшего ментального мага, скорее всего, возможно. Но огорчало и сбивало с толку вовсе не это. Гермиона злилась, потому что вопреки постоянным возражениям и сомнениям с ее стороны, вопреки абсолютному нежеланию принимать точку зрения Снейпа за истину, поостыв и немного поразмыслив над его словами, она вынуждена была каждый раз признавать его правоту. Пусть не вслух, а только наедине с собственными мыслями, но тем не менее. Быть честной с собой. Она старалась, и ей совсем не нравилось то, что в итоге получалось.