Амнезия или яркий духом и разумом (гет)

Пусть будет вечер тихой нежностью наполнен,

Я губ твоих коснусь дыханьем ветерка.

Мне хочется побыть волшебницей сегодня,

Поворожить... В твоей руке моя рука...

На перекрёстке снов запутались столетья,

Я освещаю путь тебе издалека,

А ты идёшь ко мне, единственной на свете,

Чтоб были мы всегда вдвоём — в руке рука.

От пламени свечи растоплены желанья,

Я начинаю их на волю отпускать...

Тебе приснится вдруг забытым предсказаньем

Мой профиль и в твоей руке моя рука.

Пусть будет эта ночь безоблачной и лунной,

Палитрой огневой запомнится закат.

Начало волшебства — натянутые струны.

Прикосновенья миг... как сон... в руке рука.

( Лана Майская)

Рон снял колечко с пальца и долго его рассматривал. Дул, подносил к губам, зажмуривался и мучительно страдал. А что, если он так ничего и не вспомнит? Ему придётся начинать новую жизнь здесь, в Фарнхайме, устроиться на работу — не может же он сидеть на шее Марка и Джули всё время! А где-то его будет ждать семья, которая так и не узнает, что он не сбежал, не пропал, а просто ничего не помнит. Рон сжал колечко в кулаке и задремал. Его сон был необычным. Это были воспоминания, память о событиях, которые происходили на самом деле. Мы не придаём этому значения, относимся как к само собой разумеющемуся, что воспоминания всегда при нас. Сознание Рона хранило всё самое дорогое, но наяву он этого не помнил. Только во сне...

* * *

Когда-нибудь это должно было повториться. В конце концов, он никогда не был силён в трансгрессии. Если бы он сам понимал в тот момент, куда именно он хочет спрятаться от всего, то, возможно, всё бы закончилось не так плачевно. А, может, расщеп был неизбежен, поскольку его душа всё равно осталась там.

Их отношения с Гермионой нельзя было назвать безоблачными. Всё как у всех — ссоры, обиды, непонимания, неуверенность в своих силах. Но она всегда была рядом. Невозможно вычеркнуть человека из жизни, если он в сердце. Твой человек. Родной. Когда просыпаешься с мыслью о нём и засыпаешь. И не важны тогда ни расстояния, ни мелкие недоразумения. Наверное, в том, что они до сих пор не поженились, виноват был, всё же, Рон. Сначала он не мог поверить, что Гермиона действительно с ним рядом, потом его терзали сомнения, сможет ли он дать ей то, чего хочет любая женщина от брака. Они не говорили об этом, просто им было хорошо вместе.

Утром. Когда Гермиона в его футболке, сползающей с одного плеча, готовила завтрак. Он прихлёбывал чай непременно с лимоном, и непременно потолчённым в чашке, и следил за её перемещениями по кухне. Потом отставлял в сторону недопитый чай, утыкался носом в это беззащитное плечо, и они опаздывали на работу.

Днём. Когда Сычик прилетал с посланием, содержащим подробный отчёт о её работе, наставлениях не перекусывать всухомятку и слов грусти между строк. Тогда тренировка заканчивалась нередко пропущенным квоффлом в живот, потому что мысли были совсем не на квиддичном поле.

Вечером. Когда они, наконец, совмещали свои выходные и межкомандировочные дни и просто радовались, что у них есть эти часы. Тогда весь мир оставался за дверью, а вся реальность была вот здесь, рядом — в её голосе, жестах, назиданиях, в ней самой.

Ночью. Когда можно наложить на все стены заклинание Оглохни и раствориться полностью друг в друге. Тогда понимаешь, что истинное счастье — когда твоё тело принадлежит тому, чью душу ту полюбил.

Он стеснялся высоких слов, на него всегда нападало косноязычие, но к чему все эти слова. Они понимали друг друга без слов. Даже когда молчали.

Рон не предлагал Гермионе стать его женой, но когда Гарри с Джинни объявили о своей помолвке, Рон всё чаще стал задумываться.

Они с Гарри были на очередных сборах, когда вдруг чётко и ясно пришло понимание того, что он готов. Готов стать мужем, отцом.

И такой уж у него был характер, что захотелось сделать это тут же. Вот как бладжером кто дал по голове, честное слово. Он представлял, как скажет своей девочке те самые слова, как она засветится, и дальше его фантазии унеслись таким галопом, что толку от него, как от вратаря, практически не было. Гарри с пониманием усмехнулся, когда Рон, как бы между прочим, спросил, какие кольца любят девчонки.

В общем, со сборов Рон Уизли уехал раньше времени. Ричард Миен, капитан, проглотил сказку про недомогание, так как действия Рона в игре на самом деле оставляли желать лучшего.

Оказавшись в Лондоне, Рон по совету Гарри первым делом направился на Бонд-стрит. Он изрядно вспотел, пока выбирал кольцо. Цена не имела значения, но его поставили в тупик вопросы сначала о размере, затем о выборе дизайна. Наконец, подарок был упакован в красную бархатную коробочку, и Рон, облегчённо вздохнув, выпал на улицу. Коробочка жгла карман и кричала всем прохожим, что он — Рональд Биллиус Уизли вскоре предложит руку и сердце самой замечательной девушке на свете — Гермионе Джин Грейнджер.

Оказавшись в подъезде, Рон запоздало сообразил, что забыл купить цветы. Но возвращаться не хотелось, поэтому он решил, что цветы можно наколдовать и в квартире. Улыбнувшись своей находчивости, Рон открыл дверь Алохоморой и шмыгнул внутрь. Накануне верный Сычик принёс от Гермионы сообщение, что она очень скучает, не может сосредоточиться на работе и берёт бумаги на дом, чтобы вечера не были такими тоскливыми. Он так и представил себе, как тихонько зайдёт в гостиную, где Гермиона, заправив выбившуюся прядь за ухо, сидит, сосредоточенно посасывая кончик пера, и правит очередной документ.

Он незаметно подойдёт, протянет ей кольцо, встанет на одно колено и скажет… А, впрочем, кольцо лучше сразу надеть на палец. Рон открыл коробочку, достал колечко и сжал его в кулаке. Улыбаясь своим мыслям, он прислушался. Кажется, Гермиона была вовсе не в гостиной, а на кухне, потому что звуки разносились с той стороны квартиры. Рон на цыпочках подобрался поближе.

Представьте, что вы долго и упрямо ходили по лабиринту, нашли единственно правильный путь, освещаемый светом в конце туннеля, а когда добрались до выхода, увидели, что свет исходит от равнодушной неоновой вывески, сообщающей о том, что выхода здесь нет. Рон уже протянул руку к двери кухни, когда разобрал, какие именно звуки он слышит по ту сторону. Рука так и не дотянулась до ручки, а сердце, казалось, полоснули острым ножом. Такие звуки они издавали сами с Гермионой, когда утром опаздывали на работу. Ступор его оборвался, когда мужской голос за дверью произнёс:

— Я люблю вас, миз Грейнджер.

Ответом был переливчатый смех колокольчиком, до боли знакомый. Рон ещё секунду стоял в коридоре, не справляясь с болью. Не с физической, что там полная ладонь крови от врезавшегося в руку камня от кольца. Разорвалось сердце. Он не знал, куда он хочет сбежать от этого, он не понимал, что происходит, а потому трансгрессировал совсем не с теми тремя "Н", которые им втолковывал когда-то Уилки Двукрест. Невозможно. Неправда. Не могу. Расщепилась его душа. Часть осталась там, на Тауэр Хэмлетс, а бренные останки перенеслись туда, куда хотелось сбежать от всего света. Только Рон не знал, да и не мог знать, куда именно он перенёсся, потому что потерял сознание. Шутки и небрежность с трансгрессией не допустимы. Не его вина, что он даже чётко не представил, куда именно хочет попасть. Подальше. Очень далеко. На край земли.

Он лежал на морском побережье у входа в пещеру. Он никогда здесь не был. Если бы смог спокойно оглядеться, то заметил бы, что здесь вообще не ступала нога человека. Магла уж точно. Мрачные скалистые берега, позеленевшие от постоянной смены приливов и отливов, располагались отвесной стеной, и не оставалось никаких сомнений, что сюда невозможно спуститься сверху. А в тёмной воде у этих скал торчали зубьями острые зловещие камни, так что и со стороны моря добраться до берега было весьма проблематично. Рон оказался на маленькой площадке у входа в пещеру, в часы прилива скрываемую толщей воды. Наверное, в скором времени этот прилив начнётся, скрывая в своей бездушной неизбежности в трёх футах над уровнем моря фигуру человека, для которого время остановилось. Рон находился в пограничной зоне между сознанием и сладостным забытьём. Иногда он выныривал на поверхность реальности, но сознание отказывалось зацепиться за что-либо, кроме нежелания там находиться. И расщеп. Рон был серьёзно ранен.

Но Рон был здесь не совсем один. От арчатого свода входа в пещеру отделилась фигура. Это не был человек. Молочного цвета призрак был почти незаметным, когда плавно заскользил в сторону Рона. Молодой парень, лет восемнадцати, немного сутулый и с тонкими чертами лица. Он наклонился над раненым волшебником, заправив за ухо длинные серебристые пряди волос, когда-то иссиня чёрных. Призрак, задумчиво нахмурясь, дотронулся длинными белыми пальцами до левого бока Рона, где зияла особенно безобразная рана. Затем он ненадолго скрылся в пещере, но вскоре вернулся обратно. В руке он сжимал обычный кружевной носовой платок, сейчас прозрачный, как и вся его одежда. Фантом юноши вновь наклонился над Роном, который лежал в полузабытье. С платка сочилась обычная на вид вода, и призрак хорошенько отжал его над раной. Тоненькая струйка коснулась левого бока Рона. С лёгким шипением рана стала затягиваться буквально на глазах. Призрак расправил платок и положил на рану. Рон застонал.

Ему было очень холодно. Весь левый бок будто подвергли заклятию заморозки. Но сознание прояснялось. Он вспомнил все события последних часов. Как выбирал кольцо, как в радостном предвкушении зашёл в квартиру Гермионы, как, не помня себя, трансгрессировал оттуда в неизвестном направлении. Кстати, где это он? Глаза его были закрыты, но он явно слышал шум прибоя, и воздух, наполняющий его лёгкие, был по-особенному свежим, солоноватым. Куда его занесло? Может, он в Ракушке?

Рон открыл глаза и огляделся, насколько позволял обзор его лежачего положения. Нет, это совсем не Ракушка! Мрачные скалы были незнакомыми. Рон попытался сесть. Кружилась голова, всё тело нещадно саднило, но, в целом, он чувствовал себя весьма сносно. Только левый бок продолжал мучить ледяной холод. Рон с удивлением уставился на кружевной платок, приложенный поверх его футболки. Попробовал снять его. Пальцы окунулись в ледяную прорубь, пройдя сквозь платок. Да что с ним случилось? Рон в растерянности поднял взгляд и только сейчас заметил призрак юноши, наблюдавшего за ним. Больше всего поразило Рона не то, что рядом с ним привидение, а тот факт, что он знал, кто перед ним! В голове чётко, до мельчайших деталей, всплыла картинка — табличка на двери, написанная от руки аккуратным почерком: «Не входить без ясно выраженного разрешения Регулуса Арктуруса Блэка». И дальше, как в калейдоскопе, череда воспоминаний. Фотография Регулуса в составе сборной по квиддичу, разговор с Кикимером, лже-крестраж. Внезапно, он понял, где находится. Это та самая пещера, где Волан де Морт укрывал часть своей души в медальоне матери.

Рон первым нарушил молчание:

— Регулус? Регулус Блэк?

На лице молодого человека отразилось лёгкое недоумение:

— Да. При жизни я был Регулусом Арктурусом Блэком. А кто вы? За все годы я не встречал здесь ни одного волшебника, да и магла тоже. Вы ведь волшебник?

— Я Рон. Рональд Уизли.

— Уизли — чистокровная семья. Мне знакома эта фамилия.

Голос Регулуса не был надменным, а, скорее, заинтересованным. Он очень походил внешностью на своего брата Сириуса, разве что был худощавее, и черты его лица были более мягкими.

— Откуда вы меня знаете? Судя по вашему возрасту, мы не встречались в настоящей жизни. Я умер в…

— Я знаю, когда вы умерли, — перебил Рон. От потрясения он даже забыл на время обстоятельства, из-за которых оказался здесь.

— Я знаю, когда вы умерли, — повторил он, — знаю, как и с какой целью. Мерлин, это просто невероятно! Но Гарри и Дамблдор не видели вас здесь, когда приходили за крестражем.

— Альбус Дамблдор? За крестражем? Вам известно про крестражи? Что это значит? Волан де Морт побеждён или?

— Вы ничего не знаете? Слушай, давай перейдём на «ты», и возьми, пожалуйста, свой платок — от него ужасный холод.

— Ты был серьёзно ранен. Я понял, что это была неудачная трансгрессия. В подземном озере в этой пещере есть живой источник. Ты можешь подняться? Скоро будет прилив, нам надо укрыться в пещере.

Рон не без труда поднялся на ноги, последовав за своим новым знакомым в тёмный грот пещеры. Регулус остановился возле дальней стены.

— Я могу пройти беспрепятственно, но тебе надо что-то придумать, чтобы попасть внутрь. Скоро весь грот наполнится водой. У тебя ведь есть палочка?

Рон улыбнулся, до сих пор не веря в происходящее:

— Я знаю, что нужно делать.

Он приложил окровавленную ладонь к стене, спрятав кольцо в карман. Выкинуть его он так и не смог. Он подумает потом, что ему делать со всем этим. Сейчас важно укрыться до прилива внутри пещеры у подземного озера.

Стена засветилась белым сиянием, и образовался проход. Всё, как рассказывал сто лет назад Гарри. Рон последовал за Регулусом по узкому проходу. Шёпотом произнёс: «Люмос», и палочка, подчиняясь его просьбе, осветила пространство вокруг, так что можно было идти, почти не спотыкаясь. Коридор туннеля внезапно вынырнул в огромную пещеру, тускло освещавшуюся свечением подземного озера. Рон ощутил, что весь покрылся мурашками совсем не от холода. Жуткое место.

Регулус тем временем остановился у груды валунов на берегу и жестом предложил Рону сесть на один из них. Рон, опасливо озираясь на кромку воды, присел на камень.

— Когда прилив сойдёт, я помогу тебе выбраться обратно, — произнёс Регулус, внимательно глядя на Рона.

— Я хотел бы знать всё, что тебе известно о крестраже Тёмного Лорда. Я понимаю, что здесь ты оказался не просто так, что-то у тебя случилось, Рональд.

— Зови меня Рон — так меня называют друзья.

— И всё же, я рад, что ты здесь. Не знаю, что тебе про меня известно, но, наверное, я не смогу уйти до конца, пока не узнаю, что дело моё не умерло вместе со мной.

Рону Регулус был интересен в той же мере, что и он сам Блэку. В голове вертелись десятки вопросов.

Их беседа длилась не один час. Рон рассказал Регулусу про войну с Волан де Мортом, про пророчество, про Гарри Поттера, Альбуса Дамблдора, поиск остальных крестражей и Великую Битву. Регулус пришёл в ужас, узнав, что Тёмный Лорд создал больше, чем один крестраж. С большой теплотой он выслушал ту часть повествования, в которой Рон рассказал про Кикимера.

— Моя матушка была помешана на чистоте крови, — горько усмехнулся Регулус. — Я очень любил своих родителей и не замечал элементарных вещей, Рон. Я сожалею, что никогда не был близок со своим братом Сириусом. Он всегда был бунтарём, с того самого дня, когда шляпа распределила его в Гриффиндор. Он и сейчас, наверное, всё такой же.

— Сириус погиб, Регулус.

Сам Регулус рассказал Рону про своё решение пойти против Тёмного Лорда, когда понял, что стоит за его планами.

— Ты знаешь, что я приказал Кикимеру вернуться и не рассказывать, что со мной случилось. Я выпил зелье из кубка, в котором лежал медальон, и должен был присоединиться к армии инферналов. Волан де Морт всё рассчитал правильно. Жажда неизменно вела любого, напившегося из кубка, к озеру. Но в последний момент, когда меня тащили на дно, что-то пошло не по плану Тёмного Лорда. Пока я ещё находился в сознании, отбивался — у меня ведь была палочка. А потом, видимо, одно из заклинаний срикошетило и всё. Я не знаю, что случилось. Очнулся уже в том виде, в котором ты меня видишь. Одно могу сказать точно — на дне меня нет. Я не стал инферналом. Но и уйти до конца не смог. Я обитаю в таком облике уже много лет, не ведая, что происходит за стенами этой пещеры. Я закован внутри этого озера. Пробовал переместиться, но ничего не выходит. Владения пещеры создали границу, за которую не могу выйти. В том месте, где моя палочка попала заклинанием в свод пещеры, появился источник. Это трудно объяснить, но вода в нём живая. В самом озере — чёрная, мёртвая. А в роднике — прозрачная и живая. Иногда я брожу по морскому прибрежью, хотя и вдаль в сторону моря тоже не могу далеко уйти. Скорее всего, когда здесь был Альбус Дамблдор в первый раз, а затем вместе с Гарри Поттером, я и прогуливался в окрестностях. Годы ожидания не оказались напрасными. Судьба привела тебя сюда в эту пещеру. Прости за бестактность, но что у тебя случилось? Я могу как-то помочь?

Сердце ухнуло вниз. Он отвлёкся, рассказывая Регулусу про войну с Волан де Мортом, но сейчас, после его вопроса, вся боль вернулась сполна. Он до сих пор отказывался верить, что Гермиона его предала. Первые слова дались с трудом, но потом Рон почувствовал, что вытаскивая всё на поверхность, он избавляется от заноз внутри. Иногда гораздо легче рассказать о своих проблемах совсем незнакомому человеку. Ну, или призраку. Регулус был хорошим слушателем. Он ни разу не усмехнулся, не посмеялся над Роном, когда тот делился самым сокровенным, чего он, пожалуй, не мог рассказать даже Гарри.

— Мне трудно тебе советовать, Рон. Я благодарен, что ты доверился мне. И, всё же, думаю, ты должен прислушаться к своему сердцу.

— Я не знаю, как мне жить со всем этим. Это слишком больно. Сначала хотел исчезнуть, сбежать. Но от себя не убежишь. Я люблю Гермиону.

Попал Рон в это удивительное место поздно вечером, перед приливом. Они проговорили с Регулусом всю ночь и добрую часть утра. Хотя здесь, вблизи подземного озера, нельзя было сказать, какое время суток снаружи. После всех душевных переживаний и разговоров на Рона навалилась дикая усталость. Пустота. И желание уснуть и не просыпаться. Но когда после нескольких часов сна он проснулся возле камней, в настроении немного добавилось позитива. Он вернётся. А там видно будет. Всё тело затекло, ужасно хотелось есть. Как тут не позавидовать Регулусу, который не испытывал таких земных неудобств. Регулус тепло улыбнулся, когда Рон со стоном поднялся.

— Проснулся? Сейчас самое время выбираться наружу.

Они прошествовали в обратном направлении от груды валунов к входу в коридор туннеля. В какой-то момент Рон пошатнулся и неловко зачерпнул ногой воду. Отдёрнул ногу, пытаясь удержать равновесие, и увидел, как нечто забеспокоилось там, под водой. Драный Мерлин! Ну и твари! Остаток пути прошли без приключений. Регулус скользил себе впереди, поджидая Рона. Когда оба спутника выбрались на площадку перед пещерой, день уже клонился к вечеру. Значит, Рон пробыл в гостях у Регулуса почти сутки. Сейчас самый отлив, но если не поторопиться, вода опять начнёт прибывать. Регулус знал в этих местах все невидимые тропы и лазейки. Рону и самому не верилось, что через два часа они уже оба стояли на вершине утёса. Вниз уходила отвесная стена скалы, и там внизу, в трёх футах над уровнем моря, осталась пещера, которую сверху разглядеть было невозможно. По пути Рону удалось съесть несколько пучков водорослей, повисших на скалах. Легче было, наверное, поцеловать соплохвоста, чем проглотить это, но он заставил себя не разжимать челюсти, пока всё не съел. Удивительно, но сил прибавилось.

Рон выпрямился во весь рост. Внизу простиралось море, вокруг необъятными крылами распростёрлось небо. Солнце в это время заходило, озарив горизонт багряным заревом. Рон поддался порыву. Он раскинул руки в стороны и закричал во всё горло. Что он кричал, он сам не знал — это была непереводимая игра слов. Просто так хотелось. Выплеснуть всё. Здесь, в этом таинственном месте. Где край земли. Где хранятся ужасные секреты.

Он кричал, пока не охрип. А потом обессиленный уселся прямо на холм, покрытый в этом месте скудными травами, продуваемыми всеми ветрами. Всем своим существом он почувствовал, что стало легче. Как будто он очистился. Регулус стоял рядом.

— Удивительное место, правда? Я тоже иногда поднимаюсь сюда, когда мысли одолевают, и нахожу тут успокоение. У тебя всё будет хорошо, Рон. И спасибо тебе за всё.

Внезапно Регулус изменился в лице. Как будто прислушался к чему-то. Можно бы было сказать, что он побледнел, если бы он не был призраком.

— Рон. Господи, невероятно! Рон, я могу уйти! Я чувствую это! Я свободен. Я узнал правду. Меня держало здесь неведение. Я хотел убедиться, что всё, что произошло со мной, было ненапрасным. Ты должен вернуться. К родным, к близким. Они любят тебя. И твоя девушка — Гермиона. Вам нужно поговорить. У меня никогда не было девушки, я умер слишком молодым.

Регулус немного помолчал.

— Знаешь, мне нравилась одна, но она была полукровкой. Я даже думать боялся в этом направлении, потому что родители никогда бы мне не простили, если бы выбрал грязнокровку. Если бы можно было всё вернуть. Слушай сердце, Рон. Ничего не портят ни чужое мнение, ни устои общества. Всё портят сами люди. Будь счастлив! Будьте счастливы с Гермионой. Если она дорога тебе, не отпускай её.

Регулус пожал Рону руку. На несколько секунд Рон снова почувствовал леденящий холод, а затем Регулус ушёл. Его фигура стала плавно подниматься вверх, и Рон, приложив ладони козырьком, долго смотрел вслед.

— Регулус! Спасибо тебе, Регулус! И знаешь что? Я думаю, твой брат, Сириус, он бы гордился тобой. Удачи тебе там!

Он смотрел до тех пор, пока очертания Регулуса не стали всё более размытыми. Вскоре Рон уже не мог разглядеть призрака. Регулус ушёл.

А сам Рон сосредоточился и трансгрессировал туда, откуда началась вся эта история. В квартиру Гермионы. Ограничение на трансгрессию было наложено на все апартаменты. Исключением из правил пользовался только Рон. Поэтому он смог в тот раз исчезнуть прямо из коридора. Поэтому сейчас свалился прямо на проход возле кухни. Гермиона, проходившая мимо, от неожиданности взвизгнула.

— Господи, Рон! Где ты был? Я чуть с ума не сошла, когда вернулась утром.

Она подлетела к нему и обвила его шею руками.

Рон не слышал, что она говорит. Острая боль вернулась сполна. Он отстранил Гермиону от себя, взял её за плечи и взглянул в эти родные глаза.

Гермиона задохнулась от его взгляда и спросила шёпотом, даже не пытаясь ослабить хватку его сильных рук, которые точно теперь оставят синяки.

— Рон? Что с тобой случилось?

Он не мог говорить. Он не хотел кричать, не хотел ничего выяснять. Неужели можно так искусно врать? Нет, это же его Гермиона. Не может быть.

— Что с тобой случилось, миз Грейнджер? — в его голосе был печальный сарказм.

— Почему ты меня так называешь? — Гермиона округлила глаза.

— Ну, вчера тебе нравилось, когда тебя так называли. Миз — просто и дипломатично, и плевать, есть у тебя жених или нет.

— Рон? Я не пойму, о чём ты, вообще, говоришь? Какая миз? Какой жених? Меня и дома вчера не было. Я же послала тебе сову, меня срочно вызвали на семинар в Париж, я вернулась только сегодня утром. Я чуть с ума не сошла, когда сова прилетела без ответа. Связалась с Гарри, он сказал, что ты ещё вчера отбыл со сборов по непонятным причинам. Я ничего не понимаю, Рон! Господи, да что случилось?

Монстры, которые подняли внутри голову и желали наговорить Гермионе гадостей тут же, уличив её во лжи и коварстве, заблудились на полпути. Рон смотрел в её глаза, пытался отыскать в них фальшь, обман и не находил. Уже совсем не понимая, что он видел вчера, вернее слышал, он спросил:

— Гермиона, скажи правду. Тебя вчера не было здесь? На кухне?

Гермиона ответить не успела. В этот момент входная дверь открылась обычным магловским способом — на пороге стояли миссис и мистер Грейнджеры.

— Здравствуй, Рональд, — отец Гермионы подал руку ошарашенному Рону.

— Дорогая, как хорошо, что ты дома, — это подала голос мама, — а то нам с Энтони нужно возвращаться к себе. Хорошо, что были отгулы, это даже замечательно — провести пару дней иногда не на работе. Так, в холодильнике найдёшь нормальную еду, страшно смотреть на тебя — одни кости. Рональд, ты должен следить, чтобы Гермиона хоть иногда питалась. Я вчера полдня провела на кухне, спасибо папе, помог мне.

— Гермиона, что твои родители делают у тебя? — выглядел вопрос Рона, надо сказать, весьма по-дурацки.

Ответил мистер Грейнджер, так как родители, похоже, не заметили, что до секунду до их прихода в коридоре разыгрывалась драма, и Гермиона слегка потеряла дар речи.

— Вообще-то, Рональд, мы её родители, так что посчитаем твой вопрос случайным. Ну, а конкретно — дочь попросила нас покормить Живоглота, дала ключи, а у нас был отгул, вот мы и провели вчера здесь весь день.

И добавил, обращаясь к жене:

— Ну, вы готовы, миз Грейнджер? Дочка, звони. А, чёрт, всё время забываю. Ладно, присылай сову.

Миссис Грейнджер рассмеялась:

— Дорогой, пора бы тебе уже привыкнуть. Наша девочка — волшебница, хочешь ты того или нет, но стоматологом она точно не станет.

В ушах Рона звучал смех — переливчатый, колокольчиком.

Вместо пожелания всего доброго и того, что говорят при расставании воспитанные близкие люди, он, во все глаза глядя на мистера Грейнджера, произнёс:

— Вы вчера были на кухне?

— Хм. Ну да, были, мы же вчера наготовили Гермионе на неделю. Попробуй пирожки, мой тебе совет, они получаются не хуже, чем у Молли! — мистер Грейнджер подмигнул Рону, помог жене надеть пальто, и они, отдав ключи Гермионе, вышли за дверь, на прощание поцеловав дочь. Мистер Грейнджер немного обеспокоенно посмотрел на Рона, но руку пожал ему весьма сердечно.

Когда за родителями захлопнулась дверь, Гермиона сразу посмотрела на Рона, с тревогой ожидая продолжения непонятного разговора.

— Так что, Рон? Ты мне объяснишь, что случилось? Я ничего не понимаю.

На Рона накатил такой приступ счастья, что хотелось не просто кричать, как там на вершине утёса, а орать. Он зажмурился, обнял Гермиону.

— Прости меня. Я никуда тебя не отпущу.

Одной рукой продолжая обнимать Гермиону, он нашарил в кармане кольцо, которое было немного в бурых пятнах. Да какая разница. Он надел колечко на пальчик Гермионы и прошептал:

— Гермиона, выходи за меня замуж. Я люблю тебя.

Внезапно они поняли, что их ноги слегка не достают до пола. Они будто парили. Гермиона тихонько засмеялась. А Рон, уткнувшись носом ей в плечо, сказал:

— Три фута над уровнем моря. Я счастлив.

— Я счастливее.

— Насколько?

— На три фута над уровнем неба.

* * *

Рон проснулся со стойким ощущением, что он только что был дома. Когда обнимаешь человека и понимаешь — ты дома. Но всё, что он успел ухватить из приграничной зыби яви и сна — это то, что ему снилось привидение, кольцо и та, которой он надел это кольцо на палец...